Наполеон и женщины

III. Жозефина де Богарне

Въ конце вандеміера IV г., (октябрь 1795 г.; случай свелъ виконтессу де Богарне съ Бонапартомъ. Последній внезално выдвинулся изъ мрака неизвесгаости; имя его, неизвестное еще вчера, – имя, которое Барасъ даже плохо знаетъ, которое онъ пишетъ Буона-Парте, – разнесла по всей Франціи пушка, раздавившая секціи, враждебныя Конвенту.

Штабъ-генералъ Внутренней Арміи, въ близкомъ будущемъ – главнокомандующій, онъ отдаетъ приказъ о разоруженіи парижанъ; на штабъ-квартиру является мальчикъ и проситъ разрешенія оставить ему шлагу отца.

Бонапартъ принимаетъ ребенка, заинтересовывается имъ, исполняетъ его просьбу. Чтобы поблагодарить его, является съ визитомъ мать нальчика – дама, очень важная дама, бывшая виконтесса, вдова председателя Конституанты, придворнаго, главнокомандующаго Рейнской Арміи. Для Бонапарта очень много значитъ титулъ, знатность, воспитаніе, непринужденный и благородный тонъ, которымъ она его благодаритъ. Пріехавши только что изъ революціонной арміи двадцати шестилетній провинціалъ, которому ни одна женщина, – действительно женщина, – не выказывала вниманія, въ первый разъ оказывается лицомъ къ лицу съ однимъ изъ обольстительныхъ, изящныхъ и чудныхъ существъ, которыхь онъ виделъ лишь издалека или изъ партера; и при этомъ онъ находится въ такомъ положеніи, которое возбуждаетъ въ немъ гордость, – въ положеніи покровителя и эта роль, въ которой онъ выступаетъ въ первый разъ, чрезвычайно по-душе ему.

Она въ это время находится въ самомъ критическомъ положеніи и видитъ, съ кемъ имеетъ дело. Креолка съ Мартиники, выданная замужъ шестнадцати летъ за виконта Богарне заботами очень опытной въ этихъ делахъ тетки, живущей открыто съ маркизомъ де Богарне, отцомъ виконта, – Жозефина Таше де ля Пажери пріехала въ Парижъ въ 1779 г. и съ самаго же начала жизнь ея сложилась очень бурно; мужъ ее обманулъ, покинулъ, разошелся съ ней, хотя она ни въ чемъ не была виновата передъ нимъ; никакихъ светскихъ развлеченій, – потому что, живя у тетки, положеніе которой было двусмысленно, она не имела доступа ни ко двору, где не была даже представлена, ни въ общество. Оставшись безъ мужа, она пріобрела больше свободы – и, говорятъ, широко пользовалась ею. Потомъ путешествіе, продолжительное пребываніе на Мартинике; затемъ, съ наступленіемъ Революція, – примиреніе съ виконтомъ, депутатомъ Генеральныхъ Штатовъ, председателемъ Конституанты, генераломъ-главнокомандуюпщмъ Рейнской арміи; и тогда – неболыной промежутокъ времени, когда она счастлива, имеетъ салонъ, – единственный въ ея жизни промежутокъ, когда она видитъ светъ въ истинномъ смысле этого слова. Потомъ – терроръ: Богарне арестованъ, гильотинированъ, она тоже заключена въ тюрьму и спасается только чудомъ.

Что делаетъ она, выйдя после 9 термидора изъ кармелитской тюрьмы, имея уже более тридцати летъ отъ роду, съ двумя детьми на рукахъ, разоренная до тла? Пользуясь связями съ некоторыми женщинами, – связями, завязанными главнымъ образомъ въ тюрьме. потому что другихъ у нея нетъ, – она бросается въ светъ. Деньги, получаемыя съ острововъ, займы, заключаемые направо и налево, долги, делаемые везде и всюду, позволяютъ ей вести жизнь на довольно широкую ногу. Она оставляетъ свою квартиру на Университетской улице, снимаетъ у Луизы-Жюли Карро, жены Тальма, за 4000 ливровъ въ годъ серебромъ или 10.000 ассигнаціями, маленькій отель въ улице Шантерейнъ, № 6, и селится въ немъ 10 вандеміера III года (октябрь 1794 г.).

Но прошелъ годъ, долги ростутъ и – ни откуда ничего! Съ поразительной беззаботностью креолки, она не умеетъ или не желаетъ считать, надеется на то, что ее спасетъ какое-нибудь чудо, – чудо, подобное тому, которое встретила ея тетка Реноденъ, въ лице маркиза де Богарне. Посещая места, где веселятся, вращаясь среди публики. которая тогда считалась светомъ, – среди публики увеселительныхъ садовъ, где за двадцать су можно попасть въ хорошее общество, – она выкапываетъ знакомства, позволяющія ей вернуть несколько клочковъ земли, которые принадлежали ея мужу; постепенно она и ихъ продаетъ. У нея ничего нетъ, – ни капитала, ни постояннаго дохода; при выходе замужъ она получила отъ своихъ родителей номинальное приданое въ сто тысячъ франковъ, съ которыхъ ей должны были платить пять процентовъ; но отецъ ея умеръ, мать бедна и, къ тому же, Острова блокированы англичанами. Она получила еще отъ своей тетки, г-жи Реноденъ, голую недвижимую собственность, – но съ техъ поръ эта собственность была продана, – и долговыя обязательства, но они погибли. Впро чемъ, нельзя жить съ голой собственности. Г-жа Реноденъ немного, правда, помогаетъ ей; имеются еще займы, имеются снисходительные банкиры, принимающіе векселя на Мартинику, советующіе даже отправиться въ Гамбургъ, где легче можно пристроить ихъ. Но кредитъ истощается и годы уходятъ. Какую карту остается ей поставить?

Въ этотъ моментъ, чтобы отдать визитъ виконтессе де Богарне, генералъ Бонапартъ звонитъ у воротъ отеля въ улице Шантерейнъ. Онъ совершенно не знаетъ, что отель принадлежитъ гражданке Тальма, которая, еще въ те времена, когда она была mademoiselle Жюли, получила его отъ щедраго содержателя въ награду за свое распутство. Онъ и не замечаетъ, что отель, – съ его тысячью двумя стами метровъ земли (601 сажень), расположенный въ затерянномъ квартале, на самомъ краю Парижа, въ двухъ шагахъ отъ улицы Сенъ-Лазаръ, во всю длину которой тянутся еще сады, – стоитъ едва какихъ-нибудь пятьдесятъ тысячъ франковъ – цена, которую уплатили за него въ 1781 г., цена, которую за него заплатятъ въ 1796 г.

Войдя въ дверь, открытую привратаикомъ, – такъ какъ имеется привратникъ, – генералъ идетъ по какому-то длинному узкому проходу, съ одной стороны котораго – конюшня, и въ ней две семилетнія лошади черной масти и рыжая корова, съ другой – каретникъ, въ которомъ имеется одна-единственная плохонькая карета.

Проходъ, расширяясь, приводитъ въ садъ. Въ центре – жилое помещеніе, состоящее изъ нижняго этажа съ четырмя высокими окнами и низкаго второго этажа (кухня – въ подвале)! Бонапартъ поднимается по лестнице въ четыре ступеньки на крыльцо, окруженное, на подобіе террасы, простой баллюстрадой, и проникаетъ въ переднюю съ довольно скудной меблировкой, состоящей изъ фонтана изъ красной меди, нижней части дубоваго шкафа и шкафа изъ сосноваго дерева. Камердинеръ, Гонтье, вводитъ его въ маленькій салонъ – столовую, где онъ можетъ сесть около круглаго стола изъ краснаго дерева на одномъ изъ четырехъ стульевъ, обитыхъ чернымъ волосомъ, если ему не угодно разсматривать на стенахъ эстампы, вделанные въ черныя и позолоченныя деревянныя рамы. Во всемъ этомъ мало роскоши; но разставленные здесь и тамъ столы и столики изъ краснаго дерева или изъ желтаго гваделупскаго лавра съ мраморными крышками и съ украшеніями изъ золоченной меди, говорятъ о былой пышности; въ двухъ большихъ съ стеклянными дверцами шкафахъ. вделанныхъ въ стену, – чайный приборъ, вазы, множество столовыхъ принадлежностей изъ накладного серебра изображаютъ серебряную посуду. Изъ посуды-же действительно серебряной въ доме имеются лишь четырнадцать ложечекъ и пятнадцать вилокъ, супная ложка, шесть ложечекъ для рагу, одиннадцать кофейныхъ ложечекъ. Но онъ ничего этого не знаетъ.

Жозефина, принаряженная камеристкой, гражданкой Луизой Колтуанъ, выходитъ изъ апартаментовъ, торопится въ столовую принять посетителя, котораго приводитъ сама судьба. Она не можетъ принять его въ другомъ месте, потому что въ нижнемъ этаже имеется сверхъ этой комнаты только маленькій салонъ въ виде полу-ротонды, изъ котораго она сделала туалетный кабинетъ, и спальная. Комната эта мила, но очень проста; въ ней – мебель, обитая синей нанкой, украшенная желтыми и красными оборочками, кушетка одноцветная съ двумя спинками, красивая мебель изъ краснаго дерева и гваделупскаго лавра, а изъ предметовъ искусства – маленькій бюстъ Сократа изъ белаго мрамора около арфы Рено. Въ туалетной комнате помимо фортепіано Бернара, нетъ ничего, кроме зеркалъ: зеркало на большомъ туалетномъ столе_; зеркало на комоде изъ краснаго дерева, на ночномъ столике и на камине трюмо изъ двухъ небольшихъ зеркалъ.

Какъ! Такая обстановка у этой щеголихи? Да, только всего. И она естъ изъ глиняныхъ тарелокъ, за исключеніемъ торжественяыхъ дней, для которыхъ у нея имеется дюжина тарелокъ изъ синяго и белаго фарфора; столовое белье состоитъ изъ восьми скатертей (въ числе ихъ – четыре съ красными крапинками), настолько истертыхъ, что при описи все вместе – салфетки и скатерти – будетъ оценено въ четыре ливра. Но Бонапартъ ничего зтого незнаетъ; онъ не знаетъ, что у этой чудной, изящной женщины, которую онъ видитъ передъ собою, безконечная грація которой туманитъ ему голову, изысканный туалетъ которой такъ ласкаетъ его глазъ, имеется въ гардеробе только четыре дюжины рубашекъ, (некоторыя изъ нихъ уже поношенныя), две дюжины носовыхъ платковъ, шесть нижнихъ юбокъ, шесть ночныхъ кофточекъ, восемнадцать косыночекъ изъ линона, двенадцать паръ шелковыхъ чулокъ разныхъ цветовъ. Напротивъ, изъ верхняго платья у нея имеется: шесть шалей изъ муслина, два платья изъ тафты коричневаго и лиловаго цвета, три муслиновыхъ платья сь цветной вышивкой, три платья изъ гладкаго мус лина, летнее платье изъ легкой тафты, одно изъ линона съ белой вышивкой. Это убожество нижняго и сравнительное обиліе верхняго платья, сделаннаго, впрочемъ, изъ легкой и дешевой матеріи, здесь – вся Жозефина: у нея шестнадцать платьевъ и шесть нижнихъ юбокъ.

Но что нужды! Бонапартъ видитъ лишь платье или, вернее, лишь женщину: красивые каштановые волосы, не особенно, правда, густые, но ведь это – время напудренныхъ белокурыхъ лариковъ; кожа довольно темная, уже дряблая, но гладкая, белая, розовая, благодаря притираніямъ; зубы плохіе, но ихъ никогда не видно, потому что очень маленькій ротъ всегда растянутъ въ слабую, очень нежную улыбку, которая такъ соответствуетъ удивительной нежности глазъ съ длинными веками, съ очень длинными ресницами, тонкимъ чертамъ лица, звуку голоса, такого пріятнаго, что впоследствіи слуги часто останавливались въ корридорахъ, чтобы послушать его. При этомъ – маленькій носъ, задорный, тонкій, подвижной, съ вечнотрепещущими ноздрями, съ немного приподнятымъ кончикомъ, плутовской, вызывающій желаніе.

Но голову нельзя даже и сравнивать съ тонкимъ, гибкимъ, не тронутымъ жиромъ теломъ, оканчивающимся маленькими, узкими, стройяыми, полными и нежными ногами, которыя такъ и напрашиваются на поцелуй; черезъ ботинокъ угадываешь, видишь, чувствуешь ихъ; тело ничемъ не стеіснено – ни корсетомъ, ни лифчикомъ для лоддерживанія груди, впрочемъ, очень низко расположенной и плоской. Но манера держать себя затмеваетъ все; особую грацію, свойственную ей одной, она проявляетъ во всемъ, что делаетъ: «Она граціозна даже, когда ложится спать». И эта грація зависитъ отъ пропорціональности гибкихъ членовъ и стройной таліи, пропорціональности настолько полной, что забываешь о незначительномъ росте – такъ свободны и изящны ея движенія. Долговременное изученіе тела, кокетство, придающее утонченность каждому жесту, не упускающее изъ виду ни единой мелочи, постоянно настороже, обдуманное до мельчай шихъ подробностей; какая-то необъяснимая лень въ движеніяхъ, благодаря которой женщина-креолка является женщиной въ ея сущности; сладострастіе, которое словно легкій и вместе съ темъ опьяняющій ароматъ, разливается вокрутъ нея при каждомъ лениво-небрежномъ движеніи ея легкихъ и гибкихъ формъ, – все это соединилось въ ней какъ бы для того, чтобы сводить съ ума мужчинъ вообще, и въ особенности этого, свежаго и более неопытнаго, чемъ кто-либо другой. И поэтому-то она, какъ женщина, соблазняетъ его съ первой же встречи, какъ дама – ослепляетъ и внушаетъ уваженіе своимъ видомъ, полнымъ достоинства, своими, какъ онъ говоритъ, «спокойными и благородными манерами стараго французскаго общества».

Она чувствуетъ, что онъ увлеченъ, что онъ принадлежитъ ей; и когда онъ приходитъ опять и опять – и завтра, и после завтра, и потомъ каждый день, – когда онъ видитъ вокругъ г-жи де Богарне бывшихъ придворныхъ, крупныхъ сеньеровъ, по сравненію съ нимъ, «мелкимъ дворяниномъ» (его собственное выраженіе), когда онъ видитъ Сепора, Монтескью, Коліанкура, обращающихся съ ней дружески, какъ съ равной, несколько по-товарищески, онъ не схватываетъ глав-наго оттенка ихъ отношенія къ ней, не замечаетъ, что эти мужчины, которгіе всегда будутъ пользоваться въ его глазахъ престижемъ, приходятъ сюда по-холостецки, не приводятъ съ собою своихъ женъ. Онъ вышелъ изъ чисто якобинской среды, въ ней жилъ, опираясь на нее, – въ Воклюзе, Тулоне, Ницце, Париже, – выдвинулся впередъ, и онъ безконечно доволенъ темъ, что находится въ такой компаніи. Все эти апарансы, – а здесь все сводится къ нимъ, – роскошь, окружающая хозяйку, ея дворянское происхожденіе. ея посетители, место, занимаемое ею въ свете – все это онъ принимаетъ за нечто существенное, и въ этомъ ему помогаютъ его чувства.

Черезъ пятнадцать дней после перваго визита они уже въ связи; когда пишешь объ этомъ, кажется, что дело еще не должно бы было зайти далыне дружбы, но въ то смутное время, какъ сказалъ одинъ современникъ, оттенки, переходы почти не соблюдались. Все шло ускореннымъ шагомъ.

«Они страстно любили другъ друга». Онъ – это понятно. Но почемубы не думать, что и она была тогда искренна? Бонапартъ – свежій плодъ, дикарь, ктораго можно приручить, левъ – герой дня. – котораго можно водить на цепі. Для нея, женщины уже зрелой, этотъ пробуждающійся темпераментъ, пылкая страсть, жаркіе, какъ на экваторе, поцелуи, сыплющіеся на все ея тело, это бешенство постояннаго вожделенія – не есть ли все это дань, наиболее способная ее тронуть, лучше всего доказывающая, что она еще прекрасна и всегда будетъ пленять?

Но если онъ хорошъ, какъ любовникъ, то годится ли онъ въ мужья? И вотъ онъ предлагаетъ руку, умоляя принять ее. Въ конце-концовъ, что она теряетъ? Она – въ крайности и ставитъ рискованную ставку. Онъ молодъ, честолюбивъ, онъ – главнокомандующій Внутренней арміи; въ Директоріи помнятъ, что онъ разработалъ планъ последняго итальянскаго похода, и Карно намеренъ назначить его главнокомандующимъ въ будущую кампанію. Бытъ можетъ, это спасеніе. Да и чемъ она себя связываетъ? Бракомъ? Но ведь имеется и хорошее средство подъ рукой – развод, потомучто ни о священнике, ни о церковномъ обряде нетъ и речи. Что же это въ такомъ случае? Договоръ, длящійся до техъ поръ, пока сторонамъ угодно соблюдать его, но не связывающій ничемъ совесть женщины, не имеющій никакого значенія для света, среди котораго она прежде вращалась, если допустить вообще, что зтому свету есть до нея дело; но, вместе съ темъ, это – договоръ, который принесетъ очень много, если хорошо вести игру, потому что этотъ молодой человекъ можетъ очень высоко подняться; договоръ, который даетъ, по крайней мере, пенсію, если онъ будетъ убитъ.

Темъ не менее ей приходится принять предосторожности: прежде всего, скрыть свой возрастъ, лотомучто ни этому двадцаттшестилетнему молодому человеку, ни кому бы то нибыло другому она не хочетъ признаться, что ей больше тридцати двухъ летъ. Тогда Кальмела, ея доверенное лицо, второй опекунъ ея детей, отправляется въ сопровожденіи некоего Лезура къ нотаріусу: «Они удостоверяютъ, что знаютъ лично Марію-Жозефину Таше, вдову гражданина Богарне, а именно, что она родомъ съ острова Mapтиника, среди острововъ Ванъ, и что въ данный моментъ у нея нетъ возможяости добытъ актъ, свидетельствующій о ея рожденіи, такъ какъ островъ въ настоящее время занятъ англичанами». Это – все; никакихъ другахъ показаній, никакой даты. Имея въ рукахъ этотъ актъ, удостоверенный нотаріусомъ, Жофефина сможетъ объявить чиновнику, что родилась 23 іюня 1767 г., тогда какъ она родилась 23 іюня 1763 г. Проверять этого никто не будетъ.

Что касается состоянія, то и здесь она предпочитаетъ создать иллюзію богатства. Это, казалось бы, не такъ легко, но Бонапартъ принимаетъ все, что она делаетъ; и вотъ, при закрытыхъ дверяхъ, въ присутствіи одного лишь Лемарруа, адъютанта генерала, составляется брачный договоръ, такой странный, съ какимъ никогда ни одному нотаріусу не приходилось иметь дела: никакой общности имуществъ, подъ какимъ бы то видомъ и въ какой бы то форме ни было; абсолютная раздельность имущества; будупщмъ супругомъ даны будущей супруге все полномочія; опека надъ детьми отъ перваго брака оставляется исключительно за матерью; въ случае вдовства ей причитается рента въ сто ливровъ изъ имущества мужа, а также она получаетъ обратно все, на что она докажетъ свои права.

Личнаго имущества – никакого: все, чемъ будущая супрзта обладаетъ, принадлежало ей совместно съ ея покойнымъ мужемъ, г. де Богарне. Описи зтого имущества сделано не было и лишъ после описи она решитъ, принимаетъ ли она его или отказывается отъ него. Когда опись черезъ два года после этого была сделана, она отказывается, но эти два года дали ей больше. Бонапартъ гораздо меньше стесняется признать, что его состояніе ничтожно: «Съ своей стороны будущій сулругъ заявляетъ, что не имеетъ никакой недвижимости, а также никакой движимости, кроме гардероба и военнаго снаряженія, каковые оцениваетъ по ихъ номинальной стоимости въ… Это действительно, какъ сказалъ нотаріусъ г-же Богарне, – Плащъ да Шпага. Но генералъ находигъ этозаявленіе лишнимъ и просто на просто вычеркиваетъ въ контракте соответствующій параграфъ.

Контрактъ помеченъ 18 вантоза IV г. (8 марта 1796 г.) На другой день – свадьба передъ гражданскимъ чиновникомъ, который охотно даетъ жениху дваддать восемь летъ, тогда какъ ему двадцать шестъ, а невесте – двадцать девять, тогда какъ ей тридцать два. У этого мэра была страсть уравнивать. Варрасъ, Лемарруа (несовершеннолетній), Тальянъ и Кальмеле, неизбежный Кальмеле, – свидетели. Никакого упоминанія о согласіи родителей брачущихся: ихъ и не спрашивали.

Черезъ два дня генералъ Бонапартъ одинъ отправляется въ путь, въ Итальянскую Армію. Г-жа Бонапартъ остается въ улице Шантерейнъ. Къ счастью, въ счетъ медоваго месяца былъ взятъ авансъ.