Наполеон. Как стать великим

1. «Дипломатическая война»

В России распространено несколько неверное представление о характере наполеоновского нашествия. Оно возникло в начале Великой Отечественной войны. Советская пропаганда, дабы вдохновить солдат и тружеников тыла, часто упоминала Наполеона. Мол, перед ним тоже долго отступали. А потом — все-таки «сделали». Тогда это было понятно: пропаганда — такое же оружие, как танки и пушки. Но потом на этой основе сложилась уже традиция. И подоспели бесчисленные книги, стихи и фильмы, которые часто создавали люди, историю вообще не знающие.

Нашествие Наполеона стало прочно ассоциироваться с агрессией Гитлера. Между тем сходство здесь чисто внешнее.

С фюрером — все ясно. Свои цели он четко сформулировал в книге «Майн Кампф»: завоевание жизненного пространства на востоке. Глубинный же смысл его стратегии был вот в чем. Гитлер мечтал об автаркии — то есть о самодостаточном государстве. О таком, которое ни от кого не зависит. Для этого Германии не хватало сырьевой и сельскохозяйственной базы. Продовольственная и сырьевая проблема была ахиллесовой пятой Третьего Рейха. Ради ее решения и пошли на восток.

Наполеону же Россия была по большому счету вовсе не нужна. Да к тому же он был хоть и авантюристом, но не идиотом. И прекрасно понимал, что для захвата хотя бы европейской части Российской империи ему не хватит никакой армии. Великая армия Наполеона в самый свой лучший момент, перед вторжением в Россию, насчитывала около 500 тысяч человек. Это было все, что удалось собрать со всей Европы. Время миллионных армий еще не пришло. С такими силами ни о каком завоевании России речь просто не могла идти.

Сразу же упомяну и еще один миф. Часто приходится слышать, что Наполеон захватил половину России. Говоря так, люди механически переносят реалии мировых войн XX века на совсем иную эпоху. Потому как во времена Наполеона война ходила полосой километров в двадцать. Включая сюда далеко забредших мародеров. На остальной же территории шла обычная жизнь. Так, все основные события Отечественной войны 1812 года крутятся вокруг Старой Смоленской дороги.

Но все-таки: что было нужно Наполеону? С чего бы это он полез в Россию?

А он никуда особо далеко лезть и не собирался. Да, в Париже, перед началом войны, он высказывался о своем желании войти в Москву. Но, думается, это была всего лишь красивая метафора. Потому что никаких серьезных приготовлений к такому серьезному делу Наполеон не предпринял. Что, в общем-то, было не в его обычае. К новым кампаниям он готовился очень тщательно. А тут — откровенная игра «на хапок». Все было непродуманно, все оказалось неподготовленным. Потому что, повторюсь, никуда всерьез Наполеон лезть и не собирался.

Как мы помним, император всегда стремился к дружбе с Россией. Все прошлые годы он относился к ней с максимальной предупредительностью. Так, после Аустерлица он дал разбитым русским уйти — не преследовал их, не пытался добить до конца. Не кинул никакой кости и полякам. Хотя мог бы обеспечить их преданность на куда более серьезном уровне. Дать бы им Литву (то есть земли нынешней Белоруссии). Потом можно было бы и отобрать. Но Наполеон этого не сделал. По одной причине: в ЭТОЙ войне он постоянно оставлял себе возможность «сдать назад». Договориться.

Предстоящие военные действия он рассматривал как форму «дипломатической войны». То есть, если партнер несговорчив, имеет смысл пригрозить ему силой. Нанести пару-тройку поражений. Глядишь — он и поймет, что шутки кончились. Это можно сравнить с легкой дракой. Когда дерутся не насмерть, а так, меряются силами. Обменялись ударами, а потом тот, кому удалось свалить противника на пол, не добивает его ногами, а даже помогает подняться и продолжает разговор.

А «беседа» шла все о том же — о континентальной блокаде. Россия явно «глядела на сторону». Причин было много. Соображения были экономического порядка — желание вывозить в Англию хлеб, без чего русский рубль шатался, как пьяный. И политические — неуверенность в отношении Польши. И личные — ненависть к Наполеону не только Александра, но и большинства представителей высшего русского дворянства. Которых непредсказуемость Наполеона несколько утомила.

Фактически Россия континентальную блокаду всерьез не поддерживала. Делала только вид. А без нее вся эта затея теряла последний смысл. В Петербург и прибалтийские порты бодро шли «нейтральные» — на деле английские — суда.

В общем, Александр играл в хитрую дипломатическую игру: «да» и «нет» не говорил, а делал то, что считал нужным. Большое значение имело предательство Талейрана. Русский император понял: неладно что-то во французском королевстве, если такие люди бегут. Значит, надо и нам держаться…

Отношения всё накалялись. Тем более, что Наполеон стал теперь совсем резким и нетерпеливым. Он давно уже отвык от возражений, и независимая позиция России его даже чисто по-человечески раздражала. Так, к примеру, 15 августа 1811 года он крайне раздраженно заговорил с русским послом князем Куракиным:

— На что надеется ваш государь?.. Я не хочу войны, я не хочу восстановить Польшу, но вы сами хотите присоединения к России герцогства Варшавского и Данцига… Пока секретные намерения не станут открытыми, я не перестану наращивать армию, стоящую в Германии.

В общем, судя по всему, Наполеон намеревался дать России хорошую острастку. И надо было торопиться. Континентальная блокада вступила в критическую фазу. Да, Англии приходилось несладко, она держалась с трудом. Но и Франция начала-таки испытывать трудности от бесконечных войн. Самое главное, — зашаталась основная «социальная база» Наполеона: крестьяне устали. В самом деле, сколько еще можно давать своих сыновей на войну, которая ведется уже неизвестно ради чего? Да к тому же в 1811 году Францию постиг неурожай. Кое-где дошло дело до беспорядков. И тут раздался еще один звоночек. Очередной армейский набор проходил с большим трудом. Молодежь побежала в леса, где ее пришлось вылавливать. Наполеон уже явно начинал скольжение вниз по склону своей ледяной горы. Именно поэтому он принял характерное для него решение: одним ударом разрубить очередной гордиев узел. Заставить Россию делать, что велят. Но, конечно, вглубь России он лезть не собирался. Перед самым уже вторжением, в своем обращении к солдатам он назвал предстоящую кампанию «второй польской войной». То есть он не собирался идти дальше приграничных областей. А уж тем более — на Москву…

Теперь Великая армия[12] насчитывала около 420 тысяч человек. Больше, чем когда-либо. Но у Наполеона на этот раз не было уверенности в успехе. Он часто вспоминал теперь судьбу шведского короля Карла XII, который тоже полез в Россию. И проиграл на этом всё. Теперь масштабы войны были, конечно, не те. Но все-таки…

23 июня, за день до начала войны, произошел занятный эпизод. Наполеон объезжал войска, и вдруг он, всегда уверенно сидевший в седле, свалился на землю. Как потом оказалось, под ноги лошади откуда-то прыгнул заяц. Хуже приметы не бывает. И для суеверного Наполеона это было очень серьезно. Он, как часто в последнее время, погрузился в угрюмое молчание.

2. Огонь

Война с Россией началась 24 июня 1812 года. Целых четыре дня Великая армия переходила по трем понтонным мостам через Неман. Переправе никто не пытался препятствовать. Наполеон быстро дошел до Вильны (Вильнюса), где его с восторгом приветствовали польские дворяне. Они еще верили, что император отдаст им их вожделенную Литву. Но у Наполеона были явно иные планы. Он, судя по всему, все еще колебался. Иначе трудно объяснить, зачем он сидел в этом городе 18 дней. Потому что время работало против него. Дело в том, что совсем недавно Кутузов подписал мир с турками, с которыми Россия тогда в очередной раз воевала. Теперь русские войска полным ходом двигались с юга к театру военных действий. Почти одновременно отпал и другой потенциальный союзник Франции — Швеция. С ней русские тоже в очередной раз недавно воевали (оттягав в итоге Финляндию). Наследным принцем — а фактически руководителем страны — в Стокгольме был бывший наполеоновский маршал Бернадот. И Наполеон рассчитывал на его помощь — на то, что шведские войска отвлекут на себя какое-то количество русских. Но Бернадот не горел желанием помогать своему бывшему начальнику. Потому что уже освоился в местных делах и сообразил: с Россией ему в любом случае предстояло жить по соседству Поэтому он поспешил заключить с Александром I мир. Почему же Бонапарт стоял в Вильно? Есть лишь одно внятное объяснение: он продолжал надеяться на начало переговоров.

Однако в конце концов Наполеон двинулся в глубь страны. План его был теперь прост — нагнать русскую армию и закончить кампанию одним ударом. В том, что это ему по силам, Наполеон не сомневался. Французов было почти вдвое больше. Да и к тому же в той русской армии не было генералов, хотя бы близко стоявших к Бонапарту по своим полководческим дарованиям, а Кутузов был еще далеко. Но русские уходили. Оставляя после себя выжженную землю. И император все больше беспокоился. Движение вглубь России чем дальше, тем становилось опасней. Стояла страшная жара. Такая, что ветераны, побывавшие в Египте, только утешали новичков, что там было еще жарче. Начались перебои и с фуражом. А это значит? Что лошади начинают падать. И тогда некому тащить «бога войны» — артиллерию. Началось мародерство. Особенно усердствовали солдаты нефранцузского происхождения. И это понятно. Немцев погнали сюда воевать неведомо за что. Такие солдаты всегда начинают грабить первыми и первыми же убегают с поля боя. Мародеры — это очень нехороший симптом. Грабят на войне всегда. Но мародер — это тот, кто ради грабежа покидает строй. Именно поэтому, а не за то, что они грабят, их и расстреливают во всех армиях.

Но самым худшим было даже не это. Все более растянутыми становились коммуникации. Что это значит? Четырехсоттысячной армии надо каждый день что-то есть. В малонаселенной России изымать запасы у населения было нелегко. Тем более, что крестьяне старались ничего не оставлять захватчикам. Но ведь еда — это не всё. Солдатам надо чем-то стрелять. Все припасы нужно везти за сотни километров. А дорогу — охранять. И в городах оставлять гарнизоны. То есть каждый очередной километр уменьшал армию даже без всяких боев. Потому-то пройденный путь радости Наполеону не добавлял, а совсем наоборот. Русские упорно уклонялись от сражений — и отступали, отступали, отступали… А уходить им было куда.

Первое крупное сражение состоялось 16 июля в Смоленске. Город был зажжен орудиями и пылал. Французы упорно наступали. Наполеон полагал, что он наконец-то ввязался в генеральное сражение, и настрого приказал Нею до вечера взять город.

Но только не вышло! Русские стояли насмерть. Солдаты порой отказывались выполнять команду об отступлении. Среди горящих домов бой продолжался еще сутки. Несмотря на мужество русских, к вечеру 17-го исход сражения был ясен. Французы одолевали. Но тут их ждала новая крупная неприятность. Русский командующий Барклай де Толли приказал взорвать пороховые склады, на которые французы очень рассчитывали. И что самое главное — опять ускользнул. Правда, ему пришлось оставить своих раненых. Но армия-то ушла!

Наполеон проезжал по пылающим улицам мрачнее грозовой тучи. Все получалось как-то не так. Такое яростное сопротивление Наполеон встречал лишь в Испании. Но самое главное — ситуация все больше выходила из-под его контроля. Ведь чем больше длится такая война — в которой жгут города и сражаются как одержимые — тем сложнее заключить полюбовный мир. Но император не понимал еще самого главного, что мира не будет. Наполеон ошибся не только в характере народа, с которым он влез в войну. Недооценил он и Александра I. Хотя французский император всегда с большим уважением относился к русскому.

«Русский император — человек, стоящий бесконечно выше всех этих остальных. Он обладает умом, изяществом, образованием; он обольстителен; но не искренен, ему нельзя доверять, это настоящий византиец эпохи упадка империи. Если я здесь умру, он будет моим подлинным наследником в Европе», — писал он впоследствии на острове Святой Елены.

Всё так. Александр и в самом деле был по характеру хитрым «византийцем». Да только вот Российской империи до упадка было еще ой как далеко. Александр откровенно боялся Наполеона — как, впрочем, и большинство государственных деятелей. Но тут он проявил твердость, достойную лидера великой страны. Он не желал больше идти на переговоры. Как Александр говорил позже, он был «готов отступать хоть до Камчатки». А Бонапарт все еще думал: русский император готов к переговорам. Что все не складывается лишь из-за каких-то нелепых случайностей. Собственно говоря, война была проиграна уже тогда. У Наполеона была мысль остановиться в Витебске и продолжить на следующий год. Но тут в нем снова проснулся азартный игрок, и заглушил голос благоразумия. В конце-то концов, он сейчас побеждает! И рано или поздно Александр попросит о мире! Хотя было уже очевидно, что идет совсем иная война. Русские жгли города и деревни — и откатывались все дальше на восток. Нечего было уже не то что грабить, а лошадей кормить становилось нечем. Огромные пространства пугали французов. И уже начиналось партизанское движение. Тогда оно было еще слабым. Но французы делали все, чтобы его усилить: мародерство в Великой армии нарастало стремительно. А когда русского крестьянина грабят захватчики — он начинает сильно злиться. Это не Австрия, где свой император велел местным властям выполнять все приказы императора французов. В этих землях дело обстояло совсем иначе.

С каждым днем в действующей армии оставалось все меньше бойцов. И все меньше было у Наполеона перспектив быстро закончить войну.

Но главный вопрос был в другом: а что делать-то? Гоняться по бескрайним российским просторам за Барклаем? Ситуация складывалась мерзкая. Отступить теперь было уже невозможно. И Бонапарту пришлось принимать решение, которое в начале войны ему и в голову не приходило: идти на Москву. Взять город — а уж оттуда пытаться помириться.

3. День Бородина

Бородинское сражение — один из символов русской воинской славы. Но парадокс в том, что русским это сражение было не нужно никаким боком. А вот Наполеон о нем мечтал. Потому что для него это был шанс все-таки переломить ход войны. Разгромить русскую армию и, наконец, заговорить на привычном ему языке победителя. Потому что все происходящее с ним напоминало пока историю с ежиком в тумане. Идем, идем, долго идем. Куда и зачем? А черт его знает.

Хотя среди русских к этому моменту тоже наблюдалась некая растерянность. Что все-таки происходит? Смысла маневров Барклая не понимали как в Петербурге, так и среди солдатской массы. Недаром его фамилию служивые переиначили как «Болтай да и только». Вспомнили шотландское происхождение военачальника — и начались разговоры об измене. К счастью, Александр вспомнил собственный горький опыт и сам в войска не поехал. И это было правильно. Потому что последним из Романовых, кто отличался военными способностями, был Петр I.

Александр сместил Барклая и назначил главнокомандующим Кутузова. Русский император вообще-то терпеть его не мог. Но тут уж был вынужден наступить на горло собственной песне — хотя бы в угоду общественному мнению. А новый командующий вдруг повел себя так, как никто не ожидал. Он — продолжил отступление. Потому что знал свои возможности и возможности армии, которую возглавлял. И понимал, что в открытый бой с Наполеоном лучше не ввязываться.

На российских просторах в 1812 году столкнулись два совершенно различных типа полководца. Наполеон был гениальный авантюрист. Он всегда лез в драку. И до поры до времени ему удавалось побеждать. Но он являлся скверным стратегом. Это хорошо видно и на примере кампании 1812 года. Начиная с перехода через Неман все в ней было сплошной чередой ошибок. Бонапарт продолжал упорно загонять себя в угол, выхода из которого просто не имелось. Когда не удалось решить войну стремительным ударом, он оказался в положении, в котором, попросту говоря, не мог хорошо разобраться. Теперь надо было вести долгую и сложную войну. В которой вопросы снабжения имели большее значение, нежели успехи на поле боя. Кутузов на поле боя, возможно, и проигрывал Наполеону. Но в области стратегии он, несомненно, был сильнее. Михаил Илларионович был человеком острожным и никуда не торопился. Он-то знал: время работает на него.

И чем дальше будет продолжаться война, тем легче будет справиться с Наполеоном.

Но это — он понимал. А для остальных возможность сдать Москву без боя просто в головах не укладывалась. В этом-то и состоит главная причина Бородинской битвы: Кутузова буквально вынудили дать бой.

Сражение началось рано утром 7 сентября (26 августа по юлианскому календарю). Наполеон был уверен в победе. Всю предыдущую ночь он более всего боялся одного — как бы русские вновь не ушли. Потому что дальше продолжать эту игру было совсем опасно: ко дню Бородина у него в строю осталось лишь 135 тысяч солдат (из 420!). У русских имелось около 130 тысяч. То есть численное превосходство французов фактически уже сошло на нет. Когда на рассвете император увидел, что враг наконец-то решил принять бой, он произнес знаменитую фразу: «Вот солнце Аустерлица!» Казалось, судьба к нему снова благосклонна.

И грянул бой. С первых минут сражения раздался такой грохот пушек, какого даже бывалым солдатам слышать еще не приходилось. Наполеон бросил свои войска в атаку, рассчитывая, как обычно, смести противника коротким и решительным натиском. И опять, как и в Смоленске, оказалось, что с русскими такие вещи не проходят. Они дрались отчаянно. Насмерть. И настроение у Наполеона стало меняться. С разных точек боя ему доносили примерно одно и то же. Что французские части, неся огромные потери, выбивали противника с ключевых пунктов обороны. Но… русские упорно шли в контратаки. И выбивали французов обратно. Знаменитая батарея Раевского переходила из рук в руки более десяти раз. От Багратионовых флешей (земляных укреплений) осталось одно воспоминание. Земляной ров перед ними, а точнее — тем, что когда-то ими было, оказался полностью завален трупами. Бойня шла ужасная. Орудия обеих сторон лупили, почти не разбирая, по своим и чужим.

Настроение Наполеона становилось все более и более мрачным. Маршалы умоляли его дать еще подкреплений. Они клялись и божились, что стоит немного поднажать — и русские сломаются. Часто утверждают, что император не решился тогда пустить в бой свой последний резерв — старую гвардию. Это вряд ли. Наполеон, скорее всего, пошел бы на такой риск. Если бы продолжал надеяться на решительную победу. Но он уже на нее не рассчитывал.

В самую напряженную минуту на тылы французов налетели казаки атамана Платова. Вообще-то, особого военного значения этот рейд не имел, французы быстро оправились от неожиданности и отбили атаку. Но старый хитрец Кутузов, посылая казаков, знал, что делал. Положение русских было очень тяжелым. Возможно, брось тогда Наполеон в бой все, что он тогда имел — и исход сражения был бы для Кутузова печальным. Однако внезапный удар русской конницы окончательно изменил настроение императора. В самом деле, что еще могут выкинуть эти русские? Какие у них еще имеются сюрпризы? Наполеон уже утратил веру в полный разгром противника. А при такой ситуации, в безумной дали от своих баз, следовало вести себя поосторожнее.

Надо сказать, что на Бородинском поле Наполеон тоже вел себя не как обычно. Как-то чересчур для него осторожно. Видимо, реалии войны на русской земле не располагали к играм с судьбой.

В конце дня русских с их позиций все-таки выбили. Но что это решало? Они отходили в полном порядке — и явно были готовы завтра же продолжать сражение. В последнее время, особенно в русском походе, Наполеон особенно часто впадал в мрачное настроение. Но таким, как в день Бородина, его не видели никогда. Император был не просто угрюм, он впал в какую-то апатию. Не реагировал на обращения подчиненных, которые требовали от него приказаний. А это уж было для него не характерно вовсе.

Каждая из сторон записала Бородинскую битву в число своих побед. Французы, кстати, до сих пор считают ее таковой. С тактической точки зрения они правы, ведь русских выбили со всех позиций. Но война — не футбольный матч. Основную свою задачу Наполеон так и не решил. Русская армия не была разбита. Да и «по очкам» победил все же Кутузов. Численность армий стала примерно равной. И ведь русские были дома, а французы — совсем наоборот.

По большому счету, Бородинское сражение можно назвать поворотным пунктом в биографии Наполеона. Он и сам потом это признавал, называя САМЫМ СТРАШНЫМ сражением в своей жизни. А ведь ему было с чем сравнивать. Судьба, до того к нему неизменно благосклонная, стала куда менее приветливой. Хотя до краха было еще очень и очень далеко.

4. Шумел, гудел пожар московский

Московские передряги Наполеона описаны множество раз. И подробно их фактическую сторону пересказывать нет смысла. Поэтому напомню только основные вехи.

После Бородино Наполеон ошибается снова. Он-то надеялся, что Кутузов все-таки даст под стенами Москвы еще одно сражение. Но русский полководец решил иначе, и сумел отстоять свою точку зрения на знаменитом военном совете в Филях. Русские войска прошли сквозь Москву. Вслед за ними из города ушло большинство жителей.

Первоначально планы Бонапарта оставались прежними: сидеть в городе и ждать мирных предложений со стороны Александра. Но, войдя в Москву, он убедился, что всё идет наперекосяк. Даже хрестоматийное бесполезное ожидание Наполеоном на Воробьевых горах делегации горожан было только началом. Город оказался практически пуст. А потом начался знаменитый пожар. До сих пор ведутся споры о том, кто был виновником этого бедствия. Возможно, Лев Толстой прав — все произошло потому, что не могло случиться иначе. Москва вообще горела довольно часто. А когда в брошенный деревянный город приходит чужеземная армия, то случайные пожары почти неизбежны. Но Наполеон был до конца жизни убежден, что пожары — дело рук русских поджигателей.

— Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают… Какая решимость! Какие люди! Это — скифы!

Только теперь до Наполеона окончательно дошло, во что он ввязался. Он снова столкнулся с силой, победить которую невозможно. Стало понятно: это еще хуже, чем Испания. Эти люди тоже не сдадутся и будут сражаться до последнего. И в этом ключе Москва, к которой Наполеон так стремился, на взятие которой возлагал такие надежды, оказывалась для него бесполезной. Ну, сидит он в этом городе — а дальше-то что?

Русская армия находилась где-то под Москвой, по-прежнему непобежденная. Что теперь? Идти на Петербург? Но это — еще семьсот километров ужасных русских дорог. На такой маневр просто не имелось уже сил. От Александра же не было ни ответа, ни привета. Все попытки вести переговоры проваливались. Наполеон сделал три попытки заключить мир. И каждый раз всё смягчал условия. Под конец речь не шла уже о том, чтобы заставить Александра делать то или не делать это.

— Мне нужен мир; лишь бы честь была спасена, — так сформулировал Наполеон приближенным свою цель.

Но русский император упорно не желал говорить. Не о чем было. И Бонапарт все явственнее чувствовал, как почва начинает уходить у него из-под ног. К тому же выяснялось, что захваченная Москва на самом-то деле является страшной ловушкой. В сожженном городе откровенно плохо было с продовольствием и еще хуже — с фуражом. Добывать то и другое по окрестностям становилось все более сложно. Подмосковные крестьяне без всякого восторга встречали французские «продотряды», все чаще и чаще те пропадали без вести. Но хуже всего было то, что город сгорел, да не весь. Французская армия, оказалась в большом населенном пункте без особой цели, а в Москве осталась пропасть брошенного имущества. Результат понятен: солдаты пустились во все тяжкие и стремительно превращались в банальных грабителей и мародеров. Дисциплина падала со скоростью летящего с крыши кирпича.

Вот как описывает художества французских солдат интендант Великой армии Анри Бейль (впоследствии — писатель Стендаль):

«Я пошел посмотреть на пожар. Мы увидели, как некий Совуа, конный артиллерист, пьяный, бьет саблей плашмя гвардейского офицера и ругает его ни за что, ни про что… Один из его товарищей по грабежу углубился в пылающую улицу, где он, вероятно, изжарился… Маленький г. Ж., служащий у главного интенданта, который пришел, чтобы пограбить вместе с нами, стал предлагать нам в подарок то, что мы брали и без него… Мой слуга был совершенно пьян; он свалил в коляску скатерти, вино, скрипку, которую я взял для себя, и еще всякую всячину. Мы выпили немного вина с двумя-тремя сослуживцами».

Наполеон понимает: оставшись, как он планировал, на зимовку в Белокаменной, он потеряет армию без всяких сражений.

И тогда он начинает обдумывать один из самых авантюрных своих планов. У него появляется намерение нанести русским «удар поддых». Речь шла о том, чего дико боялись в Петербурге: что Наполеон освободит крестьян. Император рассматривал этот вопрос всерьез. Находясь в Москве, он потребовал предоставить ему материалы по пугачевскому бунту. И лично беседовал со старыми людьми, помнившими то время.

Технически эту проблему можно было решить без труда. Найти какого-нибудь лихого человека выдать его, допустим, за «чудесно спасшегося» Павла I. Опубликовать от его лица манифест… Затея вполне могла бы иметь успех. После подобного манифеста в России началось бы такое, что Александру стало бы просто не до войны с Наполеоном. И упущенная французами победа упала бы тогда чуть ли не с неба.

Но только Бонапарт такого не сделал. Хоть и очень сильно об этом размышлял. Почему? Да, у Александра удалось бы вырвать победу. Но Наполеон видел в революционной Франции, что такое крестьянские восстания. В России воцарился бы бардак и хаос с совершенно непредсказуемыми последствиями. А в то время, возможно, Наполеон все-таки не оставлял надежды договориться с Александром. Он все-таки еще не понимал до конца своего положения. Того, что речь теперь пойдет даже не о поражении, а о катастрофе. Но и освобождение крестьян не было просто авантюрой — это было безумием.

А потом момент оказался упущенным. Ведь для того, чтобы объявление «воли» дало свой эффект, требовалось время. А его уже не имелось. Надо было срочно сматывать удочки.

5. Миф про русские морозы

Наполеон двинулся из Москвы 19 октября. Перед этим, поддавшись чувству гнева, который во время сидения в Москве охватывал его не раз, Бонапарт приказал сделать совершенно бессмысленную во всех отношениях вещь: взорвать Кремль. Это вообще ни в какие рамки не лезет. Ведь после такой варварской акции уже любая договоренность с русскими была бы невозможна по определению. К счастью, по разным причинам эта затея не удалась.

Только когда армия двинулась в поход, Наполеон по-настоящему осознал масштабы катастрофы, случившейся с лучшими в Европе войсками. Теперь, если не считать гвардии, это были уже не войска, а черт-те что. По Старой Калужской дороге двигалась вереница бесконечных экипажей, набитых награбленным в Москве имуществом. Дисциплина стала совсем ни к черту. Солдат, который тащит воз добра — это уже не солдат. Наполеон хотел издать приказ избавиться от обозов. Но… не решился. Потому что реакция войск могла быть непредсказуемой. ВПЕРВЫЕ за свою карьеру полководца Наполеон испугался собственных солдат. Это уже, как говорится, туши свет, сливай бензин…

Как известно, Наполеону не удалось двинуться по нетронутой войной Калужской губернии. На его пути стоял Кутузов — и император, после сражения 24 октября под Малоярославцем, не решился ввязываться в новый крупный бой. Наполеон! Не решился! Но Россия и не таких обламывала.

— Этот дьявол Кутузов не получит от меня новой битвы, — сказал Наполеон.

Возможно, он теперь уже не верил в свою удачу. Да к тому же доходили до него и солдатские разговоры:

— Зачем он бросил старую жену и женился на австриячке? Старая приносила нам удачу!

25 октября под Малоярославцем с Наполеоном произошел случай, который сильно повлиял на него. На императора, осматривающего с почтительного расстояния русские позиции, внезапно вылетели казаки. Свите императора пришлось отбиваться чуть ли не врукопашную.

В двух шагах была не просто смерть, а что гораздо хуже — возможность плена. Поэтому вечером того же дня Наполеон велел своему доктору изготовить сильный яд и передать ему. Чтобы при повторении подобного случая уж точно не оказаться в плену. Этот яд, как чеховское ружье на стене, еще сыграет свою роль…

В итоге императора оттеснили на Старую Смоленскую дорогу. По сторонам которой уже ничего не имелось. Все ресурсы уничтожили еще во время наступления.

Все знают, что во время отступления Наполеона его армию погубили внезапно грянувшие морозы. Как часто бывает, «все знают» то, чего на самом деле не было. Не было никаких особых холодов!

«Холод внезапно усилился. В ночь с 15 ноября термометр упал до отметки минус 16 — минус 18 градусов. Все дороги превратились в сплошной лед, лошади кавалерии и артиллерии каждую ночь погибали сотнями и тысячами… Мы вынуждены были оставить и уничтожить большую часть наших пушек и боеприпасов», — вспоминал Наполеон.

Надо сказать, император довольно часто, повествуя о трудностях войны, несколько сгущал, мягко говоря, краски. Помните письмо брату из Польского похода, в котором он утверждает, что 15 дней не снимал сапог? А на самом деле он тогда проводил время с Марией Валевской — и развлекался отнюдь не в землянке. Видимо, в таких преувеличениях проявлялась его актерская натура.

Но есть и другие свидетельства. В том числе — и с французской стороны. Вот что говорил очевидец событий, писатель Стендаль:

«Было бы ошибкой думать, что зима 1812 года наступила рано; напротив, в Москве стояла прекрасная погода. Когда мы выступили оттуда 19 октября, было всего три градуса мороза и солнце ярко светило».

Против мифа о «страшных русских морозах» яростно протестовал легендарный партизан Денис Давыдов. Ему, конечно, обидно было: мороз убивал французов, а мы, значит, ни при чем?

Хотя, конечно, в мире все относительно. В сегодняшней Франции и температура минус 10 считается стихийным бедствием. Но во время отступления наполеоновской армии не было даже таких «жутких» холодов. Пока Великая армия драпала из России, температура, в основном, была ВЫШЕ нуля.

Порой люди, автоматически повторяющие сказку о морозах, даже не понимают, о чем говорят. В самом деле: две недели морозы были под двадцать, а тут пришли к Березине — а она совсем не замерзла. Бормочут что-то о «наступившей оттепели». Но после таких холодов никакая оттепель тихую равнинную реку не вскроет. Это вам не Нева с ее парадоксальной гидрографией и столь же парадоксальным климатом. Случись такие серьезные морозы, о которых принято говорить, солдаты Наполеона просто перешли бы Березину по льду.

Самая холодная ночь застигла армию уже под Смоленском — тогда ударил мороз в 8 градусов. Что тоже был не сахар, особенно если учесть, что армия, уходя из Москвы, практически не захватила с собой теплых вещей. Но для России это не температура…

Морозы и в самом деле наступили — но позже, когда армия уже выбралась из России. Просто Наполеону очень уж не хотелось признавать позорное бегство своей непобедимой армии. Вот и придумали версию, что «нас победила русская природа». Хотя, с другой стороны… Ведь знали, куда лезли?

Но на Западе в сказки о «генерале морозе» поверили. Очень уж невероятно было шокирующее поражение великого полководца. Французам, понимаешь, обидно было. Европейцам — стыдно. Они-то подняли лапки, а русские вот не захотели. Особую заслугу в создание этой сказки внесли живописцы. Уж больно фактура была хороша — погибающая в снегах, заметаемая метелями непобедимая армия.

Другое дело, что армия и в самом деле таяла не по дням, а по часам. Не было продовольствия. А с фуражом вышел и вовсе полный швах. Поэтому лошади дохли, как мухи. Тут уж было не до того, чтобы тащить награбленное. Те обозы, которые еще оставались, становились легкой добычей партизан. Которых чем дальше, тем становилось больше.

Кстати, о партизанах. При всем уважении к этим людям надо честно сказать, что эффективность их действий несколько преувеличена. Вернее, даже не так. На самом деле все обстояло следующим образом. По сути, из России бежали две армии. Одна, все более уменьшавшаяся в числе, но, тем не менее, все еще грозная и боеспособная. С ней находился и Наполеон, который всеми силами старался вытащить своих солдат. Как и в других трудных походах, он шел пешком и старался шуточками подбодрить шагавших рядом с ним. Как уже говорилось, именно за такие вещи оставшиеся в живых ветераны похода простили ему всё. И до конца жизни не уставали превозносить своего кумира. В том числе и поддерживая миф о морозах…

А была и другая армия, тащившаяся в хвосте первой. Это была уже просто толпа, живущая по принципу «спасайся, кто может». Конечно, это грубая схема. В реальности имелось и множество частей «переходного типа». Медленно деградирующих — от солдат к проклинающим судьбу беглым бродягам.

Император всеми силами пытался сохранить боеспособность ядра армии. А остальные? Да и черт с ними! Для Наполеона солдатом был только тот, кто стоит в строю. О раненых и больных он заботился только тогда, когда это не мешало здоровым. Но здесь ситуация была экстремальной: вышел из строя — и привет. Жестоко? Но так поступают всегда и на любой войне. Вспомним, что Барклай, отступая из Смоленска, тоже оставил раненых на произвол судьбы. И ведь вряд ли французы особо о них заботились.

Так вот, партизаны не нападали на части, сохранившие боеспособность. Денис Давыдов, к примеру, так описывает один из своих партизанских дней:

«Наконец, подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам Наполеон… Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько не покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и гордую осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля… Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя… колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим для них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия с Наполеоном прошла посреди казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками».

Из этого не следует, что партизаны бездельничали или только добивали тех, кто был уже не в силах сопротивляться. В любом случае разбираться с бредущей на запад бандой было нужно. Но главной задачей партизан был перехват обозов и уничтожение фуражных команд. Чисто крестьянские отряды, которых наплодилось множество, нередко совмещали приятное с полезным. Уничтожая фуражиров, помогали Отечеству, а заодно и немного грабили обозы отступающих французов. Что тоже являлось очень большим делом. Ведь главное в армии — это снабжение. Без пороху, пуль и продуктов французские части из боеспособных быстро становились доходягами. Так действуют партизаны во все времена. И во время Второй мировой народные мстители тоже не нападали на танковые дивизии СС.

Регулярная русская армия беспокоила французов не слишком. Но партизаны и голод делали свое дело, армия Наполеона таяла и таяла.

Серьезный удар был нанесен Наполеону в Минске. Русский генерал Чичагов пришел туда раньше французов — и «приватизировал» запасы продовольствия, которые были там заботливо собраны наполеоновскими тыловыми частями. Это был удар в самое больное место — в желудок.

Одним из самых ключевых моментов отступления стала переправа через Березину. Здесь Наполеон снова проявил беспощадность настоящего полководца. Которая, тем не менее, спасла лучшие части его армии.

…Французы переходили через реку. Здесь, кстати, проявился героизм незаметных тружеников войны — саперов. Именно французские инженерные части сумели в труднейших условиях, пожертвовав собой, навести переправы.

Когда основные части уже были на другом берегу, на мосты ломанулись люди из «второй армии» — толпы отставших от своих частей солдат. Их преследовали казаки, которые особо не лезли вперед, но методично вырубали отставших. Собственно, говоря толпы, бросившиеся на мост, были уже просто человеческим стадом, охваченным одним чувством — выжить. Арьергарду основной армии пришлось отбрасывать их, применяя оружие.

Как говорят пожарные, не так страшен пожар, как паника. Вот и на Березине все произошло строго по этому афоризму. Порядок на мостах, соблюдавшийся до того неукоснительно, был нарушен. А когда на переправе начинается бардак — можно вешаться сразу. Случилось то, что и должно было. Сначала возник затор, по которому открыли огонь подоспевшие русские пушки. Потом один из мостов подломился, и люди стали тонуть в ледяной воде. Как вспоминали потом очевидцы, зрелище было кошмарное. Река превратилась в сплошную кашу из тонущих людей. Но война вообще бывает красивой только на картинах баталистов и в кино. Не стоит судить о той Отечественной войне по фильму «Гусарская баллада».

Солдаты, не успевшие перейти Березину, опоздали навсегда. Сразу после перехода последних боеспособных частей Наполеон приказал мосты сжечь. На том берегу осталось около десяти тысяч больных, обмороженных и отставших. Большинство из них погибло под казачьими клинками. Но главное император все-таки сделал — сумел увести свои оставшиеся части от полного разгрома.

Московская эпопея окончилась для Великой армии 10 декабря, в Вильно. Это была уже не армия, а озверевшая толпа. Непобедимые наполеоновские солдаты, стараясь побыстрее добраться до пищи и жилья, устраивали друг с другом вульгарные драки. Почти все магазины в городе были разграблены. Маршалы и не пытались навести порядок. Понимали, что у любого человека есть предел сил. Забавно, как, наверное, «радовались» теперь польские жители Вильно, которые полгода назад восторженно приветствовали Наполеона… В конце концов ошметки армии ушли за Неман. И долго еще потом реку переходили отдельные группы измученных людей, которые не верили, что остались живы.

Итог московского похода? В июне Неман перешли 420 тысяч человек. Еще 150 тысяч подошли затем к ним в виде подкреплений. Из них уцелело около 30 тысяч. Причем в основном выжили те, кто не ходил далеко вглубь России, те, кто сидел в тыловых гарнизонах или действовал на вспомогательных направлениях. Еще 100 тысяч попали в плен. А остальные? Остались лежать на российских полях и дорогах.

А император? Наполеона с армией уже не было. Он не стал дожидаться развязки трагедии. На военном совете Наполеон завил, что покидает армию. Маршалы слегка обалдели и пробовали возражать. Но император был тверд. Как и когда-то в Египте, он понимал: этот кон с треском проигран. Нужно начинать новый. Наполеон прекрасно осознавал: после российского разгрома его престижу нанесен страшный удар. Чем не замедлят воспользоваться союзнички, которые, несомненно, попытаются отыграться. Но отступать Наполеон был не намерен. Он собирался вести игру дальше.

Еще 6 декабря он покинул армию. Как и в Африке, уехал тайно. Ни капли сожаления о нагроможденной горе трупов у него не наблюдалось. Ну, ошибся. Бывает.

В великой трагедии начинался новый акт.