Наполеон. Как стать великим

1. «Караул устал!»

Нельзя сказать, что дорога Наполеона до Франции была приятной прогулкой. Все сорок семь дней, пока небольшое суденышко болталось в отрытом море, оставалась опасность радостной встречи с англичанами. Которая неизбежно кончилась бы пленом, а значит — полным и окончательным крушением, ведь общественное мнение никогда не прощает генералов, попавших в руки врага. На родине перспективы тоже были туманны. А что, если французское руководство потребует от своего генерала ответа за его действия? Ведь, по большому счету, египетская кампания окончилась полным пшиком. Так что особо радоваться причин у Бонапарта не имелось.

Поэтому настроение у всех было гнусным. Вот как описывает его один из спутников Наполеона:

«Все было загадочно в нашем положении; надежда завоевать самую знаменитую область Востока уже не воспламеняла юное воображение, как в дни отплытия из Франции; наши последние иллюзии рассеялись… Мы оставляли во всепожирающей земле Египта большую часть наших товарищей по оружию; непостижимый рок влек нас, и мы ему подчинялись… Пятнадцать месяцев миновало с тех пор, как мы покинули нашу родину. Все нам улыбалось при отъезде, все было сумрачным при возвращении».

Целыми днями участники «круиза» просиживали в кают-компании. А путешествие было очень долгим: полтора месяца! С ветрами постоянно не везло. Наполеон, мастер устных рассказов, развлекал спутников как мог. Он говорил о чем угодно — от античной истории до корсиканских баек о привидениях. Еще чаще играли в карты — в двадцать одно. Они были вынуждены зайти на Корсику и провести там несколько дней. Но Наполеона свидание с родиной не тронуло. У него уже были другие цели и интересы.

Надо было начинать все сначала. Бонапарт сошел на берег Франции, имея вполне конкретные опасения. Но… он высаживается — и совершенно неожиданно для себя встречает восторженный прием населения. По всему пути в Париж его приветствуют с энтузиазмом, сравнимым разве что с возвращением из итальянского похода. Но тогда ведь он пришел победителем, теперь же… Но кому какое дело! Никого не волнуют подробности его африканских приключений. В нем видят Спасителя Отечества. Это было для него несколько неожиданным. На самом-то деле Наполеон, возвращаясь из Африки, не имел какого-то конкретного плана действий.

«Среди многих великих проектов, без конца возникавших в голове Бонапарта, был, несомненно следующий: встать и во главе правительства; но тот бы ошибся, кто поверил в то, что у него при возвращении был какой-либо оформленный план или четкий замысел…» — пишет один из близких ему людей, однокашник по военному училищу Бурьенн.

Наполеон действовал здесь по своему извечному принципу: «сперва надо ввязаться в драку, а там будет видно». Это только задним числом все выглядит четко и стройно, как в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Он был готов ко всякому. Но действительность превзошла самые радужные его ожидания…

Оказалось, что в политическом смысле египетский поход не был таким уж провалом. Скорее, наоборот. Потому что во время отсутствия Наполеона Директория с упорством идиота продолжала разваливать все, до чего могла дотянуться. Во Франции уже не было даже подобия порядка. Все шло вразнос. В Вандее снова разгоралось задавленное было восстание крестьян, которые шли в бой под белыми знаменами. Власть воровала. Молодые парни, уклонявшиеся от службы в армии, шатались по стране тысячами. И, понятно, добывали себе пропитание отнюдь не честным трудом. Развелась пропасть самых обыкновенных бандитов. Дороги стали практически непроезжими. Шайки грабителей нападали на деревни, где пытали крестьян, требуя показать припрятанные ценности. Их любимым развлечением было подвешивать свои жертвы над медленным огнем. Их так и называли — «поджариватели».

Бандиты нападали даже на небольшие города. Эти люди называли себя «белыми», «мстителями за короля». Хотя с тем же успехом они могли называться и фиолетовыми в крапинку…

Как всегда в таких случаях, свирепствовали инфляция, безработица и так далее. Не зря французские работяги выдвинули тогда очень характерный лозунг: «Мы хотим режима, при котором едят». И всё. Чего всегда и во всех странах хочет народ в подобных ситуациях? Правильно. Сильной руки.

Но не стоит думать, что для Франции в тот момент сгодился бы любой «суровый, но справедливый». Имелась в стране мощная сила, которая, к примеру, возвращения «короля-батюшки» категорически не желала. Это были зажиточные крестьяне, купившие во время революции землю. С тех пор, кстати, понятия «бедный крестьянин» во Франции не существует. В результате в этой стране сформировался слой, который в России так и не удалось создать Столыпину.

Интересы этих людей были очень просты. Во-первых, получить гарантию неприкосновенности своей собственности. Чтобы никакие эмигранты и думать не могли заявить на нее свои права. А во-вторых, они хотели элементарного порядка. А всякие там республики и прочие «гражданские забавы» были этим людям абсолютно ни к чему. Именно эта среда и стала опорой для Наполеона.

Молодой генерал им подходил. Он не имел никаких связей с аристократией, а его провинциальное дворянство никого не волновало. Он не был повязан с коррумпированной шайкой, сидящей во главе страны. Наоборот, он находился с ней на ножах, а о том, что именно Бонапарт спас в свое время Барраса, все уже благополучно забыли. Такова уж память народная. И, наконец, это был боевой генерал, одержавший блистательные победы. Провал в Египте? Да и черт с ним, с Египтом. Зато как он ходил по Италии… Лучше-то все равно никого нет!

Бонапарт оценил ситуацию правильно. Поэтому, прибыв во Францию, он без долгих проволочек, не особо даже скрываясь, занялся подготовкой государственного переворота.

Это понимали все. Тут же нарисовались спонсоры, готовые финансировать его затею. Так, банкир Колло преподнес Бонапарту аж полмиллиона франков. На текущие расходы. На орбите Наполеона проявился и знаменитый «флюгер» — Антуан Талейран, который всегда знал, откуда дует ветер. Это был уникальный человек. С ним может в какой-то мере сравниться только советский руководитель Анастас Микоян, о котором говорили, что «от Ильича до Ильича дошел он без паралича». Вот и Талейран благополучно прошел «от Людовика до Людовика» (да и того пережил). Причем, он не только благополучно миновал все опасности той бурной эпохи, но с каждой сменой власти упрочивал свое благосостояние. В описываемое время Талейран был министром иностранных дел при Директории и теперь благополучно «сдавал» ее Наполеону. Наполеон видел цену этому человеку. Но не мог Бонапарт не оценить, что перед ним — один их умнейших людей своей эпохи. Будущий император сознавал, что Талейран и его при случае продаст. Однако пока что этот «фолюгер» сдавал своих бывших хозяев ему. Появился на горизонте и еще один человек — Фуше. Этот в прошлом был деятелем большого террора и более всего боялся, что вернутся Бурбоны и ему придется за все ответить. Фуше был гением полицейского и политического сыска. Но был не тем человеком, которому можно хоть в чем-то верить. И тут наступает новый этап. До этого Наполеон окружал себя людьми, которым он доверял. Теперь приходилось работать с теми, которым доверять может лишь законченный идеалист или клинический идиот. Но что делать, таковы правила большой политики…

Честно говоря, заслуга Наполеона в самом успехе переворота — гораздо меньше, чем кажется на первый взгляд. Он посмел, это верно. Но организовал переворот не он. Все уже давно созрело. Множество людей, образно говоря, ходили с фонарями: где же ты, смелый и решительный? И вот — он пришел. Сразу все пошло, как по маслу.

Подготовка к перевороту шла около трех недель. Все это время Наполеон с успехом применял свой актерский талант. Ведь среди спонсоров и подельщиков имелось много тех, кто полагал, что двигают к власти человека, который будет плясать под их дудку. И Бонапарт старательно «косил» под недалекого рубаку. Отсюда и многочисленные свидетельства о любви Наполеона к славе «в чистом виде». Будущий император любил об этом поговорить. Эдакий пропахший порохом генерал, которого волнует только гром военных побед. Так, он вел хитрую игру с Баррасом, давая понять, что после переворота оставит его в прежнем состоянии. Да и другим головы дурил не хуже.

Это, кстати, удивительно напоминает период, предшествовавший приходу к власти Гитлера. О фюрере все те, кто помог ему придти к власти, тоже думали, что будут им вертеть, как захотят. Итог был в обоих случаях одинаков — победитель потом всех прижал к ногтю.

В это предгрозовое время произошло и объяснение Наполеона с ветреной женушкой. Узнав о его прибытии во Францию, она бросилась встречать мужа. Однако Наполеон устроил так, что они разминулись в пути. Он ведь уже знал, что она в его отсутствие весело погуляла. Обидно, да?

Жозефина бросилась вслед за мужем. Она примчалась домой, но муж заперся в кабинете и не отвечал на отчаянные призывы жены. Несколько часов она плакала у него под дверью, пока он, наконец, ее не впустил. Произошла долгая и серьезная разборка. Наполеон заявил Жозефине, что собирается с ней развестись. Подробностей этого разговора никто не знает, но, думается, он не особо отличался от тысяч подобных. Наполеон был, без сомнения, великим человеком. Но с женщинами он вел себя как большинство простых смертных. Он даже физиономию ей не начистил. А так, покричал и простил. Дело тут не только в том, что Наполеон искренне любил Жозефину. Развод обманутого мужа с женой… В Париже! Более крутой «анти-пиар» в этом городе придумать было трудно. Человек, рвущийся в диктаторы, не может быть посмешищем. И еще одно обстоятельство… При Наполеоне Жозефина была на своем месте. Он был человеком, прямо скажем, далеко не светским. Бонапарт был господином, весьма тяжелым в общении. Да, он мог быть очаровательным. Но иногда без какого-то явного повода становился резким и язвительным. Это потом, когда он стал уже императором, всем приходилось принимать его непростой характер как должное. Но пока ему приходилось иметь дело со многими людьми, которые могли бы очень пригодиться в будущем деле. Так вот, Жозефина великолепно умела поддерживать светскую непринужденную атмосферу, сглаживая некорректное поведение своего супруга. Словом, являлась отличной хозяйкой дома. Что, собственно, Наполеон и ценил в женщинах. Поэтому возникшая в супружеских отношениях трещина в общем и целом зарубцевалась.

Всё было готово. За Наполеона стояли войска. И это — главное. Потому что защищать Директорию дураков не имелось. Ситуация была очень похожа на российский Октябрь 1917-го. В том смысле, что существовавшие властные структуры находились в космической пустоте.

Итак, «час икс» настал. 9 ноября (18 брюмера по революционному календарю) 1799 года Наполеон явился в Тюильрийский дворец, где заседала верхняя палата — Совет Старейшин. Он пришел туда в теплой солдатской компании и толкнул небольшую речь против Директории. Суть ее сводилась к строкам Маяковского: «Которые тут временные, слазь! Кончилось ваше время».

— Что вы сделали из той Франции, которую я вам оставил в таком блестящем положении? — вопрошал он. — Я вам оставил мир — и нахожу войну! Я вам оставил итальянские миллионы, а нахожу грабительские законы и нищету! Я вам оставил победы — я нахожу поражения! Что вы сделали из ста тысяч французов, которых я знал, товарищей моей славы!

Этого было достаточно. Возражений не последовало. Директория прекратила свое существование. Барраса же Наполеон элементарно «кинул». Тот до конца думал, что без него Бонапарт не обойдется. А глава путча послал Барраса на хутор (точнее, в поместье) бабочек ловить. Тот и пошел, куда велели. Поздно пить боржом, когда желудок отвалился…

Однако на следующий день ситуация изменилась. С обеими палатами парламента оставалось теперь только разобраться. Для того, чтобы было меньше вони, люди Наполеона заранее пробили идею перевода заседания палат в пригород — в Сен-Клу.

10 ноября туда явился Наполеон. В сопровождении нескольких гренадер он вошел в зал заседаний нижней палаты — Совета пятисот, и попытался повторить вчерашнее представление. Но на этот раз номер не прошел. Со скамей раздались крики:

— Долой! Вне закона изменника!

Некоторые особо рьяные полезли на «гостей» врукопашную. И кто-то даже попытался ударить Наполеона кинжалом. С чего бы это? Ведь ясно было, на чьей стороне сила. Но во все времена у «народных избранников» за время сидения в парламентских креслах происходит какой-то перекос в мозгах. Им в самом деле начинает казаться, что, протирая штаны и почесывая языки, они занимаются большим и нужным делом… Вот и во Франции депутаты упорно не желали покидать насиженные кресла. Им все еще казалось — они что-то решают. Хотя к этому времени Совет пятисот был уже абсолютно независим. В том смысле, что ничего уже от него не зависело. И все же он проявил воинственность.

Однако гренадеры отбили Наполеона и он покинул помещение. Создать видимость законности не получилось.

Следующие несколько часов были одним из самых тягостных периодов в жизни Бонапарта. И загадочных — тоже. В этом эпизоде он выглядит совсем не как крутой и неслабый парень, которому на все плевать. Безусловно храбрый и решительный человек, на этот раз он поддался слабости. Не мог решиться сделать последний шаг. Почему? Вряд ли из-за уважения к законам. И уж тем более — к Республике. Но стоит учесть, что Наполеон все это время замышлял переворот, но никак не путч. Не зря ведь он вел все эти хитрые игры. Хотелось соблюсти хоть какую-то видимость законности.

Откровенно насильственный захват власти означал, что дальше отвечать за все придется Наполеону. Лично. Свалить неудачи будет уже не на кого. Мы никогда не узнаем, что думал Наполеон и почему он вдруг затормозил. Смелый и рисковый человек — и вдруг такое… Каждый может придумать этому свое объяснение, и оно будет не хуже любого другого. Я лишь могу предположить, что он вдруг осознал груз, который взваливает на свои плечи. Ведь только не очень умным людям кажется, что власть — это сплошь мед и пряники. Это — колоссальная ответственность. Так или иначе, но сделать главный шаг в жизни Бонапарту оказалось непросто.

Опять историческая параллель. Мало кому известно: если во время русской революции Ленин рвался хватать власть, то Сталин всеми силами переворот оттягивал. И вообще склонен был решить дело более мягко. Видимо, тоже понимал, во что ввязывается. И те же большевики ведь все-таки согласились поначалу созвать Учредительное собрание. Откровенный силовой переворот опасен уже хотя бы тем, что слишком у многих порождает желание повторить этот трюк.

Как бы то ни было, Наполеон бесполезно тратит время, не решаясь ничего предпринять. Рядом находится Мюрат, у которого никаких сомнений не было. Мочить — так мочить. Он терпеливо ждет, пока командир дозреет.

Но приступ слабости в конце концов проходит. Да и отступать теперь уже некуда. Отступить — значит надо убираться из Франции, пока цел. И Бонапарт принимает главное в своей жизни решение. Он решается.

Дальше все пошло как по нотам. Его брат, Люсьен Бонапарт, выступил перед солдатами. Он высказался в смысле: ребята, наших бьют! Вашего командира эти депутатишки чуть до смерти не уходили! Айда разбираться!

Те и рады были стараться. Надоело ждать у моря погоды. Да и никакого почтения к народным избранникам у солдат не имелось. Под барабанный бой гренадеры ворвались в зал заседаний. И командовавший операцией Мюрат произнес историческую фразу:

— Вышвырните отсюда всю эту сволочь![6]

Что и было сделано в считанные минуты. Депутаты драпали через двери, а некоторые сигали в окна. Солдаты же никого не обижали. Ни к чему это было. Как оказалось, дело, приняться за которое Наполеон так долго не решался, не стоило и выеденного яйца. Думается, этот эпизод оказал серьезное влияние на будущего императора. В самом деле, что было париться-то! Все прошло просто и с песнями. Через сто пятьдесят лет Мао Цзэдун поэтично сформулирует: «Винтовка рождает власть». 10 ноября 1799 года Наполеон в этом убедился. С тех пор данный принцип Бонапарт будет неуклонно воплощать в жизнь. «Большие батальоны всегда правы», — любил он повторять с тех пор.

Уверенность, что все вопросы можно решить голой силой, будет причиной его ослепительных побед. И — причиной краха. Когда он столкнется с силами, природу которых он так и не сможет понять до конца своей жизни…

Но это только будет. А пока все оказалось сделанным в лучшем виде. По совету Люсьена гренадеры пробежались по окрестностям и изловили кое-кого из разбежавшихся депутатов. Собранные ошметки Совета пятисот, а также большинство Совета Старейшин вечером того же дня издали декрет, менявший структуру власти в стране. Формально Францией управляли теперь три консула. Первым консулом стал Наполеон. Первым и, по сути, единственным. Потому что остальные двое представляли собою пустое место. Для того-то их на эту должность и поставили.

Казалось, Наполеон должен был ликовать. Он сделал это! Но по дороге из Сен-Клу в Париж Бонапарт был мрачен, как грозовая туча. Он сорвал высшую ставку в игре. Но почему-то это его совсем не радовало…

2. Порядок есть порядок

Когда Наполеон оказался у власти, он стал действовать примерно так же, как и его будущие «коллеги», диктаторы XX века. С той лишь разницей, что Бонапарт жил до эпохи глобальных идеологий. Поэтому у Наполеона — всё честнее. Его поступки не прикрыты идеологическим словоблудием. Так что перед нами, можно сказать, голая схема того, как наводят порядок после революции.

Собственно, это был один из главных наполеоновских тезисов: революция закончилась. Погуляли — и хватит.

Первой задачей было искоренение бандитизма. Кровавыми слезами пришлось плакать многочисленным криминальным элементам, равно как и коррумпированным чиновникам и прочим казнокрадам. Тут-то Наполеон показал класс!

С бандитами теперь разбирались просто. Посланным против них отрядам был отдан приказ: пленных не брать! Грабителей отстреливали как бешеных собак. Та же участь ожидала тех, кто их укрывал, а также скупщиков краденого и так далее. Всех ставили к одной стенке, не заморачиваясь долгими судебными разбирательствами. Это имело успех. С разгулом преступности Наполеон справился в полгода. По дорогам стало можно передвигаться безбоязненно.

Не хуже разбирался он и с коррупцией. Сегодня в России даже государственные мужи говорят, что, мол, чиновники всегда воруют, с этим ничего не поделаешь. А вот Наполеон думал иначе. Он опять же не утруждался поиском юридических доказательств. Метод Бонапарта был очень прост. Разнокалиберных хомяков, разжиревших вокруг казны, он без проволочек сажал за решетку. И держал там до тех пор, пока они сами не возвращали украденное. Правозащитников в те времена не водилось, вякать за тогдашних березовских было некому. А на мнение «мирового сообщества» он плевать хотел.

Вообще-то, доброту для лидера государства Наполеон считал самым большим пороком. Как-то много позже его брат Жозеф, который к тому времени стал бельгийским королем, похвастался, что народ его любит. На это Наполеон ответил:

— Брат мой, если про государя говорят, что он добр, значит, его царствование не удалось.

Что, в общем, верно. Не такая это работа. Что государь «добрый» — говорят, когда больше о нем сказать нечего. В лидере государства доброту обычно расценивают как слабость. И с удовольствием на добрых ездят…

Свои принципы руководства Наполеон сформулировал как-то со свойственным ему цинизмом: «Есть два рычага, которыми можно двигать людей: страх и личный интерес». Причем под последним он понимал не только материальную заинтересованность, но и жажду славы, честолюбие, стремление к самореализации. И в самом-то деле, — других основ управления пока что никто еще не придумал. Да их и не бывает…

Провозглашенный Наполеоном «конец революции» предполагал примирение враждующих сторон. Хотя бы частичное. Однако мириться надо на какой-то базе. И вот Наполеон — пожалуй, первым в Европе — выдвинул национальную идею. Корсиканец стал говорить: «французы». Не «патриоты», то есть революционеры, как говорили во Франции со времени «штурма» Бастилии — а единая нация, которая должна отстаивать свои интересы.

Это было по тем временам необычно. Напомним, что в других странах — даже в Англии — на простой народ государственные мужи внимания не обращали. То была эпоха «узких элит». А Наполеон обратился КО ВСЕМ. Французы начинали себя чувствовать единым народом, у которого есть собственные национальные интересы. Сталин впоследствии повторит этот трюк, заявив о «новой исторической общности» — советском народе. О Гитлере и говорить не приходится.

Ради объединения нации Наполеон постепенно стал облегчать и положение церкви, которая во время революции находилась фактически вне закона. Католицизм был признан «религией большинства французского народа». Этим Наполеон сделал сильный ход. И выбил из рук «белых» один из их самых сильных аргументов — «защиту поруганной матери-церкви».

Это помогло ему решить и еще одну из самых больных проблем. Нарывом на теле Франции оставалась продолжавшая бунтовать Вандея. Семь лет террора ее не успокоили. И Наполеон начал применять тактику кнута и пряника. Вернее, пряника и кнута. Всем повстанцам, добровольно сложившим оружие, объявлялась амнистия. Их лидеры приглашались на офицерские должности в армию.

Занимаясь проблемой Вандея Наполеон совершил поступок, который, был возможно, поэффектнее случая на Аркольском мосту. Бонапарт пригласил для переговоров лидера шуанов (повстанцев), крестьянина Жоржа Кадудаля. Свидание проходило с глазу на глаз. Кадудаль был мужчина феноменальной физической силы. А по убеждениям — упертый «белый» фанатик, абсолютно не ценивший собственной жизни. Так что беседа вполне могла закончиться тем, что вождь шуанов, ради торжества «легитимистской» идеи, просто свернул бы Наполеону шею. Ему это было — что плюнуть. Так что, пока шла беседа, в коридоре приближенные Бонапарта тряслись от страха.

Все кончилось ничем. Кадудаль Наполеона не тронул, но и от предложенных генеральских эполет отказался. Ушел обратно в лес.

Зря он так. Потому что вслед за пряником Наполеон пустил и кнут. Кто из мятежников не сдавался, того уничтожали. Такие «ножницы» сделали свое дело. Опять же — возвращение церкви… В общем, отряды шуанов быстро таяли. Полностью восстание не было ликвидировано, но опасности уже не представляло. Однако до конца разобраться с внутренними врагами Наполеон не успел. Пришлось поворачиваться к внешним.

3. Миг удачи

В жизни Наполеона было множество эпизодов, когда ему элементарно везло. Везло, как немногим. Взять хоть тот же случай с эскадрой адмирала Нельсона. Но даже в этом ряду битва при Маренго — совершенно уникальна. Ее можно сравнить с удачей человека, сорвавшего «Джек пот» на последнюю десятку…

Но — все по порядку. Весной 1800 года началась новая война. Наполеон не мог примириться с тем, что плоды его побед в Италии пропали. Этот лакомый кусочек очень хотелось вернуть себе — и Франции — обратно. Благо, теперь на итальянской земле не было Суворова. Русский генералиссимус уже окончил свой славный земной путь. О чем, кстати, любители военной истории очень сожалеют. Что не встретились в поле лучший полководец эпохи уходящей и лучший полководец наступающей. Кто бы кого? Но не сложилось…

Начало компании ознаменовалось тем, что Наполеон, восхищавшийся переходом Суворова через Альпы, почти в точности повторил этот рискованный маневр. Правда, в обратном направлении. Австрийские генералы эпохи наполеоновских войн чуть не поголовно отличались редкостным «умом и сообразительностью». Однако Толстой, блестяще описавший их в «Войне и мире», был не совсем точен: на деле эти господа были еще бездарнее. Они, понимаете ли, Наполеона по этой дороге не ждали! Опять! Хотя могли бы сделать выводы. Наполеон один раз обошел Альпы в неожиданном месте — и разбил австрийцев. Потом Суворов переходил те же самые горы и бил уже французов. И — опять «не ждали»!

Всё не могли дисциплинированные австрийские мозги никак примириться с тем, что есть на свете полководцы, которые воюют «не по правилам». Но, так или иначе, Бонапарт снова свалился, как снег на голову. И поначалу опять все пошло как по писаному. Наполеон занимал города, австрийцы крепко чесали в затылке…

И тут Наполеона подвело качество, которое уже играло с ним злые шутки. Он увлекся. Стал действовать чересчур размашисто и совсем забыл об осторожности. А излишняя самоуверенность никого до добра не доводила. Вот и Бонапарт крепко вляпался. Австрийцы сумели-таки его подкараулить и навязать сражение в тот момент, когда Наполеон был к нему не готов. И оказались в положении, в которое всегда стремился поставить себя Наполеон — быть сильнее в нужном месте.

Дело было 14 июня 1800 года, под селением Маренго. Обстоятельства сложились так, что битва эта могла решить исход всей войны. И не только войны. Дело в том, что хотя Бонапарт навел в стране порядок «в первом приближении», но до спокойствия во Франции было еще очень далеко. За полгода его власти слишком многие поняли, под какую сильную руку угодили. Те, кто думал, что сами будут руководить первым консулом, поняли, что сильно в этом ошиблись. И теперь намеревались ошибку исправить. Во время отсутствия Наполеона во французских верхах начались разброд и шатание. Первый консул находился в состоянии неустойчивого равновесия. Одна ошибка — и всё могло пойти прахом. Многие ждали, когда «Акела промахнется»…

Снова могла завариться политическая каша с непонятным исходом. Помните мучительные раздумья Бонапарта перед захватом власти? Возможно, он предвидел возможность такого расклада. И теперь этот неприятный момент наступил.

А на поле боя все сложилось хуже некуда. Австрийцы превосходили французов численностью в полтора раза. Мало того, у Наполеона почти не имелось его любимых «игрушек» — орудий. А вот у австрийцев с ними все было хорошо. Неравенство сил было чересчур велико — воевать не числом, а умением могло не получиться.

С самого начала австрийцы стали упорно теснить французов. Те сражались храбро, но к середине дня, казалось, исход битвы был уже предрешен. Армии Наполеона светил полный разгром. Она начала отходить, и отступление вот-вот превратилось бы в бегство. В штабе французов царил разброд.

Наполеон повторял:

— Надо держаться.

Но, кажется, сам уже понимал, что проиграл.

А его противники были уверены в своей победе на сто процентов. Австрийский генерал Меласс уже послал гонца в Вену с победным докладом. Не терпелось ему, понимаете ли. Как же! Разбил того самого Бонапарта! Славы теперь на всю жизнь хватит — и еще для истории останется. А ведь известно: не говори «гоп»… За эту поспешность Судьба ему жестоко отмстила.

В самый что ни на есть критический момент на помощь Бонапарту нежданно-негаданно явился генерал Дезе со свежей дивизией. За день до битвы Наполеон послал его выполнять вспомогательную задачу, но, услышав гром пушек, Дезе вернулся. И очень вовремя. Это было чудо. Дело даже не в том, что появилась подмога — она появилась в самый нужный момент.

— Первое сражение, кажется, проиграно. Остается выиграть второе, — разобравшись в ситуации, спокойно заметил Дезе.

Он был прав. Лучшее время для вступления в бой свежих сил придумать было трудно. Уверенные в победе австрийцы уже расслабились. Целыми частями они выходили из боя и располагались на обед. Начали, так сказать, праздновать. И в этот самый момент получили железным молотком по голове… Шок был страшный. «Вторая серия» битвы длилась чуть больше часа. Ошалевшие австрийцы, которые только что переваривали свой триумф, теперь бодро пустились наутек. Безнадежно проигранное сражение обернулось блестящей победой. К сожалению, герой дня, генерал Дезе, погиб во время атаки.

Узнав об этом, Наполеон — в первый и предпоследний раз в своей жизни — не смог сдержать слез.

— Как хорош был бы этот день, если б сегодня я смог бы обнять Дезе! Почему мне не позволено плакать!

Такого прощального слова удостаивались от Наполеона немногие. Он часто рисковал собственной жизнью — и еще меньше ценил чужую. Но здесь его все-таки проняло…

Очень забавно получилось с венским двором. После того, как первый курьер привез сообщение о победе, в нем воцарилась эйфория. Страшный Бонапарт разбит! Казалось, теперь все пойдет как надо. Все будет хорошо. И тут, «как смерть на свадьбу», прибывает второй гонец… Из сообщения которого выходит, что вся Италия опять оказалась в руках «корсиканского чудовища». Забавно было бы поглядеть на лица австрийских придворных… Редкое, должно быть, было зрелище. По сравнению с ним гоголевская немая сцена — проходной эпизод.

В Париже было то же самое. Первые дошедшие сведения были неутешительны. И противники Бонапарта зашевелились. Пошли гулять комментарии, что, мол, допрыгался, голубчик. Но тут вдруг приходит сообщение о победе! На соборах зазвонили колокола, Париж охватила эйфория. Как вспоминают современники, это был именно выплеск национальной гордости. Мы, французы, сделали это! Теперь тем, кому Наполеон был не по нраву, уже пришлось затаиться. Надолго.

В результате заключенного после этой победы мира Наполеон снова прибрал к рукам свои итальянские завоевания. Фактически же и Голландия, и все скопление малых, маленьких и микроскопических немецких государств тоже попало под его контроль. Он УЖЕ сделал Францию самой сильной державой в Европе. Исключая, конечно, Россию.

И как после такого чуда было Наполеону не увериться, что он и в самом деле — избранник Судьбы и баловень Фортуны!

4. Порядок есть порядок-2

Если поражение поставило бы Наполеона на грань катастрофы, то победа укрепила его авторитет несказанно. Теперь, хотя бы на время, его противники должны были прикусить языки. С героями дня не спорят. Но Наполеон понимал, что все это временно. Все-таки пока его власть держалась только на силе штыков и личном авторитете. Пора было всерьез заняться ее укреплением.

Повторим еще раз: в этот период интересы Наполеона полностью совпадали с интересами большинства населения страны, во главе которой он оказался. Нужен был порядок и еще раз порядок. И всё.

А вот демократия была совершенно ни к чему. Сегодня многие продолжают верить в навязанный нам миф, что демократия — это высшая ценность сама по себе. Что, на самом деле, является полной чушью. Это — лишь инструмент. Который иногда работает хорошо, а иногда — не очень. На «Мерседесе» приятно ехать по мирной автостраде. А по полю боя сподручнее — на танке.

За годы революции Франция нахлебалась демократии досыта. Что же касается самого Наполеона, то он эту форму правления не переваривал в принципе. И постарался устранить все ее следы. Не буду утомлять читателя описанием созданной Наполеоном системы управления государством. Достаточно сказать: дело было теперь поставлено так, что окончательное решение принимал лишь один человек. И все мы имя этого человека знаем.

Но зато чиновников он заставлял работать, как негров на плантациях. Работая сам по двадцать часов в сутки (без преувеличения), он много требовал и с других. Государственным людям были назначены очень большие оклады, но уж хорошей кормушкой чиновничью работу при Наполеоне назвать было трудно. О взятках и речи не шло. До самого крушения наполеоновской империи государственный аппарат работал с точностью часового механизма.

В назначениях чиновников на различные посты, Наполеон придерживался того же принципа, что и в армии: всегда старался поставить человека туда, где его достоинства способствовали бы делу, а недостатки не мешали бы. Знакомства, личная приязнь или неприязнь, прошлые заслуги — ничто в расчет не шло. Единственный критерий был — способность выполнить порученное дело.

К примеру, Наполеон терпеть не мог Фуше. Ну, просто не переваривал. Тошнило его от этого типа. Но Бонапарт понимал: Фуше наделен способностями, которых он сам лишен. Офицер Наполеон в специфике полицейской работы абсолютно не разбирался. Поэтому Фуше и стал министром полиции. Или Талейран. Его Наполеон всегда считал редкой сволочью. Каковой тот и являлся. Но Талейран был умнейшим дипломатом. Поэтому и стал министром иностранных дел.

— Высшая безнравственность — это браться за дело, которое не умеешь делать, — любил повторять Наполеон.

А вот чего Наполеон терпеть не мог в людях и никогда не прощал, так это глупости. Так, когда в 1805 году министр казначейства (финансов) Бербе-Мобруа по глупости и бездарности наломал дров.

Наполеон вызвал его для «разбора полетов».

— Государь, вы не считаете меня, по крайней мере, вором? — спросил горе-министр.

— Я предпочел бы это сто раз. Жульничество имеет какие-то границы. Глупость — беспредельна.

Впрочем, Бербе-Мобруа дешево отделался. Он лишь со свистом вылетел со службы.

И вот что еще интересно. В наполеоновской империи бюрократический аппарат так и остался чисто рабочим инструментом. Уникальный случай, когда закон Паркинсона не сработал.

Круто разобрался Наполеон с прессой. Из 60 французских газет он оставил лишь 12. А потом и вовсе — 4. Эка он свободу слова-то. Кошмар? Но с другой стороны…

Как говорил булгаковский профессор Преображенский, «разруха не на улицах, она в головах». Автор, как журналист, отлично представляет себе степень ответственности своих коллег за то, что они пишут. Вернее — их полную безответственность. Тогдашние газеты были ничуть не лучше. За двенадцать лет (!) революции «разрухи в головах» у французов произошло предостаточно. А уж у журналистов — тем более. А тогда газетам еще верили. Существовало значительное число людей, которым так понравилось заниматься борьбой, что больше они ничего делать и не желали. Они не то, чтобы Наполеону особо мешали, но… путались под ногами. Потому-то он и заткнул им глотки. Может, Наполеон в этом и погорячился, но никто по поводу закрытия газет особо не плакал. Кроме, конечно, самих журналистов, которые потеряли работу. Большевики тоже в свое время прикрыли «чужие» газеты. И правильно сделали. Они, правда, создали свои. Но Наполеон жил в другую эпоху, до глобальных идеологий. Силу пропаганды он так и не понял. Наполеон полагал: его действия говорят сами за себя.

Но все-таки самым знаменитым «мирным» достижением Бонапарта стал так называемый «Кодекс Наполеона». Это свод законов, который по сию пору изучают будущие юристы. За этот документ современники простили Наполеону не только закрытие газет. А именно — за провозглашенный в нем принцип: «частная собственность священна». Именно это оказалось жирной точкой в длинной драме революции. Черным по белому было сказано: кто чем владеет, тем и будет владеть. Кончено. Никаких переделов больше не будет. А это, собственно, и все, что было нужно крестьянам от новой власти. Именно поэтому следующие пятнадцать лет солдаты, выходцы именно из этой среды, безропотно сражались и умирали.

Характерно, что когда после падения Наполеона к власти снова пришли Бурбоны, они — при всей их ненависти к наполеоновским порядкам — не посмели изменить ничего ни в созданной Наполеоном государственной системе, ни в его законодательстве.