Напоминание

Часть вторая

На смену золотой осени пришла слякоть и непогода. Сильный холодный ветер гнал по серому небу рваные клочья облаков, срывал последние золотистые, красные, рыжие листья с деревьев и уносил их куда-то.

По лесу шли двое. Они шли уже не первый день, который по странному стечению обстоятельств был ночью и резкая перемена погоды им совсем не нравилась.

Холодный промозглый ветер пробирал до костей. Сверху сыпался мелкий противный дождичек. Под ногами хлюпала размокшая земля. Один из двоих остановился:

— Витя, у меня уже в сапогах хлюпает.

Второй, тот что шел первым, замедлил шаг и оглянулся:

— Конечно хлюпает, ты посмотри, ты же в луже стоишь.

Сергей наклонил голову и посмотрел под ноги: по серому небу бегут серые облака, под ними торчат черные скелеты деревьев, а по всему этому обесцветившемуся пейзажу расходятся круги от падающих в лужу капель дождя. Сергей посмотрел вперед, потом оглянулся назад, пожаловался:

— Да здесь везде лужа.

— Свинья свою грязь найдет, — ехидно сообщил Виктор и пошел вперед.

Сергей поплелся за ним. На душе было муторно и тошно, а еще большую тоску навевала серость пейзажа вокруг.

Как будто художнику не хватило красок или фантазии.

— Витя, я дома до всего этого рисовал чуть-чуть, так под настроение…

— И что, порисовать захотелось?

— Зря смеешься. Многим мои акварельки нравились, хотя ничего такого в них не было. Так вот, отец мне всегда говорил, что я беру неестественные краски, какие-то очень чистые.

Витя, посмотри вокруг, я говорю не о пейзаже, хотя и это тоже… Я говорю вообще, посмотри! Посмотри как природе, как миру не хватает этих по-детски чистых красок. Есть белое и черное, как два полюса, как основы мироздания и между ними серая жизнь, серые… Ты знаешь, это конечно детскость, но я выбираю чистые яркие краски.

— Значит прешь против природы… Слушай, Серега, ты стихи не пишешь?

— Нет, хотя если мы не выберемся из этого леса, придется.

— Что придется?

— Стихи писать, эпитафию например. Я промок, замерз и скоро сдохну.

Виктор ухмыльнулся, но смолчал. Пошли дальше.

Они шли медленно, на большее уже не было сил.

— Стой! Кто идет? Стрелять буду, — голос прозвучал резко и неожиданно, но последнюю фразу произнес как-то неуверенно, с дрожью.

Сергей дернулся, а Виктор опустился, где стоял, прямо в лужу и облегченно выдохнул:

— Стоять? С удовольствием.

— Вы кто? — послышалось из кустов.

— Братья Стругацкие, — съязвил Виктор, сидя в луже. — может слышали?

В кустах замолчали, потом там что-то зашебуршилось и перед ними появился молодой парень с винтовкой в руках.

— Шутник, — неуверенно заметил парень.

— А то, — Виктор рассмеялся.

Сергей, который до того стоял столбом и молча хлопал глазами, опустился в лужу рядом с Виктором. Мокрой рукой он провел по лицу и с облегчением выдохнул:

— Свои.

— Ну свои, или не свои это мы еще разберемся, ты автоматик-то отдай. Виктор усмехнулся и протянул автомат. — Немецкий, заметил парень. — откуда у своих немецкий автомат?

— Да хлопнули по дороге лопуха типа тебя, — улыбнулся Виктор. — Ты подумай, парень, если б были мы не свои, мы б тебя из этого автоматика… И ойкнуть не успел бы.

— Сам ты лопух, — обиделся парень. — если б я был уверен, что вы чужие я бы вас не выходя из кустов пришиб. А на тот случай если вы дернитесь, у меня прикрытие есть. Рик! Рик, иди сюда, я их обезоружил.

Через кусты с жутким треском выломился здоровенный лысый мужик с добродушной улыбкой на лице.

— Да, действительно не лопух, — заметил Виктор. — И в знак доброй воли я складываю оружие.

С этими словами он вытащил из-за голенища сапога нож и протянул его парню. Парень смотрел слегка ошалело. Виктор решил добить:

— Сережа, отдай мой пистолет.

Сергей нехотя протянул парню пистолет.

Громадный, улыбающийся Рик, глядя на это не выдержал и захохотал.

Громогласный смех потряс окрестности.

Оружие к ним вернулось почти сразу. Теперь они шли по лесу вчетвером. Те двое, как оказалось, ехали в том же поезде и так же затерялись в лесу. Шли в основном молча, изредка перебрасывались короткими фразами.

— Тебя как зовут-то хоть, вояка? — поинтересовался Виктор.

— По паспорту? — смущенно спросил парень.

— Нет, по жизни.

Парень замялся. Виктор смотрел на него с улыбкой. Толстый Рик пялился на Виктора и тоже улыбался. Эти двое споются, подумал Сергей, не пройдет и часа, как будут риготать на два голоса над ним и над этим мальчиком.

— Да ты не стесняйся, — пришел на помощь Виктор. — здесь все свои, смеяться не будем. И потом, чего над тобой-то смеяться, ржать надо не над человеком с идиотским именем, а над его дурными родителями, которые не знали как выпендриться. Я, например, никогда не назову своего ребенка Олегом.

— А что такого в имени Олег?

— Для ребенка ничего, зато для внуков… Вот представь: родится у этого Олега ребенок.

— Ну?

— Что «ну»? Хорошо еще если мальчик, а если дочь? Будет всю жизнь мучится.

— Да почему?

— Да потому, что будет зваться она по отчеству Олеговна. Ну как, ничего, а?

Рик заржал, а парень непонимающе уставился на Виктора:

— Ну и что здесь плохого?

— А чего здесь хорошего? — вопросом на вопрос ответил Виктор. — Так я не об этом, зовут-то тебя как?

— По паспорту я Володьон, а так, кто как хочет, тот так и называет. Мама звала Володей, — парень вдруг вспыхнул. — Вот тоже, нет чтоб назвать Владимиром, все равно ж Володя, так она выпендрилась.

— А Володьон чем плохо?

— Старинное имя, — отмахнулся парень. — сейчас так никого уже не называют.

— Ага, под моду косишь. Ну а знаешь ли ты, что всем этим «современным» именам, кстати включая и мое, тысячи лет. А все новое это хорошо забытое старое. Я под моду не подстраиваюсь.

— Ну да, — вклинился в разговор Сергей. — а одеваешься по последнему слову моды, сам видел. — Виктор скептически оглядел свою грязную засаленную гимнастерку, а Сергей быстро добавил, — не здесь, а там.

— Я, Сережа, никогда не подстраивался под моду. Ну имя мне родители дали, со мной не посоветовались, да и соображал я тогда мало, так что я здесь не причем, а в остальном…

Одеваюсь я всегда так, как мне нравится и всегда в одном стиле, просто мода не стоит на месте, а я стою, в плане одежды. И вот эта мода совпала с моим стилем, а не я оделся помодней, совпала не на долго, а потом опять пойдет дальше, по кругу, потому что ничего нового уже давно не придумывают, а вспоминают старое. мода пойдет дальше, а я останусь верным тому, что мне нравится.

— А что тебе нравится?

— Стиль одежды ты уже видел, а так…

Мне нравятся машины обтекаемой формы, без лишних углов и наворотов, мне нравятся маленькие уютные домики и квартирки, а в них мне нравится старая деревянная мебель, но не из пластика или де эс пе.

Мне нравится приятная музыка, мелодичная и ласкающая слух, а не дребезжание стекла, по которому царапают гвоздем и не барабанная дробь плохого качества. мне нравятся старые милые, пусть и наивные фильмы, которые теперь не в моде и некоторые комедии, которым все предпочитают мордобой. И так далее, и тому подобное. В общем обвинить меня в модности нельзя. Я делаю и люблю то, что люблю, а не то, что модно. А на общественное мнение мне насрать.

— Ладно, уговорил.

Перешли на бег и снова замолчали, стараясь дышать ровнее. бежали быстро, грязные и оборванные, промокшие до нитки. Это только в кино супермен бегает по джунглям в белом костюме и при галстуке (попробуй так побегай), а потом вступает в схватки с лесными хищниками и плохими парнями, кого-то спасает, кого-то имеет, но выходит всегда из всех передряг чистый, умытый, с налаченными и хорошо уложенными волосами, в чистом выглаженном костюме и выглядит как манекен с витрины магазина. И пахнет от него не смотря на беготню парфюмерной лавкой.

Это было не кино. Они то бежали грязные, мокрые и замерзшие, то переходили на шаг. Шли молча, тяжело сопя, восстанавливали дыхание. И снова бежали.

Кровь стучала в висках, а в голове билась только одна мысль: добраться до своих, пока не сдохли в этом лесу. Если принять во внимание, что они блуждали по лесу несколько дней, не трудно представить, что помимо холода и ночных заморозков, и дождя, и пронизывающего ветра их мучил голод. точнее еще не мучил, но уже начал донимать.

Снова перешли на шаг. Впереди появился просвет. Володя дернулся было вперед, но Сергей, наученный горьким опытом, выкинул вперед руку и остановил:

— Тихо. Куда ломишься?

Пошли тихо, взвешивая каждый шаг.

Прислушиваясь они вышли на опушку леса. перед ними раскинулось поле.

Серое, перепаханное, с помороженной ночными заморозками землей.

трудно было сказать, что росло на этом поле, но что-то здесь сажали это точно. По всему полю бороздили серые столбики. Ходили, наклонялись, вгрызались маленькими пальчиками в промерзшую землю, что-то выкапывали.

— Господи, это же дети, — выдохнул Рик.

На его мягком, добром лице проступила гамма чувств, которую трудно было описать словами.

— Где дети, там и родители, — холодно отметил Виктор. — или хотябы кто-то взрослый.

Он шагнул вперед, но вдруг остановился и прислушался. Сергей тоже замер. В первый момент он ничего не услышал, а потом на самой границе слуха появился слабый, но упорно нарастающий гул.

— Самолет, — выдохнул Володька.

— И явно не наш, — заметил Виктор, который разглядывал уже хорошо различимый самолет.

— Там же дети, — Рик дернулся вперед, Виктор дернул его за плечо.

— Стой! Стой, дурак, не дергайся.

Посмотри, — он показал на столбики, но тех уже не было. Дети легли, тоже заметив самолет, и превратились в серые бугорочки, слившиеся с землей. — Видишь, они тоже не слепые. А с самолета их еще и не увидят.

Но с самолета их увидели, а может знали, что они здесь будут и летели специально. Самолет не бомбил и не стрелял. Он покружил над полем, а потом спикировал, пролетел над серыми бугорочками и снова поднялся в высь. Над полем разлетелся детский визг полный страха и отчаяния.

— Видишь, — с облегчением сообщил Виктор. — не стреляет.

Рик повернул бледное лицо в сторону поля. Самолет пошел в очередное пике. Снова раздался детский визг полный мольбы и страха. Самолет шел настолько низко, что можно было рассмотреть лицо летчика. На лице этом не было ни злобы, ни ожесточенности, на нем была улыбка. Улыбка человека, который пошутил и теперь весело смеется над своей шуткой, не обращая внимания на то, что окружающим не смешно. Улыбка даже не злорадная, а жизнерадостная.

Летчик провел самолет над полем, над серыми холмиками, улыбнулся детскому визгу и снова поднял самолет вверх.

— Ублюдок!

— Кто? — не понял Виктор.

— Он, — Рик махнул рукой в сторону самолета, — да и мы тоже. Там дети, этот гад над ними издевается, а мы, четыре здоровых жлоба, в кустах сидим.

Виктор усмехнулся, но не с издевкой, а по доброму, посмотрел на самолет, который развернулся и спикировал в третий раз.

— Пошли! — скомандовал Виктор и двинулся вперед, на открытое пространство. Никто не стал спорить. Четверо мужчин вышли из-за деревьев молча и слажено.

— Дай бог, чтобы он нас не уложил на месте, — пробормотал Виктор и вскинул автомат. Следом за ним в небо уперлись два пистолета и винтовка.

— Ну пли, что ли, — усмехнулся Виктор.

И они начали стрелять, стрелять неприцельно, неумело, не надеясь попасть. Они надеялись только на то, что заметив их летчик улетит, а если и не улетит, а расстреляет их, то по крайней мере не тронет со злости детей.

Летчик не уложил их на месте, он даже не сразу заметил их. Он только услышал выстрелы идя в очередное, последнее в своей жизни пике. Он не знал, что для него в этот момент существовало две силы во всем мире: его самолет — огромная махина, способная уничтожить столько, что трудно себе представить и маленький свинцовый комочек, выпущенный на волю с дикой скоростью, способный уничтожить гораздо меньше, но достаточно много. Победила вторая сила.

Летчик не успел понять, что случилось.

Маленький кусочек свинца столкнулся с самолетом, пробил стекло.

Осколки полетели в улыбающееся лицо, но летчик даже этого не успел осмыслить. Девять грамм свинца пробив стекло неумолимо двинулись дальше и размозжили улыбающуюся еще мордашку. Летчик умер сразу, так и не поняв, что случилось, самолет тоже, оставшись без пилота.

Огромная машина не вышла из пике, а пролетела дальше и ниже, и грянулась о землю.

Люди на земле замерли в недоумении.

— Ох и не х…я себе, — пробормотал Виктор.

— Никогда не думал, что его можно так подстрелить, — подпел Рик.

— Во сне и не такое бывает, — обрадованно пропищал Володька. — а потом мне везет всегда, такой уж я везучий родился.

— Во сне? — хмыкнул Виктор. — Во сне конечно бывает все, но только в нормальном сне, а здесь… А этот парень уже никогда не проснется, могу поспорить.

Рик понемногу пришел в себя:

— А куда дети-то делись?

И действительно от десятка фигур, блуждавших по полю осталась одна. Она робко, боязливо приближалась к ним. Рик, Володька и Сергей двинулись на встречу. Виктор пропустив первых двоих остановил Сергея, отдернул его в сторону и тихо сказал:

— Поздравляю тебя, Сережа.

— С чем?

— Ты стал волчонком, Сергей, ты убил человека.

Сергей побледнел:

— Стреляли вместе… нас четверо было.

Может это и не я, а я не попал.

— Может, — усмехнулся Виктор. — только это все равно. Ты стрелял? Стрелял. Желание попасть, то есть лишить человека жизни у тебя было. А самолетик тут недалеко дребнулся, можешь пойти и посмотреть. Так что с почином тебя.

Сергей долго смотрел на друга, на человека, которого он казалось знал, и который стал ему таким родным и близким. Теперь он узнал еще одну грань этого многогранного, многоликого человека.

— А ты жесток, Витя.

— Поживешь с мое собачьей жизнью, еще не так оскотинешься. Под влиянием обстоятельств люди меняются, Сережа, любой человек меняется, а когда обстоятельства такие, то даже самый мягкий…

Он замолк на полуслове и безнадежно махнув рукой отвернулся. Подошли Володька и Рик. Рик вел за руку маленькую девчушку и улыбался ей самой милой улыбкой, на которую способен самый милый человек, такой как Рик. Девчушка уже совсем оправилась от испуга и тоже улыбалась большому дяде, излучавшему море обаяния. Сергей тоже заулыбался увидя их и непроизвольно сравнил Рика с Виктором.

На первый взгляд они казались очень похожими: оба любили посмеяться, оба шутили без передыху, оба вечно сияли, как два начищенных самовара. При ближайшем рассмотрении Виктор был жестче, суровее, резче в поведении, оценках. Он был резче во всем, и вероятно в этом была виновата жизнь.

Рик казалось был большим облаком обаяния, он излучал и рассыпал его на все и всех кто оказывался рядом. Он был мягким и ласковым, и не только внешне. Он конечно не был всепрощенцем, но он был очень мягок и, в отличие от Виктора, он был более эмоциональным. Да, Виктор значительно сдержаннее.

Он снова посмотрел на Рика — этакий Винни Пух. Но с другой стороны Виктор тоже может быть жутко обаятельным и мягким. Да, Виктор был милым и симпатичным и мог бы стать таким же, ну или почти таким морем обаяния и мягкости, как Рик, но жизнь приложила его. Она бросала его из стороны в сторону, швыряла, била о камни, не давала ему удержаться, зацепиться за что-нибудь. Даже теперь, когда казалось бы со старым покончено и есть с чего начать строить новое, жизнь снова преподнесла сюрприз. Но в этот раз она ударила ниже пояса: она преподнесла ему в виде подарка сны, которые каким-то образом стали его второй жизнью, которые…

Возможно когда-нибудь ученые разберутся что это было, напишут научные труды, получат ученые степени, студенты будут защищать дипломы, а школьники писать сочинения на эту тему. Все это может будет, а может и не будет потом, в любом случае те будущие никогда не смогут понять этих настоящих, которых так обидела жизнь, они никогда не поймут, не почувствуют, не переживут…

Сергей оторвался от своих мыслей и тут же включился слух, оказывается тут ведут беседу и хотят чего-то от него услышать, но что, это для него загадка.

— Простите, я задумался и все прослушал, — пробормотал Сергей.

Виктор ухмыльнулся как-то плотоядно, а Рик стал терпеливо объяснять, что тут неподалеку деревня, эта девочка оттуда, они ходят собирать на это поле, кстати сказать колхозное, морковку, картошку, свеклу:

— Есть им нечего, — проговорил Рик. — а тут хоть мороженое все, но хоть что-то, а то иногда бывает ковыряются целый день, а ничего не находят. Так и идут домой ни с чем. а самолет этот уже не первый день прилетал. Прилетит, покружит, но не стреляет и не бомбит, а им от этого не легче.

— Тебя как зовут? — перебил Сергей излияния Рика обращаясь к девочке.

— Оля, — стараясь побороть смущение ответила девочка. Она была такая маленькая, такая хрупкая. Сергей передернулся от мысли, что она тоже спит и ей тоже что-то угрожает. Господи, ей-то зачем? Зачем маленькому ребенку такие ночные кошмары, которые угрожают не только здоровью, но и жизни. Боже, за что?

— Слушай, Оленька, а где остальные? Вас же много было.

— Остальные разбежались, — ответила девочка чистым детским голоском, наконец поборов смущение. — Испугались и разбежались, — и она хихикнула неожиданной рифме.

— Испугались? Чего?

— Хи-хи, ни «чего», а кого. Вас — вот кого.

— А ты что же, не испугалась?

— Нет, я же вижу, что вы свои.

— А как ты узнала, что мы свои?

— Глупый, — совершенно спокойно ответил ребенок человеку, который был гораздо старше ее, но совершенно уверенная в том, что она права, а взрослый говорит глупости. Это вселяло в нее уверенность и веселило ее. Зачем бы вам стрелять в свой самолет? Самолет был чужой, а вы его убили… сбили. Значит вы свои.

— Железная логика, — прокомментировал Виктор и улыбнулся девчушке, от чего та снова засмущалась.

— А деревня твоя далеко? — снова спросил Сергей.

— Нет, тут рядом.

— А ты нас туда проводишь?

Девчушка совсем смутилась, а Рик набросился на Сергея:

— Что за допрос? Смотри, совсем ребенка запугал. Иди сюда, Олюшка, не бойся, дядя добрый.

— Я и не боюсь, — вдруг очень сердито ответил ребенок. — пойдем.

Рик улыбнулся детской непосредственности и девчушка, увидев это, тоже заулыбалась в ответ. Она уверенно взяла Рика за руку и потянула через поле, Виктор хохотнул и поперся следом.

Сергей и Володя неуверенно двинулись за ними.

Деревня показалась километра через два. Трудно было назвать это селение деревней или поселком, скорее это был маленький городишко. Так или иначе селение это переживало не лучшие свои дни. Они прошли по окраине, перешли через какие-то холмы, которые когда-то были видимо насыпью для защиты городка, вошли в город. Дома здесь были преимущественно деревянными, бревенчатыми, не больше двух этажей в высоту. Во двориках стояли сарайчики и клети, в которых раньше держали живность, теперь от этой живности остались лишь воспоминания. Они не стали углубляться в недра городка.

— Вот наш дом, — заявила Оля и, распахнув дверь, дернулась вперед с воплем. — Мама, мама! Смотри кого я привела.

Из полумрака дома на свет на крик дочери вышла женщина средних лет. Она казалась очень уставшей и можно было подумать, что она моложе, чем выглядит, а может так оно и было на самом деле. Она вышла тихо, ровно. Оля столкнулась с ней и запуталась в складках длинной юбки своей детской мордочкой.

— Мама, смотри!

Женщина прищурилась и посмотрела на четверых мужчин в ободранной военной форме.

— Вы нас не знаете, — начал Виктор предупреждая вопрос. — и мы вас тоже. Мы ехали на фронт, а наш состав разбомбили. Многие погибли, мы выжили, вот теперь и пытаемся дойти до своих, только…

Виктор замолк на полуслове, подняв наконец глаза на женщину, к которой обращался. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, напротив, лицо ее сохранило спокойствие, но женщина облокотилась на стену, а потом, со сдавленным всхлипом, сползла по ней на пол. Оля попятилась, испугано глядя на мать, уперлась спиной в Рика и резко развернувшись вцепилась в него ручонками, как бы ища защиты. Рик взял ее на руки. Виктор наклонился к женщине и спросил:

— Вам плохо? Что с вами?

Женщина встала, опершись на предложенную Виктором руку, тяжело вздохнула несколько раз, пытаясь отогнать подступившие слезы, и, наконец, ответила:

— Господи, как я испугалась, — на ее лице проступило подобие улыбки. Я подумала, что с мужем что-то случилось. Муж у меня на фронте.

Рик и Володька играли с Оленькой, а иногда казалось, что Рик играет с последними двумя. Виктор пошел покурить и куда-то пропал, а Сергей сидел и разговаривал с мамой Оли.

— Здесь были замечательные места, — говорила женщина. — Я здесь родилась и выросла. Вон видите, у нас есть собор, — она указала рукой куда-то за окно. — потрясающе красиво, а еще есть несколько удивительно красивых церквей и парк.

Раньше в парке по выходным играла музыка, живая музыка, а я сидела на подоконнике и слушала. А еще под окном была роскошная клумба, и цветы перевешивались через ограждение. Вообще в городе было много цветов и их никто не рвал, а теперь осталась только крапива да бурьян. И тех почти не осталось, ведь скоро зима. В каждом доме была какая-то живность, без этого было не прожить…

Сергей сидел и слушал, и думал. Неужели в ту войну все было так же, а может было еще хуже? И за что? За что все это обрушилось на людей тогда и за что повторяется сейчас? За что гибнут люди? За что остаются вдовами и сиротами? За что страдают и почему должны страдать не только, но и женщины, и дети? В чем виноваты эта Оленька и ее мама? Да в конце концов в чем виноват он сам?

— … и еще эти овощи. Оленька тут объелась мороженой морковкой, ее рвало…

И это тоже звучало страшно: «объелась мороженой морковкой» — если не испытать этого на себе, то это даже представить трудно, не то что поверить.

Голос олиной мамы стал монотонным, слова слились в гул, потеряли смысл, потом также слились мысли. Сказывалась усталость вызванная многодневной беготней по лесу. Он задремал.

Последнее, что он осознал, почувствовал, принял были ласковые женские руки, которые укутали его чем-то мягким и теплым. Стало уютно и он заснул…

… Проснулся он в своем номере в гостинице «Россия». Было еще темно. Он недовольно повернулся на другой бок и закрыл глаза. Он уже привык к тому, что засыпая во сне он просыпается на яву и наоборот. Иногда это успокаивало, иногда злило. Сейчас был второй вариант и он попытался заснуть снова…

…Он проснулся от того, что с него жестоко сдернули плед, которым до того накрыли. Сергей открыл глаза. Над ним высился Виктор со своей вечной улыбкой. В его руке все еще был зажат плед.

— Вставай, старик, — сообщил он. — придется тебе перелечь.

Сергей поднялся, поежился. К тому, что во сне он чувствует как на яву он тоже привык, и не относился к сну, как к сну, а считал его скорее второй жизнью.

Было не жарко. он встал и потопал за Виктором. К его удивлению Виктор вышел на улицу. Там уже стемнело.

Рядом с домом стояли олина мать, Рик и Володька.

— Ну вот и вы, сказала женщина. — идем, я вас на ночлег устрою.

— Да нам только до утра, а там пойдем к своим.

Они прошли по темному, казалось умершему городку, но далеко они отойти не успели. Женщина остановилась около темной громады дома, который в ночи казался темнее самой темноты, прошла через калитку, по двору, подошла к двери, ковырнула ключом замок и приглашающе махнула рукой в сторону уже открытой двери. Они вошли внутрь, дверь захлопнулась. В кромешной тьме что-то шкрябнуло и женщина зажгла какой-то светильник.

— А мы где? — вырвалось у Сергея.

Женщина улыбнулась:

— Это дом одного нашего друга, вернее друга мужа. Они вместе на фронт ушли, а за его домом я приглядываю.

До войны он учителем работал в нашей школе, а потом, — она вздохнула. — учителей ведь не призывали, а он сам пошел.

Воцарилось молчание. Потом женщина выдавила: «я пойду, а вы здесь сами располагайтесь» — вышла и снова все затихло.

— Вот они на фронте, а мы все никак не доползем, — гнусаво пожаловался Володька.

— Ниче, доползем, — отозвался Виктор. — А пока пойдем смотреть апартаменты.

И они пошли и осмотрели. Дом оказался небольшим, но уютным, а кроме того он скрывал в себе много интересного. Интересного для них. Володька принялся изучать фигурки вырезанные из корней и веток деревьев. Рик увлекся содержимым книжных полок. Виктор долго смотрел на то, как Рик ползает вдоль полок с еле светящей лампадкой и наконец не выдержал:

— Ты ослепнуть не боишься? Или ты как кошка в темноте видишь на сто метров вперед лучше чем днем? — желчно спросил он.

Рик не обратил на него ровно никакого внимания, а только отмахнулся, и Виктор оставил его в покое. Сам Виктор нашел старенькую гитару и вцепился в нее как клещ.

— Ты может еще и играть умеешь? — ехидно поинтересовался Сергей.

— А то, — Виктор с любовью пробежал пальцами по струнам, подстроил, снова тренькнул струнами. — конечно умею.

Он взял несколько аккордов, посмотрел на Сергея, улыбнулся и заиграл. Он играл здорово. Пальцы его умело бегали по грифу, зажимали струны, брали какие-то немыслимые аккорды, а правая рука, как запрограммированная, дергала теребила и перебирала струны. Мелодия звучала тихо и грустно. Мысли и чувства захлестнули Сергея, а кроме того он был удивлен. Он не ожидал от Виктора, что он что-то сыграет, а тем более так сыграет. И Сергей стоял и слушал, раскрыв рот. Слушал он не один: Володька застыл как парализованный и боялся пошевелиться, даже Рик оторвался от своих книжек.

Мелодия текла по комнате, и все прочие звуки вежливо уступали ей место. Заткнулась визгливая собака где-то на улице, смолк вой сквозящего в щели окон ветра, даже часы, казалось перестали тикать, или это только казалось? Гитара причитала и плакала, один раз даже сорвалась было на истерику, но сдержалась и снова запела, всхлипывая и постанывая. Наконец дрогнула последняя струна и застыла.

— Нет слов, — только и сказал Рик.

— Браво! — вспискнул Володька и попытался зааплодировать, но не получив поддержки заглох.

Сергей не выдавил ни слова, а только закрыл глупо разинутый рот и шумно сглотнув кивнул головой. «Вот и подкалывай его после этого», — крутилось в башке. Виктор, увидев реакцию, расцвел в улыбке.

— Конечно это не самый лучший вариант, — заметил он выдвигая стул из-за круглого стола, стоящего посреди комнаты, и садясь. — я не виртуоз, но все же это кое-что.

Он угнездился за столом и любовно погладил инструмент. Подошел и сел Володька, потом, оторвавшись от полок, подполз Рик, последним присоединился к «застолью» Сергей.

— А так можно научиться или это не доступно? — поинтересовался Володька.

— Научиться можно всему, — ответил Виктор. — Экономьте электроэнергию, — добавил он и задул свечу. В комнате стало совсем темно, лишь луна выхватывала центр стола и освещала, склоненные над ним, их фигуры.

Они сидели во мраке комнаты и тихо переговаривались. Виктор любовно перебирал струны старенькой гитары, и она тихо тренькала под его грубыми мозолистыми пальцами. Под это треньканье начался разговор, который сам собой перешел на больную тему.

— Так значит вы тоже отдаете себе отчет в том, что спите? Я правильно понял?

— Да, — ответил из темноты голос Рика. — и это страшно. Все так засыпают, но не все просыпаются. Я теперь знаю, что если человек погибает во сне, то он умирает и на самом деле, — он сделал паузу. Из мрака комнаты послышался какой-то непонятный всхлип, а потом опять тихий голос Рика. Так погиб Лешка, мой друг, там, в поезде.

— Ну засыпают-то не все, — заметил Виктор. — У меня есть подозрение, что нашего следователя, например, кошмары не мучат. И вообще я ни с кем в жизни не стану об этом разговаривать, пока не увижу его здесь, во сне, а там, если он мне снится, то значит и я ему.

— И я, — эхом отозвался Сергей.

— Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь, — ответил Рик.

— А мой младший брат тоже, — вдруг вклинился в разговор Володька. — Ему раньше снилось, что он на моряка учится, а потом война и…

Сергей слушал и думал, Младший брат!

Младший! У этого мальчика еще и младший брат есть и тоже на фронте.

Хотя они еще, вроде как, до линии фронта не добрались.

— А теперь я и не знаю где он, что с ним, — закончил тираду Володя, закончил и смолк. стало совсем тоскливо.

Виктор вдруг чуть резче перебрал струны и запел:

— Малютка мальчик совсем размяк, Старушка няня над ним хлопочет.

Ему приснилось, что он моряк, Спокойной ночи, спокойной ночи!

Ему приснилось, что он моряк, Спокойной ночи, спокойной ночи!

— Что ты хохмишь, — вспылил Володька на мурлычущего Виктора, тот уже не пел, а перебирал струны и мычал себе под нос. — И ничего смешного. Не знаю как ты, а я забыл, когда последний раз спал спокойно. Все просыпаюсь, вскакиваю, все время в напряжении.

— Заснет, проснется и снова вскочит, — подал голос Виктор. — Ему приснилось, что он не спит, Спокойной ночи, спокойной ночи.

Терьярам-тарам, тарам-там-там, Спокойной ночи, спокойной ночи.

Мы вам играем и поем, И между прочим устали очень…

— Витя, — перебил Рик. — Перестань!

Вова, успокойся!

— Вова, тоже не х… гм… ево, — сообщил Виктор из темноты.

Володька красный от злости, вдруг перестал злиться и риготнул.

— Да ты не сердись, — снова подал голос Виктор, который опять начал перебирать струны. — Я не на тебя бочки качу. Мне просто очень не нравится, когда я чего-то не понимаю, а сейчас я не понимаю ничего.

— А что тут понимать? — буркнул Сергей.

— Заснул человек, приснилось ему что-то историческое, что происходило тысячу лет назад и о чем у нас молчат, потом он сам участвует в том, что ему снится и во сне ему пускают пулю в лоб, и он просыпается.

Нет, то есть он уже конечно не просыпается, потому что, когда сон заканчивается, он лежит там, где спокойно заснул, но только мертвый, с той самой дыркой в балде. Потом приезжает полиция.

— И ничего не может понять, — в тон ему продолжил Виктор. — Орудия убийства нет, следов никаких нет, а убийство, по мнению экспертов, совершено при помощи какого-то допотопного механизма, варварского и примитивного.

— Какой же он примитивный, если он способен столько уничтожить?

— Это другой разговор, но именно по этому вся информация тут же засекречивается, конечно, зачем пугать народ? А народ, с точки зрения власти, это толпа. Толпа непредсказуема, толпа живет по своим законам, толпа может черт знает что натворить, а потому зачем ее нервировать? Толпа должна быть сытой, защищенной, довольной — она должна быть спокойной. А то, что не понятно и пугает своей непонятностью надо скрыть от толпы, а ей сказать: «Не волнуйтесь, живите счастливо, у нас все в полном порядке».

— Но ведь все, кому снятся эти сны и так все знают, как скрыть?

— А это уже психология. Возьми любого самого простого человека, да хотя бы тебя. Тебе снятся сны со всеми вытекающими последствиями, о которых уже говорилось. Ты просыпаешься, тебе плохо, тебе страшно. Что ты делаешь? Бежишь к врачу? В полицию?

Нет, ты садишься и думаешь: «я схожу с ума. Что делать?» — ты не можешь сказать кому-то, что тебе снится. Ты боишься, боишься непонятности снов и боишься, что если ты кому-то скажешь, то тебя сочтут сумасшедшим. Сумасшедших же, как известно, излечить практически не возможно, поэтому тебя тут же сажают в психушку, где ты проведешь остаток жизни. И это тоже сразу засекретят. Ну, охота тебе в дурдом?

— Нет.

— Ну вот, поэтому ты будешь молчать, если конечно не произойдет что-то из ряда вон выходящее, но и тогда ты откроешься только самому близкому человеку, которому веришь на все сто процентов.

— И выяснится, что его терзает тоже самое.

— Ну и что? Вы изольете друг другу душу, поклянетесь хранить тайну и все. Никто не пойдет жаловаться в полицию или еще выше. А если вдруг, что уже совсем невозможно, соберется целая группа людей доверившихся друг другу и узнавших правду, если эта группа пойдет качать права, то ее тут же объявят сумасшедшими фанатиками и пересажают, а потом потихонечку того… В пояс астероидов.

— Ну и что тебе не понятно? Сам же все разложил по полочкам, так квалифицированно все объяснил.

— Мне не понятна суть. Мне не понятно почему это происходит. Пойми ты, если даже мы все соберемся, все кому снится этот идиотизм, а таких огромное количество, я уверен, если мы пойдем и свергнем правительство, и на всех углах начнем орать правду, то все равно ничего не изменится.

— Как, ведь люди узнают и…

— И что? Люди могут знать все что угодно, но при всей развитости науки и техники люди не умеют управлять сновидениями.

— К чему ты это?

— А к тому, что сны эти не прекратятся если даже вся галактика о них узнает. Я не понимаю почему они начались, я не понимаю причины. Я не понимаю зачем они тянутся, я не понимаю кому это нужно. Я даже боюсь представить, чем это кончится. А еще я не понимаю с кем и за что мы воюем. Ну ладно тогда, тысячу лет назад, они сражались за Родину, за своих детей и родителей, за братьев и сестер, за свои дома и за свои жизни. Они сражались с теми, кто хотел лишить их свободы, лишить всего, что им дорого. Но теперь?

С кем мы деремся? С тенью? С фантомом? Ведь нет ни России, ни Германии, есть только Евроазиатский Союз планеты Земля. Мы же деремся с самими собой. За что я убил того парня, который на яву жил со мной практически в соседнем номере этого отеля? Только за то, что он был одет в другую форму?

— За то, что он хотел убить меня, — встрял Сергей. — а я твой друг.

— А за что он хотел убить тебя? За то, что на тебе была военная форма другого цвета?

— Нет.

— А почему?

— А потому, что если не он меня, то я его, сам же мне это объяснял.

— Ну объяснял, — буркнул Виктор. — толку-то, круг замкнулся. А почему?

— Слишком много «почему», Витя.

Над столом повисла гнетущая тишина, даже гитара в руках Виктора замолкла. Каждый думал о своем и все об одном и том же. Молчание прервал Рик:

— Витя, не думай об этом, все равно мы не в силах что-либо изменить. Будем жить как получится, а будет надо — умрем, как должно умирать мужчине. Лучше спой.

— Сам же просил не петь, — грустно усмехнулся Виктор.

— А теперь прошу об обратном, спой.

— Что?

— Что-нибудь хорошее.

Виктор неуверенно перебрал струны.

Сергей в первый раз за время их знакомства видел его таким подавленным, не уверенным в себе, а тихим и тоскливым. Песни полились тоже тихие и тоскливые. Разбередили рану, задели за живое, подумал Сергей, и он впал в меланхолию.

Сидели долго, слушали внимательно.

Сергей не видел ни Рика, ни Володьки, только иногда Виктора, когда тот поворачивался и попадал под тусклый свет побледневшей луны. Луна выхватывала из мрака середину стола и гриф гитары, остального было не разглядеть, только неясные тени мелькали временами с разных сторон стола.

Песни даже не звучали, а текли, иногда зависая в воздухе. Комнату охватила печаль, скорбь, грусть, тоска, которую ничто не могло развеять.

— Спой что-нибудь повеселее, — не выдержал Сергей — Не поется веселее, Сережа — Ну хотя бы не такое грустное.

— Что?

— Не знаю.

Виктор горько усмехнулся и запел:

— Понимаешь это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак.

Я гоняюсь за туманом, за туманом И с собою мне не справится никак.

Люди посланы делами, люди едут за деньгами, Убегая от обиды, от тоски, А я еду, а я еду за мечтами, За туманом и за запахом тайги.

А я еду, а я еду…

— За деньгами, — подпел Сергей. — за туманом едут только дураки.

Резко, нервно звякнули струны, хохотнул, но не получив поддержки, смолк Володька. Виктор резко поднялся, его лицо мелькнуло в лунном свете.

— Дурак ты!

— Витя, успокойся, — тихо проговорил Рик.

Виктор сел на место, передернул струны:

— Понимаешь, это просто, очень просто Для того, кто хоть однажды уходил…

Голос его прервался, струны тихо тренькнули изможденно, как бы понимая, что пришел конец их рабочему дню.

— Дурак… — тихо выдохнул Виктор.

Потом он встал и растворился во мраке комнаты. Хлопнула входная дверь. Володька подскочил, подбежал к окну и прокомментировал:

— Курить пошел.

— Зря ты так, Сережа, — тихо проговорил Рик.

— Я же только хотел обстановку разрядить…

Голос Сергея потонул в гробовой тишине.

Тишина эта стояла в комнате не очень долго. Снова хлопнула дверь, приблизились тихие шаркающие шаги уставшего человека.

— Ну что сидите? — послышался из темноты голос Виктора. — Концерт окончен, фените ля конец, кто слушал — молодец. Давайте спать, завтра подъем рано.

Молча разошлись по дому, легли кто где, но все же лучше спать в кресле или на полу, чем в лесу, где сыро и холодно. Сергей долго ворочался, не мог заснуть. Все думал, боролся сам с собой, пытался найти аргументы в свою пользу и выдвигал доводы против Виктора.

— Витя, ты спишь? — тихо произнес он наконец. — Прости меня, Витя, я хотел как лучше.

Ему никто не ответил, но все же стало немного легче и он заснул…

… Он проснулся. Ночь кончилась, утро тоже миновало и день давно вступил в свои права. Он встал, оделся, умылся и вышел из номера. В отличие от жизни во сне, жизнь Сергея на яву была тошнотворно однообразной в последнее время.

Вот и сейчас, как и последние несколько месяцев, он прошел по до боли знакомому коридору, спустился вниз и вошел в ставший уже родным ресторан. В ресторане как всегда было сумрачно и пустовато. Он сел, сделал заказ и принялся за поздний завтрак (или ранний обед?).

— А вот и ты, — Сергей дернулся от неожиданности, поперхнулся и маленькая ладошка Марины нежно похлопала его по спине. — Ну извини, я не хотела тебя напугать.

— Да не кхе, — Сергей наконец прокашлялся. — не испугался я. Просто неожиданно, вот и…

— Ну все равно, извини. А тебя следователь ищет.

— Чево?

— Чево слышал, — поддразнила Марина. — Опять явился с утра и всем задает вопросы. Вот и меня тоже вызвал, а теперь тебя ищет.

У Сергея зародилось нехорошее предчувствие, внутри пробежал холодок, а самого затрясло.

— Что, — спросил он. — опять труп в гостинице?

— Да нет, просто…

Сергей облегченно выпустил из себя воздух. Марина мило улыбнулась:

— Давай заканчивай завтрак и дуй к нему.

— А что он спрашивал у тебя?

— Да нес какую-то чушь. Спрашивал не знаю ли я способа незаметно покинуть гостиницу и не знаю ли я кого-то, кто это уже проделывал. А что такое?

— Да нет, ничего, — Сергей резко поднялся из-за стола. — Мариночка, ты извини, но я к тебе позже зайду, а сейчас мне надо… э-э-э-э… со следователем поговорить.

Он поцеловал Марину и выбежал из ресторана. Он знал кто покидал гостиницу незамеченным и был уверен, что он единственный, кто это делал. Но как, черт побери, этот замурзанный следователь узнал. Догадался? Исключено. Тогда кто-то видел, что он вылез в окно и накапал? Но никто не видел, а знали только Виктор и он сам, но и за себя и за Виктора он мог поручиться.

Откуда тогда он мог узнать? Ладно, не важно. А что теперь? Куда идти?

К следователю? Нет, сначала к кому-то кто поможет, кто подскажет, посоветует как общаться с этим следователем. К Виктору!

Он уверенно пошел по коридору, постучал в дверь и только тогда вспомнил, что Виктор на него обижен. Сергей растерялся, но было уже поздно. Дверь открылась и он вошел.

Виктор не был на него обижен. Он был из тех людей, которые не умеют долго сердиться и дуться. Вспыхнув как солома на того, кто нанес ему оскорбление или рассердил его он быстро остывал, прощал и забывал. Таких людей надо очень крепко обидеть, чтобы они надулись всерьез, но тогда уже это обида на всю жизнь.

Виктор выслушал мямленье Сергея на тему: «прости я хотел как лучше».

— Хотел, как лучше, а получилось, как всегда, — ответил Виктор. Ладно, что стряслось? На тебе лица нет.

Сергей коротко изложил ситуацию и получил четкий ответ:

— Иди к нему, но чтобы он не спросил, ты ничего не знаешь, нигде не был, сидел в гостинице, как пень и все.

Сергей молча посмотрел на него, но взгляд говорил лучше слов и мог быть понят на любом языке.

— Ну ладно, пошли. Я подожду тебя возле двери, — улыбнулся Виктор.

Они вышли из его номера и спустились на первый этаж.

— Ладно, я пошел.

— Ни пуха.

— К черту.

Сергей отворил дверь и вошел.

Следователь сидел в своих апартаментах (в одной из бывших комнат хозяина) и листал какие-то бумаги, параллельно поглядывая в компьютер. Он был один. Сергей тихо вошел и резко захлопнул дверь.

Следователь дернулся, Сергей злорадно ухмыльнулся — пусть поймет, как он сейчас дергается, почувствует на своей шкуре, так сказать.

— Та-ак, — начал следователь в своей обычной манере. — Я так понимаю друг Волков Сергей Александрович.

Так?

— Да.

— Я вас искал и…

— Я в курсе. Что вам от меня надо?

— Так, вот мы уже и грубим.

— Я не грублю, я интересуюсь.

— Ага.

— Что же вам все-таки от меня нужно?

— Совсем немого, — следователь улыбнулся. — Несколько ответов на несколько вопросов.

— Спрашивайте, я готов отвечать. — Сергей говорил, стараясь показать полное безразличие, но выходило видимо плохо, потому что следователь все шире улыбался.

— Ну хорошо, где вы были такого-то числа в течении всего дня?

— Этого года? — уточнил Сергей.

— Естественно.

— Здесь, в этой гостинице, где же еще?

— Вы уверены?

— Конечно.

Следователь снова как-то мерзко плотоядно улыбнулся, порылся в кипе бумаг на столе и протянул одну Сергею.

— Что это?

— Это заявление моего сотрудника, который в этот день дежурил на выходе. Он утверждает, что вы в тот день пытались покинуть гостиницу. Это правда? Куда вы собирались?

— Это правда. Мне нужно было отлучиться по работе, но ваш человек меня не пропустил и мне пришлось…

— А вы не пробовали получить разрешение на выход, так? Почему?

— Потому что мне надо было уйти срочно, а так как сразу не получилось, то я и плюнул.

— Так?

— Да, именно так.

— Так, а вы не пробовали покинуть отель каким-либо другим путем?

— Каким например?

— Ну не знаю, вам видней.

— Нет.

— Что нет?

— Нет не пробовал.

— Так-так. Ну а как вы объясните, что в тот день ваше имя и ваш личный код были внесены в память компьютера Центральной Библиотеки?

— Иными словами вы хотите сказать, что в тот день кто-то зарегистрировался в ЦБ под моим именем?

— Можно и так сказать. Только у меня есть предположение, что этим кем-то были вы сами. Вы вышли из гостиницы, поехали в ЦБ, зарегестрировались, а потом, взяв то, что вам было нужно, удалили свое имя из списка пользователей библиотекой.

— А если я стер свое имя, откуда вы взяли, что я вообще там регестрировался?

— Очень просто, — следователь расплылся в мерзкой улыбке и у Сергея появилось острое желание набить ему морду. — над компьютером ЦБ есть еще один компьютер. Это компьютер ГП, и он фиксирует все новшества в компьютере библиотеки, кстати и в компьютерах других учреждений тоже.

— Я не знаю, что там зафиксировал ваш компьютер, но я никуда не ездил и ничего не знаю.

— Так. Ну хорошо. Спасибо, вы свободны.

Сергей развернулся и вышел, получив напоследок еще одну гадостную улыбку.

Виктор отпрянул от двери, к которой припал ухом и прижал палец к губам показывая Сергею, что нужно сохранять молчание. Молча они поднялись наверх.

— Знаешь, что-то здесь не так, — наконец заговорил Виктор. — Почему он тебя так просто отпустил? Он ведь явно тебе не поверил.

— А я почем знаю?

Сергей отворил дверь в номер, вошли. В номере все было также как и с утра, когда Сергей уходил. Сергей огляделся. Да, все точно также, но почему-то такое ощущение, что кто-то чужой заглянул сюда пока его не было и порылся в его вещах. Он еще раз изучил комнату самым тщательным образом, вроде все в порядке.

Но почему ощущение засело и не уходит?

— Ты знаешь, Витя, ты прав, что-то здесь действительно не так.

Он прошелся по комнате, просмотрел все ящики и полки, проверил их содержимое — ничего не пропало. И вдруг его осенило.

— Витя, бумажка!

— Какая? — не понял Виктор.

— Та, за которой я ездил в библиотеку.

Ее нет, Витя.

Виктор наконец понял и выдал такую тираду трехэтажным матом, что Сергей почувствовал как у него краснеют уши.

— Это наша родная полиция в лице отдельных ее представителей, — сообщил Виктор уже на нормальном языке.

— Этот Чух… — прошипел Сергей. — Я его убью. — Угроза прозвучала как-то спокойно и пугающе. Сергей развернулся и потопал к двери, Виктор не пытался его удержать, а пошел следом на небольшом отдалении.

На этот раз Сергей не стал вкрадываться.

Дверь с шумом распахнулась и так же резко захлопнулась. Виктор следовавший сзади приоткрыл дверь, посмотрел по сторонам, убедился в том, что рядом никого нет, юркнул в комнату и запер дверь на замок.

— Что это значит? — поинтересовался следователь.

— Кто дал вам право влезать в мою личную жизнь? Кто разрешил вам рыться в моих вещах.

— Друг Волков, я не понимаю…

— Я вам не друг. Прогнившее общество, которое замазывает сладенькими обращениями свои червоточины. Не может быть общества, в котором все друзья, во всяком случае на настоящий момент. Вы мне друг? Да вы кусок говна, который пытается усадить меня за решетку только за то, что я узнал маленький кусочек засекреченной истины.

— Так. Вы думаете, что я сделал что-то против закона? Но я не…

— Молчать!!!

Сергей сам поразился своей решительности и молниеносности. Его рука дернулась вперед и вниз к поясу полицейского и, прежде чем тот успел что-то сообразить, выдернула пистолет из кобуры.

— Я не понимаю, — взвизгнул следователь.

Он сильно побледнел и руки его тряслись.

— А чего тут непонятного, — Сергей выглядел не лучше. Хотя дуло пистолета не смотрело ему в лицо, но он сам направлял теперь смерть в другого человека. — Теперь вопросы задаю я. Где то, что вы у меня украли, «служитель закона»?

— Я не по… — следователь замолк на полуслове. Палец Сергея пополз по спусковому крючку и следователь завопил. — Нет! Я скажу… скажу. Они в сейфе.

— Ключ!

— Там нет ключа, там код.

— Код! Ну, живо!

— Я н-не помню. Там два десятка цифр.

Они записаны на бумажке, верхний ящик стола.

Сергей кивнул Виктору, тот залез в ящик, потом открыл сейф и достал несколько бумажек.

— Они?

— Они, — Виктор спрятал страницы из словаря в карман.

Следователь вдруг резко изменился: лицо его покрылось испариной, маленькие глазки перестали испугано бегать и смотрели теперь на Сергея не со страхом, а скорее со злобой.

— Я тебя посажу, если ты не опустишь пушку.

— А если опущу? — поинтересовался Сергей.

— Все равно посажу. Не в тюрьму, так в психушку. Такие как ты опасны для общества.

— Такие как я? А я пожалуй не опущу пистолет, а спущу курок.

— Так все равно тебя посадят. Так…

— Еще раз такнешь, — взвизгнул Сергей. — и я тебе яйца отстрелю.

Дуло пистолета переползло с лица полицейского чуть ниже пояса. Следователь задергался пытаясь держать руки поднятыми вверх, когда они рефлекторно пытались прикрыть то место, на которое был нацелен его собственный пистолет.

— А теперь отвечай, — проговорил Сергей поглаживая спусковой крючок, от чего следователь задергался еще сильнее. — Ты знаешь причину, по которой погибли люди в этой гостинице?

— Д-да, то есть нет… то есть… Я знаю, что люди погибли во сне из-за самих снов, но я не знаю что это такое. Хотя говорят, что сны эти снятся почти каждому первому, но я никогда не… НЕТ! — он дернулся, потом поняв, что в него еще не стреляют продолжил. — мне никогда ничего такого не снилось, я никогда не испытывал этого на себе.

— Ах ты не испытывал! Сейчас испытаешь, — палец Сергея стал медленно, но верно надавливать на курок. Лицо следователя исказилось в дикой гримасе.

— Так, стоп, — вмешался Виктор. — погоди, Сережа. Если ты его сейчас…

— Витя, я его убью. Я пришел для этого и я это сделаю.

— Серега, не дури. Не дури, тебя посадят.

— Меня так и так посадят, ты же слышал.

— За что? У него нет свидетелей, а у тебя есть, то есть будут. Он тебе не страшен. Сережа, брось. Дай сюда пистолет.

— Нет!

— Дай пожалуйста.

— Нет.

— Давай, давай. Не дури.

— Не-е…

Рука Сергея опустилась, пистолет выпал из ослабевших пальцев, но Виктор подхватил его, не дал упасть.

— Спасибо, — лицо следователя приняло более-менее нормальный оттенок, на нем появилась злорадная улыбка. — Спасибо, друг В… Что это значит?

Пистолет снова смотрел ему в лицо, только теперь его держала не трясущаяся рука Сергея, а твердая рука Виктора. Пистолет не трясся, не гулял из стороны в сторону, а стоял ровно и смотрел пугающим дулом в лоб следователя. Полицейский ясно увидел свою смерть. Лицо его опять исказилось, губы затряслись, на лбу появилась испарина.

— А теперь, козел вонючий, бери бумагу и пиши.

— Что писать?

— Пиши: «я сделал это сам, по своей воле», дату поставь и распишись.

— Я н-не буду.

— Будешь.

— Это убийство.

— А то, что ты делаешь, это что?

— Но я…

— Пиши!

Полицейский всхлипнул, взял бумагу. Руки его тряслись, буквы выходили кривыми.

— Все? — поинтересовался Виктор.

— Да, да.

— Сложи и сунь себе в карман.

— Хорошо, вы только не стреляйте. Я все сделаю. Вы только не стреляйте.

— Конечно не буду, — улыбнулся Виктор.

Выстрел был бесшумным и неожиданным. Это был не пистолет тысячелетней давности, как во сне, а лазерный пистолетик одной из последних моделей. Не было ни звука выстрела, ни предсмертных воплей, был только короткий лучик и шлепок тела упавшего на пол. Маленький лучик, ударивший в лицо, превратил голову бывшего следователя в кровавое месиво.

— За… почему? — промямлил ошалелый Сергей.

— Чтоб тебя совесть не мучила, — бросил Виктор вытирая пистолет носовым платком. Он быстро отер пистолет и держа его сквозь тряпку за ствол вложил в руку трупа. Потом он прошелся тряпкой по сейфу и дверным ручкам, отпер дверь и выглянул в коридор. В коридоре не было ни души.

— Пошли, быстро, — скомандовал Виктор и вышел. Сергей поперся за ним как козел на поводке.

Виктор запер дверь вытер ручку и с этой стороны и подтолкнул Сергея:

— Ну же, шевелись, черепаха.

К вечеру в отеле снова начался бедлам. Кто-то нашел то, что раньше было следователем галактической полиции и вызвал еще пачку таких следователей. Полиция явилась с молниеносной скоростью и в угрожающем количестве. Еще не успел все рассказать диспетчеру человек, который вызвал ГП, а в дали уже завыли сирены (и не мудрено, ведь никто не доходил до такого, чтобы убить полицейского вот уже сотни лет).

К этому времени Сергей и Виктор договорились о том, что будут врать на допросе и успели хорошенько поднабраться. Теперь они сидели и отмокали под действием таблеток.

Когда в дверь постучали Виктор уже почти пришел в себя.

— Кто? — спросил он подходя к двери.

— Полиция, — лаконично ответил приятный голос из-за двери.

— Открываю, — констатировал Виктор, кряхтя ковыряясь с замком.

Он вошел тихо, спокойно, не с претензией, а с дружелюбием.

— Старший следователь Полыховски Ян Абрамович. — представился вошедший.

— Оч-чь приятно, друг Ян. Проходите, присаживайтесь.

Полицейский принял приглашение Виктора и уселся в кресло. Он был молодым приятным парнем. На милом мальчишеском еще лице горели озорные серые глаза. Пухлые губы тронула мягкая улыбка. Над верхней губой расположились маленькие светло-русые усики. Овал лица обрамляла жиденькая пушистая бородка и копна таких же как борода и усы светло-русых волос. Одет он был в форму ГП, но без головного убора и форменная куртка была застегнута не под горло.

Вел он себя несколько расковано, но вежливо. Сергей оглядел его первый раз критически, второй раз с нескрываемой симпатией. Не все полицейские, оказывается, злобные хорьки, или здоровенные безмозглые жлобы, есть и очень милые люди.

— Что привело вас к нам, и где этот… — Виктор изобразил на лице задумчивость. — Дик Чухридзе, — наконец сообщил он. — Так кажется?

— Так вы ничего не знаете, огорчился Ян. — его убили.

— О, Боже… — выдохнул Виктор с очень убедительным испугом в голосе. Он бы стал великолепным актером, подумал Сергей, он сам верит в то, что говорит. Верит в ложь, которую только что придумал, верит искренне.

Виктор подошел к бару и щелкнул пальцами. Робот, который первое время возмущался такой фамильярности со стороны человека, безропотно выдал три граненых стакана и какую-то закуску. Виктор взял стакан, поднял его со скорбным видом оттопырив локоть.

— Вы выпьете?

— Не откажусь.

Виктор протянул стакан старшему следователю. Молодой полицейский принял стакан, критически осмотрел его и поинтересовался:

— А что это?

— Наш фирменный напиток, — ухмыльнулся Виктор и влил в себя содержимое стакана. Полицейский с непонятной гримасой на лице проследил за этим процессом и попытался повторить — не получилось. Он поперхнулся, закашлялся, глаза его полезли на лоб.

Сергей удивленно на него вылупился, а Виктор подошел и с улыбкой похлопал молодого следователя по спине.

— Что за гадость вы пьете? — прохрипел несчастный парень сквозь кашель.

— Водка фирмы «Русская», — механическим голосом подражая роботу сообщил Виктор.

— Боже, какая дрянь.

— Не умеешь петь, не пей, — раздраженно вклинился в разговор робот. Виктор подавил смешок.

— Но зачем пить такую дрянь?

— Дрянь, — согласился Сергей. — но она жутко эффективна, а кроме того, — он усмехнулся. — а кроме того попробуйте выпросить что-нибудь другое у этой электронной зануды.

Следователь посмотрел на Сергея, на бар, снова на Сергея.

— Пожалуй я откажусь от выпивки, — он попытался сделать серьезное лицо, что у него в принципе не могло получиться. — К тому же я все-таки на службе.

— Да, — вспомнил вдруг Виктор. — так что там стряслось с нашим другом следователем?

— Другом? — усмехнулся Ян. — Не знаю как вам, а мне он другом не был. Злобный хорек. Совал свой нос куда не следует и нарушал закон больше тех, кого ловил за нарушения закона.

В точку, подумал Сергей, и злобный, и хорек, и закон нарушал.

— Так что с ним?

— Выглядит это так, будто он застрелился, а на самом деле… следователь запнулся, с одной стороны ему нельзя было рассказывать о деталях следствия неизвестно кому, но с другой стороны ему были очень симпатичны эти два мужика.

Виктор стоял напротив Яна с совершенно невинным видом и часто моргал ангельскими глазками. Это склонило полицейского. — На самом деле экспертиза доказала, что выстрелили ему в голову с расстояния в два-три метра. Руки у него, сами понимаете, были значительно короче, следовательно… — он снова замолк и уперся взглядом в стену за спиной Виктора.

— Вы хотите сказать, что кто-то его убил?

— Это вы сказали, — резко отреагировал полицейский, а потом добавил конспиративным шепотом. — хотя лично я не наказал бы убийцу, а пожал ему руку и заплатил за его выпивку.

Виктор отвернулся, спина его нервно подрагивала, а когда он повернулся обратно, лицо его было красным от насильно зажатого внутри смеха, а в глазах все еще плясали черти.

— А позвольте спросить, что он вам сделал? За что вы его так не любили? — спросил Сергей.

— Он подставил меня два раза.

— Почему? — искренне удивился Сергей.

Ян посмотрел на него как на ребенка, который задает идиотский вопрос, ответ на который всем давно известен и прост.

— Потому что хотел занять мое место, я же старше его по званию.

— Но моложе, — заметил Виктор.

— Не на много, — смутился старший следователь, который выглядел лет на десять младше своего настоящего возраста и жутко комплексовал по этому поводу. — Ладно, спасибо…

— За что?

— За все, — серьезно ответил Ян. — я пойду.

— Ну и что ты о нем думаешь? — спросил Виктор, как только дверь закрылась за старшим следователем.

— Он изменил мое мнение о ГП.

— Хм, по крайней мере он сам поднялся к нам, а не заставил всю гостиницу собраться в очередь под его дверью.

Вспомнив очередь под дверью, Сергей вспомнил и прежнего следователя, а вспомнив следователя он вспомнил и то, как тот умер. От подобных воспоминаний желание говорить пропало напрочь, и Сергей замолчал. Виктор тоже сидел молча и задумчиво курил, выпуская под потолок клубы дыма. Выкурив несколько сигарет он распрощался и ушел. Сергей посидел в тишине еще немного, потом встал погасил свет и лег на кровать. Сон пришел быстро…

… Он проснулся. Было уже светло, а тут еще вдруг резко посветлело. Сергей открыл глаза, на фоне светлого окна вырисовывалась черная фигура Виктора. Виктор отдернул вторую занавеску и повернулся.

— Проснулся?

Сергей передернулся. Проснулся? А может заснул? Заснет проснется и снова вскочит, так кажется пел Виктор. Он вспомнил вчерашние песнопения и ему стало совестно.

— Вить, прости, а? Я хотел как лучше.

— Все, — отрубил Виктор. — проехали.

Просто надо меру знать, надо думать прежде чем…

— Кто бы говорил, — перебил Сергей. У него не было желания базарить, но когда его незаслуженно, по его мнению, задевали, что-то начинало бурлить в нем, закипало и рвалось наружу.

— Одно дело пошутить, а другое — опошлять все подряд, будь то песни, мысли, чувства, порывы… И давай прекратим этот разговор, а то опять перегрыземся.

— Хорошо, — Сергей замолчал и не возмутился, хотя это стоило ему некоторых усилий. И это говорит ему Виктор? Виктор, который все время ржет, подначивает и издевается, Виктор, который мог бы сдержаться во многих случаях, а не риготать, как жеребец.

Сергей поднялся и подошел к окну. За ночь выпал снег, первый в этом году, однако он успел уже на половину стаять. Деревья стояли совсем голыми, трава пожухла, пейзаж угнетал своим серым унынием. С забора слетела на мокрый снег большая рыхлая ворона, посмотрела на Сергея, сделала несколько размашистых скачков, издала хриплое, картавое «кр-р-р-р». Интересно, кто назвал этот звук карканьем? Какое «кар», тут вообще нет гласных.

— Кончай крякать, буркнул Сергей себе под нос.

Ворона замолкла, как будто могла не только услышать, но и понять Сергея. Она скосила голову на бок, посмотрела на него умной черной бисериной глаза, недовольно развернулась и тяжело поднявшись в воздух улетела куда-то.

Вот так и мы, подумал Сергей, как эта птица летаем всю жизнь, там каркнем, тут каркнем что-то с нам одним понятным смыслом, а потом рухнем обессиленные временем на забор, посидим, подумаем: «На что я потратил свою жизнь? Зачем это все? Для чего? Кому это нужно?» — а на утро свалимся с забора и окоченеем в холоде смерти. И никто не вспомнит, что мы летали когда-то, что мы каркали что-то и не всегда умно, а иногда просто радуясь жизни. Зачем это им, тем которые будут после? Они придут гордо вскинув головы, отметут то, что было до них, попробуют сделать лучше, но вряд ли изобретут что-то новое, скорее это будет старая конфетка в новой обертке, а может и с другим названием, но суть не изменится.

Сергей резко одернул себя, стараясь стряхнуть подступившую было меланхолию, которая всегда приносила с собой идиотские мысли. А может это мысли сперва приходили в голову и приводили за собой тягостное настроение?

Они вчетвером вышли из гостеприимного дома, снова оставляя жилище без жителей. Дома не должны оставаться пустыми. Если люди оставили дом, то он умирает, а мертвый дом пугает больше, чем мертвый человек. Им ужасно не хотелось уходить из тепла и уюта, хотя если сравнивать с комфортабельным номером гостиницы, то этому дому было далеко до понятий «теплый» и «уютный». Но с другой стороны, если сравнить с сырым, промозглым осенним лесом… Если сравнить, да все познается в сравнении. И все же им было тяжело покидать этот дом. Особенно долго Виктор прощался с гитарой. Он несколько раз любовно перебрал струны, затем положил ее, долго с грустью смотрел на нее то поглаживая, а то боязливо отдергивая руку. Наконец он завернул ее в тряпочный пропыленный чехол, поставил в угол, прислонив к шкафу и тяжело вздохнув вышел из комнаты.

Они заперли дом, потоптались и пошли отнести ключи и попрощаться с милыми обитателями другого дома этого городка.

— Вы уже? — только и спросила женщина и в глазах ее стало еще больше грусти.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — заметил Сергей.

— Я в его подачках не нуждаюсь, — буркнул Виктор.

— Витя, не богохульствуй, — тихо сказал Рик.

— Да хрен с ним, я в него не верю.

— Я тоже, но все равно.

— Мы пойдем, — тихо сказал женщине Володька, как бы оправдываясь. прощайте.

— А Оленька еще спит, — невпопад ответила она. — Ничего, так даже лучше…

Мужчины по очереди попрощались с ней и развернувшись пошли прочь.

— До свидания, мальчики, — голос ее совсем стих и она прошептала. постарайтесь вернуться…

Они прошли совсем недалеко, даже не вышли из городка, как в спину им ударилось:

— Стойте! — они повернулись. — Подождите. — Они смотрели на нее запыхавшуюся, с растрепанными волосами. — Подождите, — она перевела дыхание. — Куда же вы пойдете?

— На фронт, — выпалил Володька.

— Это понятно, — улыбнулась она. — а вы знаете куда идти?

— Не совсем, — хмуро сообщил Виктор.

— Совсем не, — поправил Сергей, который был мрачнее тучи и уж точно мрачнее Виктора.

— Тогда пойдем, она взяла Виктора за руку и потянула в обратном направлении. За ними, как стая гусей, потянулись остальные.

— Сама я вам мало чем помогу, — быстро говорила она на ходу. — Я знаю как пройти на станцию, знаю город, но эти знания вам вряд ли пригодятся.

Окрестности тоже немного знаю. Вон речка, мы в ней часто купались, называли ее ближняя речка. Еще есть дальняя, хотя по сути и та, и другая одно и тоже, просто одна большая река разветвляется. Кроме того есть ближний лес, дальний лес, но это вам не интересно, а кроме того такую географию имеет любое маленькое селение… Ну вот мы и пришли.

Она резво пробежала вдоль обветшавшего заборчика, прошла через дворик и постучала в затворенные ставни.

— Дядя Гриша, — прозвенел ее голосок. — Вы дома? Дядь Гриш.

Никто не ответил. Она снова забарабанила и опять безуспешно.

— Может его дома нет? — высказал предположение Сергей.

— Да дома он, дома. Просто глухой как… в общем слышит плохо.

Виктор после последней реплики стал усиленно изучать доски забора, что позволило ему повернуться спиной к спутникам и вдоволь отсмеяться. Володька глупо гхыкнул, Рик мило улыбнулся, а женщина смущенно повернулась к окошку, закрытому ставнями и опять принялась стучать, сопровождая постукивание призывами появиться на свет божий.

Не прошло и полугода, как съязвил Виктор, как появился долгожданный дядя Гриша. При ближайшем рассмотрении «дядя» оказался маленьким щуплым дедом.

— Че кричишь, дочка, я ж не глухой. — сообщил он появляясь на таком же, как и он сам, разваливающемся скрипучем крылечке. Он напоминал сушеную рыбу: маленький, ссохшийся, с помутневшими от старости глазами и заострившимися чертами лица.

— Дядя Гришенька, здравствуй.

— Здравствуй, здравствуй, — проворчал старик. — а кричать-то зачем?

— Извини, дядя Гриш. У меня к тебе просьба, помоги этим людям. — она развернулась и быстро пошла прочь.

Через несколько шагов она остановилась, повернулась и добавила. — Это очень хорошие люди. Прощайте, — сказала она, обращаясь уже к четверым мужчинам молча стоящим в стороне.

Она мило помахала им рукой, улыбнулась и быстро зашагала уже не останавливаясь и не оглядываясь. Сергей молча смотрел ей в след до тех пор пока она не скрылась из виду, а потом тихо вздохнул и развернулся к своим спутникам. Все они смотрели в том же направлении, только дед изучающе перекидывал взгляд с Виктора на Володьку, с Володьки на Рика и наконец остановился на нем. Несколько секунд Сергей и дед смотрели друг другу в глаза, потом Сергей опустил взгляд.

— И что же это четыре хороших человека в войну по тылам шастают? проскрипел дед с каким-то непонятным торжеством в голосе.

— Да мы это… — Сергей запнулся.

— Да ты не оправдывайся. Че мямлишь? Ты толком говори.

— Мы ехали на фронт. Наш поезд разбомбили. Мы ищем своих, — коротко и внятно отчеканил Виктор.

— А где искать не знаем, — с сарказмом в голосе добавил Сергей.

Дед снова оглядел всех четверых и явно остался доволен, хотя и сказал довольно сухо:

— Ну ладно, заходите.

Они опять шли по лесу, но теперь у них был компас и они знали, где идут бои в данный момент.

Дядя Гриша оказался школьным учителем, одним из предметов, которые он преподавал была география, а по сему у него в доме оказались географические карты:

— Правда наш городишко не на каждой карте найдешь, — на старом лице появилось мечтательное выражение. — Эх был такой славный, чисто российский уездный городок, — и на его лице промелькнула горькая улыбка.

А еще в его доме нашелся маленький компас, который он им и презентовал.

Старик развернул на столе карту СССР и ткнул в нее пальцем.

— Здесь шли бои три дня назад.

— Откуда вы это знаете? — поинтересовался Володька.

— По радио слышал.

— А чего, с тех пор больше не сообщали?

— А я знаю? — искренне возмутился дед. — Вот слушай. Я давеча включаю, а оно молчит треклятое. Сломалось видать, а я чинить не знаю как. Вот ты, сынок, могешь починить? Может подсобишь?

— Я не умею, — покраснел Володька.

И по тому молчанию, которое установилось в комнатушке стало ясно, что починить приемник не сможет никто. Ну что ж, и на том спасибо. Они поблагодарили деда и выслушав кучу дребезжащих напутствий распрощались с ним, а так же с бывшим милым уездным городком.

Золотой лес ранней осени — это красиво, приятно, хотя и навевает тоску. Это по-пушкински. Зимний лес, одетый в белый саван снега — пушистый и мягкий, хоть и холодный.

Не смотря на многие недостатки он притягивает, он зовет, в него хочется войти и бродить по нему целыми днями, в нем не страшно заблудиться. И если ты не совсем бесчувственное бревно, то ты зайдя в такой лес будешь ходить и любоваться первозданной красотой природы, погружаясь в свои мысли, но мысли о чем-то более высоком нежели не вымытая посуда, или скандал, который закатила соседка. Ты потеряешь чувство времени, ты будешь погружаться в лес и постигать его шаг за шагом. Наконец ты мельком глянешь на часы, ужаснешься и нехотя побредешь домой, мысленно обещая себе обязательно сюда вернуться. Из леса ты выйдешь уже в сумерках, и будешь ли ты загребать шуршащее золото опавших листьев ногами, или под твоими сапогами будет скрипеть мягкий пушистый снег, а только ты вспомнишь эту прогулку после и не раз.

Но не дай бог тебе зайти в лес на стыке этих двух времен года. Поздняя осень. Мокро, грязно, холодно, слякотно. Омерзительно. Серо и тоскливо. Именно так думали четверо мужчин бредущих по лесу. Именно так думал Сергей. Прошел не один день с тех пор, как они покинули маленький городок. Они шли. У них была цель и пока еще были силы. под ногами хлюпала грязь, которая замерзала теперь на ночь. В лицо летел то мокрый снег, то неизвестно откуда взявшиеся колючие снежинки. Холодный сильный ветер сбивал с ног, но они шли. И Сергей шел, хоть и проклинал про себя все на свете начиная с мерзкой погоды и кончая тем днем, когда он появился на свет.

Он уже собирался пожаловаться, как вдруг Виктор, который шел первым резко остановился, замер и осторожно поднес палец к губам.

— Что случилось? — шепотом поинтересовался Володька.

Виктор так же резко как и остановился пришел в движение.

— Что, что, — рявкнул он на ходу. — бежим отсюда, пока не поубивали.

Последнюю фразу он проорал уже не боясь, что его услышат, так как из-за деревьев, с той стороны куда они направлялись, послышались голоса и выстрелы.

Сергей настолько испугался, что остолбенел на месте и не мог потом припомнить, как пришел в движение.

Очнулся он уже на бегу. Впереди мелькала спина Володьки, справа бежал Рик, сзади толкал в спину поторапливая Виктор, а совсем сзади слышались голоса, выстрелы, топот и хруст ломаемых веток.

Сергей никогда не бегал так быстро, не говоря уже о том, что не привык бегать так долго. И он давно уже упал бы замертво, если бы не страх, который толкал в спину сильнее Виктора.

Лес мелькал со всех сторон, ветки хлестали по лицу, что-то хрустело, трещало и ломалось вокруг. Сергей потерял ориентацию. Он не знал куда бежит, он знал только от кого он бежит. Почему бы не остановиться и не принять бой? Этот не высказанный вопрос колотился в голове у Сергея. Сначала он не спрашивал, потому что боялся сбить дыхание, теперь, когда дыхание пошло к черту, потому что знал ответ: Их было слишком много.

Впереди споткнулся, но тут же поднялся и побежал дальше Володька. В глазах рябило от проносящихся мимо деревьев, в висках стучало. Все звуки слились в один сплошной монотонный гул. Мысли в голове тоже смешались, остался только страх.

Страх дикий, страх животный. Этот страх гнал его вперед. Этим страхом он жил сейчас, и только благодаря ему он еще жил. Он сам стал этим страхом.

— Вы бегите прямо и ник-куда не сворачивайте, — голос Виктора вернул его к реальности, к жизни. Он звучал хрипло — Виктор задыхался. Выдохся, подумал Сергей, и тут же понял, что его легкие гоняют воздух с еще большим сипом и бежать уже нет мочи. Виктор побежал в сторону и заорал что-то нецензурное в адрес преследователей.

— Ты куда? — просипел Сергей на бегу.

— Уведу их в сторону и вернусь. Т-только не сворачивайте. Привет! — и он снова заорал и шумно заметался, убегая в другую сторону.

Теперь они бежали молча и старались не издавать лишнего шума, хотя это плохо получалось. Преследование шумной волной катилось за ними по лесу, потом чуть отдалилось, снова настигло и снова отошло в сторону постепенно сойдя на нет. В лесу стало тихо. Слышался только хруст веток под сапогами, хриплое дыхание и стук сердца в висках. Их явно больше не догоняли, но они продолжали бежать.

Наконец Рик споткнулся, упал и больше не поднялся, а только перекатился на спину и вытянувшись замер, только его грудная клетка ходила ходуном, да рот раскрывался и закрывался, жадно хватая воздух, как у рыбы, которую выкинуло на берег. Володька прислонился к дереву и медленно сполз по нему на землю. Сергей в изнеможении рухнул рядом. Внутри у него сипело, хрипело и посвистывало, в горле пересохло, а во рту совершенно явственно ощущался привкус крови. Интересно откуда он, этот привкус? Мысли разлетались, как стая перепуганных птиц, Сергей пытался собрать их, но тщетно. Тогда он запрокинул голову, откинулся и растянулся на грязной земле. Так они и лежали какое-то время не в силах произнести хоть слово, или пошевелиться. тишину холодного леса нарушали только завывание ветра, метавшего снежную крупу и их хриплые дыхания.

Наконец Сергей попробовал подняться, попытка не увенчалась успехом. В глазах потемнело, кровь прилила к голове, голова потяжелела, закружилась, и он опустился на землю.

Сергей хрипло выругался и пополз к ближайшему дереву. Там он поднялся на локте, прислонился к дереву и закрыл глаза.

В горле чесалось, в груди скребло и жгло, все тело ныло после длительного бега. Кроме того раскалывалась голова, ломило виски, давило изнутри на глаза. О, Боже! Сергею захотелось проснуться и оказаться в своей мягкой постели в номере отеля, но он почему-то не просыпался.

Раздался стон. Сергей повернулся, открыл глаза. Рик снова попытался что-то сказать, но вышел лишь неясный хрип и Сергей ничего не понял.

— Что? — просипел Сергей и удивился своему голосу. Это был не его голос, а чей-то чужой, хрипло-сиплый, больше похожий на старческий.

Рик в ответ открыл было рот, но ничего не сказал, а только вяло отмахнулся и так и остался лежать с приоткрытым ртом.

Прошло еще сколько-то времени прежде чем они стали приходить в себя, но сколько точно никто не знал. И еще больше прежде чем они пришли в себя окончательно. Только тут Сергей вспомнил о Викторе и начал волноваться. О чем он не думал, все мысли возвращались к Виктору. А вдруг его больше нет, вдруг его убили?

Только не это, все что угодно, но только бы он был жив, только б его не убили.

Шло время, Виктор не появлялся. Начало темнеть. Сергей издергался сам и замучил остальных. Наконец Рик не выдержал и рявкнул на Сергея, посоветовав заняться делом, а то костер скоро потухнет совсем. Сергей ошалев от крика (вот уж чего не мог себе представить, так это того, что Рик может закричать) безропотно поперся собирать ветки. Потом, когда костер разгорелся, он уселся, привалившись к дереву и задремал…

… Он проснулся. В номере было не темно, но сумеречно. Сергей поднялся, подошел к окну.

Современный городской пейзаж походил на тот лесной своей серой безразличностью и навевал тоску. Сергей молча смотрел в окно. В голове роились мысли под цвет пейзажа.

Виктор жив. Он должен… нет он просто обязан быть живым. Сергей уже успел насмотреться на трупы, и не мог себе представить всегда такого живого, подвижного, колоритного человека, как Виктор мертвым. Ну и что, что не может представить?

Мало ли, чего он не может себе представить? А вдруг Виктор уже мертв и лежит сейчас в своем номере весь в крови и… И паскудное воображение живо нарисовало неблаговидную картину, а потом еще предоставило варианты.

Сергей передернулся отгоняя страшные картины. Да в конце концов, что такое? Чего проще, пойти, выйти в коридор, пройти по нему к номеру в другом конце этого самого коридора и заглянуть внутрь. И увидеть там… НЕТ! Уж лучше ничего не знать, лучше сидеть и мучаться, теряясь в догадках.

Он снова выглянул в окно. Пейзаж постепенно менялся. Посветлело. Солнечные лучи, робко пробиваясь сквозь серость, отгоняли мутную дымку тумана, выхватывая громады домов. сначала проявились ближние дома, потом дальше, дальше, еще дальше. вскоре практически до горизонта город отчистился от серого тумана, показав Сергею, что мир значительно больше, чем номер отеля.

Сергея это однако ничуть не обрадовало, он продолжал стоять темным бастионом в сумрачной комнате. Он стоял у окна и терзал себя мрачными мыслями, он боялся даже выйти из номера: а вдруг он увидит охающую толпу в коридоре и доблестных сотрудников галактической полиции, и людей с непроницаемыми лицами, которые выносят изувеченный труп его друга, его лучшего друга и увозят в морг.

В дверь постучали резко и нетерпеливо, так будто стучали уже не в первый раз. Сергей отшатнулся от своих мыслей, прислушался. Показалось, подумал Сергей, но стук повторился.

Сергей пошел к двери, но остановился на полпути и задумался. Кто это?

Может полиция, рассказать, что нашли еще один труп? Ага, и труп этот Виктора… Нет! Никого не хотелось видеть. Сергей было сел на кровать, но стук возобновился и он опять подскочил.

А вдруг это Виктор? Ему будто что-то стукнуло в голову. Ну да, Виктор стоит под дверью и пытается достучаться. Ему что-нибудь нужно, очень нужно, жизненно необходимо, а Сергей сидит на кровати и думает пускать или нет. А вдруг Виктор ранен? Додумав до этого места Сергей не выдержал и подбежал к двери.

Это был не раненый Виктор, и вообще это был не Виктор, правда и не полиция. Это была Марина. Она вошла в сопровождении каких-то возбуждающих ароматов и подставила себя для поцелуя. Сергей вяло чмокнул ее в щеку и отстранился.

— Привет, — прощебетала Марина. — ты чего такой смурной? Не с той ноги встал?

— Точно, — на лице Сергея мелькнуло подобие улыбки. — не с той.

Она посмотрела на него мрачного, тоскливого, издерганного, и ее милая улыбка приняла горьковатый вид.

— Тогда ляг и встань с нужной, — попыталась пошутить она еще раз, но шутка не возымела никакого успеха.

Сергей мрачнее туч, которые снова стали сгущаться за окном, плюхнулся на кровать. Марина дрогнула, раньше он ее утешал и успокаивал, теперь кажется ее очередь. Он сорвался, выдохся. Ему теперь нужна сильная опора, чтобы подняться. Правда какая из нее опора? Но на безрыбье и рак рыба. Она представила себе предстоящий разговор и снова вздрогнула. Главное не сорваться самой, не впасть в истерику и не поддаться тоске безысходности, которая кажется переполняет эту комнату.

Она тяжело вздохнула, пересекла комнату и села рядом с Сергеем, который теперь уже не сидел на кровати, а закинув руки за голову и закрыв глаза, откинулся назад, на подушки.

Он лежал с закрытыми глазами и жалел Виктора, а потом стал жалеть себя. Когда он почувствовал легкое прикосновение женской руки, ласково поглаживающей его, ему стало совсем тошно. Ком подкатил к горлу и захотелось плакать, и показалось, что если он сейчас заплачет, то все проблемы, переживания и горести уйдут сами собой, вытекут и испарятся вместе со слезами, но слез почему-то не было, а была ноющая щемящая боль в груди.

Он лежал с закрытыми глазами. Голос прозвучал нежно и ласково. Так ласкал слух только голос матери, да еще подвыпившего отца, когда те, давно, еще в детстве, приходили вечером к его кровати, желали спокойной ночи и рассказывали что-то успокаивая и предупреждая ночные кошмары, или когда жалели его, когда в горле стоял ком, как теперь, от какой-то детской обиды. «Ну что такое, что случилось?» — слышал он от мамы, и от того, как звучал ее голос хотелось плакать еще больше, потому что в нем были неподдельные понимание, забота и участие. «Ну-ну. Все. Спокойно,» говорил отец, которому маленький Сергей утыкался лицом в живот и плакал, сотрясаясь от всхлипов, и в голосе отца звучало столько ласки и столько тепла, сколько он не слышал в этом голосе никогда, да и вообще ни в одном другом голосе за всю свою жизнь. И от этого всхлипы становились еще чаще и трясло его еще сильнее.

— Ну что такое, Сережа, что случилось? — голос звучал не из глубин памяти, а вот здесь, сейчас, над ухом, и от него захотелось заплакать еще сильнее, как тогда в детстве, но слез не было.

Сергей вздрогнул от этого голоса и от прикосновения, которое за ним последовало.

— Ну-ну… все… все, успокойся.

Сергей опять вздрогнул, и снова ласковая женская рука успокаивающе погладила его. А ведь он все сейчас ей расскажет, мелькнуло в голове, а она сочтет его сумасшедшим и уйдет, и он ее больше никогда не увидит. Никогда-никогда. Нет!

— Да, — сказал он совершенно того не желая. — Я вот тут… э-э-э-э, он открыл глаза и тупо уставился в потолок, вернее хотел уставиться, но наткнулся на ее взгляд. — Я это… — добавил он и, замолчав под ее взглядом, отвернулся.

— Ну же, Сережа, выговорись. Тебе легче станет.

Он это понимал и хотел этого, но не мог.

Он боялся, что она решит, что он ненормальный. Он боялся, что она уйдет из его жизни навсегда, что он окажется в психушке. Но больше он боялся потерять ее, но ему нужно кому-то рассказать все. Внутри у него что-то разладилось, ему казалось, что он пытается бежать сразу по двум дорогам ведущим в противоположные стороны. Он не мог решиться и потому мямлил.

— Я это… Ну ты только не подумай, что я сошел с ума, просто я… э-э-э-э… у меня это…

Она пристально посмотрела на него, затем вздохнула тяжело и как-то обреченно и взяла инициативу в свои руки.

— Тебя мучат ночные кошмары, — начала она осторожно. — но это не просто сны, а как бы это сказать… ну в общем ты меня понял.

Она подняла взгляд на Сергея. Тот сидел теперь и моргал широко раскрытыми глазами.

— Так ты все знаешь? — выдавил Сергей.

— Да, я все знаю. Все и даже больше, — тихо сказала она и опять вздохнула на этот раз глубоко, как будто пыталась сдержать подступающие слезы.

— Так ты тоже?..

— Да, я тоже.

Он испытал не с чем не сравнимое облегчение и даже смог думать о чем-то кроме снов и Виктора. Дурацкий разговор получается, подумал он.

— Ты что-то хотел рассказать, — напомнила Марина, прерывая затянувшуюся паузу.

— Да, — и он начал рассказывать. Сначала робко, затем все более горячо, входя в раж и разбалтывая даже то, о чем не собирался говорить. Он рассказал все: о снах, о хозяине, о мальчике, которого подстрелил Виктор, о полицейском, который совал свой нос не в свои дела и пронюхал, как он покинул гостиницу и спер из библиотеки засекреченный материал. Он рассказал о том, какая участь постигла этого следователя. Он рассказал все о себе и о Викторе. Она слушала внимательно, временами кивая головой так, будто ей известно больше половины того, что он рассказал, а то, что не известно лишь дополнило картину происходящего.

Когда Сергей заканчивал свое бурное повествование уже стемнело.

— Ну вот и все, — сказал он. — я за него очень переживаю, а он…

— Он жив, — перебила Марина и добавила тихо. — пока жив.

— Что? — не понял Сергей. — Что значит «пока жив»? — и вдруг, осознав смысл сказанного, выпалил захлебнувшимся от восторга голосом. — Жив? Откуда знаешь?

— Знаю, — неопределенно ответила она.

Сергей не придал этому особого значения.

Ну знает и знает, небось заходила к нему утром. А на счет «пока жив», так тоже понятно, все там будем. Он вообще об этом не задумывался, главным было другое — ЖИВ! Внутри у него что-то кричало радостное «ура!», это что-то переполняло его и просилось наружу. объектом попавшим под выброс эмоций естественно оказалась Марина. С воплем «Мариночка!» он обхватил ее и…

Позже в своем дневнике он, вспоминая подробности этой ночи, исписал три листа, а затем, сообразив, что дневник может прочитать кто-то кроме него, зло замалевал все написанное и подписал внизу гневное:

И поставил такой жирный восклицательный знак, что прорвал бумагу.

В тот раз он все-таки заснул, правда уже под утро…

… Он проснулся от холода, да еще от того, что кто-то теребил его за плечо. Виктор! Жив! Он открыл глаза и увидел Рика.

— А где Виктор? — уверенности, которую вселила в него Марина, как не бывало.

— В гнезде, — буркнул Рик. — Я-то откуда знаю?

— А чего тогда трясешь? — пробурчал Сергей.

— Сережа, — проговорил Рик уже своим обычным мягким голосом. — извини, что я грублю, просто у меня тоже нервы сдают. Слушай, будь другом, последи за костром, а то я уже не могу, засыпаю.

Сергей поднялся. Спать уже не хотелось.

Сказав «хорошо», он пошел и уселся у костра. Костер потухать и не думал, тем более, что Сергей подошел к делу со всей ответственностью и щедро снабжал голодное яркое пламя костра ветками. огонь с благодарностью пожирал топливо и потрескивал, и плясал. Сергей заворожено смотрел на языки пламени, вылизывающие веточки, на взлетающие и растворяющиеся во тьме ночи искры, и постепенно тоска оставила его. Ноющая боль и раздражающая тревога ушли, мысли убежали от реальности и потекли по каким-то извилистым путям.

Нет, он не заснул. Он просто задумался и настолько ушел от реального мира, что ничего не видел и не слышал вокруг. Начинало рассветать.

Он вздрогнул и пришел в себя. он испугался и захотел закричать, но ничего не получилось, кроме сдавленного сипа. Он чувствовал, что в его спину уперлось что-то твердое и пугающее. Что это? Вопроса этого он себе не задавал, но сам себе на него ответил — это маленькая металическая трубочка, с той стороны которой находятся приклад и спусковой крючок, а на крючке на этом лежит чей-то вспотевший палец, готовый каждую секунду дернуться.

Что-то внутри Сергея оборвалось, когда он представил себе, как палец соскальзывает, дергает спусковой крючок, и в тот же миг в спину его врывается посторонний кусок метала, проходит внутри него, наматывает на себя его внутренности и вылетает с другой стороны. И все. И его не станет. И не станет Рика и Володьки. А они еще живы? Может позвать на помощь? Он снова попытался закричать, но пересохшее горло отказалось подчиняться.

Он медленно начал поворачиваться. В голове помутилось, мышцы стали ватными, в душе не осталось ничего кроме страха, да и тот был уже каким-то притупленным. Он повернул голову уже почти отлетев в мир иной. Он повернул голову и открыл рот от удивления. Именно это удивление заменило собой его страх, потом сменилось радостью, промелькнул гнев и еще куча чувств и эмоций, которые отразились на его лице и придали лицу этому дурковатый оттенок.

Перед ним стоял Виктор с пистолетом в руке и гнусной улыбкой на мерзопакостной, прохиндейской, но в тоже время такой милой и родной физиономии. Замершее сердце застучало с удвоенной силой. Какое-то время он еще колебался, а потом все-таки выдохнул:

— Витька, черт, чтоб тебя с твоими шуточками паскудными.

Виктор молча улыбаясь убрал пистолет и сел рядом у костра, протягивая к огню озябшие руки.

— Ну вот, — раздался сзади сонный голос. — я же тебе говорил, что все будет в порядке, а ты не верил, дергался.

К костру подполз заспанный Рик, из-за его плеча выглядывал попискивающий от радости Володька. Он вышел вперед, дернулся было бросится Виктору на шею, но передумал и вертелся вокруг, как обрадованный щенок.

Вокруг Виктора образовалась веселая кутерьма. Пошли шуточки, дурацкие вопросы и идиотские ответы. Сергей вспомнил свой испуг и теперь пытался отчитать друга за глупую шутку.

Рик просил уже не в первый раз ответить на вопрос: где он пропадал и как все произошло. Виктор ржал и отпускал шуточки, общий смысл которых сводился к тому, что не плохо было бы оставить его в покое и пойти куда подальше.

— Ни «куда подальше», а к нашим, — басил Рик. — Пошли, а то никогда не дойдем.

— Да отстань ты, репей, — шутя огрызался Виктор. — Я до соседнего дерева не дойду, сдохну от усталости, а ты говоришь к своим. Это не ближний свет, дай передохнуть!

— Не дам! — басил Рик и поддерживал свои слова громогласным хохотом.

Володька вертелся вокруг, что-то говорил, не расстраиваясь и даже не обращая внимания на то, что его не слушают и смеялся. Он все время смеялся, звонко и чисто, как колокольчик, радуясь жизни. Он был единственным, кто обратил внимание на две фигуры за кустами. За всей этой радостью он не испугался, а только удивился, что две фигуры одеты в чужую форму. А потом он разглядел лицо одного из них и даже удивление ушло, а на лице Володьки отразилась еще большая, если это было возможно, радость.

— Брати… — крикнул Володька.

Все смолкло вдруг, сразу, и в наступившей тишине что-то треснуло и отдалось легким эхом в сыром воздухе.

— …шка… — выдохнул Володька, сползая на землю. В кустах раздался вскрик. стрелявший уронил оружие и бросился бежать. Вторая фигура дернулась в другую сторону.

Рик подхватил обмякшее тело друга. Кровь залила грудь и пропитала гимнастерку. Виктор побежал к кустам.

— Первый нужен живым, — еле слышно выдохнул Рик, но Виктор услышал, кивнул и побежал дальше. Ошалевший Сергей подхватился и побежал за Виктором. Когда они поравнялись с Виктором, тот кинул:

— Второй твой, не упусти.

И они разбежались в разные стороны.

Сергей бежал, как и на кануне, также быстро. Только теперь его гнал не страх, теперь его вела ненависть, жажда мести и желание убить. Враг бежал впереди. Сергей нагонял.

Колючая еловая ветка больно ударила его в лицо раздирая кожу, но он не заметил этого, он не видел ничего. В глазах потемнело и он видел сквозь пелену только скачущую впереди фигуру, которая приближалась к нему.

Преследуемый, видимо понимая, что его настигают, притормозил и развернувшись выстрелил в Сергея несколько раз. Пули ушли в сторону, только одна просвистела мимо, дернула мочку уха. Потекла кровь, но Сергей не обратил на это внимания. Цель была уже близко.

Враг, видя обезумевшего преследователя и видя в нем свою смерть, а также понимая, что ему не убежать, задергался, заметался, кидая на ходу все, что могло отягощать его и мешать бегу. Сергей был совсем уже близко. В три прыжка он нагнал свою жертву и бросился на нее. Он чувствовал себя волком, он хотел рвать врага зубами. Он повалил его и вцепился руками в горло, сжал, сдавил.

Враг пытался отбиться, но все попытки были бессмысленны. Сергей давил горло врага, его подбадривало то, что он видел в выпученных глазах страх. Где-то в глубине Сергея дернулось удивление, он поразился откуда у него столько сил и жестокости, но мысль мелькнула очень глубоко, и он подавил ее одновременно сдавив горло противника еще сильнее.

Из горла врага выполз задавленный всхлип, хрип, потом он еще несколько раз дернулся и обмяк. Глаза потухли, в них не осталось ничего, даже страха. В них не осталось жизни, но Сергей все равно упорно давил. Он давил и давил, до тех пор пока в нем самом не осталось сил. Тогда он отбросил тело, брезгливо встряхнул руками, тяжело поднялся и пошел, да нет, даже не пошел, а пополз обратно.

На душе было пусто. От ярости и ненависти не осталось и следа. Стал ощущаться холод и боль. Боль внутри от потери друга и боль снаружи от потери мочки уха.

Впереди показался дымок от догоравшего костра. Рядом с остатками костра сидел Рик. Глаза его безумно смотрели в пустоту. на коленях Рика покоилась голова Володьки.

Казалось, что Володьон заснул. Лицо его было немного бледным, но спокойным, глаза закрыты, на губах навсегда застыла радостная, чуть удивленная улыбка.

По другую сторону костра сидел Виктор.

Он направлял автомат на стоящего рядом паренька, действительно похожего чем-то на Володьку, только моложе.

— Как же я их за собой притащил, — бормотал Виктор. — ведь не было никого… Сережа, — кинул он взгляд на подходящего Сергея. — это я виноват. Я!

Сергей молча пропустил реплику Виктора мимо ушей. Он подошел к парню.

— Ты действительно его брат? — голос Сергея звучал хрипло и зло.

— Д-да, пролепетал парень, по лицу его текли слезы и он старался отвернуться от взглядов, которые теперь буравили его.

— Как?.. — прохрипел Сергей.

— Где второй? — подал голос Рик.

— Убил гада. С этим что? — Сергей ткнул пальцем в паренька.

Виктор вскинул автомат и вопросительно посмотрел на Рика. Рик опустил голову Володьки на землю, встал, подошел к Виктору и положив руку на ствол автомата прошептал:

— Не надо, — Виктор недовольно опустил автомат, а Рик обратился к парню. — Пшел вон отсюда!

— Хорошо, прошелестел заплаканный голос с легким акцентом. Сергей вспомнил крики догоняющих их врагов и только теперь заметил, что во сне он говорит не на языке Евроазиатского Союза, более того враги говорили не на языке Е.А.С. и не на том языке, на котором он говорил сейчас, но это его не заинтересовало.

Парень шатающейся походкой потопал к кустам, из которых появился. На полдороги он остановился и оглянулся, пытаясь посмотреть на Володьку, но наткнулся на взгляд Рика и передернувшись побрел дальше.

Рик, Сергей и Виктор сидели у остывших углей, которые еще недавно были костром, и молча смотрели на Володьку. Капли начавшегося дождя стекали по казалось бы спящему лицу. Володька не замечал дождя и не просыпался, а только улыбался в своем вечном сне всему миру мягкой радостной улыбкой. Больше ему никогда не проснуться.

— Его надо похоронить, — тихо бросил Сергей.

— Надо, — эхом отозвался Рик.

И снова наступила тишина. Все подавлено молчали с хмурыми лицами. По небритым щекам текли то ли слезы, то ли капли дождя. Только если у троих это выглядело, как слезы скорби, то у Володьки дождинки напоминали скорее слезы радости от встречи с братом.

Тишину не нарушало ничто: ни голоса людей, ни треск веток, ни крик птиц, а только шум дождя. Потом к этому шуму добавился шорох из кустов. Рик повернул мутные глаза на возню в кустах, взгляд его очистился.

— Что он там? — поинтересовался Рик своим обычным густым мягким голосом. — Сереж, позови его, пусть подойдет… все-таки он ему брат… был. И вообще он же не… в общем позови.

Сергей нехотя поднялся и сделал шаг в сторону кустов. В первый момент показалось, что хлопок прозвучал от соприкосновения земли и сергеева сапога, но только показалось. Сергей оглянулся. Рик и Виктор вскочили и смотрели в кусты. Сергей повернулся и потрусил туда, куда были направлены их взгляды. Он уже знал, что увидит в кустах, он узнал звук, и тем не менее его передернуло от увиденного.

Парень лежал лицом вниз, затылка не было, он был снесен напрочь, а в руке был зажат намертво еще дымящийся пистолет. Сергей застыл над трупом.

Через несколько минут он вернулся к друзьям.

— Он застрелился, — констатировал Виктор.

— Да.

— Их надо похоронить вместе, — сказал вдруг Рик.

Они похоронили их вместе. С трудом вырыли яму поглубже, бережно опустили туда два тела и зашвыряли их землей. Потом молча стояли над могилой, молча пальнули из трех стволов в воздух салютуя.

— Хоть бы отметку какую оставить, — выдавил Сергей.

Рик поднял с земли прут, воткнул его в свеже взрыхленную землю и насадил на него пилотку Володьки, которую хотел оставить на память. Сергей взял другой прут и вывел на могиле:

Рик глянул на надпись, взял у Сергея прут, потер написанное в некоторых местах ладонью и подписал прутиком что-то в пропуски. Когда он отошел Сергей увидел новую исправленную надпись:

«Здесь лежит Володя и его младший брат, которых убила война.»

— Как не напиши, — заметил Виктор. — все равно все смоет дождем.

— Здесь, — Рик ударил себя кулаком в грудь. — не смоет никаким дождем.

На второй день после этого они дошли до цели. Холодный ветер швырял в лицо колючие снежинки, рвал волосы на головах и срывал одежду и пилотки. По земле стелилась поземка. Ушла слякоть и сырость, стало холодно по настоящему. Зима вступала в свои права, хотя снег пока не лежал. Они шли склоняясь под ветром, прикрывая руками лица. Они не видели людей, которые бежали им навстречу. А когда увидели и осознали, что это те, к кому они так стремились попасть, восприняли это как должное. Они не обрадовались и не могли обрадоваться, как обрадовались бы еще три дня назад. Их было только трое.

По началу возникли сложности. Долго изучали их и их документы, выслушивали историю их блуждания по лесу, что-то проверяли. Наконец проверили и поверили, что они не вражеские диверсанты. И снова все потекло размеренно и однообразно, опять были тоскливые серые дни, но так продолжалось недолго.

Свой первый бой Сергей не забудет никогда, хотя подробности его стерлись в памяти, а лучше сказать не очень-то отпечатались. Он помнил бой, помнил, как разгоряченный и слабо соображающий стрелял в людей, кричащих что-то на лающем языке, помнил, как стреляли в него и его друзей, но он не помнил, как рядом с ним упало бездыханное тело его командира. Зато он отчетливо помнил то отчаяние, в которое он впал, когда у него кончились патроны, помнил, как пришло облегчение, когда кто-то заорал над ухом, призывая идти в штыки.

То, что произошло дальше навсегда врезалось в его память. Он действительно бросился вперед с чьей-то подхваченной на ходу винтовкой. Он бежал и орал что-то не слыша сам себя. Впереди мелькнуло лицо Виктора, затем вражеское лицо. Сергей с размаху всадил штык в человека в немецкой форме, выдернул свое оружие из обмягшего тела и тут услышал, как его зовут по имени. Он обернулся.

Острый метал устремился ему в грудь, но встретил препятствие на своем пути в виде плеча Виктора. Железо вошло в плоть и, задержавшись на долю секунды, вышло обратно. Виктор схватился за плечо и упал на колени, а Сергей с ужасом увидел, что преград теперь нет, а лезвие снова устремлено в его грудь…

… Сергей подскочил на кровати. Он весь был мокрым от пота, хотя его колотил озноб. Все, это конец. Он погиб. Только он закроет глаза и… А жить так хочется.

Боже, он только сейчас понял как он хочет жить. Надоело, тоска, лучше умереть, чем видеть смерть других — так он думал, а на проверку оказалось, что он ничего так не хочет, как жить. И ничто его теперь не спасет. Ничто и никто, даже Виктор.

Он считал, что хуже ему уже не станет, однако это оказалось возможным. Кровь застыла у него в жилах. О, Боже, Виктор! Если бы не Виктор, он уже летал бы в облаках с крыльями, нимбом, под торжественные звуки арфы.

Сергей застыл на миг, а потом подскочил, скидывая с себя одеяло и натягивая штаны. Через несколько секунд он был уже в дверях. Застегивая на ходу ширинку он как метеор промчался по коридору к знакомому номеру. Он вломился плечом в дверь с такой силой, что если бы было заперто, он бы выломал ее. На счастье оказалось открыто и гостиничное имущество не пострадало. Дверь с жутким грохотом врезалась в стену, а Сергей влетел в номер.

Виктор сидел на кровати привалившись к стене. Лицо его залила мертвенная бледность. Плечо он зажимал рукой, сквозь пальцы которой сочилась кровь.

— Мама, — прошептал Сергей.

— Она тебе не поможет, — слабо проговорил Виктор. — и мне, кстати, тоже.

— Витя, чем я могу… Что я должен…

Что мне делать, Витя?

— Помоги встать.

Сергей подлетел, засуетился, делая кучу ненужных движений.

— Тормози, — рыкнул Виктор, корчась от боли. — Мне нужно попасть к Катерине, — он шумно сглотнул.

— К кому? — не понял Сергей.

— Помнишь брюнеточку, из окна которой ты вылезал… сбегать по нужде? Виктор вяло усмехнулся. — Так вот, ее зовут Катя…. Екатерина. А кроме того она врач.

Сергей взял себя в руки, осторожно обхватил Виктора и повел его к двери. В коридоре от свежего прохладного воздуха Виктору кажется полегчало. Сергей обрадовался и даже чуть-чуть успокоился, но рано. Не успел он нажать в лифте кнопку третьего этажа, как Виктор побледнел и начал сползать по стене на пол, оставляя за собой кровавый красный след. Сергей побледнел, все внутри сжалось. Он метнулся к Виктору, дернулся обратно, нажал все-таки кнопку, вернулся к Виктору. Двери закрылись, лифт поехал.

Поехал, о Господи, не поехал, а пополз! Сергей склонился над другом.

Виктор еле дышал, и Сергей снова начал впадать в панику.

— Витя!

— Слушай меня, — Виктор схватил Сергея за плечо ослабевшей окровавленной рукой и захрипел сквозь плотно сжатые побелевшие губы. пойдешь к ней… оставь тут… меня…

— Но…

— Слушай, — лицо Виктора напряглось, по нему пробежала судорога. — Иди к ней, скажи… я здесь, пусть… А про сны она зна-ет… она сама…

Лифт наконец сделал последний рывок, судорожно дернулся и замер. Двери распахнулись, выпуская обезумевшего Сергея. он пронесся по коридору и забарабанил в дверь. Дверь не открыли, но он продолжал стучать и наконец его настойчивость возымела успех. Она вышла заспанная и полуодетая, на милом личике не было никакого выражения — она все еще не проснулась.

— Что? Кто вы? — на лице ее наконец проступило удивление. — а, ну да, припоминаю. что случилось?

Сергей не дав членораздельного ответа, язык плохо его слушался, схватил ее за руку и поволок к лифту. Двери лифта закрывались, вернее пытались закрыться, но ноги Виктора, распластавшегося на полу не давали им этого сделать. Виктор был без сознания. Увидев его, его подружка судорожно сглотнула, но взяла себя в руки и холодно бросила:

— Его надо отнести ко мне. Живо!

Сергей взял Виктора, посадил, потом поднял, подтянул по стене безжизненное тело и подставил под него плечо, когда это тело начало сползать обратно. Взвалив обмягшего друга на плечо, Сергей шатающейся походкой потопал к номеру. Коридор был длинным, а Виктор тяжелым, и единственным желанием, которое испытывал Сергей было бросить ношу. Силы, которых хватило на рывок и первые несколько метров кончались. Ноги подкашивались, а самого Сергея шатало из стороны в сторону. Вспомнился детский стишок: «Идет бычок качается…»

Сергея шатнуло вправо. Сейчас я упаду, подумал он. Он попытался отключить все чувства и сосредоточиться на медленно приближающейся двери заветного номера. Получилось, но не на долго.

Уже почти у двери Виктор вдруг напрягся и издал какой-то непонятный звук. Сергей оживился:

— Витя, ты как? Ты только держись.

Сейчас. Сейчас все будет хорошо.

Он вошел наконец в долгожданную дверь.

Снова неизвестно откуда появилась Катя.

— Клади его сюда, на кровать. Аккуратно.

Осторожно плечо!

Сергей опустил друга на гостиничную кровать и сам упал на пол рядом. Теперь он чувствовал напряжение еще больше, руки и ноги тряслись мелкой дрожью, мышцы груди и спины дергались не так часто и не так ритмично, но зато более нервно. Груза больше не было. Он свалил его на катину кровать, он скинул его на Катю, но ни тело, ни душа облегчения не испытали.

— Сережа, — раздался откуда-то сверху и справа голос. — Сережа, вас ведь так зовут?

— Да.

— Я думаю, что об этом лучше никому не знать.

— Какое совпадение, — тяжело дыша проговорил Сергей. — Я тоже так думаю.

— Ну вот и славно. Тогда идите по коридору до лифта, в лифте поднимитесь на верх и там до его номера… или откуда вы его тащили?

— От его номера.

— Вот и идите до номера, и уберите там все. Все следы, все, что может навести на подозрение.

Сергей тяжело поднялся, его трясло. Он взял полотенце, намочил его и пошел вытирать кровавые следы, мазки и лужи на пути от одного номера, до другого.

Когда он вернулся, времени прошло довольно много, Виктор лежал на кровати и похрапывал. Рана исчезла под аккуратной повязкой, которая бросалась в глаза своей девственной белизной. Рядом сидела Катя и поглаживала руку спящего Виктора.

Сергей тихо закрыл дверь, но она услышала и подняла глаза.

— Как он?

— Теперь лучше.

— На его месте должен был быть я.

Она не ответила.

— К сожалению я на своем месте.

Она не поняла.

— Что это было? Финка? — наконец спросила она.

На этот раз не ответил Сергей, он только опустил глаза и начал изучать рисунок ковра на полу.

Прошло четыре дня. Виктор пошел на поправку. Он по-прежнему лежал в номере Кати, она по-прежнему за ним ухаживала.

Сейчас Сергей спускался на лифте на третий этаж. За эти четыре дня он сомкнул глаза лишь раз и тут же проснулся. Лезвие продвинулось вперед, и теперь его отделяло от Сергея несколько сантиметров. Сергей смертельно устал, глаза слипались. На него уже не действовало ничто: ни кофе, ни ледяной душ, ни острая боль. Он засыпал на ходу и только каким-то жутким усилием воли удерживал себя ото сна.

Лифт доехал до цели, и Сергей вышел, и пошел по коридору. Дойдя до знакомой двери он постучал и вошел. Его встретила улыбающаяся Катя.

— Привет, Сережа, посидишь с ним, а я пойду перекушу.

Сергей выдавил улыбку и кивнул, и Катя упорхнула. Он прошел вглубь номера и поприветствовал еще бледного, но уже довольно живенького Виктора. Виктор посмотрел на него. Лицо Сергея приобрело желто-серый оттенок, глаза покраснели и превратились в две узенькие щелочки, а свинцовые мешки под глазами превратились теперь в темные круги вокруг глаз, как очки. Сергей говорил мало и через слово зевал.

— Ты опять не спал, — полувопросительно полу-утвердительно бросил Виктор.

— Ну знаешь, Витенька, если бы я спал, меня бы здесь не было.

— Пойми, что так не может продолжаться вечно. Если ты заснешь…

— Я умру, — перебил Сергей.

— Нет, — горячо возразил Виктор, но Сергей только слабо усмехнулся в ответ. Помолчали.

— Знаешь, Витя, ты прав. Это не может продолжаться вечно. Скоро я засну и на этом все будет кончено для меня.

— Серега…

— Не перебивай. Для меня, но не для тебя. Знаешь, Витя, она ведь тебя любит, — взгляд Сергея остановился на двери, за которой пятнадцать минут назад скрылась Катерина. Виктор проследил за взглядом и тихо прошелестел:

— Я ее тоже.

— Что и требовалось доказать, — голос Сергея прозвучал более бодро, но тем не менее все равно, как у покойника. — Витя, волю умирающего надо выполнять.

— Сережа…

— Не перебивай. Ты ее любишь, она тебя тоже, вы здорово смотритесь вместе. Витя, я тебя очень прошу останови на ней свой выбор и брось свои кобелиные замашки. пусть хоть у вас все будет хорошо.

— Серега, ты не представляешь, — голос Виктора звучал радостно, с какими-то неестественными для него восторженными нотками. Виктор редко откровенничал, но если начинал, то уже не остановить. — Я сам заметил, она для меня больше чем просто подруга, она для меня больше чем женщина и уж конечно несоизмеримо больше чем дырка в матрасе. Я с ней отдыхаю, отдыхаю душой. Я прихожу к ней, как домой, где уютно и тепло, где есть…

Голос его слился в гул, и Сергей почувствовал, что проваливается. Он подошел к окну и распахнул его. В лицо ударила волна холодного воздуха, а потом окатила его целиком, но он этого практически не чувствовал. Он услышал голос Виктора, такой необыкновенно щебечущий и улыбка тронула его губы. Он порадовался за друга. Потом он услышал как голос наполнился тревогой, дрогнул, а вот как Виктор, вскакивая с кровати, завопил истошно его имя он уже не слышал. Ноги его подогнулись и он наконец провалился в сон, которого так требовал организм, и которому так сопротивлялся разум…

… Он приоткрыл зажмуренные от страха глаза. Опасно заточенный кусок метала погрузился в его тело, и он с тревогой и облегчением начал падать в бесконечную тьму, которая исключала и жизнь реальную, и жизнь во сне.