Напрасная прелюдия

Глава 6

Александр больше никогда не искал со мной встречи. Не то чтобы я считала, будто у него была причина для этого или что ему следовало бы. Просто у меня из головы не шел наш поцелуй. Однако отсутствие Александра лишний раз доказывало, что случившееся между нами было исключением из правил и никогда не повторится вновь. Даже понимая это, я по-прежнему не могла думать ни о чем другом, кроме как о том спокойствии, которое он дал мне лишь одним поцелуем.

Лежа в постели и завернувшись в белые простыни, я наблюдала за стихающей снежной бурей. Почувствовав себя не очень хорошо, заказала обслуживание в номер и страшилась того момента, когда придется открыть письма, написанные моим отцом своему брату.

Я не хотела читать их, и, может быть, мне следовало уважать его личную жизнь, но это было небольшое окошко, позволяющее украдкой взглянуть на его жизнь с той точки зрения, которую он никогда мне не показывал.

Как я могла отказаться услышать его еще раз через слова, адресованные брату?

Боль, которую он испытал, когда потерял любовь всей своей жизни. Радость и гордость, которую чувствовал, когда держал меня на руках в первый раз, его борьбу.

Я бы хотела узнать все, от чего он пытался меня оградить.

Быстро поужинав, я, пытаясь собраться с духом, много времени простояла перед окном, глядя на улицу. Я посмотрела на сложенные стопкой письма, лежащие на кровати; невинно ожидающие, когда я открою их.

Причина, по которой они оставались нераспечатанными так много лет, была в том, что его брат никогда не принимал их. Они всегда возвращались с пометкой "Вернуть отправителю". Помню, что мне было девять лет, когда я впервые увидела, как он получает одно из этих писем. Именно я нашла его в почтовом ящике и отдала отцу. Я не знала, что это было за письмо и от кого оно, но разочарование на его лице было видно даже мне, той, которая ничего еще не знала о разбитом сердце. После стольких лет его слабая улыбка и усталый вздох все еще были свежи в моих воспоминаниях.

— Плохие новости, пап?

Он с любовью погладил мои волосы.

— Нет, детка, нет.

— Тогда почему ты такой грустный? Что бы это ни было, ты можешь мне сказать. Ты ведь заставляешь меня рассказывать все, так что это будет по-честному.

Он рассмеялся, его голос и взгляд потеплели, когда он вертел письмо в своих руках:

— Ты слишком быстро растешь, Майя.

— Они раскрыли тебе этот секрет в письме? — спросила я, но он не ответил на мою шутку.

Он сел и положил письмо на кухонный стол.

— Это письмо я отправил твоему дяде в прошлом месяце, но оно вернулось. Я пытаюсь и буду пытаться достучаться до него, но он и знать меня не хочет. Вот поэтому я немного расстроен, детка.

— Почему он не читает их? Он не скучает по тебе? Он никогда нам не звонит.

— Ему больно.

— Кто его обидел?

— Я.

— Я знаю тебя девять лет, пап, и знаю, что ты бы никогда никого не обидел. Может, это сделал кто-то еще, а он думает, что это был ты?

— Нет, малышка. Это был я.

— Мне не нравится, что он причиняет тебе боль этими письмами. Нам не нужен тот, кто не хочет нас. Не пиши ему больше.

— Однажды он изменит свое мнение. В один прекрасный день он прочтет их все. Я уверен в этом.

— Как ты можешь быть так уверен? Может, тебе просто следует сдаться, — посоветовала я ему, будто знала ответы на все вопросы в мире.

— Майя, никогда не отказывайся от людей, которых ты любишь, поняла? Никогда не сдавайся без боя, — отчитал он.

— Хорошо, папа. Прости.

— Не нужно извиняться, детка, — его голос смягчился. — Просто помни: никогда не сдавайся, хорошо? Всегда есть другой выход. Тебе просто нужно его найти. Я верну брата, даже если мне придется поехать к нему домой и самому прочитать ему письма. Я удостоверюсь, что он видит: я никогда не забывал о нем. Я все еще тот брат, которого он знал.

— Ты же возьмешь меня с собой, да? Не оставишь меня здесь одну?

— Конечно возьму, моя красавица. Я никогда не оставлю тебя. Мы всегда будем друг у друга. Не могу дождаться того дня, когда смогу познакомить тебя с ним. Он полюбит тебя.

Он никогда не переставал писать ему. Даже несмотря на то, что каждое из этих писем возвращалось, причиняя ему все больше и больше боли с каждым годом, он никогда не сдавался. Я думаю, ближе к концу он понял, что у него никогда не будет таких отношений с братом, каких ему хотелось бы. Он знал, что больше ничего не сможет сделать, тем не менее все же нашел другой способ. Он удостоверился, что я приеду сюда и вручу их лично.

И я знала — это было сделано именно для того, чтобы у меня была семья. Таким был его способ позаботиться обо мне: удостовериться, что я не буду одна.

Ежегодно наблюдая, как возвращается еще одно письмо; видя, насколько он решителен, но, к сожалению, с разбитым сердцем, — все это еще больше заставляло меня ненавидеть дядю. Я действительно приехала сюда отдать ему письма, но я также многое хотела сказать ему. Начиная с того, что он не заслужил ни такой любви моего отца к нему, ни его писем, ни его стремления к нему.

Я собиралась причинить ему боль — такую же, какую он причинил моему отцу.

Впрочем, сейчас я была рада, что у отца не было возможности узнать о кончине его брата два года назад. Что у нас больше не было семьи.

Вытирая слезы, я глубоко вздохнула и подняла письма. Их было двадцать. Я потянула за бечёвку, удерживающую их вместе, и она медленно упала на бежевый ковер.

Присев на край кровати, я взяла первое письмо и быстро открыла его, прежде чем могла передумать.

Это было одно из писем, которое он написал, когда мама еще была жива, когда я была еще размером с виноградину.

Я читала строки, где он рассказывал, как был счастлив, как сильно он хотел поговорить с ним и всем поделиться. Что все должно было быть по-другому.

Письмо за письмом он извинялся — бесчисленное число раз — за несбывшиеся чужие мечты ради воплощения собственной, за то, что покинул страну. Но он никогда не извинялся, что выбрал мою маму. Он никогда не извинялся за любовь.

"Я люблю ее, Джеймс. Я люблю ее, как никогда не любил в своей жизни. Я люблю ее больше, чем мог когда-либо любить музыку. Я знаю, что принял правильное решение, и в один прекрасный день ты все же поймешь меня. Однажды ты простишь меня.

Я никогда не откажусь от тебя. Я никогда не перестану быть твоим братом. Твоей семьей. Это не должно изменить нас".

К тому времени, когда я добралась до пятого письма, я была сама не своя. Некоторые из них я читала расхаживая по комнате, некоторые — в постели, большую часть — сквозь слезы, застилавшие глаза.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой виноватой и такой любимой. Не ощущала такой тяжести на сжимающемся сердце. Никогда не думала, что смогу любить его больше, чем уже любила.

Читая письма, я слышала, как Александр ходит по своему номеру. Иногда он кричал на кого-то — полагаю, он говорил по телефону, так как я слышала только его голос. Захлопнулась дверь, включился душ, зазвонил телефон. В остальном он почти вообще не шумел, но время от времени ко мне все же доносились звуки, и это помогло мне осознать, что я не одинока. Или, по крайней мере, это помогло уверить в этом себя.

Взяв следующее письмо, я вертела его в руках, казалось, бесконечно долго. Я знала, что было в нем написано, знала, что произойдет, и не была уверена, смогу ли справиться с этим, смогу ли не рассыпаться на кусочки по всему полу.

Стоя рядом с дверью, соединяющую меня с Александром, я сползла вниз и прислонилась к ней спиной... надеясь, что смогу от него почерпнуть силы.

Дрожащими руками я аккуратно открыла письмо и вытащила два листа.

Воспоминания об отце пронеслись в голове. То, как он, улыбаясь, смотрел мне в глаза, без лишних слов говоря, что любил меня больше, чем что-либо в этом мире.

Я вспомнила отрешенность, которую видела в его глазах время от времени. Как он каждую ночь играл одну и ту же мелодию для жены.

И, зная все это, я до сих пор чувствую себя виноватой за то, что мое существование стоило ему чего-то очень ценного.