Нарисуй ее тень

Глава 1

Женщину привезли на машине «скорой помощи» в очень тяжелом состоянии: с высокой температурой, тахикардией и нестерпимой болью. Она находилась на грани шока и потери сознания, поэтому ее сразу отправили в палату интенсивной терапии, поставили капельницу. А дальше – срочное обследование и, скорее всего, операция.

Инна Владимировна Баринова могла это предсказать и без анализов. Врачебного опыта хватало. Недаром именно ее поставили заведующей отделением гастроэнтерологии в областной больнице.

Звали пациентку Самойлова Светлана Михайловна, и вместе с ней «неотложка» доставила двоих детей: мальчишку лет семи-восьми и девочку гораздо старше. Наверное, ровесницу сына Бариновой – Кости, который сейчас учился в десятом.

С детьми было все в порядке, если не считать растерянности и страха за мать, которые без труда читались на их лицах, по-родственному похожих, и даже в позах и движениях. Они сидели на кушетке в больничном коридоре, тесно прижавшись друг к другу.

Видимо, они неспроста, хотя, возможно, и неосознанно, выбрали именно кушетку, а не ряд металлических дырчатых стульев, припаянных к одному основанию. Стулья разделяли промежутки – маленькие, но все же! – а эти двое сейчас хотели быть рядом и вместе. И никаких дистанций.

Девочка обнимала брата и что-то тихо нашептывала ему время от времени. Мальчик не ныл, не ерзал, а только следил за проходящими мимо людьми большими испуганными глазами. Его полный надежды взгляд спрашивал: «Как там мама? С ней ведь все хорошо, правда?»

Сестра вела себя еще сдержаннее, ни на кого пристально не смотрела, но при виде каждого человека в белом халате тревожно вскидывалась. Однако никто не торопился обрадовать ее приятными новостями.

Единственной, кто подошел к ним, оказалась медсестра из приемного покоя.

– Ну что вы тут сидите? – проговорила она обеспокоенно и ласково. – Шли бы домой. Врачи у нас хорошие, помогут вашей маме. Даже не сомневайтесь. А вам к ней все равно сейчас нельзя. – Потом протянула небольшой листочек бумаги. – Вот телефон. Можно звонить и справляться в любое время.

Девочка послушно взяла бумажку, поблагодарила и чуть слышно, но твердо произнесла:

– А можно мы еще посидим, подождем? Пока маме не станет лучше.

– Да сидите, конечно, – кивнула медсестра, вздохнула украдкой. – Только смысл-то какой? Да вы и проголодались уже, наверное.

Она жалостливо взглянула на мальчика. Тот отрицательно замотал головой и все же, не сдержавшись, сглотнул и облизал губы.

– Давайте я вас хоть чаем напою, – предложила сердобольная медсестра, но тут подошла Баринова.

– Чай – разве еда? Да и здесь сидеть вам действительно нечего. Маме вашей уже получше, но из интенсивной терапии ее все равно до завтра не переведут. Так что ждать больше нечего.

Девочка посмотрела недоверчиво. Не обманывает ли врач, пытаясь избавиться от их назойливого присутствия или успокоить благой ложью, чтобы не слишком переживали?

Инна Владимировна на мгновение поджала губы.

– Да честное слово, лучше ей. Вылечим мы вашу маму, обязательно. Так что не сидите здесь попусту. Вы до дома сами доедете или вас заберет кто?

– Мы сами, – опять негромко, но с прежними твердыми интонациями сказала девочка.

– А далеко живете? – вклинилась медсестра.

Девочка нехотя назвала адрес. Баринова прикинула – неблизко.

– Лучше бы за вами кто-нибудь заехал. Папа, например. – Тут Инна Владимировна осознала сразу и четко: был бы в семье еще кто-то, давно бы сидел рядом с детьми в больнице. Отец ли, бабушка. Но этих, похоже, всего трое: мама да двое деток.

И, не дожидаясь, когда старшенькая ответит хоть что-то или опять повторит свое: «Мы сами», Баринова предложила:

– Давайте-ка я вас довезу. Я на машине. – Она улыбнулась, не слишком широко, лишь чуть-чуть приподняв уголки губ. – И как главный в отделении начальник могу разрешить себе ненадолго удалиться.

Никто не откликнулся на ее улыбку. Девочка все еще сомневалась, стоит ли уходить, и внимательно посмотрела на брата. Тот явно устал и проголодался, к тому же хотел пить, но не решался заговорить о своих желаниях. Тогда девочка поднялась с кушетки, потянув братишку за собой. Так они и шли вслед за Бариновой до автомобильной стоянки, крепко держась за руки, молчаливые и поникшие. Забрались в машину на заднее сиденье.

Мальчик чуть оживился. Видимо, любил кататься на машинах, но делать это ему приходилось нечасто.

Инна Владимировна хорошо видела его в зеркале заднего обзора. Она развернулась, уточнила адрес.

Девочка помедлила, прежде чем ответить пустым и бесцветным голосом. И дома у них сейчас пусто и страшно.

Как они одни, без мамы? Без надежды, что вот заворочается ключ в замке и квартира сразу наполнится родным теплом и уютом, зато с черной мыслью, которую гонишь прочь изо всех сил, но она подло подкрадывается, подползает, набрасывается: «А вдруг мама никогда больше не вернется?»

Или Инна Владимировна ошиблась в своих предположениях?

– А вы с кем живете? Только с мамой?

Брат и сестра одновременно кивнули.

– Ну а родственники какие-то у вас есть?

Должны быть. Родственники у всех есть: и ближние, и дальние.

– Тетя есть, – сообщила девочка коротко. – И бабушка.

– Ну вот, – с облегчением выдохнула Баринова. – Или вы к ним перебирайтесь, или пусть кто-нибудь из них переедет к вам. Пока мама не поправится.

Девочка виновато опустила голову.

– Они очень далеко живут.

– Ничего страшного. Приедут, – заверила ее Инна Владимировна, но девочка произнесла весомо:

– Не приедут. – На мгновение она вскинула глаза и вновь виновато потупилась, объяснила, слегка запинаясь: – Бабушка… она… не совсем здорова. И тетя ее не может одну оставить.

Баринова тоже отвела взгляд, протянула растерянно:

– Понятно.

Значит, квартира действительно пуста и безжизненна. И, конечно, вернуться домой детям в любом случае придется, но, может, пока… хотя бы пока…

– Знаете что? А отвезу-ка я вас к себе. Накормлю, напою. Если захотите, и спать уложу.

Инна Владимировна посмотрела сначала на мальчика, потом перевела вопросительный взгляд на его старшую сестру.

– Мы… – начала та, но смутилась под уверенным и даже чуть повелительным взглядом: все-таки тоже не очень хотела в пустую квартиру, туда, где осознание внезапно обрушившейся беды особенно сильно.

Когда машина уже выезжала из больничных ворот, Инна Владимировна поинтересовалась:

– Зовут-то вас как?

– Женя, – ответила девочка.

Имя прямо какое-то «унисекс», и не совсем понятно, про кого она – про себя или про брата. Скорее всего, про себя. И точно: спустя несколько секунд прозвучало:

– А его – Илья.

Когда вошли в квартиру – гости, конечно же, робея и медля, – дверь Костиной комнаты распахнулась, и появился… ну да, сам Костя.

– Мам, ты чего это? С работы сбежала? – успел он спросить, прежде чем заметил нежданных визитеров.

– А ты, похоже, из школы, – в тон сыну отозвалась Инна Владимировна.

Костя озадаченно уставился на незнакомых мальчика и девочку, пытаясь разобраться, кого это привела мама и зачем, поэтому ответил без утайки: не получилось думать о двух вещах одновременно.

– Я совсем в школу не ходил.

Впрочем, он в любом случае не стал бы скрывать. Еще и подробно разъяснил:

– У нас же сегодня в школе пробный ЕГЭ пишут. Поэтому десятые отправили в библиотеку, смотреть «Войну и мир». А я пока не рехнулся, чтобы смотреть «Войну и мир», тем более в компании своих одноклассничков.

Женя с Ильей растерянно топтались на месте, не зная, как реагировать на внутрисемейные разборки.

– Вы не стойте, раздевайтесь, – мягко направила их Баринова. – И проходите. Вот, в комнату.

Она распахнула еще одну дверь, в гостиную, а сама удалилась с Костей в его комнату.

Пусть Самойловы думают, что она решила обсудить с сыном наедине его недостойное поведение. На самом деле же деле торопливо ввела Костю в суть дела: кто эти дети и почему оказались у них в квартире.

Инна Владимировна прекрасно знала, что ее сына нельзя назвать филантропом. Как бы он не ляпнул чего-нибудь неподходящего и не посмотрел косо. Сестре с братом и так сегодня досталось неприятных переживаний. И это даже хорошо, что Костя оказался дома, а не наткнулся на непонятных гостей внезапно, вернувшись из школы.

Баринова не планировала сидеть с ними до вечера, хотела побыстрее отправиться назад на работу. Накормила бы только и ушла, оставив их здесь одних.

За порядок в квартире и сохранность вещей она ни капли не переживала. Дети производили впечатление очень даже положительное, да и не думали они сейчас ни о чем, кроме состояния своей матери. Сидели бы спокойно, как мышки. Ну, телевизор бы посмотрели или книжки полистали. И тут бы явился Костя.

Он не то чтобы нелюдимый и совсем необщительный. И приятели у него есть, и с остальными он нормально контактирует. Но почему-то люди ему не особенно интересны, по натуре он одиночка. Так и хочется сказать «волк-одиночка» и провести параллели со звериными привычками. Потому что почти так и выглядит.

Костя трепетно относится к своему личному пространству и становится довольно агрессивным, когда в него вторгаются нежданно-непрошено.

Сын с мрачной физиономией выслушал коротенький рассказ Инны Владимировны. Она подумала: сейчас выскажет что-нибудь саркастичное и недовольное. Но Костя проговорил:

– Я понял. Не дурак.

Кажется, проникся сочувствием.

Конечно. У него тоже рядом никого нет, кроме мамы.

– Можешь спокойно возвращаться на работу. Все будет нормально. Клянусь.

Все-таки не смог без иронии.

Инна Владимировна бросила на сына короткий взгляд, полный любви и гордости, но заговорила о другом:

– Сейчас только накормлю их. Они с самого утра в больнице сидели – голодные наверняка.

Костя театрально вздохнул.

– Ой, мам! Ну что я – кастрюлю с супом на плиту поставить не смогу и на чайнике кнопочку нажать?

– Ну, поставить-то, может, и поставишь, – ехидно улыбнулась Инна Владимировна. – Главное, огонь под ней разжечь не забудь.

– Мам!

Костя гордо удалился на кухню и демонстративно загромыхал там посудой.

Вот и хорошо. Заодно и сам нормально пообедает. А то привык таскать из холодильника кусками, если мать не направит на путь истинный. Точнее, пока не приготовит или не разогреет, не разложит культурно по тарелкам. А вообще удивительно, что он сам вызвался кого-то накормить. Видимо, история ребят произвела на него впечатление. И не такой уж он мизантроп. Просто он самый замечательный сын на свете.

Инна Владимировна опять улыбнулась. Только теперь уже безо всякого ехидства.