Наш добрый друг

13.

Всю ночь истошно скрипели немазаные колеса. Обоз с искалеченными солдатами без остановки катился все дальше и дальше от фронтовых дорог. Хоть повозочные жаловались, просили остановиться, дать передохнуть лошадям, но «начальство» не соглашалось ни под каким видом. До рассвета кровь из носа, а нужно быть на станции. Фашистские бомбардировщики могут обрушиться на санитарный поезд и превратить его в щепки, как уже бывало не раз. Надо спешить.

Вдоль длинного обоза то и дело проносился всадник и подгонял повозочных, чтобы не отставали, гнали быстрее.

Кони и люди выбились из сил, но двигались без передышки.

Ночную тишину, царившую вокруг, время от времени прерывали стоны раненых и возгласы повозочных, обрушившихся на своих усталых лошадок, чтобы не отставали. И лишь тогда, когда на горизонте едва забрезжил рассвет, обоз остановился неподалеку от разбитой, растерзанной бомбами и снарядами железнодорожной станции, где не оставалось и следа от пристанционных построек; только тут и там беспорядочно громоздились горы щебня, кирпича, изуродованные рельсы, остовы сожженных вагонов. В отдаленном тупике, возле жалкого остатка бывшего леса, исковерканного войной, притаился длинный санитарный поезд с красными крестами, которые можно было увидеть за километр; возле вагонов хлопотали люди в белых халатах, что-то торопливо грузили, разговаривая вполголоса.

Два паровоза в голове эшелона тяжело пыхтели, извергая из своих закопченных труб облака черного дыма. Машинисты поторапливали медиков, с тревогой посматривая на светлеющее небо.

– Скорее, скорее, сестрички… Слышите? Кажись, гудит…

Подводы подъезжали впритык к вагонам, и санитары, сестры и врачи суетились с носилками вокруг подвод, поднимали раненых в вагоны, устраивая их поудобнее на застланных одеялами полках.

Джулька тоскливым взглядом, стоя в сторонке, чтобы не мешать санитарам с носилками, тревожно следила за «своими ранеными», глядя, как их бережно вносят в вагон.

Дядя Леонтий попробовал было самостоятельно взобраться на высокую ступеньку, но не смог, и к нему подбежали две сестры и помогли подняться.

– Потерпи маленько, батя… Поможем тебе…

Джулька бросилась вслед за ним, намереваясь забраться в вагон, но пожилая грузноватая врачиха в белом халате и высоком колпаке, увидев собаку, грубо прогнала ее.

Джулька взглянула на женщину недобрым взглядом – мол, в другое время она показала бы ей, как грубить. Но что, бедная, могла поделать, когда женщина стояла не одна и именно к ней, к этой женщине, в вагон внесли Джулькиных друзей?

Покрутившись немного, она отскочила в сторонку в полной растерянности, глядя на вагон, на злую женщину, которая то и дело на кого-то сердито покрикивала, махая руками. Джулька смотрела на нее молящими глазами, бегала взад и вперед вдоль вагона, металась, подпрыгивала, пытаясь заглянуть в окошко, в котором показались ее друзья. Она стала истошно лаять, визжать-, может, и они ее увидят, не так все они, как дядя Леонтий. Но как на грех не смотрели в ее сторону.

Джулька снова подкралась к дверям вагона, может, ей все же удастся вскочить туда, но вот толстая женщина ее увидела и снова сердито прогнала.

Джулька еще никогда не выглядела такой несчастной и беспомощной, как теперь. Она готова была броситься на эту сердитую женщину и показать, на что способна. Но в это время к дверям подошли две санитарки и заговорили о чем-то с женщиной, не обращая, однако, на Джульку никакого внимания.

Тем временем погрузка подходила к концу, и поезд вот-вот должен тронуться с места. Раздался протяжный гудок паровоза. Все, кто сопровождал вагоны, вскочили на высокие ступеньки, взялись за тяжелые поручни. Подводы, которые привезли раненых, быстро понеслись обратно в сторону леса, и станция опустела.

Все уже были на своих местах, только одна Джулька стояла беззащитная и несчастная в стороне от вагона, глядя на озабоченных женщин, загородивших вход в тамбур.

Вот-вот поезд тронется, захлопнутся двери вагона. И тут Джулька увидела в окне дядю Леонтия. Опершись на костыли, он направился к дверям просить сестер, чтобы пустили собаку. Джулька стала подпрыгивать возле самих ступенек, выть, лаять, просить, но толстая докторша была неумолима. Видимо, и дядя Леонтий не мог ее упросить. Еще минута – и женщина захлопнет двери, и тогда все пойдет прахом.

Послышался громкий лязг буферов, поезд покатил по рельсам. И тут произошло такое, чего никак ни сестры, ни врачи не ожидали. Джулька собралась с последними силами, бросилась за удаляющимся поездом и, разбежавшись, ловко, одним прыжком вскочила в вагон, сбив с ног и женщину, и санитарок, которые с перепугу подняли дикий визг.

Джулька, запыхавшись, уставшая, пронеслась по коридору, оглядывая раненых, в поисках друзей и, найдя их, забилась под нижнюю полку, где лежал и стонал Шика Маргулис. Джулька вытянулась на полу, затаилась, чтоб никто ее не увидел.

Почувствовав, что Джулька едет с ними, что лежит внизу под полкой, ребята обрадовались, однако не подавали вида, что Джулька с ними. Чего доброго, сердитая докторша прогонит ее.

Поезд, набирая скорость, мчался с невиданной быстротой. Светлело, и надо было чем поскорее преодолеть опасный участок, чтобы вражеские самолеты не обрушились на состав.

Перед глазами мелькали исковерканные телеграфные столбы, опутанные паутиной рваной проволоки, разбитые полустанки, будки стрелочников, водонапорные башни.

На каждом шагу все еще чувствовалось близкое дыхание войны, невиданной битвы, которая на какое-то время притихла, но могла в любую минуту вспыхнуть с новой силой.

Огромный госпиталь на колесах, который мчался, словно сто чертей его подгоняли, вошел в свою обычную колею.

Начался обход врачей. Они ходили из одного купе в другое, подсаживаясь к каждому больному, щупая его, выстукивая, перебинтовывая, помогая, чем можно было в этих необычных условиях.

Шика Маргулис и Васо беспокоились, что врач – эта полная женщина с крашеными волосами, которые выбивались из-под высокого белого колпака, – задержалась возле них дольше, чем у остальных, боясь, чтобы Джулька чего доброго в этот момент не вздумала высунуться из своего укрытия или залаять и испортить все дело. Сочтя, что женщина их обижает, Джулька может броситься на доктора, и тогда ее наверняка вышвырнут в два счета.

Но Джулька молча лежала в своем углу, притаилась еще больше, почти не дышала, не подавала признаков жизни, зная, что с этой женщиной шутки плохи.

Только к полудню, когда все успокоилось в вагоне и раненые уснули сном праведников, прерываемым стонами и выкриками в бреду, Джулька осторожненько высунулась на свет божий и стала будить своих спящих друзей.

Сколько они ни напрягали память, никак не могли вспомнить, откуда она взялась, как не могли сразу, спросонья, понять, где сами находятся и почему под ними стучат колеса.

Дядя Леонтий слез кое-как с полки, накормил и напоил Джульку, погладил ее, приласкал, прижал к себе, сказал несколько слов и кивнул, чтобы на всякий случай ушла в свое убежище, никому не бросалась в глаза. Не ровен час, могут найтись недоброжелатели и выбросить ее из вагона.

Джулька сразу поняла намек доброго человека и, когда поела и утолила жажду, повиляла хвостом, облизала руки сибиряка и снова забилась на свое место. Там она пролежала до утра. Тихонько, чтоб никто не заметил, выползла, съела оставленную ей в мисочке еду, выпила воды и, незаметно сделав в дальнем углу свое дело, снова ушла на покой.

А время шло быстро.

Долго оставаться незамеченной становилось невозможно. Крашеная женщина-доктор довольно часто приходила к своим пациентам, присаживалась на край полки, беседовала тихонько, давала лекарства и уходила к соседям.

В один из таких осмотров, когда она негромко разговаривала с дядей Леонтием, Джульке ни с того ни с сего захотелось лизнуть ей ногу, и доктор с перепугу вскрикнула, подскочив до потолка.

– Боже мой, что это еще за нечистая сила?! Убрать ее! – закричала женщина, увидав под полкой Джульку. – Я же просила…

– Доктор, извините, конечно, капитан медслужбы, – отозвался дядя Леонтий, – но это не собака, а чудо. Умница, наша любимица.

Джулька выползла, поднялась на задние лапы и подпрыгнула к солдату, тихо залаяла, закружилась и положила передние лапы на плечи Леонтия. Доктор развела руками. Страх, который охватил ее, куда-то улетучился, и на ее полном румяном лице вспыхнула удивленная улыбка – прежняя злость куда-то исчезла, и после недолгой паузы, оглядывая необычное создание, доктор воскликнула:

– Какая прелесть! В самом деле красавица! Она не кусается?

– Что вы! Не кусается, товарищ военврач, простите, капитан медицинской службы, – с волнением отозвался Шика Маргулис, опасаясь, что она все же прикажет выбросить Джульку. – Это необычная собака. Если б вы видели, что она вытворяла там, в бою! Красота! Это наш настоящий друг, каких мало!

– Вы бы, доктор, посмотрели, как Джулька бросалась на фашистов, как рвала их! Гляньте, какие клыки у нее. Это редчайшей породы собака.

– Да, да, наш Профессор сказал, что такие экземпляры встречаются очень редко. Это отпрыск тех псов, с которыми Тургенев ходил на охоту.

– Постойте, постойте… – уставилась она на ребят. – При чем тут Тургенев? Что за профессор?

– Ну этот наш пулеметчик Саша Филькин. Студент. Мы его прозвали Профессором. Чудесный парень. Душа человек. Два дня тому назад он тоже был тяжело ранен и его отправили в госпиталь вместе со старшиной Михасем. Может, слыхали?

Тут женщина уже совсем растерялась, запутавшись в именах: Профессор, Саша Филькин, Михась…

И глядя на своих возбужденных пациентов, не понимая, к чему они все это ей объясняют, сказала:

– Рокоссовский, Жуков, Конев, Горбатов, Василевский – о них я слышала, а вот уж извините, дорогие, Михась, Саша Филькин и кто-то там еще – не слыхала по своей отсталости… – съязвила она.

– Но честное слово, доктор, – вмешался Васо Доладзе, – редкая собака. Мы не шутим… Шика ее на манеж собирается потащить. В цирк с клоуном…

– Все это хорошо и мило, но скажите мне, как можно везти в санитарном поезде, где столько раненых, где такая теснота, собаку, пусть она даже будет из своры самого Льва Николаевича Толстого? Наше начальство увидит здесь эту, как ее, Джульку, и мне будет большая неприятность. Придется с ней распрощаться, хотя жаль…

– Товарищ докторша, – вмешался дядя Леонтий, – не обижайте. Пусть Джулька едет с нами. Это наша общая просьба. Прибудем на место и что-то придумаем. Уважьте, пусть остается с нами.

Увидев молящие глаза старого солдата, доктор пожала плечами, не представляя себе, как быть. Все-таки жаль было выбросить посреди поля это славное животное, но с другой стороны…

Она растерялась. Не хотелось причинять еще больше горечи и боли этим измученным людям, но также понимала, что, если начальство обнаружит собаку в вагоне, без неприятностей не обойтись.

В купе вошли две сестры, принесли в ведрах суп, кашу, хлеб, чтобы накормить людей.

Девчонки, увидев Джульку, завизжали от страха и чуть было не уронили свою тяжелую ношу – ведра с супом – замерли, боясь двинуться с места, но, увидав, как доктор гладит собаку по красивой длинной шерсти, немного успокоились и занялись своим делом.

Наполнив полные миски раненым, они достали помятую алюминиевую миску и налили также супу с мясом четвероногому пассажиру.

Джулька обрадовалась и, не заставляя себя долго просить, принялась за еду.

Она ела быстро, аппетитно, все еще с опаской посматривая на пухлую докторшу, словно понимала, что от этой женщины, которая, правда, несколько подобрела к ней, зависит ее судьба.

Джулька чувствовала, что опасность миновала, ее не вышвырнут из вагона, и уже не возражала, когда санитарки стали ее гладить.

А тем временем в купе набилось народу из ходячих раненых, сестер. Все смотрели с восхищением и интересом на эту красавицу, громко расхваливая ее на все лады.

Постепенно стали привыкать к четвероногому пассажиру и уже не шарахались от нее, как раньше, гладили и ласкали, щедро угощали. И она с благодарностью принимала еду из рук окружающих.

Когда поезд останавливался на большой станции, сестры и ходячие раненые выводили Джульку на прогулку, но она не отходила далеко от своего вагона, не задерживалась на свежем воздухе, опасаясь, что поезд может уйти, она отстанет от него и снова очутится между небом и землей.

Джулька почти на каждой остановке соскакивала с поезда; побегав немного, отряхнувшись, подышав свежим воздухом и проделав свои немудреные дела, тут же вскакивала обратно, подбегала к своим друзьям, терлась у их ног, лизала длинным языком их руки, щеки, ластилась к ним, а то и вовсе подбиралась под их одеяла и притворялась спящей.

Вскоре Джулька в вагоне обрела много друзей, к ней быстро привыкли, щедро кормили и поили, делились с ней своими скромными пайками. Она веселила и забавляла сестер, врачей, раненых, и это доставляло людям немало радости, а радость, как известно, помогает лечению.

Она стала неотъемлемой частью этого длинного движущегося санитарного поезда, который быстро двигался на восток страны.

Понятно было отныне одно: для Джульки, кажется, опасность миновала. Теперь ее уже никто не прогонит. Это безмерно радовало Шику Маргулиса, Васо Доладзе и дядю 7\.еонтия, которые больше всего беспокоились о своей спутнице. Намного легче стало оттого, что им уже нечего было беспокоиться и волноваться за ее судьбу.