Наш приход (Переводчик неизвестен (1852))

VII. НАШЪ БЛИЖАЙШІЙ СОСѢДЪ

Гуляя по улицѣ, мы съ особеннымъ удовольствіемъ и не разъ углублялись въ размышленія о характерѣ, образѣ жизни и занятіяхъ ея обитателей; и, надобно замѣтить, ничто такъ не помогало вамъ въ пріобрѣтеніи матеріяловъ для нашихъ размышленій, какъ скобки уличныхъ дверей.[1] Наблюденія надъ различными выраженіями человѣческаго лица доставляютъ прекрасное и интересное занятіе; но случалось ли вамъ замѣчать, что въ физіономіи скобокъ уличныхъ дверей бываетъ что-то особенно характеристическое, по которому наблюдатель можетъ дѣлать самыя вѣрныя заключенія? Если намъ приходится посѣтить человѣка въ первый разъ, то мы съ особеннымъ вниманіемъ и любопытствомъ стараемся разсмотрѣть черты или, такъ сказать, выраженіе уличной скобы, потому что, сколько намъ извѣстно, между человѣкомъ и его уличной скобкой непремѣнно существуютъ, въ большей иди меньшей степени, сходство и сочувствіе.

Напримѣръ, и теперь еще существуетъ родъ скобы, которая въ прежнее время была въ большомъ употребленіи. Это — огромная, круглая скоба съ изображеніемъ веселой львиной морды, кротко улыбающейся вамъ, въ то время, какъ вы, въ ожиданіи. когда откроется дверь, поправляете ваши виски или обдергиваете воротнички вашей рубашки. Мы никогда не видѣли подобной скобки на дверяхъ скупого человѣка; напротивъ, судя по опыту, она заранѣе говорила вамъ о гостепріимствѣ хозяина и о лишней бутылкѣ вина послѣ обѣда.

Ни одинъ еще смертный не видалъ такой скобы на дверяхъ стряпчаго или биржевого маклера. Эти люди покровительствуютъ львиной мордѣ совсѣмъ другого рода, — массивной, жадной, съ безсмысленнымъ, свирѣпымъ выраженіемъ. Эту скобу можно назвать начальницей всѣхъ скобокъ и большою фавориткой людей самолюбивыхъ и жестокосердыхъ.

А то бываютъ еще маленькія египетскія скобки, съ длиннымъ, тонкимъ лицомъ, со вздернутымъ кверху носомъ и чрезвычайно острымъ подбородкомъ. Эта скоба въ большомъ почетѣ у людей оффиціяльныхъ, которыхъ можно узнать по платью свѣтло-каштановаго цвѣта и накрахмаленному галстуху, и маленькихъ, тщедушныхъ людей, которые бываютъ совершенно довольны своимъ собственнымъ мнѣніемъ, и которые приписываютъ себѣ черезчуръ много достоинства.

Въ теченіе трехъ послѣднихъ лѣтъ мы приведены были въ крайнее затрудненіе введеніемъ скобокъ новаго рода. На нихъ вовсе не изображалось лица: онѣ состояли изъ вѣнка, повѣшаннаго на маленькую ручку или на обрѣзокъ колонны. Впрочемъ, небольшой трудъ съ нашей стороны и вниманіе помогли намъ преодолѣть это затрудненіе и примирить новую систему съ нашей любимой теоріей. Вы непремѣнно найдете эту скобу на дверяхъ холодныхъ и формальныуъ людей, которые всегда спросятъ васъ: "почему вы не приходите къ намъ?", но никогда не скажутъ: пожалуста приходите къ намъ,

Каждому извѣстно, что мѣдная скоба весьма обыкновенна на загородныхъ виллахъ и обширныхъ пансіонахъ. Упомянувъ объ этомъ родѣ скобы, мы исчислили изъ нихъ всѣ главныя, достойныя замѣчанія и обращающія на себя вниманіе.

Нѣкоторые френологи утверждаютъ, что дрожаніе или колебаніе человѣческаго мозга при различныхъ страстяхъ производитъ соотвѣтствующее развитіе въ образованіи черепа. Почему же и вамъ не допустить въ нашей теоріи, что всякое измѣненіе въ характерѣ человѣка непремѣнно произведетъ очевидное дѣйствіе на наружность его уличной скобы? Мы предполагаемъ это на томъ основаніи, что въ подобныхъ случаяхъ магнетизмъ, который неизбѣжно существуетъ между человѣкомъ и его уличной скобой, непремѣнно заставитъ того человѣка оставить прежнее мѣсто своего жительства и искать скобу, которая согласовалась бы съ его измѣнившимися чувствами, если вы когда нибудь узнаете, что человѣкъ перемѣнилъ мѣсто своего жительства безъ всякой основательной на то причины, то повѣрьте, что хотя онъ и самъ не знаетъ, но это происходитъ собственно отъ его несогласія съ уличной скобой. Правда, теорія эта совершенно новая, но мы рѣшаемся пустить ее въ свѣтъ: согласитесь, что она не лишена своей основательности, какъ и тысячи другихъ испытанныхъ истинъ.

Питая эти чувства по предмету уличныхъ скобокъ, легко можно вообразить, съ какимъ изумленіемъ увидѣли мы совершенное устраненіе скобы съ дверей дома сосѣдняго съ нашимъ и замѣтили, что эту скобу замѣнили колокольчикомъ. Мы никакъ не ожидали подобнаго несчастія. Мысль, что кто нибудь можетъ существовать безъ уличной скобы, казалась намъ до такой степени странною и неосновательною, что она ни на минуту не должна бы поселяться въ нашемъ воображеніи.

Съ грустью въ душѣ, мы удалились отъ этого мѣста и направили наши шаги къ Итонскому сквэру, на которомъ только что кончились постройки новыхъ зданій. Но каково было наше изумленіе и негодованіе, когда мы увидѣли, что колокольчики быстро дѣлались главнымъ правиломъ, а уличныя скобы — исключеніемъ! Наша теорія была поражена неожиданнымъ ударомъ. Мы поспѣшили домой и, воображая, что въ сдѣланныхъ нами во время прогулки открытіяхъ предвидѣлось совершенное уничтоженіе нашей теоріи, рѣшились съ того же дня обратить вниманіе уже не на уличныя скобы, но на нашихъ ближайшихъ сосѣдей. Домъ, прилегавшій къ нашему съ лѣвой стороны, былъ пустъ, а потому мы могли совершенно свободно дѣлать свои наблюденія надъ сосѣдями съ правой стороны.

Домъ безъ уличной скобы принадлежалъ биржевому писцу. Въ окнѣ нижняго этажа былъ выставленъ билетъ, на которомъ красивымъ почеркомъ объявлялось, что "здѣсь отдается въ наемъ квартира для холостого джентльмена."

Это былъ чистенькій, но вмѣстѣ съ тѣмъ угрюмый домикъ, на сторонѣ улицы, лишенной въ теченіе большей части дня солнечныхъ лучей, съ новыми узкими половиками въ коридорѣ и новымъ неширокимъ коврикомъ на лѣстницѣ, доходившимъ до перваго этажа; шпалеры были новенькія, краска — новенькая, мебель — также новенькая; какъ шпалеры, такъ краска и мебель ясно говорили объ ограниченныхъ средствахъ владѣтеля дома. Въ гостиной былъ разостланъ красный съ черными пятнами коверъ; тамъ же стояло нѣсколько крашеныхъ стульевъ и круглый на одной ножкѣ столъ. Въ маленькомъ буфетѣ красовались розовая раковина, чайный подносъ и чайный ларчикъ; еще нѣсколько раковинъ надъ каминомъ и три павлиныя пера, распущенныя надъ этими раковинами, дополняли украшеніе гостиной.

Эта комната предназначалась въ обладаніе холостому джентльмену въ теченіе дня, а небольшая задняя комнатка въ томъ же этажѣ — въ теченіе ночи.

Билетикъ недолго любовался улицей: высокій, здоровый, съ веселымъ лицомъ джентльменъ отъ двадцати-пяти до тридцати лѣтъ отъ роду замѣтилъ его и явился кандидатомъ на жительство съ нашимъ сосѣдомъ. Условія съ обѣихъ сторонъ заключены были въ самое короткое время; мы говоримъ это потому, что билетикъ вслѣдъ за первымъ визитомъ холостого джентльмена исчезъ съ своего мѣста. Спустя два дня джентльменъ переѣхалъ на новую квартиру и далъ намъ возможность узнать его покороче.

Съ самого начала онъ имѣлъ особенное расположеніе просиживать до трехъ и до четырехъ часовъ утра, пить виски и курить сигары; потомъ онъ приглашалъ къ себѣ друзей, которые обыкновенно приходили въ десять часовъ и начинали чувствовать себя вполнѣ счастливыми въ часы, которымъ наименованіе дано самое коротенькое. Они выражали свое счастіе пѣніемъ пѣсенъ съ припѣвомъ, и припѣвъ этотъ совершался общими силами всей компаніи самымъ изступленнымъ образомъ, къ величайшей досадѣ сосѣдей и крайнему безпокойству другого холостого джентльмена надъ головой перваго.

Конечно, это было очень дурно, тѣмъ болѣе, что удовольствія холостого джентльмена случались на недѣлѣ три раза; но это еще не все. Когда веселая бесѣда прекращалась, то собесѣдники, вмѣсто того, чтобъ спокойно итти по улицѣ, какъ это водится между порядочными людьми, забавляли себя страшнымъ шумомъ и подражаніемъ крикамъ испуганныхъ женщинъ. А однажды ночью краснолицый джентльменъ въ бѣлой шляпѣ сильно постучался въ дверь стараго джентльмена, слывшаго въ нашемъ приходѣ подъ названіемъ "напудреннаго парика", и когда "напудренный парикъ", вообразивъ съ испуга, сто съ которой нибудь изъ его замужнихъ дочерей случилось несчастіе, опрометью бросился внизъ и послѣ долгихъ поворотовъ ключа открылъ уличную дверь, краснолицый джентльменъ въ бѣлой шляпѣ выразилъ сожалѣніе за безпокойство, которое онъ надѣлалъ, и потомъ попросилъ у старика, какъ особенной милости, стаканъ холодной ключевой воды и шиллингъ въ долгъ на извощика. "Напудренный парикъ" съ величайшимъ гнѣвомъ хлопнулъ за собою дверь, поднялся наверхъ и вылилъ изъ окна на дерзкаго цѣлую кружку воды. Это обстоятельство послужило поводомъ къ страшной суматохѣ по всей улицѣ.

Шутка за шутку. Иногда и самая обыкновенная глупость можетъ обратиться въ прекрасную шутку, если только вы съумѣете удачно выказать ея смѣшную сторону; но народонаселенію нашей улицы было не до шутокъ: для него въ этомъ ночномъ происшествіи ничего не было смѣшного. Слѣдствіемъ этого было то, что ближайшій сосѣдъ нашъ обязанъ былъ сказать холостому джентльмену, что если подобныя пирушки будутъ продолжаться, то онъ принужденъ будетъ отказать ему въ квартирѣ. Холостой джентльменъ принялъ это предостереженіе съ величайшимъ равнодушіемъ и на будущее время обѣщалъ проводить свои вечера въ кофейномъ домѣ. Это обѣщаніе послужило къ общему удовольствію и подавало надежды на водвореніе въ нашей улицѣ спокойствія.

Наступившая ночь миновала благополучно, и всѣ были въ восторгѣ отъ такой перемѣны; но зато на слѣдующую ночь прежній шумъ и безпорядокъ возобновились съ удвоеннымъ одушевленіемъ. Вслѣдствіе этого, нашъ ближавщій сосѣдъ сдѣлалъ холостому джентльмену (который во всѣхъ другихъ отношеніяхъ былъ прекрасный жилецъ) предложеніе очистить квартиру. Холостой джентльменъ исполнилъ приказаніе и началъ принимать и угощать своихъ друзей на другой квартирѣ.

Новый квартирантъ былъ человѣкъ вовсе не имѣвшій сходства съ холостымъ джентльменомъ. Онъ былъ высокій, худощавый, молодой джентльменъ, съ обиліемъ каштановыхъ волосъ, съ рыжеватыми бакенбардами и слегка пробившвимися усами. Онъ носилъ сюртукъ узорчата-вышитый снурками, свѣтло-сѣрые брюки, лайковыя перчатки, и вообще имѣлъ строгую наружность. Но какое у него привлекательное обращеніе, какой плѣнительный разговоръ! и какой долженъ быть у него серьёзный характеръ! Когда онъ въ первый разъ явился осмотрѣть квартиру, то съ величайшей подробностью распросилъ, можно-ли ему расчитывать на лишнее мѣсто въ приходской церкви, спросилъ списокъ благотворительныхъ заведеніи въ нашемъ приходѣ, затѣмъ, чтобы подать свою лепту тому изъ этихъ заведеній, которое, по его мнѣнію, окажется заслуживающимъ поощренія.

Нашъ ближайшій сосѣдъ былъ теперь, совершенно счастливъ. Наконецъ~то онъ пріобрѣлъ себѣ жильца по своему вкусу и желанію — солиднаго, благонравнаго человѣка, который ненавидитъ увеселенія и любитъ уединеніе. Съ легкимъ сердцемъ и покойнымъ духомъ онъ снялъ съ окна билетикъ и уже заранѣе рисовалъ въ своемъ воображеніи длинный рядъ мирныхъ воскресныхъ дней, въ который онъ и его жилецъ будутъ мѣняться взаимными услугами и воскресными газетами.

Наконецъ солидный мужчина прибылъ, а его имущество ожидалось изъ деревни на другое утро. Онъ занялъ у нашего ближайшаго сосѣда чистую рубашку и очень рано удалился на покой, убѣдительно прося, чтобы его не тревожили раньше десяти часовъ: онъ чувствовалъ ужасную усталость.

На другое утро аккуратно въ десять часовъ нашъ ближайшій сосѣдъ постучался въ дверь новаго жильца, но не получилъ отвѣта. Онъ снова постучался и снова не было отвѣта. Это обстоятельство встревожило сосѣда, и онъ выломалъ замокъ. Но можете представить себѣ его изумленіе: солидный мужчина исчезъ таинственнымъ образомъ, и вмѣстѣ съ нимъ исчезли рубашка нашего сосѣда, его серебряная ложка и его постельное бѣлье. Не знаемъ хорошенько, это ли обстоятельство, или безпорядочная жизнь прежняго жильца совершенно охладили желаніе нашего сосѣда отдавать квартиру холостымъ джентльменамъ; намъ извѣстно только то, что билетикъ, появившійся въ окнѣ, объявлялъ, что въ домѣ отдаются въ наемъ меблированныя комнаты, не ограничивая, кому именно онѣ отдаются. И этотъ билетъ также скоро исчезъ съ окна, какъ и его предшественники. Новые жильцы сначала привлекли наше вниманіе, а впослѣдствіи пробудили въ насъ участіе.

Это были: юноша лѣтъ осьмнадцати или девятнадцати, и его мать, лэди около пятидесяти лѣтъ. Мать и сынъ носили глубокій трауръ. Они были бѣдны, — очень бѣдны, такъ что единственными средствами къ ихъ существованію служили незначительныя деньги, которыя юноша получалъ за переписку бумагъ и за переводы для книгопродавцевъ.

Они переѣхали изъ провинціи и поселились въ Лондонѣ, частію потому, что этотъ городъ представлялъ юношѣ болѣе случаевъ къ занятію, а частію, можетъ быть, по весьма натуральному желанію удалиться отъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ они жили при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ, и гдѣ нищета ихъ сдѣлалась извѣстна. Они были горды даже и при измѣнившемся счастіи и не хотѣли обнаруживать передъ чужими людьми своихъ нуждъ и лишеній. Какъ горьки были эти лишенія и какъ усердно работалъ юноша, чтобъ избѣгнуть ихъ, было извѣстно однимъ только имъ. Ночь за ночью, въ два, въ три, въ четыре часа послѣ полуночи, случалось намъ слышать трескъ скуднаго огня въ каминѣ или глухой, полуподавленный кашель; съ каждымъ днемъ мы ясно видѣли, что природа озаряла печальное лицо юноши тѣмъ неземнымъ свѣтомъ, который служитъ вѣрнымъ предвѣстникомъ неизлечимаго недуга.

Побуждаемые болѣе высшимъ чувствомъ, нежели простымъ любопытствомъ, мы постарались сначала познакомиться, а потомъ войти въ тѣсную дружбу съ бѣдными жильцами нашего ближайшаго сосѣда. Мрачныя опасенія наши осуществлялись: юноша быстро угасалъ. Въ теченіе большей части зимы, всей весны и лѣта труды его не прекращались. Бѣдная мать также трудилась; но всѣ ея пріобрѣтенія состояли въ нѣсколькихъ шиллингахъ. которыя она получала въ большіе промежутки.

Юноша трудился безпрерывно. Иногда онъ изнемогалъ и отъ недуга и отъ трудовъ, во никогда не произносилъ ни жалобы, ни ропота.

Однажды, въ прекрасный осенній вечеръ, мы, по обыкновенію, отправились навѣстить нашего больного. Въ послѣдніе два дни слабый остатокъ силъ его быстро исчезалъ, и онъ лежалъ теперь на софѣ, любуясь въ открытое окно картиной заходящаго солнца. Его мать читала библію для него. При нашемъ приходѣ она закрыла ее и встала съ мѣста, чтобы встрѣтить васъ.

— Я говорила Вильгельму, сказала она: — что намъ непремѣнно нужно отправиться куда нибудь въ деревню, чтобы онъ могъ тамъ поправиться. Вѣдь вы знаете, что онъ не такъ боленъ: онъ только ослабъ, особенно въ послѣднее время, когда онъ такъ много трудился.

Бѣдная мать! слезы, которыя заструились сквозь пальцы ея, когда она отвернулась въ сторону, какъ будто затѣмъ, чтобъ поправить свои траурный чепчикъ, слишкомъ ясно говорили, какъ тщетно старалась она обмануть себя.

Мы сѣли въ изголовьи больного, не сказавъ ни слова на замѣчанія матери, потому что видѣли, что дыханіе жизни быстро покидало юный образъ, который лежалъ передъ нами. Съ каждымъ дыханіемъ біеніе сердца юноши становилось слабѣе и слабѣе.

Юный страдалецъ положилъ свою руку въ нашу, схватилъ другой рукой руку матери, быстро привлекъ ее къ себѣ и жарко поцаловалъ ея щеку. Наступила пауза, — тяжкая, мучительная пауза. Юноша откинулся на изголовье и устремилъ на мать долгій пристальный взглядъ,

— Вильямъ, Вильямъ! тихо произнесла мать послѣ долгаго молчанія: — не гляди на меня такъ пристально; скажи мнѣ что нибудь, Вильямъ.

Юноша только улыбнулся; но спустя минуту черты лица его снова приняли тотъ же самый холодный торжественный видъ.

— Вильямъ, мой милый Вильямъ! привстань, мои другъ; не гляди на меня такъ серьёзно, ради Бога, не гляди! О, Боже мой! что я стану дѣлать! вскричала мать, судорожно сжимая себѣ руки, подъ вліяніемъ сердечной тоски. — Мой милый, мой безцѣнный сынъ! о, онъ умираетъ!

Юноша съ величайшимъ усиліемъ приподнялся и сложилъ руки на грудь.

— Маменька! дорогая моя! похороните меня гдѣ нибудь въ открытыхъ поляхъ, — вездѣ, только не въ этихъ страшныхъ улицахъ. Мнѣ бы хотѣлось лежать тамъ, гдѣ вамъ можно будетъ видѣть мою могилку; но, ради Бога, не въ этихъ тѣсныхъ многолюдныхъ улицахъ: онѣ убили меня…. Поцалуйте меня еще разъ…. обнимите меня….

Юноша снова упалъ на изголовье, — и странное выраженіе приняли черты его лица: въ нихъ не отражалось ни скорби, ни страданій, но какая-то невыразимая неподвижность въ каждой линіи, въ каждомъ мускулѣ.

Юноша былъ мертвъ.