Наш Современник, 2001 № 08

Н.Черкашин • На полярных морях (Наш современник N8 2001)

Николай Черкашин

НА ПОЛЯРНЫХ МОРЯХ

КРЕЩЕНЬЕ ПРИНЯЛи ПОДО ЛЬДОМ

Атомный подводный крейсер стратегического назначения “Томск” шел под тяжелыми паковыми льдами с Кольского полуострова на Камчатку. Когда-то командирам за такие переходы давали Золотые Звезды Героев. Ныне подобные рейсы стали обычным для подводников-северян делом. И все же...

И все же этот поход был уникальным в своем роде. Впервые на борту атомного подводного ракетоносца шел священник — епископ Камчатский владыка Игнатий. Ни один пастырь на планете не добирался к своей пастве столь необычным, многотрудным и опасным путем. Однако это была его добрая воля, которая получила благословение Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Разумеется, речь шла не о способе транспортировки владыки к новому месту службы — в Петропавловск-на-Камчатке. Предполагалось, что святой отец будет окормлять в походе моряков-атомоходчиков, на долю которых выпадают сверхстрессовые перегрузки. Можно считать, что на российском атомном флоте это был смелый эксперимент в духовной сфере подводников.

Итак, в одной из кают жилого отсека обосновался митрофорный член экипажа. Он был именно членом экипажа — не пассажиром, ибо, во-первых, пассажиров на подводных лодках не бывает, а во-вторых, владыка, благо что позволял относительно молодой для его сана возраст, прошел весь положенный курс предпоходовой подготовки подводника наравне со всеми матросами, мичманами, офицерами. А это значит, что пришлось и из башни учебного бассейна всплывать, и из трубы торпедного аппарата выходить, и легководолазное снаряжение освоить, и все типы индивидуальных средств защиты не только изучить, но и применять в зависимости от той или иной аварийной ситуации. Когда до выхода в море оставалось несколько дней, епископа постиг приступ хронической язвы желудка. Отказаться от похода?

Владыка Игнатий не отказался. Три дня он провел в посте и молитве, пока не обрел силы для нелегкой своей миссии.

И вот над рубкой атомарины надолго сомкнулись многометровые арктические льды. Все шло, как обычно: вахта сменяла вахту, а на прокладочном столике штурмана крестик светоотметчика медленно переползал один меридиан за другим — с запада на восток. В положенное время священник благословлял трапезы в кают-компании, вел беседы с матросами, принимал всех, у кого была необходимость покаяться, открыть и очистить свою душу...

Командир вдруг помрачнел: эхоледомер показывал над лодкой многометровый беспросветный панцирь, и эхолот показывал под килем близкий грунт. Подводная лодка вошла в один из подводных желобов центральной Арктики. И пространство между ледяной “крышей” и скалистым “полом” все время сужалось. Один Бог знал, что там впереди... А если ледяная перемычка? Уже не развернуться — слишком тесно. И специальные противоледные торпеды, предназначенные для пробивки полыньи, не помогут — любой взрыв в “ледяном пенале” шарахнет мощным гидродинамическим ударом по самой лодке. Остается только одно — идти навстречу неизвестности.

Восемь моряков на российском крейсере попросили окрестить их, пока это еще возможно. Владыка Игнатий стал готовиться к совершению таинства, забыв про все беды, которые поджидали корабль по курсу. Вместо купели командир разрешил использовать маленький бассейн, что в зоне отдыха при сауне. Наверное, это был самый необычный обряд крещения за всю историю христианства — под водой и подо льдами в соседстве с ядерным реактором и баллистическими ракетами. И окунались новокрещенные воистину в ледяную купель: воду в бассейн трюмные напустили прямо из-за борта — с глубины в двести метров, а там температура не превышала полутора градусов тепла.

По счастью, все обошлось, и атомарина благополучно вышла из “пенала”, всплыла в назначенной точке и пришла в родную гавань. Там, в гарнизонном храме города Вилючинска, перестроенном из бывшего продсклада и освященном в честь Всехвального Апостола Андрея Первозванного, владыка Игнатий совершил благодарственный молебен по случаю успешного завершения нелегкого похода. Кстати, царские врата в этом скромном храме завешены синекрестным Андреевским флагом — точно таким же, какой развевался и над водой, и подо льдами на атомном крейсере.

Итак, уникальное духовное деяние свершилось. Кто же он, первый подводный святитель?

В миру владыку Игнатия звали Сергеем Геннадьевичем Пологрудовым. Родом из Иркутска. На свет Божий явился вместе с первыми отечественными атомоходами — в 1956 году. После школы и физического факультета Иркутского же университета два года служил в армии командиром взвода противотанковых управляемых реактивных снарядов. Лейтенант запаса Пологрудов вернулся в родной город и стал инженером Сибирского энергетического института. Потом ушел заведовать лабораторией в Институт хирургии. Когда же и как вступил он на пастырскую стезю? Об этом он рассказывает сам:

— Во мне постоянно шел какой-то внутренний поиск. Я интересовался музыкой, живописью, литературой, но в них меня больше интересовала духовная сторона, нежели практическая. Сейчас я понимаю, что это были поиски Бога, хотя и неосознанные. И когда я встретился с Владыкой Хризостомом, который тогда управлял нашей епархией, я уже понял, что Православие — это то, что мне нужно, чего я искал. Когда Владыку перевели в Литву, я взял на работе отпуск, поехал к нему и провел три месяца в монастыре. Тогда я окончательно убедился в том, что нахожусь на правильном пути. Вернулся в Иркутск, уволился и навсегда приехал в монастырь.

Эти простые и искренние слова подкреплены восемью годами жизни в Виленском Свято-Духовом монастыре. Его нарекли новым именем — Игнатий.

— Первая духовная книга, которую я получил, была книга святителя Игнатия Брянчанинова. Он и стал моим заочным духовным наставником, — говорит владыка. — И я попросил дать мне в монашестве имя моего небесного покровителя.

Бывший физик, офицер, инженер выбрал для себя отнюдь не самый простой и легкий путь в жизни: после восьми лет послушания — а это столько, сколько он в мирской жизни учился, служил и работал, — он стал готовиться к переходу в самый строгий монастырь России: в Валаамский. Но судьба сделала неожиданный поворот — Святейший Патриарх Московский и всея Руси предложил иноку Игнатию занять кафедру Петропавловской и Камчатской епархии, оставшуюся вакантной после кончины прежнего архипастыря.

— Честно говоря, это не очень влекло меня, — признавался владыка Игнатий. — И тогда я просто написал письмо своему старцу в Печерский монастырь Иоанну Крестьянкину. Он меня благословил положиться на волю Патриарха... В итоге в марте 1998 года меня рукоположили во епископа Камчатки.

И вот подводный поход, более того — подледный. Испытание плоти и духа...

— В своем напутственном слове, — рассказывает владыка, — Главнокомандующий ВМФ России адмирал флота Куроедов, в частности, сказал: “Я хотел бы, чтобы Ваша каюта была всегда открыта, чтобы каждый матрос, каждый мой сын мог придти и открыть Вам душу...”

Это благое пожелание, милостью Божией, осуществилось. Часы духовного просвещения выявили всеобщий интерес к вопросам веры и духовности. К истории Православной Церкви, ее обрядам и таинствам, к мастерству иконописи, жизнеописаниям святых. У подводников возникала потребность поразмышлять, посоветоваться, как наладить семейные отношения, решить личные проблемы, преобразовать жизнь в Отечестве. Конечно же, времени, выделенного для занятий в кают-компании, на эти цели было мало. Поэтому моряки меня приглашали к себе на вахту. И там, неторопливо и искренне, продолжались наши беседы. Командир, Сергей Васильевич, позволил мне беспрепятственно передвигаться по кораблю и посещать вахтенных и дежурных.

— Какие службы приходилось вам совершать под водой?

— Каждый день я в своей каюте служил молебен о благополучии воинов, собирающихся на ратный подвиг. Иногда один, а иногда с некоторыми членами экипажа. А когда восемь человек изъявили желание покреститься, я огласил их.

— Кажется, это очень древний обряд ?

— Да. К сожалению, он теперь проводится одновременно с крещением. Оглашение — значит наставление в основах веры. Прежде ему уделялось особое внимание. Ибо тот, кто хочет стать христианином, должен иметь ясные понятия о вере, Церкви и Боге. По промыслу Божьему, наше оглашение продолжалось две недели. Две недели лодка находилась подо льдами. Жизнь шла своим чередом, были отменены все посторонние занятия, в том числе и наши. Этого требовали правила безопасности. Однако, воспользовавшись правом свободного передвижения, я посещал оглашенных в каютах и на вахтах. Эти дни даром не прошли. Моряки изучали молитвы, знакомились с основами вероучения.

А потом начали готовиться ко крещению. Состоялось оно 19 сентября. В бассейн подводной лодки налили холодной забортной воды, и все 8 человек приняли водное крещение. 21 сентября, в день Рождества Божией Матери, впервые на подводной лодке, в подводном положении была совершена Божественная Литургия. Причем вот что примечательно. Перед литургией необходимо три дня говеть, то есть проводить время в посте и молитве. А пища в рационе — почти вся скоромная, направленная на поддержание сил физических. И тем не менее тот, кто решил причаститься, три дня вкушал лишь хлеб и воду.

Некоторые моряки настолько заинтересовались вероучением, что за несколько недель изучили церковно-славянский язык. Что очень пригодилось на литургии. Один из мичманов пономарил, другой читал антифоны и Апостол. Кок испек просфоры. Не сразу они у него получились, но в конце концов все удалось как надо. Присутствовали на Богослужении многие. Их молитва была настолько сосредоточенна и глубока, что я почти физически ощущал ее. И это несмотря на то, что у нас не было певчих, диакона. И обстановка мало напоминала храм.

Я работал в тесном содружестве с помощником командира по воспитательной работе — капитаном 2-го ранга Анатолием Борисовичем Тюрбеевым. Если мне нужны были те или иные матросы для проведения служб, он договаривался с командирами об их подмене. А подменить человека при жестком сменном распорядке, повторю, очень непросто. На второй день плавания мы с Анатолием Борисовичем прошли по кораблю, предлагая желающим совершить таинство крещения. Анатолий Борисович Тюрбеев обеспечивал и показ видеофильмов по внутренней телевизионной системе. Причем выбирал для этого самое удобное время, когда большая часть экипажа могла их смотреть.

Должен сказать, знакомство с Православием заронило зерно в души многих. Когда я дал почитать Библию контр-адмиралу Илье Николаевичу Козлову, думал, что для него это будет утомительно. Однако Илья Николаевич прочел священную книгу дважды и стал даже перечитывать третий раз. Более того: он сочинил стихотворение о нашем переходе и использовал в нем церковные понятия, а кроме того, начал создавать поэму об Иисусе Христе и даже стал писать икону Божией Матери... Командир одной из боевых частей вспоминал впоследствии: “3ахожу я на главный командный пункт и вижу: епископ читает инструкцию по борьбе за живучесть корабля, а командир дивизии — Библию”. И добавил с улыбкой: “Жаль, фотоаппарата поблизости не было”.

Покровительство Божие было очевидным. И оно способствовало безопасности нашего пути. Например, мы благополучно и быстро миновали два желоба — наиболее опасных участка пути, — когда расстояние между лодкой и льдом было совсем небольшим. Всякий раз, когда по учебной тревоге я прибывал на главный командный пункт, то старался наблюдать по приборам состояние льда на поверхности. Это можно было видеть по устройствам “Арфа”, “НОК-1”, “Север”. Полыньи встречались крайне редко. И в случаях опасности лодка имела не много шансов всплыть на поверхность.

Многие моряки узнали, что дома, в Рыбачьем, открыт храм в честь Андрея Первозванного. Однако после похода в храм никто не пришел. Я было подумал о том, что все труды были напрасны. Но Его Святейшество нисколько не сомневался, что такой опыт духовной работы с военными непременно получит дальнейшее развитие. Об этом, в частности, и говорится в его послании: “...Вы семя посадили. Когда оно взойдет, только Бог знает. А результаты будут”.

Они есть. И выразились прежде всего в том, что у людей возникла потребность в духовном общении, которого они в силу известных обстоятельств последние десятилетия были лишены. Вскоре после возвращения из Западной Лицы мне позвонил командир одной из боевых частей подводной лодки “Томск” и попросил о встрече. Он поделился проблемой нравственного порядка, попросил совета. А потом был звонок от капитана 2-го ранга Тюрбеева. Он попросил побеседовать с новобранцами. Несколько офицеров обратились с просьбой обвенчать их. Время от времени, бывая в Петропавловске, в храм святителя Николая Чудотворца заходят члены экипажа, а один из матросов, уехав домой, пишет письма, испрашивая духовных советов. Есть подводник, из числа старших офицеров, который стал церковным человеком. Женился, обвенчался, ведет православный образ жизни, посещает церковь.

Полагаю, что начала восстанавливаться та крепкая — духовная связь, что возникла между Церковью и Флотом с момента его основания. Связь Православия с защитниками Отечества. Вдумайтесь в смысл предпоследнего слова. В корне у него “щит”. Истинная вера христианская и военные — это и есть тот щит, который прикроет Россию от всех бед и напастей.

ПОТАЁННЫЙ ПРАЗДНИК РОССИИ

Из писательского блокнота

Вот и сформирован образ подводного флота России — катастрофа. “Комсомолец”, “Курск”... Неважно, что трагедии этих кораблей разнесены по времени на десять с лишним лет, неважно, что за эти немилосердные годы наши подводники уходили от своих причалов в глубины арктического океана, обошли его весь по периметру ледовой кромки... Об этом и многих других достижениях старательно умалчивали. Но уж когда пришла беда, сделали из нее всемирное телевизионное шоу. Разве что гибель принцессы Дианы собрала такую зрительскую аудиторию.

Одним из самых главных событий в жизни ВМФ России в последний год двадцатого века был 30-летний юбилей Третьей флотилии атомных подводных лодок. Об этом празднике Россия так и не узнала, хотя причастна к нему пятьюстами своими городами и доброй тысячью сел. Поначалу думалось — оно и лучше: устал народ от всяких юбилейных “...летий”. Теперь жалею, что не было там ни телевидения, ни прессы. А зря. О том, что отмечали и кто отмечал в городе-гавани Гаджиево, должен знать каждый. Впрочем, далеко не каждый знает, в какой части нашей все еще необъятной карты искать этот заполярный городок. Да и переименовывался он в целях секретности аж целых четыре раза: Ягельный, он же Мурманск-130, он же Скалистый, он же Гаджиево. Там, на самом севере Кольского полуострова — чуть выше 69-й параллели, — поближе к выходу в открытое море вот уже 30 лет стоит флотилия атомных подводных лодок стратегического назначения. О ней бы, о ее кораблях и моряках впору песни складывать, а не вот так, скороговоркой выпаливать самое главное:

— она, гаджиевская флотилия, родоначальница наших стратегических ядерных сил морского базирования,

— двести лет (в общей сложности) провели под водой на боевом патрулировании ее атомарины,

— шесть раз гаджиевцы покоряли Северный полюс, ходили во все океаны планеты, не раз наведывались по делам боевой службы за экватор, за мыс Горн и в пролив Дрейка...

— каждый третий Герой на Северном флоте — отсюда, с гаджиевской флотилии.

Она родилась не на пустом месте. Еще в 1916 году в Екатерининскую гавань Кольского залива была переброшена первая русская боевая подводная лодка “Дельфин”. Затем на флотилию Северного Ледовитого океана пришла из Италии подводная лодка “Святой Георгий”. Официальный день рождения Третьей флотилии — 14 декабря 1969 года. Но за тринадцать лет до того в бухту Ягельная пришли дизельные субмарины под командованием подводного аса минувшей войны Героя Советского Союза Николая Лунина, того самого легендарного Лунина, который атаковал один из лучших линкоров фашистской Германии “Тирпиц”. Его бригада, “отселенная” из Полярного в Ягельную пустынь, очень скоро переросла в дивизию ракетных подводных лодок, та — в эскадру, составившую в конце концов боевое ядро флотилии. Существование нового объединения началось с рекорда: в сентябре 1969 года ушел на немыслимую для того времени глубину в 400 метров подводный ракетоносец К-207 под командованием капитана 1-го ранга Эдуарда Ковалева. Это было экспериментальное глубоководное погружение с негарантированным всплытием. Они всплыли. А чуть позже второй рекорд: ракетный крейсер стратегического назначения К-140 (командир капитан 2-го ранга Юрий Бекетов) впервые в мире выполнил восьмиракетный залп. Потом капитан 2-го ранга Сергей Егоров “улучшит” его еще на восемь ракет — выпустит их в небо, как автоматную очередь, одну за другой.

И все последующие годы этот знак качества и риска “впервые в мире” будет сопутствовать многим ратным делам гаджиевцев.

Я никогда не видел сразу столько н а с т о я щ и х мужчин — ледовых командиров, арктических первопроходцев, ракетных снайперов, подводных рекордсменов, людей немыслимого риска и такой же немереной отваги. Они собрались здесь по “большому сбору” своего потаенного праздника со всей страны — цвет и соль стратегического флота России. Золото орденов и широких погон не затмевало серебро их седин. Каждый — легенда, но легенда, увы, грифованная: дела того — “для служебного пользования”, а подвиг этого и вовсе — “совершенно секретен”. Но даже то, что можно о них рассказать, учащает биение сердца. Контр-адмирал Александр Берзин. Когда он не был адмиралом, а носил на погонах всего лишь две звезды кавторанга, он совершил то, что не снилось и Жюлю Верну: он обошел на своем подводном крейсере ледяной купол планеты по всему периметру Арктики, форсировав мелководное Чукотское море по желобу Геральда. Порой его атомоход влезал в такую теснину между льдом и грунтом, что под килем и над рубкой оставались лишь благожеланные “семь футов”. Он с честью проделал небывалую арктическую “кругосветку”. Но Золотую Звезду Героя России получил лишь недавно — за то, что завершил дело, начатое Георгием Седовым: водрузил синекрестный Андреевский флаг во льдах Северного полюса. Это произошло в июле 1994 года — стратегический подводный крейсер К-18 (командир капитан 1-го ранга Юрий Юрченко, старший на борту контр-адмирал Александр Берзин) всплыл в самой недоступной точке планеты с целым ракетодромом за боевой рубкой...

Потом отсюда — с макушки земного шара — гаджиевцы первыми в мире (отнюдь не от любви к рекордам) освоят запуск баллистических ракет. Начало этому нелегкому умению положил капитан 1-го ранга А. Афанасьев еще в 1972 году на своей “аннушке”, как называют на флотилии подводные крейсеры проекта 667А.

Здесь, в глухоманных лапландских бухтах, где еще стояли по берегам каменные идолы лопарей — сейды, осваивалась самая сложная в истории цивилизации машинерия: атомоходные подводные ракетодромы. Именно сюда, в Гаджиево, приехал к первопроходцам гидрокосмоса первый космонавт планеты. Именно здесь, на борту К-149, Юрий Гагарин честно признался: “Ваши корабли посложнее космических!” Несколько раньше бог ракетной техники Сергей Королев произнес еще одну знаменательную фразу. Ему предложили создать ракету для подводного старта. Он сказал: “Ракета под водой — это абсурд. Но именно поэтому я возьмусь сделать это”.

И сделал... Знал бы Королев, что однажды, стартовав именно из-под воды, лодочные ракеты будут не только покрывать межконтинентальные расстояния, но и запускать в космос искусственные спутники Земли. Впервые это блестяще осуществил экипаж гаджиевского подводного крейсера К-407 под командованием капитана 1-го ранга Александра Моисеева. 7 июля 1998 года в истории освоения космического пространства моряки-гаджиевцы открыли новую страницу: из глубин Баренцева моря на околоземную орбиту штатной корабельной ракетой был выведен искусственный спутник Земли. В апогее он удалялся на 829 километров. Это был самый мирный “выстрел” военного корабля — 10-килограммовый агрегат германского производства “Тубсат-Н” обеспечивал со своей орбиты мобильную наземную связь, исследовал магнитные аномалии, вел подсчет численности северных оленей.

Не угрожал миру и запуск “почтовой ракеты” с борта подводного крейсера “Рязань” под командованием капитана 1-го ранга В. Баженова. Всего за 20 минут баллистическая ракета, чья головная часть была набита письмами, значками, конвертами со спецгашением, перебросила “посылку” за 9 тысяч километров — от берегов Лапландии к вулканам Камчатки. Гаджиевскую атомарину тут же внесли в Книгу рекордов Гиннесса как первооткрывательницу самой быстрой в мире ракетной почты.

“Да, мы умеем воевать, — с полным правом могут сказать о себе командиры подводных ракетоносцев, — но не хотим, чтобы опять обрушивались ракетные “томагавки” на головы сербов и иранцев, арабов и афганцев... И если российские города еще не слышали ракетного воя, если российская армия еще может громить банды на своей территории без особой оглядки на натовских генералов, то только потому, что здесь на последнем — арктическом — рубеже России стоит в постоянной готовности подводная флотилия стратегических ракетоносцев. Их командиры научились не только укрываться под толщей паковых льдов, но и наносить ответные удары из л ю б о й точки Арктики, стрелять ракетами из-подо льда. И это не факирский трюк, а хорошо отработанный боевой прием. Первым его освоил еще в 1982 году экипаж капитана 2-го ранга В. Патрушева, который торпедами взорвал ледяной панцирь над лодкой, та всплыла в полынье и выпустила баллистические ракеты в заданный район. С тем и вошла К-92 в историю отечественного флота.

И вот они собрались все вместе, покинув на время мостики и центральные посты, штабные кабинеты и московские квартиры.

Здесь не кичились марками своих “мерседесов” (да и не было их у них), здесь гордились проектами своих кораблей — “азами”, “букашками”, БДРами и БДРМами... Здесь не хвастали курортами на экзотических островах. И Канары, и Гавайи они в лучшем случае видели разве что в свои командирские перископы. Но они бывали там, где бывали только они — в самых жутких и мрачных уголках гидрокосмоса. Они лавировали под ледяными клыками паковых льдов и зависали в Бермудском треугольнике близ коварного подводного вулкана Якутат, они пробирались по желобу Геральда сквозь мелководье Чукотского моря и кружили над километровыми безднами Великого океана, они проламывали рубками лед на Северном полюсе и огибали под водой “кладбище кораблей” — мыс Доброй Надежды...

И самое главное: все эти мореходные подвиги были подчинены стратегическим задачам обороны СССР. В той необъявленной, но реальной “холодной войне”, которая с особым накалом разгорелась в 80-е годы, гаджиевская флотилия была козырной картой. Именно она позволила парировать угрозу нашей стране после размещения в Европе американских “першингов”. Когда дуэльный барьер в термоядерной войне был сокращен пентагоновскими стратегами до шести минут подлетного времени, гаджиевские подводные ракетоносцы заняли свои позиции у восточных берегов США, сведя на нет выигрыш НАТО в первом залпе. Чего это стоило, знают только подводники. Некоторые командиры уходили на боевую службу в Атлантику по три раза в год. Командир К-140 Александр Козлов перенес в море обширный инфаркт, но корабль не покинул. В груди капитана 1-го ранга Юрия Бакалдина бьется четырежды шунтированное сердце — память о том отчаянном подводном противостоянии. Резанула по сердцу капитана 1-го ранга Игоря Британова гибель родного корабля в Саргассовом море...

Они исчисляли жизнь не по годам, а по “автономкам” и жизненное пространство свое измеряли не квадратными метрами, а ходовыми милями... Они запускали ракеты из глубин океана в бездну космоса. Это они довершили то, что начал и не успел великомученик Арктики Георгий Седов: водрузили Андреевский флаг на Северном полюсе. Это они оправдали надежду Ломоносова: “Северный океан есть пространное поле, где усугубиться может российская слава, соединенная с беспримерной пользой...”

Гаджиевскую флотилию, как, впрочем, и весь Северный флот, спасли от погрома “гарвардских мальчиков” российские города. Точно так же, как в старину принимали они на постой и прокорм русские полки, берут они и сейчас на свой кошт экипажи подводных и надводных крейсеров. Потому и соседствуют у одних причалов “Вологда” и “Владикавказ”, “Орел” и “Оренбург”, “Карелия” и “Тула”, “Тверь” и “Верхотурье”... Эта новая география России начертана на бортах и рубках ее кораблей. Шефы? Не то слово! Это спасатели. Это други.

Не знаю, сколько бы продержался флот на сечке да мороженой картошке. Казенный паек матроса скуден, как сиротская миска. Но с Урала и Поволжья, с Южной России и с Северного Кавказа, с Черноземья и Нечерноземья идут на Кольский полуостров автофургоны, набитые овощами и крупами, сахаром и консервами, соленьями, яблоками... Как в годы войны, горожане становой России шлют своим подопечным экипажам полушубки и рукавицы, доски для ремонта казарм и краску для ободравшихся кораблей, книги и баяны, табак и конфеты, зубную пасту и почтовые конверты... Шлют своих песенников и сами к землякам наведываются, ибо, слава Богу, большинство наших губернаторов разделяют убеждение Петра Столыпина, что “не настолько Россия обнищала, чтобы отказаться от своих морей”, ибо памятны им и слова Екатерины Великой — “если флот наш истратится, то и все наши дела в упадок придут”.

И еще были ветераны. Седые адмиралы и каперанги, которые одним видом своим возвращали замусоленному собесом и пионервожатыми слову “ветеран” его первородный суровый ореол. То была старая гвардия молодого — атомного — флота. Сразу четверо бывших командующих флотилией стали в ряд со своим нынешним преемником вице-адмиралом Сергеем Симоненко: адмиралы Иван Литвинов и Вячеслав Попов, вице-адмиралы Лев Матушкин и Юрий Сухачев... Жаль, не смог присоединиться к ним Адмирал Флота Владимир Чернавин — последний Главком ВМФ СССР и первый Главнокомандующий Военно-Морским Флотом России. Он тоже “родом” из Гаджиево...

За свои подвиги, рекорды, свершения они расплачивались порой жизнями: сжигали легкие в парах ракетного окислителя и корчились в муках кессонной болезни, умирали, хватанув смертельную дозу “жестких гамм” или надышавшись угарного газа, застывали в ледяной воде и заживо сгорали в объемных пожарах... Они знали смерть. Но знавали они и великую любовь. Сюда, на край земли, которая так и называлась — Крайний Север, приезжали с ними самые красивые и самые верные женщины: они пытали свое семейное счастье во мраке полярных ночей под разгульные вои клейменых ветров, в безденежье, в безвестье исчезнувших под океанскими льдами мужей. А те писали им письма и песни: “И вас разбудят наши якоря!..”

Никогда не вернутся с “холодной войны” подводные лодки С-80, К-8, К-219, уходившие в океан от гаджиевских причалов... За них и был третий тост: “За тех, кто в море!”