Наш Современник, 2002 № 01

В.Казарин • Центр и русская провинция (Взгляд из Крыма) (Наш современник N1 2002)

Владимир Казарин

Центр и русская Провинция

Взгляд из Крыма

Чтобы подчеркнуть важность заявленной мною в заголовке проблемы, я сразу сформулирую тезис, который должен стать итогом раздумий на заданную тему: неправильное, исказившееся за последние десятилетия существования СССР понимание (в теории и на практике) проблемы Центра и Провинции, Столицы и Окраины стало одной из причин крушения нашей Родины.

Связь Центра и Провинции в последней трети XX века начала вырождаться, стала односторонней, а в результате не выиграл никто: слабым стал Центр (не сумевший в итоге справиться с ситуацией на местах, так как он ее просто не знал, продолжая жить в своем выдуманном “столичном” мире), бессильной стала Провинция (утратившая чувство собственного значения, важности, незаменимости, “самостоянья”, говоря словами Пушкина). А такая Провинция никогда не выдвинет Минина и Пожарского и не спасет Центр в трудный для него час.

В основе наших самых больших неудач в XX веке сплошь и рядом — страх перед Центром, нежелание брать на себя ответственность, безропотная готовность выполнить любое, самое безумное распоряжение, полученное сверху.

Возьмем для сравнения две войны, которые прокатились когда-то по земле нашего полуострова: Крымскую войну середины XIX века и Великую Отечественную войну середины века ХХ-го. И в той и в другой войне одинаково хорошо проявили себя солдаты, матросы, офицерский состав. И образы этих героев (от матроса Кошки до советских матросов, остановивших немецкие танки ценой своей жизни у Верхнесадового) живы в памяти народа по сей день.

Обратимся теперь к именам генералов и адмиралов, руководивших сражениями на крымской земле. Мы обнаружим, что Отечественная война XIX века выдвинула плеяду военачальников, в которой одно имя ярче другого, и эти имена вот уже 150 лет хранит благодарная память народа: П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, В. И. Истомин, В. И. Васильчиков, Э. И. Тотлебен, К. Р. Семякин, Д. Е. Остен-Сакен, С. А. Хрулев и многие-многие другие.

И это не случайно. В этих полководцах было очень ярко выражено личностное начало, самостоятельность, готовность брать на себя всю ответственность за принимаемые решения, повседневная забота о воинах, высокое понимание кодекса офицерской чести.

Вспомним блестящую операцию по спасению армии и гражданского населения города, которую осуществили в ночь с 27 на 28 августа 1855 года генералы В. И. Васильчиков и А. Е. Бухмеер. С помощью специально спроектированного понтонного моста они обеспечили эвакуацию на северную сторону почти 38000 севастопольцев. При этом начальник штаба гарнизона В. И. Васильчиков, как отмечает его биограф П. М. Ляшук, принял на себя всю ответственность за эту трудную и рискованную операцию, так как главнокомандующий кн. М. Д. Горчаков не пожелал подписать диспозицию, опасаясь последствий в случае неудачи. В 7 часов вечера В. И. Васильчиков прибыл к плавучему мосту через Севастопольскую бухту и не покидал своего поста всю ночь, решая на месте возникавшие вопросы. Он оставил город и прошел по мосту в числе последних.

По итогам сражений на крымской земле в Отечественной войне XX века мы тоже можем назвать множество блестящих имен адмиралов и генералов: Ф. С. Октябрьский, Ф. И. Толбухин, Н. А. Остряков, А. В. Мокроусов...

Но одновременно приходится констатировать, что, изучая историю этой войны, мы будем достаточно часто сталкиваться с нежеланием некоторых высших должностных лиц брать на себя всю полноту личной ответственности за свои действия, со страхом высказать свое мнение по поводу явных губительных последствий того или иного приказа.

Как известно, в период обороны Севастополя Ставка запретила разрабатывать планы эвакуации войск. Приказ был неукоснительно выполнен. В результате, по данным севастопольского историка Г. И. Ванеева, после эвакуации командования на мысе Херсонес осталось 78 230 воинов, большая часть которых погибла в фашистском плену.

Несомненны мужество и героизм гарнизона Аджимушкайских каменоломен, который предпочел смерть плену, но кто ответит за то, что войска остались на Керченском полуострове, а не были своевременно эвакуированы на Тамань?

Стереотип поведения, основанный на беспрекословном подчинении Провинции Центру во всем, вырабатывался в годы жесткого правления И. В. Сталина, когда абсолютизация государственной дисциплины была в значительной степени оправдана суровой эпохой. Но время шло, уже и генералиссимуса не стало, а требование абсолютной, почти военной дисциплины в мирное время и в мирных делах осталось. При этом парадокс заключается в том, что именно при “вожде народов” за крупными фигурами признавалось право на самостоятельность, которое, правда, нужно было отстаивать в нелегкой борьбе. Вспомним непростые биографии К. К. Рокоссовского, А. Н. Туполева, С. П. Королева и других. Вспомним конструктора М. И. Кошкина, который, нарушив прямой запрет вышестоящего начальства, вывел из заводских ворот созданный им танк Т-34 и своим ходом отправился на смотр военной техники в Москву. В результате этого непослушания мы встретили 1941 год с лучшим танком в мире.

Н. С. Хрущев кладет начало практике руководства, при которой всякий, кто не укладывался в усредненный ранжир, беспощадно изгонялся. Достаточно сравнить трудную, но яркую военную судьбу Г. К. Жукова при И. В. Сталине и пенсионерское существование “маршала Победы” при последующих генеральных секретарях.

Во второй половине XX века верх все очевиднее берет официальная табель о рангах и все меньше становится личностей, все меньше деятелей. Есть карьера, но нет судьбы. Есть место службы, но нет поприща. Шел постоянный кадровый отсев: строптивых — обуздывали, непокорных — увольняли, ярких — отодвигали на задний план. На поверхности оставались дисциплинированные и безынициативные. Исключения, разумеется, были (в их числе, несомненно, легендарный первый секретарь Крымского обкома партии Н. К. Кириченко), но они своей единичностью только подтверждали правило. Не случайно, например, самыми малоизвестными военными оказались в последние годы наши министры обороны, имена которых большинству людей, в лучшем случае, ни о чем не говорили.

Именно в силу указанных обстоятельств армия, весомого слова которой всю перестройку ждал народ, так этого слова и не сказала. “Прославленные” генералы последних лет СССР (Руцкой, Лебедь, Громов) оказались на поверку обыкновенными чиновниками, которые, как показали последующие события, искали не судьбы, а карьеры.

Страна, выстроенная по чиновному ранжиру, отученная от общественной инициативы, на все ожидающая приказа сверху, стала легкой добычей жуликов от перестройки. Просто оторопь берет от того, с какой легкостью вымуштрованный в повиновении госаппарат, обладавший колоссальным потенциалом сопротивления, был парализован бездеятельностью верхушки и с равнодушием стороннего наблюдателя смотрел на крушение одной из величайших в истории империй — СССР.

Да, мы — наследники великой истории. Но, к сожалению, мы вспоминаем о ней, начинаем ею гордиться и пытаемся чему-то у нее учиться лишь в периоды тяжких испытаний. Так, например, только в годы Великой Отечественной войны были учреждены ордена, носящие имена наших великих полководцев — Александра Невского, Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова, Богдана Хмельницкого. Жаль, что нам нужно каждый раз дойти до кризисной черты, чтобы вернуть себе историческую память. Сегодняшний день — тому новое подтверждение.

Имена адмиралов Черноморского флота всегда ярко вспыхивали в кризисные моменты в истории страны. Например, в период Революции и Гражданской войны (тот же адмирал А. В. Колчак, при всей противоречивости его фигуры). В последний период мы всё чаще имели на должностях высокопоставленных военных чиновников, но не вождей, не сынов Отечества. И только новейшая трагедия Черноморского флота на исходе XX столетия стала опять рождать не просто адмиралов, но лидеров, имена которых с уважением произносила вся страна: Игорь Касатонов, Эдуард Балтин.

В отличие от нас, наши предки умели оставаться самими собой не только в грозные периоды тяжких испытаний.

Как богат и полон самой разнообразной жизни XIX век в Крыму!

Вспомним, кто сопровождал, кто встречал и провожал, кто беседовал, кто осенял Раевских и Пушкина в их путешествии по Крыму. Какая блестящая и многоликая плеяда людей! В Керчи — это археолог, основоположник первого в России археологического музея П. Дюбрюкс и капитан-лейтенант, будущий известный адмирал Н. Ю. Патаниоти, в Феодосии — бывший градоначальник, автор ряда серьезных книг о Кавказе и Крыме С. М. Броневский и действующий градоначальник, будущий Таврический гражданский губернатор Н. И. Перовский, в морском плаванье на корвете “Або” — капитан корабля, будущий адмирал И. П. Дмитриев, в Гурзуфе — сенатор, бывший Таврический губернатор А. М. Бороздин, в Георгиевском монастыре — знаменитый митрополит Хрисанф, в Симферополе — профессор Ф. А. Дессер, врач Ф. К. Мильгаузен, губернатор А. Н. Баранов и многие другие.

Наследие XIX века питает нас своими живительными соками во всех сферах бытия до сих пор.

Если обратимся к живописи (хотя точно так же можно было бы выбрать музыку и архитектуру, предпринимательство и науку, театр и виноделие), тотчас вспомнится плеяда художников, в которой особо блещет имя И. К. Айвазовского, а рядом с ним и после него — В. Суренянц, М. А. Волошин-художник, а потом К. Богаевский, Н. С. Самокиш, Н. Барсамов и, наконец, уже в наше время в ряду многих ярких — заслуженно знаменитые Ф. З. Захаров, В. Д. Бернадский, В. П. Цветкова, Я. А. Басов. Этот перечень имен можно пополнить применительно к любому периоду.

Да, традиция, слава Богу, не умерла, но чью персональную галерею, сопоставимую с галереей И. К. Айвазовского, мы создали, чтобы оставить в наследство своим потомкам? По-моему, ничью. Мало того, мы даже не открыли в Крыму коллективной галереи — Музея современного искусства, и после смерти наших художников их собрания “тают” и утрачиваются как единое целое, в лучшем случае оседая в музеях на Западе, которые скупают живопись наших мастеров буквально за гроши.

XIX век, оставляя нам свое наследство, оставил в том числе города, которые были наполнены памятью выдающихся современников. Вспомним хотя бы, что улица Киевская в Симферополе до революции называлась Мильгаузеновская в память о знаменитом крымском враче пушкинской поры Ф. К. Мильгаузене.

XIX век пропитывает окружающий мир прославляемыми им героями. Достойные граждане отмечались не только званиями и должностями, но и именованием места: Мекензиевы горы, Малахов курган, Петровские скалы в Симферополе, Долгоруковская яйла в долине Салгира, Боткинская тропа в Ялте, курган Патаниоти в окрестностях Керчи...

Мы, в отличие от них, перестали наполнять мир памятью своего бытия. Мы стали пропитывать его столичной идеологемой, одной для всех регионов. Например, улицы у нас назывались преимущественно именами из общесоюзного пантеона: Пушкина, Гоголя, Маркса, Ленина, Гагарина. Но если задуматься, то это не результат заботы о прошлом и желания увековечить имена этих действительно замечательных людей. Тиражирование таких названий улиц по всей стране, по большому счету, проявление не любви, а казенного равнодушия (в Симферополе имя Ленина носят сразу улица, бульвар и площадь), а также гипертрофированного централизма. Сверху нам всем как бы сказали: “Будем помнить и любить вот этих”. Все это обескровливало периферию, стирая ее историческую память, стимулируя ее бесплодность, неверие в свои силы.

В Крымском медицинском институте когда-то учился знаменитый ортопед Г. Илизаров. Там же работал и заведовал кафедрой профессор В. Ф. Войно-Ясенецкий (архиепископ Лука). Сравнительно недавно от нас ушли всемирно известные профессора-медики Е. И. Захаров, А. И. Блискунов, К. Д. Тоскин. Имена кого-нибудь из названных мною знаменитых людей увековечены в названиях наших крымских улиц? К сожалению, нет. Мы предпочитаем другие, более “содержательные” названия: Херсонская, Залесская, Балаклавская, Ковыльная. Памятника В. Ф. Войно-Ясенецкий удостоился как архиепископ, а не как выдающийся медик. Поблагодарим за это нашего митрополита и Православную Церковь, которая, в отличие от нас, не забывает своих иерархов.

Мы не культивируем в регионах память о своих выдающихся современниках. Мы не подаем пример уважения к малой родине подрастающему поколению, которое тем самым лишается важного стимула для своей самореализации (ведь память о человеке, гордость за выдающегося соотечественника — это протекция созревающему таланту и в то же время это знак того, что люди собираются на этой земле жить всегда, что они никуда не собираются уезжать, не исповедуют философию чеховских трех сестер: “В Москву! в Москву! в Москву!”).

Потому-то у нас часто неуютно и неприбранно в городах и весях, что мы живем всё как будто временно, всё как бы в ожидании, что скоро куда-то уедем, в какой-то настоящий город, где начнется настоящая жизнь. А всё, что сейчас, здесь и вокруг, — это зал ожидания, общежитие, временная (пусть даже и затянувшаяся) остановка.

Отсутствие общественного признания, публичного интереса лишает талант самого главного условия его самореализации — востребованности. Талант в этом случае начинает искать новое место приложения своих сил, что приводит к печально знаменитой “утечке мозгов”. В каждой сфере деятельности мы назовем десятки имен наших современников, которые в разные годы покинули Крым. В результате сегодня впору говорить о том, что древо нашей культуры не только не цветет ярким цветом, а напротив — начинает желтеть. Например, у нас есть Союз писателей (сейчас их даже три), но с отъездом в Москву не поладившего когда-то с начальством замечательного исторического романиста Владислава Бахревского круг маститых писателей, признаваемых и печатаемых далеко за пределами Крыма, сузился: Е. Г. Криштоф, С. К. Славич, А. И. Домбровский... Среди начинающих однозначно крупное имя даже трудно и найти (многие молодые также подались в столицу или в иные большие города). В результате и В. А. Бахревский в Москве растворился среди многих знаменитостей, и Крым обеднел.

Старая Провинция питала своими соками не только коренных обитателей, но, будучи яркой и богатой, давала толчок в развитии талантов приезжих. Вспомним ту роль, которую сыграл Крым в судьбе Пушкина (его всероссийская слава началась именно с поэмы “Бахчисарайский фонтан”), В. В. Набокова (именно здесь он окончательно оформился как поэт) или В. И. Вернадского (в Симферополе была написана едва ли не главная книга ученого — “О живом веществе”).

Сам приезд в Крым был тогда не рядовой казенной поездкой, а ярким путешествием, которое дарило новые ощущения. Крым был заполнен культурными и литературными гнездами: мекка русских мыслителей — Мшатка Н. Я. Данилевского, Ялта А. П. Чехова и А. А. Спендиарова, купринская Балаклава, коровинский Гурзуф, имение сестер Герцык в Судаке, волошинский Коктебель, Алушта С. Н. Сергеева-Ценского и И. С. Шмелева, гриновская Феодосия и проч., и проч., и проч.

Литературные и культурные гнезда позднее частью исчезли, частью превратились в Дома творчества, а Дома творчества уже в наше время — в обыкновенные гостиницы. На смену путешествиям пришли заурядные вояжи за экзотикой и стандартным комфортом.

Сейчас у нас есть окраины, но нет Провинций. Сейчас у нас есть многочисленные столицы, но нет Центра. В результате у нас есть “независимые государства”, но нет и в обозримом будущем не может быть Империи.

В государстве-империи история вяжется в единый узел в столице (в Риме, в Константинополе, в Москве), но творится на периферии, в провинции. Для того чтобы могли состояться такие фигуры, как М. Шолохов, Э. Межелайтис, Ч. Айтматов или О. Сулейменов, необходимы эти оба начала. Наличие столицы дает провинциальному бытию систему координат, помогает преодолеть тупики затворничества (в том числе национального). Но реализация общей идеи невозможна без фактуры провинциального бытия, его плоти и крови, его реальности, которую не может дать идеократическая столица. Сосланные в северное Причерноморье Овидий и Пушкин, каждый по-своему, органически претворяли имперскую идею в плоть провинциального опыта.

Здоровый Центр осознает важность развития Провинции, ослабевающий — стремится всячески ее ослабить. Результатом всегда является бунт Провинции против Центра. Он имел место и после октября 1917 года, и после апреля 1985 года.

Оскудение Провинции таит в себе опасность перерождения “провинциальной гордости” в “провинциальное тщеславие”. Нет крупных имен — нет настоящих критериев самооценки. Нет критериев — начинает развиваться мелочная гордыня, а это болезнь заразная, она быстро перебрасывается из Провинции в Центр.

Одним из очевидных признаков этой болезни в масштабах целого государства (особенно новообразованного) всегда являлась страсть к помпезным названиям. Не так давно Киевский университет стал национальным. Но такое звание может быть или результатом общественного признания (и тогда оно оправданно), или результатом бюрократического решения (и тогда оно останется формальным). Гарвард, Кембридж или МГУ таких званий не имеют, но они являются в самом высоком смысле национальными, потому что такой статус за ними признает научная общественность мира. Тот факт, что сегодня, помимо Киевского, еще по меньшей мере пять университетов Украины стали национальными (не говоря уже о полутора десятках других вузов), говорит о том, что мы избрали бюрократический, а не сущностный путь.

О том, что в нашем молодом независимом государстве уже более трех десятков академий наук, которые в лучшем случае заслуживают названия “клуба ученых по интересам”, стыдно и говорить.

Сегодня перед всеми нами стоит задача восстановления самосознания Провинции, что станет реальным шагом к возрождению Центра.