Наш Современник, 2004 № 06

Владимир МОЛЧАНОВ • Дорогие страницы памяти (К столетию В. В. Овечкина) (Наш современник N6 2004)

Владимир МОЛЧАНОВ

ДОРОГИЕ СТРАНИЦЫ ПАМЯТИ

К 100-летию со дня рождения В. В. Овечкина

I

Беспредельна человеческая память. Как непрочитанную книгу, ее можно читать и читать, отыскивая на каждой странице бесценные крупицы событий и фактов минувшего. И если чем неудобна она, книга памяти, так, может быть, только тем, что все хранящееся в ней невозможно оставить полностью в наследство людям. Память — это душа и сердце человека. И с уходом людей из жизни уходят самые яркие, самые главные страницы истории народа, восстановить которые потом уже никто не в силах. Но если бы люди оставляли после себя хотя бы заметки на полях своей жизни — какая это была бы книга!

Трудно даже представить, чего только не повидала на своем веку хохловская учительница Антонина Тихоновна Коптева, которой сегодня уже нет в живых. Ровесница нашего века по рождению, пережила она бурные события кануна Великой Октябрьской социалистической революции. Она свидетельница многолюдных крестьянских митингов на Белгородчине, когда появились первые ленинские декреты. А потом — трудное время гражданской войны, сыпной тиф, который забрал у нее самого близкого человека — маму. Дальше — кропотливая работа на селе по ликвидации безграмотности, коллективизация и, наконец, Великая Отечественная война, в годы которой погиб ее муж.

До самой смерти хранила Антонина Тихоновна в своей памяти не только историю, факты и события минувшего, но и образы людей. А людей она знала самых разных. Со слезами на глазах рассказывала о партизанах-севрюковцах периода гражданской войны Дмитрии Трофимовиче Коптеве, братьях Иване Степановиче и Александре Степановиче Лупандиных, Борисе Павловиче Коптеве, о первом коммунисте села Сергее Павловиче Лупандине.

С особенной теплотой вспоминала она ястребовскую учительницу Екатерину Петровну Мальцеву, бабушку партизана-разведчика, комсомольца Валентина Мальцева, погибшего в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны от руки полицая. Это она смогла в дореволюционном селе всех без исключения обучить грамоте.

Знала Антонина Тихоновна и коммунистов-двадцатипятитысячников, приехавших в Хохлово и Севрюково по заданию партии с ленинградского завода “Красный путиловец”, Воронина и Савельева. Работала она с первым севрюковским председателем колхоза имени Ленина Тимофеем Павловичем Лупандиным. Она же была учительницей Героя Советского Союза летчика Василия Адонкина, совершившего за годы Отечественной войны 363 боевых вылета, во время которых им было сбито 16 вражеских стервятников. Да разве можно рассказать обо всем виденном и пережитом Антониной Тихо­новной!

Как и у каждого человека, были у Коптевой самые волнующие воспоми­нания. Одно из них — о почти двадцатилетней дружбе с талантливым совет­ским писателем Валентином Владимировичем Овечкиным.

1947 год. В это время Антонина Тихоновна уже работала в разрушенном войной селе Хохлово Курской (сейчас Белгородской) области завучем местной семилетки. Трудное это было время, голодное. Коптева понимала: кто же должен всеми силами поддержать морально людей, если не сельская интеллигенция. И она вела общественную работу: участвовала в клубной самодеятельности, помогала организовать работу молоденькой заведующей избой-читальней Насте Минюковой. Часто можно было видеть Коптеву на колхозных полях с вилами в руках — скирдовала солому. Не хватало мужчин (247 человек только из Хохлово не вернулись с войны), а колхоз едва подни­мался из руин. Именно в хохловскую избу-читальню поступило несколько экземпляров повести Валентина Овечкина “С фронтовым приветом”, в которой остро и своевременно поднимались проблемы послевоенной жизни села. Такая книга, естественно, не залеживалась на полках библиотеки, была нарасхват. Тогда у Коптевой появилась мысль: а почему бы не провести читательскую конференцию с обсуждением этой волнующей всех книги?

Три дня до позднего вечера засиживались хохловцы в избе-читальне — шло коллективное чтение повести. А потом все пришли на конференцию. Разговор был бурный, деловой, содержательный. По всему чувствовалось, что проблемы, затронутые писателем, по-настоящему взволновали всех. Через некоторое время в газете “Курская правда” появился подробный отчет журналистки В. Шалыгиной об этой конференции, копия вырезки которого и по сей день хранится в моем архиве. А чуть позже Коптевой пришло письмо из Таганрога:

“Уважаемая Антонина Тихоновна!

Из газеты “Курская правда” узнал, что у вас в селе проходила конферен­ция читателей моей повести “С фронтовым приветом”, и Вы были одним из ее организаторов. Сердечно благодарю Вас за внимание к моей книге и за ее популя­ризацию. Она для того и написана, чтобы ее читали в колхозах.

Посылаю Вам для знакомства и рассказы мои. Прочтите сами, если выберете время, и другим дайте прочитать. Может быть, и они, в какой-то мере, помогут колхозникам обдумать получше свою жизнь.

Буду рад получить от Вас письмо с Вашим мнением о рассказах. Сооб­щите мой адрес и другим читателям, пожелающим, может быть, написать мне о своей жизни, своих наблюдениях над новыми процессами, происхо­дящими в деревне, и свои замечания о моих книжках.

С приветом, В. Овечкин.

7/IV-47. Таганрог”.

На книге “Рассказы”, изданной в 1947 году Ростовским областным книго­из­дательством, присланной вместе с письмом Коптевой, на титульном листе писатель сделал такую надпись:

“Антонине Тихоновне Коптевой — с приветом, от автора.

6/IV-47. Таганрог”.

Так состоялось первое заочное знакомство Коптевой с писателем Валентином Овечкиным.

Жизнь в Хохлово шла своим чередом. Заколосился хлеб — люди готови­лись к уборке урожая. Антонина Тихоновна тоже по возможности помогала колхозу. И вот однажды утром в ее окно постучали:

— Антонина Тихоновна, срочно в сельсовет!

“Наверно, в поле работать”, — подумала Коптева.

Около сельсовета стоял райкомовский “газик”. В помещении Антонина Тихоновна увидела стройного, подтянутого человека в военной гимнастерке.

— Не узнаёшь? — спросил председатель сельсовета Андрей Николаевич Савелов.

Незнакомец с умным и добрым лицом приветливо и несколько застен­чиво улыбался. Вконец растерявшись, Антонина Тихоновна не знала, что и сказать.

— Ведь это же и есть наш Овечкин, писатель, — заметив замешательство Коптевой, поспешил ее выручить Андрей Николаевич.

Овечкин засмеялся. Тогда и Антонина Тихоновна осмелела. Встретились они, как старые добрые друзья. Писатель рассказал Коптевой, что он решил покинуть Таганрог и перебраться в среднюю Россию, в небольшой городок Льгов — “большое степное село”, чтобы поближе познакомиться с колхоз­ными проблемами этого края, жизнью села. Потом Овечкин заторопился. Договорились встретиться вечером.

— В этот день, — рассказывала мне Антонина Тихоновна, — Овечкин побы­вал на колхозном дворе, где по-хозяйски осмотрел помещения для скота, амбары, ток. Потом он поехал на поля. Долго и внимательно осматривал хлебные, свекловичные и кукурузные поля. Уже после председатель колхоза М. П. Пашнев говорил: “Удивительно легко было разговаривать с ним. Будто с заботливым и умным другом, который по-хозяйски все видит, за все болеет душой, хочет помочь, посоветовать”.

А писателю было что посоветовать. Овечкин отлично знал жизнь колхоз­ной деревни. Вот что писал он в письме читателям газеты “Советский боец” в 1954 году: “Колхозную тему я выбрал не случайно, не потому, что она сейчас “в моде”. С колхозами я связал всю свою жизнь. Сам был организа­тором и председателем одной из первых сельскохозяйственных коммун на Дону и работал в ней 6 лет еще до сплошной коллективизации. Затем был на партийной работе на Кубани, в станицах. И когда уже стал литератором, я старался и стараюсь писать так, чтобы мои рассказы и очерки помогали практически в какой-то мере делу укрепления колхозов” .

Именно поэтому Овечкину, как никому другому, легко было найти общий язык с хохловскими крестьянами, которым так понравился писатель, что вечером все до одного, приодевшись, пришли они на встречу с ним в избу-читальню. Далеко за полночь длилась задушевная беседа. Овечкин рассказал собравшимся о себе, поделился с хохловцами творческими планами. А жи-тели, в свою очередь, поведали ему о своем наболевшем и самом сокро­венном. Люди рассказывали о колхозе, о земле, которую любили всей душой.

На следующее утро Овечкин уезжал из Хохлова. Девчата договорились, что завтракать он будет у Ирины Васильевны Минюковой, работавшей в то время заместителем председателя сельского Совета.

— Волновались мы, конечно, — вспоминает Антонина Тихоновна. — С утра пораньше прибрали в хате, создали, как могли, чистоту и уют. На столе — нехитрая крестьянская снедь. И хлебушко, испеченный на капустном листе: хоть небогато, зато от души...

Веселой и непринужденной была прощальная беседа. Валентин Владими­рович делился впечатлениями от поездки, с юмором рассказывал эпизоды из фронтовой жизни. Все хохотали, когда он рассказывал веселую историю, услышанную им еще до войны, когда он был на воинских сборах.

В одной из частей армии, которой командовал Апанасенко, был стар­шина, страшно любивший лошадей. В его обязанность входил уход за ними. Естест­венно, что у кобыл появлялись маленькие жеребята. А по приказу гене­рала жеребят, которые рождались, надо было сразу же убивать и мясо отправ­лять на кухню. Но старшине очень уж жаль было убивать “малышей”, и он, вопреки приказу, тайно оставлял их в части с надеждой сдать в какой-либо колхоз. А чтобы генерал невзначай не увидел жеребят, он выдрессировал их так, что, когда кричал: “А-па-на-сен-ко-о и-де-е-т!” — они бежали в сторону от конюшни. Но случилось так, что генерал приехал в часть не с той стороны, как обычно. Впопыхах старшина дал команду своим питомцам, а те гурьбой ринулись навстречу Апанасенко. Сначала генерал разозлился. А когда узнал, в чем дело, то долго хохотал и приказал, чтобы старшине выдали внеоче­редную порцию водки, и разрешил ему держать жеребят в части до тех пор, пока их можно будет сдать в какой-либо колхоз.

Овечкин уехал, а письма в Хохлово на имя Антонины Тихоновны еще не раз приходили в течение двадцати лет. В свою очередь Коптева приглашала писателя в гости и просила совета, как ей лучше написать свои воспоминания о былом. Вскоре из Курска, где в то время жил Валентин Владимирович, пришел ответ:

“Уважаемая Антонина Тихоновна!

Спасибо за приглашение, но приехать в ближайшее время я не смогу — другие планы, другие маршруты.

Трудно посоветовать Вам, в какой именно форме следует писать задуманные Вами воспоминания. Пишите, как будет писаться, как польется из души. Но старайтесь все же выжимать из накопившегося материала самое главное , чтобы не загрузить воспоминания мелочами.

Когда будет написано все хотя бы вчерне, пришлите мне рукопись, или, возможно, к тому времени я смогу приехать.

Но все равно дельный разговор может состояться только по рукописи, а ее надо прочитать, так что лучше всего будет, если Вы ее мне пришлете. Хотя я рукописей получаю очень много, но все же постараюсь прочитать побыстрее и отвечу Вам, напишу свое мнение.

Вот так давайте и решим.

Передаю Вам дружеский привет.

15/II -57 г. В. Овечкин”.

Но встреча их так и не состоялась, хотя после этого письма Антонина Тихо­новна еще не раз получала письма от писателя, к сожалению, не сохранившиеся. И только на последнее письмо, посланное Коптевой в 1968 году в Ташкент, Овечкин не ответил. В расцвете творческих сил Валентин Владимирович умер. Но Антонина Тихоновна всегда помнила этого удиви­тельного человека и писателя. И как бы продолжая память о нем, она до послед­них дней вела активную переписку с его сыновьями — Валерием и Валентином. Но эта тема требует особого разговора.

II

Интересна судьба еще трех писем, посланных Валентином Овечкиным в пятидесятые годы на Белгородчину Ф. Ф. Березкину. К сожалению, сейчас Федора Федоровича уже нет в живых. А тогда...

В конце сороковых — начале пятидесятых годов Федор Федорович Берез­кин со своим другом Федором Михайловичем Голубевым (покойный писа­тель, жил в Курске) работали и жили в тихом и, как он сам говорил, по-особен­ному уютном и красивом городке Льгове, расположенном на живописном берегу реки Сейм. Туда же в 1948 году переехал жить и В. В. Овечкин, уже известный в то время писатель. Переехал “для более глубокого изучения сель­ской жизни”. А вскоре состоялось их первое знакомство. Было оно необычным.

— Мы, как и Овечкин, были заядлыми охотниками, — вспоминал Федор Федорович. — А охотники уж как-нибудь найдут друг друга, тем более живя в таком маленьком городке.

Как-то, собираясь на охоту, Голубев между прочим сказал Березкину, что с ними на зайцев будет охотиться писатель Овечкин. Было это зимой. Сбор был назначен у Голубева на квартире. Именно там впервые Федор Федорович увидел Овечкина и познакомился с ним. А уж после этого знакомства и охоты ему не раз доводилось ходить с писателем в окрестностях Льгова с ружьем за плечами.

— Помнится, как ранней весной 1950 года проходила наша совместная охота на селезней с подсадными утками, — продолжал свой рассказ Федор Федорович. — Мы приехали в село Большие Угоны, километрах в восем­надцати от Льгова. Там мы встретились с председателем местного сель­совета. Тот, узнав, что с нами писатель Овечкин, стал приглашать всех нас в гости. Мы, как могли, отказывались, но сделать это было не так-то просто. Тогда в разговор вступил Овечкин: “Извините, сейчас мы действительно не можем. Заночуешь у Вас, да еще, чего доброго, по одной-другой пропустишь — и зорьку проспим. Уж лучше сразу давайте переедем на тот берег, в Березники...”.

На другой стороне реки, в заранее подготовленных шалашах, рядом с селом Березники, охотники остановились. Близился рассвет. Сквозь сумерки едва заметно виднелась черная полоска Сейма, по которой редкой вере­ницей проплывали льдины, похожие на маленькие белые островки. Овечкин стоял около своего шалаша и внимательно смотрел на реку. Потом, словно обращаясь к кому-то невидимому, вслух произнес:

— Необычайная картина, как в сказке. Это надо запомнить!

Охота удалась на славу. В те годы на Сейме было очень много уток. А в то утро, казалось, их было вдвое больше обычного. Выстрелы звучали один за другим. Настроение было у всех отличное. Но, пожалуй, азартнее всех охотился Овечкин.

— Надо было видеть, как волновался он при каждом появлении утки, — рассказывал Федор Федорович. — Но стрелял метко. А подстрелив кряжного, ликовал, чуть ли не пускаясь в пляс. После очередного удачного выстрела на какое-то время наступило затишье. И вдруг слышу у шалаша Овечкина — бу-бух! Я — туда: “Ну что, Валентин Владимирович, еще один?” Но в это время, вырвавшись из-за стены ольховника, крупный селезень направился к моей подсадной утке. Я выстрелил и.... промазал. “Эх ты, мазила, — весело сказал Овечкин. — Он твою утку хотел обесчестить, а ты не сумел его наказать!...”.

После этой охоты их знакомство превратилось в настоящую дружбу. А вскоре писатель подарил Березкину свою книгу “Хозяева жизни”, вышедшую в 1950 году в Москве, в издательстве “Советский писатель”, на которой сделал такую надпись:

“Федору Федоровичу Березкину — от автора на память.

29/ХII-51 г. В. Овечкин.

г. Льгов”.

Запомнился Федору Федоровичу еще один из многочисленных охот­ничьих походов, который они совершили с писателем осенью 1952 года. Случи­лось так, что работники Льговской опытной селекционной станции обра­ти­лись к ним с несколько необычной просьбой. Они просили охотников произ­вести отстрел зайцев, которых в ту пору развелось бог весть сколько, что грозило уничтожением посевов на опытных полях.

— Через день или два, — вспоминал Березкин, — наша троица — Овечкин, Голубев и я — в полном боевом снаряжении прибыла на помощь ученым-селекционерам. Охота была редкостной: мы трое добыли пятнадцать крупных отъевшихся зайцев. Благо, что норм отстрела тогда не существовало — какие уж там нормы, если, например, для некоторых общественных и частных садов нашествие косых действительно превращалось в бедствие. Возвращаясь с обильной добычей, Овечкин шутил: “Так вот, друзья, был я охотником-любителем, теперь становлюсь настоящим промысловиком. Случится неудача в литературе — прокормлюсь охотой”.

С улыбкой рассказывал Федор Федорович и историю, как они с Голу­бевым решили приобщить Овечкина к занятию рыбной ловлей. Они не знали, что Валентин Владимирович был родом из Таганрога, а там каждый маль­чишка сызмальства — рыбак. “В голодные годы гражданской войны, — писал в одном из писем к А. Т. Коптевой сын писателя Валентин Валентинович Овечкин, — улов отца нередко был основой дневного рациона” . И все же... Кстати сказать, как во льговских угодьях дичи, так и рыбы в Сейме в те годы было очень и очень много. И особенно в водной заводи, что в двух-трех кило­метрах от Льгова. Места эти Березкину и Голубеву были давно известны — не раз возвращались они оттуда с увесистыми окунями, лещами и щуками. И вот в одну из суббот они договорились с Овечкиным вместе пойти на рыбалку.

— Захожу рано утром за Овечкиным, — вспоминал, улыбаясь, Федор Федорович. — Он уже поджидал меня и вышел навстречу в новеньком, с иголочки, бостоновом костюме. Я даже растерялся сначала. “Уж не переду­мали ли вы идти с нами?” — спрашиваю его. Лукаво прищурившись, он ответил: “Костюм смущает?! Так это же первая моя рыбалка во Льгове. Это для меня что-то вроде престольного праздника”. Еще пошутили в таком же духе, пока Овечкин переодевался, пошли. Но самое интересное, — продолжал свой рассказ Березкин, — было на реке. Едва я успел сделать насадку и закинуть удочки, бежит бледный, чем-то испуганный Овечкин: “Слушай, помоги — не справлюсь”. Мы с Голубевым — к нему. Прибегаем и видим: воткнутое в берег удилище согнулось в три погибели. Мы стали тянуть рыбину вместе и не без труда “загнали” ее в подсачок. Рыбина оказалась матерой щукой, килограммов на шесть. С тех пор Валентин Владимирович стал часто ходить на рыбалку, накупил разнообразных крючков и других рыбацких снастей. А встречаясь со мной, почти всякий раз повторял знаменитую фразу: “И снова к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила”. “Когда идем?” — уточнял я у него. “Да хоть сегодня”, — отвечал Овечкин.

Может создаться впечатление, что Овечкин в то время жил мирной и беззаботной жизнью. А между тем именно тогда он очень много писал. Одна за другой выходили в свет главы лучшей книги писателя “Районные будни”. Охоте же и рыбалке он посвящал немногие часы своего досуга. Но даже во время отдыха, несмотря на внешнюю беспечность, по нему чувствовалось, что он внутренне постоянно работал. В нем и тогда жил писатель — зоркий, умный и внимательный.

— Бывало, услышит в разговоре остроумную шутку, меткое слово или забавный эпизод, — вспоминал Федор Федорович, — и тут же, извиняясь за “прилипчивость”, допытывается: “А ну-ка повторите, как это было?” И тут же, с позволения собеседника, запишет в свой блокнот.

Об этой черте характера писателя — подмечать все острое, интересное — говорит и такой случай. Однажды Березкин ездил в служебную командировку в один колхоз. Впечатления от этой поездки были у него самые разнооб­разные. Но особенно запомнился ему забавный эпизод, который довелось там увидеть. Вот как об этом рассказывал он сам.

— Подхожу я к колхозному машинному двору и вижу: механизаторы собирают автомобиль — один из двух разных. Мотор поставили немецкий, а задний мост — американский, с “форда”. Работали ребята весело, с прибаут­ками. Их настроение передалось и мне. Я спросил их: “Это какая такая получится марка машины? Не придумали?” Самый бойкий из парней весело ответил: “Как не придумали? Конечно, придумали — ГТТ”. Почувствовав мое недоумение и хитро подмигнув товарищам, он расшифровал: “ГТТ — значит: Гитлер Трумэна тащит”.

Когда Овечкин услышал об этом, то сначала долго хохотал. И едва сдерживая смех, говорил: “Погоди, погоди, а то забуду”. А записав, добавил: “Hy, брат, спасибо. Обязательно использую в очерке, который сейчас пишу. Называется он “В одном колхозе”. Напечатают — гонорар пополам. Честное слово, за этот “ГТТ” не жаль будет отломить тебе половину”.

А через некоторое время очерк был опубликован в газете “Правда”. И начинался он именно с описания этого эпизода.

Общение Березкина с писателем во Льгове было сравнительно недолгим. В 1953 году Федор Федорович уже жил в Валуйках, куда его перевели по работе. Из Льгова он увез книгу “Районные будни”, которая в начале 1953 года вышла в Москве, в издательстве “Правда”. На ней Овечкин написал:

“Федору Федоровичу Березкину — на добрую память об охоте и рыбной ловле в Льговских угодиях.

21/II-53 г. В. Овечкин.

г. Льгов”.

Шло время. А дружба Федора Федоровича с Овечкиным по-прежнему продолжалась. Правда, они не ходили, как раньше, вместе на охоту, не рыбачили на Сейме. Зато теперь были письма. А в них — откровенные признания о своем житье-бытье, об удачах и бедах. Вот, например, одно из них, которое получил Федор Федорович от Овечкина из Льгова спустя некоторое время после своего переезда в Валуйки:

“Дорогой Федор Федорович!

Прости, что не сразу ответил на твое письмо. Был в Москве, недавно вернулся.

Время мое проходит больше за письменным столом, Федор Федорович. На охоте был всего два раза. Трофеи — два чирка да Валентин (сын писателя. — В. М. ) сбил кряжную, вот и все. Приезжал однажды Федор Михайлович, собрались на большую охоту и рыбную ловлю, снасть подготовили, машину достали, вдруг ночью его вызвали обратно — все дело расклеилось.

Пишу новые главы “Будней”. А “На переднем крае” читал в “Правде”? В № 10 “Нового мира” печатается пьеса “Народный академик”.

В октябре, пожалуй, переедем в Курск. Квартира подготавливается. В обкоме слишком уж стали возражать против моего переезда в Орел, пришлось согласиться на Курск. А может быть, в Курске и лучше будет. В таком случае, когда бы ни был в Курске — милости просим к нам.

Дома все живы и здоровы.

Привет тебе, Марусе и ребятам от меня и всех моих!

Жму крепко руку.

19/IX-53 г. В. Овечкин”.

После этого письма их переписка на некоторое время прервалась. Не то чтобы они забыли друг о друге, но ряд житейских и творческих неурядиц отнимал у писателя много сил и времени. Прошло три года. Федор Федо­рович, естественно, знал, что Овечкин уже давно живет в Курске. Тогда он через одного своего товарища, ехавшего туда, передал в издательство на имя В. Овечкина записку, в которой просил писателя сообщить о себе. Вскоре из Курска пришел ответ:

“Дорогой Федор Федорович!

Не ответил тебе сразу на твою записку, переданную в издательство одним товарищем, а теперь не знаю, застанет ли мое письмо тебя на месте.

Поэтому не буду сейчас подробно писать о своей жизни и делах. Напишу, если ты ответишь и подтвердишь свой адрес. Сообщу тогда обо всем обстоятельно. А пока передаю сердечный привет от себя и от всего моего семейства тебе, Марусе и ребятам.

Возможно, весною как-нибудь загляну в Валуйки, тряхнем стариной, исполним на речке тот гимн, что исполняли во Льгове, и похлебаем ухи.

Жду письма.

Обнимаю тебя!

18/II-57 г.

г. Курск, ул. Дзержинского, 86, кв. 28.

В. Овечкин”.

Получил Ф. Ф. Березкин еще одно письмо писателя, которое В. В. Овечкин прислал ему к 40-й годовщине Октября в ответ на поздравление, полученное им к празднику от детей Федора Федоровича:

“Дорогой Федор Федорович!

Получил от твоих ребят открытку. Спасибо, что не забывают. Поздравляем и вас всех также с великим праздником.

Давно не было от тебя вестей. Хотелось бы узнать, как вы живете, что у вас нового.

Не пришлось нам этим летом побывать в ваших краях, провожали своих ребят, то одного, то другого. Валентин уже на работе в Таджикистане, а Валерка учится в Харькове в политехническом институте. И остались мы с Екатериной Владимировной. Может быть, и мы переедем в Харьков. В общем, все лето прошло в домашних хлопотах и всяких житейских заботах, и не отдохнули как следует.

Сейчас Валерка дома, приехал на праздники.

Шлем вам всем большой дружеский привет!

7/XI-57 г. В. Овечкин”.

Такова, вкратце, история пяти писем и трех автографов Валентина Влади­ми­ровича Овечкина. Кроме этого видел я у Федора Федоровича “охотничий билет”, выданный, разумеется, в шутку В. В. Овечкиным сыну Березкина Володе в день его рождения:

“СОЮЗ ОХОТНИКОВ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР

ЧЛЕНСКИЙ БИЛЕТ Володьки Березкина

Решением общего собрания Льговской Сечи Володька Березкин принят 7 ноября в Действительные Члены Союза охотников.

Председатель Овечкин”.

Читая все это — маленькую частицу большой неспокойной жизни писателя, — еще и еще раз убеждаешься в том, насколько отзывчивым и задушевным человеком был Овечкин. Казалось бы, при его бесконечной загруженности литературной работой, частых командировках и переездах с одного места жительства на другое найти время для писем было почти невозможно. А Овечкин его находил. Как находил свободные минуты для общения с самыми различными людьми. И все, кому довелось встречаться с писателем, и поныне щедро благодарят его своей памятью о нем. Например, в Белгороде, в центральной библиотеке имени Николая Островского, бережно хранится книга В. Овечкина “Районные будни”, выпущенная в 1956 году Курским книжным издательством, с автографом писателя. Подарил ее Валентин Владимирович в 1959 году бывшему актеру Белгородского драмтеатра имени Щепкина И. А. Лебедеву во время встречи с ним в Курске. А тот, в свою очередь, передал ее в библиотеку. На титульном листе книги В. Овечкин написал:

“Ивану Арсеньевичу Лебедеву — на память о Курске,

с дружеским приветом.

19/ХII-59 г. В. Овечкин”.

А сколько рукописей, которые присылали ему молодые писатели, было прочитано В. Овечкиным за все годы жизни! Да и только ли рукописи писателей? В его ответах авторам всегда чувствовались чуткость, внимание и доброта к этим людям, к их труду. Замечания, которые делал писатель, были неизменно меткими, лаконичными, откровенными и прозорливыми. Очень осторожно Овечкин давал советы, которых они просили у него. И осторожность эта также шла от доброты, от его понимания людей. Подтверж­дение тому — приведенное выше письмо В. Овечкина к А. Т. Коп­тевой, в кото­ром он советует писать воспоминания так, “как будет писаться”. И, чувст­вуя его доброе отношение, люди, как к магниту, тянулись к писателю, как сейчас тянутся к его талантливым книгам.

г. Белгород