Наше счастливое время

Глава 1

К вечеру снежная морось сменилась дождем. Сизоватая дымка окутала улицы, потяжелевший от влаги горизонт размывал границу между небом и землей. Стрелки часов перевалили за пять. Я накинула пальто и вышла из дома. Машины на стоянке, словно могилы-истуканы, хранили безмолвие, а через дорогу в окнах стали загораться желтые огни, напоминая недосягаемые звезды. Оголенные деревья – они уже давно сбросили последние листья – отделяли многоэтажки недорогого квартала от небоскребов с противоположной стороны, будто заграждение из колючей проволоки. Вместо того чтобы сесть в машину, я застыла, отрешенно глядя наверх. Громады домов неуклюже закрывали белесо-серое небо; в тусклом полумраке высотки напоминали правильный прямоугольник крепости без единого намека на повреждение. Зимняя изморось капала на холодную улицу.

Я забралась в машину. Дождик в свете фар мерещился мелкой ледяной стружкой от пинсу[1]. В этот сумрачный вечер казалось, что дождевые капли падают лишь в лучах яркого света, струившегося от фонарей и переливчатых огней витрин. Ведь в темноте ничего не видно, и мы совершенно не представляем, что именно на нас капает.

Доктор Ро сообщил по телефону, что тетю Монику вновь госпитализировали в тяжелом состоянии, и на этот раз ситуация практически безнадежная, так что следует приготовиться к худшему. Похоже, мне предстоит расстаться с еще одним человеком. Я завела двигатель, и перед моими глазами вновь всплыло лицо. На фоне очков в черной роговой оправе еще более бледная, будто выцветшая кожа, алые губы, присущие молодости, и маленькая ямочка, которая появлялась лишь на одной щеке, когда он застенчиво улыбался… Если честно, я не хотела о нем вспоминать. Я провела множество бессонных ночей, пытаясь его забыть. И дней, когда только крепкая выпивка помогала мне отключиться… Были и сизые рассветы, когда я просыпалась от жутких видений и ощущения, что мое горло сжимается от удушья. Я зарывалась лицом в подушку и ждала слез, но время шло, а у меня вырывались лишь нечленораздельные стоны. А когда я подначивала себя: «Ну что же, пусть… я буду помнить… давай, вспомни, вспомни все, до мельчайших подробностей!» – я пьянела и замертво валилась на диван.

Каждое утро после его смерти моя первая мысль при пробуждении была о том, что мир никогда не станет прежним. Всё снова превратилось в хаос и казалось запутанным, как и до той судьбоносной встречи. Тем не менее после нашего знакомства я поняла, что больше никогда не решусь покинуть этот свет по доброй воле. Для меня это знание стало его прощальным подарком и одновременно наказанием.

В мире много вещей, которые в темноте мы не замечаем, так же, как морось, отчетливо видневшуюся в свете фар. И то, что мы не видим их, не значит, что они не существуют. Благодаря ему я смогла разогнать мрак в своем сердце, и это помогло разобраться, что за темная сущность дышала во мне смертью. Без него я так и не обратила бы внимания на очень многое и жила бы в уверенности, что всюду всепоглощающая тьма, хотя на самом деле это был свет! А в реальности этот свет был таким ярким, что он просто слепил меня. Благодаря Юнсу я осознала: когда мы любим по-настоящему, всем сердцем, то становимся причастны к Божьей Славе. И пускай его больше нет рядом, я благодарна Создателю за это знакомство.

Машина неслась под дождем по темной улице. Дорога была забита хлынувшими со всех сторон автомобилями. Можно было не торопиться. Все куда-то едут, куда-то спешат; ведь неважно куда, но нам обязательно нужно двигаться. Я подумала: знают ли они, куда так спешат? В тот год машин почти не было, и даже неоновые вывески будто затаили дыхание. Внезапно в белесоватой от дождя дымке, в смешении облаков и тумана, над мчащимися автомобилями заалело солнце светофора. Все мгновенно затормозили. Я тоже остановилась.

Ты спросила про мои родные места. А были ли они?

– Если предположить, что родиной называют место, где ты родился, то это Янпхён в провинции Кёнги, – ответил я и ждал следующего вопроса. Однако ты промолчала. – Это был бедный поселок, – добавил я. – За перевалом – водохранилище, в нашем доме всегда было холодно… – Больше ничего ответить не мог.

– Все нормально. Если не хочешь, можешь не говорить… – произнесла ты.

Не то чтобы я не хотел, просто не мог. Когда я предавался воспоминаниям, рот, казалось, забивался черным сгустком крови. С моим младшим братом Ынсу мы часто грелись на солнышке у водохранилища. Как-то раз соседка отхлестала брата за то, что он пронес мимо рта несколько рисинок, когда его угостили ужином. В отместку я, вооружившись жердью от чиге[2] и улучив момент, когда взрослые были на работе, побил соседских детей так, что у них кровь носом пошла. С тех пор мы всегда были одни. Иногда от сердобольных людей нам перепадал замерзший ком риса, и мы, боясь разбудить заснувшего после попойки отца, забирались в чужой сарай и там вгрызались в ледяную еду. А на водохранилище ярко светило солнце, и, если нам везло, мы разживались рамёном[3] у городских из Сеула, которые приезжали порыбачить. В самые удачные дни мы бегали за папиросами до лавки в пяти ли[4] от водохранилища и в награду получали несколько монеток. Только спустя годы я осознал, что мы всё то время ждали нашу мать, ушедшую из дома. И пускай она запомнилась нам вся в синяках, с опухшим от побоев лицом, я понял, что мы ждали ее любую. Лишь бы она вернулась и убила отца, спасла нас от монстра, который вновь и вновь после пьянки засыпал в ледяной комнате, а проснувшись, хватался за розги. В общем, первое мое воспоминание было связано с желанием убийства. А еще – с чувством ожидания, что где-то далеко есть мама. Пускай тогда мы не знали, чего именно ждем, это чувство сопровождало все наше детство. Тогда мне было лет семь, наверное…