И вновь мы наблюдаем существование двойного баланса: открытый доступ и вход в организации в экономике поддерживают открытый доступ в политике, а открытый доступ и вход в политике поддерживают открытый доступ в экономике. Открытый доступ в экономике порождает множество разнообразных организаций, которые выступают основными действующими лицами в процессе созидательного разрушения. Это создает основу для гражданского общества со многими группами, способными стать политически активными, когда их интересы находятся под угрозой. Созидательное экономическое разрушение приводит к постоянному изменению распределения экономических интересов, что мешает политикам укреплять свои преимущества за счет создания ренты. Подобным образом открытый доступ в политике приводит к созидательному политическому разрушению через партийную конкуренцию. Оппозиционная партия имеет сильные стимулы для того, чтобы следить за правящей партией и предавать гласности попытки подорвать конституцию и, в частности, открытый доступ. Хотя у оппозиции в избирательных системах естественных государств могут иметься подобные стимулы, отсутствие открытого доступа и ограничения конкуренции ослабляют способность оппозиции противостоять попыткам правящей партии по сравнению с порядками открытого доступа. Проще говоря, партийная конкуренция работает гораздо лучше при наличии открытого доступа, чем при его отсутствии.
Логика перехода от естественного государства к порядку открытого доступа
Самой большой проблемой является то, как естественные государства осуществляют переход к обществам открытого доступа. Пониманию перехода препятствуют два обстоятельства. Во-первых, переход начинается в естественном государстве и, следовательно, должен быть совместим с логикой естественного государства. Однако если это верно, как тогда начинается переход? Объяснение перехода должно показать, как в естественном государстве возникают его условия, совместимые с логикой естественного государства и одновременно ставящие элиты в такое положение, когда в их интересах перейти к безличным соглашениям внутри элиты.
Вторым препятствием является объяснение того, как безличные соглашения внутри элиты распространяются на более широкую часть общества. Можно поставить этот вопрос следующим образом: зачем вообще элитам отказываться от своего положения в обществе и делать возможным полное участие неэлит? Подобная форма вопроса проблематична: она предполагает, что элиты что-то дают, и неясно, как они это делают [47]. Мы задаем этот вопрос иначе. Почему элиты преобразуют свои уникальные и личные привилегии в безличные права, которые принадлежат всем элитам в равной степени? И как элиты защищают свои права друг от друга? Создание надежной защиты прав элиты поддерживается перспективой увеличения отдачи: например, обеспечение прав элиты на формирование организаций напрямую ведет к созданию более развитой экономики и политики. Когда элиты создают больший открытый доступ к политическим и экономическим организациям для самих себя, иногда у них возникают стимулы расширить доступ в некоторых пограничных областях и для не принадлежащего к элите населения.
Переход, таким образом, осуществляется в два этапа. Во-первых, естественное государство должно развить такое институциональное устройство, которое позволит элитам создать возможность безличных взаимоотношений внутри них самих. Во-вторых, действительный переход начинается, когда господствующая коалиция приходит к выводу, что в интересах элиты расширить безличный обмен внутри элиты и институционализировать элитарный открытый доступ к организациям, эффективно обеспечивая открытый доступ для элит. Мы называем условия, которые могут развиться в естественном государстве, делая возможными безличные взаимоотношения среди элит, пороговыми. Пороговые условия представляют институциональную и организационную основу для растущего безличного обмена и институтов, отвечающих логике естественного государства, которые могут быть использованы во время перехода для поддержки порядков открытого доступа.
Вот эти три пороговых условия.
Пороговое условие 1. Верховенство права для элит.
Пороговое условие 2. Постоянно существующие формы общественных и частных организаций, включая само государство.
Пороговое условие 3. Консолидированный политический контроль над вооруженными силами.
Вместе эти пороговые условия создают среду, в которой возможны безличные отношения внутри элиты. Верховенство права для элит расширяет спектр контрактов и взаимоотношений среди элит и делает возможным существование взаимной зависимости, которая не может существовать без той или иной формы правовой защиты. Постоянно существующие организации создают более сильные элитарные организации, которые могут вести более широкую экономическую и политическую деятельность, чем непостоянно существующие организации. Постоянно существующие организации также содержат неустранимый элемент безличной идентичности. Консолидированный контроль над вооруженными силами устраняет для элит необходимость поддерживать альянсы со связанными с военными группировками элитами, которые активизируются при возникновении вспышек насилия. Безличные элитарные организации могут использовать безличный обмен, используя идентичность постоянно существующей организации, а не личные идентичности членов организации. Как только элитарные взаимоотношения становятся безличными, начинают открываться новые возможности. Если общество, находящееся на пороге перехода, создает и поддерживает для элит новые стимулы для успешного открытия доступа внутри элиты, то тогда и происходит переход в собственном смысле слова. Но ничто не толкает общество, находящееся на пороге, к осуществлению перехода.
При действительном переходе элиты преобразуют свои личные привилегии в безличные права. Всем элитам дается право формировать организации, независимо от того, являются ли эти организации политическими, экономическими или общественными. С этого момента логика, скрепляющая господствующую коалицию, меняется со свойственной естественному государству логики создания ренты посредством привилегий на логику открытого доступа, направленную на эрозию ренты при помощи открытого входа. Фракции элиты находят выгодным позволить более широкий доступ, но также они желают обеспечить защиту своих прав.
Исторически переход происходит за относительно короткий период времени, обычно около 50 лет. Великобритания, Франция и США, по всей видимости, оказались на пороге в конце XVIII в. и осуществили переход к открытому доступу между 1800 и 1850 гг. или, в случае Франции, к 1880 г. Хотя они и не завершили переход полностью, опыт Южной Кореи и Тайваня, по-видимому, согласуется с европейским и занимает приблизительно 50 лет. Некоторые страны на периферии Европы совершили более быстрый переход, особенно Испания после смерти в 1975 г. Франсиско Франко, долгое время бывшего диктатором. Все эти страны развили новые экономические и политические институты, которые обеспечили открытый доступ экономическим организациям на основе общей процедуры инкорпорации; обеспечили открытый доступ политическим организациям на основе развития артикулированной и конкурентной партийной организации и расширения избирательного права; а также обеспечили открытый доступ к законной защите прав на основе изменений их правовых систем. Эти изменения произошли за относительно узкий промежуток времени. Конечно, события, приведшие к этим изменениям, заняли несколько веков, в течение которых страны развивали институты, убеждения и организации, которые могли обеспечить переход.
Замечание относительно убеждений
У всех индивидов формируются убеждения о том, как работает окружающий их мир. Убеждения являются непосредственным результатом человеческого сознания в неопределенном мире [48]. Люди знают о том, что они живут, и они знают, что то, что они делают сейчас, может повлиять на то, что случится потом, даже если они точно не знают, что именно случится потом. В результате люди осознанно совершают преднамеренные, или интенциональные, действия. Мы интересуемся тем подмножеством убеждений, которое мы называем каузальными убеждениями, касающимися причинных связей между действиями и результатами в мире вокруг нас.
Исследователи в общественных науках имеют только ограниченное понимание того, что происходит внутри людей — что их мотивирует, радует, злит и пугает. Мы считаем эти индивидуальные и идиосинкразические предпочтения данностью. Интересы возникают из взаимодействия предпочтений, альтернатив и каузальных убеждений. Утверждения экономистов о том, что индивиды рациональны и стремятся к тому, что они считают своими интересами, вызывают возмущение в остальных общественных науках. То, что индивиды считают своими интересами, является сложной смесью их предпочтений в отношении различных результатов, альтернатив, с которыми они сталкиваются, а также их убеждений о том, как их действия затронут мир вокруг них. Люди осуществляют действия преднамеренно; на основе своего выбора они пытаются достичь наилучших результатов в условиях ограниченности ресурсов, но их поведение в значительной степени зависит от их представлений о том, как на самом деле работает окружающий их мир. Поскольку мир слишком сложен для того, чтобы человек смог его полностью понять, ни одна из систем убеждений не может быть полностью точным описанием мира вокруг нас.
Мы не отвечаем на более глубокий вопрос о том, откуда берутся каузальные убеждения [49]. Двумя основными каналами формирования убеждений являются индивидуальный опыт и образование. Человеческие существа генетически запрограммированы обучаться обоими этими путями. Человеческая культура, в частности, является общей информацией, которая передается через образование независимо от того, передается оно формально, в школьных классах, или неформально, через обучение детей социальным нормам родителями и другими. Ни один из способов формирования убеждений не является полностью надежным, отчасти вследствие того, что убеждения, полученные из опыта, являются неточными моделями мира вокруг нас.
Многие убеждения (beliefs) о том, как другие люди будут себя вести, могут быть проверены экспериментально, но они необязательно являются универсально истинными: не все люди ведут себя одинаково [50]. С точки зрения индивида, каузальные представления (beliefs) о тех людях, с которыми мы неоднократно взаимодействуем, начиная с семьи, более определенны, чем представления о тех, с которыми мы взаимодействуем меньше. Во многих отношениях убеждения о том, как ведут себя люди в больших группах и объединениях, скрываются в областях, которые управляются знанием, полученным из образования, а не опыта, а также из веры. Большинство каузальных представлений о человеческом поведении могут по крайней мере в принципе быть подтверждены или не подтверждены опытом, полученным в различных социальных взаимодействиях, организациях и сетях, в которые включены индивиды. Уверенность в том, что наши причинные убеждения верны, то есть в том, что они действительно объясняют причинные структуры человеческого поведения и могут служить поэтому руководством для преднамеренных, или интенциональных, действий, является функцией от того, насколько тесно убеждения соответствуют нашему реальному опыту. Поскольку опыт ограничен, все убеждения обязательно неполны.
Грейф (Greif, 2006) провел глубокий анализ формирования убеждений в определенных институциональных условиях. Он определяет институт как набор институциональных элементов: правил, норм, убеждений и организаций. Он замечательно использует идею институциональных элементов в своей концепции равновесия, показывая, как «институты создают поведение». Грейф ограничивает допустимые убеждения о том, как работает мир, только теми, которые соответствуют действительному поведению, вызванному институтом. Подтверждение убеждений завершает систему равновесия Грейфа. Поведение — действия, предпринятые индивидами и организациями, — вызываемое созданными институтами стимулами, должно привести к согласующимся с поведением убеждениям. Для Грейфа институты, поведение и убеждения составляют три стороны самостоятельно устанавливающегося равновесия. Убеждения возникают в результате действий, и, поскольку убеждения частично затрагивают последствия действий, они служат интенциональности.
Наш подход отличается от подхода Грейфа в двух отношениях. Первое отличие носит формальный характер. Для Грейфа организации являются одним из институциональных элементов, и в большей части своей книги он обсуждает институты, не выделяя организации специально. Мы же различаем организации и институты и уделяем внимание как одним, так и другим. Второе отличие является содержательным: мы рассматриваем убеждения шире, более общим, но менее точным способом, как результат широких культурных, образовательных и религиозных организаций, а не в узком смысле, как убеждения, непосредственно поддержанное моделированием одного частного подмножества взаимодействий в обществе.
План
Книга следует структуре, описанной в этой главе. Во 2-й и 3-й главах исследуется логика естественного государства и рассматриваются подробные примеры развития институтов и организаций в естественном государстве. 4-я глава посвящена логике порядков открытого доступа. В 5-й и 6-й главах рассматриваются две части перехода. В главе 7-й излагается концептуальная схема и делается ряд выводок о будущем социальных наук.
Глава 2 Естественное государство
Введение
Естественное государство решает проблему насилия, создавая господствующую коалицию, которая ограничивает доступ к ценным ресурсам — земле, труду и капиталу — или доступ и контроль над ценными видами деятельности — такими как торговля, религия и образование, — предоставляя его только элитам. Создание ренты через ограничение доступа служит тем «клеем», что удерживает коалицию вместе, давая возможность элитным группам предоставлять друг другу достоверные обязательства помогать режиму, исполнять свои функции и воздерживаться от насилия. Только группы элит способны использовать третью сторону в обеспечении соблюдения правил со стороны коалиции для структурирования контрактных организаций. Ограничение доступа к организационным формам имеет ключевое значение для естественного государства, поскольку ограничение доступа не только создает ренту через исключительные привилегии, но и напрямую повышает ценность привилегий, делая элиты более производительными благодаря их организациям.
Каждое государство должно решать проблему насилия, но если мы начнем рассуждать о государстве с допущения о том, что монополия на насилие находится в руках только одного актора, то упустим фундаментальную проблему. Все государства представляют собой организации, состоящие из множества индивидов, которые кооперируются для достижения общей цели, даже если они не забывают о своих личных интересах. В естественном государстве властные элиты напрямую связаны с организациями, которые они возглавляют. Ресурсы, приносимые элитарными организациями господствующей коалиции, усиливают связи внутри коалиции. Уровень специализации и разделения труда, включая специализацию на насилии, возрастает вместе с ростом размера обществ. Поскольку применение насилия требует организации, то специалисты по насилию обычно находятся во главе или входят в состав организаций [51]. В таком случае организация господствующей коалиции — это вопрос создания организаций, а государство — это организация организаций.
На протяжении всей письменной истории человечества прекращение насилия (мир) достигалось не тогда, когда специалисты по насилию слагали свое оружие, — напротив, мир наступал тогда, когда продуманные принудительные меры (явные или неявные) снижали уровень насилия. Даже если один участник господствующей коалиции назван королем или является, по факту, более сильным по сравнению с другими, этот участник как индивид никогда не будет сильнее коалиции себе подобных. Могущественным становится только тот король или правитель, который возглавляет сильную коалицию. Сохранение власти короля зависит от поддержания господствующей коалиции, которая может взять верх над всеми соперниками. Правитель — это всего лишь один из многих значимых участников господствующей коалиции. Фокусирование внимания на динамике отношений участников господствующей коалиции позволяет нам объяснить и понять логику социального порядка, а также обстоятельства, лежащие в основе всех социальных организаций в естественном государстве.
Естественное государство естественно, поскольку на протяжении почти всех последних десяти тысяч лет для общества, состоящего более чем из нескольких сотен человек, оно фактически стало единственной формой устройства, которое в состоянии обеспечивать материальный порядок и управлять насилием. Естественные государства включают широкое разнообразие обществ, но мы далеки от того, чтобы предположить, что все они одинаковы. Месопотамия III тысячелетия до н. э., Британия при Тюдорах и современная Россия при Путине — естественные государства, но общества в них очень разные. Порядок ограниченного доступа — это не особый набор политических, экономических или религиозных институтов. Это фундаментальный способ организации общества.
Сначала мы выделим характерные черты, которые объединяют все естественные государства, а затем те измерения, по которым они отличаются. Последняя задача даст типологию, которая полезна для рассуждений как о многообразии естественных государств в истории, так и об условиях, при которых естественное государство способно продвинуться в сторону перехода к порядку открытого доступа. Точно так же, как мы выделяем три социальных порядка по характеру структурирования и поддержания организации, мы выделяем и типы естественного государства по тому, как они структурируют и поддерживают организации, включая само государство. Затем мы обратимся кряду исторических примеров, которые покажут, как структурировались и развивались разные естественные государства. Мы также зададимся вопросом о том, как первые общества смогли создать более крупные устойчивые социальные образования. Антропологи долго обсуждали историческое происхождение «первоначального государства». Мы это тоже делаем. Затем мы изучим проблему создания более сложного естественного государства. В качестве поясняющих примеров мы используем возвышение империи ацтеков в Центральной Америке XV в. и реставрацию Каролингов в Европе IX–X вв. Затем мы обратимся к развитию идей корпоративной структуры государства и церкви в средневековой Европе, а также рассмотрим пример из истории Франции XVII в. Это послужит прологом к нашему исследованию природы бессрочно существующих организаций, организационных новаций, имеющих решающее значение для нашего понимания порядка открытого доступа и перехода к нему.
Общие характеристики порядка ограниченного доступа
Все естественные государства объединяют общие характеристики. В конечном счете мы заинтересованы в понимании того, как общества развивают способность поддерживать безличные права. Порядки открытого доступа требуют того, чтобы с большей частью населения обращались одинаково, что обязательно предполагает безличное отношение ко всем, невзирая на их идентичность как индивидов. Для того чтобы понять, как появляются безличные социальные отношения, мы сначала должны понять, как развиваются более крупные общества, которые могут поддерживать персональные отношения, и каким образом личные отношения связывают элиты в рамках господствующей коалиции. Эти вопросы приводят нас к рассмотрению личности, социальных связей и манипулирования интересами. Затем следуют несколько технических замечаний о размере коалиции в естественном государстве и о масштабах торговли, специализации и разделения труда.
Лица, личность, безличность, идентичность, патронаж и интересы
В обществах охотников и собирателей непосредственное взаимодействие между индивидами в небольших группах порождало личностное знание, доверие (или недоверие) и координацию. Порядок ограниченного доступа построен на личных связях и повторяющемся взаимодействии — иерархии личных отношений между влиятельными людьми высших слоев социального порядка. Однако в более крупных сообществах взаимоотношения между индивидами не могут быть основаны только на личностном знании и доверии; они должны быть усилены переплетением интересов, создаваемых социальным порядком. Для того чтобы создавать устойчивые отношения, люди должны знать, с кем они имеют дело, даже если они не знают друг друга лично.
Общества не перескакивают напрямую от личных отношений к безличным, напротив, это долгий процесс развития, который начинается в естественном государстве. С одной стороны спектра, личные отношения характеризуются повторяющимся идиосинкразическим взаимодействием, тогда как, с другой стороны спектра, безличные отношения характеризуются нерегулярным и стандартным взаимодействием. Другими словами, все личные отношения в некотором роде уникальны, в то время как большая часть безличных отношений одинакова. Между двумя крайностями находятся отношения, в которых идентичность индивидов определяется уникальным образом, но закономерности во взаимодействиях индивидов растут.
В таком случае что такое человек как лицо? Каждый человек имеет две стороны. Первую сторону каждого человека составляют индивидуальные характеристики, включающие физические параметры, рост и внешний вид, а также такие менее осязаемые черты личности, как интеллект, настрой, прилежность и способности. Положение, власть, привилегии, права и обязанности — эти аскриптивные социальные параметры составляют вторую сторону каждого человека, или лица. Кто мы, как не сочетание этих двух сторон нашей личности — внутренней и внешней? Общество раскрывает обе эти стороны личности. Когда кто-либо назначается начальником, избирается президентом или утверждается заведующим кафедрой, природа межличностных отношений этого человека меняется. Индивидуальная идентичность остается неизменной, но социальная претерпевает изменения.
По природе своей внутренние характеристики каждого индивида уникальны. Однако внешние социальные характеристики индивида могут быть уникальны или же совпадать с характеристиками большой группы других людей. К примеру, в современных обществах открытого доступа внешние характеристики граждан определяются безличным образом как набор социальных характеристик, который применим к любому, кто удовлетворяет определенным объективным критериям.
Формально мы определяем человека (лицо) через сочетание двух взаимосвязанных аспектов личности: внутренних индивидуальных и внешних социальных. Развитие безличных отношений касается лишь социальных аспектов личности. До тех пор, пока социальные аспекты личности уникальны среди индивидов, безличные отношения невозможны. Как только социальная идентичность личностей стандартизируется, безличность возрастает.
Было бы упрощением сводить личность к этим двум аспектам. Например, еще во времена римлян западное законодательство признавало субъектом права любого индивида, способного нести права и обязанности. Является ли человек субъектом права, зависит о того, кто и как по решению закона может быть наделен правами и обязанностями. Согласно римскому праву рабы и дети не являлись субъектами права. Такой же бестелесный субъект, как город или церковь, способен нести права и обязанности и, следовательно, является субъектом права. Следовательно, организации при надлежащих условиях могут быть юридическими лицами (субъектами права) [52]. В организации всегда проявляется социальный аспект личности, который определяется и поддерживается обществом в целом.
В естественных государствах отношения в рамках господствующей коалиции в основном носят личный, а не безличный характер. Статус и иерархия определяются в терминах социальных аспектов личности, которые уникальны для каждого индивида, даже если эти аспекты схожи в рамках более широкого класса. Определение знатности в Западной Европе — это первый пример. Класс знати существовал. Однако знатное положение различалось титулами — герцог, граф и другие, а в рамках титулов большая часть аристократии приобретала уникальные социальные отличия, основанные отчасти на уникальных привилегиях, которыми овладел каждый.
Приведем наглядный, хотя и абстрактный пример. Герцог X обладает определенными привилегиями, правами и обязанностями, которые принадлежат той частной особе, что обладает титулом герцога Х. Социальный аспект личности герцога предполагает формальные права, которыми он может воспользоваться на основании своих уникальных владений и полномочий герцога. Как индивид герцог X наделен уникальными чертами человека: ростом, внешним видом, манерами, тщеславием, интеллектом, интересами и способностью к трупу. Его идентичность как человека объединяет оба смысла: герцога как уникальную индивидуальность и герцога как обладателя титула.
У влиятельных индивидов социальный аспект личности неразрывно переплетается с организациями, которые они возглавляют или представляют. Влиятельные элиты отождествляются и с индивидами, и с их организациями. Эта тесная связь между персональной идентичностью лидерства в организации с властью организации кует интересы, которые сплачивают естественные государства. Влиятельные граждане естественного государства обладают привилегией формирования организаций, которые поддерживает и признает общество в целом. То, насколько изощренно и хорошо определены эти привилегии и обязанности, зависит от сложности устройства общества в целом. Определение соотношения между индивидуальным и социальным аспектами личности представляет собой одну из наиболее сложных проблем, которую должен решать социальный порядок. Приписываемое Людовику XIV высказывание «Государство — это я» схватывает суть проблемы. В чем заключены официальные полномочия короля: в короле как индивиде или в социальном значении личности короля, в его почетном титуле, в занимаемом им положении?
Если по отношению к повторенной еще раз крылатой фразе задаться вопросом, стоит ли король над законом, подчиняется ли он ему или находится наравне с ним, то проблема может быть структурирована. Является ли способность менять закон прерогативой короля как частного лица или же король связан ограничениями своего социального положения? Различие между королем, герцогом, папой или священником как частными лицами и королем, герцогом, папой или священником как субъектами социума стало настолько важной проблемой в средневековой Европе, что развился формальный способ различения индивидуального и корпоративного аспектов личности. Канторович очень точно показал это различие между индивидуальным и социальным аспектами личности в своей книге «Два тела короля» [53]. В то время как вопрос о том, стоит ли король над законом или же он подчиняется ему, применим только к высшим слоям общества, вопрос о том, стоит ли лидер над возглавляемой им организацией или же он ограничен ею, применим ко всему обществу. Если привилегия использования организации связана с индивидуальными особенностями лидера, а не самой организации, то общество основано на личных отношениях. По мере того, как общества постепенно начинают развивать способы наделения организаций правосубъектностью, вне зависимости от персональных качеств лидеров, они становятся способными к поддержанию более сложных организационных структур.
По мере развития более влиятельных и замысловатых человеческих организаций, включая государство, решается и сопутствующая проблема обладания властью в организации. Зависит ли церковная власть от индивидуальных прихотей папы? Представляет ли мэр город? Если мэр ошибается, должен ли платить город? Это сложные вопросы, но ответы на них напрямую ведут к нашему центральному предположению относительно социальных порядков: то, как социальный порядок структурирует организации, определяет модель социального взаимодействия в обществе. То, что все организации должны возглавляться индивидами, напрямую связывает понятие личности и вопрос отношения между индивидуальными и социальными аспектами личности с концепцией социального порядка.
Концепции личности и идентичности помогают прояснить положение тех, кто в порядках ограниченного доступа не относится к элите, и показывают, как организация естественного государства отражается на всем социальном порядке. Может показаться, что упрощенный способ представления концептуальных рамок исследования во вводной главе предполагает, что только элита получает и упрочивает собственность и безопасность. Но в большинстве естественных государств определенная защита личности и собственности существует не только для элит. Люди, не относящиеся к элите, — это не массы одинаковых индивидов, с которыми обращаются безлично. Защита расширяется благодаря отношениям патрона и клиента. Верхушку в отношениях патрона и клиента занимают властные элиты, которые распределяют покровительство среди клиентов, обеспечивают защиту по некоторым аспектам собственности и личной безопасности клиентов, а также ведут переговоры об обязательствах между различными элитами, которые позволяют ограничить насилие в случае успеха переговоров. Организация группы лидеров формирует господствующую коалицию в обществе. Социальная идентичность людей, не относящихся к элите, тесно связана с идентичностью отношений патронажа, в которых они находятся. Простолюдин, не входящий в элиту, — это человек короля или герцога, тутси или хуту или представитель одной из миллионов идентичностей, которые формируют сообщества людей.
Естественные государства включают многие организационные формы, отличающиеся от отношений патрона и клиента, но может оказаться полезным ненадолго представить, что естественные государства состоят исключительно из организаций, построенных по типу патрон — клиент [54]. Отношения в естественных государствах являются личными. Тем не менее поскольку к естественным государствам относятся общества с многомиллионным населением, личные отношения не означают, что все люди друг друга знают. Существует иерархия отношений элиты, в которой представители небольших групп из властной элиты знают друг друга лично благодаря прямому личному контакту и опыту взаимодействия. Эти элитарные круги сплетены воедино: все лица из элиты знакомы и связаны с другими представителями элиты, стоящими в социальной иерархии выше и ниже. Иногда иерархии элит сильно централизованы пирамидальной структурой с вертикалью власти, исходящей от короля или двора. Другие иерархии естественных государств — более плоские, с горизонтально увязанными сетями элит.
Элиты естественных государств находятся на вершине, но также включены в отношения патрона и клиента, которые распространяются сверху вниз на остальное общество. Иерархия внутри элит грубо соответствует иерархии организаций, которые они представляют. Наиболее значительный источник ренты, связывающий интересы элит воедино, — это рента, поступающая от их организаций. Отношения патрона и клиента сочетают в себе элементы неформальных и контрактных организаций. Это одновременно и неформальные связи, построенные на поддержании личных отношений между лидерами элиты и их клиентами, и более формальные организации, где лидеры имеют возможность доступа к трехстороннему улаживанию внутренних конфликтов через обращение к господствующей коалиции.
Отношения патрона и клиента не только структурируют создание, сбор и распределение ренты, которая может снизить уровень насилия, эти отношения также структурируют и организуют само насилие. Когда насилие выходит наружу, это ^обычно имеет место в отношениях между группировками внутри элиты. Насилие затрагивает как внутренние отношения, так и внешнее взаимодействие между группировками патронов и клиентов. Способность патронов мобилизовать свою власть, помогая (или угрожая) членам своей сетевой структуры, позволяет им сохранять эту сеть. Привилегированное положение патронов в рамках господствующей коалиции дает им возможность как защищать своих клиентов от ущерба, наносимого клиентами других патронов (независимо от того, является ли эта защита юридической или физической), так и вознаграждать и наказывать своих клиентов. Способность патрона защищать своих клиентов зависит отчасти от способности его клиентов прибегнуть к насилию по отношению к клиентам другого патрона. Способность запугивать и применять насилие является неотъемлемой частью отношений между патронами в господствующей коалиции, а также между патронами и их клиентами.
Вознаграждение (рента) за нахождение на вершине патримониальной системы обычно значительно выше, чем у помощников патрона, вознаграждение которых, в свою очередь, значительно выше, чем у простых исполнителей [55]. Вознаграждение ограниченного доступа в рамках отношений патрона и клиента создает сильную мотивацию для кооперации внутри сетевой структуры. Восходящая мобильность в естественном государстве обычно происходит через каналы сетевых структур патрон-клиентских отношений. Талантливый человек благодаря работоспособности и умениям может достичь властного положения. Раб в Древнем Риме мог стать членом элиты. Естественные государства — это общества с ограниченным, а не закрытым доступом. Тем не менее необходимость подниматься по сети отношений патрона и клиента подтверждает, что эти общества остаются системами порядков ограниченного доступа.
Естественные государства включают в себя многие другие формы организаций помимо сетей, построенных по принципу патрон — клиент, и такие сети часто обеспечивают связи элит с неэлитами. На протяжении всей книги мы предполагаем, что определенные виды отношений патрон — клиент встречаются в большинстве естественных государств [56]. С точки зрения современных обществ открытого доступа сети отношений патрона и клиента кажутся глубоко коррумпированными. Все построено наличных связях: круг знакомств индивида и положение его знакомых значит больше, чем то, что они делают. Такое отношение к естественным государствам с точки зрения порядка открытого доступа упускает ту роль, которую играют личность, личные связи и патронаж в сдерживании насилия в естественных государствах. Личные отношения и создание ренты обеспечивают систему стимулов, которая сдерживает насилие и делает возможной кооперацию в естественном государстве. Глубоко личный характер отношений выражает фундаментальную логику, лежащую в основе порядка ограниченного доступа.
Другой общий для всех естественных государств аспект, в котором проявляют себя личность и идентичность, — это создание интересов и манипулирование ими для обеспечения социального порядка. Если взять простейшие отношения типа патрон — клиент, в которых патрон обязуется оказывать покровительство, а клиент взамен обещает передать ему долю или фиксированную часть от произведенного продукта, то взаимные обязательства патрона и клиента достоверны только в случае долгосрочных отношений.
Клиент может рассчитывать на покровительство патрона в силу того, что долгосрочная ценность платежей клиента превосходит затраты покровителя на защиту; патрон же может полагать, что клиент продолжит платить, ибо ценность покровительства превосходит издержки выплат. Для этого между клиентом и патроном должны установиться личные отношения — социальная договоренность, в рамках которой они идентифицируются друг с другом. Такой тип соглашений более достоверен, а следовательно, его легче реализовать в обществе, где личные отношения между сторонами укреплены их социальными идентичностями, объединяющими индивидов с помощью организационных связей. Клиенты доверяют патрону, когда тот включен в большее число социальных договоренностей, в которых способность покровителя пользоваться потоком ренты, поступающей от клиентов, делает более широкое соглашение устойчивым. В случае если патрон не выполняет обязательств по отношению к своим клиентам, он не только теряет поток платежей от них, но также лишается преимущества входить в более широкую коалицию. Выгоды от управления организованными сетями, приобретаемые элитами, составляют то, что делает договоренности внутри господствующей коалиции достоверными, а это приносит в ответ еще больше выгод элитам. Все это зависит от определения того, кто получает выгоду: ограниченный доступ устанавливает привилегии, создает ренту и обеспечивает доверие к личным отношениям в обществе [57]. Естественное государство создает интересы и манипулирует ими для обеспечения социального порядка.
Распространенность в естественных государствах ограничений на возможность создавать организации может быть сформулирована как постулат или предположение.
Естественные государства ограничивают доступ к организационным формам.
Сходным образом естественные государства регулируют экономические возможности, устанавливая контроль над организациями и людьми, которые занимаются торговлей.
Естественные государства контролируют торговлю [58].
Формирование интересов внутри естественных государств распространяется в обществе далеко за пределы экономики и политики. Многие естественные государства видят в организации религиозных культов источник ренты для господствующей коалиции. Все ранние цивилизации были теократиями, которые управлялись священнослужителями-политиками. Нет сомнений, узаконенная государственная религия отражала убеждения общества, а также помогала власти осуществлять социальный контроль. Однако традиционная трактовка не способна увидеть глубины социальных последствий организованной религии. Внутри господствующей коалиции полномочия по управлению культом или учреждению новой церкви — это, как правило, строго контролируемая привилегия немногочисленной элиты. Организованный культ порождает существенную ренту, которую господствующая коалиция использует для обеспечения стабильности внутри самой коалиции. Государственная религия обеспечивает способ сдерживания элит и неэлит.
Большая часть систем убеждений, религиозных или иных, содержит в себе идеи о структуре организаций, институтов и человеческих взаимоотношений. Убеждения не только предопределяют индивидуальный выбор, но еще и формируют облик организаций и институтов. Отдельные исторические примеры, приведенные ниже, демонстрируют, какое влияние практики христианства оказали на развитие организаций и институтов европейского общества. Обсуждаемые темы всегда рассматривались с чисто теологической точки зрения, но эти же темы содержат следствия для понимания того, как должны быть организованы церковь и общество в целом. Теология и практика переплетались. Способность влиять на убеждения не была отделена от способности влиять на возможности.
Размеры, границы, торговля и специализация
Естественные государства сталкиваются с двумя проблемами, касающимися размеров: размера господствующей коалиции и физического размера общества. Третья проблема состоит в том, что рост размера общества связан с формой доходов от специализации. Для начала: если задан физический размер общества, то насколько велика должна быть господствующая коалиция? Коалиции естественного государства сталкиваются с фундаментальным выбором. Расширение коалиции без роста деятельности, порождающей ренту, увеличивает число ее членов и повышает способность коалиции противостоять внутренним и внешним угрозам. Однако это также ведет к распылению ренты, что снижает ценность членства в коалиции и одновременно сокращает способность участников наказать коалицию, лишив ее своей поддержки. Из-за этого распыления ренты коалиции естественного государства по своей природе имеют самоограничения в размере. Слишком крупная коалиция нестабильна. Господствующая коалиция должна постоянно понимать опасность того, что часть существующей коалиции будет пытаться сместить остальных и взять контроль над государством.
Относительные цены, демография, экономический рост, технологии и множество других переменных постоянно меняются, оказывая влияние на власть и положение различных элит. Когда эти изменения улучшают или ухудшают позиции членов коалиции, их относительная переговорная позиция меняется. Таким образом, коррекция в распределении привилегий и рент должна происходить для того, чтобы отражать новый баланс сил. Поскольку привилегии часто связаны с социальной идентичностью властных элит, осуществление небольшой коррекции внутри коалиции может даваться непросто. Но если небольшой коррекции не происходит, тогда члены, уверенные в том, что их сила превосходит их долю, скорее всего, потребуют большего и, если не смогут получить того, что им причитается, могут начать борьбу за обладание привилегии. По этой причине действительная структура господствующей коалиции в естественных государствах внутренне нестабильна. Господствующая коалиция постоянно меняется в размере и составе, отсеивая более слабых членов, включая новых сильных и перестраивая всю структуру коалиции.
Порядки ограниченного доступа также вынуждены принимать решения относительно размера, в более экстенсивном, географическом измерении1. Естественное государство может расширяться, присоединяя новые территории, или уменьшаться, распадаясь на несколько частей. Для большей части письменной истории человечества изменения границ и рубежей были важным источником перемен в структуре господствующей коалиции. Всего два столетия тому назад общества, как правило, имели очень размытые внешние границы. Структура господствующей коалиции — это отчасти альянс элит, который устанавливает контроль над различными географическими единицами. Государства-соседи должны решать, что им делать друг с другом — игнорировать, сражаться, союзничать, интегрироваться или заниматься взаимоуничтожением. Вступление в союз или объединение отчасти зависит от их способности заключать достоверные соглашения между господствующими коалициям двух обществ.
Силы, толкающие естественные государства к географической интеграции, обнаруживают схожесть с теми, что действуют при интенсивном развитии: большие государства управляют большими военными ресурсами и, значит, более защищены. Однако в больших государствах имеется больше возможностей для конфликта внутри коалиции. Взаимодействие сил отражает подобный баланс и конфликт внутри естественного государства: насколько велика должна быть господствующая коалиция?
Успешные естественные государства часто извлекают выгоду из своей способности производить значительные общественные излишки и мобилизовать ресурсы для их использования государством (например, финансируя военную экспансию за счет своих соседей). Ведь успешная экспансия — это не просто результат военной доблести. Успешное расширение государства зависит от комплекса военных, политических, экономических и религиозных факторов, которые позволяют присоединять новые территории. Способность координировать различные элементы своих обществ — политические, экономические, религиозные, образовательные и военные — дает естественным государствам возможность быть успешными в различных измерениях, а не только в военном. Позднее мы проиллюстрируем этот тезис примерами с Каролингами и ацтеками.
Растущий размер государств создает для естественных государств третью проблему, которая заключается в шизофреническом отношении естественных государств к специализации и разделению труда. Растущая торговля и усиливающиеся специализация и разделение труда увеличивают производительность и излишек, доступный для элит. В результате коалиции естественного государства имеют стимулы для развития торговли. Тем не менее растущая специализация и разделение труда часто требуют открытого входа, что оборачивается распылением ренты и создает тем самым угрозу для господствующей коалиции. Обе силы действуют в естественном государстве и с течением времени способствуют резким переменам в доступе и входных барьерах. В некоторых случаях естественные государства до определенных пределов увеличивают торговлю и облегчают вход, в другое время они ограничивают торговлю и вход.
Различия: типология естественных государств
Наша концептуальная схема предполагает четкое различие между естественными государствами и порядками открытого доступа. Однако это различие не означает, что все естественные государства одинаковы. Вариативность сегодняшних естественных государств необычайно велика и простирается от несостоятельных государств, вроде Судана, до хорошо функционирующих государств с внешними атрибутами демократии, вроде Мексики. Исторически к естественным государствам относятся: Древний Рим, Месопотамия, Египет, Греция, Мезоамерика, Китай, цивилизации реки Инд, феодальная Европа, ацтеки и инки. Можно ли считать все эти государства естественными и при этом признавать различия между ними? В истории человечества большая часть экономического и политического развития происходила в рамках естественных государств; как же тогда объяснить их развитие, если при этом они все равно оставались естественными государствами?
Для того чтобы очертить различия между естественными государствами, мы выделим три типа: хрупкое, базисное и зрелое. Не существует четких границ, различающих эти типы. Естественные государства отличаются главным образом структурой государственности и сложностью организаций, которые они могут поддерживать. Наиболее важной организацией в естественном государстве является само государство, а точнее, сеть взаимоотношений внутри господствующей коалиции. Исходя из идеи двойного баланса, общества, способные поддерживать сложные частные организации, обладают сложными и передовыми общественными организациями. Общества, которые не в состоянии управлять собой, также не в состоянии поддерживать сильные частные организации. Хотя мы делаем соответствующие выводы о степени насилия и прочности для каждого типа естественного государства, типология основывается не на результатах, а на институциональных структурах этих государств. Мы объясняем разнообразие естественных государств, анализируя сложность организаций внутри и вне государства.
В хрупком естественном государстве государство едва ли может устоять перед лицом внутреннего и внешнего насилия. Современные примеры включают Гаити, Ирак, Афганистан, Сомали и несколько других областей в Африке к югу от Сахары. В хрупком естественном государстве гарантии внутри господствующей коалиции изменчивы и нестабильны. Они часто стремительно меняются и зависят от индивидуальной идентичности и личности членов коалиции. Коалиция хрупка в том смысле, что незначительные изменения в положении участников коалиции— изменения в относительных ценах, количестве климатических потрясений, угроз от соседей, болезней и так далее — могут вывести коалицию из равновесия. Потрясения могут легко привести к насилию и созданию новой коалиции. Но могут они также привести к перестановкам внутри самой коалиции.
Хрупкое естественное государство способно сдерживать насилие, но вся политика — это реальная политика: совершая политические ошибки, люди рискуют жизнью. Коалиция успешно обеспечивает порядок, когда политические интересы членов коалиции уравновешены их экономическими интересами. Это двойной баланс. В хрупком естественном государстве не только война, но и экономика служит продолжением политики другими средствами. Обладание властью внутри коалиции — это важнейший элемент экономического успеха, а распределение экономических привилегий — это ключ к созданию стимулов для стабильных отношений внутри коалиции. Ресурсы могут быть получены путем военных завоеваний, а внутри коалиции ресурсы могут быть получены благодаря политическим успехам.
Вследствие своей нестабильности хрупкие естественные государства также характеризуются простыми институциональными структурами. Члены коалиции не могут достоверно соблюдать правила или следовать конституции, когда баланс сил внутри коалиции меняется от месяца к месяцу. Это не означает, что хрупкие естественные государства неспособны понять возможные преимущества от институциональных структур: члены господствующей коалиции хотели бы обеспечить исполнение правил и законов, чтобы ограничить насилие. Однако в реальности отсутствие определенности относительно результатов удерживает элиту от того, чтобы давать достоверные обязательства в следовании правилам и законам во всевозможных обстоятельствах. По схожим причинам хрупкие естественные государства не могут поддерживать много частных элитарных организаций.
В хрупких естественных государствах в организациях доминируют сети с отношениями патрон — клиент, и, как правило, это сети, которые в состоянии применить насилие. Нестабильность хрупких естественных государств мешает таким обществам развивать надежные формы публичного права: публичное право обуславливает и регулирует поведение государства. Кроме того, хрупкие естественные государства испытывают сложности в создании и применении частного права: частное право регулирует отношения между людьми, которые опираются на поддержку государства [59]. Надежные соглашения носят долговременный характер. То, что создает закон, — это смесь публичного и частного права: простые законы, которые регулируют отношения между отдельными лицами, основанные на социальной идентичности, а также задают набор правил, который могут использовать патроны для принятия решений. К примеру, действующие правовые кодексы у германских народов в Европе раннего Средневековья, такие как Салическая правда, состоят в основном из перечней компенсаций за ущерб и различного рода нарушения. Pactus Legis Salicae, Салическая правда, включает следующие санкции: 15 солидов в таких случаях, как кража кастрированного поросенка, или обрубание среднего пальца другого человека; 34, 35 и 62,5 солида в таких случаях, как стрельба в человека отравленной стрелой, не достигшей цели; 100 и 200 солидов в таких случаях, как убийство свободной девушки; 600 солидов в таких случаях, как убийство длинноволосого мальчика или графа; и 1800 солидов в таких случаях, как тяжкое убийство длинноволосого мальчика или графа с отягчающими обстоятельствами [60]. Штрафы служили двум целям: первая — это сдерживание насилия, а вторая— улаживание вражды между семьями и группами, с заменой жестокого насилия на фиксированную денежную выплату [61]. Эти хрупкие сообщества не могут поддерживать правовых систем со сложными правилами для организационных структур, публичных или частных.
В противоположность хрупким естественным государствам базисные естественные государства поддерживают в государстве стабильные организационные структуры. Переход от хрупкого к базисному естественному государству происходит постепенно и отмечен возрастающей способностью структурировать долговременные соглашения во внутренней организации государства. Институты базисных естественных государств состоят в основном из институтов публичного права — институтов, которые структурируют различные аспекты жизни государства, его внутренние отношения и его отношения с участниками господствующей коалиции.
Эти общественные институты служат нескольким целям. Они предлагают стандартные решения периодически повторяющихся проблем: это преемственность лидера и элит, определение уровня налогов и податей, раздел военной добычи. Все эти проблемы дают возможность для насилия и пересмотра соглашений внутри господствующей коалиции, а значит, потенциально опасны. Институционализация процесса принятия решений смягчает, но никогда полностью не исключает опасности. Общественные институты также санкционируют формирование некоторых общих убеждений среди элит. Расширение набора совместно разделяемых убеждений среди элит наращивает диапазон достоверных обязательств, которые может поддерживать господствующая коалиция [62]. Наконец, общественные институты обеспечивают элиты организационными формами как в общественной, так и в частной сфере, которые они могут использовать, чтобы противостоять друг другу.
Происхождение Римской республики иллюстрирует все эти три аспекта общественных институтов. С момента основания в 753 г. до н. э. город Рим управлялся царями.
В 535 г. до н. э. Секст Тарквиний, сын царя Луция Тарквиния Гордого, обесчестил Лукрецию. Муж Лукреции Луций Тарквиний Коллатин и Луций Юний Брут (царский племянник) клянутся отомстить, возвращаются в Рим и изгоняют царя (Livy, 1998, Bookl, Chapters 57–60; Ливий, 1989, кн. 1, гл. 57–60). Вместо того чтобы кто-то один из них заявил о себе как о царе, сенат избирает Брута и Коллатина консулами с условием, что сенат будет выбирать из патрициата двух новых консулов каждый год. Брут и Коллатин придали институту законную силу, уступив свои посты по истечении срока. Учреждение консульской власти как общественного института трансформировало проблему преемственности в республике и сформировало среди элит систему общих убеждений о природе политического лидерства [63].
Высшие слои общества придерживались одних убеждений относительно римских институтов. Членство в сенате было ограничено для патрициев, ранее возглавлявших магистратуры. Оно определялось правилами, а не соизволением группы или отдельного лица. Консул обладал широкой, но ограниченной властью. В дальнейшем консульская власть была ограничена требованием слагать полномочия в конце каждого года. Метод консенсуса в сенате требовал, чтобы отдельные сенаторы действовали сообща, сдерживая, таким образом, тех консулов, кто нарушил ограничения. Главной функцией консулов было командование армией за пределами Рима. Умение римлян создавать эффективный административный контроль над военными силами при согласии сената дало им организационное преимущество. Хоть консулы и контролировали армию, тем не менее отдельные сенаторы должны были верить в то, что их коллеги будут действовать коллективно, чтобы использовать свои полномочия для сдерживания неуправляемого консула. Если консул приводил свою армию в Рим, как делали Сулла и Юлий Цезарь, сенат как орган власти не мог противостоять военной мощи консула. Баланс интересов внутри сената расстраивался, и враги консула-победителя могли серьезно поплатиться. Институты и общие убеждения были важными элементами в становлении римской организации функционирования правительства. Ничто не делало прекращение полномочий консула неизбежным. И Римская республика пришла к своему концу, когда сенат уже не мог противостоять власти консулов как главнокомандующих армии, что привело к тому, что сильные лидеры были объявлены «пожизненными консулами».
Как и в Риме, институты базисного естественного государства структурируют организации. Вторая фундаментальная черта базисного естественного государства состоит в том, что долговечны только организации, прямо связанные с государством, они обладают стойкостью. Элитные привилегии тесно связаны с государством, и лицо, желающее заниматься сложной деятельностью, требующей замысловатой организационной структуры, будет использовать государство в интересах организации. Баланс интересов, созданный элитарными организациями, сохраняет порядок у элиты, и, если порядок поддерживается, это порождает правдоподобные или достоверные ожидания того, что соглашения будут действовать в будущем. В хрупком естественном государстве эти организации носят в высшей степени персональный характер, но по мере того, как базисное естественное государство начинает развиваться, публичное право, писаное или неписаное, может способствовать формированию более сложных организаций. Институты базисного естественного государства не в состоянии поддерживать частные организации элит вне сферы организационной структуры самого государства. Таким образом, базисные естественные государства не поддерживают сильное гражданское общество, потому что в них совсем немного организаций (возможно, даже нет ни одной), которые конкурируют с государством [64]. От общества к обществу наблюдаются огромные различия в том, как развивается публичное право, и здесь, как всегда, важно не делать слишком много выводов из единичного опыта [65].
Публичное право в Европе в Средние века пришло к поддержке организации элит внутри, но не вне рамок государства. Сами по себе организации, находились под контролем влиятельных членов господствующей коалиции. Привилегия главенства в организации составляла важную часть социального аспекта личности этих влиятельных участников. Епископы, к примеру, возглавляли религиозные организации. В силу своего положения они занимали формальное место в структуре государства. Назначения епископов, как мы рассмотрим ниже, были важнейшей зоной конфликта и компромисса внутри религиозно-политической коалиции, которая управляла Европой в Средние века. В базисных естественных государствах создание организаций оставалось внутри государственной сферы.
Насколько хорошо базисные естественные государства исполняют свою роль и выживают, зависит, вероятно, от создания государственных организаций, которые обслуживают большую часть элиты. Когда государственные организации служат более мелким группам элит и мелким подгруппам господствующей коалиции, ренты, которые создают организации, в большей степени уязвимы для присвоения остальной коалицией. Однако если возникшие специализированные государственные организации служат нескольким различным членам коалиции, новые организации, скорее всего, выживут.
Наконец, спектр социальных соглашений, которые могут быть поддержаны базисным естественным государством, ограничен, потому что государство не живет бессрочно и осуществляет лишь ограниченный контроль над насилием. Мы использовали термин устойчивый, для того чтобы обозначить договоренности, которые длятся во времени. Бессрочно существующие соглашения коренным образом отличаются от них. Бессрочно существующая организация—это организация, существование которой не зависит от личности ее отдельных членов [66]. Все государства — это организации, а бессрочно существующие государства — это те, где аутентичность существующей организации не зависит от личностей, составляющих организацию. Базисные естественные государства развивают внутренние по отношению к государству общественные институты. Вне этих институтов возможно сформировать общие убеждения об ожидаемой жизни государства, то есть о доверии к достоверным обязательствам государства на будущее. Базисное естественное государство обладает ограниченной во времени способностью исполнять достоверные обязательства. Базисное естественное государство может обладать прочными институтами, но базисное естественное государство не существует бессрочно.
Третий тип естественного государства — это зрелое естественное государство. Зрелое естественное государство характеризуется устойчивыми внутренними институциональными структурами и способностью поддерживать организации элит вне непосредственных рамок государства. Обе эти черты отличают зрелое естественное государство от базисного, но опять-таки скорее в степени, нежели в типе. В пределе зрелое естественное государство способно создавать и удерживать бессрочно существующие организации, но это не является его общей характеристикой.
Институты зрелых естественных государств должны возникать одновременно, для того чтобы создавать более сложные общественные и частные организации и более четко артикулированное публичное и частное право. Частное право обеспечивает индивидов пониманием отношений между отдельными лицами, а именно того, что господин (его агент или в конечном итоге суд) будет обеспечивать исполнение соглашений и тем самым обеспечивать отдельным лицам рамки для достижения договоренностей внутри правовых границ. Четко артикулированный корпус публичного права точно определяет учреждения, функции государства и отношения между учреждениями и функциями, а также обеспечивает схемами разрешения конфликтов внутри государства и аналогично внутри господствующей коалиции. Публичное право может быть писаным или неписаным, но оно должно быть реализовано в государственных организациях, таких как суд, способных артикулировать и обеспечить соблюдение публичного права [67]. Устойчивые общественные институты зрелого естественного государства способны в нормальных обстоятельствах действовать в ситуации изменений структуры господствующей коалиции,
В отличие от базисных естественных государств, институты зрелых естественных государств способны поддерживать организации элит, у которых нет тесной связи с государством. Публичное право помогает и здесь, в особенности в сочетании с идеей субъекта права. Субъекты права способны нести права и обязанности. Как обсуждалось ранее, индивид может являться, а может и не являться субъектом права, организации тоже могут быть субъектами права (юридическими лицами). Так как в основном частное право, и история права фокусируются на праве как на методе для структурирования отношений между индивидами и юридическими лицами, можно легко пропустить важные последствия, которые правосубъектность несет для поддержки внутренних структур организации. Для того чтобы функционировать эффективно, договорные организации нуждаются во внешней стороне для обеспечения исполнения их внутренних договоренностей и внешних взаимодействий с отдельными лицами, другими организациями и государством. Официальное правовое признание организации как юридического лица для внешних целей также открывает двери для формального правового признания договоренностей внутри организации, для исполнения которых может использоваться судебное принуждение. Муниципалитеты, например, могут выступать в качестве истцов и ответчиков по искам, а отношения между мэром и городом могут попасть в правовое поле [68].
Договоры внутри и между организациями требуют одновременно формы правовой системы для администрирования контрактов и системы для защиты этих организаций от экспроприации государством и другими членами господствующей коалиции. То есть форма законности для организаций должна появляться в зрелых естественных государствах. Так как верховенство закона не может появиться по указу, оно легко прекращается, а многие попытки создать его в базисном естественном государстве проваливаются. Институты, обеспечивающие эти услуги, должны быть встроены в государство так, чтобы они могли быть защищены от частых изменений в естественном государстве, из-за которых привилегии среди членов господствующей коалиции регулярно перестраиваются так, что законность размывается.
В римском праве различные организации—collegia, universitas, municipium — были одобрены законом как организации, способные иметь права и нести обязанности. Римский опыт демонстрирует, как способ взаимодействия зрелых естественных государств с организациями, так и невозможность провести четкое и твердое разграничение между зрелым и базисным естественным государством. Создание организаций в рамках римского права оставалось предметом публичного права: то есть формальные организации должны были быть признаны государством как организации. Тем не менее по мере «взросления» республики доступ к организационным формам стал более легким для высших кругов. Фактическая независимость римских организаций, сопровождаемая развитием римского права, обеспечивала стабильность и давала стимулы для быстрой экономической и политической экспансии. Способность состоятельных индивидов мобилизовать свои ресурсы и силы при помощи организаций предоставляла магистратам и сенату независимые стимулы для поддержки римского права.
Но то же создание богатств, которое подпитывало рост Рима, долгое время являлось источником нестабильности. По мере того, как росла республика, обеспечение армий и управление империей требовали увеличения аппарата и концентрации военной силы в руках правителей, которые представляли потенциальную угрозу для независимости сената. В 88 г. до н. э. Сулла ввел свои армии в Рим, в 49 г. до н. э. Юлий Цезарь сделал то же самое. Оба заявляли о восстановлении прав римлян против тирании. После столетней гражданской войны республика прекратила свое существование вместе с превращением Октавиана в императора Цезаря Августа. Многие формальные институты публичного права сохранялись при принципате, но выполняли иные функции и имели иные следствия, чем при республике. Была ли империя зрелым или базисным естественным государством? Ответ в том, что на протяжении последующих четырех столетий в Римской империи черты общественных организаций, которые определяют базисное либо зрелое естественное государство, то появлялись, то вновь исчезали.
Привилегии, права и динамика элит
Пример республиканского и имперского Рима ясно свидетельствует, что не существует телеологии, которая бы предопределяла прогресс от простых к более сложным естественным государствам. Нет силы, которая бы неизбежно двигала общества поступательно от хрупких к базисным или зрелым естественным государствам. Общества могут регрессировать, а могут и прогрессировать [69].
Логика естественного государства позволяет понять, почему силы, действующие в государстве ограниченного доступа, не ведут к неизбежному прогрессу от простейших к более сложным формам социальной организации. Силы двойного баланса — важный элемент развития внутри естественного государства. Для того чтобы публичные организации государства стали более сложными, должны развиваться организации частного сектора. Развитие публичных и частных организаций должно происходить одновременно, включая степень специализации и разделения труда внутри и между организациями, возможность владеть и передавать недвижимое и движимое имущество, возможность отслеживать и документировать действия организации, степень, в которой используется внешнее принуждение к исполнению соглашения с помощью третьей стороны, а в достаточно крупных организациях — способность обеспечить исполнение соглашений с помощью третьей стороны внутри организации.
С появлением базисного естественного государства из хрупкого государства поддержка организаций переходит к влиятельным членам господствующей коалиции. Элиты крайне заинтересованы в продвижении торговли и специализации, а также в разделении труда. Кроме того, как элиты, они заинтересованы определить свои привилегии в отношении друг друга. Изначально эти привилегии изменчивы и зависят от динамики коалиции. Однако если коалиция стабилизируется, создание институтов публичного права может отчасти стать механизмом разрешения конфликтов элит. Нашим третьим предположением будет следующее:
Происхождение правовой системы связано с определением привилегий элиты.
Правовые системы изначально возникают для обеспечения защиты уникальных и частных привилегий элиты, в том числе привилегий учреждать организации. Организации, сформированные элитами, нередко содержат элементы как публичных, так и частных организаций, как, например, манор в средневековой Англии или город в средневековой Германии. Ранние правовые формы могут быть надежными среди элит, в силу того что они персонально обладают силой и стимулами дисциплинировать друг друга, при необходимости даже незаконными средствами. Существование суда или законов для элит не означает верховенства права или беспристрастного принуждения к исполнению. Обхождение с влиятельными лицами, по всей вероятности, будет более благосклонным (как это отразилось в Салической правде). Если все же привилегией пользуются все элиты, не только стимулы всех элит уравниваются в поддержке этой привилегии, но и разделяемое понимание природы привилегии делает возможным трансформировать привилегию в право. Например, в средневековой Англии, как мы увидим в главе 3, все крупные феодалы обладали правом содержать в маноре свой собственный суд. Их права создали общую заинтересованность в поддержании этих судов (иногда в противоположность или в конкуренции с королевским судом).
По мере того, как элиты формируют более влиятельные организации, у элит возрастает уверенность в том, что соглашения, определенные внутренними правилами господствующей коалиции, будут исполняться. Более влиятельные организации предоставляют элитам как способность сохранять дисциплину в коалиции, так и стимулы для формирования общих институтов, поддерживающих их организации. Важное следствие возникает тогда, когда частные элитные организации обладают некоторой степенью независимости от государства и свободой действий, пусть даже и ограниченной. Когда организации элит обладают большей возможностью наказывать (или вознаграждать) государство за нарушение (соблюдение) своих обязательств, тогда естественные государства также более способны обеспечивать достоверные обязательства более сложных публичных организаций. В этом состоит позитивный аспект логики естественного государства. Если (и когда) у элит появляются ограниченные права создавать организации, базисные естественные государства подходят к зрелой стадии. Зрелые естественные государства не могут развиваться без более сложных частных организаций.
Процесс трансформации привилегий элит в их права, поддерживаемый балансом политических и экономических интересов, не происходит автоматически, поскольку тем не менее остается в равной степени сильный и устойчивый мотив для элит превращать права в привилегии. Господствующая коалиция остается единой только в том случае, если возможно сохранить баланс экономических и политических интересов. Если меняются обстоятельства, что обычно и происходит, существует множество стимулов для перераспределения ресурсов или привилегий внутри коалиции, для того чтобы поддержать баланс. Но превращение незначительных предельных изменений в соглашения может быть сложным, если не невозможным делом. Когда фракция внутри коалиции становится более могущественной, она маневрирует чтобы получить больше ренты, или угрожает борьбой, или выходит из коалиции (возможно, вернувшись к сражению). Отношения внутри элиты всегда более или менее динамичны и никогда не бывают статичными. В процессе развития естественного государства они не сокращают неопределенности или динамики господствующей коалиции. Вместо этого они способствуют сохранению более сложных общественных и частных организаций элит, которые имеют больше возможностей для приспособления к меняющимся обстоятельствам, позволяющих обойтись без возвращения от прав элиты к привилегиям. Когда возникает необходимость в резких корректировках, в результате естественные государства скорее часто переживают частичное или полное разрушение господствующей коалиции, гражданскую войну, а не правовые изменения. В подобных обстоятельствах зрелые естественные государства могут быстро вернуться к социальным соглашениям, типичным для базисных или даже хрупких естественных государств.
Истоки: проблема масштаба и насилие
Десять тысяч лет назад открытие земледелия и одомашнивание растений и животных положили начало неолитической революции. Рост городов, новые производственные технологии и новые формы социальной организации преобразили человеческие сообщества в последующие пять тысяч лет. Археологические раскопки свидетельствуют о появлении впервые в истории групп, состоящих из более чем нескольких сотен человек. Независимо от причин неолитической революции — изменения климата или генов, открытия земледелия или новой социальной технологии — нам следует разобраться, как в период от пяти до десяти тысяч лет тому назад общества смогли существенно вырасти.
Более многочисленные общества требовали новых способов управления и контроля над насилием. Базисные социальные единицы в социальном устройстве обществ охотников-собирателей (группы или семьи) включали обычно группы от 25 до 50 человек. Более крупные социальные единицы (племена, локальные группы или общины под руководством бигменов) достигали 500 человек. В каждом из способов организации социальных взаимодействий увеличивающийся размер активизирует растущий внутригрупповой конфликт. То, что Раппапорт называл «коэффициентом раздражения»: «…источники раздражения… растут быстрее, чем размер популяции. Если рост популяции линеен, рост различного рода разногласий… может быть грубо принят за экспоненциальный» (Rappaport, 1968, р. 116). Рост насилия и беспорядка, сопровождающий рост размеров группы, ceteris paribus, соответствует часто наблюдаемой положительной корреляции между уровнем насилия и численностью населения современных обществ [70].
Численность в 25 и 200 часто повторяется в антропологических исследованиях. Как представляется, обычный размер базовой социальной группы охотников и собирателей составляет 25 человек (Kelly, 1995, р. 209–216). Агломерации из групп или семей часто составляли 200 человек. Такие категории, по Сервису (Service, 1971), как группа, племя, «вождество» и государство приблизительно соответствуют такого же размера группам, обычный же размер «вождества» составляет 1000. Джонсон и Эрл (Johnson and Earle, 2000, p. 32) видоизменяют классификацию Сервиса, выделяя семейные группы (включающие семью-лагерь, семью-селение), локальные группы (ацефальные и с бигменом) и региональные группы (как «вождество», так и государство). Верхний предел размера различных обществ связан с проблемами управления насилием [71]. Несмотря на неоднозначность имеющихся свидетельств, по всей видимости, небольшие общества страдают от более высокого уровня насилия (Keely, 1996; LeBlanc, 2003; Steckel and Wallis, 2006).
Несмотря на появление новых антропологических данных, еще слишком мало свидетельств о том, что на самом деле происходило пять или десять тысяч лет назад, чтобы сделать выводы о социальной организации неолитических обществ. Тем не менее в нашем распоряжении есть три набора доказательств, имеющие отношение к вопросу о социальной организации и масштабе. Результаты этнографических исследований небольших обществ представлены в изобилии в антропологических трудах. В них выявлено сходство в организации обществ, которые увеличиваются в размерах от локального до регионального устройства или от племен к «вождествам». К этой теме относится литература по структуре первоначальных («pristine») обществ, по первым крупномасштабным цивилизациям, появившимся в различных частях мира, по всей видимости, без внешнего воздействия (Trigger, 2003). Наконец, у нас есть основанные на археологических раскопках останков скелетов свидетельства снижения, спровоцированного человеком насилия в обществах Нового Света (Steckel and Rose, 2002).
Джонсон и Эрл (Johnson and Earle, 2000) сводят воедино факты по 19 исследованиям этнографии обществ по различным параметрам. Особый интерес вызывает переход от локальных к региональным группам, или от обществ под руководством бигмена к «вождествам». В обществах под руководством бигмена отдельное лицо или семья управляет группой и обладает большим богатством, однако подвержено существенным ограничениям со стороны более крупных групп. Бигмен управляет, формируя личных сторонников. Как правило, он обладает ключевыми привилегиями (или же выполняет функции) контроля торговли между своей и другими группами.
Появление «вождества» влечет за собой более сложную форму политической экономики социальной организации. Эрл выделяет три типа власти — экономическую, военную и идеологическую — и утверждает, что «вождества» появляются, когда «материальные потоки политической экономии обеспечивают механизм, связующий источники власти вместе» (Earle, 1977, р. 207–208). Эрл говорит:
Контроль над производством и обменом средств к существованию, а также благосостояние создают в вождествах основу политической власти. Экономическая власть базируется на способности ограничивать доступ к ключевым производственным ресурсам или потребительским товарам… Контроль над обменом позволяет расширять экономический контроль над более широкими регионами… Настоящее значение экономической власти может быть в том, что материальные потоки, проходящие через политическую экономию, могут быть использованы вождем для подпитки и подкрепления альтернативных источников власти… (Earle, 1997, р. 7).
Коалиция, которую возглавляет вождь и которая неизменно контролирует торговлю, отделена от простых людей при помощи некоторой формы социальной идентификации (важной функции идеологии). Насилие и принуждение являются неотъемлемыми элементами более крупных социальных групп, но группы удерживаются вместе не только боязнью принуждения, но и взаимными интересами (Earle, 1997, р. 106). Создание элит требует общественного конструирования социальных аспектов личности. Появление «вождеств», обществ из более чем тысячи членов, по-видимому, связано с институтами, которые отражают логику естественного государства.
Государство — это термин, имеющий специфическое значение в антропологии, в отличие от политологии или экономической теории. Государства отличаются от «вождеств» размером и структурой и, кроме того, предполагают формальное управление правительством. Для антропологов государства не существует, пока население не достигло сотен тысяч человек [72]. Мы, напротив, говорим о появлении естественного государства, когда общества достигают населения в тысячу или более человек и возникают новые формы всеобъемлющей политической и экономической организации, ограничивающие насилие. Как признает Эрл, «фундаментальная динамика вождеств, в сущности, такая же, как и у государств, и… происхождение государств должно пониматься в появлении и развитии вождеств» (Earle, 1997, р. 14). Мы добавляем логику естественной государства к подходу Джонсона и Эрла: ключевое звено, которое ограничивает военную власть, включает лиц, которые обращают военную силу в систему привилегий. Управление привилегиями создает интересы, которые сдерживают насилие.
Появление социальной иерархии в ранних обществах произошло благодаря созданию привилегированных элит. Древние цивилизации не позволяют нам четко увидеть раннее развитие на заре неолитической революции, но они дают нам ясное представление о ранних естественных государствах. Все эти общества были теократиями [73]. Все обладали взаимосвязанными сетями религиозных, экономических, политических, военных и образовательных элит. И в самом деле, во многих из них высшими руководителями были одновременно жрецы, воины, короли или князья. Как показал Сервис (Service, 1975), в любом государстве, которое управляется с помощью принуждения граждан и противников, всегда существует риск войны как против своих собственных граждан, таки против своих противников. Успешные общества «ведут мир» («wage peace»), по запоминающемуся выражению Сервиса. Сохранение мира подготавливает почву для появления среди населения убежденности в легитимности системы. Эти убеждения согласуются с положительными стимулами властных индивидов к сохранению мира, в противоположность обществам, где баланс террора является единственным средством обеспечения порядка. Идеология как в материальной культуре, так и в религиозных и образовательных организациях элит смыкается с логикой социального порядка.
Отсюда следует, что «вождества» и государства обнаруживают черты организации естественного государства, а значит, уровень насилия в них должен быть ниже, чем в обществах охотников-собирателей. Используя недавно разработанные судебно-медицинские методы для заключения о существовании насилия среди людей на основании освидетельствования останков скелетов, Стекель и Уоллис (Steckel and Wallis, 2006) показывают, на примере Нового Света, что степень распространения насилия среди людей снижается по мере того, как растет размер населения. У живших в небольших группах охотников и собирателей показатель травматизма, вызванного человеческим фактором, был значительно выше. В приложении к этой главе мы суммируем результаты.
Антропологические данные наводят на мысль, что растущий масштаб человеческих обществ связан с появлением социальных организаций, предполагающих логику естественного государства. Политическая экономия «вождеств» выражает логику естественного государства. Все первоначальные древние цивилизации были обществами с мощными теократическими иерархиями, в которых ограниченный доступ к экономическим, политическим, военным и религиозным функциям играл ключевую роль в идентификации социального аспекта элит. Свидетельства, полученные из останков скелетов, говорят о том, что по мере увеличения размера обществ насилие, вызванное человеческим фактором, снижается.
Динамика естественного государства: от хрупкого естественного государства к базисному
Как хрупкие естественнее государства трансформируются в базисные естественные государства? Как общество, чье главное достижение состоит в удержании вместе господствующей коалиции, трансформируется в такое, где государство создает устойчивые институты, и под покровом государственной поддержки развивает экономику, образование и религиозные организации, которые поддерживают интеграцию общества в более крупное географическое и культурное пространство?
Два исторических примера проиллюстрируют, как из хрупкого естественного государства образуется базисное: Мезоамериканская империя ацтеков (1428–1519) и Каролингская империя в Европе (751–840). Каждая из этих империй сформировалась в обществах, живших в тени исторического величия, где дезинтеграция и упадок длились несколько веков. Каждая из них быстро обрела могущество, которое, однако, сохранялось недолго. Ключевые сходные черты относятся к способам, которыми господствующая коалиция структурировала внутренние взаимоотношения, а также к тому, как использовались военные, экономические, политические, религиозные и образовательные институты и организации. Каждая империя строилась на существующем социальном материале, широко заимствовала предшествующие институты, проводя незначительные модификации, которые в корне изменили устройство социального порядка. И наконец, в каждой империи государство было единственной структурой, внутри которой организации могли получить поддержку. Это были по-настоящему базисные естественные государства.
Империя ацтеков. Мезоамерика пережила подъем и упадок трех крупных цивилизаций: это Ольмеки (прибрежная территория Мексиканского залива, примерно с 1500 по 300 г. до н. э.), Теотиукан в долине Мехико (примерно с 100 по 750 г. н. э.) и свободно организованное толтекское общество (приблизительно с 900 по 1200 г. н. э.). Каждую из империй сменял период распада. В xiii-xiv столетиях долина Мехико состояла из конкурирующих городов-государств и хрупких союзов [74]. Одна из мигрирующих этнических групп, Мексика, обосновалась на острове Теночтитлан озера Тескоко. Земли вокруг озера были плодородны, а район находился в центре военных и политических конфликтов за контроль в регионе. В конце XIV в. наиболее сильным местным союзом управляли тепанеки, включившие в свой союз народ Мексику.
Основой мексиканского общества стали алыпепетлъ и калъпулли. Алыпепетлъ состоял из этнических государств, которые главным образом были организациями людей, контролирующих данную территорию. Калъпулли были составляющей частью алътепетля, чьи земли принадлежали знати, которая давала их в пользование членам калъпулли. Калъпулли служили единицей для организаций школ, храмов и военных частей [75]. Мексиканской аристократией— пипилтинами—были первые семьи калъпулли, высшее политическое руководство. Тлатоани (правитель) выбирался из руководства калъпулли. Объединение в союз тепанеков дало мексикам возможность формировать собственную элиту, участвовать в военных кампаниях, приобретать административные и военные навыки. Мексики ходатайствовали перед городом Кулхауакан и союзом тепанеков, чтобы им предоставили правителя крови Толтеков. Первый тлатоани, Акамапичтли, прибыл в Теночтитлан около 1370 г. Прибыл ли он по просьбе самих мексиков или был навязан им тепанеками, неясно.
За смертью могущественного лидера тепанеков в 1426 г. последовал период беспорядков. При вакууме власти коалиция трех городов-государств — Тройственный союз Теночтитлана, Тескоко и Такубы — нанесла поражение тепанекам в 1428 г. Тройственный союз всегда был коалицией. Несмотря на относительное господство мексиканских ацтеков внутри коалиции, союз сохранился до высадки испанцев в 1521 г. Южная долина была разделена на три региональных государства, каждое управлялось частью коалиции. В 1430-е гг. союз направил свои военные силы, чтобы завоевать другие города-государства в южной части долины.
Вожди ацтеков начали незамедлительно распределять земли завоеванных территорий среди правящей элиты, в особенности среди военных предводителей [76]. Земля отошла тлатоани, военным воинам, и основным представителям аристократии {пипилтинам). Новая правящая группа была сформирована и называлась Совет четырех. Она состояла из всех членов императорской семьи, которые обладали исполнительной властью внутри государства и определяли преемственность после смерти императора. Религиозные и правительственные учреждения были реструктурированы, что отражало новый порядок. Между богатством, завоеваниями и землей упрочилась связь, в рамках которой небольшая господствующая коалиция мобилизовала экономические ресурсы общества как для обеспечения общественного порядка, так и для поиска необходимых средств для продолжения программы завоеваний.
Три черты ацтекской системы представляют для нас особый интерес. Первая — использование религии. Ацтекские религиозные убеждения были укоренены в более широкой религиозной традиции Средней Америки. Ацтеки верили, что каждый день бог солнца прокладывает себе путь на небо, сражаясь со своими братьями-звездами и со своей сестрой-луной. Чтобы победить в этой схватке, солнце должно было быть сильным и полным энергии, а для этого оно нуждалось в чалчихуатле, драгоценной жидкости — человеческой крови (Cazo, 1958, р. 12–13). Если напитать солнце не удастся, то земля будет уничтожена. Растущее использование человеческих жертв подпитывало экспансионистские военные цели ацтеков и обеспечивало идеологические рамки для оправдания труда масс, даже если они не участвовали полностью в доходах (иначе земля будет уничтожена). Религиозная структура давала возможность господствующей коалиции определять себя. Важна и последняя особенность. Так как статусные изменения внутри ацтекского общества ассоциировались с ритуальным жертвоприношением, религиозная структура определяла то, кто обладает властью. Религия занимала одинаковую позицию и по отношению к аристократии—пипилтинам, — и по отношению к торговцам (это мы скоро обсудим).
Вторая черта состоит в том, что доступ к политико-религиозной структуре требовал доступа к образованию. Ацтекские калъпулли традиционно включали в себя храм и школу, телпохалли, где юноши обучались военному искусству. Параллельная система школ для элит, кальмекак, прививала те же воинские навыки и ценности, но также обучала чтению «священных книг, изобразительному искусству, счету дней и лет, устройству праздников в честь богов, пению гимнов и пониманию того, что нужно высшим силам» (Leon-Portilla, 1963, р. 134–152). Образование в кальмекаке было необходимым требованием для достижения высшего положения в элите. Комбинация религии, образования и политики создала господствующую коалицию с четкой идентичностью и понятными общими убеждениями, с сильным образованием и ограниченным доступом.
Третья черта состоит в том, что ацтеки ограничивали доступ к экономической деятельности, наделяя правами и возможностями особую группу торговцев—почтеков. Почтеки обладали исключительными привилегиями на торговлю на больших расстояниях и предметами роскоши, они были организованы в гильдии, в каждой из которых существовали свои выработанные социальные отличия, обозначавшиеся в специальных привилегиях в одежде и поведении [77]. В денежной системе ацтекской империи обязательные подати сочетались с рыночным налогообложением. Местные рынки сельскохозяйственных продуктов находились под контролем локальных элит, но контроль над движением товаров на большие расстояния находился либо под прямым контролем со стороны государства в форме податных платежей, либо же под косвенным контролем государства, осуществлявшимся через сети почтеков и через формальное регулирование рынка заморских товаров и предметов роскоши (Hodge, 1996). Империя ацтеков имела в своем распоряжении рыночную экономику, однако государство приспособило рыночную экономику для нужд политической системы.
Империя ацтеков создала сложные организационные структуры в политике, торговле, религии, образовании и армии. Отражая сущность базисного естественного государства, ни одна из этих организаций не существовала вне государства.
Каролингская империя. История, институты, организации и культура Каролингов отличались от истории, институтов, организации и культуры мексиков. Тем не менее в этих двух примерах прослеживаются поразительные совпадения. Каролинги, как и ацтеки, использовали производительные силы организаций. Как и ацтеки, Каролинги создали организации только в рамках государства. Обе империи представляли собой базисные естественные государства.
Упадку Римской империи на Западе сопутствовала серия варварских нашествий, начавшихся с готов в 376 г. и продолжившихся вплоть до 476 г., когда пал последний император. Относительно небольшое по сравнению с римским населением население варваров смогло переселиться и в конце концов установить контроль над стратегическими районами империи (Heather, 2006). К VIII в. варварские королевства заняли большую часть Западной Европы, некоторые остатки римской власти оставались в Италии, в папских государствах и в Равеннском экзархате [78]. Католическая церковь сохраняла значительное влияние как в Италии, так и во многих частях Западной Европы, обращенных в христианство.
Хаотическая и постоянно меняющаяся политическая карта Европы с 476 по 750 г. отслеживается в королевствах вестготов, вандалов, франков, ломбардов, саксов и фризов, во вторжении мусульман и в политических махинациях западной части Римской империи (Geary, 1988). Королевство франков было лишь одним из многих королевств, когда Карл Мартелл, впоследствии майордом, подчинил своих конкурентов в борьбе за власть среди франков, завоевал Фризию и отразил вторжение сарацинов в Прованс при Туре в 732 г. Карл умер в 741 г., оставив государство двум сыновьям — Карломану и Пипину. Когда в 747 г. Карломан удалился в монастырь, Пипин III получил единое руководство над королевством франков.
Между тем папа римский держал в руках всю Италию. Ломбарды заняли большую часть Северной и Восточной Италии, и король Ломбардии пытался справиться с мятежными ломбардскими герцогами в Беневенто и Сполето. Византийская империя боролась с мусульманской экспансией на востоке средиземноморского региона и пыталась сохранить опору в Италии в форме Равеннского экзархата. Папа римский все еще номинально признавал византийского императора, а император все еще номинально признавал папу первым лицом церкви, но Восток и Запад продолжали раскалываться по доктринальным спорам. Папа римский столкнулся с (по крайней мере) четырехсторонней борьбой за власть в Италии.
Как и в случае с ацтеками, приход Каролингов к власти начинался с союза. Перед лицом вторжения сарацинов Карл Мартелл объединился с папой римским. Несмотря на существование меровингского короля, в 751 г. папа согласился признать Пипина королем франков. Пипин скрепил союз и пришел на помощь папе римскому в Италии, послав армию осадить ломбардов, продвинувших свои войска к стенам Рима. В 754 г. «папа римский торжественно возобновил помазание королей на престол, которое Бонифаций пожаловал Пипину, и под страхом отлучения от церкви навсегда запретил франкам избирать короля не из наследников Пипина» (Pirenne, 2001 [1954], р. 225).
Признав Карла Великого (сына Пипина) императором в 800 г., папа окончательно разорвал с Восточной империей и восточным императором. Объявив себя защитником католической церкви повсеместно в мире, Каролинги получили доступ в христианскую Европу, доступ, который Карл Великий мастерски использовал. При помощи дипломатии и военных действий Карл построил политическую коалицию, основанную на контроле за землей и личных обязательствах. Военная служба и землепользование сплелись, образовав основы феодальной системы.
Интеграция Каролингов использовала механизмы естественного государства. Коалиция военных специалистов была экономически связана с землей через вассалитет. Карл даровал земли влиятельным лицам в обмен на личные услуги и обязательства (Bloch, 1961; Блок, 2003; Ganshof, 1968, р. 50–52). Другая коалиция — торговцев— была построена при помощи продвижения заморской торговли под протекцией и управлением императора [79]. Торговые города были основаны в Кентовике и Дорестаде. Продолжительные отношения между Карлом Великим и данами, например, возникли благодаря желанию Карла контролировать и поддерживать торговлю в Восточной империи и халифате Аббасидов (Hodges and Whitehouse, 1983, p. 111–122, 171).
Альянс с церковью был составной частью экономической системы Каролингов. Заморская торговля концентрировалась в нескольких городах и в нескольких монастырях. Создавая благосостояние при помощи чеканки серебра и межрегиональной речной торговли внутри империи до утвержденных торговых центров, Каролинги получали экономический излишек в распоряжение каролингской коалиции (Hodges and Whitehouse, 1983, p. 171). Свидетельств того, что на протяжении VIII–IX вв. в Европе растет торговля, появляется все больше, и это была торговля, контролируемая государством (McCormick, 2001).
Наконец, Карл Великий способствовал развитию системы образования для элит, и снова в союзе с церковью. Каролингский книжный ренессанс был церковным (Ullmann, 1969). Рост грамотности, распространение книг и становление образованной элиты были сосредоточены почти исключительно внутри церкви и ее структуры. Акцент на латыни как на письменном языке империи во времена, когда она уже сдала свои позиции в качестве языка разговорного, подчеркивал для большинства населения элитарную природу образовательной системы, ибо только элиты изучали латынь, только элиты имели доступ к государственной и церковной администрации, судам и деловым операциям.
Империя Каролингов была базисным естественным государством. С современных позиций союз церкви и государства может показаться странным и вынужденным. Наше внимание прежде всего привлекают политические, военные и экономические соглашения Каролингов. Определяющая характеристика базисного естественного государства — это все-таки неспособность поддерживать организации вне государства.
Коалиция естественного государства Каролингов соединила множество социальных элементов — политических, военных, религиозных, экономических и образовательных — в коалицию взаимосвязанных интересов, которые короткое время сосуществовали в одном большом географическом образовании, империи Каролингов. Однако даже после того, как политическое единство раскололось на более мелкие части, эта структура и в последующие шесть веков помогала поддерживать порядок в Европе. Хотя в нее входили многие организации и действующие лица, в истории Европы ключевое различие делается между церковью и государством. Как мы подчеркивали ранее, в базисных естественных государствах все организации существуют в пределах государства, таким образом, распутывание связей между церковью и государством в средневековой Европе показывает, как может быть структурировано базисное естественное государство, и приоткрывает завесу в понимании того, как в конечном итоге Европа выработала институты и организационные черты зрелого естественного государства.
Фиггис дает ключ к пониманию средневекового общества:
В Средние века церковь не была всего лишь одним государством из многих: она была образцовым государством. Государство или, скорее, гражданская власть (поскольку отдельное общество не получало признания) была не чем иным, как простым полицейским отделением церкви. Последняя унаследовала от Римской империи теорию об абсолютной универсальной юрисдикции высшей власти и преобразовала ее в доктрину plenitudo potestatis папы римского, который был верховным вершителем закона, источником благочестия, включая королевское благочестие, и единственным легитимным земным, источником власти, формальным, если не действительным создателем религиозных предписаний, университетских степеней, верховным «судьей и вершителем» среди народов, блюстителем международного права, мстителем за кровь Христову. Все эти функции ушли, и концепция всемогущества, которую декларировал папа, под предлогом, что каждое действие в том, что касается морали, может находиться в его ведении, теперь было встретила отклику государства в аналогичной концепции, согласно которой каждое действие, религиозное или другое, когда дело касается вопроса денег или контракта, должно стать прерогативой судов (Figgis, 1923, р.4).
Что имел в виду Фиггис, когда утверждал, что церковь была образцовым государством? На одном уровне фактическое предоставление общественных услуг, которые мы ассоциируем с государством, осуществлялось как церковью, так и светскими политическими организациями. Церковь в основном отвечала за образование и социальное обеспечение (в различных видах, включая борьбу с бедностью, лечебницы, помощь при стихийных бедствиях и хранение продовольствия). Ответственность за отправление правосудия церковь делила со светскими властями. Собственность и управление землей, как с общеправовой точки зрения, выражаемой судами, так и в ежедневной деятельности по управлению политическими единицами, также делились церковью и светскими властями. После X в. церковь уступила полицейскую и военную власть светским правителям.
На другом уровне церковь занимала важные позиции в организации политических сил, так же как светские властители занимали важные позиции в организации религиозной иерархии. К примеру, архиепископы Майнца, Трира и Кельна были среди тех, кто выбирал императора Священной Римской империи. Архиепископы и епископы Англии были членами палаты лордов. Церковь составляла первое сословие во Франции и вплоть до революции сохраняла независимость в фискальных отношениях с государственными финансами. Симметрично Карл Великий одобрял организацию, поддержку и защиту религиозных институтов своими вассалами. С точки зрения собственности для церкви под контролем и при поддержке светских дарителей было достаточно закономерным, что попытки реформировать систему приводили к столкновениям между церковью и светскими властями, наиболее ярким из которых был кризис инвеституры [80], который будет подробно рассмотрен нами в следующем разделе. Архиепископы и епископы назначались королями и обычными лордами. Также как архиепископы и епископы оказывали фискальное и политическое воздействие на светские власти, светские власти оказывали влияние на церковь. Невозможно понять европейскую историю от Карла Великого до Реформации без осознания взаимосвязанной и взаимозависимой природы церковных и светских элементов господствующей коалиции.
Взаимозависимость светской и церковной власти постоянно порождала конституционные вопросы внутри церкви, внутри государства и в их взаимодействиях. Церковь нуждалась в установлении и поддержании вертикальной структуры власти между церковью в Риме и церковью в Европе. На каждом горизонтальном уровне внутри церкви структура власти должна была быть поддержана, включая папу римского и коллегию кардиналов в Риме, а также на уровне епископов, их епархий, кафедральных капитулов и коллегий каноников, на уровне отдельных приходов, аббатств и монастырей. Поскольку церковь и ее представители были крупными землевладельцами, игравшим центральную роль в распределении привилегий внутри местных светских государств, конституционные структуры на индивидуальном уровне были тесно связаны с политическими и другими светскими институтами и организациями.
Движение к зрелому естественному государству: беспорядки, организация и средневековая церковь
Истории ацтеков и Каролингов — это отправные точки для понимания того, как развивается зрелое естественное государство. Обе цивилизации возникли в условиях, где многочисленные маленькие общественные единицы конкурировали друг с другом за власть, ресурсы и безопасность. Это был мир, где условия часто менялись, правителей свергали, города разоряли, а население мигрировало. Это, конечно, нормальный мир для большего периода истории человечества. Даже в ацтекской Мезоамерике большая часть населения жила вне империи и сталкивалась с войнами и беспорядками. Аналогично, несмотря на то что Каролинги объединили на время часть Европы, после смерти Людовика Благочестивого в 840 г. империя постоянно делилась на части и к 900 г. столкнулась с ситуацией, близкой к той, что имела место в 700 г. В росте размера обществ при ацтеках и Каролингах или в уменьшении размеров и усилении беспорядков в Европе после 840 г. не было ничего предопределенного.
Все естественные государства сталкиваются с проблемой сохранения своих господствующих коалиций, предоставляя отдельным представителям элит и организаций экономические и политические стимулы для сотрудничества друг с другом. В базисных естественных государствах все организации — политические, военные, экономические, религиозные и образовательные — тесно интегрированы в структуру господствующей коалиции. Для удобства историки и социальные исследователи часто отождествляют организацию армии с государством, но, как утверждает в отношении Европы Фиггис, церковь была такой же частью государства, как и военная сила. Как общество может развивать институциональную поддержку для организаций элит вне непосредственных рамок государства? Кроме того, когда возникают независимые организации элит и как возможно наделять их бессрочной жизнью?
Сущность естественного государства состоит в личных отношениях. Правовая система не может обеспечивать соблюдение индивидуальных прав, если каждый индивид отличается от другого, если каждое взаимодействие между двумя индивидами в неравной степени зависит от их идентичности внутри господствующей коалиции. Следуя римским традициям, в Европе развивается как публичное, так и частное право [81]. Частное право структурировало ограниченное число отношений между частными лицами, признанными субъектами права. Не все субъекты права пользовались одинаковой защитой закона, и право признавало несколько различных категорий субъектов права, таких как короли, знать и свободные люди. Публичное право структурировало отношения между и внутри организаций, в том числе в наиболее значимой организации общества — государстве [82]. Как правило, учреждения публичного права были идиосинкразическими. Каждая организация публичного права, в соответствии с логикой естественного государства, обладала правами и имела. уникальные обязанности.
Комбинация публичного права, которая создает и поддерживает организации, признанные юридическими лицами, и правил частного права в отношении взаимодействия людей делает возможным верховенство права для организаций. Взаимодействие организаций публичного права с оставшейся частью общества определяется как публичным правом (до момента, когда организации обладают особыми привилегиями), так и частным правом (до момента, когда организации выступают как юридические лица).
Тесная интеграция церкви и государственных организаций при Каролингах сформулировала фундаментальную структурную проблему. Коронация Карла Великого не ответила на вопрос о том, кто кого возводит на престол, папа римский императора или же император папу. При первоначальных установлениях, при помощи которых католическая церковь стала в Римской империи государственной церковью, путаницы не возникало. Католическая церковь базировалась на римском праве, а именно на праве, приведенном в систему Юстинианом: Ecclesia vivit iure Romano, или «церковь живет согласно римскому праву» (Ullmann, 1975, р. 54). Кодекс Юстиниана начинается с закона Флавия Феодосия, который сделал христианство единственной религией империи. В римском праве император был источником закона и находился выше закона. Император был над законом и как частное лицо, и как социальная личность.
В годы после падения империи церковь все более играла центральную роль в обеспечении порядка. Проблема была следующей: правовым основанием для власти папы римского был император. Если папа римский возводил императора и признавал его как законного императора, тогда правовое основание церкви исходило от императора как космократора — правителя мира — и пантократора — наместника Бога на земле. Как мог папа возводить императора, когда потом император возводил папу? Папа римский или император являлся пантократором (всевластным)?
Карл Великий был коронован папой римским. Почитая церковь, он пришел на защиту папы в его борьбе с ломбардами. Он способствовал строительству соборов и поддерживал монастыри. Он даровал крупные куски земли церкви, конкретным церквам и монастырям. Он издавал документы и уставы, которые формально даровали освобождение от определенных налогов и предписаний для отдельных церквей или монастырей (Ganshof, 1968, р. 45–50). Карл Великий действовал по закону, принятому им и церковью. Карл также поощрял другую знать основывать церкви и следил за их дальнейшей поддержкой. Эта практика привела к появлению собственных церквей, в которых патрон назначал священника или епископа в обмен на постоянную поддержку патрона.
Раздел империи в 840 г. и последующий распад Западной Европы, спровоцированный новой волной вторжения сарацинов и викингов, на некоторое время исключил вопрос о превосходстве папы или императора из повестки дня. Тем не менее проблема не исчезла. Основу правовой системы составляет определение прав и структур элит, а существующий в средневековой Европе закон для союза церкви и государства с самого начала обладал фундаментальными противоречиями. После возвращения мира в XI в. вопрос снова достиг апогея, став известным как кризис инвеституры.
Григорий VII стал папой римским в 1073 г. Он был клюнийским монахом и реформатором, прославившимся уничтожением двух источников коррупции внутри церкви: симонии (продажи церковных должностей за деньги) и конкубината (брака или сожительства священников с женщинами) (Ullmann, 1972, р. 129–131). Как и многие реформаторы, папа Григорий был обеспокоен тем, что церковь стала слишком близка к мировой господствующей коалиции. Реформа симонии нанесла прямой удар по системе «собственнических» церквей, посредством которой местные правители избирали местных епископов и священников. Система «собственничества» была неотъемлемой частью европейского базисного естественного государства, продвигаемой Карлом Великим. Реформы папы Григория имели серьезные последствия как для структуры самой церкви, так и для общества в целом.
На наиболее заметном уровне кризис инвеституры имел отношение к покровительству и структуре взаимоотношений патрона и клиента внутри господствующей коалиции: кто — папа римский или же светские правители — будет назначать епископов, архиепископов и других членов церковной иерархии? Традиционные взгляды на этот кризис противопоставляют церковь государству, папу — священному римскому императору Генриху VI. Тем не менее кризис знаменовал более широкий конфликт внутри господствующей коалиции [83]. Конфликт официально разрешился в 1222 г., когда была разработана более сложная процедура для избрания и рукоположения епископа, в ходе которой церковь номинировала, а император/король утверждал кандидатов.
Церковь поразительным образом отреагировала на эти нововведения. Папа объявил себя не только епископом римским, но и наместником Христа [84]. Когда папа утвердил свое право назначать епископов и архиепископов, он заявил о своих претензиях на более высокое положение, чем положение первого епископа среди равных ему: папа претендовал на прямую власть над всеми могущественными представителями церкви. Из-за того, что многие епископы держали свои земли и, следовательно, свое богатство как вассалы светских правителей, епископы имели противоречивые интересы и вассальную зависимость. Попытка папы расширить прямой контроль над всей администрацией церкви была прямой угрозой действующему альянсу, который большинство епископов и архиепископов поддерживали со светскими правителями. Назначение папы значительно снизило бы независимость как епископов, так и королей. Оно реструктурировало бы всю господствующую коалицию внутри Европы.
Для того чтобы функционировать, церковь нуждалась в двух независимых конституционных структурах: одной— для вертикальных взаимоотношений на различных уровнях и другой — для горизонтальных отношений на всех уровнях. Горизонтальное устроение структурировало церковные епархии и другие корпоративные объединения церкви (аббатства, монастыри, университеты и ордена). Отношения между епископом и его епископатом влияли, например, на внутреннюю работу собора и епархии в целом, на то, когда и в какой степени епископ был вынужден искать поддержки и одобрения со стороны кафедрального капитула, для того чтобы принимать определенные решения. Это устроение также влияло на отношения между епархией и внешним миром в том, что касалось свобод и обязанностей епископа как представителя епархии. Наконец, оно влияло на процесс выбора епископов, когда освобождалась вакансия, и исполнение обязанностей епископа, когда его место пустовало (Tierney, 1955, р. 106–131).
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги