Наследие

Глава 20
СУМЕРЕЧНЫЙ ХОР

Джон Скеллан почти забыл, что значит быть человеком.

Слишком много времени прошло с тех пор, как он в последний раз что-то чувствовал.

Вот по чему он скучал больше всего - по простому ощущению воздуха, наполняющего легкие при глубоком вдохе, по запаху свежескошешюй травы и поднимающегося в печи хлеба, по поцелуям солнечного света на лице.

Солнечный свет.

Всю свою жизнь он принимал его как должное. Солнце всходит, солнце садится. Все просто. Сейчас ему шестьдесят девять, хотя за десятки лет он не состарился ни на один день. Сорок один год Скеллан не чувствовал на своем лице солнца. Сорок один год.

Он уже не мог вспомнить, на что это похоже. Единственное, что он чувствовал теперь, - голод. Это была мрачная, отчаянная потребность, постоянно гложущая его изнутри, требующая удовлетворения аппетита, который удовлетворить нельзя. Он был не тем человеком, каким был когда-то; фундамент, на котором возникла и так долго держала его в плену жажда мщения, рассыпался со смертью Айгнера и перерождением его самого. С годами остатки всего человеческого в нем постепенно отмирали, замещались основной вампирской потребностью - потребностью в еде. Он научился наслаждаться охотой и убийством. Улыбка хищника расползлась по его лицу. Он чувствовал только одно, оно витало в воздухе.

Кровь.

Грядущие дни обещали побоище, редкое пиршество крови - старой, молодой, невинной и прокисшей от горького опыта. Альтдорф предлагал сильванской аристократии тьмы великое множество разнообразных «закусок». Злобный род фон Карстена вел разбухшее до гигантских размеров войско нежити в последний и решительный бой, сулящий славу, - на штурм самого сердца Империи.

Альтдорф. Столица, раскинувшаяся на островах, утонувших в грязи широких низин у слияния двух рек, Рейка и Талабека.

Защита города была поистине жалкой. В отчаянии дураки-жители нарыли канав и утыкали их кольями, словно ожидая, что вампиры слепо рванутся вперед и сами наколются на заостренные деревяшки. Старинные байки натолкнули горожан на мысль изменить направление течения Рейка, чтобы получился ров с проточной водой. А в стенах города русло реки тем временем пересохло, и защитники пользовались им как удобным тротуаром. Что ж, остроумно - недаром город славился своей ученостью.

Но усилия, конечно же, были потрачены впустую. Слепо следуя отжившим представлениям, люди позволили одурачить себя. Они бездумно моллись своим бессильным богам о спасении и верили небылицам. Они повернули Рейк, потому что хотели убедить себя, что это защитит их от вампиров, что граф и его сородичи не сумеют пересечь реку с таким быстрым течением.

Забившись в сырые погреба, укрывшись за ставнями ослепших окон, альтдорфцы намеренно забыли о зомби, упырях, духах и прочих выходцах с того света, призванных под знамена фон Карстена. Дело их было безнадежно. Матери, дрожа и прижимаясь спиной к холодным камням стен, укачивали на руках детей, прислушивались, не приближаются ли вампиры, и пытались найти в себе смелость убить собственную плоть и кровь, чтобы не отдавать ее монстрам на съедение. Эхо горестных рыданий металось в самых темных углах города. Жители понимали, что обречены.

И Скеллана это возбуждало. Война ускорила всеобщее разрушение; то, что могло развалиться, выйти из строя, рассыпаться, разлететься, заржаветь, рухнуть, делало это. Природа уже начала длительный процесс освобождения земли от пагубного воздействия людей. Первая стадия - превращение некогда величественных зданий в пыль. Плющ и вьюнок ползли по стенам, расшатывая фундаменты и кладку своими корнями, которые проникали в щели между камнями, расширяя их и ослабляя постройки.

Они закончат то, что начала природа.

И в свои последние часы человечество будет страдать.

Скеллан посмотрел на небо. Через час уже рассветет. Он чувствовал, как в сердцах защитников города растет самодовольство и успокоенность. Лучники на стенах знали, что они теперь в безопасности,- по крайней мере, на несколько часов. Фон Карстен не начнет атаку перед самой зарей.

Но безопасность - иллюзия.

Вампир оглянулся. На илистой равнине толпились десятки тысяч безмозглых автоматов. Груды костей и гнилой плоти собрались в одну безграничную волну насилия, дожидающуюся момента, когда можно будет хлынуть на ряды защитников. Громоздкие осадные машины медленно катились на передовую. Армия фон Карстена казалась безбрежным морем, раскинувшимся, насколько хватает глаз. Скеллан мог лишь догадываться, какое действие оказывает это войско на моральный дух наблюдавших за ним людей, ждущих нападения и испытывающих сейчас угрюмое облегчение оттого, что в их распоряжении есть еще один день жизни и они могут в последний раз перед грядущим ночным кошмаром вернуться домой, к женам и детям.

Они жестоко ошибались.

Небо оставалось черным, как в глухую полночь, и заря не брезжила на востоке.

Скеллан повернулся к стоящему рядом с ним седеющему старому Волку. Йерек фон Карстен смотрел на первые осадные машины из спаянных тел и костей, которые неуклюже занимали свои позиции. Скеллан не слишком доверял графскому питомцу, хотя сам Влад, кажется, полагал, что Белый Волк полностью приручен. Было в нем что-то раздражающее, хотя Скеллан и не мог сказать, что именно. Конечно, двуличность и лживость вряд ли можно было назвать редкими спутниками вампирской аристократии; все они, включая Скеллана, были бандой убийц, лжецов, мошенников и воров. Тут никто никому не доверял безоглядно.

Первая гигантская катапульта встала на место. Сотни зомби фон Карстена тянули ее за канаты. Вампиры-конвойные подстегивали неуклюжих существ, требуя большего рвения. Адская машина была истинным олицетворением преисподней. Она представляла собой немыслимый, возвышающийся над полем боя клубок переплетенных рук, ног и искаженных криком лиц. Над этой грудой кружили вороны, привлеченные неистребимым запахом смерти, присущим этим чудовищным метательным орудиям.

Рты двигались, не переставая вопить. Конструкции были живыми, по крайней мере, живыми в смерти, воскрешенными черной магией. Их крики вторили карканью стервятников.

Восемь машин заняли позиции под стенами города, еще восемь дожидались в резерве.

Солнце по-прежнему не показывалось. Спасительный рассвет не настанет.

Интересно, когда защитники сообразят, что последние часы ночи растянулись навечно?

Скеллан медленно зашагал между рядами мертвецов к белой палатке фон Карстена, где сидел граф с воющим мечом на коленях и играл своим перстнем-печаткой, медленно крутя его на длинном тонком пальце левой руки. Фон Карстен поднял глаза. Его и без того бледное лицо казалось еще более изнуренным от переутомления, накопившегося за годы войны. И он, несомненно, нуждался в пище. Скеллан подозвал одного из графских помощников и велел принести свежей крови, чтобы распить ее с фон Карстеном перед тем, как они предъявят городу ультиматум. Смуглый слуга торопливо кинулся выполнять приказ.

- Тебе нравится? - спросил фон Карстен, не отрывая взгляда от меча. Клинок тихонько стонал под кончиками его пальцев.

- Страх? О да, его вкус восхитителен. Они ждут свое бесценное солнце, а оно не появляется.

- Все боятся тьмы, Скеллан. Это первобытный страх. Он сохранился с того времени, когда мы жили в пещерах и разжигали огонь, чтобы не подпускать к себе ночных чудовищ. Мы можем сидеть здесь месяц в кромешной тьме и войти потом в Альтдорф беспрепятственно, потому что страх все сделает за нас. Я уже чувствую, как страх расшатывает их. Они теснятся в темных углах, молясь, чтобы смерть обошла их стороной.

- Они ничего не знают, - сказал Скеллан.

Слуга вернулся с молоденькой девушкой. Лицо и ноги ее покрывал слой глубоко въевшейся грязи, она дрожала, не владея собой.

- Спроси ее, - бросил фон Карстен. - Спроси, что страшнее: быть здесь сейчас с нами или сидеть взаперти во мраке, дожидаясь, когда тебя выволокут к нам. Ну, девочка, что?

- Да, - кивнул Скеллан, подошел к жертве близко-близко и дотронулся до ее мягкой щеки, по которой текли слезы. Потом он заговорил с девушкой на чистом рейкшпиле, ее родном языке: - Что? Ожидание или гибель? Что пугает тебя больше?

Девочка затрясла головой. Скеллан погрузил пятерню в ее волосы, намотал их на кулак и рванул ее голову назад.

- Я задал тебе вопрос и жду ответа.

- Ож… ож… ожидание, - пролепетала она.

- Ну вот, не так уж и трудно, - произнес Скеллан почти нежно. - А теперь давай тебя умоем, ладно? Не дело девушке ходить грязной. Что нам стоит подумать о хороших манерах? - Он махнул рукой слуге, чтобы тот подал влажную тряпицу, и осторожно вытер лицо девушки, уделив особое внимание слезинкам. Затем он развернул ее. - Ну вот, уже лучше, теперь ты пахнешь только страхом, а не грязью, - одобрительно сказал он и погрузил зубы в ее шею.

Она закричала и забилась, но он крепко держал жертву, пока силы не покинули ее; руки и ноги девушки обмякли, глаза закатились. Только тогда Скеллан оторвался, облизал губы, смакуя последний глоток теплой крови, и толкнул девушку к фон Карстену.

- Ешь. Тебе нужны силы.

Граф осушил жертву до конца и кинул труп ближайшему упырю, чтобы тот выволок тело наружу и там спокойно, подальше от глаз хозяина, ободрал мясо с костей и насытился.

Фон Карстен встал, убрал голодный меч в ножны и запахнул плащ. Затем он посмотрел на Скеллана и кивнул:

- Пора.

И вышел в вечную ночь. Скеллан последовал за ним.

Граф-вампир шагал вдоль строя мертвецов, не отрывая взгляда от городских стен.

Скеллан изучал своего хозяина. Он восхищался безжалостной целеустремленностью фон Карстена в достижении его мечты: создании Царства мертвых на земле. Но граф не был совершенным монстром. Порой он бывал невыносим с его философствованием, самокопанием и меланхоличными раздумьями, совершенно неуместными в великом правителе. Слишком уж это было по-человечески, слишком близко к слабости и прочим проклятым человеческим чертам. Для Скеллана все это было игрой, и независимо от того, играл ли скот по правилам или нарушал их - он так или иначе съедал этот скот. Ему было плевать на них. Мясо - это всего лишь мясо. Привязанность фон Карстена к людишкам холодила его нутро. И эта женщина, Изабелла, она же совершенно безумна. Впрочем, ее непредсказуемость делала ее интересной. Она инстинктивно понимала игру.

Скеллан слышал рассказы о ее привычках, о купаниях в бочках с кровью девственниц ради сохранения цветущего вида, о том, как она в экстазе осушала по тридцать-сорок девушек за ночь, о расписывании стен дворца кровью своих жертв после оргий и о том, как часом позже она жаловалась на свое одиночество в продуваемом всеми сквозняками старом замке.

Фон Карстен остановился на каменистом холмике среди грязной пустоши и крикнул:

- Кто говорит от вашего города?

Акцент в его голосе усиливался вместе с громкостью. Он резал уши Скеллану и свидетельствовал о полном отсутствии утонченности и о бескультурье. Но таков уж был грядущий новый мир- мир правления монстров.

На укреплениях начался переполох, стражники явно не представляли, как вести себя в такой ситуации. Фон Карстен терпеливо ждал, словно в его распоряжении было все время мира. Скеллан прекрасно понимал, что они пытаются сделать. Но скоро они сообразят, что промедление ничего им не даст. На этот раз солнце не поторопится их спасти.

Спустя несколько минут на стене появился человек в простой белой рубахе, украшенной изображением молота Сигмара. Он казался удивительно спокойным - учитывая раскинувшееся перед ним безбрежное море нежити. Рядом с ним стоял женоподобный хлыщ, даже издалека выглядевший смертельно испуганным. Скеллан улыбнулся. Старик был жрецом, но держался как воин, а жеманный дурак возле него был скорее всего Людвигом фон Хольцкругом, претендентом на имперский трон. Игнорируя его, Скеллан уставился на жреца. Он знал, кто это. Человек очень постарел за годы, прошедшие с момента их последней встречи, но все же не узнать Вильгельма фон Оствальда было трудно. Когда-то он был фанатичным охотником за ведьмами. Кажется, фанатик пришел к религии. Жаль только, это не спасет его бессмертной души.

- Я Вильгельм Третий, верховный теогонист Сигмара, говорю от имени людей Альтдорфа, - спокойно крикнул старый жрец.

- Я, Влад фон Карстен, пришел сделать тебе честное предложение, которое настоятельно советую обдумать и принять ради блага твоего народа.

- Тогда говори.

- Солнце сегодня не взойдет, началась долгая ночь. Вот мое предложение: служи мне в жизни либо служи мне в смерти. Выбор за тобой. Если решишь встать против меня, пощады не будет.

Щеголя заметно трясло - видимо, он представил свою нежизнь в неволе, существование безмозглого зомби на побегушках у фон Карстена. Жрец же не дрогнул.

- Это не предложение, вампир. Это смертный приговор. Я не продам своих людей в рабство.

- Да будет так,- равнодушно бросил фон Карстен.

Он дал знак осадным машинам стрелять, и первые снаряды - пылающие черепа - понеслись к сердцу Империи.