Наследница солёной воды

Ни когда-либо ещё.

Финн опустил глаза на свои ботинки с золотыми крапинками. И как раз в тот момент, когда Каллиас сдался, он произнёс:

— Два месяца.

Облегчение нахлынуло на него подобно оползню.

— Договорились. Я пойду с тобой.

Финн глубоко вздохнул, оттолкнулся от стены и направился к дверям лазарета. Он остановился, положив руки на позолоченные дверные ручки, краем глаза взглянув на Каллиаса. Затем, быстрым движением запястий, он открыл двери и шагнул внутрь.

ГЛАВА 10

ФИНН

Финн всегда знал, что Каллиас не самая яркая свеча в канделябре, но никогда прежде не замечал в нём жестокости.

Солейл жива.

Гнев или беспокойство, он не мог сказать, что он должен был чувствовать. Обычно Каллиаса было легко прочитать, но на этот раз он не мог сказать, то ли его брат разыгрывал какую-то отвратительную шутку, то ли он серьёзно пострадал так, что никто не мог этого видеть. Спутанность сознания, потеря памяти — это симптомы травмы головы, и с этими нелепыми волосами, возможно, целители что-то упустили…

Потом он увидел её. И затем он уже ничего не чувствовал.

Впервые за очень долгое время Финник Атлас не мог думать.

Рыжие волосы Атласа, ближе к золотистому огню Каллиаса, чем к насыщенному кроваво-алому цвету его матери и старшей сестры. И ещё бледнее, как будто солнце отвернуло свой лик и оставило её во тьме. Её голова была наклонена набок, волосы убраны с шеи, и ему показалось, что он видит спрятанную в них никсианскую траурную косу. Она была забинтована и окровавлена, спала слишком глубоко, чтобы быть полностью естественной.

Нет, Боги, нет. Этого не было на самом деле. Каллиас не мог быть таким дураком. Никак не мог подумать, что эта девушка была… что она могла быть…

— О да, молодец, Каллиас, — сарказм сочился из каждого слова, такой приторный, что он чувствовал его вкус. — Поздравляю! Ты нашёл рыжую! Поистине твоё величайшее достижение.

Он ждал, что Каллиас рассмеётся, выдаст своё грандиозное «попался», потому что это не мог быть тот человек, о котором говорил Каллиас, и Финну почти показалось, что он узнал её, пока он не вспомнил, что невозможные вещи называются так, не просто так. Чудеса не были реальными, ни один бог или богиня не слушали, рядом не было никого, кто мог бы обладать силой, чтобы сделать… это. И даже если бы это было так, никто из них не любил его настолько, чтобы наконец-то откликнуться на молитвы, которые он выплакивал у своей постели в десять лет.

Это не могла быть Солейл на той кровати. Не их Солейл.

Каллиас бессвязно бормотал где-то позади него, что-то о поле боя, ране и маске, а затем он замолчал, его тяжёлый взгляд впился в спину Финна. Финн сделал шаг от кровати к двери. Медленная дрожь началась в его пальцах и поднялась по конечностям, распространяясь, пока он не задрожал, как испуганный ребёнок. Он в отчаянии повернулся к Каллиасу, которому нельзя было доверять, потому что он придерживался бы лжи, если бы это спасло его жизнь.

— Скажи мне правду, — взмолился он.

Признай, что ты лжёшь. Признай это.

Но выражение лица Каллиаса сказало Финну всё, что ему нужно было знать

— Джерихо проверила крови девушки, сравнив с моей. Это она, — сказал Каллиас слишком осторожно. То, как кто-то сообщал плохие новости, а не хорошие.

Он знал, что это значит. Даже если бы это было реально, когда девушка проснётся, она будет всего лишь девушкой, которая была бы ему сестрой не больше, чем любой человек, которого он выбрал бы на улице. Её тело, возможно, и было живым, но Никс добился своего с её разумом — её умным, сообразительным умом, который был ближайшим его соперником, которого он когда-либо находил. Разум его лучшего друга.

Без этого, что хорошего было в этой незнакомке, в этом ничтожестве, носящем лицо воспоминания?

Он слишком много чувствовал, слишком много помнил, слишком много переменных только что было введено, и он не видел пути вперёд…

— Финн! — Солейл потянула его за рукав, с беззубой улыбкой и веснушчатыми щеками. — Идём, кажется, я придумала, как достать печенье так, чтобы никто не видел!

— Финн! — Солейл рыдала после кошмара, стуча в стену между их комнатами, зная, что он всегда прибежит.

— Финн! — Солейл кричала в его кошмарах, заглушённая упавшими обломками и потрескивающим пламенем, его воображение было убеждено, что она звала его, когда умирала, а его не было рядом, он не мог откликнуться.

Он попятился, образы теснились в его голове, во рту было сухо, как будто туда набили вату, а сердце сжалось в тисках. Его руки, казалось, не принадлежали ему. Он не чувствовал своего лица. Поэтому, когда он спиной упёрся в дверь, а рукой нащупал ручку, он повернулся и побежал так быстро, как только мог, не обращая внимания на крик Каллиаса. И бежал, пока не оказался вне зала, вне дворца, на широком участке берега, который принадлежал только королевской семье. Бежал, пока его острые, как бритва, воспоминания пели погребальную песнь, призрак его сестры выкрикивал его имя — мольбу, обвинение, смертный приговор.

Он не прекращал бежать, пока не достиг пляжа, пустого из-за недавнего шторма, песка сырого и холодного, вздувшихся и перекормленных волн. Он упал на колени, не заботясь о том, что его штаны испачкаются песком, не заботясь о том, кто за ним наблюдает, не заботясь ни о чём вообще.

И не за что было зацепиться, ничто не могло его остановить, его вырвало завтраком прямо на этот идеальный, нетронутый песок.

ГЛАВА 11

СОРЕН

Никогда ещё она не была так благодарна Эмберлин и Ивонн за то, что они научили её вылезать из окон.

Она проснулась вчера ото сна, вызванного лекарственными травами, яснее, чем раньше, сильнее — её желудок всё ещё не был совершенен, и она была слаба из-за того, что оставалась прикована к постели бог знает сколько времени, и она была почти настолько же голодна, что готова была съесть свою наволочку этим утром, но всё же достаточно сильна, чтобы спуститься по верёвке.

Она не могла позволить себе ждать. Кто знал, что ещё Атлас запланировал для неё.

Влажный бриз гладил щёки Сорен, как потные руки, и ей хотелось съёжиться, испытывая ненависть к этой влажной ласке. Ветер не должен быть влажным. Влажность была для воды.

— Я ненавижу воду, — она медленно развязала ещё один узел на своей верёвке. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу воду.

Её желудок слабо сжался, но магия этих благословленных Анимой целителей была не шуткой, она чувствовала себя так, словно прошла через особенно суровую тренировку, а не была на грани смерти.

Даже не рядом со смертью. В одном шаге до неё. Одна целая ступня и четыре пальца от другой.

Позже она обязательно поблагодарит Каллиаса за то, что он оказался достаточно глуп и спас ей жизнь. Издалека. Предпочтительно, не выходя из собственной постели, подняв средний палец на запад в знак приветствия.

Она была всего в девяти метрах от земли, когда её верёвка натянулась. Ей пришлось проглотить стон, и она медленно запрокинула голову.

— Принцесса, — вздохнул раздраженный голос, который постепенно становился знакомым. — Это становится утомительным.

— Ты утомительный.

— И по-детски…

— Ты ведёшь себя по-детски.

Из окна над ней высунулась голова, принадлежащая Симусу, её особенному другу-охраннику. И под «особенным» она подразумевала «особенно раздражающим».

— Пожалуйста, не заставляй меня тащить тебя обратно, Принцесса Солейл.

— Перестань называть меня так.

Она всё ещё пока не видела никого из членов королевской семьи, кроме Каллиаса, да и то лишь мельком после его первого визита. Ровно настолько, чтобы он объяснил ей, о-о-очень мягко, что на самом деле она младшая дочь Адриаты Атлас. Что она была его сестрой.

Его очень, очень мёртвой сестрой.

Она должна была отдать ему должное, она не смеялась так долго и сильно с тех пор, как Элиас получил пинка под зад от мальчика-стажера вдвое меньше его, чей отец оказался высокопоставленным военным офицером. Принц обещал, что сможет это доказать, но ему ещё предстояло это сделать, вероятно, потому что он не мог, потому что это была наглая ложь, и Сорен не собиралась оставаться здесь и ждать, пока он что-нибудь придумает. Единственная кровь Атласа, которой она обладала, была той, что засохла в недоступных местах её ногтей.

— Как ты вообще раздобыла верёвку?

Симус, Особенно Надоедливый Охранник, отсоединил верёвку от того места, где она её привязала, и начал тянуть её вверх, и как бы ей ни хотелось спрыгнуть, падение с высоты девяти метров, вероятно, убило бы её немного эффективнее, чем то ранение в живот. И не было никакой надежды на то, что он устанет, прежде чем поднимет её наверх, он был сложен как гора. Туповатая блондинистая гора.

— Нашла.

Вообще-то, сделала. Она потратила несколько часов, разрывая простыни на полосы, чтобы добиться желаемого.

— Как ты стал таким невыносимым?

Симус только снова вздохнул, достаточно громко, чтобы она услышала даже сквозь липкий ветерок. Где-то внутри её тюрьмы открылась и закрылась дверь.

— Она доставляет тебе неприятности? — прощебетал чересчур жизнерадостный голос, которого Сорен ещё не слышала. Это звучало… отвратительно высокомерно.

— Ваше Высочество!

Сорен взвизгнула от мимолетного смертельного ужаса, когда верёвка начала скользить, прежде чем снова остановилась, как будто Симус отпустил её, чтобы отдать честь, а потом вдруг вспомнил, что он был единственным, что стояло между ней и очень неприятным инцидентом.

Его голос раздался снова, взволнованный, смущенный:

— Тут такое дело… я пришёл проверить её, а она была на полпути к земле.

— Две трети! — крикнула она в сторону окна.

Она не собиралась позволять ему преуменьшать её результат в спасении собственной задницы.

Из окна выглянуло новое лицо, похожее на Каллиаса, но моложе, не такое веснушчатое и угловатое. Нет, это лицо было мягче, всё ещё красивое, но его глаза…

О, все острые моменты в этом молодом человеке жили в его голове. Она могла сказать это по одному этому взгляду. Его волосы были темнее, чем у Каллиаса, ближе к тёмно-каштановому, нежели к истинно-рыжему, а на его загорелой коже не было ни единого изъяна или шрама.

Парень мгновение изучал её, затем нырнул обратно внутрь.

— Я разберусь с этим, Симус. Иди, встань за дверью и выгляди как охранник, ладно? — пауза, затем парень снова высунул голову наружу. — Ты закончила изображать тупицу, — спросил он, всё ещё веселясь, его ухмылка была режущей, как бритва, — или ты хочешь повисеть там ещё немного?

Она сердито посмотрела на него, крепче вцепилась в свою импровизированную верёвку, задаваясь вопросом, насколько велика вероятность, что она сломает ногу, если решит соскользнуть, а не подниматься.

— Иди в Инферу и сгинь.

Элиас гордился бы ею за то, что на этот раз она запомнила правильное название.

Мужчина над ней лишь опёрся локтями о подоконник, небрежно тыча в верёвку.

— Уже был там. Не хочу там жить, но это отличное место для отдыха.

Сорен моргнула. У большинства людей не было смекалки отплатить ей той же монетой, причём так быстро.

— Кто ты такой?

Ухмылка пересмешника на мгновение исчезла в уголках его губ.

— Ты не можешь догадаться?

— Могу. Но мне кажется, что нужно приложить много усилий к тому, что меня не волнует.

Он надул губы и прижал руку к груди.

— Обидно.

— Укуси меня.

— Нет, уж, спасибо, — он изучал её прищуренными глазами. — Ты намного злее, чем когда-то была моя младшая сестра.

Руки Сорен замерли на верёвке.

— Я думала, ты заставишь меня угадывать, Принц Финник, — беспечно сказала она.

Он застонал, махнув рукой.

— Пожалуйста, не называй меня так. Просто Финн. Принц подразумевает, что у меня есть какая-то власть, — лёгкая дрожь. — Или ответственность, упаси боги.

— В чьём-то голосе звучит горечь.

— Напротив. Я совершенно счастлив быть третьим лучшим. Если ты ищешь горечь, то тебе нужен Каллиас, — он протянул руку. — Сейчас солнечно, но, знаешь ли, с минуты на минуту может разразиться гроза. Ты же не хочешь быть там, когда она начнётся.

Сорен подумывала отказаться, но тогда он просто позовёт ещё охранников, и они всё равно затащат её внутрь. По крайней мере, так она сможет сохранить своё достоинство.

Во всяком случае, то, что от него осталось.

Она подтянулась обратно по верёвке, отбросив его руку в сторону, когда он попытался предложить её снова.

— Отойди, или я не влезу внутрь.

— Не доверяешь мне?

— Ни хрена.

— Тогда ты уже умнее большинства людей в этом дворце, — усмехнулся он, но, к её удивлению, подчинился.

Она ухватилась за подоконник и подтянулась, неохотно удивляясь тому, как её тело позволило это сделать, той слабости, которая уже начала отступать. Она ввалилась внутрь, определённо не с достоинством, но быстро выпрямилась, отряхивая леггинсы и простую льняную тунику.

— Ты ниже ростом, чем я ожидала.

— Джерихо говорит, что я обменял рост на остроумие. Знаешь, ты пугающе похожа на неё, — его тон был таким же беззаботным, как и раньше, но он выглядел поражённым, пока рассматривал её, и это была первая искренняя эмоция от Второго Принца Атласа.

Ей это не понравилось. Откровенный ублюдок — это одно, но этот намёк на искренние чувства… это делало его непредсказуемым. Волосы у неё на затылке встали дыбом, и она прислонилась плечом к стене, защищая спину.

— Полагаю, ты здесь, чтобы помочь своему брату сыграть в его маленькую игру.

Финн скрестил руки на груди, его тонкая кремовая рубашка приподнялась от этого движения. Тонкий, мягкий материал облегал его тело, но длинные рукава были пышными, воздушными, как зефир. На нём были чёрные штаны, расшитые золотом, и золотой пояс, стянутый на талии. В ушах у него были серьги в тон, а ожерелье из чеканного золота покоилось во впадине на шее. При каждом движении она улавливала аромат одеколона, которым люди пользуются только для того, чтобы похвастаться тем, какой он дорогой и редкий.

Показуха. На грани смешного. Хвастовство с каждым вздохом, каждым движением, каждой позой. Но это было именно то, что было — позёрство. Она могла видеть шестерёнки, движущиеся за его глазами, доли секунды размышлений перед каждым действием.

Она слышала все сплетни о Финнике Аурелисе Атласе от шпионов. Он был ленивым, невыносимым сопляком, который не удосуживался взглянуть на меч, не говоря уже о том, чтобы поднять его.

Странно, что никто никогда не замечал, что он опасен. Или, может быть, если кто-то и сделал это, то он был одним из тех, кто так и не добрался домой.

— Перестань смотреть на меня, — сказала она.

— Невежливо не смотреть на людей, когда ты с ними разговариваешь.

— Невежливо похищать людей и лгать им о том, что она твоя покойная сестра.

— У тебя её волосы.

— Может быть, я их крашу.

— Странно, — сказал он. — Я пришёл сюда с намерением презирать тебя, а ты как раз всё усложняешь.

— Забавно. Я нахожу всё довольно простым.

Следующий смех Финна был исполнен злого восторга. Он прислонился спиной к двери и принялся оглядывать её с ног до головы, и у неё внезапно возникло ощущение, что она только что прошла или провалила тест. Она не была уверена, каким именно был результат.

— Итак. Ты, правда, нас совсем не помнишь.

— Я очень мало помню из того, что было до девяти лет, — увернулась Сорен.

Его улыбка померкла по краям.

— Девять. И сколько тебе сейчас лет?

— Пятьсот три, но я округляю.

Он не засмеялся, и это раздражало, потому что это было единственное, что она хотела превратить в шутку. Он оттолкнулся от двери и приблизился к ней со скрещенными руками. Его глаза больше не скрывали угрозу.

— Тебе следует надеяться, — сказал он, наконец, — что мой брат ошибается, и ты некто иная, как никсианка с очень уникальными волосами. Ты должна встать на колени и молиться любым известным тебе богам, потому что, если он прав, тогда твоё королевство сотворило нечто худшее, чем просто убило мою сестру. И ты, возможно, заметила, но Атлас не из тех, кто прощает.

По спине Сорен пробежали мурашки, но она держала голову высоко, отказываясь съёживаться перед этим принцем-хитрецом и его обманчиво яркими глазами.

— Он ошибается. Я никогда не смогла бы разделить кровь с этим монстром, которого ты называешь королевой.

— Следи, как ты говоришь о моей матери.

Сорен посмотрела вниз.

— Я никогда не смогла бы разделить кровь с…

Он громко фыркнул, прерывая её.

— Ты ещё та умница.

Её сердце сжалось при этих словах, вспышки чёрных как смоль волос и ласковый смех эхом отозвались в её сознании.

— Не называй меня так.

В дверь постучали.

— Я вхожу, — раздался приглушённый голос Каллиаса. — Хорошо?

Финн закатил глаза, открывая дверь, Каллиас чуть не упал внутрь.

— Ты ужасный похититель. Ты думаешь, так люди разговаривают с заключенными?

По шее Каллиаса пробежал румянец, и он быстро выпрямился, пригладив волосы и прочистив горло, чтобы восстановить самообладание.

— Я не хотел её пугать.

— Чтобы она не подумала, что ты один из тех подлых похитителей, которые входят в комнату без стука?

Каллиас громко заскрипел зубами, но он смотрел на неё, а не на своего странного брата, его рот скривился.

— Ты готова увидеть наше доказательство?

Сорен чопорно присела на край её кровати и скрестила руки на груди.

— Конечно. Но я узнаю трюк, когда вижу его. Что бы это ни было, тебе меня не переубедить.

— Тогда хорошо, что мы тебя не обманываем, — Каллиас схватил Финна за загривок и вытолкнул его, игнорируя протесты. — Пожалуйста, пойдём со мной.

Его тон был спокойным, добрым, но в нём была грань, которая говорила ей, что на самом деле он не предоставляет ей выбора. Она могла идти сама, или её мог тащить за собой Симус, который теперь без колебаний стоял у её двери. И как бы ни было забавно подраться с двумя принцами Атласа и стражником, она не могла не слышать голос Элиаса в своей голове, умоляющий её не быть полной дурой.

Она была обязана ему и должна была выбраться отсюда живой. Кроме того, её тело уже дрожало от одного усилия забраться обратно во дворец.

Пусть они играют в свои игры. Она могла притвориться, что попалась на их уловки — у неё это хорошо получалось. Годы выслушивания Эмберлин, поэтично рассказывающей о её новейшем оружейном дизайне, или лекций Элиаса о правильной религиозной терминологии, хорошо подготовили её. Если она могла изобразить интерес к ним, то наверняка сможет одурачить двух незнакомцев, которые не знают, как она выглядит, когда лжёт.

Поэтому она снова встала, делая вид, что потягивается, морщась от резкого хруста в суставах. Финн прямо-таки слегка подпрыгнул от этого звука, но затем скрыл свою реакцию за хмурым видом, стряхивая воображаемую пыль с рукава.

— Ты уверен, что это она? У неё кости старой карги.

— Просто иди, — вздохнул Каллиас.

И вот так Сорен обнаружила, что идёт с принцем Каллиасом впереди и принцем Финником позади неё… двумя врагами, которые до сих пор были безликими: политиком и бездельником.

Она никогда не думала, что предпочла бы иметь за своей спиной политика. Но Финник ничего не предпринимал, он просто засунул руки в карманы и неторопливо пошёл за ней, глядя на весь мир так, словно ему было всё равно, пройдёт ли этот тест успешно. На самом деле, она была наполовину убеждена, что могла бы протянуть руку и сломать Каллиасу шею, а Финн просто остановился бы, чтобы пожаловаться на беспорядок, и затем бы перешагнул через его труп.

Коридор был пуст, за исключением неё, принцев и Симуса, которые шли рядом с ней, прижимая её к стене, чтобы она не могла убежать. Пол был странным, гладким и глазурованным сверху, но заполненным измельченными ракушками, образующими внизу закрученные узоры, имитирующие волны. Ей стоило больших усилий заставить себя ходить босиком, даже зная, что осколки ракушек на деле не вонзятся ей в пятки.

Ракушки.

Волна беспокойства прокатилась по её грудной клетке. Она никогда не видела такого в Никсе. Она не должна была знать их название.

Она стряхнула с себя эту пугающую мысль. Она читала о ракушках раньше, она знала о них. Возможно, в книге имелась и иллюстрация.

Коридор переходил в большую общую зону с куполообразным стеклянным потолком, выгнутым дугой над закругленным пространством, бледно-мраморными полами, усеянными шезлонгами и сиденьями, и плюшевыми коврами всех цветов. Четыре больших коридора разветвлялись на север, юг, восток и запад. Они только что пришли с юга, судя по тому, под каким углом утреннее солнце проникало сквозь стекло, дробясь на лучи, которые окутывали всё бело-золотым сиянием. Она никогда не видела такого яркого солнца. Такого теплого.

Но не это заставило её мышцы напрячься, впиться пальцами ног в холодный мрамор. Она была готова развернуться и убежать. Это были люди. Дворцовый люд развалился на этих шезлонгах, смеясь и обмениваясь сплетнями, приглушенными того, что их рты набиты завтраками.

Весь гомон прекратился в тот момент, когда Сорен пересекла пространство.

Может быть, ей следовало быть более запуганной. Но в эту секунду всё, о чём она могла думать, были эти тарелки с едой, заваленные странными свежими фруктами и выпечкой, и дымящиеся груды яиц. Боги, когда она в последний раз ела? Утром перед битвой?

Её желудок выбрал этот момент, чтобы смущающе громко заурчать, и она сделала всё возможное, чтобы не обращать внимания на приглушенный смех за её спиной.

Каллиас вежливо кивнул людям, и все склонили головы в ответ, но их взгляды были прикованы к её грязным волосам, босым ногам и одолженной тунике, которая вряд ли подходила предполагаемой принцессе, не говоря уже о настоящей принцессе из другого королевства.

Не все эти взгляды были просто любопытными. Некоторые были откровенно враждебны, особенно когда замечали её траурную косу, чёрную ткань, переплетенную с полоской волос, более короткой, чем остальные, и обрезанную на плече, а не на груди.

— Никсианская мразь, — пробормотала одна из дам, когда её проводили мимо.

Ещё один плюнул ей под ноги.

Она одарила плеваку своей самой широкой, яркой, приводящей в бешенство ухмылкой, которую она вытаскивала из своего репертуара только в том случае, если ей отчаянно нужна была стычка, а Элиас не желал её предоставить.

— Твой прицел немного сбился, любимый.

— Как будто ты можешь лучше, — усмехнулся он. — Никсианцы не могут попасть в широкий борт лодки.

Сорен безмятежно улыбнулась, воспользовавшись моментом, чтобы собраться с мыслями, и слюной. Затем она аккуратно плюнула прямо в глаз атласскому мужчине.

Финн громко фыркнул.

Мужчина вскочил со своего места, но, прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, Финн поднял руку. Его улыбка была лёгкой, доброй, свидетельствовавшей о терпении. Но его глаза пронзали другого мужчину, как иглы.

— Расслабься, Хаген, — сказал он, и весёлые нотки в его голосе превратили всю ситуацию в милую шутку. — Мы ведём её к Джерихо.

Очевидно, это что-то значило, потому что мужчина тут же отошёл в сторону и сел. Она догадалась, что это тоже было что-то не приятное, потому что он казался довольным этим, как будто это было назначенное наказание.

Каллиас, казалось, не был склонен исправлять их поведение, хотя его плечи были напряжены, был ли он оскорблён за неё или беспокоился, что его обман пострадает от очевидного отвращения его людей, она не могла быть уверена. Он повёл их в западный коридор, сказав:

— Продолжай двигаться. Это недалеко.

Этот коридор был оформлен по-другому, потолок был сделан из чеканного золота, пышные зелёные ковры расстилались, как трава, по полированным деревянным полам. Левую стену украшали пять картин: по одной для каждого бога или богини, кроме Анимы, у которой было две картины. Их позолоченные рамы сияли в почти ослепляющем солнечном свете.

Сорен никогда не видела иллюстраций всего пантеона, кроме грубых набросков в самой старой из книг Элиаса, но она узнала Аниму, как только увидела её: веснушчатая смуглая кожа, гладкие тёмно-русые волосы, цветы, распускающиеся огромными бутонами вокруг неё… и сквозь неё. Бархатцы, расцветающие в её зрачках, ползучие виноградные лозы, обвивающие её запястья и шею, каскады незабудок в её волосах, дыхание ребёнка на её губах.

Но не розы. Никогда розы. Она не могла вспомнить причину, но Анима ненавидела розы.

Каллиас потащил её мимо картин, — Сорен могла поклясться, что они следили за ней своими жуткими цветочными глазами, — к простой зелёной двери в конце коридора. Он постучал, и нетерпеливый голос спросил:

— Чего ты хочешь, Кэл?

— Как ты узнала, что это я? — откликнулся он.

— Ты единственный, кто стучит в этой плутоватой семье.

— Говорил тебе, — сказал Финн.

Каллиас что-то насмешливо пробормотал себе под нос, но толкнул дверь.

— Ты готова принять нас, Джер?

Поверх плеча Каллиаса, Сорен мельком увидела нечто похожее на небольшую мастерскую. С потолка свисали вазы и располагались слева направо на белых полках, закрывающих заднюю стену, полностью предназначенную для хранения вещей. Рядом с вазами, полными живых цветов, были разбросаны пучки сухих цветов, а также травы, палочки корицы и листья, выглядевшие чересчур заманчиво, те, которыми Сорен любила хрустеть ботинками во время сбора урожая. У Никса было всего три сезона, в отличие от четырёх у Атласа: зима, тёплый сезон и сезон сбора урожая. А так как зима составляла половину года, она обычно видела такое количество цветов только в дворцовой оранжерее.

В поле зрения появилась женщина, её нетерпение сменилось уязвимостью, когда она заметила Сорен. Старше остальных, вероятно, ближе к тридцати, чем к двадцати, она была, несомненно, самой красивой из всех, кого Сорен встречала до сих пор. Её лицо было нежным с постоянным румянцем, глаза имели бледно-зелёный оттенок, в котором не было видно голубизны, и она была покрыта большим количеством веснушек, чем все остальные, вместе взятые — кто-то, кто проводил свои дни на солнце. Её волосы напомнили Сорен ядовитые ягоды, тёмно-алые, которые резко выделялись на фоне весенне-зелёных стен мастерской. Её рот был розовым бутоном, тонко зажатым, как лепестки между страницами книги. Она смотрела на Сорен так, словно та была самым трагичным существом, которое она когда-либо видела.

— Привет, — сказала она, её голос был слишком мягким, чтобы быть настоящим. — Я Джерихо.

Принцесса Джерихо, первенец королевских детей Атласа. Наследница, но не по порядку рождения, трон Атласа доставался младшей дочери. Что-то о женщинах, живущих дольше, и более молодых женщинах, живущих дольше всех, что позволяет совершать осторожные переходы к следующей королеве, не часто внезапные или травмирующие. Королевы Атласа не подвергали себя опасности, как и их Наследницы. Смерть бывшей Наследницы была первой преждевременной смертью за очень и очень долгое время.

— Принцесса, — сказала Сорен. — Я бы сказала, что это приятно, но…

— Мы сказали ей, что получим доказательства сегодня, — прервал Каллиас, бросив на неё предупреждающий взгляд.

— Она согласилась на это? — Джерихо скрестила руки на груди. — Ты знаешь, что я ничего не смогу сделать, если она не согласится.

Сорен уперлась пальцами ног в пол.

— Согласится на что?

Джерихо пригвоздила её к месту удивительно острым взглядом.

— Каллиас хочет, чтобы я сняла заклятие, наложенное на тебя Никсом.

Сорен моргнула, глядя на неё.

— Этого не случится, — медленно произнесла она, — потому что никто не накладывал на меня заклятие.

— Тогда ты не будешь возражать, если я попытаюсь его сломать.

— Я, конечно, возражаю, если ты засунешь свою магию в мой мозг.

Принцесса сморщила нос от её чернословья.

— Если не будет обнаружено никаких вмешательств, моя магия ничего не коснётся. Она только лечит, но не вредит.

— Красивые слова, — сказала Сорен, сжав руки в кулаки так сильно, что костяшки побели, — но ответ — нет.

— Если Джерихо ничего не найдёт, — сказал Каллиас, каждый сантиметр его тела был напряжён, но его глаза всё ещё были невыносимо нежными, — мы отпустим тебя. Даю тебе слово.

Её язык изогнулся, пробуя слова на вкус, прежде чем она их выплюнула:

— И что хорошего в слове принца Атласа?

Каллиас закрыл глаза. Джерихо вмешалась, её взгляд сочувственно метнулся в сторону брата.

— У тебя будет и моё слово. Наши родители уехали по делам, а это значит, что в настоящее время я обладаю властью в этом дворце. Если мы ничего не найдём, ты отправляешься домой.

Домой.

На мгновение её разум загудел, взвешивая их лица, их слова, их обещания, которые, несомненно, были ложными.

Элиас убьёт её за это. Но если она всё сделает правильно, по крайней мере, он будет жив, чтобы совершить убийство.

— Я хочу, чтобы ты поклялась, — медленно произнесла она, — что, когда ты обнаружишь, что я не та, за кого ты меня принимаешь, ты освободишь меня и позволишь мне вернуться в моё королевство невредимой. И я потребую от тебя ещё кое-что.

— Назови это, — сказала Джерихо.

— Мне нужно противоядие от яда, который несут ваши Гадюки.

Каллиас уже качал головой, открывая рот, чтобы что-то сказать, но Финн высказал своё возражение раньше остальных.

— Без шансов. Думаешь, мы отдадим противоядие от нашего любимого оружия, чтобы вы смогли его воспроизвести?

— Нет, — отрезала Сорен, даже когда чувство вины коснулось её сердца.

Это должно было быть её планом с самого начала. Это значительно менее эгоистично, чем то, чему она собиралась противостоять.

— Дайте мне количество, достаточное только для одного человека… Ровно столько, чтобы, если я пролью хотя бы каплю, оно не сработает. Тогда вы поймёте, что я могу использовать это только для исцеления моего… моего друга.

— Откуда мы знаем, что этот друг вообще существует? — Финн усмехнулся. — Если ты заберёшь противоядие домой, ты сможешь просто передать его своим врачам и позволить им поступать с ним по-своему.

— Сколько времени им потребуется, чтобы сделать его?

— Месяц, если они хорошие, — предположила Джерихо. — Возможно, дольше.

Сорен прищурилась, глядя на Финна, выпрямляясь во весь рост, с удовольствием обнаружив, что она будет такой же высокой, как он, если перестанет сутулиться. Она нацепила своё лучшее дипломатическое выражение лица, то, которое Энна посоветовала ей попрактиковать в зеркале после особенно неловкой вспышки на саммите с Артемом, когда королевство стекла и металлоконструкций согласилось предоставить Эмберлин дипломатический статус её покойного отца, чтобы расчистить ей путь к ученичеству у них в качестве оружейника. Сорен, четырнадцатилетняя девочка, которую часто называют маленьким дворцовым гремлином, сделала всё возможное, чтобы сорвать встречу и удержать сестру дома.

— У моего друга уже начинают проявляться симптомы, — сказала она. — Не из опасных, но я вижу. Он быстрее устаёт. Он ест меньше. Я бы не рискнула ждать ещё месяц.

Глаза Финна заблестели, пока он смотрел на неё, его волосы зашевелились, когда он склонил голову набок.

— Я тебе не верю.

Это была первая по-настоящему умная фраза, которую он сказал ей. Она ненавидела, что это случилось, когда она сказала правду.

Джерихо внимательно изучала её. Её было труднее читать, чем её братьев, она была соткана из красивых вещей и странной энергии, которая потрескивала в воздухе, как статическое электричество, когда она двигалась. Джерихо, как она помнила, была редкой обладательницей двойной Анимы, дважды благословленной. Она могла заниматься как целительством, так и биомантикой¹.

Сорен и раньше сталкивалась с магией, но никогда ещё она не была такой дикой, волнующей и живой. Она чувствовала её вкус на языке, тягучий и острый, как глоток ароматизированного ликера, обещающий веселье, острые ощущения и власть.

Опьяняющий. Ужасающий. Сорен хотела немедленно убраться из этой комнаты. Сейчас же.

Но ради Элиаса…

— Согласна, — наконец сказала Джерихо.

Финн вытаращил на неё глаза, но она встретила его взгляд предупреждающим взглядом.

— Пожалуйста, сядь.

Наследница Атласа вернулась в свою мастерскую, Каллиас на шаг позади неё. Сорен на мгновение постыдно подумала о том, чтобы воспользоваться возможностью и убежать, но Финн нетерпеливо подтолкнул её сзади, и Сорен нерешительно зарычала, прежде чем вошла внутрь.

Это было небольшое, но удивительно приятное помещение с изношенным деревянным рабочим столом в центре, похожее на то, что Сорен видела в более тесных помещениях лазарета, где они использовали ножи, чтобы лечить, а не убивать. Джерихо указала на стол.

— Ну, садись. Так будет удобнее.

— Для меня или для тебя?

Впервые она уловила намёк на лукавство в нежной улыбке принцессы.

— Обеим.

Сопротивляться особого смысла не было. Сорен забралась на стол, чувствуя себя очень похожей на маленького ребёнка, пытающегося достать с высокой полки конфискованную игрушку.

— Сделай это быстро, — сказала она, скрестив руки на груди.

Джерихо обменялась взглядом с Каллиасом, и тот кивнул, о-о-очень-незаметно положив руку на эфес меча, пристегнутого к его бедру. Дискомфорт пробежал по плечам Сорен, и она ссутулилась. Она была безоружна и без доспехов, глубоко в сердце Атласа, и позволила принцессе Атласа вонзить магические когти в её самое уязвимое место.

Элиас определённо убьёт её за это.

Джерихо положила пальцы на виски Сорен и закрыла глаза.

Неловкое молчание растянулось на несколько секунд. Сорен перевела взгляд с одного брата на другого, слегка покачивая ногами и прочищая горло. Наконец, она вздохнула и сказала:

— Должна ли я чувствовать что-нибудь?

Её череп пронзила молния, прожигая спереди до задней части, в мозг вонзились зубцы содрогающейся боли. Её голова дёрнулась назад, спина выгнулась, а затем…

— Эй! Вернись, пескарь.

Солейл хихикнула, убегая от дразнящего голоса, витающего между киосками и стендами, украшенными к празднику. Разноцветные фонарики свисали с плетёных шнуров высоко над её головой, её сандалии цеплялись за булыжники и чуть не задевали её сверкающую золотую юбку, когда она лавировала между киосками, пока не стала абсолютно уверена, что потеряла своего брата.

Она нырнула за тележку продавца воздушных змеев, выглядывая сбоку. Продавец, добродушный пожилой мужчина с подкрученными вверх длинными усами и разноцветными подтяжками, улыбнулся ей, подмигнув.

— Тебе нужно укрытие, Солейл?

— Всего на минутку, мистер Харгривз, — прошептала она, приглушая смех рукой.

— Ты не единственная, — сказал он, отступая назад, чтобы показать её другого брата, который тоже зажал рукой свой рот.

Когда брат увидел её, его глаза широко распахнулись.

— Раздобудь своё собственное место! — Финн зашипел, хотя всё ещё смеялся, толкнув её в плечо.

— Нет, ты!

— Я был здесь первым!

— Я была здесь последней.

Её брат открыл рот, чтобы возразить, но чья-то рука схватила его за воротник, а другая вцепилась сзади в платье Солейл. Знакомый голос, подростковый и весёлый, раздался у них за спиной:

— Укрываете беглецов, мистер Харгривз?

— Мальчик угрожал проделать дыру в каждом воздушном змее, — очень серьёзно сказал мистер Харгривз. — У меня не было выбора.

— Каллиас! — заскулила Солейл, даже когда она смеялась и брыкалась, пытаясь вырваться из хватки своего брата. — Отпусти нас! Финн, пинай ногами!

Финн повиновался, они оба извивались, протестовали и пытались подавить смех, пока Каллиас, наконец, не поставил их на землю, положив руки им на плечи и опустившись на колени. Его волосы были собраны в пучок, завязанный вышитой повязкой, и он был одет гораздо более непринуждённо, чем обычно: жёлтая хлопчатобумажная рубашка и тёмные брюки. Если бы не цвет его волос, он мог бы быть любым обычным человеком на улице. Определённо не принц.

Это был разительный контраст с Солейл и Финном, которых заставили сменить их любимую игровую одежду на гораздо более жёсткую и причудливую. Как бы ей ни нравилось, как её платье сверкало на солнце, это была та вещь, за которую её наказали бы, если бы она споткнулась, и Финн, казалось, чувствовал себя ненамного более непринужденно в своих шёлковых штанах и яркой рубашке.

— Почему ты надел нормальные вещи? — пожаловался Финн, его мысли текли в том же русле, что и у неё, как всегда.

— Потому что я старше.

Финн и Солейл переглянулись, затем устремили два пристальных взгляда на Каллиаса.

Он застенчиво изогнул губы.

— Отлично. Я переоделся, когда мама не смотрела. Вы двое уже готовы отправиться за покупками?

Солейл нахмурилась, шаркая сандалиями по булыжной мостовой. На большом пальце ноги, который она оцарапала о землю, когда споткнулась, была тонкая полоска крови.

— Я думала, мы ждём Джерихо.

Каллиас ухмыльнулся, облизывая большой палец и вытирая что-то с её щеки. Она подавилась и застонала, пытаясь вытянуть шею.

— Мы могли бы. Или мы могли бы сделать покупки прямо сейчас и разделить угощения между нами тремя, а не на четырёх. Как идея?

Солейл взглянула на Финна, и они, как один, улыбнулись.

— Стоп!

Крик Сорен разрушил ту больную, извращённую иллюзию, которую Джерихо соткала в её голове, и она повалилась вперёд так быстро, что Каллиасу пришлось сделать выпад и поймать её. Она попыталась оттолкнуть его, но её руки были вялыми и онемевшими, неработоспособными. Что-то тёплое закапало из её носа, стекая по губам.

Кровь. У неё шла кровь из носа.

— Что ты сделала?

Она задыхалась, шатаясь, вспышки этого воспоминания были ярче, чем когда-либо, гораздо острее, чем когда она использовала это, чтобы закрепить себя на поле боя, грозящие втянуть её обратно в её собственную голову.

— Как ты его изменила?

— Я этого не делала, — сказала Джерихо.

Её щеки были скользкими от слёз, глаза налиты кровью и влажные. Она плакала. Оправданно плакала.

— Что ты нашла? — потребовал Каллиас, усаживая Сорен обратно.

Даже Финн выглядел потрясённым, слегка протянув к ней руку, его глаза метались между старшим братом и сестрой.

Глаза Джерихо были устремлены только на Сорен.

— Фестиваль солёной воды. Играет с вами в прятки. Она спряталась за прилавком продавца змеев.

Каллиас медленно выдохнул, а Финн издал сдавленный звук, но Сорен не могла смотреть ни на одного из них. Её взгляд был прикован к её босым ногам, к крошечному шраму внизу большого пальца, именно там, где она порезалась в этом воспоминании.

Её грудь начала болеть.

— Как ты изменила это? — спросила она снова, слабее, потому что, боги, это воспоминание было реальным.

Оно было её. Это было всё, что осталось у неё от её братьев до пожара, до того, как они все умерли, но до сих пор она думала, что это была Летняя ярмарка, праздник, который Никс устраивал в тёплые месяцы. Всё было очень похоже, цвета, продавцы… но не одежда. Даже в тёплое время года жители Никса никогда бы не надевали сандалии. И она никогда раньше не помнила имён своих братьев, только то, что они существовали… что она любила их.

И в этом воспоминании её звали Солейл.

Она медленно подняла голову, посмотрела сначала на Каллиаса, затем на Финна.

— Меня сейчас вырвет.

Они оба пришли в движение. Каллиас, чтобы взять брошенную миску, Финн, чтобы встать рядом с ней. Каллиас сунул миску ей на колени, Финн откинул её волосы назад, и к тому времени, когда она извергла желчь, воду и любые тонизирующие средства, которые ей вкололи, пока она спала, они окружили её точно так же, как в воспоминаниях: рука Каллиаса на её плече, постоянное присутствие Финна рядом с ней.

Нет. Нет. Почему она так думала об их именах, как будто она знала их, как будто она…

— Отстаньте от меня.

К её удивлению, они подчинились, оставив её склонившейся над миской, сжимающей её так крепко, как только могли её омертвевшие, дрожащие пальцы.

— Солейл, — прошептала Джерихо. — Ох, Солейл.

Её прохладные, нежные пальцы коснулись щеки Сорен.

В этот момент ей нужно было принять решение.

Она могла вырваться отсюда. Финн был безоружен, Джерихо была достаточно близко, чтобы она могла нокаутировать её, а Каллиас… Что ж. Если она сможет достать один из резаков на стойке неподалеку, возможно, она сможет вонзить его ему в сердце. Она могла даже уничтожить Джерихо до того, как ей пришлось бы бежать, оставив Финника единственным возможным наследником Атласа. И судя по тому, что она видела в нём, хотя он и был хитрым, она сомневалась, что у него была мотивация, которую он сможет использовать должным образом.

Или…

Эти три члена королевской семьи смотрели на неё так, словно она могла быть их спасением. Эта война была такой долгой и жестокой только из-за их бессмертной любви к сестре, которую они потеряли. Для них Сорен была этой сестрой, не то, чтобы она в это верила. Она не могла в это поверить, несмотря на шёпот, который говорил, что она знает это воспоминание, что оно глубоко и по-настоящему принадлежит ей.

Она могла бы столкнуться с этим позже. На данный момент у неё было два варианта: она могла попытаться пробиться на свободу сейчас, сбежав с пустыми руками, и у них с Элиасом были бы те несколько месяцев или лет, прежде чем яд заберёт его.

Или она могла бы попритворяться ещё немного и посмотреть, что из этого выйдет. Посмотреть, что она могла бы сделать, что она могла бы спасти… что она могла бы довести до конца.

Никсу никогда не удавалось внедрить шпиона во дворец, успех был только на окраинах. Атлас был слишком осторожен в отношении того, кого они впускали в свои сверкающие золотом стены.

Возможно, это было самоубийство. Возможно, это было безумие. Возможно, это будет последняя ошибка, которую она когда-либо совершила. Но она медленно подняла голову, встретив взгляд Джерихо и её надежду с трепетом, со слезами, которые она вытряхнула из боли от приступа рвоты.

— Это правда, — прошептала она. — Всё это. Вы говорили правду.

Ухмылка Джерихо была воплощением радости, блестящей, совершенной и ужасной.

— Добро пожаловать домой, — прошептала она, как тисками сжав руками Сорен. — Солейл, добро пожаловать домой.

ГЛАВА 12

КАЛЛИАС

— Я просто не понимаю, — снова произнёс Вон, сев напротив стола Каллиаса, положив локти на колени и опустив голову на руки. — Как они могли выкрасть Солейл?

Повторение истории во второй… четвёртый… боги, возможно, даже в пятый раз казалось Каллиасу не по силам. Даже рассказать об этом однажды было трудно, особенно потому, что у истории даже не было конца. Просто хаотичное, невозможное начало и очень тонкая середина. Но поскольку Вон был мужем Джерихо, принцем-консортом и будущим королем Атласа, он не мог прямо сказать ему, что ему не хочется об этом говорить.

Острая боль начала зарываться прямо в центр его черепа. Было ли это из-за абсолютной катастрофы, в которую превратилась его жизнь, или из-за того, что он выпил уже третий бокал вина за час, ещё неизвестно. Обычно он не выпивал днём — ни разу после того инцидента — но после событий последних нескольких дней он заслужил это вино, чёрт возьми. Каждый маленький, ужасно сухой глоток.

— Десять лет назад, когда воинственному королю Никса пришла в голову блестящая идея расширить своё влияние на запад, он решил, что убить всех нас будет легче, чем открытое нападение, — пробормотал Каллиас, глядя в своё вино, — поэтому он послал агентов сжечь дворец дотла…

— Я знаю, Каллиас, — Вон бросил на него укоризненный взгляд. — Я был там. В ту ночь он убил двадцать шесть человек.

— Кажется, двадцать пять, — Каллиас медленно потягивал вино. — Мы думали, что Солейл не сбежала… огонь превратил её в пепел, как и всех остальных.

Вон постукивал пальцами по впалым щекам, его серые глаза были расфокусированными и встревоженными. Его чёрные волнистые волосы были собраны в беспорядочный узел, как будто у него едва хватило энергии, чтобы затянуть их так далеко, а его скулы выглядели достаточно острыми, чтобы перерезать горло, но, по крайней мере, на его лице был румянец. Сегодня он выглядел куда лучше, чем вчера.

— По-твоему, вместо этого они забрали её.

Снова эта ярость, которая поднималась и опадала, как умирающая волна.

— Да.

— Которая из них она? Как её звали?

— Принцесса Сорен, третья по старшинству. Солдат.

Вон кивнул.

— И они лишили её памяти? Какая-то магия? В этом нет никакого смысла. Мортем и Темпест не обладают магией разума.

— В том-то и дело. Джерихо не смогла найти никаких следов магии. Так что либо потеря памяти была побочным эффектом, какой-то травмой, которую она перенесла, либо у Никс есть что-то синтетическое, что мы не можем отследить.

При этих словах Вон выпрямился и на его лице отразился ужас.

— Яд, который может стереть память? И быть скрытым от магии?

У Каллиаса свело горло.

— Дай Бог, нет. Но мы должны рассмотреть и эту вероятность.

Никс никогда не умел производить яды так, как Атлас. Удивительно, как поклонники Смерти так плохо практиковались в деликатном решении этой проблемы. Но то, в чём им не хватало изящности и точности, они компенсировали своим умением обращаться с оружием. Если они каким-то образом освоили изучение ядов…

Вон снова наклонился вперёд, изучая Каллиаса прищуренными глазами.

— Итак. Она нас не знает.

— Нет. Даже Финна, — ему стоило больших усилий сохранить свой голос ровным. — Джерихо раскопала одно воспоминание, но теперь Солейл не пускает нас обратно в голову. Независимо от того, что мы предлагаем.

— И без её согласия Джерихо не будет пробовать это сама.

— Именно.

Вон потер виски, недоверчиво качая головой.

— И что ты об этом думаешь?

Ему потребовалось мгновение, чтобы обдумать вопрос — никто ещё ему его не задавал.

— Что ж, у нас есть одно воспоминание для неё. Так что, по крайней мере, она больше не угрожает убить нас.

Слабый, отрывистый смех, который он пытался выдавить из себя, застрял в его горле, и больше походил на кашель. В любом случае, это было не смешно.

Примирить эту девушку из снега и камня, которая оскалила зубы, как волчица, когда увидела его лицо, с сестрой, которую он носил на плечах и учил плавать, оказалось, чёрт, почти невозможным. Та маленькая девочка пускала пузыри в своём молоке и делилась с ним своим десертом, когда беспокоилась, что он недостаточно наелся. Эта же пыталась разорвать ему горло голыми руками, а когда он сказал ей, кто она на самом деле, она рассмеялась и плюнула в него за то, что он даже предположил, что в её крови есть капля солёной воды.

— Это всё меняет, — рассеянно сказал Вон, постукивая пальцами по коленям. — Убийство это одно. Это элементарная война. Похищение и промывание мозгов Наследнице… Это другое.

Голова Каллиаса пульсировала.

— Я знаю.

Взгляд Вона смягчился. Он встал перед столом и положил на него ладони плашмя, наклонился, оказавшись на одном уровне с Каллиасом.

— Ты снова это делаешь, брат.

— Делаю что?

— Взваливаешь всё королевство на свои плечи. Опусти. Ему там не место. Джерихо — Наследница, и она знает, что делает. Мы в этом вместе, помнишь? Тебе не обязательно нести это бремя в одиночку.

Слова странным образом овладели Каллиасом, неприятно засев в его животе. Но он всё равно заставил себя улыбнуться.

— Я знаю. Спасибо, Вон.

— Я увижу тебя за ужином?

— Конечно.

Каллиас взял себя в руки, когда Вон уходил, приложив ручку к бумаге и создав иллюзию делового тона. Затем, когда дверь закрылась, он, наконец, обмяк, перенося этот груз обратно на свои плечи. Поскольку несмотря на то, что это было не его, никто не носил это бремя лучше него. Его плечи согнулись и опустились, чтобы освободить место для него, привыкая к его весу, и когда Каллиас, наконец, поднял этот груз… он подумал, что может действительно отпустить всё это.

Он закрыл глаза, на мгновение вдохнув тяжёлый морской воздух, дующий из открытого окна, и прислушался к рёву океана. Все окна в королевских покоях выходили на океан. Дворец вплотную примыкал к побережью, его стены очерчивали участок берега, предназначенный только для них. Граждан туда не пускали, кроме как со специального разрешения самой Адриаты.

Его брат и сестра будут ждать его сегодня вечером за ужином. Будут разговоры о Солейл, о её будущем и о будущем Атласа вместе с ней. Начнутся дебаты о том, как лучше всего её заново ассимилировать и как вернуть утраченные воспоминания. Как лучше сказать их родителям, что Никс сделал нечто худшее, чем они могли себе представить.

Каллиас вышел в холл. Посмотрел в одну сторону, потом в другую. Никого не было рядом, никого, кому он должен был бы улыбаться, или принимать поручения, или решать проблемы.

На самом краю тишины океан мурлыкал ему. Манил его.

Словно у них был свой собственный разум, его ноги повернулись к этому хаотичному, лишенному хозяина творению за пределами дворца, земель и войн. Превыше мёртвых сестёр и живых сестёр и всего того, что он был обречен потерять.

А потом он побежал.

* * *

Океан был пронзительно холодным, вызывая в кончиках пальцев Каллиаса неприятные ощущения задолго до того, как он добрался до больших волн, но он не возражал. Холод взбодрил его, разбудил, стряхнул оцепенение дворцовой вежливости и то чувство, которое всегда преследовало его в течение нескольких дней после боя, — фантомная кровь на руках и его пальцы, постоянно ощущавшиеся не так, слишком лёгкими, как будто они всё ещё должны были быть сжаты вокруг рукояти меча.

Его тренировали для поля боя, но он был воспитан для тронных залов, и большую часть времени он не был уверен, для какого занятия он подходит лучше. Пожалуй, для любого из них.

Он сел на свою доску для серфинга, свесив ноги, слизывая соль с губ. Ярко-розовые лучи заходящего солнца танцевали вокруг него на бирюзовом океане. Долгий, прерывистый вздох вырвался из его горла.

Его слишком долго не было.

Он протянул руку, позволяя волнующейся воде целовать его ладони, волны выгибались, как мурлыкающие кошки, под его пальцами. Покой затопил его чувства, и он закрыл глаза, боясь даже дышать слишком глубоко — как будто это удовлетворение действительно было пугливым животным, способным убежать при любом резком движении.

— Она жива, — сказал он вслух, сам не зная, почему почувствовал в этом необходимость. — Всё это время она была жива.

Ничто, кроме криков морских птиц и плеска воды о доску, не отвечало ему. Сырая, ноющая пустота в его груди разверзлась.

— Она нас не знает. Никого из нас. Может быть, я должен чувствовать себя хуже из-за этого, но прямо сейчас я просто… — раздался надтреснутый, скрипучий смех. — Я просто чертовски благодарен богам за то, что она жива. И если вы приложили к этому руку, мы благодарны.

Что он делал? Молиться богу, внушающему страх его королевству, было не тем, чем принц должен был рисковать, но… что ж. Он никогда не испытывал особого поклонения к Аниме. Жизнь далась ему нелегко, и ему не очень хотелось благодарить её за это.

Но океан преподнёс ему дары, которые он никогда не сможет оплатить. Поэтому вместо этого иногда, когда ветер уносил его слова за горизонт, а рядом не было никого, кто мог бы услышать его шепот, он молился Темпесту.

Он не знал, слушал ли его, по общему мнению, злобный морской бог. Волновало ли его это. Или существовал ли он вообще. Но, так или иначе, молитвы помогали ему почувствовать себя лучше. Кроме того, Темпест хоть и был богом штормов и кораблекрушений, но также был богом потерянных вещей. И кого лучше благодарить за возвращение Солейл?

Каллиас протянул руку и провёл пальцами по волосам, но они застряли на полпути, запутавшись в массе огрубевших от солёной воды колтунов. Низкий стон вырвался из его груди. На то, чтобы украсть прекрасные кондиционеры Джерихо и провести щеткой по волосам, чтобы они снова стали гладкими, уйдёт час, но это проблема будущего. А пока он просто скрутил волосы в пучок, завязав кожаным ремешком, который всегда носил на запястье.

Его внимание привлекло какое-то движение на берегу — вспышка коралла и хурмы. Скрещенные руки и постукивание ногой. Рука, манящая его назад.

Тот хрупкий покой, который ему удалось обрести, развеялся, как туман, и он разочарованно выдохнул. Он не ожидал, что его поймают так быстро.

На одну секунду он подумал о том, чтобы уплыть дальше, пока он не перестанет видеть ожидающую его Джерихо, пока не потеряет из виду дворец, город и все свои проблемы. Но солнце быстро клонилось к закату, и серфинг в темноте был, в сущности, приглашением для акул сожрать его.

Так что вместо этого Каллиас помахал ей в ответ, а затем спрыгнул с доски.

Он ушёл под воду, ледяной трепет пробежал по его венам, когда он погрузился глубже, ничего под ним и ничего над ним, кроме открытого океана. Какое-то мгновение он дрейфовал, двигаясь ровно настолько, чтобы не погрузиться слишком глубоко, пока его лёгким не потребовался воздух. Возможно, его душе и нравилась вода, но телу она нравилась меньше.

Когда он, наконец, вытащил себя и свою доску из океана, капая и постукивая по сторонам головы, прочищая залитые водой уши, Джерихо ждала его с протянутым полотенцем.

— Лучше? — спросила она, приподняв одну бровь.

— Намного.

Он с благодарностью взял полотенце, мурашки побежали вверх и вниз по его рукам, пока он вытирался.

— Я опоздал?

— Почти. Вон симулировал ужасную мигрень, просто невыносимую. Он выиграл тебе время.

— Он просто дар небес.

— Поверь мне, я знаю, — она игриво потянула его за спутанные волосы. — Ты снова забыл заплести их в косу?

— Может быть, мне нравится выглядеть немного грубо.

— Ты выглядишь так, словно на твоей голове устроила гнездо крыса.

Каллиас ткнул её локтем в рёбра, и она взвизгнула, отталкивая его, нанося жалкие удары по его ногам.

— Остановись! Ты весь мокрый!

— Если ты не исправишь это отношение примерно через две секунды, ты будешь соответствовать мне.

Они подтрунивали друг над другом и прокладывали себе путь по песку. Джерихо смеялась, когда Каллиас каким-то образом умудрялся наступать на все острые ракушки по пути, пока перед ними не возникла тень великого причала Атласа. Каллиас вскочил и ухватился за одну из опорных балок деревянной конструкции, поднимающейся над дюной. Джерихо же решила подняться по пандусу.

Он сел на край пирса, свесил ноги и положил локти на колени, обтянутые гидрокостюмом. Через мгновение тонкие юбки Джерихо опустились рядом с ним, её босые ноги остановились в нескольких сантиметрах над его ногами. Она посмотрела на него — таким взглядом. «Я твоя старшая сестра, выкладывай мне всё начистоту, клянусь, я самая верная из всех твоих подруг» — это был взгляд, которому он никогда не доверял, но на который всегда вёлся.

— Скажи мне, что тебя беспокоит, Джиллс².

Тихий смешок.

— Боги, Джерихо, что меня не беспокоит?

— Ты снова беспокоишься о помолвке?

Всегда.

— Нет.

— Потому что, если ты передумал…

— Дело не в этом. Это…

Он вяло указал на океан, как будто он мог вместить все несчастные, запутанные чувства, с которыми он, казалось, не мог совладать.

Джерихо протянула руку и распустила его волосы, проводя пальцами по ним понемногу, распутывая завитки с деловитой эффективностью.

— Ты не хочешь уходить.

Каллиас отвёл глаза и вместо этого сосредоточился на океане под ними. Он едва мог разглядеть крошечных рыбок, извивающихся под поверхностью, осколки серебра, сверкающие в лучах заходящего солнца.

К этому нужно было долго готовиться. Не похоже, что родители устроили ему засаду — на самом деле, они ждали довольно долго после более традиционного празднования его двадцать первого дня рождения. Если бы он был похож на большинство подходящих членов королевской семьи, он бы женился ещё до истечения этого года. Но его родители отложили церемонию. Во-первых, потому что в то время Никс одерживал верх в войне, и ни одно королевство не желало рисковать даже предложением союза с Атласом, брака или чего-то ещё. И после того, как они начали выигрывать… ему нравилось думать, что его умение вести войну имело к этому какое-то отношение, что, изменив ход событий благодаря своей проницательности и случайному личному участию, он доказал свою бесценность.

Казалось, что война близилась к концу, и его полезность иссякала. И хотя ему никогда не нравилась идея покинуть своё королевство, он также никогда не боялся этого. Не так как сейчас. До этого последнего месяца отъезд не казался реальным. Все эти предчувствия свадьбы с таинственной королевской особой и путешествие в новое и захватывающее королевство казались волнующим обещанием, приключением, в которое он отправится, когда станет старше — когда будет готов.

Но теперь ему было двадцать пять, и у него не было времени становиться таким человеком, который был способен оставить всё позади, не оглядываясь назад. Теперь ему придётся довольствоваться тем, что он человек, который хотел служить своему королевству так, как это требовалось, но испытывал боль при мысли о том, чтобы ступить за его пределы.

Джерихо прищёлкнула языком, когда он слишком долго хранил молчание.

— Кэл, никто не будет обижаться на тебя за это. Атлас — это дом. Океан — это знак души. Он проникает в кровь людей. Конечно, ты будешь скучать по этому.

Он закрыл глаза, пока она справлялась с его рычанием.

— Не только океан.

Её рука замерла на мгновение, затем возобновила движение.

— Мы всегда будем с тобой, ты же знаешь. Маме определённо потребуется больше, чем обычный стандартное время для визитов. И мы с Финном, мы будем приезжать к тебе всё время. Естественно, я буду ожидать подарка при каждом посещении.

Что-то потеплело в груди Каллиаса, одна ниточка в клубке ослабла.

— Каждый визит?

Джерихо усмехнулась.

— Ну, во всяком случае, первые пять или около того. Мама, вероятно, в первый год будет просить для тебя больше посещений дома.

Каллиас едва не состроил гримасу и сделал медленный вдох, чтобы одернуть себя, выдавив смешок.

— Почему-то я в этом сомневаюсь. Она больше, чем кто-либо другой, взволнована этим браком.

И это не должно было ранить его так сильно, как ранило.

Они немного помолчали, слушая чаек и наблюдая за волнами.

— Эта новость не налагается на нас четверых и Симуса, — наконец, сказал Каллиас. — Мама и папа должны быть следующими, кто узнает.

— Тогда как мы объясним её присутствие в это время? Мы не можем держать её взаперти, Кэл, это вряд ли убедит её, что её место здесь.

— Я знаю, знаю. Я что-нибудь придумаю.

Лоб Джерихо пересекли морщины, более глубокие, чем обычно — благодаря ему у неё вряд ли когда-либо был настолько серьезный повод для беспокойства. Но она просто кивнула.

— Я знаю, что ты справишься. Давай начнём с ужина. Я попрошу Финна привести её завтра. Она может встретиться с Воном, она может задавать вопросы… Мы устроим её поудобнее. Может быть, после этого она снова впустит нас в свою голову.

Каллиас нахмурился.

— Действительно ли безопасно позволять Финну заботиться о ней? Мы пока не можем ей доверять, а Финн отнюдь не из тех, кто сражается. Если она нападёт…

— Ты помнишь, какими они были в детстве. Они липли друг к другу, как смола к ботинку. Такого рода вещи просто так не проходят.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя параноиком.

— Нет… ну. Может быть, так оно и есть. Немного. Но после той недели, что у тебя была, думаю, это оправданно.

Она отстранилась от него, её взгляд упал на его руку. Её глаза затуманила печаль.

— Я буду скучать по тебе, когда ты покинешь дом.

Каллиас положил левую руку под правую, пряча простое золотое кольцо на безымянном пальце.

Это чертово кольцо. Он хотел похоронить его в одной из морских пещер вдоль скал и никогда больше его не видеть.

— Они только начали договариваться, Джер. У нас есть время.

— Это может занять десятилетие, и всё равно этого времени будет недостаточно. Что мы с Финном будем делать без тебя, кто убережёт нас от неприятностей?

— Я содрогаюсь при одной мысли. Мне снятся кошмары, — невозмутимо ответил Каллиас, и она ударила его по рёбрам.

— Грубо.

— Я даю ему неделю до того, как королевство полностью рухнет.

— Я старшая сестра, ты помнишь это, да? Будущая королева? Технически я более компетентна, чем вы, чтобы справиться с этими вещами.

Она была права. Не его делом было разбираться в вопросе об их сестре. Как Первого Принца, его работа была — принять то, что передала Наследница, и проследить, чтобы это было исполнено. Это его работа — сделать её приемлемой для людей. Никогда не принимающий решения, только исполнитель решений.

Он отбросил эту мысль, отчаянно пытаясь обуздать острый всполох ревности. Он не мог продолжать предаваться этим мыслям, не мог позволить горечи овладеть им. Вместо этого он печально улыбнулся.

— Ты знаешь, что я шучу, Джер. Ты будешь блестящей королевой.

Джерихо тоже засмеялась, и этот звук напомнил ему щебетание птиц. Она взъерошила его волосы, запечатлев на них поцелуй, а затем поднялась на ноги и предложила ему руку.

— С тобой всё будет в порядке, Джиллс. Независимо от того, где ты приземлишься. Я обещаю.

Он посмотрел на эту руку, затем на её лицо.

— А если это не так?

Её улыбка была бескомпромиссной.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы это изменилось.

ГЛАВА 13

ЭЛИАС

Всё, что Элиас мог видеть, была кровь.

Вода в тазу уже была мутной, цвета ржавчины, а его руки до сих пор не были чистыми. Как бы усердно он ни скрёб, как бы яростно ни ковырялся под ногтями, следы крови Сорен всё равно оставались.

И он не мог перестать дрожать. Его ноги, его руки, его проклятые богами ладони дрожали так сильно, что он едва мог держать кусок мыла.

Он не осознавал, что плачет, пока из его горла не вырвалось прерывистое рыдание, и ему пришлось ухватиться за край таза, чтобы не упасть.

Только не она, не она, не она. Его молитвы были бесполезны с тех пор, как он, как сумасшедший, подбегал к каждой из палаток исцеления, требуя ответить, нашёл ли кто его боевого товарища и жива ли она ещё. С тех пор, как ему сказали, что никто не привозил принцессу, мёртвую или нет. С тех пор, как он понял, что случившееся может быть даже хуже, чем ему казалось. Только не она, не она, не она.

Каждый вдох болезненно отдавался в его груди. Его лёгкие всё ещё не совсем восстановились после того, как он бросился к палаткам и обратно к месту, где оставил Сорен, а затем вновь обратно, даже после того, как он одолжил лошадь вместо того, чтобы идти пешком до столицы Андромеды, мчась на головокружительной скорости, чтобы сообщить Королеве новости о пленении Сорен.

Был нехороший признак в том, что он всё ещё балансировал на грани падения, но сейчас он не мог беспокоиться об этом. Вероятно, всё дело просто в панике, из-за которой ему было трудно дышать.

Наверное, так и есть.

— Она не Кайя, — прошептал он сам себе. — Она не мертва. Так что, ублюдок, перестань вести себя так.

Кайя. Его последняя боевая напарница — его лучший друг. С ней у него тоже не было никаких прощаний.

Трудно прощаться, когда голова отрезана от шеи.

Воспоминание вторглось с такой силой, что Элиас едва успел склониться над ближайшей мусорной корзиной, прежде чем его скудный завтрак поспешно вырвался на волю. Желчь обожгла рот, он повернулся обратно к тазу, сплевывая её в окровавленную воду.

Резкий стук в дверь ванной комнаты заставил его вздрогнуть, и он сжал руками края раковины.

— Минутку! — отозвался он, стиснув зубы, чтобы унять дрожь в горле.

Не было ни единого шанса, что он поставит в неловкое положение себя или Сорен, выглядя истеричным месивом перед королевской семьёй и их двором.

Сейчас они встречались, чтобы обсудить, как провести операцию по спасению. Элиаса впустили всего на несколько минут, прежде чем отослали приводить себя в порядок, и, честно говоря, он был рад этому. Прямо сейчас он не смог бы вспомнить правила приличия, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Сорен всегда была самой сильной из них двоих. Она встречала трагедию с непочтительной колкостью и ухмылкой «только-осмелься-попробовать», а слёзы приходили через несколько дней, недель или месяцев. Она держала себя в руках, пока все остальные снова не приходили в себя. Она была той опорой, которая поддерживала остальных.

Но сейчас она не могла быть его опорой. Настала его очередь встать. Его очередь держать.

Она нуждалась в нём. Он не подведет её.

Поэтому он выпрямился, оторвал руки от дерева и сделал столько глубоких вдохов, сколько было необходимо, чтобы его грудь перестала вздыматься. Затем он вытер лицо, накинул полотенце на шею и толкнул дверь, приняв позу, которая говорила о том, что он готов принять приказ.

— Да?

В дверях стоял мрачного вида паж.

— Вас вызвали обратно, офицер Лоч.

Надежда, головокружительная и горячая, чуть не поставила его на колени.

— Решение уже принято?

Паж кивнул, но, увидев выражение его лица, надежда Элиаса улетучилась так же быстро, как и появилась. Он сделал один шаг назад, как будто мог избежать того, что надвигалось, как будто это могло измениться, пока он этого не услышал.

Но отказываться услышать это было бы трусостью, а он не был трусом. Поэтому он прохрипел:

— Скажи мне.

* * *

— Что значит «нет»?

Дрожащие руки сжались в кулаки, недоверие болезненно разрасталось в груди, Элиас стоял в конце длинного стола, глядя прямо перед собой на свою королеву, уверенный, что он неправильно её расслышал.

— Офицер Лоч, — произнесла Энна слишком мягко, таким тоном, который обещал плохие новости. — Мы не можем позволить себе послать больше солдат в Атлас…

— Как, преисподняя, мы не можем!

— Офицер Лоч.

— Энна, Ваше Величество, — быстро поправился он, заметив, как предупреждающе вспыхнули её глаза.

Это был не арсенал и не обеденный стол. Здесь он был никсианским солдатом, а не боевым товарищем Сорен, и, назвав Королеву по имени, он не получит ничего, кроме путёвки в подземелье на ночь или две.

— Они украли моего боевого товарища. Нашу принцессу. Мы не можем этого допустить!

— Элиас, — сказала Энна напряжённым голосом, — могу я поговорить с тобой снаружи, пожалуйста? Ивонн, Эмберлин… вы остаётесь здесь.

Старшие сёстры Сорен выглядели не намного лучше, чем чувствовал себя Элиас. Лицо Ивонн было каменным и бледным, челюсти стиснуты, пальцы постукивали по кинжалу, постоянно висевшему у неё на бедре, даже в её прекрасном шелковом платье. Эмберлин, казалось, была в нескольких шагах от откровенной ярости, её тёмные глаза копировали татуировки пламени, поднимающиеся по её рукам, когда она откинулась на спинку стула, так крепко вцепившись пальцами в красные шелковые рукава, что он подумал, что она может разорвать их.

Королева вывела Элиаса и остановилась в холле спиной к нему, только напряжённость в плечах выдавала её истинный страх. Она медленно опустила голову на руки.

— Я не могу отправить наших людей на самоубийственную миссию, — наконец сказала она, хотя её голос дрожал, как будто она могла разрыдаться от любого лёгкого толчка.

Она повернулась к нему лицом, в её глазах читалось разочарование.

— Я не могу. Ни ради неё, ни ради кого-либо ещё. Боги, мы даже не знаем, жива ли она всё ещё…

Жива. Слово пульсировало ярко и ужасно в тишине между ними.

— Тогда не отправляйте наших людей, — сказал он. — Пошлите меня.

Её взгляд переместился на его руку. Эта проклятая рука.

— Элиас, — начала она голосом, который он узнал, как голос, которым люди разговаривали с умирающими.

Он прервал её раньше, чем она смогла закончить, дико указывая на своё плечо, желая, чтобы он мог отрезать эту чёртову штуку и покончить с этим.

— Это только означает, что я буду определённо правильным выбором. У меня остались месяцы, если не недели. И я не хочу, чтобы они прошли без неё.

Глаза Энны мерцали тайнами, её губы были плотно сжаты, скрывая то, что она хотела сказать.

— Я не могу одобрить спасательную миссию. Мне очень жаль.

Вспыхнул гнев, тёмный и опасный.

— Как вы можете так поступать? Она же ваша дочь.

Любая мягкость, которая ещё оставалась в глазах Энны, превратилась в камень.

— Даже не думай, что я иду на это легкомысленно, Элиас. Не смей предлагать…

— Я ничего не предлагаю, Ваше Величество, — ответил он, пропитывая каждое слово ядом, вдвое более сильным, чем тот, что тёк в его венах. — Я говорю вам, что вы бросаете её умирать. И если они убьют её или, не дай бог, найдут способ сломать её, её кровь на ваших руках!

Он повернулся спиной к своей королеве и покинул холл, его ладони горели от гнева, подошвы ног болели от желания бежать с каждым шагом. Но даже когда огонь его ярости раскалил его горло, как кузницу, чувство вины притаилось, ожидая, чтобы подняться, когда гнев иссякнет. Потому что, чтобы он ни сказал Энне…

На её руках. Её руках.

Не её. Моих.

Он был тем, кто бросил Сорен. И хотя её кровь, возможно, была на руках Энны, она также была под его ногтями, высохла на его форме, покрыла коркой его ботинки.

Он был прав, будь он проклят богами.

— Элиас!

Он не обернулся, даже когда Аурели подошла к нему сзади.

— Что они решили? — спросила она, задыхаясь, её плечо коснулось его локтя — Аурели едва доросла до пяти футов, даже на первый взгляд. — Когда они уезжают?

— Они не едут.

Шаги Аурели замедлились, затем она снова ускорила шаг, каштановые локоны выбились из её пучка и мягко обвились вокруг лба.

— О чём ты говоришь?

— Я говорю, что Энна отказалась одобрить миссию. Никто не поедет. Они оставляют её там.

Оставляют её в руках Атласа на пытки, на то, чтобы с неё содрали кожу девятихвостыми хлыстами, а затем искупали в солёной воде, утопили и оживили, снова утопили и снова оживили, повторяя это непрестанно, говоря ей, что её бросили, и чего стоит быть верной королевству, которое недостаточно заботилось о её спасении?

И это только в том случае, если они взяли её живой.

Подступила тошнота, Элиас едва успел отшатнуться в сторону и схватить ближайшую вещь, напоминающую мусорную корзину, — бесценную вазу из выдувного стекла ручной работы, выставленную у окна, — прежде чем отдал ей то немногое, что осталось в его желудке.

Смутно, сквозь вздохи и сопровождавшие их сдавленные всхлипывания, он почувствовал, как Аурели своей маленькой ручкой успокаивающе водит кругами по центру его спины, её ладонь неприятно царапает старый шрам на этом месте. Сорен тоже всегда так делала, когда он болел, но она знала, что вместо этого нужно потереть его между лопатками.

Боги, это было смешно, что такие мелочи могли заставить его так сильно страдать.

— Прости, — прохрипел он, когда рвота, наконец, утихла.

— Я спрячу вазу, — любезно предложила Аурели, и он бы обнял её за это, если бы его дыхание не было абсолютно ужасным.

Он не чистил зубы два дня, и желчь, обжигающая горло, не помогала делу.

— Не беспокойтесь, — сказала Эмберлин, неожиданно появляясь с другой стороны.

Оружейница вырвала вазу у него из рук и сморщила нос, пока тщательно расставляла свои обожженные пальцы, чтобы не испачкаться.

— Я выброшу.

— Мне следует быть лучше, — сказал он вместо того, чтобы поблагодарить её. — Сильнее для неё.

Эмберлин долго смотрела на него, поджав губы, и он не мог прочитать выражение её лица.

— Когда мой боевой товарищ умер, — сказала она, наконец, — я неделю напивалась до тошноты, меня рвало, а потом я снова пила, чтобы заставить себя забыть, что я больна. Если бы Вонни не вытащила меня из комнаты и не окунала в ведро с ледяной водой, пока я не протрезвела настолько, чтобы горевать, я бы всё ещё была в том состоянии. Или тоже была бы мертва. Сила тут ни при чем, не тогда, когда речь о горе. Или чувство вины. Ты боролся за неё. Ты сделал всё, что мог.

По его рукам пробежала паника, угрожая вызвать новый приступ рвоты. Она произносила вещи, слишком похожие на то, как говорила его мать, когда умер его отец, как его первый капитан после того, как он нашёл голову Кайи. Как будто Сорен уже была погребена под замерзшей грязью. Как будто она уже была потеряна для них.

— Это другое. Сорен не умерла.

— Мы знаем, — раздался ещё один голос.

Ивонн стремительно приближалась к ним в размытых бархатных юбках и с выпяченной челюстью. Её угловатые черты лица всё ещё выражали шок, кулаки были сжаты, но в её глазах стояло выражение, которое он узнал: взгляд, который говорил, что она приняла какое-то решение и не изменит его, ни при каких условиях. Все Никсианские принцессы были более чем упрямы, и кронпринцесса ничем не отличалась.

— И мама тоже это знает. Но она права. Отправка любого количества спасателей через границу это просто отправка ещё большего количества заключенных, с которыми можно поиграть.

Элиас прислонился к стене, дыша сквозь приступы рвоты, его тело не совсем было уверено, закончились ли они. Все три оставшиеся принцессы стояли перед ним, между ними происходили молчаливый обмен, время от времени взгляды указывали на него.

— Итак, — наконец, сказала Эмберлин, — кто скажет первой?

Аурели в замешательстве сощурила полные слёз глаза.

— Скажет что?

Ивонн посмотрела на Элиаса.

— Ты видел её до того, как это случилось, — сказала она. — Насколько она была плоха?

Размытая вспышка крови, тускнеющие глаза и смертельная ухмылка.

— Очень плоха, — прохрипел он, и даже стойкая Эмберлин поморщилась, потянув покрытые шрамами пальцы ко рту. — Но я… Я верю, что она жива.

Боги, он должен был верить, что она жива.

Глаза Эмберлин, золотисто-карие и всегда задумчивые, скользнули вверх и вниз по его телу в откровенной оценке.

— А ты?

Он непоколебимо встретил её взгляд.

— Я не мёртв. Для меня этого достаточно.

Ивонн закрыла уши Аурели, не обращая внимания на протестующий стон младшей принцессы.

— Ты знаешь, всегда лучше просить прощения, чем разрешения, — сказала она. — И мне кажется, ты уже пытался просить о разрешении. Но если я правильно помню… Эмбер?

— Охрана на конюшнях меняется в семь, — тут же добавила Эмберлин. — Охранник у ворот меняется через час после этого. Со свежей лошадью ты мог бы пересечь границу Атласа за несколько дней.

Шок ощетинился в его груди.

— Ты говоришь мне пойти и забрать её.

— Я ничего тебе не говорю, — Ивонн пожала плечами. — Я просто обсуждаю смену караула со своей сестрой, и ты случайно подслушиваешь.

— Я всё ещё слышу тебя сквозь твои руки, — проворчала Аурели. — Это глупо.

— Тише, — отругала Ивонн. — Я предпочитаю пока не развращать тебя схемами такого рода.

— И мы не верим, что ты не расскажешь, — сухо добавила Эмбер. — Мама бросает на тебя один взгляд, и ты сдаешься, как неудачная комбинация карт.

Мортем спаси его. То, что они предлагали, было хуже, чем неповиновение; Энна отдала ему прямой приказ оставаться здесь. Бросить ей вызов будет предательством. Лишение его титула и позорное увольнение из армии были абсолютно минимальным наказанием, а максимальное… казнь.

Его взгляд упал на свою забинтованную, покрытую синяками руку. О чём он думал? Он всё равно умирал. Недели, месяцы, годы — какое это имело значение? Его судьба уже была решена, но судьба Сорен не должна была быть такой. Нет, если он справится с этим.

— Чёрт возьми, умница, — пробормотал он, проводя рукой по лицу. — Я делаю это для тебя.

Отдающаяся эхом боль, отозвавшаяся в нём из-за отсутствия быстрого и язвительного «осёл», стала последней каплей. Принцессы дали ему всё, что ему было нужно — если он поторопится, то всё ещё сможет опередить смену в оружейной. Он мог выбраться из дворца до наступления ночи, и к тому времени, когда кто-нибудь поймёт, что он пропал, будет слишком темно, чтобы утруждать себя погоней за ним. А к утру они уже никогда не догонят.

— Я приведу её домой, — прохрипел он.

Глаза Ивонн блестели от непролитых слёз.

— Ты лучший.

— И когда ты найдёшь её, — добавила Эмберлин, снова закрывая уши Аурели, не обращая внимания на то, как девушка размахивала руками, — обязательно надери ей задницу за то, что она так напугала нас.

Он расправил плечи, отвесил им быстрый поклон, а затем ускорил шаг. Он старался выглядеть как можно более удручённым, бросившись обратно в комнату Сорен. Он собрал свои оставшиеся вещи, всё, что ему было нужно, что ещё не было запихнуто в его рюкзак.

Когда он рывком выдвинул ящик её тумбочки и вытащил свою священную книгу, вспышка металлической коробки на дне сумки привлекла его внимание. Сверток, который Эмбер дала ему незадолго до его отъезда в Урсу.

Он поднял коробку и открыл её, являя свету сокровище внутри: простое кольцо, увенчанное необработанным чёрным бриллиантом, ряд необработанных белых бриллиантов, выгибающихся дугой над центральным камнем. Он обычно носил его на цепочке, используя как талисман на удачу, окуная в благословенную воду перед каждой битвой. Он перестал носить его, когда они с Сорен стали боевыми товарищами. Но недавно его внимание привлекла новая цель, цель, которая требовала изменения размера и восстановления, в чём Эмбер, к счастью, была искусна.

По крайней мере, он обдумывал для себя новую цель, до укуса Гадюки, который превратил любые мечты такого рода в бесполезные. До того, как мягкое кипение яда в его венах вернуло его к здравому смыслу.

Он определённо должен оставить это в прошлом. Но там, куда он направлялся, ему просто-напросто могла понадобиться дополнительная доза удачи.

Поэтому он сунул кольцо в рюкзак. Огляделся по сторонам, крадясь из комнаты Сорен и тихо закрыв за собой дверь.

А потом Элиас Лоч отправился совершать государственную измену.

ГЛАВА 14

СОРЕН

Пока колено Сорен не подвело её в середине тренировки, и она не упала на пол, как мешок с испорченными яблоками, у неё, на удивление, был довольно приятный день.

Симус принёс ей завтрак, и на этот раз она была гораздо ближе к тому, чтобы проткнуть его брошенной вилкой, нежели предыдущим утром. Или в любой другой день. По правде говоря, это была первая из шести вилок, которая не вонзились зубьями в дверной проём или стену, так что это считалось победой в её досье.

Практика привела к совершенству, и ей определённо нужно было чем-то занять себя, потому что сидеть запертой в этой комнате в компании только своих мыслей заставляло внутренности её черепа зудеть. Обращение к откровению, которое было навязано ей, лишь только вызвало бурлящий котёл отвращения в животе, навязчивое чувство непричастности, крайнего и абсолютного дискомфорта. Как будто она жила в коже, которая больше не подходила, которая нашёптывала ей ложь за ложью о том, откуда она взялась и из чего соткана, и теперь, когда она знала правду…

Кровь Атласа. К её горлу подступила желчь.

Это была всего лишь манипуляция, вскрытая память — волшебная уловка. Слабая фамильярность Финна была его личной осторожной манипуляцией. Ничто из этого не было правдой, и она не могла позволить себе упустить это из виду.

Она перекатилась с боку на спину, наслаждаясь здоровым жжением в мышцах, заставляя свои ноющие лёгкие сделать ровный вдох. Она приложила одно запястье ко лбу и крепко зажмурила глаза.

Вдох на пять, держим до пяти, выдох на пять. Это было то, чему Энна научила её в тот первый день в Никсе, когда она проснулась обожжённая и перепуганная на больничной койке и не могла вспомнить, что привело её туда. Вдохни, задержи дыхание, выдохни. Контролируй то, что ты можешь.

Дыхание помогло. Синяки, вяло начинающие наливаться цветом на её ногах, и пульсация в плече, определённо, стали меньше.

— С тобой всё в порядке, — пробормотала она. — С тобой всё в порядке.

Настолько хорошо, насколько это возможно после новости, что она была дочерью одержимой местью женщины, чьи руки были пропитаны кровью некоторых очень дорогих ей людей.

Джира, мёртвая и похороненная, никогда больше не перелезет через стену казармы после чересчур большого бокала вина, как и не покрасит волосы Сорен в фиолетовый цвет, пока та спит. Кайя, сестра Элиаса по сердцу, её тело сожгли на частном погребальном костре, потому что она была слишком искалечена, чтобы везти её домой. Сам Элиас, умирающий по частичке каждый день, скоро станет ещё одним именем, нацарапанным на надгробии, над которым ей придётся стоять на коленях, плакать и притворяться, что она молится.

Она выпрямила спину, которая стала жёсткой словно сталь, и сжала руки в кулаки, впившиеся ногти возвращали ей остатки здравого смысла. Она должна была взять себя в руки. Всё остальное можно было решить позже — она должна была справиться с этим обманом.

Стук в дверь.

— Пора, принцесса, — произнёс Симус Особенно Раздражающий через дверь.

Взгляд Сорен скользнул к вешалке возле занимаемой ею кровати, к декадентскому наряду и украшениям, которые ждали там. Она собиралась появиться в простой тунике и с немытыми волосами, но…

Хорошо. Это не повредит.

* * *

Ладно, хорошо. Что ж, свернутая блузка, сшитая из мятого бархата самого яркого фиолетового оттенка, который она когда-либо видела, была, чёрт возьми, почти лучшей вещью, к которой она прикасалась за всю свою жизнь, включая тот раз, когда ей удалось убедить Риана из казарменного класса старше её, пригвоздить её к стене оружейной и научить как принцессе с таким ртом следует целоваться.

Её шея пылала, пальцы сжимали чёрные шифоновые брюки в потных ладонях. Элиас бушевал несколько дней после того, как наткнулся на них… Не потому, что она целовалась с кем-то, а потому, что, из всех людей, она целовалась с Рианом Лочем. Но это была не её вина, что двоюродный брат Элиаса был так хорош в том, что он делал, когда ему удавалось замолчать на тридцать секунд, и это была не её вина, что Элиас, похоже, не чувствовал необходимости выяснять, передаётся ли это умение в семье… по крайней мере, не после той игры «правда или действие», в которую их компания играла пару лет назад.

Боги, она должна была перестать думать об этом. Это было совершенно неподходящее время, чтобы предаваться подобным мыслям.

— Вот ты где!

Слишком, уж слишком дружелюбная рука обняла её за плечи, и она снова оказалась в компании сверкающего Финна, который предпочёл не наряд, а простые тёмные брюки и коричневатый свитер с дыркой у воротника. Он нацепил очки в золотой оправе, которые могли бы придать ему учёный вид, если бы не собирались сползти с кончика его носа.

Неуравновешенный. Неряшливый. Ленивый, почти.

Сорен моргнула, бросив взгляд на предоставленные ей аксессуары. Сапфиры капали с её пальцев и горла. Уже чересчур, и это, не считая золотых браслетов, цепляющихся за каждое её ухо и запястье.

— Мы идём в одно и то же место?

— Ага. Я просто ужасно плохо одет. Черники?

Он протянул ей пригоршню, и когда она бросила на него сердитый взгляд, он одарил её ухмылкой, показав пятнистый фиолетовый язык.

Может быть, она ошибалась, думая, что он прячет хитрый ум за щитом дурака. Теперь он определённо казался вполне реальным дураком.

— Нет, правда. Неужели я войду туда и обнаружу, что я единственная, кто одет так, будто жажду, чтобы меня ограбили?

Финн тяжело, болезненно вздохнул, закидывая в рот остатки ягод и мрачно пережевывая.

— А я-то думал, что мы учимся доверять друг другу.

Сорен фыркнула, стряхнула его руку и взъерошила примятые им кудри, тихо проклиная статику, вызванную его рукавом.

— Я не уверена, что кто-то должен доверять тебе, и уж тем более я.

Что-то в его улыбке дрогнуло.

— Сорен, я не пытаюсь обмануть тебя.

Интересно. Он назвал её по имени, которое она им дала, а не по имени своей сестры.

— А ты нет?

— Вовсе нет. Ну, во всяком случае, не прямо сейчас.

— Пожалуйста, дай мне знать, если это изменится.

— Я определенно этого не сделаю.

Он дёрнул подбородком в сторону Симуса, который следовал за ним на близком расстоянии — слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно от вида его пояса, полного клинков, который он носил.

— Ты свободен. Я заберу её отсюда.

— Но она…

— Симус. Если она попытается убить меня, клянусь мизинцем, что буду кричать так, будто кто-то поджёг мои штаны. Я был лишён привилегии прогуляться где-либо с младшей сестрой в течение очень долгого времени, так что, если ты не возражаешь… — Финн сделал прогоняющий жест рукой.

Шею Сорен крепко сжало напряжение, и она потянулась, чтобы убрать его. Она знала, как принц звучит, когда лжет; он делал это почти каждую минуту с тех пор, как она встретила его. Но в тот момент его голос прозвучал по-другому, и ей не понравилось, что это заставило её почувствовать.

Оставшись одни — хотя и неохотно, Симус несколько раз оглянулся, чтобы убедиться, что она ничего не затевает, — они направились в общую зону в центре дворца. На этот раз никаких насмешек или выпученных глаз дворцового люда; он был устрашающе пуст, её шаги отдавались эхом, каждый шлепок её сандалий был новой нотой в обескураживающей симфонии.

— Напомни мне ещё раз, как это работает, — сказала она.

— Теперь, когда ты дома, ты приглашена на свой первый ужин с братьями и сестрой. Мы используем это время, чтобы обсуждать дела королевства за спиной наших родителей. Не то, чтобы ты была готова участвовать в каких-либо официальных делах, — его взгляд скользнул по ней, глаза слегка сузились. — Это скорее… Думаю, ты могла бы назвать это предложением мира. Кэл не хочет, чтобы ты чувствовала себя пленницей. Но мы пока не собираемся доверять тебе происходящее.

— Я думала, мы учимся доверять друг другу, — передразнила Сорен, и он бросил в её последнюю ягоду.

— Обучение не означает, что мы собираемся вручить тебе ключи от нашего королевства. Насколько я понимаю, ты на девяносто процентов никсианка.

— А остальные десять?

— Пять процентов Атласа, пять процентов гремлина из шкафа.

Она невольно фыркнула.

— Гремлин из шкафа?

Он серьёзно кивнул.

— Маленькие террористы. Они крадут твои носки и пуговицы и прогрызают дыры в промежности твоих штанов.

— Я могу искренне пообещать тебе, что никогда не грызла какую-либо одежду.

Он поднял палец, как будто поймал её на лжи.

— Ага! Но ничего не имеешь против кражи носков.

Неохотный приступ смеха замер в её груди, оставив после себя боль, которая пульсировала, как укол голода, как разбитое сердце.

— Виновна. У моего боевого товарища носки лучше, чем у меня. Их ему вяжет мать.

Элиас. Чем он сейчас мог заниматься? Энна никогда не одобрит спасательную миссию, и это при условии, что они хотя бы предположили, что её схватили, а не убили. Он возненавидит это решение. Она была уверена, что он злился и винил себя как идиот. Она бы поставила на это свою жизнь.

Может быть, он уже заплёл новую косу в свои волосы.

Рука Финна, на этот раз более нерешительная, снова легла ей на плечо, когда они свернули в нужный коридор.

— Боевые товарищи. Это никсианский обычай, да?

Она подавила желание сломать ему запястье.

— Ммм. Мы разбиваемся на пары, когда заканчиваем обучение.

— Для вас выбирают пары?

— Нет, — она ехидно изогнула губы. — Ну, обычно нет. Мой боевой товарищ не выбирал меня. И я выбрала его только потому, что должна была.

«Вон тот».

«Сорен, он тоже только что потерял своего боевого товарища, возможно, он ещё не готов…»

«Я сражаюсь с ним, или я сражаюсь в одиночку».

— Ты любишь его, — заметил Финн.

Его брови были приподняты, глаза слегка расширены. Слишком невинно.

— Он…

Слова съёжились и умерли, оставив после себя привкус страха. Что она делала, делясь с ним этим? Она знала его типаж. Они питались секретами, знаниями, и она не станет добавлять свои тайны к его запасам. Этот тихий голод, мерцающий за стеклами его очков, был таким же, как у горных волков на охоте.

Она не даст ему воспользоваться своей слабостью. Особенно не тогда, когда этой слабостью был Элиас.

Только тогда она поняла, насколько они были одни. Она никого не видела с тех пор, как они вошли в общую зону.

— Он хорош в том, что делает, — сухо сказала она, снова стряхнув его руку, увеличивая расстояние между ними и наклоняясь к ближайшему оружию, которое она могла видеть: шнур для штор.

Если бы ей пришлось, она могла бы сорвать его и использовать в попытке задушить принца. Из этого могла бы получиться даже лучшая история, чем о том, как она пригвоздила руку хапуги-стажера к столу ножом для масла.

— Любовь не имеет к этому никакого отношения. Восхищение, может быть.

— Я знаю, как выглядит восхищение. Если ты восхищаешься этим парнем, то, похоже, становишься совершенно бесполезной, когда любишь кого-то.

Она оскалила зубы.

— Следи за своими словами!

Он нахмурился, сморщив нос.

— Что это?

— Что, что?

Он насмешливо щёлкнул зубами в её сторону.

— Зубной скрежет. Звук гррр, который ты издаёшь. Никсианцы бросают похищенных детей в волчье логово?

— Да. Вообще-то, я на четвереньках бегаю лучше, чем на двух ногах.

К её раздражению он спокойно воспринял её шутку.

— Понятно. Должен ли я сказать шеф-повару, чтобы он приготовил для тебя мясное рагу?

— Чем больше крови, тем лучше.

Когда они сделали ещё один поворот, входя в новый коридор, он вздохнул. Подобно большей части остального дворца, этот зал был чрезвычайно богато украшен, каждая поверхность была выполнена либо из полированного золота, либо из мерцающих драгоценных камней. Вестибюль в конце был огромен: двойные двери чеканные золотом, со вставками в виде солнечных лучей. Печать Атласа.

— Хотел бы я, чтобы ты мне не нравилась так сильно, — пробормотал Финн себе под нос, просовывая пальцы сквозь кольца на ручках. — Это значительно бы всё это упростило.

Холодок пробежал по её телу, и, боги небесные, она пожалела, что у неё нет меча.

— Что упростило бы?

Он одарил её кривой, жалкой улыбкой, оглянувшись, но ничего не ответил. Вместо этого он распахнул двери и первым вошёл внутрь. И когда Сорен последовала за ним, все взгляды в комнате устремились на неё, она подумала: нет, вот как выглядит волчье логово.

Она вздёрнула подбородок и последовала за Вторым Принцем внутрь.

ГЛАВА 15

ФИНН

Судя по тому, как вела себя Солейл — Сорен, можно было подумать, что её затащили в темницу и привязали к табуретке, покрытой шипами, а не усадили в мягкое кресло в личном обеденном зале королевы. Она была неподвижна, как высохшая морская губка, и сидела на самом краю сиденья, при этом так крепко сжимая в кулаке вилку, что Финн мог поклясться, металл согнулся под её побелевшими костяшками пальцев. Её руки ниже локтей были усеяны пурпурными и зелёными пятнами — он догадался, что это произошло в битве, — и когда она пошевелилась, её драпированный рукав немного соскользнул, и свет неправильно упал на её обнаженное плечо.

Он не часто пугался, но когда его взгляд зацепился за её плечо, у него перехватило дыхание. Прерывистый кашель привлёк к нему все взгляды.

Он не был уверен, как он пропустил участки поврежденной кожи, отслоившиеся от правой стороны её ключицы до сгиба локтя, обесцвеченные и плохо зажившие. Старая рана. Может быть, даже десятилетней давности.

Ему вдруг захотелось самому согнуть вилку или две.

Взгляд Сорен молчаливо бросал ему вызов заговорить.

— Слабый желудок?

— Дело не в этом.

Обычно он пошёл бы дальше, пошутил, задал нелепый вопрос, что угодно. Но этот шрам…

Дым обволакивал стенки его лёгких, жар обжигал глаза, а разум гудел со скоростью, недоступной большинству. Карта за картой мелькали в его голове — маршруты, которые он мог выбрать со своего места к двери, окну, любому другому месту, которое освободит его от этого огня. Но все возможности терпели неудачу. Все варианты были слишком далёкими, слишком опасными или уже уничтоженными.

Ему нужна была помощь.

— Каллиас!

Имя его брата вырвалось из его горла, и он, пошатываясь, остановился, кашляя так сильно, что его лёгкие отказывались делать новый вдох. В десять лет маленький для своего возраста и совершенно одинокий, он не знал, что делать. И это незнание убило бы его, если бы отец не нашёл его несколько мгновений спустя, прижал к своей груди и потащил прочь по одному из маршрутов, который он попробовал, поскольку был слишком напуган, толкнув его в объятия матери.

— Это все?

Вопль Адриаты перекрывал тошнотворную симфонию, эхом разносившуюся по берегу, крики вместо струнных, вопли вместо духовых. Финн зарылся лицом в её ночную рубашку, только чтобы обнаружить, что она пахла тем же дымом, что и его дыхание. Он закашлялся, после чего начался новый приступ кашля, и мать прижала его ближе, потирая руками спину.

— Рамзес, это все? Где Кэл?

— Я здесь!

Финн едва расслышал крик Каллиаса сквозь собственное хрипение.

— Я здесь. Джерихо вышла со мной, она на пляже с…

Он почувствовал, как грудь его матери перестала подниматься и опускаться.

— А как же Солейл? Разве она не была с тобой, я думала, что она была с тобой!

— Что? — голос Каллиаса сорвался от паники. — Нет, она отстала от нас, решив найти тебя, как раз перед тем, как нам сказали…

— Рамзес!

Адриата закричала, и Финн только тогда понял, что это значило, ведь его мать никогда не кричала. Ни в страхе, ни в гневе, никогда.

— Рамзес, Солейл всё ещё там, Солейл всё ещё там…

Она толкнула его в испачканные сажей руки Кэла, и он был слишком ошеломлён, чтобы сопротивляться, слишком сильно дрожал, чтобы двигаться, когда понял, что… что Солейл…

— Нет, — захныкал он. — Нет, нет. Она вышла, не так ли? Она должна была выйти! Солейл!

Его взгляд пожирал пляж, вбирая в себя каждый ожог, крик и всхлип, каждое лицо, которое не было тем, которое ему было нужно, каждый голос, который не принадлежал его сестре. Его паника росла, пока он не почувствовал, что вот-вот и он выскочит из собственной кожи.

— Солейл! — его голос сорвался, и он согнулся пополам в приступе хрипа.

Лицо Каллиаса было бледнее песка, на котором они стояли, каждая его веснушка была чернильно-тёмной. Он погладил Финна по спине, бормоча приглушённые заверения, но его глаза были прикованы к их родителям, которые спорили перед горящим замком о том, кто вернётся, оба боролись, чтобы защитить другого.

Финн понял это одновременно с Каллиасом. Почувствовал, как у него свело живот, в то же время Каллиас плотно сжал челюсти и убрал руки со спины Финна.

Солейл уже будет мертва к тому времени, когда решение будет принято. Ждать некогда.

— Кэл, — задохнулся Финн, дёргая его за рукав. — Кэл, ты должен вытащить её. Мы должны вытащить её, пожалуйста, Кэл, мы не можем оставить её там…

Каллиас сжал руками его плечи, удерживая его на месте.

— Ты останешься здесь, — сказал он медленно, рассеянно, как мальчик, уже одной ногой переступивший черту между жизнью и тем, что лежит за её пределами.

Он и двигался таким же образом, сантиметр за сантиметром, дрейфуя так медленно, что их родители не понимали, что происходит, пока он не оказался слишком далеко, чтобы они могли его остановить.

Затем Каллиас бросился бежать.

— Каллиас!

Адриата и Рамзес бросились одновременно, крича в один голос, их паника слилась воедино и перекликалась с паникой Финна. Но, прежде чем они успели сделать хотя бы шаг, Каллиас шмыгнул через наполовину обгоревшую дверь, его волосы замерцали, как ещё одно пламя, поглощённые пламенем, пеплом и дымом.

— Финн?

Он моргнул, возвращаясь в этот обеденный зал, в это время, за этот стол, заполненный его семьей. И эта девушка, эта незнакомка с лицом его сестры, наблюдающая за ним, постукивала большим пальцем по зубцам вилки. Она небрежно облокотилась на подлокотник своего кресла, склонив голову набок и прищурив глаза.

— Ты собираешься сесть? Или мои шрамы так сильно отталкивают тебя?

— Дело не в этом, — сказал он безучастно, прежде чем понял, что повторился. Тупица.

Финна больше, чем других преследовал этот огонь. Джерихо, Каллиас и Вон продолжили жить дальше, преодолели это, но Финн был проклят безупречной, яркой памятью, вся его жизнь была выстроена в аккуратную серию картинок в его голове. Он бы всё отдал за то, чтобы время смягчило грани, как это было с другими, размыв их до тех пор, пока он больше не смог бы с тошнотворной точностью переживать каждую пропитанную ужасом секунду той ужасной ночи.

Его идеальная память в большинстве случаев была ценным ресурсом. Но не тогда, когда дело касалось этого.

Он опустился в своё кресло, игнорируя взгляд Каллиаса, прожигающий дыру в его виске, игнорируя ухмылку Сорен по поводу его очевидного дискомфорта.

Он не мог позволить этой девушке залезть ему в голову. Он не мог позволить себе беспокоиться. Возможно, у неё такое же тело, как у его младшей сестры, но этот ум, эта женщина, глядящая на него проницательными, равнодушными зелёными глазами… Он не знал её. Никс создал её, и верить во что-либо ещё было, в лучшем случае, низменной сентиментальностью, в худшем — идиотизмом.

Конечно, ему пришлось прикинуться идиотом, если он хотел опередить игру, которую она затеяла. Но он не мог затеряться в подобных воспоминаниях. Он будет двигаться вперёд, как будто ничего не изменилось. Как будто его лучшая подруга всё ещё была кучей пепла, погребённой под перестроенным полом дворца. Как будто Джерихо никогда не находила остатки праздника и игры в прятки, скрывающиеся в разуме этой никсианской приманки. Он знал правду: Сорен была просто раковиной, куском дурацкого золота, украшенным бриллиантом, и он не попался на эту удочку.

Но всё же этот шрам вызвал неприятный озноб в глубине его живота, отголоски горя, которое он сжёг и похоронил слишком давно.

— Итак, Джер!

Он взял свой бокал вина и слегка отодвинул своё кресло, закинул пятки на стол, и, откинувшись на спинку, притворился, что делает неторопливый глоток. Он не пил; если его язык развяжется, пусть даже незначительное, это может обернуться катастрофой для очень многих людей.

— Где Вон?

Джерихо потянулась и сбросила со стола его сандалии.

— Уже в пути, мошенник. Держи ноги на полу. Кто тебя вырастил?

— Болотная ведьма по имени Нора. Милая дама, очень жадная. Мама и папа заплатили за меня огромную цену, знаете ли. Они отказались от вас двоих и нуждались хотя бы в одном ребёнке с половиной мозга.

Тихое фырканье и бормотание Сорен. Финн одарил её своей лучшей улыбкой.

— Что это было?

— Какая досада, вот и всё.

— Что?

Сорен указала на него жестом, как будто этого было достаточно для ответа.

— Досадно, что она, столь очевидно, обманула их. Думаете, они всё ещё могут вернуть свои деньги?

Каллиас поперхнулся вином. Джерихо откровенно рассмеялась. И что-то очень маленькое сломалось в груди Финна. Что-то, что не было так убеждено, как должно было быть, в том, что Сорен была никем… что-то, что услышало эхо младшей девочки в этих насмешливых, игривых словах.

Он выдавил из себя жалкую имитацию смеха, полного дыхания и хрипа, без голоса и обаяния.

— Смешно.

— Знаю.

Сорен сделала большой глоток вина, взглядом скользнув по нему. Но когда она поставила бокал, он был таким же полным, как и раньше. Финн прищурился, глядя на неё. Её улыбка стала ещё шире, в блеске её зубов засиял вызов.

Туше, малышка.

— Итак, — сказал он, — расскажи нам о Никсе.

— Финн, — прошипел Каллиас.

Улыбка Сорен исчезла.

— Мне не хочется это обсуждать.

Он перетасовал карты в своей мысленной руке. Притвориться глупцом это как сделать ход дамой, беспроигрышный вариант, но возможно не вполне достаточный, чтобы её победить. Эта девушка была одной из немногих людей, которым, возможно, удастся найти короля в рукаве. Заявление об оскорблённых чувствах даже не было важной картой, он мог это не принимать во внимание. И хотя у него всегда был наготове отличный туз, он никогда не тратил его на людей, которые его не заслужили.

Поэтому он выбрал своего собственного короля: уступчивость. Меняя тему.

— Справедливо. Тогда о чём бы ты хотела поговорить? Открой форум, малышка.

Она изучала его, поджав губы, взвешивая молчаливый вызов в его голосе.

— Каллиас упомянул, что ты провёл ещё один тест, пока я спала, — сказала она, её взгляд метнулся к Каллиасу, который тут же отвёл глаза, смущённо скривив рот и неловко толкая еду вилкой. — Что это было?

— Совпадение крови, — сказал Вон, появляясь на сиденье рядом с Джерихо так, что никто из них не заметил.

Его бледная рука обвивалась вокруг её плеч, как будто Вон сидел рядом с ней уже в течение нескольких часов. Его чёрные волосы были растрёпаны, едва расчёсаны, а голубовато-серые глаза обрамляли более глубокие круги, чем обычно.

Значит, плохой день. Неудивительно, что его не было за завтраком.

Краем глаза он наблюдал, как Сорен переворачивает вилку в руке, держа её под углом, более подходящим для колющего удара. Каллиас подскочил на своём сиденье и выругался.

— Как ты это делаешь?

Усталая улыбка, но никакого ответа от их зятя.

— Принцесса Солейл. Я принц-консорт Вон. Приятно встретиться с тобой… снова, так сказать.

Финну нравилось много людей, но очень немногих он считал друзьями. Вон был одним из них хотя бы потому, что он был самым разочаровывающе искренним человеком, которого Финн когда-либо встречал. Даже если бы он хотел владеть секретами, чтобы властвовать над Воном, он бы никогда их не нашёл. Худшее, что он когда-либо наблюдал, это то, что он украл последнее клубничное пирожное Джерихо и обвинил в этом его, и он был настолько впечатлён, что Вон удосужился соврать, что просто признался в преступлении.

Принц-консорт был мягким человеком, талантливым врачом, который любил Джерихо со свирепостью, которая могла соперничать с тем, что Финн считал возможным, когда дело доходило до любви. Единственный раз, когда он видел что-то похожее, было у его родителей… во всяком случае, до пожара.

Потом… Ну. Не то чтобы между ними что-то померкло, но они изменились. Рамзес больше не вытаскивал Адриату с душных бюрократических совещаний только для того, чтобы потанцевать с ней по коридору, пытаясь сквозь смех спеть морскую песенку. Адриата больше не сияла, как солнце, когда Рамзес входил в комнату. На самом деле, Финн не мог вспомнить, когда в последний раз видел своих родителей веселящимися вместе.

— Это чувство взаимно, — сказала Сорен тоном, который уверил их, что это не так. — Что такое совпадение крови?

— Кое-что, что я могу сделать своей магией. Вон выдвинул теорию, и я доказала, что она работает, — Джерихо с обожанием улыбнулась мужу, прижавшись головой к его плечу. — Способ проверки отцовства или других подобных отношений. Целители могут сравнивать образцы крови и смотреть, есть ли у них что-то общее, но это работает только с ближайшими родственниками. Братья и сёстры, родители и дети… полезно, когда возникают сложности с претензиями на трон.

Финн пнул ногу Вона под столом, надеясь привлечь его внимание, но он был слишком занят тем, что терялся в глазах Джерихо, или в её улыбке, или в чём угодно, на что любили смотреть люди, которым нравилось смотреть на других людей. Он снова пнул, и Вон, наконец, поднял взгляд, приподняв одну бровь.

— Есть ли причина, по которой ты со мной заигрываешь? Ты заставишь мою жену ревновать.

— Пусть это случится. Она не может надеяться соперничать с нашей любовью.

Вон посмотрел на Джерихо.

— Твой брат снова флиртует со мной.

Она захлопала ресницами, глядя на него.

— Ты флиртуешь в ответ?

— Не в данный момент.

— Тогда, я полагаю, всё в порядке.

Улыбка невольно тронула уголок рта Финна. Несмотря на то, насколько диссонирующим всё это было. Несмотря на то, что Сорен ещё не опустила вилку.

— Насколько точно совпадает кровь? — спросила она, стиснув зубы так сильно, что мышцы на челюсти начали подрагивать.

Вон одарил её оценивающим взглядом.

— Процедура ещё не сделана. Хочешь увидеть?

Сорен просто протянула свою ладонь. Но Каллиас побледнел, нервный смешок прервал любой вызов, который Сорен была готова бросить.

— Давай не будем возиться с кровью за обеденным столом.

Сорен склонила голову к нему.

— О, теперь ты тоже брезглив? Я думала, Атлас сделан из более жёсткого материала.

К удивлению Финна — и лёгкому разочарованию — Каллиас не попался на эту удочку. Вместо этого он спокойно отрезал кусок своей рыбы и сунул его в рот, прожевал и проглотил, прежде чем сказал:

— Только когда это связано с едой.

— О, чушь собачья, — сказал Финн. — Кому понадобилось три года, чтобы избавиться от морской болезни на собственной лодке?

— Кто упал в обморок, когда впервые увидел, как папа потрошит рыбу? — вмешалась Джерихо.

— У кого начались судороги после того, как он порезался бумагой, и ему пришлось пролежать целый день? — добавил Вон.

Финн фыркнул.

— Я забыл об этом. И кто…

— Достаточно!

Каллиас застонал, отбросил столовое серебро и поднял руки в знак капитуляции. Но даже с досадой, подёргивающейся между его бровями, казалось, он был в миге от того, чтобы ухмыльнуться.

— Солейл, не покупайся на слова этих лжецов.

Джерихо и Вон одновременно издали протестующие звуки. Финн покачал головой, прищёлкнув языком.

— Видите ли, он всё отрицает. Это так печально.

Послышался шум — мягкое фырканье, едва заметное хихиканье чуть ниже дыхания. Все медленно повернулись и посмотрели на Сорен.

— Ты только что смеялась? — спросил Каллиас.

Её рот скривился в хмурой гримасе, и она вонзила вилку в рыбу, как будто не была уверена, что она полностью мертва.

— Это был чих.

— Конечно, убийца, — Финн взял салфетку двумя кончиками пальцев и бросил ей через стол. — Знаешь, в этом нет ничего постыдного. Я весёлый.

Сорен поймала салфетку и вскинула одну бровь.

— Ты уже об этом говорил.

Быстрая, эта девушка. Быстрее, чем он думал, может быть никсианка. Даже самые хитрые шпионы, посланные её королевством для проникновения в замок, едва ли стоили его внимания; большинство из них были пойманы охранниками задолго до того, как они прошли через главное фойе, и только один или двое пробрались достаточно далеко, чтобы ему пришлось вмешаться. Одна из них упала на собственный клинок вместо того, чтобы столкнуться с прославленными подземельями Атласа. Другой был храбрее или скучнее; он сделал это за три дня до того, как сломался, умоляя Финна положить ему конец.

И всё это случилось, хотя он даже не поднял руку на этого мужчину.

— Итак, — сказал Каллиас, и Финн внутренне вздрогнул.

Он знал этот тон; его брат собирался сказать что-то, чего он действительно не должен был.

— Солейл. Ты… Ты помнишь, как оказалась в Никсе? Ты помнишь, как тебя забрали?

Потребовалось настоящее сосредоточенное усилие, чтобы не закатить глаза. О, так ему не разрешалось спрашивать о Никсе, но Первый Принц Каллиас мог делать всё, что хотел. Типично.

Как и следовало ожидать, Сорен снова напряглась.

— Меня не забрали.

Каллиас стиснул челюсти.

— Ну, мы, конечно, не отправляли тебя туда сами, и я почему-то сомневаюсь, что ты проделала весь этот путь в девять лет.

— Трудно сказать. Мне очень нравится ходить пешком.

Вон выдавил смешок, редкая ухмылка мелькнула на его лице. И в этот момент дверная ручка повернулась со скрипом, который пронёсся по комнате, как шхуна по волне.

С шокирующей скоростью тело Финна затопил адреналин, воспламенив его рёбра изнутри, подняв его на ноги одновременно с Каллиасом, который стал совершенно бледным. Они встретились взглядами друг с другом, оба с широко раскрытыми глазами, оба уже смирившиеся с тем, что должно было произойти.

Дверь охранял Симус. И у него был очень строгий, очень болезненный приказ никого не впускать… кроме двух человек, которых никто в этой комнате не мог превзойти по рангу.

Они как один повернулись к двери, Каллиас расправил плечи и поправил пиджак, подняв голову, словно балансируя короной, когда король Рамзес и королева Адриата ворвались в комнату, улыбаясь и распахнув объятия, ещё не понимая, что за этим столом есть лишняя персона.

На этот раз, когда Финн сделал большой глоток своего вина, он не был фальшивым.

Это ничем хорошим не закончится.

ГЛАВА 16

СОРЕН

Будь проклят каждый из этих людей прямо в Инфере. Они сказали ей, что король Рамзес и королева Адриата не вернутся ещё как минимум два дня. К тому времени она могла бы уже давно сбежать; она планировала найти и украсть противоядие после этого странного проявления братского подшучивания, ускользнув, пока они все были навеселе и устали. Она могла бы быть на полпути домой ещё до того, как появились король и королева.

Но теперь они были здесь. И они её ещё не видели.

Она сжала вилку и встала, вилка была холодной и приятной в её ладони. Это было не так уж много, но хоть что-то.

— Я знала, что мы найдём вас всех здесь.

Королеву Адриату можно было узнать по её легендарным кроваво-красным волосам, спадающим ниже талии. Тяжёлое золотое ожерелье на её шее было таким же выдающимся: амулет в форме пылающего солнца, герб Атласа. Она казалась моложе, чем должна выглядеть сорока шестилетняя королева. Но опять же, Сорен показалось, что она помнит, как Элиас что-то упоминал о том, что королевская линия Атласа была давным-давно благословлена самой Анимой, даровавшей долгую жизнь и красоту в обмен на какую-то услугу, которую они оказали ей. С этой женщиной, подлетающей к столу, определённо так и было.