Наследники Асклепия

Воспоминания невыездного

Заговорил о гомеопатах и вспомнил забавную историю.

Летом 1976 года я получил из Томска приглашение прочитать лекцию о лечебном действии магнитных полей в школе-семинаре, запланированном на ноябрь месяц. Мне не очень хотелось «высовываться», так как одной ногой я уже ощущал себя в Израиле. Но у меня были очень добрые отношения с учеными, занимавшимися этой проблемой. Естественно, мне хотелось увидеться с ними, попрощаться перед отлетом в другую галактику. Можно ли было в то время предположить, что когда-нибудь представится возможность встретиться с друзьями? Я обратился к своему главному врачу и спросил, даст ли он мне командировку. Главный врач угрюмо буркнул:

— Нет денег.

Ну что ж, судьба. Можно не «высовываться».

Подошел день начала школы-семинара. Я уже даже думать забыл о нем. И вдруг дома телефонный звонок. Приятный женский голос:

— Ион Лазаревич? Здравствуйте. Сейчас с вами будет говорить министр здравоохранения СССР, академик Борис Васильевич Петровский.

Пауза. Щелчок. И гневный мужской голос:

— Вы почему не в Томске? — Ни тебе «здравствуйте», ни обращения. К чему? Эту функцию уже выполнила секретарша. Ну, а академику вовсе не обязательно быть интеллигентным человеком.

— Главный врач не дал командировки. Говорит, что нет денег.

— Немедленно вылетайте.

— Не могу лететь. Могу поехать поездом. — (А школа-семинар уже началась. А поездом из Киева в Томск трое или четверо суток езды).

— Почему это не можете лететь?

— У меня черепное ранение. Осколок в мозгу. Я не переношу полетов.

Молчание. Я даже подумал, что министр поверил моему вранью, что в академике вдруг проснулся врач-хирург, что он сейчас освободит меня от командировки. Но молчание быстро испарилось.

— Не дурите. Вылетайте немедленно. — Трубка умолкла. Поскольку не было «здравствуйте», не понадобилось и «до свидания». Как-никак культурный человек. Академик.

Минут через пятнадцать позвонил заместитель министра здравоохранения Украины. С ним мы были в хороших отношениях. Он поздоровался. Возможно потому, что еще не был академиком. Или потому, что до него не говорила со мной его секретарша.

— Иди к своему дурню и получи командировочные. Билет для тебя заказали. Вечером вылетишь в Москву, а оттуда — в Томск.

Я пошел к своему дурню. Вид у главного врача был соответствующий. Не знаю, кто снимал с него стружку — Москва или Киев.

— Что же вы мне не сказали?

— Я вам показал письмо, но вы заявили, что нет денег.

— Вот вам командировка. Зайдите в бухгалтерию и получите деньги.

— Сколько?

— Как положено. Два шестьдесят в сутки.

— Два шестьдесят в сутки — это рядовому врачу. А я доктор медицинских наук. Десять рублей.

Впервые и единственный раз в жизни я был стяжателем. Но должен признаться: мне было очень приятно хоть раз поставить дурня — главного врача в безвыходное положение.

— Это вымогательство.

— Как хотите. Мне вовсе не хочется лететь в Томск.

В это трудно поверить (знавшие моего главного врача не могли поверить), но я получил командировочные из расчета десять рублей в сутки.

В Томск я прилетел на вторые сутки работы школы-семинара. Устал. Не выспался после ночного полета из Москвы. К лекции я, естественно, не подготовился. Даже не взял слайды. Ладно, решил, что-нибудь отбарабаню.

Почти не отдохнув, пришел на послеобеденное заседание. Приятная встреча с коллегами-учеными. Лекция о биологических ритмах. Читал профессор Васильев из Томского университета. Я был потрясен. Какой блеск! Какая эрудиция! Какое изложение материала! Какой язык! И на таком фоне завтра утром будет моя лекция? Позор! Зачем я прилетел? Я ведь даже не знаю, с чего начать.

Но тут Господь преподнес мне подарок. Вслед за профессором Васильевым выступил профессор, заведующий кафедрой фармакологии Калининского медицинского института. Такой гневной атаки на гомеопатию мне еще никогда не приходилось наблюдать. И аргументы все те же — ничтожное количество лекарственного вещества. Но в основном — бездоказательная ругань. Я уже знал, как начну лекцию.

Утро следующего дня. Всего в семинаре участвовали сто человек, но меня предупредили, что аудитория будет расширенная. И все же такого количества слушателей ни я, ни даже руководители не предвидели. Не могли же они знать, что лекция будет перенасыщена крамолой?

— Уважаемый коллега из Калинина вчера обрушился на гомеопатов, — начал я. — Об этом направлении медицины у меня нет ни представления, ни понятия. Но вот предо мною в первом ряду сидят четыре профессора-хирурга. Два из них — член-корры Академии медицинских наук. Посмею обратиться к ним с вопросом: возможно ли ликвидировать атерому, не прибегая к оперативному вмешательству? — Как я и предполагал, ответ был отрицательным. — Спасибо. А я видел пять человек, которых видный киевский врач-гомеопат избавил от атеромы, не прибегая к ножу. Но вот в недавно вышедшей и переведенной на русский язык книге «Оккультизм в медицине» автор, профессор Прокоп, заведующий кафедрой в Университете имени Гумбольта в Берлине, причисляет гомеопатию к оккультным наукам. Аргументов у него, разумеется, нет, как не было их вчера у уважаемого лектора. Вернее, есть только один аргумент: гомеопаты не могут объяснить механизм действия их метода. А может ли уважаемый коллега-фармаколог объяснить механизм действия аспирина, который с успехом применяется уже сто лет? (В 1976 году данные о фармакодинамике аспирина еще не были на нынешнем уровне). — А что мы знаем о механизме влияния лучевой терапии на клетки и ткани? Но наше незнание ведь не останавливает нас от применения, скажем, рентгенотерапии. В книге Прокопа, из которой дохнуло на меня зловонное немецко-нацистское прошлое, высокомерие сочетается с малограмотностью. Я не стал бы упоминать эту книгу, в которой и магнитотерапия причислена к оккультизму, если бы восторженное предисловие к ней не написал Герой Социалистического Труда академик Снежневский.

По аудитории прошла заметная волна. Еще бы! Здесь каждому были известны научные титулы этого мерзавца. Но многие лишь догадывались о его звании в КГБ. Это он запирал диссидентов в психиатрические больницы особого назначения. Это по его указанию, а возможно и методике, здоровых нормальных людей насильно вводимыми лекарствами лишали человеческой личности. Для меня не было разницы между Снежневским и Менгеле. Это были убийцы с врачебными дипломами, самые невероятные и самые страшные из всех убийц.

Прошедшая по аудитории волна объяснялась тем, что упоминание Снежневского в таком контексте было несомненной крамолой. Но она была не единственной во вступительной части моей лекции. Излагая историю магнитотерапии, я упомянул Галена, греческого врача конца первого начала второго века нашей эры, который написал, что лечение водянки магнитами было известно евреям в древнейшие времена. Что такое древнейшие времена с точки зрения античного врача? Что подразумевал Гален под термином водянка? Где найти соответствующие источники?

Вероятно, в пору Галена они были в Александрийской библиотеке, основанной во времена Птолемеев. Но, завоевав Александрию в восьмом веке, арабы уничтожили библиотеку, одно из чудес света. Их предводитель заявил, что все, достойное описания, есть в Коране. А если этого нет в Коране, значит не достойно упоминания и подлежит сожжению. Даже два слова «евреи» и «арабы» в таком контексте в ту пору были крамолой. А я продолжал:

— Но есть книга, которая не горит. Это Библия. В четвертой книге царств описывается, как древний врачеватель, пророк Элиша в девятом веке до нашей эры произвел первую в мире реанимацию, в том числе наложив на лоб ребенка магнит.

Позже, излагая возможности магнитотерапии, я снова упомянул пророка Элишу, так как сослался на замечательную работу моего способного и трудолюбивого диссертанта о влиянии магнитных полей на экспериментальных животных в терминальном состоянии.

Приятно, когда лекцию хорошо принимают. Но эту — было особенно приятно.

Уже в Киеве я получил магнитофонные бобины с записью и впервые услышал себя в качестве лектора. Вероятно, не только я получил и не только я услышал. Курировавший меня интеллигентный майор КГБ по-отечески пожурил за арабов и евреев, за академика Снежневского и за ссылки на Библию. А я по-швейковски простодушно возражал, что даже генеральный секретарь ЦК КПСС цитировал из Библии пророка Исайю: «Перекуют мечи на орала».

Прошло пять лет. В Рио-де-Жанейро проходил Пятнадцатый конгресс SICOT (Интернациональный Союз Хирургов-Ортопедов-Травматологов). В Советском Союзе я был абсолютно невыездным. Меня даже не выпустили в Польшу, когда я получил официальное приглашение Вроцлавского университета и министерства здравоохранения страны-сателлита прочитать курс лекций. А тут на Конгрессе я был представителем Израиля.

В кулуарах в перерыве после моего доклада от группы японских ортопедов, стоявших в нескольких метрах от нас, отделился мужчина средних лет и подошел ко мне. На табличке, прикрепленной к лацкану его пиджака, я прочел: «Проф. Охаши. Япония». Мне были знакомы его работы. Профессор Охаши поздравил меня с докладом и спросил:

— Как вы добрались до Рио-де-Жанейро?

Посчитав его вопрос простой любезностью, я ответил:

— Спасибо. Хорошо.

Он улыбнулся.

— Нет, я имею в виду, каким видом транспорта вы сюда добрались?

— Самолетом. Из Израиля в Нью-Йорк, а оттуда — в Рио-де-Жанейро.

Профессор Охаши что-то сказал по-японски своим коллегам. Улыбки засветились на их лицах.

— В 1975 году — (то есть за год до школы-семинара в Томске) — мы пригласили вас на конгресс в Киото. Зная советские нравы, приглашение было послано на адрес министерства здравоохранения Советского Союза. В нем сообщалось, что ваше участие в конгрессе бесплатно, мы оплачиваем полет в оба конца, ваше пребывание в гостинице и питание бесплатно, и от имени императора Японии вам будет вручена небольшая сумма денег на карманные расходы. Вскоре мы получили ответ, подписанный министром здравоохранения. Он благодарил за приглашение и выразил сожаление по поводу невозможности вашего участия в конгрессе, так как черепное ранение с наличием инородного тела в мозгу не позволяет вам лететь.

Я рассмеялся и уверил профессора Охаши в том, что даже не имел представления о приглашении. Вот когда мне стала ясна причина странной паузы во время телефонного разговора министра-академика товарища Петровского. Вероятно, в тот момент он размышлял, где и как произошла утечка информации, дошедшая до меня. Но я-то узнал об этом только сейчас, пять лет спустя.