Наследный принц Андрюша

ПРИБЫТИЕ НАСЛЕДНОГО ПРИНЦА

На вокзал я попал задолго до прибытия поезда. Сверил свои золотые с вокзальными часами — идут тютелька в тютельку. Значит, мне куковать на перроне целый час. А если поезд из столицы опоздает? Нет, столичные поезда приходят по расписанию.

Я выбрал себе наблюдательный пункт возле газетного киоска. Отсюда хорошо просматривалась водонапорная башня, выложенная из потемневшего от времени красного кирпича. Из-за нее и должен был появиться столичный поезд.

Настя мне говорила:

— Не связывайся ты с вездеходом, езжай на автобусе.

Но я не послушался ее:

— У Андрюши, я уверен, большой багаж.

— Такси возьмете,— ответила Настя.

— На такси два часа стоять,— не сдавался я. — Поеду на вездеходе.

Видя такое с моей стороны упрямство, Настя отступила и махнула рукой.

— Интересно, что ты будешь делать, когда вездеход станет вдруг посреди дороги?

— Пойду на автобус,— все, что мог я ей ответить.

— Так не лучше ли сделать это с самого начала? — произнесла моя мудрая Настя.

Вездеходом мы прозвали старый, первого выпуска «Москвич», известный у автолюбителей под кличкой «горбатый». Чиненный-перечиненный, вездеход исколесил сотни километров, и везде ходил, всюду побывал — вот откуда у него такое лестное прозвище.

Но Настя была права, водилась за моим вездеходом такая вредная привычка — вдруг ни с того ни с сего станет посреди дороги. И что с ним ни делай, не сдвинется с места.

Не раз вездеход (и меня заодно с ним) отбуксировали в гараж. Приходили мастера, ковырялись в моторе, и вновь вездеход обретал спортивную форму. На время, конечно. А потом все повторялось сначала.

Однажды явился долговязый длинноволосый парень. Не осмотрев толком машину, поставил диагноз:

— На пэнсию!

Он так и произнес — вместо «е» — «э». Я возмутился, даже руки задрожали.

— Это почему же на «пэнсию»? — вслед за ним я исковеркал ни в чем не повинное слово.

Долговязый только сейчас заметил меня:

— А потому что, дед, запасных частей к твоей кобыле нет, не существует в природе.

Но все-таки сжалился надо мной, поковырялся в моторе, и вездеход снова ожил.

— Покупай, дед, новую тачку! — посоветовал на прощанье долговязый. Я уже знал, что в переводе с современного языка это означает — покупай, дед, новую машину! Но на какие шиши, спрашивается? В переводе со старинного языка это означает,— на какие мани, то есть, на какие деньги?

Поскольку денег на покупку нового автомобиля у меня не водилось, я водил старый вездеход. И мне кажется, понял его душу. Вездеход любил, чтобы обращались с ним по-человечески. Ему нравилось, когда его просили: мол, так и так, старый приятель, надо съездить туда-то и туда-то, будь другом, подвези… А еще, стоило ему с недельку постоять в гараже, чуток отдохнуть, и он снова был на ногах, то есть на колесах.

Перед приездом Андрюши вездеход уже дней десять отдыхал в сарае. Вот почему я не послушался Насти и поехал на нем. У меня было предчувствие, что сегодня он не подкачает. К тому же, чего скрывать, захотелось пофорсить перед внуком, прокатить его с ветерком на вездеходе — мол, смотри, какой у тебя дед молодчина, лихо, как заправский гонщик, водит машину. Но на всякий случай я выехал пораньше. Вот и кукую теперь на вокзале в ожидании поезда.

Я полез во внутренний карман пиджака и достал фотографию Андрюши. С любительского нечеткого снимка глядела на меня лупоглазая недовольная мордашка шестилетнего внука. Сфотографировали Андрюшу зимой, на санках, в меховой шапке и шубке, отчего разглядеть его лицо было нелегко. Ко всему прочему внук, раздосадованный, что его оторвали от любимого занятия, имел вид недовольный и даже сердитый.

У меня впервые екнуло сердце — узнаю ли я внука? Не прогляжу ли его в вокзальной кутерьме? Ведь Андрюше недавно стукнуло одиннадцать лет. Вся надежда на то, что он узнает меня. Ведь последний раз родители его привозили к нам лет пять назад. Или шесть. Ну, не важно. Главное, что я с тех пор не очень изменился. Седым я был и пять лет назад. Разве что давление стало повыше да сердце стучит чаще, но этого внук не заметит.

Вот не могли, посетовал я на Андрюшиных родителей, прислать фотографию поновее. А еще лучше — приехали бы сами и привезли внука. Ведь поначалу так и договаривались. Перед своей поездкой за границу Сережа с Ириной приедут к нам, погостят недельку, попрощаются перед долгой разлукой. Три года они будут жить в Африке, где Сережа должен строить электростанцию. А внук на те же три года останется у нас, у деда с бабой.

Так нет! Родители посадили ребенка в поезд, а сами отбили телеграмму: встречайте внука…

Объявление по радио о прибытии столичного поезда я все-таки пропустил и увидел уже локомотив, который обогнув водонапорную башню, въезжал на первый путь и тянул за собой вагоны. Я рысцой устремился навстречу поезду. То, что я прослушал объявление, имело самые серьезные последствия. Я не знал, откуда идет нумерация вагонов — с головы или с хвоста. И потому должен был ориентироваться на ходу.

Так и есть. Нумерация вагонов шла с хвоста, и потому мне пришлось совершить крутой поворот и помчаться в обратную сторону, не забыв прибавить газу.

Когда, запыхавшись, я прибежал к седьмому вагону (давно таких пробежек не делал!), его покинули почти все пассажиры. Сходила пожилая пара — их встречала шумная ватага родственников.

Больше никто не появлялся. Неужто проворонил внука?

Кляня себя на чем свет стоит за опоздание, я вытащил Андрюшину фотографию и предъявил молоденькой проводнице для опознания.

— Скажите, пожалуйста, этот мальчик не ехал в вашем вагоне?

Розовощекая девица бросила беглый взгляд на снимок:

— Маленьких детей в вагоне не было.

— А это седьмой вагон? — на всякий случай я не поверил своим глазам.

— Вы что, не видите?

— Вижу,— покорно кивнул я.— Скажите, пожалуйста, а все сошли?

— Кажется,— на безмятежном лице проводницы появилось облачко сомнения,— мальчик еще остался…

— Ага, мальчик,— возликовал я и вскарабкался по крутой лестнице в тамбур.

Оттуда проник внутрь вагона и пошел по коридору, заглядывая в распахнутые двери купе. В третьем купе сидел мальчишка в джинсовом костюме и со скучающим видом поглядывал в окошко. Нет, решил я, ничего общего с моим внуком.

Я проскочил в конец вагона, а назад пошел уже медленнее. В висках стучало — проморгал, не встретил внука. Настя мне задаст перца. В противоположном конце вагона стояла проводница и, как я понимаю, на всякий случай присматривала за шустрым старичком.

У третьего купе я остановился:

— Простите, молодой человек…

Мальчик повернул ко мне хмурое, недовольное лицо — дескать, кто его отвлекает от раздумий о бренной жизни.

Если бы я мог, вернее, если бы мне не мешал избыточный вес, я бы подпрыгнул от радости. Я узнал своего внука. Точно такая же сердитая мордашка была у него и пять лет назад на любительской фотокарточке.

— Андрюша! — Я ворвался в купе, обнял и прижал к груди внука.

— Дедушка?! — в голосе внука прозвучало удовлетворение.

Судя по всему, он не сомневался, что его найдут и встретят. В конце концов, он не иголка в стоге сена, а личность и потеряться не может.

Андрюша оказался на голову выше меня. Но в отличие от меня — круглого, толстого — худым, костлявым мальчишкой.

— Экий ты, брат, худой,— огорчился я, но тут же нашел выход из трудного положения.— Ничего, бабушка тебя откормит.

Из коридора подала голос проводница:

— Граждане, освободите вагон.

— Это всё твои вещи? — с некоторым испугом я посмотрел на огромный чемодан, большую сумку и странное сооружение, похожее на чемодан, поставленный на попа.

— Мои,— сказал внук.

Я подхватил чемодан и странное сооружение, Андрюша перекинул сумку через плечо. Так мы прошествовали мимо проводницы.

— Внука встретил,— поделился я с ней радостью и добавил: — До свидания.

На перроне я снова подхватил чемоданы. От того, что один чемодан был выше другого, мне пришлось согнуться, и в таком скособоченном виде я решительно понесся к выходу на привокзальную площадь, где ждал меня верный вездеход. Но я переоценил свои силы и, не сделав и десяти шагов, вынужден был остановиться. Ко мне неторопливой походкой подошел Андрюша.

— Ты что, кирпичами чемодан набил? — пошутил я, чтобы оправдать свою остановку.

— А он на колесиках,— спокойно объяснил внук. Я нагнулся и увидел, что странное сооружение — то ли сумка, то ли чемодан — уверенно стоит на колесиках и его вовсе не обязательно тащить, изгибаясь, а можно просто толкать, что я и сделал.

— Здорово придумано,— восхитился я, увидев, как чемодан ловко заскользил по перрону.

На привокзальной площади я остановился возле вездехода.

— Полчаса, и будем на даче.

Андрюша с любопытством оглядел машину, даже обошел вокруг нее.

— Это что — «Роллс-Ройс» или «Лоррен-Дитрих»? — поинтересовался он.

Я засмеялся, услышав, что Андрюша сравнил мой вездеход с машинами начала века. Честно говоря, я питаю слабость к веселым, остроумным людям. Я очень обрадовался, что внук из их числа, а то сперва он показался мне хмурым, нелюдимым, короче говоря, букой. Хорошо, что первое впечатление оказалось обманчивым.

Мы погрузили нормальный чемодан и сумку в багажник, а чемодан на колесиках устроили на заднем сиденьи.

— Дед, так это и есть твой автомобиль? — спросил Андрюша, усаживаясь рядом со мной.

— Ага,— с гордостью подтвердил я.

— Отец мне все уши прожужжал — «у дедушки автомобиль, у дедушки автомобиль»,— внук и не скрывал разочарования.

Я, конечно, понимал, что мой вездеход рядом с «Жигулями» и «Волгами», не говоря уже об иномарках, выглядит нелепо, смотрится смешно, как старик, затесавшийся в компанию молодежи.

Я вставил ключ зажигания, нажал на педаль газа, но мотор не заводился…

— Странные вы люди, взрослые,— внуку изменило чувство юмора, он говорил зло,— вместо того чтобы говорить правду, вы беспрерывно врете своим детям…

Про себя я принялся уговаривать вездеход: «Мой старый приятель, заведись. Не дай осрамиться! Я понижаю, что ты обиделся. И я обиделся за тебя. Но он же мальчишка — ляпнул не подумав. Прости его и заведись с полуоборота. Давай покажем, что у нас еще есть порох в пороховницах…»

В старинных романах в таких случаях писали: «И свершилось чудо…» Сейчас никакого чуда не произошло, а просто мой старый приятель внял моей просьбе и завелся.

— О, этот драндулет еще работает,— насмешливо протянул Андрюша, но в его голосе я уловил и удивление.

— Увидишь, как он на шоссе пойдет,— пообещал я, а сам подумал: «Только бы вездеход — тьфу-тьфу через левое плечо! — снова меня не подвел».

Но вездеход катил по шоссе так, словно он только что родился, словно его только что собрали, смазали и выпустили на большую дорогу.

И внук прикусил язык. Перестал изгаляться над моим старым приятелем. А я торжествовал, упивался победой, но молча, про себя. Между прочим, боялся, что сглажу, да и негоже старому человеку смеяться над ребенком.

Я включил приемник. Хотел найти музыку. Но по всем программам передавали речь Леонида Ильича. Покосившись на внука, я выключил приемник.

Когда мы свернули с шоссе и покатили по проселочной дороге, я спросил:

— Да, а почему папа с мамой не приехали?

— А они и не собирались,— ответил Андрюша в своей небрежной манере, когда я терялся в догадках и не знал, шутит он или объясняется всерьез, врет безбожно или говорит чистую правду.

— Как это не собирались? — рассмеялся я.— Ты, наверное, всего не знаешь. Может, какие-нибудь серьезные обстоятельства помешали им осуществить свои планы?

— Никаких обстоятельств нет,— скривился Андрюша.— Они просто водили вас за нос.

— То есть? — не понял я.

— Они дурачили вас, а сами и не думали приезжать,— зло бросил Андрюша, рассердившись на непонятливого деда.— Меня к вам сплавили, а сами завтра улетают…

Я увидел, что на сей раз внук не шутит, и не стал больше спорить. Переживает Андрюша разлуку с родителями, вот и возводит на них напраслину. Но ничего, перемелется — мука будет, время — лучший лекарь, поживет внук у нас на даче, отдохнет душой и телом.

Вездеход въехал в дачный поселок. В окружении зелени показались домики.

— Андрюша, я хочу тебя попросить,— я почувствовал смущение.— Давай мы скажем бабушке, что маме и папе сделали прививки (а им и вправду сделали кучу прививок), и поэтому им никуда нельзя было ехать, кроме как за границу. Договорились?

Впервые Андрюша улыбнулся.

— Дед, а разве ты не знаешь, что обманывать некрасиво?

Я заерзал на сиденье. В который раз за сегодняшний день внук вогнал меня в краску.

— Андрюша, пусть это будет наша с тобой маленькая тайна,— робко предложил я.

— Дед, я не люблю тайн,— покачал головой внук.— Но я готов оказать тебе услугу.

Увидев, что до меня не дошел смысл сказанных им слов, Андрюша объяснил — так растолковывают что-нибудь непонятное родители своему ребенку-несмышленышу:

— Не трусь, дед, скажу, как ты просишь…

— Спасибо, Андрюша.

Я очень обрадовался, что мы успели заключить соглашение как раз в ту минуту, когда подъехали к даче.

Не вылезая из машины, Андрюша оглядел домик, едва видневшийся в зелени деревьев и кустов.

— И это дача?

И когда я кивнул в ответ, Андрюша не удержался от иронии:

— Умеете вы, взрослые, приукрашивать действительность.

«ДЕД, А ТЫ НАПИСАЛ ЗАВЕЩАНИЕ?..»

Бабушка готова была тискать внука и не выпускать его из объятий целую вечность, но Андрюша мягко и решительно высвободился сам.

— Ой, сплошные косточки,— сокрушалась бабушка.— Что же тебя мама плохо кормит?

— Я на диете, бабушка,— и, увидев, что она не поняла, растолковал: — Если много есть, скоро состаришься. А я хочу жить долго.

Настя повернулась ко мне за разъяснениями.

— Они в столице диету соблюдают, чтобы не толстеть,— слегка повысив голос, произнес я.

Я поймал недоуменный взгляд Андрюши. Вот тебе и на! Выходит, он не знает, что бабушка плохо слышит? И чтобы она поняла тебя, надо громко и четко выговаривать слова.

— А говорили, что в столице хорошо с продуктами,— протянула бабушка и, наконец, высказала затаенную обиду: — А почему мама с папой не приехали?

Андрюша выразительно посмотрел на меня. Я не знал, куда деваться. Я ощущал себя карасем, который, оказавшись на сковородке, не испытывает от этого никакого удовольствия. Выдержав паузу, Андрюша еле заметно подмигнул мне.

— Прививки! — крикнул Андрюша, чтобы бабушка услышала.

— Не кричи, я не глухая,— бабушка замотала короткоостриженной седой головой. Она не любила, когда ей напоминали, что она плохо слышит.

Я уже пришел в себя и невозмутимо ответил:

— Я же тебе говорил — прививки.

Бабушка не сводила с меня глаз. Я чувствовал, что она мне не верит. Я знал за собой такую слабость — на моем лице было написано все, что я думаю. Да и чувств своих я скрывать не умел. Взрослые раскусили бы меня в два счета. Вот почему я стал детским врачом. Дети еще не умеют читать, тем более по лицам.

— А что мы стоим? Приглашай внука в дом,— попытался я отвлечь Настю от неприятных размышлений.

На этот раз внук помог мне поднести чемоданы, чем несказанно меня растрогал.

На веранде нас встретила Анюта.

— Это наш Андрюша,— я познакомил детей друг с другом,— а это наша Анюта.

Я заметил, что встреча с Анютой была для Андрюши полной неожиданностью. Невозмутимый, уверенный в себе, он вдруг заволновался. Ну, все понятно. Андрюше понравилась наша Анюта — милое, маленькое, пухленькое существо. А кто останется равнодушным при виде Анюты? Нет таких людей на свете.

— Очень приятно, рад познакомиться,— Андрюша уже поборол секундное замешательство, на его лице появилась улыбка, он был сама любезность, короче говоря, демонстрировал столичные манеры.

— Ты меня узнал? — Анюта протянула Андрюше руку.— Мы с тобой виделись пять лет назад.

— Кнопка мне все уши прожужжала,— выдала бабушка Анютин секрет.— Когда Андрюша приедет, узнает он меня или нет? Ну что, узнал нашу любимицу?

—- Конечно, узнал, как не узнать. Хотя пять лет прошло, а я все помню, словно это вчера было,— но глаза его, обращенные ко мне (готов поклясться!), тревожно вопрошали: а кто она такая?

И тут на веранде появилась Света, одетая в дорогу.

— Это Света, Светлана Петровна, Анютина мама,— представила ее Настя.

— Я на дежурство,— сообщила Света. А когда я предложил подвезти ее, отказалась: — Я на автобусе. Вы только что приехали, дядя Коля, с внуком еще не наговорились…

От меня не укрылось, каким внимательным взглядом проводил Андрюша Свету, когда та, попрощавшись, отправилась на остановку автобуса.

Эта настороженность не покидала внука до тех пор, пока мы не уселись за столом в беседке.

— Ты извини, внучек,— съязвила бабушка,— я не знала, что ты на диете…

— Один раз можно нарушить,— ответил Андрюша.

Андрюша не только лопал молодую картошку со сметаной и свежим огурчиком, но и острил, шутил.

Бабушка только успевала ему подкладывать. А вот с Анютой творилось неладное. Обычно она не страдала отсутствием аппетита, и любо-дорого было смотреть как она ест. А сегодня она внимала словам Андрюши и совсем забыла о еде.

— Кнопка, ты почему ничего не ешь? — спросила бабушка.

Анюта вспыхнула, но сдержалась, не стала перечить бабушке и принялась ковырять вилкой в тарелке.

Андрюша и это усек. Я видел, что он все замечает — так сказать, наматывает на ус, хотя усы у него еще не пробились. Или, вернее, складывает про запас. Авось когда-либо пригодится. Ну что ж, наблюдательность — прекрасная черта. Например, врачу просто необходима наблюдательность. Может быть, внук Андрюша выберет профессию врача и пойдет по моим стопам, то есть станет моим наследником? Вот же мой сын Сережа не пошел по моим стопам, несмотря на то, что я водил его к себе в больницу. А может, потому и не пошел, что водил?

— Спасибо тебе, бабуля,— наконец отвалился от стола Андрюша,— никогда так вкусно не ел.

Бабушке — что надо? Похвалил ее внучек, она и счастлива.

Вспомнив утреннюю стычку с Настей, я сказал ей:

— Говорила, не бери вездеход. А машина работала, как часы. Не веришь, спроси у внука. Правда, Андрюша?

Андрюша неторопливо поднял на меня глаза и снова посмотрел так, что вогнал в смущение. И я сразу вспомнил, как нехорошо поначалу вел себя вездеход на привокзальной площади, как долго не заводился. Я почувствовал, что мои щеки пылают. Наверное, так краснеет мальчишка, пытавшийся обмишулить своего деда, когда обман раскрывается.

Точно заправский актер, Андрюша выдержал паузу, насладился моим смущением и, незаметно подмигнув мне — мол, о чем речь, я все помню, мы же заключили с тобой договор, а договор, как известно, дороже денег,— наконец соизволил подтвердить:

— Отличная машина.

Я перевел дух. Фу, пронесло! Нет, Андрюша — настоящий мужчина, с ним можно идти в разведку… Всё-таки мужская солидарность — великая вещь.

Бабушка с Анютой принялись мыть посуду. Я уже подумал, хорошо бы сейчас вздремнуть, а то встал ни свет ни заря, как вдруг Андрюша предложил:

— Дедушка, покажи мне свое поместье.

— С удовольствием,— ответил я.

Честно говоря, меня хлебом не корми, а дай порассказать о саде-огороде, о том, где что растет. Потому всякий свежий человек для меня находка. Тем более внук, так сказать, наследник моих трудов и дней.

Андрюша оказался внимательным слушателем, ему все было любопытно. Он то кивал с видом знатока, то ахал от удивления, восклицая: «Что ты говоришь? Не может быть!», чем приводил меня в умиление. И я с еще большим жаром продолжал рассказ.

— Действительно, пять Франций,— неожиданно произнес Андрюша.

— Что? — непонимающе протянул я, настолько невпопад были слова Андрюши.

— Я никогда не думал, что на таком небольшом пространстве,— объяснил внук,— можно сказать, на клочке земли ты вырастил столько деревьев и кустов…

Я чуть не прослезился. Было от чего — внук оценил мой труд. Значит, мои старания были не напрасны…

Мы оказались в дальнем углу участка, где вдоль забора росла малина. Пока я говорил, Андрюша не терял времени даром и лакомился малиной, благо она в этом году уродила на славу.

— Этой малине всего второй год,— начал я, но внук перебил меня:

— Дед, а ты завещание написал?

Я расхохотался. Ну, Андрюша, ну, уморил, ну, выдал! Нет, мне определенно повезло с внуком — юморист да и только.

Но Андрюша, как оказалось, вовсе не расположен был шутить. Он глядел на меня серьезно, и глаза его были печальны…

— Я помирать не собираюсь,— неожиданно обиделся я и уточнил: — В ближайшее время…

Я, конечно, понимаю, что мы все когда-нибудь там будем, но лично я туда не очень тороплюсь.

— Ну, дед, ты даешь! — Андрюша хлопнул себя по коленям и рассмеялся.— Да живи ты сто, двести, тыщу лет, ради Бога! Разве я против? Но завещание необходимо написать… Так во всех цивилизованных странах делают…

И вновь я ощутил смущение, в некотором роде неловкость. Дожил, что называется, до седин, а таких простых вещей не знаю, которые там, в цивилизованном мире, известны любому мальчишке.

— Человек, достигший известного положения в обществе,— терпеливо объяснял внук мне, непонятливому, старому деду,— составляет завещание о том, как должны распорядиться имуществом в случае его…

Андрюша запнулся. Да, хочешь — не хочешь, но придется произнести это страшное слово, которое и про себя вымолвить страшно... Ну, любопытно, как выкрутится Андрюша. Я навострил уши.

— Там завещание составляют в тридцать лет, а, сам понимаешь, в таком возрасте никто и не думает переселяться в мир иной…

Все-таки выкрутился, не назвал вещь своим именем.

— А твои родители составили завещание? — поинтересовался я.

— Конечно, и в мою пользу,— уж очень поспешно отрапортовал внук, из чего я заключил, что он, кажется, выдает желаемое за действительное.— Я их единственный наследник.

— Так зачем огород городить? — ухватился я за последние слова внука.— Если ты наш единственный наследник, а это правда, все достанется тебе, подожди, не торопись.

Экскурсия по саду-огороду завершилась, но разговор имел продолжение.

— Дед,— Андрюша лукаво улыбнулся и по-приятельски подтолкнул меня локтем.— Признайся, Анюта — твоя внучка?

— Что ты сказал? — Я опешил, решил, что ослышался.

— Всякий беспристрастный наблюдатель вынужден констатировать,— тоном судьи, зачитывающего приговор, произнес Андрюша,— что Анюта похожа на тебя как две капли воды…

— Да как ты смеешь? Как у тебя язык повернулся такое сказать?!

Анюта с Настей мыли посуду и мирно болтали. На мой крик Анюта испуганно обернулась. Впервые я подумал, как все-таки хорошо, что Настя плохо слышит.

— Как ты уже знаешь,— я старался говорить спокойнее,— Анюта — дочь Светы, а Света — дочь Альбины, бабушкиной школьной подруги. Аля рано умерла, вскоре после войны. Да, Света нам, как родная, и Анюта тоже…

Да оттого мы с Настей прикипели душой к Свете и Анюте, что годами не видели ни Андрюшу, ни его родителей. Вместо того чтобы привезти на лето к деду и бабе внука, Сережа и Ирина катили вместе с Андрюшей на юг. А человеку необходимо кому-то отдавать свою любовь и заботу.

Андрюша с иронической улыбкой выслушал мою исповедь. По его виду я понял, что он не поверил ни одному моему слову. И тогда я снова вспылил:

— Наглец, как тебе такое взбрело в голову?

Я почувствовал, как что-то сильно сжало сердце, пошарил в кармане, нашел пузырек с таблетками, торопливо глотнул сразу две… Прислонился спиной к яблоне и закрыл глаза.

— Дед, а дед,— тихо позвал Андрюша.

Я молчал.

— Дед, ты чего? — по голосу внука я понял, что он забеспокоился.

Сжав зубы, я не издавал ни звука.

— Дед, ты живой? — в голосе внука послышался неподдельный испуг.

— Еле живой,— больше я не мог испытывать его терпение и открыл глаза.

— Дед, я пошутил,— Андрюша прижал руку к груди, точно просил у меня прощения.— Забудь все, что я тебе говорил. Ты в порядке?

— Нормально.— Мне и вправду стало легче, сердце отпустило. Наверное, прикосновение к яблоне оказалось для меня целительным.

— Дед,— Андрюша обнял меня за плечи и повел к дому,— а не вздремнуть ли нам минут пятьсот? Я не спал в поезде, а ты встал ни свет ни заря, завел вездеход, доехал до города, ждал меня на вокзале, потом добирался до дачи… В общем, устал…

— Устал как собака,— согласился я.

Мою обиду на внука как рукой сняло. Ну, пошутил мальчишка, прямо скажем, неудачно пошутил. А я, старый дурень, тоже хорош. Раскричался, расшумелся… Внук первый день, как приехал, пять лет не виделись, а я на него ору. Чуть-чуть не поссорились…

Наконец я с удовольствием прилег на диванчике на веранде. Андрюше мы отвели отдельную комнату — как-никак гость.

БРАТ МИЛОСЕРДИЯ

Андрюша держал свое слово. Целую неделю не заводил речь о завещании. Я, честно говоря, уже и забыл о нашей с ним стычке. Как вдруг все началось сначала…

На завтрак Настя испекла драники. Мы с Андрюшей наперегонки уплетали румяные хрустящие оладьи.

— А где Анюта? — спросил я.

— Пошла на озеро, там она делает гимнастику этих… как они называются? — Бабушка забыла слово.

— Йогов,— подсказал Андрюша.

— Вот-вот, йогов,— обрадовалась бабушка,— потом поплавает немного и придет. Что-то задерживается…

Бабушка с гордостью за дело рук своих глядела на Андрюшу. Нельзя сказать, что он поправился или растолстел за эту неделю, но мордочка округлилась, на щеках засиял румянец.

Настя отправилась печь очередную порцию драников, и Андрюша спросил:

— Дедушка, а не пора ли нам вернуться к прежней теме?

— Какой? — не понял я. Воспользовавшись отсутствием Насти, я налег на драники, обильно полив их сметаной.

— О завещании,— напомнил внук.

Я поперхнулся, закашлялся, Андрюша ловко хлопнул меня по спине, и я с трудом проглотил картофельную оладью.

— Ты же сказал, что это шутка,— сказал я.

— Когда я говорю о делах, я не шучу,— произнес Андрюша таким тоном, что я почувствовал себя нашкодившим школьником, который получает нахлобучку от строгого учителя.

— Я не вижу смысла в завещании,— я дал себе слово не заводиться и потому говорил спокойно,— ведь и так все достанется тебе, ты же единственный наследник.

— Сперва все достанется родителям,— сухо уточнил Андрюша.

— Но потом же — тебе,— я и не заметил, как закричал.

Из летней кухни послышался голос Насти:

— Я уже несу. Зачем, спрашивается, кричать, когда я все слышу.

Настя принесла полную миску драников. И тут на дорожке появилась Анюта. Она шла вприпрыжку, размахивая полотенцем.

— А вот и я,— объявила радостно Анюта.

Она чмокнула бабушку в щеку, обняла, поцеловала меня — такой ритуал у нас заведен был давно — и поздоровалась с Андрюшей.

Я обрадовался Анютиному приходу — хоть на время прекратятся странные разговоры о завещании. Как будто нам не о чем больше поговорить!

И вдруг меня осенило. Андрюша обиделся на родителей за то, что они не взяли его с собой за границу, хотя прекрасно знает, что в Африку детей не пускают. И чтобы насолить родителям, Андрюша хочет лишить их наследства. Нет, я ему не поддамся.

— Быстрее садись завтракать, а то драники остынут,— проворчала бабушка для порядка, на Анюту грех было сердиться — столько в ней было непосредственности, доброты.

Анюта положила на тарелку драник, подумала-подумала, добавила еще один, капнула сметаны и, старательно пережевывая, стала есть.

— Это что, все? — Бабушка и не думала скрывать своего недовольства.

— Все. — Анюта была настроена решительно.— А чай без сахара!

— Кнопка,— рассердилась бабушка,— что с тобой стряслось?

— Наверное, у нее пропал аппетит,— философски заметил я, накладывая себе новую порцию оладушек.

— Кнопка села на диету,— рассмеялся Андрюша,— я слез, она села…

Анюта покраснела, расстроилась и уже не хотела есть свои драники.

Андрюша сладко, до хруста в суставах, потянулся и неожиданно спросил:

— А у меня, вроде, имеется еще один дед?

— Имеется,— я с удовольствием перевел разговор на другую тему.— Дед Матвей, Матвей Васильевич…

— Надо бы мне его повидать,— сказал Андрюша,— а то неудобно получается, неделя, как я приехал, а мы еще не виделись…

— Он из принципа к нам не приезжает,— встряла в разговор Настя.

— Из какого принципа? — Андрюша оказался чрезвычайно любопытным.

— Видишь ли,— принялся я объяснять,— Матвей — человек старой закалки, и ему не по душе все эти автомобили, дачи…

— Приедет к нам, погостит пару дней,— продолжала Настя,— а потом поднимает крик: «Частники! Собственники! К стенке вас всех! Разве за это мы кровь проливали?!» И уходит на автобус…

— А что, у него никакой собственности нет? — уныло протянул Андрюша.

Я покачал головой. Мне показалось, что Андрюше сразу расхотелось тянуться по жаре к странному деду, у которого за душой нет ни гроша.

— Никого,— по-своему поняла вопрос внука бабушка.— Варвара, еще одна твоя бабушка, четыре года, как умерла. И сейчас один как перст. Заболеет — некому стакан воды подать…

— Матвей — железный человек, ничем и никогда не болел,— возразил я Насте.— Одна язва ему время от времени досаждает…

— Он не жалуется,— поправила меня Настя.— И к врачам не обращается…

— Очень интересно,— пробормотал Андрюша и задумался.

У него был вид шахматиста, который считает, какой ему ход сделать. Выгоден ему этот ход или нет. И может шахматист, как компьютер, на двадцать ходов вперед просчитать, что ему сулит этот ход — выигрыш или поражение…

А что расчитывать и просчитывать?! Радуйся жизни, и все тут! У тебя каникулы, родители уехали к черту на кулички, ты в гостях у бабы с дедом, которые в тебе души не чают, пользуйся этим. К тому же погода стоит как по заказу. Неделю солнце сияет и сверкает, словно, по случаю твоего приезда.

Эх, мне бы такую жизнь! А разве у меня не то же самое? У меня ведь каникулы, как говорится, до самого конца…

Анюту все оставили в покое, на нее никто не обращал внимания, и она спокойно справилась со своими драниками.

— Ну что ж,— Андрюша выключил свой компьютер,— если гора не идет к Магомету… Короче говоря, я поеду к деду Матвею.

— Заведи вездеход, дед,— скомандовала Настя.

Но Андрюша категорически воспротивился и сказал, что прекрасно доберется на автобусе.

— А как ты найдешь Матвея? — заволновалась бабушка.

— Я ему нарисую маршрут,— торопливо произнес я.

Вооружившись ручкой, я стал чертить на бумаге маршрут для Андрюши. Честно говоря, я обрадовался, что внук поедет на автобусе. Мне не хотелось оставаться с ним наедине в машине. Я боялся, что он вновь заведет разговор о завещании.

— А он не потеряется в городе? — переживала Настя.

— Бабушка, я в столице не терялся,— подал голос Андрюша.

Он уже успел облачиться в джинсовый костюм, упаковал свою сумку. У меня было ощущение, что внук собрался загодя. Казалось, уже утром знал, что после завтрака поедет в город.

— Ты что, надолго к Матвею? — Настя ревниво покосилась на сумку.

— Я скоро вернусь,— пообещал Андрюша.

— К вечеру возвращайся,— вроде бы велел, а на самом деле попросил я.

— Я тебя провожу,— предложила Анюта.

— Валяй,— милостиво разрешил Андрюша.

Обрадованная Анютка бросилась переодеваться и вскоре вернулась в брючках и блузке. Настя собрала Матвею кое-что из даров сада-огорода, и Андрюшина сумка совершенно распухла.

Мы попрощались, и дети пошли на автобус.

На столе оставались еще драники, и я решил их доесть.

— А ты бы мог ради меня похудеть? — вдруг спросила Настя.

Она сложила руки на груди, а взгляд ее был устремлен на лесную дорогу, по которой шли Анюта и Андрюша.

По правде говоря, я люблю поесть. Я понимаю, что в моем возрасте необходимо сдерживать свой аппетит. Так сказать, умеренность в еде — залог вашей долгой жизни. Когда мне советовали сбросить лишний вес, а ради этого сесть на диету или еще лучше пару недель поголодать (и буду я стройный, как юноша), я жалобно отвечал: «Кушать хочется». Слава Богу, вернее, не дай Бог, поголодали в свое время — в войну, и после войны, так зачем же сегодня добровольно обрекать себя на эту муку?

— А она ради него худеет,— на губах у Насти появилась загадочная улыбка.

— Кто и ради кого? — не понял я.

— Анюта худеет ради Андрюши,—объяснила Настя, сердясь на мою бестолковость.

— Но зачем? — задал я вопрос, который долго таился в глубине моего существа.

— Он ей нравится,— просто ответила Настя.— Я была бы счастлива, если бы они поженились…

— Ты с ума сошла, они же еще дети,— вскричал я.

— Тогда можно было бы и спокойно помереть,— на Настином лице появилось странное умиротворение.

— Нам еще рано об этом думать,— проворчал я.

Я вспомнил, как пару дней назад стал невольным свидетелем разговора Насти и Анюты. Настя, как обычно, обращаясь к Анюте, то и дело называла ее кнопкой. «Бабушка,— попросила Анюта,— не называй меня, пожалуйста, кнопкой».— «Это почему? — удивилась Настя.— Столько лет ты была кнопкой и тебе нравилось. Что случилось?» — «Ничего не случилось,— ответила девочка.— Просто с сегодняшего дня мне не нравится…»

Это прозвище придумала Настя за малый росточек Анюты. Оно прилепилось к девочке, стало ее домашним именем, совершенно не обидным, а даже ласковым… Теперь я понял, что Андрюша был причиной того, что Анюта не захотела, чтобы ее называли кнопкой…

Вскоре вернулась Анюта и сообщила, что посадила Андрюшу на автобус. На лице ее блуждала та же странная, загадочная улыбка, что и у Насти.

День, как обычно, прошел в трудах и заботах. Лишь вечером, когда солнце собиралось на покой, мы спохватились, что Андрюша до сих пор не приехал. Первой забила тревогу Анюта. Беспокойство девочки передалось Насте, и они бросились ко мне. А я в это время поливал из шланга огород — уже с неделю не было дождя. Для такой работы я облачался в видавшие виды штаны, сползавшие ниже пупа, и ботинки, давно просившие каши, а на голову напяливал старую, выгоревшую шляпу. Видя меня в подобном наряде, Настя говорила, что нам совершенно незачем ставить пугало в огороде, оно уже имеется.

Больше всех других работ в саду и на огороде я люблю полив. И не только потому, конечно, что не надо нагибаться и пыхтеть от натуги, а потому еще, что наступает особенная тишина, когда замолкает все в природе. В такие минуты я перебираю в памяти события дня, разговоры, строки из прочитанного. Размышляю и о вечности, о том, что наступил вечер жизни, а как она, жизнь, прожита, что ты сделал, с чем явишься туда, откуда нет возврата. Мне казалось, что я наедине со всем мирозданием, что мне понятен ход истории. И хотя посещали меня печальные мысли, уныния я не испытывал, наоборот, приходила ко мне удивительная умиротворенность, просветленность…

Но сегодня Настя и Анюта нарушили мое уединение.

— Он тут размечтался, а внука до сих пор нет дома,— расшумелась Настя.

В другой раз я бы нашелся, что ответить на ее нападки, но меня словно холодной водой окатило — внук пропал. Я спросил у Анюты, что ей сказал при расставании Андрюша.

— Он выразился неопределенно,— ответила Анюта.

— То есть?

— Он сказал: «Пока».

— И все?

— И все.

В сердцах я обрушился на Анютку — как это она не могла толком расспросить Андрюшу, когда он намерен вернуться. Анюта не выдержала упреков и разревелась. Настя со слезами на глазах принялась утешать девочку и стала нападать на меня, дескать, ничего бы со мной не случилось, если бы я, вместо того чтобы уплетать драники, завел вездеход и отвез внука в город.

— А что произошло? — прервал я причитания Насти.— Ничего не произошло, поэтому не надо подымать панику, а надо все выяснить.

Настя и Анюта, как по команде, вытерли слезы, тем более что я обнял девочку, погладил по голове, попросив, таким образом, у нее прощения.

— Да, да,— сказала Настя,— сходи, позвони Матвею…

— Нет,— я почувствовал себя хозяином положения.— Я возьму вездеход и поеду к Матвею, а по дороге позвоню из дома отдыха.

— И я с тобой,— заявила Анюта.

На сей раз мы с Настей объединились и вдвоем напали на Анютку: мол, нечего ей ехать на ночь глядя.

Ближайший телефон-автомат был в километре от поселка, в доме отдыха. В одной будке телефон оказался испорченным, а к другой тянулась длинная очередь. Я пристроился в хвосте, время от времени поглядывая на дорогу, по которой шли с автобуса дачники. Андрюши среди них не было.

Когда дошла моя очередь, я набрал номер Матвея и долго ждал, пока возьмут трубку. Наконец на том конце провода незнакомый голос сказал:

— Алло!

— Кто это? Матвей, это ты?

— Вы не туда попали,— устало произнес незнакомый голос.

— Как не туда? — крикнул я уже в пустоту, звеневшую короткими гудками.

Я снова набрал номер. На этот раз что-то щелкнуло в трубке, и она опять загудела короткими гудками.

Я понял, что к Матвею легче приехать, чем дозвониться.

По дороге я думал, что же стряслось с Андрюшей. Версию о том, что внук потерялся, я сразу отверг. В столице, предоставленный самому себе, он не потерялся, чего же ему теряться в нашем, в общем, небольшом городе. Значит, Андрюша добрался до Матвея и что-то его у деда задержало. Да Матвей его и задержал. Посидели, попили чайку, покалякали. Что тут особенного — встретились дед с внуком, которые не виделись пять лет.

Но была в моих стройных логических рассуждениях одна неточность. Матвей не из тех людей, кого называют гостеприимными. Он, конечно, порасспросит внука о том, о сем, может и чаем угостить, а потом распрощается и отправит его к нам, на дачу.

В общем, пока добрался до Матвея, перебрал в уме несколько вариантов и ни на одном не остановился.

Дверь открыл Андрюша. Увидев меня, он не удивился, не ахнул, словно знал, что я приеду.

— Проходи, дед.

Вообще, я не припомню, чтобы Андрюша хоть удивился, поразился, или, хуже того, растерялся, впал в панику. Это я поражался, восхищался, удивлялся, а внук лишь посмеивался надо мной, как умудренный жизнью человек, которому про все на свете ведомо и знамо.

— Ты почему не приехал? — накинулся я на него.— Бабушка с Анютой переполошились…

— Я не могу оставить дедушку одного,— невозмутимо ответил внук.

— А что с ним? — встревожился я.

Матвей лежал на диване, укрытый пледом, и пил чай из кружки, стоявшей на табуретке.

— Здоров! — приветствовал я Матвея.

— Не здоров, а болен,— огрызнулся Матвей.

— Ты что надумал в такую жару хворать? — Мне показалось, что Матвей выглядел как обычно.— Дай-ка я тебя посмотрю, все-таки я хоть и на пенсии, но врач…

— Детский,— не преминул меня уколоть Матвей.

В его устах это прозвучало, как невсамделишный, игрушечный врач.

— А старые люди, что малые. Одни болезни, одни капризы,— не остался я в долгу, щупая пульс.— А ну-ка, покажи язык.

— С большим удовольствием,— Матвей открыл рот и высунул язык.

— Закрой пасть! — бесцеремонно приказал я и, прижав ухо к худой груди друга, послушал сердце.— Вроде, все более-менее… На что жалуешься?

Матвей бросил вопросительный взгляд на внука.

— Когда я приехал к деду, на нем лица не было,— объяснил Андрюша.— Я решил, что он заболел…

— Ах, так это ты решил,— не сдержался я.

— Да, я решил остаться,— не дал себя сбить с толку Андрюша,— а то некому стакан воды подать…

Матвей шмыгнул носом и поспешно отвернулся к стене. Чтобы никто не заметил, что у него на глаза навернулись слезы. Укатали сивку крутые горки! Железный человек, и вдруг — слезы! Я считал: выдавить из Матвея слезинку — все равно что из камня выдавить каплю воды. Ничего не получится, как ни старайтесь. Выходит, ошибся…

— Ты меня извини, дедушка,— Андрюша обратился ко мне,— но не по душе мне эти дачи, автомобили.

Я чуть не задохнулся — какая наглость! Только что утром, просил-молил, чтобы я составил завещание, куда бы, естественно, были бы внесены и дача, и автомобиль, и яблони, а сейчас пламенно выступает против частной собственности…

— Моя кровь,— с гордостью произнес Матвей. Он уже не стыдился своих слез, потому что это были слезы радости.— Все-таки пробилась, проявилась во внуке...

Ну, ладно, убедился, что Андрюша не потерялся, и пора на дачу — бабушка с Анютой волнуются…

— Мне пора, Настя с Анютой, поди, с ума сходят,— я пожал руку Матвею.— Поправляйся!

Андрюша проводил меня до входной двери.

— Когда тебя ждать? — спросил я у внука.

Андрюша пожал плечами. Мол, откуда он знает? Когда дед поправится, Андрюша и приедет…

Я вел машину и думал о том, какой прекрасный у нас внук. Сидит у постели больного деда и заботится о нем. Настоящая сестра, вернее, брат милосердия. Пусть дед и не шибко болен, но у стариков хворей предостаточно, искать не надо, сами найдутся, и тепло и забота им нужнее, чем кому-либо… Андрюша — молодец, возится с больным, капризным стариком, которому трудно угодить, обрек себя на сидение в душном, насыщенном выхлопными газами, городе, когда на улице лето, каникулы, и совсем рядом — дача с озером, свежим воздухом и вкусными бабушкиными обедами. И вот человек — мальчишка, пацан! — от всего этого отказывается, чтобы не отходить от постели больного деда. Было от чего прийти в умиление!

Но время от времени ко мне приходила иная мысль. Я гнал ее в дверцу, она влезала в окно. А не устроил ли Андрюша все это представление, да-да, именно представление с больным, чуть ли не умирающим дедом в пику мне? Мол, ты отказался даже вести речь о завещании, ну так в отместку тебе я переметнулся к другому деду…

Мне стыдно было, что подобная мысль посещала меня» и поэтому я не стал делиться своими сомнениями с Настей, а просто рассказал ей и Анюте о том, чему стал свидетелем у Матвея в квартире.

— Какое у него доброе сердце! — воскликнула Настя, имея в виду, естественно, Андрюшу.— Как у нашего Сережи!

Анюта ничего не сказала, но по ее сияющему лицу было видно, что она восхищается самоотверженным поступком Андрюши.

БУДУЩЕЕ ЗА ТЕМИ, КТО РАНО ВСТАЕТ

Каждый день, ближе к вечеру, Анюта бегала в дом отдыха и звонила в город. Когда она возвращалась, добиться от нее чего-нибудь путного было невозможно. На все наши вопросы отвечала, что дед Матвей пошел на поправку и, вообще, у них все хорошо.

— О чем же вы так долго разговариваете? — удивилась Настя.

Анюта загадочно молчала. По ее милому простодушному лицу можно было догадаться, что разговоры они ведут интересные, а их содержание не предназначено для чужих ушей.

Поэтому на четвертый день я решил проведать Матвея и Андрюшу. Настя напекла и нажарила полную сумку, добавила яблок и слив. Я стал готовить машину в дорогу, как к нам пожаловали гости — Матвей и Андрюша.

В войну Матвею прострелили ногу, и она не гнулась в колене. И поэтому при ходьбе создавалось впечатление, что он подпрыгивает. За эту подпрыгивающую походку его прозвали Кузнечиком. Впрочем, эту кличку он заслужил не только за походку. Он умел неожиданно появляться там, где его не ждали. Матвея, как огня, боялись работники торговли, с ним не хотели связываться чиновники — знали, что он завалит своими жалобами инстанции…

За Матвеем поспешал, как верный оруженосец, Андрюша с сумкой через плечо. Матвей с Андрюшей прошествовали по дорожке на веранду. Сев на стул, предусмотрительно подвинутый Анютой, Матвей снял кепку и вытер платком лысину. Был он, несмотря на жару, в темном костюме, с орденскими планками на пиджаке.

— А я к тебе собрался,— признался я.— Как самочувствие?

— Отлично, — ответил Матвей, надувая щеки. Увидев Матвея таким надутым от важности, я сразу понял, что они явились неспроста. У меня защемило сердце от дурных предчувствий.

А Настя тем временем обняла Андрюшу и заойкала:

— Только жирок стал завязываться, и снова все растряс,— Настя не умела долго унывать.— Ничего, это дело поправимое, поживешь на даче, снова жирок нагуляешь…

Андрюша, не сказав ни слова, выскользнул из бабушкиных объятий.

— Я пойду принесу что-нибудь перекусить,— Настя обвела всех озабоченным взглядом.

— Постой, Настя,— остановил ее Матвей.— Сядь, поговорить надо.

— Давай поговорим,— согласилась Настя, присаживаясь на диван.— Но, может, лучше поедим и поговорим одновременно?

Настя вскочила на ноги, но Матвей сердито стукнул палкой об пол, и она покорно села на диван, сложив руки на коленях.

— Так вот, — важно начал Матвей,— я решил, что Андрею, моему внуку, бессомненно, лучше будет переселиться в мою квартиру. Лето кончается, скоро — первое сентября, и в городе Андрею лучше жить у меня — у меня двухкомнатная квартира на одного, а у вас на двоих… И, вообще…

— И вообще? Договаривай,— нетерпеливо произнес я.

С первых же слов Матвея я впился глазами в Андрюшу. Внук, глядя на Матвея, шевелил губами, точно суфлер, подсказывающий актеру слова роли. Я не сомневался, что Матвей высказывал мысли, которые внушил ему Андрюша. И это тот самый Матвей, который всегда имел собственное мнение и, не боясь, говорил все, что думает…

— И вообще, я думаю, что, бессомненно, дам внуку правильное воспитание, лучшее, чем он получит — закончил Матвей.

Ну, это, пожалуй, Матвей и сам мог придумать, как и нелепое слово — «бессомненно», чудовищный гибрид, составленный из вполне нормальных слов — «без сомнения» и «несомненно».

— Может, у тебя Андрюша и получит лучшее воспитание, не знаю,— Настя вступила в бой с открытым забралом,— но то, что он похудеет, я уверена… Кто у вас будет готовить обеды?

Матвей заерзал на стуле, поглядывая на Андрюшу. Ага, значит, как отвечать на этот вопрос, они не договорились. Все правильно, для мальчишки еда — дело десятое, открыл холодильник и перекусил.

— Я буду готовить,— не дождавшись подсказки, брякнул Матвей.

— Знаю я твои овощные супчики из концентратов,— махнула рукой Настя.— Себе желудок угробил, язву нажил, и внуку хочешь? Я тебе не позволю.

Я заметил, что при этих словах бабушки Андрюша сглотнул слюну. Ага, в обороне противника появилась брешь. Если как следует нажать, можно уложить его на лопатки.

— Во-первых, язву я нажил в партизанах,— в Матвее проснулся заядлый спорщик,— а во-вторых, мы будем ходить в столовую…

— В столовой еще легче угробить желудок,— не сдавалась Настя.

Матвей снова оглянулся на Андрюшу. В их расчеты, по-видимому, не входило такое яростное сопротивление Насти, и Матвей уже не знал, чем крыть ее аргументы. Но тут вскочила Анюта, сидевшая рядом с бабушкой на диване.

— Я буду готовить обеды Андрюше,— выпалила девочка,— и деду Матвею тоже.

— Не встревай, кнопка! — не стерпела Настя.

— Я не кнопка,— обиделась Анюта.

— Твоя дочь доверила мне сына,— Настя снова напала на Матвея,— значит, она считала, что у меня ему будет лучше, чем у тебя… Нет, я никуда не отпущу внука…

— Моя дочь тебе доверила, а я отменяю ее решение, потому что я отец…

Матвей стукнул палкой об пол, словно ставил точку в затянувшемся споре.

Я изредка бросал взгляды на Андрюшу и видел, что он с любопытством наблюдает за перепалкой деда и бабы. Мне кажется, ему доставляло наслаждение, что из-за него разгорелся сыр-бор, ломаются копья и перетягивают канат… Семь городов спорили из-за Гомера… А из-за Андрюши — два деда и одна баба…

— Братцы! Настя, Матвей! — примирительно начал я.— Что же мы решаем за внука? Пусть Андрюша сам скажет, где он хочет жить.

Ну посмотрим, как внучек выкрутится. А то, понимаешь, привык прятаться за чужой спиной и загребать жар чужими руками…

— Ну, посуди сама, бабушка,— заговорил Андрюша проникновенно.— Дедушка живет один-одинешенек, а теперь с ним будет живая душа… Заболеет, хоть стакан воды подам…

Бабушка притихла. Прав внучек — сто раз прав. Побил ее внучек, ее же словами побил. Может торжествовать победу. И расправляться с побежденным, как ему захочется. Но внук великодушен.

— Бабушка, как же я обойдусь без твоих обедов, без твоих оладушек,— подлизался Андрюша к бабушке.— Я к тебе часто буду приезжать.

Умеет, чертяка, улыбнуться, в нужный момент сказать нужное слово, и бабушка уже размякла, забыла о перепалке.

— Кстати, когда у нас сегодня обед? — спросил Андрюша.

— Ой, пора готовить,— спохватилась бабушка.

— Дед, как здоровье? Вездеход в строю? — и для меня у Андрюши нашлось доброе слово, и меня он не забыл и одарил улыбкой.

И об Анютке вспомнил:

— Ну что, кнопка, пошли искупаемся, а то скоро лету конец…

У Анюты на глаза навернулись слезы.

— Я не кнопка, сколько можно говорить!

— Извини, пожалуйста,— Андрюша прижал руки к груди.— Аня, Анна, Аннушка…

Удивительно, как быстро могут высохнуть слезы у одиннадцатилетней девочки. В одно мгновение. Даже быстрее.

Вот и поговорили — по-родственному, душевно, тепло. Никого не обидели, всех утешили. Ах, внучек, ах, волшебник! У них в столице все такие разумные или он в единственном числе?

Дети пошли на озеро, Настя занялась стряпней, а я потащил Матвея, который снял, наконец, пиджак, на огород похвалиться тем, как все растет и процветает. Не оставлял я надежды обратить Матвея в свою веру — сделать из него садовода. На сей раз Матвей благосклонно внимал моим рассказам. Он был рад, что трудный разговор позади.

Но он рано радовался. Я держал про запас еще один каверзный вопрос. Его я решил задать после обеда.

Настя долго готовила обед. Мне кажется, в душе ее теплилась надежда — а вдруг обед перевесит все аргументы и внук останется у нас, на даче.

Обед пришелся Андрюше по вкусу. Видно, супчики из концентратов сидели у него уже в печенках. Он мычал от восторга, потому что рот был занят. Настя бросала торжествующие взгляды на Матвея. Но тот старательно жевал вставными зубами мясо и был так поглощен этим занятием, что ничего не замечал вокруг.

Обед приближался к завершению, когда я задал вполне невинный вопрос:

— А как быть со школой?

— С какой школой? — переспросил с набитым ртом Андрюша.

— Специализированной, английской,— объяснил я.

— Ох, как мне надоели эти специализированные школы,— поморщился Андрюша.

— Но ведь твоя мама просила,— сказал я.— Я ходил, договаривался с директрисой. Поверь, это было нелегко… Сейчас надо оформлять документы…

Неожиданно мне на помощь пришла Анюта.

— Это очень хорошая школа,— подала она голос.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Андрюша.

— А я в ней учусь,— сказала Анюта.

— Ну раз там учится Анюта,— объявил Андрюша,— пойду и я в эту школу. Тебе это устраивает, дед?

Меня это устраивало. И тут я выложил ту каверзу, которую держал про запас.

— Но дело в том,— я долго хрустел огурчиком, пока все не уставились на меня,— дело в том, что английская школа находится неподалеку от нашего дома, а ты собираешься жить в противоположном конце города.

— Верно,— подтвердил Матвей.— Я живу на Западе, они на Востоке…

— И тебе придется рано вставать и через весь город ехать в школу…

Вот какой довод я приберег напоследок. Знал я за внуком такую слабость, подметил за неделю, что больше всего на свете Андрюша любил поспать. И разбудить его бывает совершенно невозможно. Хоть из пушек пали, внук спит как убитый.

— Раз ты столько хлопотал, дед, пойду я в Анютину школу,— неожиданно ответил Андрюша.— Я дома четыре года ездил в школу на другом конце города, поезжу и пятый. Кстати, будущее за теми, кто рано встает…

— Значит, будущее за дедами? — спросил Матвей.

— Конечно,— ответил Андрюша и весело, открыто посмотрел на меня.

Ну что, говорил его взгляд, ты доволен моим ответом, дед? Отбрось сомнения, поверь, нет у меня задних мыслей, я весь перед тобой — как на ладони…

И я ответил внуку искренней улыбкой. Ну, слава Богу, гора с плеч. А я-то думал, что внук устроил визит Матвея неспроста, с единственной целью — заставить меня написать завещание, о котором я и слышать не хотел. Ужасно и унизительно для порядочного человека подозревать другого в чем-то нехорошем… Спасибо Андрюше, он избавил меня от подозрений.

Все бы так и закончилось на веселой ноте, если бы не Настя. Она явно не смирилась с поражением. И, оказалось, тоже приберегла последний аргумент.

— Раз вы решили, что Андрюша будет жить у Матвея, ладно, пусть живет, хотя я и категорически против,— воскликнула Настя.— Но я не понимаю одного, до первого сентября еще две недели, пожил бы ты, Андрюша, на даче, да и Матвей мог бы остаться… Место найдется…

— Я бы с удовольствием,— начал Андрюша и запнулся.— Да вот мы с дедом затеяли одно дело…

— Какое дело? — спросил я.

— Я бы рассказал, да дед велел мне молчать, хранить тайну. Правда, дед? — весело спросил Андрюша.

И Матвей, важно надув щеки, кивнул.

Я почувствовал, как краска стала заливать мое лицо. Я вновь заподозрил неладное.

Я знал, что Матвей обожал тайны. С тех еще времен, когда тайна бывала каждый день и даже по нескольку раз в день, когда тайной было все.

Хотя я и сам был из того же времени, но тайн не любил. И сейчас подумал: наверное, Матвей возвел какую-нибудь чепуху в разряд тайны, спрятал под ее покровом ерунду на постном масле.

Но подозрение снова поселилось в моей душе, стало расти, и я не знал, что с ним делать. Как вдруг напряжение разрядила Настя.

— Знаю я вашу тайну,— беспечно протянула она.

— Что ты знаешь? — прошептал Матвей.

Казалось, он сейчас грохнется на пол всем своим костлявым телом.

— Обои переклеиваете,— сказала Настя,— вот и все ваши секреты.

Первым прыснул, а потом залился смехом Андрюша. Следом за ним — Матвей. Но сначала его лысина из бледной стала красной, затем — багровой, и только потом он уже засмеялся. Смешливая Анюта, которой лишь палец покажи, хохотала до упаду.

— Ну чего я смешного сказала? обиделась Настя.— У тебя, Матвей, такие лохматые обои, их давно пора сменить…

— Ой, бабуля,— стонал от хохота Андрюша,— уморила…

Когда внук смеялся, он превращался в обыкновенного мальчишку, которому всего-навсего одиннадцать лет. И откуда у такого ребенка каверзные планы? Нет, это все мне приснилось в кошмарном сне.

— Дед,— подначил Матвея Андрюша,— а давай раскроем нашу тайну. А?

И снова залился смехом. На сей раз Матвей его не поддержал. Краска сошла с его лица, и он сердито стукнул палкой об пол.

— Балаболка ты, распустил язык, как баба.

— Все, молчу, дед. Критика справедливая, принимаю,— Андрюша в одно мгновение превратился из веселого мальчишки в делового человека.— Ну что ж, спасибо за хлеб-соль. Нам пора.

— Я вас довезу,— предложил я.

Прощание выдалось грустным, хотя Андрюша и обещал приезжать чуть ли не каждый день. В общем, погрузив сумки и чемоданы, мы вскоре катили по лесной дороге.

Ехали молча. Матвей еще не остыл от вспышки гнева, кряхтел, ворочался на заднем сидении. Андрюша тоже повесил замок на рот.

Когда я за рулем, я не отвлекаюсь на разговоры. Успевай только смотреть по сторонам.

Вездеход чихнул раз-другой и встал посреди дороги.

Я вылез из машины, покопался в моторе, и через минуту вездеход поехал.

Когда же он встал во второй раз, уже на шоссе, вслед за мной вышел размять ноги Андрюша.

— Дед, а почему бы тебе не купить новую машину? — глядя на пролетающие «Жигули» и «Москвичи», спросил внук.

— Да, понимаешь, и очередь большая, и денег нет,— я снова выглядел перед ним несмышленышем.

— Эту можно выгодно продать,— учил меня уму-разуму внук, как повидавший жизнь человек.— И при чем тут очередь? Ты же ветеран. Перед тобой должны все расступиться.

— Никто не должен передо мной расступаться,— поморщился я.— Вездеход еще мне послужит… А сейчас он просто не хочет, чтобы ты уезжал.

Точно в подтверждение моих слов вездеход завелся, и мы благополучно добрались до Матвеева дома.

Я помог внести Андрюшины чемоданы.

— Ну, как вы тут устроились? — поинтересовался я.

Мое любопытство было легкообъяснимым. Я знал, что Настя не отстанет от меня, пока я не дам полного отчета о том, как устроился Андрюша у Матвея.

— Отлично! — воскликнул Андрюша.— У меня отдельная комната. И деду не так скучно. Есть с кем поговорить, передать свой опыт, свои знания… Поведать историю своей жизни…

Надув щеки, Матвей важно закивал лысой головой.

— И гордиться надо не тем,— нравоучительно заметил Андрюша,— сколько ты добра нажил, а что ты сделал для других, какую пользу принес людям.

Матвей отвернулся и зашмыгал носом. Его лысина сияла от удовольствия. Матвею явно нравилось, что внук повторяет его слова. И он считал, наверное, что этого достаточно. Но я ведь знал, что люди говорят одно, думают другое, а делают третье… Не раздвоение даже, а растроение… В общем, сплошное расстройство…

Я испытывал неловкость от Андрюшиных слов.

Я чувствовал, что он фальшивит. Мне было стыдно за него. А Матвею эта грубая лесть была по душе.

Я и сам не без греха. Обдуривал, случалось, Настю… Но это были невинные шуточки, простодушные розыгрыши, а тут человек, как говорится, врет и не краснеет.

Я больше не мог этого слушать и, поспешно распрощавшись, направился к выходу. Андрюша пошел меня проводить. И тут меня словно черт дернул… Но поскольку я не верю во всякую чертовщину, скажем так, какой-то нехороший человек дернул меня за язык, и я, взявшись за ручку двери, сказал:

— Кстати, Андрюша, мы с тобой недавно говорили о завещании…

Я выдержал паузу и увидел, как Андрюша навострил уши.

— Так я его составил,— небрежно бросил я и стал спускаться по лестнице.

Не успел я одолеть и один лестничный марш, как меня догнал Андрюша.

— Постой, дед. Это в корне меняет ситуацию. Честно говоря, я надеялся на твое благоразумие. Верил, что и в твоем патриархальном поколении есть деловые люди.

Полуобняв, Андрюша вернул меня в квартиру, оказывая мне всяческие знаки внимания.

Ноги меня не держали, и я плюхнулся в кресло. Честно говоря, я уже не рад был, что затеял этот эксперимент. Оправдался самый худший мой прогноз — Андрюша устраивал это представление только для того, чтобы вынудить меня составить завещание. Значит, все разговоры о том, что он хочет скрасить одинокую старость деда Матвея, это пустые слова и больше ничего.

— Ну что, дед, поехали на дачу?

Андрюша взял свои нераспакованные чемоданы.

— Ты куда, Андрей? — Матвей, конечно, ничего не понял. Вытянув ноги, он полулежал в кресле. День для него выдался трудным.

— Видишь ли, дедушка,— невозмутимо принялся объяснять Андрюша,— я все взвесил и решил, что остаток каникул мне лучше провести на даче — там свежий воздух и вкусные бабушкины обеды… А от твоих концентратов, ты меня извини, конечно, у меня несварение желудка…

— Андрей, я сегодня очень устал и ничего не понимаю,— жалобно протянул Матвей и повернулся ко мне за разъяснениями.— Николай, может, ты мне объяснишь, что происходит?

— Все очень просто, Матвей,— вздохнул я.— Наш единственный горячо любимый внук обвел нас вокруг пальца, разыграл комедию…

— Значит, ты притворятся, врал? — Матвей живо вскочил на ноги. — Где моя палка?

— Бери чемоданы и скорее вниз, к машине,— скомандовал я внуку.— А я постараюсь его задержать.

Андрюшу не надо было долго уговаривать. Подхватив чемоданы, он кубарем скатился по лестнице.

Я усадил Матвея в кресло.

— Успокойся, я тебе сейчас все объясню.

И я рассказал Матвею о том, о чем он не имел представления. О том, как в первый же день по приезде Андрюша огорошил меня вопросом: а составил ли я завещание? Когда же я отказался вообще говорить на эту тему, внук решил переметнуться к другому деду. Дескать, хочешь писать завещание, я с тобой и жить не буду.

Матвей слушал меня и кивал головой. Но я чувствовал, что он кивает не мне, а своим мыслям, давним, выношенным.

— Вот оно до чего дошло! — наконец прорвало Матвея.— Все эти дачи, автомобили, частная собственность отравила детские души… Сейчас они за пятак готовы продать Родину… За что мы кровь проливали?

— Мы кровь проливали за то, чтобы люди хорошо жили, по-человечески,— возразил я.

Едва мы встречались, как снова начинали, или, вернее, продолжали старый спор, у которого не было конца.

Но сегодня у Матвея не было желания спорить, он лишь устало сказал:

— Но мы ведь такими не были.

— В наше время всякие люди были,— ответил я.— Не надо идеализировать наше поколение.

— Но мы с тобой такими не были,— стоял на своем Матвей.

— Мы не были,— согласился я.— А наши дети?.. А он их сын…

Матвей опустил голову. Впервые он признал свое поражение.

— Ты всыпь ему там за меня,— попросил он.

Я покачал головой.

— Ах, либерал, гуманист! — разозлился Матвей.— Из-за вас, гуманистов, и все беды…

Спор снова был готов разгореться, но я встал и протянул Матвею руку:

— Я позвоню тебе завтра.

В машине меня ждал Андрюша.

— Ну и темперамент у деда! — восхитился он.— Вулкан! Еще бы минута и пришлось бы писать картину: «Дед Матвей убивает своего внука Андрюшу».

Я хмыкнул. С Андрюши как с гуся вода. Острит, зубоскалит. А что, если последовать совету Матвея?

— Вот приедем,— буркнул я, включая зажигание,— всыплю тебе как следует. Не боишься?

— Не боюсь,— хохотнул Андрюша.— Ты — добрый дед. Я это сразу усек.

— Ты вообще догадливый,— я вывел машину со двора, и мы покатили по улице.— Что бабушке скажем, почему ты вернулся?

— Что-нибудь придумаем,— беспечно махнул рукой Андрюша.— Не трусь, дед, выкрутимся.

Ах ты, обормот. Он снова делал меня своим сообщником. И опять поставил все с ног на голову.

— Бабушка обрадуется, что я вернулся,— после некоторого раздумья произнес Андрюша.— И не будет ни о чем расспрашивать…

НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ОСМАТРИВАЕТ ВЛАДЕНИЯ

Андрюша точно в воду глядел: бабушка обрадовалась его возвращению и потому не задала ни одного вопроса. Внучек снова у нее под крылом, накормлен и напоен, дышит свежим воздухом, а что еще надо?

На следующий день Андрюша встал другим человеком. Прежде всего он встал рано. Ту, самую первую, неделю на даче Андрюша, можно сказать, проспал. Просыпался лишь для того, чтобы поесть. А потом снова на боковую. Ходил на озеро, но и там, искупавшись, дремал на надувном матраце.

А тут проснулся рано. Правда, я уже копался в огороде. Андрюша обошел участок, похлопал каждую яблоньку по шершавому стволу, сунул нос во все грядки. А когда Андрюша вызвался помочь мне вырезать сухие побеги малины, это растрогало меня.

Я всегда считал, что любой труд полезен. Но особенно целителен труд на земле. Человек, который приобщился к труду на земле, становится краше, благороднее. Все плохое — дурные привычки, черные мысли — исчезает у человека, едва он прикоснется к земле. И очень хорошо, когда ребенок с малолетства тянется к труду на земле. Из такого ребенка непременно вырастет хороший человек.

После завтрака Андрюша осмотрел дом — походил по комнатам, поднялся на чердак.

Увидев на чердаке старый, потертый диван, внук вдохновился.

— Здесь вполне можно соорудить мансарду.

— Получится второй этаж, а это категорически запрещено,— возразил я.

— Ничего,— не терял надежду Андрюша,— нет таких запретов, которые нельзя было бы обойти…

Сарай, в котором стоял вездеход, вызвал у внука ироническую улыбку. Он поглядел сквозь крышу на небо и спросил:

— Дед, не боишься, что вездеход умыкнут?

— В каком смысле? — не понял я.

— Ну, украдут машину,— растолковал внук.

— А я не оставляю ее здесь на зиму,— объяснил я.— А в городе у меня гараж, хотя и старый, но еще крепкий.

Андрюша похлопал по доскам рукой, и сарай заскрипел, зашатался.

— Держится на честном слове,— определил внук.

За оградой интерес Андрюши вызвала березовая рощица.

— Дед, если вырубить березы,— осенило внука,— можно увеличить участок.

— А березы — куда? — спросил я.

— Знаешь, из березовых дров какие уголья для шашлыков получаются,— у Андрюши уже все было продумано.

— Не разрешат,— робко возразил я.

Когда я получил участок, здесь росли маленькие березки. И я тоже хотел вырубить их, чтобы посадить картошку. Но рука у меня не поднялась. И сейчас я благословляю это мгновение. В рощице мы и грибы собираем, и скамейку я поставил — можно посидеть, отдохнуть.

К тому же рощица отделяла нас от всего поселка. Мы жили вроде вместе со всеми и в то же время на отшибе. «На хуторе»,— фыркал Матвей.

Когда, закончив осмотр, мы уселись на скамейке в рощице, Андрюша сказал:

— Я думаю, сарай надо снести. А на этом месте построить кирпичный, и там душ соорудить, и теплый туалет, а может быть, и баньку. Или — лучше всего здесь, в роще.

— Никто не разрешит,— затянул я свою песню.

— Разрешат,— уверенно объявил Андрюша.— Наденешь свои медали и — вперед! Никто не устоит!

— Ну что ты,— изо всех сил я сопротивлялся натиску внука,— из-за туалета…

— Не только,— прервал Андрюша.— Я слыхал, что вышло послабление. Можно строить двухэтажные, какие хочешь дома…

— Ну это в столице послабление,— не сдавался я. — А у нас все по-прежнему…

— Неужто тебе, дед, не хочется построить дом, который бы лет сто, а то и двести стоял?

— На наш с бабушкой век и этого хватит,— легкомысленно ляпнул я и вскоре пожалел об этом.

— Эх, дед,— укоризненно покачал головой Андрюша,— только о себе и думаешь…

И тут, наконец, до меня, бестолкового, дошло. Внук совершенно всерьез воспринял слова, которые у меня вчера вырвались нечаянно. И сейчас я присутствую на своего рода историческом событии. Наследный принц осматривает свои владения. Ничего не скажешь, придирчивый хозяин, такой спуску никому не даст.

Что я натворил?! Обманул внука. Я почувствовал, как краска заливает мое лицо. И, вместо того, чтобы выложить всю правду, смущенно пролепетал:

— Да, да, Андрюшенька, ты прав…

Андрюша огляделся по сторонам, словно прикидывая, куда приложить силы.

— Ну, ладно, дед, до конца сезона отдыхай, а в сентябре начнем…

Я хотел было сказать, что сезон у нас с Настей не кончается в августе, что в сентябре как раз самый разгар хлопот, ведь все надо собрать и обработать. А если погода позволяет, мы и октябрь живем, и лишь после первых заморозков перебираемся в город, откуда уже совершаем редкие набеги на дачу.

Но я не решился перечить, не молвил слова поперек. В общем, прикусил язык. Наверное, Андрюша решил, что мне такая перспектива пришлась по душе. Как известно, молчание — знак согласия.

В общем Андрюша не стал больше предаваться мечтаниям и строить планы, от которых у меня захватывало дух. А может, у него еще не появилось других планов, ведь он совсем недавно почувствовал себя наследником.

Но и нескольких слов Андрюши было достаточно, чтобы у меня разыгралось воображение. Я представил, как, нацепив медали, обиваю пороги различных учреждений, а в это время халтурщики оккупируют мою дачу, стучат, шумят, все захламляют. То есть надо будет забыть напрочь об отдыхе, распрощаться с мечтами о сентябре.

А я уже давно больше других месяцев люблю сентябрь. Этот месяц в наших краях обычно теплый, не дождливый. И тихий. Дачи пустеют, разъезжаются дети, остаются одни пенсионеры. Вроде меня и Насти. И наступают тишина и покой.

И вот сейчас это спокойное течение жизни может взорваться и полететь вверх тормашками. Было от чего разволноваться.

Правда, в этом году полностью насладиться сентябрем не удастся — у нас теперь Андрюша, его надо провожать в школу и встречать после нее. Но все-таки можно через день наезжать на дачу. А если здесь начнется реконструкция, перепланировка, то никакого желания приехать сюда у меня не будет.

Несколько дней я не находил себе места, все валилось из рук. А чего, спрашивается, он распоряжается здесь, словно хозяин? Ведь хозяин по-прежнему я… И никакого завещания я не писал. Но Андрюша этого не знает… Значит, надо ему всю правду-матку и выложить… Нет, духу не хватает решиться…

Не забывая о том, что он наследный принц, Андрюша вел себя иногда, как обыкновенный мальчишка. На чердаке я нашел старый, еще Сережин, велосипед, смазал его, сменил камеру. И вскоре Андрюша гонял вместе с Анютой по окрестностям.

Андрюша милостиво, как и подобает наследному принцу, принимал знаки почтения, которые оказывала ему Анюта. Он позволял девочке, чтобы она всюду сопровождала его, а ей это и надо было.

— Погоди,— говорила Анютка,— я только переоденусь.

Переодевалась Анюта по сто раз на дню. И откуда она брала такую уйму нарядов?

— Что с Анютой? — недоумевал я, поражаясь, что вот минуту назад она была в одном платье, а сейчас уже в другом.

— Разуй глаза! — сказала Настя, и я, любитель изящной словесности, досадливо поморщился.— Анютка втюрилась в Андрюшу.

Для меня оставалось загадкой, каким образом Настя, при ее глухоте, нахваталась жаргонных словечек.

— А он? — спросил я.— Он тоже втю… симпатизирует ей?

— В том-то дело, что нет,— вздохнула Настя.— Андрюша позволяет Анюте восхищаться им, словно он король или…

Настя запнулась, подыскивая слово. Я пришел ей на помощь:

— …или наследный принц?

— Точно, наследный принц,— подтвердила Настя.— А она, бедняжка, счастлива по уши и совершенно не замечает, что ею помыкают.

Наверное, в эту минуту в моей голове родился коварный план. Но осуществил я его лишь на третий день, когда Андрюша предложил:

— Я смотрю, дед, у тебя старые деревья. И сплошные антоновки… А антоновка, я проконсультировался, плохо лежит… Всего до нового года. Есть прекрасные, лежкие сорта — уэлси, джонатан… Надо их привить к антоновкам, и этой же осенью…

В принципе я был не против прививок. Но тон, каким он со мной разговаривал, вывел меня из себя.

— Ты меня извини, Андрюша,— пробормотал я, отводя глаза от внука, — но про завещание я тебе сказал неправду. Вернее, не всю правду.

— Ты не составил завещание? — упавшим голосом произнес Андрюша.

— Я составил,— поспешно сказал я,— но не в твою пользу.

— А в чью же, если не секрет?

Андрюша держался молодцом. Он не падал в обморок, не заламывал руки и не бился головой об стенку. Впрочем, может, потому, что стен вокруг не было, а беседу мы вели под сенью антоновки.

— В пользу Анюты,— выпалил я и отвернулся, чтобы не выдать себя.

— Ты хочешь скакать, что этот драндулет в дырявом сарае, это хилое сооружение с подслеповатыми окошками, которое ты сгоряча, не подумав, назвал дачей, этот участок, на котором надо выкопать старые и посадить новые деревья, что все это принадлежит Анюте? Что она является твоей наследницей?

Нет, все-таки Андрюшу задело ка живое. Иначе бы у него не хватило пороху на такой длинный, полный иронии, монолог.

Я лишь молча кивнул.

— А кем же она тебе приходится, не очень почтенный старец?

Андрюша уже преступал черту дозволенного. Но я не останавливал внука, потому что понимал его состояние.

— Ты угадал, Андрюша, грехи молодости,— врал я напропалую.— Анюта растет без отца, и завещание я составил еще до твоего приезда…

Я представляю, какой у меня был растерянный вид. Потому что вранье мне давалось с трудом. И, как ни странно, растерянность оказалась мне на руку. Мне кажется. Андрюша поверил, что я говорю правду.

Сыграло, видно, свою роль и то обстоятельство, что я невольно похвалил его проницательность. Ведь он угадал, что Анюта приходится мне внучкой…

— Да, дед, с тобой не соскучишься,— процедил Андрюша сквозь зубы.

А как ты думал?! Не все коту масленица… В смысле, не все тебе меня загонять в угол! Наконец-то я тебя обошел.

Вообще, в тот день Андрюше не везло. Бабушка, наконец, вспомнила о Матвее.

— Как он там один? — пригорюнилась Настя.— Николай, что у вас тогда стряслось? Андрюша, почему ты скоропалительно вернулся?

Вот и задала Настя вопросы, которых я ждал. Но поскольку последний из них был адресован Андрюше, пусть он и выкручивается.

— Вспомнил, бабушка, твои оладушки, омлеты и понял, что без них не обойдусь…

Что-то похожее он уже говорил. Да, выдыхается наследный принц… Судя по всему, и бабушку ответ не удовлетворил.

— Сходил бы ты, Николай, позвонил Матвею,— велела мне Настя.

— Зачем звонить? — вскочил Андрюша.— Я съезжу, навещу дедушку.

Нет, с наследным принцем определенно что-то случилось. Он повторяется. Похожий ход Андрюша уже делал, отправляясь в отместку мне к Матвею. Неужели у него нет никаких свежих идей? Честно говоря, мне даже стало его жалко. Да и победа, доставшаяся такой легкой ценой, не радовала.

Все было, как в прошлый раз. Андрюша вышел, одетый в дорогу, с сумкой через плечо, прихватил целлофановый пакет с дарами сада-огорода для деда. От машины внук категорически отказался. Снова Анютка вызвалась его проводить, и Андрюша опять милостиво позволил.

Правда, одна деталь не совпадала. На бабушкин вопрос, когда он вернется, Андрюша не стал наводить тень на плетень, а высказался весьма определенно:

— Завтра, к обеду.

По-видимому, на моем лице появилось замешательство, потому что Андрюша улыбнулся. Вот он и озадачил деда.

Но я, быстро совладав с собой, хмыкнул. Держи карман шире. Ты еще не знаешь деда Матвея. Скажи спасибо, если по твоей спине не погуляет его палка. Но не сомневайся, что он схватит тебя за шиворот и спустит с лестницы. Я знаю Матвея, он никому не прощает обиды. Чего-чего, а решительности у него в избытке. Так что ты, дружок, вернешься сегодня же. Вот что было в моем взгляде, брошенном на Андрюшу.

Нет, дед, прочитал я в его взгляде, может, ты и знаешь дедушку Матвея, но ты не знаешь меня. Не спустит меня дед Матвей с лестницы, не прогуляется его палка по моей костлявой спине. Кстати, что у вас за нравы в провинции? Огреть палкой единственного внука, даже если он допустил оплошность, это же некрасиво, неэстетично… Ты хочешь знать, что сделает дед Матвей, увидев на пороге своего дома раскаявшегося внука? Он введет его в дом, напоит чаем, постелит чистую постель и оставит ночевать. А завтра внук сам, заметь, сам, безо всякого принуждения, тепло попрощавшись с дедушкой, вернется к бабушке на дачу…

Вот такой обмен взглядами — быстрыми, как выпад шпаги,— произошел у нас с Андрюшей.

А вслух я решился все-таки предупредить единственного внука:

— Ты будь там поосторожнее. Матвей — человек неуравновешенный, горяч на руку…

— Да ты что,— возразила мне Настя.— Матвей и мухи не обидит.

— Ты забыл, дед,— бодро ответил Андрюша,— что у нас с дедом Матвеем есть тайна… Так что не боись, все будет хоккей…

Да, снова последнее слово осталось за ним. Вечером Андрюша не вернулся. Поскольку он и не обещал, никто и не волновался. Кроме меня.

Конечно, я всерьез не думал, что Матвей огреет внука палкой, но то, что спустит с лестницы, не сомневался.

Но раз Андрюша не приехал, значит, ничего страшного не произошло. Да, а что за тайна у них с Матвеем?

Как это Андрюша сказал? «Дед, с тобой не соскучишься…» Все с точностью наоборот — это с ним, с нашим единственным внуком, не соскучишься.

БРАКИ ПО РАСЧЕТУ ТОЖЕ ЗАКЛЮЧАЮТСЯ НА НЕБЕСАХ?

Как и обещал, Андрюша появился на следующий день к обеду. Даже чуть раньше, почти сразу после завтрака. Но есть отказался, объяснив, что вполне прилично позавтракал с дедом Матвеем, который чувствует себя хорошо и занят делом.

— Тем самым,— подмигнул мне Андрюша,— о котором следует хранить тайну…

Я почувствовал, как мои щеки заливает краска. Снова внучек утер нос деду…

Что у них там за тайна с Матвеем? А, какая-нибудь ерунда на постном масле… Нет, пожалуй, не ерунда, если Матвей, вопреки своим принципам, не прогнал внука.

— Анюта, пошли купаться,— позвал Андрюша.

— Сейчас, только переоденусь,— откликнулась Анюта.

Спокойный, уверенный вид Андрюши вывел меня из себя.

С первой минуты появления внука на даче я был как на иголках.

Что он задумал? То, что он готовит ответный удар, я не сомневался. Не такой Андрюша человек, чтобы подымать лапки и сдаваться на милость победителя.

Одним словом, крепкий орешек.

Мне не по зубам. Хотя и не вставным…

Приезд Светы на время отвлек меня от неприятных мыслей. Тем более что она явилась, как на праздник: с букетом цветов и тортом. Я вспомнил, что уже давно Света не бывала на даче. Да, пожалуй, с того дня, как приехал Андрюша. Снова — Андрюша! По врожденной деликатности Света, наверное, решила, что она будет теперь лишней на даче. А, кстати, Света была моей настоящей наследницей и врачом стала, как я, и в той же детской больнице работала.

Но первый же вопрос Светы нас просто огорошил:

— Что-то я не припомню, какое у вас сегодня торжество?

— Да вроде никакого,— в недоумении переглянулись мы с Настей.

— А мне вчера позвонил Андрюша и передал вашу просьбу безотлагательно приехать на дачу к обеду,— объяснила Света причину своего неожиданного появления на даче.— Когда же я испуганно спросила: «Что случилось?», он успокоил меня и сказал, что ожидается торжественное, радостное событие…

Вот оно, начинается! Я невольно сжал кулаки… Что задумал горячо любимый внучек?

— А я люблю сюрпризы,— воскликнула Настя.— Без них жизнь пресная… Пошли, Света, готовить… Как я понимаю, без обеда никакого торжества не бывает…

Мне недолго пришлось теряться в догадках. Вскоре на лесной тропинке появились Анюта и Андрюша.

Что-то меня насторожило в их поведении. Они шли, взявшись за руки. Обычно длинноногий Андрюша оставлял девочку далеко позади, а Анютка семенила следом за ним, делая попытки догнать мальчишку, но ей это редко удавалось. Андрюша мне напоминал крейсер, уверенно идущий по бурному морю, а Анюта — катерок-лодку, которая то вырывалась вперед, обходила своего могучего собрата, то, обессилев, плелась в хвосте.

А сейчас Анюта и Андрюша шли рядом, размахивая руками, и лица их сияли от радости. Не дойдя нескольких метров до меня, они неожиданно бухнулись на колени и смиренно склонили головы.

Я невольно сделал несколько шагов назад, к веранде, и хрипло позвал:

— Настя! Света!

На веранде появились женщины, и я им молча пальцем показал на детей.

— Бабушка, дедушка, Светлана Петровна, благословите! — подал голос Андрюша, а Анюта зарделась, как маков цвет.

Я опешил. К такому повороту событий я, признаться, не был готов. У меня отняло речь, я лишь пыкал-мыкал…

А Настя все сразу поняла и хотела было, наверное, броситься в дом за иконой, но, вспомнив, что ничего подобного там нет, сказала просто и ясно:

— Благословляю вас, дети мои! Дай вам Бог счастья!

— Вы что, жениться собрались? — я, наконец, обрел дар речи.

Тут уж и Андрюша потупил свои, честно скажу, бесстыжие глаза.

— Да вы же еще дети! — взревел я, словно раненый зверь. Потому как понял, что внучек перехватил инициативу, обошел меня и, вообще, как ни старайся, не лезь из кожи, мне не одолеть его.

— Не волнуйся, дедушка,— успокоил меня Андрюша,— Это не женитьба, а… как это называется?..

Андрюша повернулся за подмогой к Анюте, и та нашла нужное слово:

— Обручение.

Но Настя, которая неизвестно откуда знала все, покачала головой:

— Это помолвка… Поднимитесь, дети, вы помолвлены… Придет время, и вы станете мужем и женой…

Анюта и Андрюша поднялись с колен. Пребывали они в великом смущении. Даже Андрюша.

Света обняла и чмокнула Анюту. Андрюша, как галантный кавалер, поцеловал Свете руку.

— И вправду, по такому случаю полагается праздничный обед,— сказала Настя.— Анюта, будь добра, помоги нам с мамой…

Мы остались с Андрюшей вдвоем.

— Дед,— между прочим, словно выдавая мне справку, произнес Андрюша,— а ведь муж наследницы является полноправным владельцем всего имущества…

— Да-да,— пробормотал я, не зная, куда деваться.

И тут, как всегда, меня выручила Настя.

— Николай,— крикнула она,— не осталось ли у нас прошлогодней наливки?

— Сейчас поищу,— я торопливо вскочил, только бы не оставаться наедине с Андрюшей.

В кладовке сыскалась покрытая пылью бутылка, и вскоре она уже украшала стол рядом с гвоздиками, привезенными Светой. Детям налили яблочного сока.

— Сегодня самый счастливый день моей жизни,— поднялась с бокалом Настя.— Признаюсь, я давно об этом мечтала. Анюта, Андрюша, по-моему из вас выйдет замечательная пара… Анюта — добрейшее существо, отличная хозяйка, о себе забывает ради другого, будет очень хорошая жена… У тебя, Андрюша, много мусора в голове… Ты хочешь казаться взрослым, а на самом деле ты ребенок, добрый и славный мальчик, которому просто не хватало в детстве ласки. Я уверена, что Анюта окажет на тебя благотворное влияние… Пью за ваше счастье…

И Настя лихо осушила бокал, в котором на самом донышке алела настойка.

— Горько! — крикнула Настя, и тут силы оставили ее, и она плюхнулась в плетеное кресло.

— Ты что, с ума сошла? — вспомнив, что совсем недавно был детским врачом, вскипел я.— Они же дети…

— Ну и что, что дети? — В Настю словно черт вселился или так подействовал на нее глоток наливки.— Между прочим, я впервые поцеловалась с мальчиком, когда мне было шесть лет.

— А ему? — спросил я.

— Что ему? — не поняла Настя.

— Сколько было лет тому мальчику, с которым ты целовалась? — повторил я свой дурацкий вопрос.

— А, не помню,— махнула рукой Настя и добавила, чтобы меня утешить: — И, вообще, он был сопливый, невзрачный мальчик…

— Так зачем ты с ним целовалась? — с обидой произнес я, никогда не ожидал, что во мне скопилось столько ревности.

— Погоди,— дернула меня за рукав Настя.

Анюта и Андрюша потянулись друг к другу. Губы мальчика коснулись губ девочки. И, словно обжегшись, Андрюша и Анюта отпрянули друг от друга.

— Дело сделано,— поставила точку Настя,— теперь и помирать можно… — Настя шмыгнула носом, на глазах у нее появились слезы...

Не стеснялась слез и Света, когда сказала, обращать к Анюте:

— Будь счастлива, доченька,— а потом повернулась к Андрюше: — Береги ее, пожалуйста…

Да что это за всеобщее помешательство? Неужели никто не видит, что со стороны Андрюши это брак по расчету, что у него одна цель — завладеть наследством, а потом и избавиться от супруги?.. Вот сейчас встану и рубану правду-матку! Но взглянул на Анютку, и моей решимости поубавилось… Девочка сияла от счастья. Ладно, не буду ей портить праздник, не изверг же я, в конце концов…

Конец обеда прошел уже весело. Андрюша острил, потешал публику. Первой смеялась Анюта, а вслед за ней Настя. Ведь бабушке надо было по губам прочитать то, что говорит внучек. Поэтому, мне кажется, она поступила проще — увидев, что Анюта залилась смехом, тоже принималась хохотать. Даже на лице обычно сдержанной Светы то и дело появлялась улыбка.

Наверное, портила обед (или обедню) моя кислая физиономия, потому что Андрюша не утерпел и спросил:

— Дедушка, а ты не хочешь нас поздравить?

— Поздравляю,— буркнул я и попытался выдавить из себя улыбку.

— Коротко и ясно,— иронично прокомментировал Андрюша.

И все женщины дружно рассмеялись.

После обеда Андрюша с Анютой отправились… чуть не сказал, в свадебное путешествие… Нет, отправились кататься на велосипеде… Но если раньше Андрюша крутил педали, а Анютка бежала следом, то теперь он подсадил ее на раму, и они поехали вместе. Идиллия — да и только! У Насти и Светы глаза снова увлажнились.

Мы давно не виделись со Светой, и она стала мне рассказывать, как идут дела в моей больнице. Но, честно признаюсь, слушал я ее вполуха, потому что голова была занята другим.

Что бы я ни предпринимал, у Андрюши на все находился ответ, который я не мог предугадать. Значит, мне, старику, не под силу тягаться с ним, с мальчишкой. Нет, поднять лапки и расписаться в своем поражении я не мог. Это было выше моих сил. Я уже вошел в азарт.

И к тому же у меня в запасе был козырной туз, о котором он не имел представления. Так что у меня есть шанс испортить ему игру…

Увидев, что я ее слушаю невнимательно, Света прервала рассказ:

— Дядя Коля, я вижу вы сегодня устали… В другой раз поговорим…

— Давай отложим разговор,— охотно согласился я,— но ты надолго не пропадай…

Вечером, когда я поливал огород, неподалеку от меня остановился Андрюша.

— Дед, а ты знаешь, что муж наследницы имеет право познакомиться с завещанием?

В голосе Андрюши мне послышалось с трудом сдерживаемое торжество, и этого я уже не мог стерпеть.

— Знаю,— ответил я,— но ты не все еще знаешь.

— Что? — насторожился Андрюша.

— А то, что никакого завещания вообще не существует, я его не составлял и составлять не намерен! — выпалил я одним духом и для того, чтобы дошло до Андрюши, направил на него струю воды.

Холодный душ привел его в себя. Он торопливо отбежал от меня и произнес загадочную фразу:

— Ну, дед, погоди!

А я захохотал. Ну такой смех на меня напал, что я не мог остановиться.

— Я уложил его на лопатки! Я пришел к финишу первым! Я взял верх! — шептал я, совершенно обессиленный от смеха.

Назавтра Андрюша вел себя так, как будто ровным счетом ничего не произошло. Было такое ощущение, что он проглотил пилюлю, которую я ему приготовил, и даже не поморщился. Завидная выдержка у внука!

И в последующие дни — вплоть до самой школы — поведение Андрюши не претерпело изменений. У меня создалось впечатление, что он взял тайм-аут. То есть взял двухнедельный перерыв, чтобы расслабиться, отдохнуть перед школой. Попросту говоря, вспомнил, что идут летние каникулы.

С Анютой он по-прежнему был добрым, милым, не забывал, что между ними заключена помолвка. Да и к бабушке его отношение осталось прежним, а вот ко мне… Не то, чтобы он совсем меня не замечал, нет… Правда, иногда я ловил на себе его невидящий взгляд: то есть он смотрел так, словно никого перед собой не видел… И все-таки, о чем бы я его ни попросил, он выполнял, не бегом, не сразу, а словно все обдумав, взвесив «за» и «против».

Не то чтобы мы с ним перестали разговаривать, но чаще всего обменивались односложными словами, что меня, конечно, огорчало. Но, с другой стороны, Андрюша больше не заводил речи о завещании, что меня очень радовало.

Ладно, решил я. Будем считать, что первый тайм закончился вничью: 0:0.

Я тогда и не предполагал, что решающие схватки не за горами. Как говорится, это были цветочки, а ягодки впереди.

МАФИЯ ТРЕБУЕТ ВЫКУП

— Дед, они требуют выкуп! — выпалил Андрюша.

Я только что поудобнее устроился в кресле и погрузился в чтение газет. Два дня я провел на даче, газет скопилось уйма, да еще прикупил по дороге.

Читал я по своей методе. Утром, когда приходили газеты, я набрасывался на них как голодный и проглатывал заголовки, то есть узнавал, о чем сегодня напечатано. А потом откладывал газеты в сторону, их черед наступал после обеда.

Тогда я уже читал газеты основательно, от корки до корки, лакомился ими, как сластена, как гурман.

Правда, чтение длилось недолго и вскоре я похрапывал в кресле. Но спать в такой неудобной позе было трудно, и я просыпался.

Если в комнату заходила Настя, она всегда говорила:

— Опять храпел!

— Откуда ты знаешь, ты же плохо слышишь? — парировал я.

— От твоего храпа стены трясутся,— у Насти на все был готов ответ,— и ты хочешь, чтобы я этого не заметила.

Я снова принимался за чтение, но ненадолго. Меня снова смаривал сон, и я засыпал с газетой в руках.

Но тем не менее я успевал прочитать все газеты и, главное, запомнить прочитанное. Более того, я пересказывал Насте содержимое газет со всеми подробностями.

Настя качала головой, приговаривая:

— Правду пишут, что во сне хорошо запоминается!

Сама Настя газет не читала, а из телевизионных передач отдавала предпочтение фильмам и концертам.

Вот так я успевал и вздремнуть, и познакомиться с газетами.

Правда, иногда мне бывало не до сна. Это когда в газете была напечатана статья про мафию или какое-нибудь уголовное преступление. Как все мирные, спокойные люди, я обожал читать о всяческих преступлениях.

Выйдя на пенсию, пристрастился к детективам.

И хотя по-прежнему считал их литературой второго сорта, нередко предпочитал детективы хорошим книгам. Так и тянуло меня в мир таинственных и загадочных приключений, так и хотелось пощекотать нервы.

Впадаю в детство, подумал я. Но не огорчился, а обрадовался. В конце жизни человек обязательно куда-нибудь впадает, поэтому детство — не самый худший вариант.

Сегодня у меня было приподнятое настроение — сразу в двух газетах напечатаны судебные очерки. А это обещало увлекательное чтение.

Поэтому за обедом я был рассеян и съел две порции второго да еще попросил добавки. Может, это обстоятельство и вывело из себя Настю.

— Где ты витаешь? — набросилась на меня Настя.— Не видишь что ли — внук ничего не ест, он явно не в своей тарелке.

Я очнулся и обратил внимание на Андрюшу. Внук и вправду был не в своей тарелке. Так говорят о человеке, который настолько расстроен, что совсем забыл о своей тарелке и ничего не ест, а занят совершенно посторонним делом. А каким же, интересно, делом ты можешь быть занят, если перед тобой стоит тарелка, на которую бабушка положила вещи такие вкусные, что пальчики оближешь. А внук воротит нос от еды. Тут одно из двух — или внук сыт по горло (исключено, поскольку всего пять минут, как он пришел из школы), или он так расстроен, что ему лакомый кусок в рот не лезет.

Я пригляделся и понял: у Андрюши что-то стряслось. И стряслось нечто серьезное, потому как отсутствием аппетита последнее время внук не страдал.

— Андрюша, что с тобой? — спросила напрямую Настя.

Она обладала редкой способностью — говорила то, что думала.

Заметив, что на него обратили внимание, Андрюша пробормотал нечто невразумительное, мол, ничего не стряслось, и налег на еду.

Настя вздохнула с облегчением. Если внук ест с аппетитом, значит, с ним все в порядке.

И я успокоился. А после обеда устроился в кресле и принялся за чтение.

Я только углубился в первую, статью, как в комнату вошел Андрюша.

— Дед, мне надо с тобой поговорить…

Мне бы оторваться от газеты, ведь давно мы не вели разговоров с Андрюшей, а я лишь пробормотал:

— Я тебя слушаю, Андрюша…

Статья была настолько увлекательной, что она полностью захватила меня, и я услышал лишь одну фразу, произнесенную внуком:

— Дед, они требуют выкуп…

— Сколько? — машинально поинтересовался я, не подымая глаз на внука.

Андрюша назвал сногсшибательную сумму, с несколькими нулями. Тут мое любопытство проснулось и я уставился на внука:

— В долларах или лирах?

Андрюша на мгновение задумался.

— В рублях.

— Интересно, зачем итальянским мафиози выкуп в рублях? Я бы на их месте предпочел выкуп в долларах. Лира снова упала в цене.— Я снова уткнулся в газету.

— Дед, оторвись на минуту от своей газеты,— чуть ли не кричал Андрюша,— это с меня требуют выкуп, с меня…

Тут-то до меня стало что-то доходить, и я жалобно попросил:

— Расскажи еще раз, Андрюша… И, пожалуйста, по порядку…

Честно признаюсь, услышав историю, которую мне поведал Андрюша, я почти ничего не понял. Из его сбивчивого рассказа следовало, что он попал в плохую компанию, взрослые ребята опутали его, окрутили и сейчас, если Андрюша не выложит им кругленькую! сумму, могут с ним расправиться…

— Ну, мафиози, обнаглели!.. Я им покажу, где раки проводят зимние каникулы,— чертыхнулся я и решительно поднялся с кресла.— Пошли!

— Куда? — спросил Андрюша.

— Как куда? В милицию…

В прихожей я сел на стул и стал обуваться. Нагибаться из-за живота мне было трудно. Поэтому я использовал длинную штуковину, чтобы, сидя, одевать чувяки, как я называл туфли. Обувшись, я сидел некоторое время, отдуваясь.

— Если ты хочешь, чтобы они меня… — Андрюша безжалостным, красноречивым жестом провел по шее.— Тогда иди!

Внук пошел к себе. В кухне журчала вода. Настя мыла посуду и что-то напевала. Может, ей рассказать? Нет, ни в коем случае. Это мужское дело. И Настю вмешивать не надо. Она ничего не поймет. Тем более что я сам ничего не понимаю. Поднявшись, я пошел в комнату Андрюши.

Внук сидел, откинувшись на спинку кресла. Глаза его были закрыты, но он, конечно, не спал. Мужественно держится, ничего не скажешь. Весь в деда!

— Ты считаешь, что дело зашло так далеко? — осторожно спросил я.

Андрюша открыл глаза и кивнул.

— Но откуда у нас мафия? — вскричал я в сердцах и прикусил язык, как бы Настя не услышала.

И Андрюша снисходительно посмотрел на меня. Эх, дедушка, прочитал я в его взгляде, дожил ты до седых волос, а не знаешь простых вещей, которые известны любому первокласснику.

— Придется платить! — жестко произнес внук.

— Но где я достану такие сумасшедшие деньги? — вскипел я.

Андрюша словно ждал этого вопроса — вскочил на ноги и заходил по комнате.

— Надо продать все, что можно. Сперва — автомобиль. Конечно, я понимаю, что трудно назвать автомобилем эту старую развалину на колесах, но машины сейчас хорошо идут на рынке. К тому же автомобиль мы продадим не один, а вместе с гаражом, который находится в центре города. Поэтому за машину и гараж можно выручить приличную сумму. Далее — дача. По правде говоря, самонадеянно называть дачей ветхое строение из двух комнат с верандой. Но дачи, как и прочая недвижимость, нынче в цене. В результате этой финансовой операции мы получим приличную сумму. Если не хватит, поможет дед Матвей.

— У Матвея хоть шаром покати,— вставил я.

— Финансовое положение деда Матвея мне хорошо известно,— возразил Андрюша.— Но он сейчас занят делом, о котором просил не распространяться и которое ему может принести неплохой доход. В общем, не трусь, дед, наскребем сумму, которую требуют, как ты их назвал, мафиози. Выкрутимся. К тому же они ведут себя, как деловые люди. Выкуп требуют не сразу, не завтра, а через две недели. Я думаю, что с ними можно и поторговаться…

Внук, как всегда, оказался прав. Устраивать панику раньше времени не стоило. Может, если осуществим план Андрюши, и вправду выкрутимся.

Значит, сперва надо продать эту старую развалину на колесах, которую я, наверное, по привычке, называю автомобилем. Придется расстаться с верным Росинантом, тридцать лет возившим меня, со старым другом-приятелем, с которым вместе столько исколесили дорог. Ну, ладно, если надо — придется. Чего не сделаешь, если надо. Кстати, и глаза уже не те стали, и руки не так крепко баранку держат.

И с дачей придется расстаться. Конечно, какая она дача?! Обыкновенный садовый домик с двумя комнатками и верандой. Нет, дачу нельзя продавать! Для Насти, которая возится на ней с весны до осени, это жизнь. Отними у нее сейчас дачу, и Настя отдаст Богу душу.

— Дачу продавать нельзя, это убьет бабушку,— вслух и твердо произнес я.

Андрюша, видимо, не ждал от меня столь решительного тона и на некоторое время призадумался.

— Бабушку — еще неизвестно, бабушка надвое сказала,— протянул он,— а вот меня убьет — это точно!

— Да-да, ты прав, ты, как всегда, прав,— поспешно согласился я.— Конечно, я все продам, чтобы спасти единственного внука…

Андрюша, как мне показалось, был удовлетворен моим ответом. Ну, конечно, бедный ребенок перепугался, а я пустился в рассуждения. Речь идет о жизни и смерти моего единственного внука, моего наследника, а я, его единственный дед, развожу дискуссии, как в парламенте.

Но почему я единственный дед, если у Андрюши есть еще один дед. Матвей — вот с кем мне надо посоветоваться.

Я решительно направился в прихожую.

— Ты куда? — с некоторым беспокойством спросил внук.

— К деду Матвею,— ответил я.— Будем вместе выкручиваться.

— Но, дедушка, никакой милиции,— напомнил Андрюша.

— Не волнуйся,— ответил я, надевая плащ и шляпу.— Мы тебя в обиду не дадим.

— Теперь я чувствую, что все будет в порядке,— сказал Андрюша.— Я начну делать уроки. На завтра столько задали, с ума сойти можно.

— Да-да, делай уроки,— пробормотал я.— Кстати, Андрюша, бабушке ни слова, ни полслова…

— Дед, о чем речь? — протянул Андрюша.— Это мужское дело…

— Передай бабушке, что я пошел к деду Матвею, — попросил я.

— Бу сделано, — пообещал Андрюша.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО В ТЕМНЫХ ОЧКАХ

Это я при Андрюше храбрился, хорохорился, а сейчас, едва захлопнулась за мной дверь, почувствовал, что силы оставляют меня. Я прислонился спиной к двери и так постоял, переводя дыхание. А потом оттолкнулся и стал спускаться по лестнице.

Я поехал к Матвею автобусом, но за пару остановок до его дома сошел и отправился пешком. Ходьба меня всегда успокаивала, подымала настроение.

Так оно и произошло. Ходьба меня взбодрила, и я подумал, что не так страшен черт, как его малюют.

Матвей в таких делах разбирается, он знает, что к чему. По этой части он дока. Он разгадает коварные замыслы мафиози, разрубит гордиев узел.

Я так поспешно, в расстроенных чувствах покинул собственный дом, что забыл предупредить Матвея о своем визите. И только когда оказался рядом с его домом вспомнил, что надо было сперва позвонить и договориться о встрече. Ведь застать Матвея дома было почти невозможно. Если он не дежурил сутки в своей конторе, то без устали носился по городу в поисках недостатков. Обнаружив недостаток, Матвей садился и писал жалобу, как он говорил, сигнализировал в вышестоящие инстанции. А поскольку недостатков у нас хоть пруд пруди, работы у моего старого друга хватало.

К моему удивлению, Матвей оказался дома.

— Что это ты заделался домоседом? — не преминул я поддеть его.

Матвей никогда не оставался в долгу. Слово за слово, и начиналась перепалка. Но сегодня Матвей не был расположен к пикировке.

— Дело есть,— напустив на себя загадочный вид, Матвей сел за письменный стол. Нацепив очки, вооружился ручкой со школьным пером и задумался. Потом обмакнул его в чернильницу и принялся старательно выводить буквы, словно писал не самую заурядную жалобу, а, ни больше ни меньше, сочинял «Войну и мир».

— Эй,— окликнул я друга,— отложи перо, я к тебе по делу пришел…

— Я тоже не пустяками занимаюсь,— важно ответил Матвей и похвастался: — Я мемуары пишу…

И, чтобы убедить меня, продемонстрировал первую страницу, на которой было выведено: «Записки партизанского разведчика».

— Не ожидал,— откровенно сказал я.

— Андрюша мне посоветовал,— в голосе Матвея послышались теплые нотки.

Ах вот оно что! Это то самое секретное дело, о котором они дружно хранили тайну. Под рукопись Матвея Андрюша собирался получить аванс.

— Кстати об Андрюше,— я оглянулся по сторонам и перешел на шепот (кто их знает, мафиози, может, они уже успели всюду понаставить подслушивающие устройства).— Ему грозит опасность…

— Какая опасность? — рассмеялся Матвей.— Он мне с полчаса, как звонил, справлялся о здоровье… Голос, как всегда, был бодрый, энергичный…

Признаюсь, я был удивлен, услышав, что Андрюша звонил Матвею. Зачем он это сделал? Андрюша знал, что я направил свои стопы к Матвею. Значит, хотел удостовериться, что Матвей дома, а если бы Матвей пустился в бега или отправился на суточное дежурство, Андрюша, наверное, догнал бы меня и предупредил. Он же видел, в каких расстроенных чувствах я вышел из дому. Нет, все-таки заботливый у меня внук, чуткий, внимательный…

Матвей снова заскрипел пером и вывел меня из состояния умиления.

— Матвей, я совершенно серьезно говорю,— прервал я благородное занятие друга.

И, забыв про мафиози и про их подслушивающие устройства, поведал Матвею о том, что наш единственный внук попал в нехорошую компанию, что у него вымогают деньги. Очень много денег. Чтобы им заплатить, мы должны продать все, остаться в чем мать родила. В противном случае (весьма противном) может произойти самое страшное, язык даже не поворачивается сказать о том, что они могут сотворить с нашим внуком. Андрюша категорически запретил обращаться в милицию — ему ничем не поможешь, только навредишь.

Все это я выпалил с бешеной скоростью, не давая Матвею и рта открыть.

— Наши дети доверили нам Андрюшу,— на грустной ноте заключил я свой рассказ,— а мы его не уберегли…

— Вот до чего дошло! Я всегда говорил, что каленым железом надо выжигать эту заразу! — Матвей вскочил из-за стола и заходил, вернее, запрыгал по комнате. Но убедившись, что комната мала, снова сел и задумался. Только ковырял пальцем в носу.

— Матвей,— прервал я его раздумья,— что нам делать?

— Где доказательства? — встрепенулся Матвей.— Пока я слышу одни слова…

— Ты не веришь Андрюше? — спросил я в лоб.

— Я верю Андрюше,— заупрямился Матвей,— но тем более мне нужны доказательства.

Он встал и принялся одеваться.

— Пойдем,— коротко бросил Матвей.

— В милицию? — с надеждой спросил я.

— К тебе,— ответил Матвей.— Я хочу поговорить с Андреем…

В автобусе я вспомнил о письме, которое уже несколько дней носил в кармане пиджака. Его прислали наши дети, родители Андрюши.

Я протянул письмо Матвею. Пока он его читал, я размышлял. Надо сказать, что наши дети не баловали нас письмами. Это было первое послание за два месяца.

Собственно, это было не одно письмо, а целых три.

В первом, которое написал Сережа, он рассказывал о том, как строит электростанцию, какая жара стоит там у них в Африке.

Второе, короткое, письмо было для Андрюши. Он повертел его в руках, пробежал глазами и оставил на столе.

В третьем Ирина сообщала о том, как они устроились на новом месте. Но самым интересным было несколько слов об Андрюше.

«Я надеюсь,— писала Ирина,— что Андрюша вам скучать не дает (Это точно!). В последнее время мы устали от его фантазий. Он просил нас взять его в Африку, потому что, мол, ему угрожают рэкетиры, вымогатели… Николай Иванович,— обращалась Ирина ко мне,— вы должны, как врач, знать, что в переходном возрасте детей посещают странные фантазии…»

Мне бы хотелось, чтобы Матвей обратил внимание на это место из письма дочери.

— Что ты скажешь про фантазии? — спросил Матвей, закончив чтение.

— Действительно, у детей они нередки в этом возрасте,— ответил я.— Но наш внук практичный парень, стоит обеими ногами на земле…

— Мне тоже так кажется,— произнес Матвей.

…Дверь нам открыла Настя. В спешке я забыл свои ключи на столике в прихожей.

— О, Матвей, сто лет, сто зим,— приветствовала Настя свата.

Но Матвей не расположен был сегодня к излияниям родственных чувств, а потому коротко спросил:

— Где Андрюша?

— Дома,— ответила Настя.— У него приятель. Очень симпатичный молодой человек.

Мы с Матвеем переглянулись. Приятель — что бы это значило?

— Что это у вас вид, как у…— начала Настя.

— Какой? — нетерпеливо спросил Матвей.

— Как у заговорщиков,— закончила Настя.

— Что тебе взбрело в голову? — рассердился я.— У нас самый обычный вид.

Я не знаю, почему мы оба насторожились, услышав, что к Андрюше пришел приятель. Ведь у него бывали одноклассники… Вот именно, одноклассники, а приятель пожаловал в первый раз. И когда он, собственно, успел разжиться приятелем, если не прошло и месяца, как мы переехали в город?

Наконец я понял, что у меня вызвало тревогу,— очень симпатичный молодой человек, как его представила Настя. Значит, он не одноклассник, наверняка старше Андрюши и вполне может быть человеком оттуда.

Я почувствовал, что на правильном пути и мои догадки разделяет Матвей. Во всяком случае, сняв плащ, он покрутил в руке палку, словно взвешивая, годится ли она для серьезного дела, и убедившись, что годится, кивнул мне, будто скомандовал:

— Пошли!

И зашагал первым к полуприкрытой двери, из-за которой доносились тихие, спокойные голоса, свидетельствующие, что беседа ведется в дружеской обстановке.

При нашем появлении Андрюша и его приятель встали. Андрюша бросился обнимать Матвея. Тот сопел от удовольствия, но палку свою отставлял в сторону, словно боялся, что внук ее отберет.

А я тем временем приглядывался к приятелю Андрюши. Я, как его увидел, сразу понял, что это и есть доказательство, которое требовал Матвей. Андрюша точно подслушал наш разговор. Или по телепатическим каналам получил сообщение о том, что Матвей потребовал доказательство, и Андрюша тут же его представил.

Доказательство оказалось и вправду (Настя не ошиблась) симпатичным молодым человеком. Аккуратно причесанный, даже прилизанный, он был старше Андрюши, учился, наверное, в классе девятом или десятом, одет, как и наш внук, в джинсовую куртку и брюки. Что у них, форма такая? Матово-бледное его лицо, как писали романисты прошлого, хранило следы пороков. А можно было сказать проще — человек редко бывает на свежем воздухе, поздно ложится спать, оттого кожа бледная, с нездоровым желтым оттенком… Правда, я не видел его глаз — они были прикрыты дымчатыми очками. Улыбался приятель дружески, располагающе, когда Андрюша представил нас ему:

— Полюбуйся, Гоша, перед тобой, я не преувеличиваю, исторические, легендарные личности… Богатыри, не мы… Старая гвардия, спасители отечества…

Умеет, собака, заливать, ничего не скажешь. Никогда не думал, что лесть так приятна. Причем, лесть откровенная, грубая. У меня защипало в глазах.

Ага, значит, у доказательства имеется имя. И вполне нашенское — Гоша. Выходит, никакой он не мафиози? И улыбается радушно. Нет, определенно он славный человек и ничего страшного нашему внуку не сделает.

Я улыбнулся ему в ответ и повернулся к Матвею. Но старый друг не разделял моего оптимизма. Освободившись из объятий горячо любимого внука, Матвей ткнул палкой в сторону Гоши. Мне показалось, что он с удовольствием проткнул бы насквозь нежеланного гостя, но тот предусмотрительно держался на почтительном расстоянии.

Кстати, какие они предусмотрительные, эти нынешние ребята! Мы в свое время рубили сплеча и, снявши голову, не плакали по волосам. А у них все наперед рассчитано, предусмотрено. Может, научились на наших ошибках?..

Но я отвлекся. Не сумев проткнуть Гошу палкой, Матвей бесцеремонно спросил:

— А это кто такой?

— Это Гоша, мой приятель,— Андрюша, поддерживая под ручки Матвея, бережно усадил его в кресло.— Давайте сядем и мирно все обсудим. Дедушка, ты что стоишь?

Последнее замечание относилось ко мне, и я покорно устроился в кресле. Лишь один Гоша отказался сесть, придумав для этого благовидный предлог.

— Я книги посмотрю.

И, не снимая темных очков, принялся шарить глазами по корешкам книг. Видно, он все-таки побаивался Матвея и решил держаться от него на расстоянии. А тот был доволен, что нагнал страху на мафиози, и спросил у Андрюши:

— Так что у тебя случилось? А то твой дед впал в панику и пытался меня напугать, но не на того напал — я не из пугливых.

— Когда я паниковал? — воздел я руки вверх.— Просто положение очень серьезное и требует к себе серьезного отношения…

Андрюша был готов к тому, что его будет расспрашивать Матвей. И внук коротко и все-таки не очень ясно поведал деду о том же, что и мне. Рассказ Андрюши Матвей выслушал спокойно и снова ткнул палкой в сторону Гоши:

— Этот из их компании?

Андрюша покачал головой. Гоша на всякий случай сделал шаг к балкону, из чего я заключил, что бдительности он не терял. Не терял он из виду и Матвея, а не разглядывал, как я наивно предполагал, мои книжки.

— Я посредник,— быстро ответил он на вопрос Матвея,— по-вашему — связной.

— Значит, выкуп получишь ты и ты же его передашь? — задал следующий вопрос Матвей.

— Да,— ответил Гоша.

— Кому?

Матвей попытался подловить Гошу, но тот оказался стреляным воробьем, которого, как известно, на мякине не проведешь, и потому лишь дипломатично развел руками.

— Итак, через две недели деньги вынь да положь? — не отставал Матвей.

Гоша молча кивнул.

— А если не успеем? — задал я робкий вопрос.— Не соберем деньги…

— Последствия могут быть непредсказуемыми,— загадочно усмехнулся Гоша.

У меня от этой зловещей улыбки мороз по коже пробежал. А слова Гоши вывели из себя и Матвея. Он вскочил, взмахнул палкой и крикнул:

— Очки сними, когда со старшими разговариваешь, сопляк!

И сделал попытку ринуться на доморощенного мафиози. Но Андрюша был начеку и повис на Матвее спереди, я схватил его сзади за руки. В общем, едва утихомирили и усадили в кресло.

К тому же Гоша проявил благоразумие и снял очки. Но лучше бы он этого не делал.

Еще недавно я давал ему лет шестнадцать-семнадцать, но сейчас, без очков, он выглядел на все двадцать пять, а может, и тридцать. Настолько старыми были его глаза, которые, по-видимому, боялись света и щурились. Это были глаза человека, который все в этом мире видел и его уже ничем не удивишь.

Вот тут мне по-настоящему стало страшно. Я понял, что этот Гоша не пощадит нашего внука — настолько беспощадными были его глаза.

А Матвей, как ни странно, был доволен, что узрел глаза Гоши.

— Давно бы так! — с удовлетворением произнес он, усаживаясь поудобнее в кресле, и переспросил: — Значит, через две недели встречаемся здесь, на этом месте?

Гоша бросил быстрый взгляд на Андрюшу и кивнул.

Матвей неожиданно застонал.

— Что, нога? — обеспокоенно спросил я.

— Она, проклятая,— от боли Матвей даже заскрипел зубами, с трудом, но все-таки поднялся.— Я поехал. Мне надо полежать, из дома носа не высовывать. Я правильно говорю, доктор?

— Совершенно верно,— подтвердил я.— И к тому же — ногу необходимо держать в тепле.

— Вот-вот, в тепле, а на улице дождь, холод,— воскликнул Матвей и добавил, заметив, что я поднимаюсь: — Меня не надо провожать, я сам доберусь. До встречи!

Последние слова Матвея прозвучали и как обещание, и как угроза.

Когда я остался наедине с ребятами, то не знал, что делать и о чем говорить. Я старался не глядеть на Гошу — по моим глазам он сразу догадается, что я его терпеть не могу.

Неловкую паузу разрядил Андрюша.

— И мы пойдем,— поднялся он.

— Да, нам пора,— заторопился Гоша.

Он нацепил темные очки и снова превратился в симпатичного молодого человека с несколько бледным лицом. Когда ребята ушли, я этому очень обрадовался. Мне надо было привести мысли в порядок. А это занятие не для посторонних глаз.

Но побыть одному мне не удалось — вошла Настя с подносом, на котором стояли чашки.

— А где все? — обвела она недоуменным взглядом комнату.

— Ушли,— развел я руками.

— А как же чай?

— Будем пить,— успокоил я ее.

И вскоре мы пили чай, и Настя говорила без умолку. Как и все глухие люди, она не требовала, чтобы ее слушали, она была уверена, что ее слышат.

— Я рада, что у Андрюши появился товарищ. В Андрюшином возрасте нельзя без товарища. Правда, он несколько старше, ну да это лучше — будет и советчиком, и защитником, если понадобится. Андрюша такой одинокий, неприкаянный… Анюта — не в счет, она девочка… Хотя, если б не было Анюты, ему было бы совсем плохо…

Под Настины монологи я не только мог спать, но и думать. Вот что мне не давало покоя — отчего в таком пожарном темпе сбежал Матвей? Это было на него непохоже. То есть сбегал он и прежде, и всегда самым неожиданным образом, не обращая внимания на то, как воспримут его исчезновение окружающие. Непохожим было другое — Матвей пожаловался, что ему больно. Бывало, сожмет губы, побледнеет и молчит, ни слова, ни полслова жалобы от него не услышишь. А тут разнюнился, расхныкался при мальчишках, хотя именно перед ними должен был держать фасон.