Наследство 1911

Последнее дитя родилось у Кэролайн в 1911 году, к тому времени обитатели Стортон Мэнора давно уже распростились с надеждой увидеть наследника рода Кэлкоттов. Были и другие беременности, дважды, но тело Кэролайн снова и снова отвергало детей, и они покидали этот свет, даже не начав жить. Маленькая девочка родилась в августе. Стояло долгое жаркое лето, никто не помнил подобного, и Кэролайн изнемогала от зноя. С трудом шевеля ногами, она выходила в сад и недвижно лежала в тени, дремала. Было так жарко, что порой, засыпая, она начинала грезить, будто снова очутилась в округе Вудворд, сидит на веранде и смотрит во двор, дожидаясь, когда вернется Корин. Когда же к ней подходил муж или кто-то из прислуги, Кэролайн глядела на них в замешательстве, не сразу вспоминая, кто это такие и где она находится.

Зелень в саду выгорела и пожухла. Деревенский мальчишка, Томми Вестенфелл, утонул в Росном пруду. Он запутался ногами в водорослях на дне и был обнаружен встревоженным отцом спустя несколько часов, бледный, тихий, с безжизненными глазами. Миссис Придди подвернула ногу, возвращаясь от мясника с целым бараньим окороком, и была вынуждена провести в постели три дня. Эстель и Лиз, рыхлая девица, заменившая Касс, трудились не покладая рук, заменяя экономку, их форменные платья насквозь пропотели. В горячем сухом воздухе стояли запахи пересохшей земли и пота. Каменные плиты на террасе так нагревались, что жгли Кэролайн ступни даже сквозь подошву домашних туфель. Генри Кэлкотт, которому к тому времени не доставляло большого удовольствия находиться рядом с женой, оставался в доме ровно столько, сколько было нужно, чтобы удостовериться, что дитя благополучно появилось на свет, после чего покинул Уилтшир и отправился к друзьям на море, в Борнмут.

Роды были затяжными и трудными, к концу Кэролайн потеряла сознание и стала бредить. Доктор, чтобы справиться с обезвоживанием, впрыскивал жидкость через трубочку, которую вставил ей в горло, а она лишь смотрела на него со своего ложа с недоумением и ужасом. Лиз и Эстель заботились о девочке первые дни и поочередно обкладывали Кэролайн прохладными простынями, чтобы снять жар. Наконец она пришла в себя, оправилась, но, когда ей поднесли младенца, скользнула по нему бесстрастным взглядом, отвернулась и не стала кормить. В деревне спешно отыскали кормилицу. Но Кэролайн, которой хотелось знать наверняка, что девочка выживет и будет с нею месяцы и годы — и не покинет, прежде чем она осмелится к ней привязаться, опоздала. Дитя, казалось, не принадлежало ей, она не сумела его полюбить. Девочка прожила два года и только тогда получила имя. Все это время Лиз, Эстель и кормилица называли малышку Августой, но однажды Кэролайн, равнодушно заглянула в колыбель и объявила, что назовет дочь Мередит, в память ее бабушки.


Мередит была одиноким ребенком. У нее не было братьев и сестер, чтобы играть с ними, а играть с детьми из деревни строго запрещалось, и она только издали смотрела, как те носятся по полям вокруг усадьбы. Хозяйство к тому времени пришло в упадок, а деревня Стортон Мэнор превратилась в печальное, тихое место, почти все его молодые жители ушли на войну и погибли на материке. Генри Кэлкотт по большей части жил в городе, проигрывал и тратил столько, что почти всю прислугу, в том числе Лиз и младшую горничную, пришлось уволить. Сохранившая место миссис Придди выбивалась из сил, ведя хозяйство, помогала ей только Эстель. Миссис Придди была добра к Мередит, подкармливала ее булочками и пирожками и позволила держать кролика в клетке рядом с кухней. Они давали ему морковную ботву и рвали салатные листья. Пять раз в неделю по утрам приходила учительница, обучавшая Мередит письму, музыке, рукоделию и манерам. Мередит ненавидела и занятия, и учительницу и после уроков старалась как можно скорее сбежать от нее в сад.

Но мать Мередит обожала. Кэролайн к тому времени стала совсем не от мира сего — в белом платье, с отрешенным взглядом, она часами сидела у окна или на лужайке, уставясь в пространство… Бог знает, что она там видела. Когда Мередит пыталась обнять мать, та покорно сносила это, но через минуту с мягкой улыбкой высвобождалась из детских объятий и рассеянно отправляла девочку побегать и поиграть. Миссис Придди выговаривала ей и не велела утомлять маму, и Мередит близко к сердцу приняла эти нотации. Она испугалась, что, видимо, каким-то образом виновна в непроходящей апатии матери. Она стала держаться подальше, считая, что в этом случае мама будет меньше уставать и рано или поздно встанет, улыбнется ей и станет больше ее любить. Девочка играла одна, любовалась голубями на крышах, которые распускали хвосты и кланялись друг другу. Она наблюдала, как лягушачьи икринки в декоративном пруду медленно отращивали хвостики и превращались в головастиков. Глядела, как кухонные кошки играют с беспомощной мышкой, а потом приканчивают ее мгновенно, на бегу. А еще она видела Динсдейлов на поляне у леса. Она подсматривала за ними при всяком удобном случае, но была слишком застенчива, чтобы показаться им на глаза.

У Динсдейлов было трое ребятишек: совсем малыш, надежно привязанный к материнской спине, маленькая девочка с соломенными волосами, как у ее матери, — она была на несколько лет старше Мередит, — и мальчик, какой-то необычный, смуглый. Его возраст Мередит не могла определить. Он всюду ходил с отцом, играл с сестренкой, подтрунивал над ней и улыбался. Их мать была миловидной и смешливой, она то и дело тормошила детей, обнимала и хохотала над их шалостями. Отец был серьезнее, что, по мнению Мередит, подобало всем отцам, но и он часто улыбался и одной рукой обнимал мальчика или поднимал девочку высоко в воздух и сажал себе на плечи. Мередит не могла представить, чтобы ее собственный отец проделал с ней что-то подобное — даже от мысли об этом ей становилось не по себе. И Мередит подглядывала за этой семьей, смотрела как завороженная, и, хотя все они были такими радостными и веселыми, домой она возвращалась в мрачном настроении, чуть не плача. Ей было невдомек, что она завидует. Мередит страстно хотелось, чтобы ее собственная мать вот так же смеялась и обнимала ее.

Однажды она допустила ошибку. Мать сидела на лужайке в своем плетеном кресле. На столике рядом стоял нетронутый кувшин лимонада, и жадные мухи безбоязненно кружились вокруг кружевной салфетки, прикрывающей горлышко. Мередит вышла из леса и, увидев мать, поспешно оправила юбку и пригладила волосы. Мать не смотрела в ее сторону, но, когда дочь оказалась прямо перед ней, выдавила тусклую улыбку.

— Ну, дитя, где же ты была сегодня? — спросила мать. Голос у нее был сухим и мягким, казалось, он доносится откуда-то издалека.

Мередит подошла совсем близко и осторожно взяла ее за руку.

— Я была в лесу. Наблюдала, — поделилась она. — Можно мне немного лимонада?

— И что же ты нашла там, в лесу? — спросила ее мать, игнорируя просьбу.

— Я видела Динсдейлов, — начала Мередит и тут же испуганно зажала рот ладошкой. Миссис Придди не раз предостерегала ее, велела никогда не упоминать Динсдейлов при матери, хотя и не объяснила причину.

— Что? — вскинулась мать. — Ты же прекрасно знаешь, что это запрещено! Надеюсь, ты не вступала в разговоры с этими людьми?

— Нет, мамочка, — тихо ответила Мередит. Ее мать снова откинулась на спинку кресла, плотно сжав бескровные губы. Мередит собралась с духом: — Но, мамочка, почему мне нельзя поиграть с ними?

Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди от сознания собственной дерзости.

— Потому что это отбросы! Бродяги, грязные цыгане! Они воры и лжецы, и сюда им вход запрещен! И тебе нельзя к ним приближаться! Никогда! Ты поняла? — Мать наклонилась вперед так резко, что кресло под ней заскрипело, и больно схватила Мередит за запястье. Мередит испуганно закивала.

— Да, мамочка, — прошептала она.

Сюда им вход запрещен. Мередит навсегда запомнила эти слова. Когда она увидела Динсдейлов в следующий раз, ее зависть превратилась в подозрительность. Ей уже не хотелось поиграть с ними, разделить их счастливую, беззаботную жизнь. Вместо этого она желала, чтобы их жизнь не была счастливой и беззаботной. Она наблюдала за ними каждый день, и с каждым днем неприязнь к ним росла, а на сердце становилось все тяжелее, и однажды она решила: это Динсдейлы виноваты, в том, что ей так грустно и скверно. И ей, и ее мамочке. Если она сумеет прогнать их отсюда, думала Мередит, мамочке это будет приятно. Ну, конечно же это наверняка будет ей приятно.

В теплый летний день 1918 года Мередит услышала, как дети Динсдейлов играют у Росного пруда. Она подкралась поближе, прячась под деревьями, потом прислонилась к березовому стволу и наблюдала, как они прыгают в воду. Кажется, это было невероятно веселое занятие, хотя сама Мередит ни разу в жизни не плавала и потому не могла знать наверное. Однако ей очень хотелось попробовать. Кожа чесалась от жары, и при одной мысли о прохладной, чистой воде у нее ослабели ноги. Динсдейлы плескались, хрустальные брызги дугами разлетались во все стороны, и Мередит поняла, что у нее совсем пересохло во рту. Мальчик куда больше загорел, чем его сестра. Кожа у него была орехового цвета, а растрепанные волосы — чернильно-черные. Он поддразнивал девочку, макал ее в воду, но Мередит видела, как он украдкой посматривает на сестренку и окунает ее снова, лишь убедившись, что ей все еще весело.

Мередит высунулась, чтобы лучше видеть, и вдруг застыла на месте. Динсдейлы увидели ее. Первым ее заметил мальчик, который уже выбрался из воды на берег. Вода ручьями стекала с его коротких штанов. Девочка стала крутить головой, пытаясь понять, что заинтересовало брата.

— Здравствуй! — поздоровался мальчик, дружелюбно и совершенно спокойно, тогда как сердце Мередит билось, как птица в клетке. — Кто ты?

Мередит была поражена тем, что он видит ее впервые, ведь она, как ей казалось, знает их очень хорошо. Она стояла молча, не дыша, не зная, убежать или остаться.

— Мередит, — шепнула она после долгого, напряженного молчания.

— А я Мария! — крикнула девочка, шлепая по воде ладошками.

— А я Флаг. Хочешь поплавать с нами? Тут мелко, — сказал мальчик.

Он уперся руками в бока и рассматривал ее, склонив голову набок. Мокрая кожа на его руках и ногах блестела, а в глазах плясали зайчики от бликов на воде. Мередит застеснялась. Она думала о том, как он красив, и не знала, что сказать.

— Что за имя — Флаг? — спросила она немного высокомерно, сама того не желая.

— Мое имя. — Он пожал плечами. — А ты живешь в большом доме, верно?

— Да, — ответила она, все еще запинаясь.

— Ладно, — продолжил Флаг после паузы. — Ну что, хочешь купаться с нами или нет?

Мередит покраснела до слез и низко опустила подбородок, чтобы скрыть это. Ей не разрешалось купаться. И никогда не приходилось, но искушение было столь сильно, что она решилась, все равно никто не догадается.

— Я… не умею плавать, — нехотя призналась она.

— Ну, тогда можно просто барахтаться. Если упадешь, я тебя подхвачу, — развел руками Флаг.

Мередит впервые слышала слово барахтаться, но, кажется, поняла, о чем речь. Сев на берег, нарушительница трясущимися от страха пальцами расшнуровала и сняла ботинки и робко подошла к краю воды. На самом деле она не ослушалась, уговаривала она себя. Никто никогда не запрещал ей барахтаться.

Скользя, Мередит преодолела последние дюймы, спустилась по крутому берегу и задохнулась, когда ноги оказались в воде.

— Какая холодная! — пискнула она, испуганно отпрянув назад.

Мария прыснула.

— Холодно только когда заходишь. А потом становится отлично! — объяснила она.

Мередит снова двинулась впереди и позволила воде добраться до щиколоток. От холода у нее заболели косточки, по телу бежали радостные мурашки. Издав клич, Флаг разбежался и прыгнул на середину пруда, согнув колени и раскинув руки в стороны. От него по воде разбежалась волна, окатив Марию и основательно замочив подол платья Мередит.

— Смотри, что ты наделал! — крикнула она, испугавшись, что миссис Придди или мать заметят и ее тайна откроется.

— Флаг! Не надо, — весело обратилась к брату Мария, когда он, отфыркиваясь, вынырнул.

— Ничего, скоро высохнет, — беспечно сказал Флаг. Его волосы облепили шею и спину, гладкие, словно шкурка выдры.

Раздосадованная, Мередит выбралась из воды, села на берегу и уставилась себе на ноги, побелевшие после купания.

— Флаг, извинись! — скомандовала Мария.

— Извини, что намочил тебе платье, Мередит, — нетерпеливо закатывая глаза, извинился Флаг.

Но Мередит не ответила. Она еще немного посидела, наблюдая за купающимися детьми, но теперь ее присутствие, видимо, мешало им. Вскоре они вышли на берег и стали одеваться.

— Хочешь пойти к нам и выпить чаю? — спросила Мария, с улыбкой менее приветливой, чем раньше.

Флаг стоял вполоборота к ней, готовый тронуться в путь. Вода, стекающая с волос, намочила ему рубашку, и та плотно обтянула его, как вторая кожа. Мередит хотелось смотреть на него, но, едва взглянув в его сторону, она тут же рассерженно отвела глаза.

Мередит отрицательно помотала головой.

— Мне не разрешают, — пробормотала она.

— Тогда идем, Мария. — В голосе Флага слышалось нетерпение.

— Ну, тогда до свидания, — попрощалась Мария и помахала Мередит рукой.

Потребовалось почти два часа, чтобы плотная хлопчатобумажная ткань просохла окончательно, и все это время Мередит держалась в дальних уголках сада, где ее мог заметить только садовник. Он был совсем старым и мало чем интересовался, кроме своих тыкв. Мередит вспоминала, как она барахталась, как Мария пригласила ее на чай и как сверкали на солнце мокрые волосы Флага, — и каждое воспоминание вызывало у нее приятное щекочущее чувство, вступавшее в противоречие с той неприязнью, которую она испытывала прежде. Мередит радостно подпрыгивала и восторженно улыбалась. Она воображала, как они вместе пьют чай, как она заходит в их фургон, который столько раз видела из-за деревьев, знакомится с их белокурой приветливой матерью, которая их понимает и постоянно улыбается. Как поживаете, мистер Динсдейл? Она несколько раз повторила про себя эту фразу, укрывшись в тиши оранжереи. Но это было бы слишком большим неповиновением. То, что она заговорила с Флагом и Марией, тоже было серьезным проступком, здесь она не могла придумать оправдания. Только представив, что сказала бы мама, узнай она об этом, Мередит снова приуныла и, когда ее позвали к чаю, постаралась помалкивать и вести себя так, чтобы не выдать себя.

Долгие дни Мередит жила фантазиями о Динсдейлах, думала о них во сне и наяву. Она так редко знакомилась с другими детьми — только с двоюродными братьями и сестрами, когда тех привозили, да с детьми других гостей, которые приезжали совсем ненадолго, — что у нее не было шанса узнать их поближе. Девочка знала, что ей не следует общаться с этими лудильщиками, что она должна презирать их. Она помнила все, что сказала о них мать, и по-прежнему была готова на все, чтобы угодить ей, чтобы сделать ее счастливой. И все же мысль о том, что у нее появятся друзья, манила Мередит. Прошла неделя. Играя в кружевной тени чугунных ворот, Мередит заметила Флага и Марию, идущих по дороге к деревне. Они не видели Мередит, и на миг она окаменела, разрываясь между желанием окликнуть их и сознанием того, что не должна этого делать, во всяком случае, не у ворот, где их может увидеть любой, кто выглянет в окно. От безысходности она решилась на компромисс и громко запела — первое, что пришло в голову, песню, которую пела Эстель, развешивая выстиранное белье.

— Хочу я встретить короля с лилией в руке! — фальшиво вопила Мередит, прыгая вдоль ограды.

Флаг и Мария повернулись и, увидев ее, направились к воротам.

— Здравствуй, — поздоровалась Мария. — Что это ты делаешь?

— Ничего, — ответила Мередит, слыша, как ее сердце стучит в груди, — а вы что делаете?

— Идем в деревню за хлебом и чаем. Хочешь, идем с нами. Если нам попадется мятая коврига, выйдет на полпенни дешевле и останется на леденцы, — улыбнулась Мария.

— Не обязательно, — возразил Флаг. — Если останется достаточно, надо купить еще масла, ты не забыла?

— Ой, да на масло все равно никогда не хватает! — оборвала брата Мария.

— Вам приходится самим ходить за покупками? — Мередит была озадачена.

— Конечно, глупышка! Кто же за нас пойдет? — расхохоталась Мария.

— А у вас, наверное, есть слуги, которые бегают в лавку и покупают вам чай, да? — немного резко спросил Флаг.

Мередит прикусила губу, кровь прилила к щекам. Она и в деревне-то почти никогда не бывала. Можно пересчитать по пальцам случаи, когда она ходила с миссис Придди или Эстель, но только когда отец был в отъезде, а мать пребывала в апатии и точно не могла узнать об этом.

— Так ты хочешь пойти с нами?

— Мне… не разрешают, — уныло призналась Мередит. Щеки у нее запылали еще сильнее, а Флаг посмотрел на нее, склонив набок голову. В глазах у него загорелся озорной огонек.

— Похоже, тебе много чего не разрешают, — заметил он.

— Не надо! Это не ее вина! — одернула Мария брата.

— Пойдем! Рискни. Или ты просто боишься? — спросил Флаг, поднимая одну бровь.

Мередит с вызовом взглянула на него:

— Вовсе я не боюсь! Просто… — Она поколебалась. Она боялась, это правда. Боялась, что ее отсутствие заметят, боялась вспышки гнева матери. Но вполне можно было улизнуть, а потом вернуться незамеченной. Должно очень уж сильно не повезти, чтобы попасться.

— Трусишка, трусишка и размазня! — насмешливо пропел Флаг.

— Не слушай его, — посоветовала Мария. — Мальчишки такие дураки.

Но Мередит слушала, и ей хотелось произвести впечатление на этого черноглазого мальчика. Ей хотелось подружиться с его сестрой, быть такой же свободной, как они, приходить и уходить, когда захочется, покупать сладости в деревне, самой покупать хлеб и чай. Ворота Стортон Мэнора будто встали на дыбы, вознеслись у нее над головой, выше и мощнее, чем обычно. Дрожа от возбуждения, Мередит ухватилась за щеколду, приоткрыла ворота и сквозь образовавшуюся узкую щель выскользнула на улицу.

Флаг несся впереди, а Мария и Мередит шли рядышком, рвали цветы и засыпали друг дружку вопросами: каково это жить на колесах, а каково это жить в усадьбе, а сколько там слуг, а как их зовут, а почему Мередит не ходит в школу, а как выглядит школа, а чем они там занимаются? В деревне они остановились возле кузницы, посмотреть, как кузнец подковывает крестьянскую лошадь, прибивает горячую железную подкову на копыто размером с суповую тарелку. Вокруг клубился едкий дым, но лошадь даже не моргнула.

— Ей не больно? — спросила Мередит.

— Нет, конечно. Тебе же не больно, когда стригут волосы. Это то же самое. — Флаг пожал плечами.

— Идите, идите отсюда, вы мне свет застите, — проворчал кузнец, старый, седой и с неласковым взглядом.

Дети поспешили к бакалейщику. Им досталась мятая коврига, и, хотя денег у них осталось только на две сахарные мышки, дама за прилавком улыбнулась Мередит и протянула им третью.

— Нечасто приходится видеть вас в деревне, мисс Мередит, — сказала дама, и Мередит замерла. Откуда эта дама знает, как ее зовут? Вдруг она все расскажет миссис Придди? Девочка побледнела, в глазах мигом закипели слезы. — Ну, ну, не пугайтесь так! Я вас никому не выдам, — обнадежила ее дама.

— Спасибо, миссис Картер! — радостно поблагодарила Мария, и они вышли из лавки, чтобы немедля наброситься на сладости.

— Почему тебе запрещают ходить в деревню? Здесь тебе не сделают ничего плохого, — заговорил Флаг, когда они остановились у пруда посмотреть на раскричавшихся уток.

Они уселись на траву, Мередит грызла свою сахарную мышку, стараясь растянуть удовольствие. Ей так редко перепадало сладкое.

— Мама говорит, это неподобающе, — ответила Мередит.

— Что значит «неподобающе»? — уточнила Мария, облизывая пальцы.

Мередит пожала плечами.

— Это значит, она слишком хороша, чтобы знаться с простонародьем. С такими, как мы. — Флага, казалось, это забавляло.

Девочки некоторое время размышляли об этом молча.

— А… что будет, если твоя мама узнает, что ты была тут с нами? — спросила наконец Мария.

— Меня… поругают, — неуверенно предположила Мередит.

На самом деле она даже не представляла, что теперь с нею будет. Ей столько раз строго наказывали даже близко не подходить к Динсдейлам. И вот она без спросу ушла из сада, пошла с ними в деревню, разговаривает с ними, а у бакалейщика ее видела женщина, которой известно ее имя, и все это вместе было просто чудесно. Охваченная тревогой, она проглотила остатки сахарной мышки, утратившей вдруг всю свою сладость.

— Мне пора. — Мередит поднялась на ноги.

Динсдейлы, заметив, как изменилось ее настроение, не стали уговаривать, тоже встали, и они вместе побрели по дороге.

Подойдя к ограде, Мередит проворно проскользнула сквозь щель в воротах и поскорее закрыла их. Она не решалась поднять глаза и взглянуть на дом, чтобы проверить, не смотрит ли кто в окно. Кровь стучала в висках, и, только захлопнув ворота, девочка немного успокоилась. Она ухватилась за перекладину, чтобы не упасть, и отдышалась.

— Странная ты, ничего не скажешь, — удивленно улыбнулся ей Флаг.

— Приходи к нам завтра на чай, — пригласила Мария. — Мамуля разрешила, я ее уже спрашивала.

— Спасибо. Но… я не знаю, — пролепетала Мередит.

Она устала от приключения и не могла сейчас ни о чем думать, только бы убраться от ворот, чтобы никто не заметил, как она с ними разговаривала. Динсдейлы ушли, а Мередит, просунув лицо сквозь ограду, глядела им вслед, наслаждаясь прикосновением холодного металла к коже. Флаг сорвал длинный стебель лапчатки, сунул Марии за шиворот, и светловолосая девочка закрутилась, пытаясь вытащить травинку. Когда они скрылись из вида, Мередит повернулась и увидела мать. Она стояла у окна верхнего вестибюля и наблюдала за ней. Лицо за стеклом было призрачно-бледным, глаза неестественно расширены. Она была похожа на привидение, замершее в вечной муке.

У Мередит остановилось сердце. Она было рванулась, чтобы убежать, скрыться в дальнем уголке сада. Но так будет только еще хуже, поняла она с беспощадной ясностью. Она вдруг ужасно захотела в туалет, и на миг даже испугалась, что описается. На дрожащих ногах она медленно подошла к дому, поднялась по лестнице и двинулась по коридору, где ждала ее мать.

— Как ты посмела? — прошептала Кэролайн.

Мередит смотрела себе под ноги. Ее молчание еще сильнее разъярило мать.

— Как ты посмела? — вскрикнула она так громко, что Мередит подпрыгнула и начала плакать. — Отвечай, куда ты с ними ходила? Чем вы занимались?

В нижнем вестибюле показалась миссис Придди, торопливо поднявшись, встала рядом с девочкой, прикрывая ее.

— Миледи… Что-то случилось? — почтительно обратилась экономка к Кэролайн.

Кэролайн не удостоила ее внимания. Она нагнулась, схватила Мередит за плечи и несколько раз сильно встряхнула.

— Отвечай! Как ты смеешь меня ослушаться, девчонка?! — кричала она, брызгая слюной; исхудавшее лицо было искажено яростью.

Мередит, испуганная донельзя, плакала навзрыд, слезы потоками текли по щекам. Выпрямившись, Кэролайн прерывисто вздохнула, ноздри у нее побелели. Смерив дочь взглядом, она с размаху дала ей пощечину.

— Миледи! Довольно! — ахнула миссис Придди.

Мередит, потрясенная, молчала, впившись глазами в материнскую юбку, не решаясь отвести от нее взгляд. Кэролайн вновь схватила девочку за руку и, дотащив до ее комнаты, втолкнула в дверь так резко, что Мередит еле устояла.

— Будешь сидеть здесь и не выйдешь, пока не выучишь урок, — ледяным тоном пригрозила Кэролайн. Мередит шмыгнула носом и почувствовала, как пульсирует и болит щека там, где мать ударила ее. — Скверная, порочная девчонка! Никакая мать не смогла бы тебя полюбить.

Последнее, что увидела Мередит прежде чем дверь захлопнулась, было ошеломленное лицо миссис Придди.

Неделю Мередит продержали взаперти в ее комнате. Прислуге было приказано не давать ей ничего, кроме хлеба и воды, хотя, стоило Кэролайн отвернуться, Эстель и миссис Придди принесли пленнице бисквиты, булочки и сэндвичи с ветчиной. Они гладили ее по волосам, рассказывали смешные истории и смазывали арникой верхнюю губу, распухшую от удара, но Мередит продолжала молчать, а женщины встревоженно переглядывались поверх ее головы. Никакая мать не смогла бы тебя полюбить. Мередит снова и снова повторяла это про себя и отказывалась верить. Она добьется того, что мамочка ее полюбит, твердо решила девочка. Она докажет ей, что она не скверная и не порочная. Она станет хорошей, послушной и самой благопристойной девочкой и таким образом завоюет сердце матери. А лудильщиков она будет сторониться. Это из-за них мама не может ее любить. Они здесь нежеланны. Обессилев, девочка лежала на кровати и чувствовала, что в ней закипает прежняя неприязнь к Динсдейлам, что гнев окутывает ее удушливой пеленой, отбрасывая черную тень на ее сердце.

Загрузка...