Настоящее имя

Глава 1 Деликатная миссия

И вот снова Шереметьево — 2. На этот раз его провожал один Вадим, без своей темноглазой спутницы. Вадим так же деловит и немногословен, на нем те же джинсы и та же спортивная курточка «найк». Оттопыренным мизинцем он ткнул в сторону вывески «Бистро» на галерее.

— Вот там. Я скоро подойду.

Через двадцать минут Вадим подсел за столик к пьющему кофе Максу, как и в прошлый раз, обставился тарелками с жареной картошкой, ветчиной, салатами и соками. Глисты у него, что ли?

— В самолете все чисто, у вас будет талон в двадцать пятый ряд, место «А», у окна. Рядом два места свободных, рейс полупустой. На месте «Е», у противоположного окна — частный охранник, агентство «Лотос», несудимый. Таможенный проход номер два, пограничный — номер четыре.

— А где Лена? — поинтересовался Макс. — Он вдруг вспомнил обведенный красной каймой сока рот девушки. Сейчас эта картина показалась ему очень сексуальной.

— Она здесь больше не работает, — пробурчал Вадим, запуская зубы в слезящийся ломоть ветчины. — Срезалась. Теперь у неё другая линия.

Макс не стал уточнять. Но глядя на набивающего рот парня, он все же не удержался от вопроса.

— Почему ты всегда ешь? И в прошлый раз, и сейчас! Разве в другое время тебя не кормят?

— Не в этом дело, — добросовестно объяснил Вадим, не переставая жевать. — Просто, когда я провожаю агента, то могу с ним пообедать, на это выделяются деньги по графе «оперативные расходы». А в другое время я должен питаться за свой счет. Глупо тратить свои, если можно сэкономить, правда? Вот и стараюсь налопаться на весь день…

— А если пообедаешь без меня, но вроде со мной?

— Что вы! — нахмурился Вадим. — Нас проверяют. Буфетчица ведь все видит…

— Тяжелая у тебя работа, — посочувствовал Макс.

— Ничего, терпеть можно…

Когда самолет набрал высоту и стюардесса разносила напитки, Макс, изменив своим привычкам, взял чинзано с крекерами. Через проход сидел тот самый несудимый частный охранник из агентства «Лотос». Здоровенный «браток», надевший вместо привычных «адидаса» и голдовой цепуры модный серо-зеленый костюм в мелкую клетку. Но бритая голова и специфическое выражение лица не позволили ему окончательно перевоплотиться. Он пил водку.

Веретнев и Савченко уже два дня в Лондоне, вчера вечером наша резидентура в условленном месте «сняла» их знак о благополучном прибытии. По официальному заданию, в их задачу входит контроль за передвижениями Джонсона, его связями, обстановкой вокруг, подбор наиболее удачного времени и места для начала контакта. Параллельно они должны найти старый тайник и установить местонахождение мистера Арчибальда Кертиса. Причем посольская резидентура не должна заподозрить ни малейшего отклонения от официальной программы. А английская контрразведка вообще не должна узнать о их существовании.

Макс отпил из бокала. Вязкий гул двигателей постепенно наполнял ушные раковины, вдавливая барабанные перепонки, — глоток прохладного вермута здесь приходился очень кстати. В салоне почти не слышно разговоров, многих пассажиров сморил сон. Высота десять тысяч метров, спинка сиденья откинута назад, пассивное движение со скоростью восемьсот километров в час. Впервые за много дней никуда не надо спешить.

Еще глоточек. Еще. Бокал опустел. Жалко нет наполненной плоской фляжки… Без неё сон не приходил. Устраиваясь поудобней, он вертелся в кресле, и посмотрев направо, встретился взглядом с надевшим цивильную шкуру братком. Глаза у того были холодными и пустыми.

Семнадцать ноль-ноль по Гринвичу. Вход во двор сразу за книжным магазином на Каунтер-стрит. Мрачноватого вида арка, выложенная серым камнем. На левой стороне арки должна стоять пунктирная линия мелом. Три черточки — значит, все в порядке, Веретнев ждет в условленном месте через квартал отсюда. Две — встреча переносится на завтра. А если сигнал вообще не стоит, значит в Уормуд-Скраббз прибавится обитателей…

Макс вошел в арку.

Линия была на месте. Три черточки! Макс перевел дух и, пройдя через двор, вышел на параллельную улицу через другую арку. Повернул направо, через пятьдесят метров развернулся и пошел назад. Чисто. Он крутился по подворотням сорок минут, но слежки не обнаружил и направился к месту встречи.

Макс приближался к угловому кафе, когда сзади его окликнул неприятный голос с твердым акцентом:

— Что вы здесь делаете, молодой человек?

Макс обернулся.

Он сто лет не слышал Веретнева, говорящего по-английски. У обитателя пришедшей в упадок орехово-зуевской «полуторки», поменялся не только голос. Перед ним стоял крепкий мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Широкий разворот плеч, руки в карманах модного полупальто, из-под ворота наружу выглядывает мохнатый шотландский шарф. Плотные брюки из мягкого сукна и добротные ботинки из рыжей кожи. Трубка во рту. Сейчас Маша не назвала бы его стариком!

— Ну что смотришь? — Веретнев улыбался во весь рот, сжимая мундштук крепкими желтоватыми зубами. — Никак не признал?

— Здешний климат на вас хорошо действует.

Макс тоже улыбнулся и протянул руку. Слон звонко припечатал свою ладонь к ладони Макса. У него было прекрасное настроение.

— Потому что это климат молодости! Если бы за деньги можно было купить омолаживающий элексир, я бы полюбил деньги!

— Все в порядке? — спросил Карданов.

Веретнев приблизил лицо почти вплотную к лицу Макса и доверительно сказал по-русски:

— Все просто зашибись! Я снова чувствую, как играет кровь! Идем, наш друг уже наверное заждался. Он ведь ко всей этой шпионской тягомотине не привык!

До Макса донесся слабый запах спиртного.

— Давайте на контрольный круг.

Они разделились, обошли квартал с противоположных сторон, встретились лицом к лицу, разминулись и снова разошлись. Этот нехитрый метод позволял проконтролировать всю обстановку вокруг и почти на сто процентов позволял выявить слежку.

— Да ерунда все это, Макс, — сказал Веретнев, когда они снова встретились.

— Игра в конспирацию, контрнаблюдение, крестики-нолики, — это не больше, чем дань прошлому. В мое время на весь Лондон русских было сорок четыре человека: посольство, торгпредство, аэрофлот, морфлот, журналисты, да четыре дамочки, вышедшие за англичан… Несколько раз в год прибывали тургруппы по профсоюзной или партийной линии — абы кого тогда на Запад не пускали… Вот и все! Каждый на учете — и у нас, и у «МИ-5»…

Алексей Иванович оглянулся на длинноногую девушку в обтягивающих джинсах и молодцевато сбил набекрень шляпу. Действительно, сырой лондонский воздух действовал на него благотворно.

— А сейчас… Вот мы с Володькой прогулялись тут вчера и чуть не ошалели: наших здесь, как собак нерезаных! Целый квартал заселили, мы своими глазами видели. Там одни русские живут, причем между собой по-русски разговаривают… В некоторых ювелирных магазинах даже ценники на русском дублируются — для наших богачиков. А сколько по Даунинг-стрит совков шастает?

Веретнев покачал головой, втягивая воздух через потухшую трубку.

— Я тебе вот что скажу: сейчас никакая «наружка» за всеми за ними не угонится.

— Может и так, — сказал Макс. — Только англичане почему-то не особо от этого страдают. Все эти новые русские, которые здесь околачиваются, тратят деньги, платят налоги в английскую казну — они кормят и поят английскую контрразведку. А та в свою очередь закупает новейшие станции слежения, радиоаппаратуру… и вербует обширную агентуру среди тех же новых русских. Так что совсем необязательно приставлять «хвост» к каждому туристу.

Веретнев промолчал. Остановился, попробовал раскурить новенькой зипповской зажигалкой трубку — табак не занимался. Подполковник беззвучно, одними губами, ругнулся по-русски и спрятал трубку в карман.

— На старости лет к новому привыкать трудно, — буркнул Алексей Иванович и Макс не понял, что именно он имеет в виду.

— Нам сюда! — Слон направился к ресторанчику «Скоттиш Рейк», «Шотландский распутник».

— Однако! Вы живете на широкую ногу! — неодобрительно сказал Макс.

— Ерунда! Я угощу вас одним блюдом — пальчики оближете! И очень дешево.

— И выбираете не самые удачные явки…

В дверь «Распутника» завалилась компания подвыпивших бритоголовых парней. Затасканные джинсы, короткие кожаные куртки, тяжелые ботинки.

— Подумаешь! Их всего четверо!

В небольшом зале, стилизованном под древнее шотландское жилище было уютно: горел камин, отбрасывая плящущие блики на грубую каменную кладку стен и толстые потолочные балки, тут и там висели жесткие шкуры, таращили стеклянные глаза кабаньи и медвежьи головы. Грубые деревянные столы, тяжелые, нарочито топорные табуретки.

У камина дородный мужчина в пиджаке и клетчатой юбке заунывно играл на волынке. Галстук у него был в тон юбке, на уровне причинного места висела полукруглая, совершенно дамская сумочка.

Спец в грубом, под горло, черном свитере и джинсах сидел у окна лицом к двери. Перед ним стояла наполовину пустая кружка с пивом. Он, прищурясь, рассматривал устраивающихся в противоположном углу бритоголовых и не сразу заметил друзей. Но и когда заметил, особых эмоций не выразил.

— Здравствуй, Макс, — по-русски сказал он. — Где вы шляетесь столько времени? Садитесь скорее, у меня уже живот сводит!

Немедленно подошел официант — молодой парень тоже в шотландской юбке. Между юбкой и гольфами, проглядывали волосатые ноги.

Не заглядывая в меню, Веретнев бойко сделал заказ, Макс не понял, какое блюдо выбрано, но услышав про бутылку двенадцатилетнего «Chivas regal» не поверил своим ушам. Еще больше удивился официант.

— Бутылку? — повторил он. Сквозь профессиональную обезличенность на остром лице проступило выражение истинного британца, не привыкшего, чтобы виски пили такими дозами.

Веретнев развел руками.

— Это для начала. Под хаггис приходилось выпивать и ведро!

Официант понимающе улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.

— Что такое хаггис? — спросил Макс, когда официант отошел.

— Бараний желудок, сваренный с кашей и требухой, — оживленно пояснил Алексей Иванович. — Я же обещал, что угощу необычным блюдом!

— Откуда ты наизусть знаешь меню? — вмешался Спец.

— Шесть лет я встречался здесь с агентами, — скромно сообщил Веретнев. — А в Англии очень ценят стабильность: за какие-то тридцать лет меню измениться не может!

И тут же перешел к делу.

— Джонсон живет в пригороде, круг общения крайне ограничен, гостей не принимает, во всяком случае за неделю наблюдения… По вторникам и четвергам бывает в Сити, несколько раз посещал Министерство финансов. К наблюдению привлекались посольские ребята, им можно верить процентов на восемьдесят.

Макс хмыкнул.

— Не очень высокая оценка бывших коллег.

Слон пожал плечами.

— Другая формация. Они привыкли, что бумага все терпит. Ни плотного контроля, ни строгого спроса. Мы работали по-другому.

— Вот как? — Карданов по возрасту мог принадлежать только к другому, не умеющему работать поколению разведчиков.

— Конечно, — Веретнев не заметил сарказма. — Этих, нынешних, не заставишь закладывать тайник с оружием…

— Нашли?

— С большим трудом. Ланшафт сильно изменился, думал — весь лес перекопаем. Робингудовский дуб помог — ему лет пятьсот, а на фоне пяти столетий изменения незаметны…

— Робингудовский рос в другом лесу, — поправил Макс.

— Не будь занудой. Главное — откопали. Машинки немецкие, ещё времен войны, ни по одной картотеке не проходят.

Карданов осмотрелся по сторонам. Народу прибавлялось, волынка заиграла веселей, бритоголовые начали петь песни. Немолодая пара села за соседний столик, женщина пристально рассматривала Веретнева.

— Об этом потом, — понизив голос, сказал он. — Кертиса нашли?

Слон кивнул.

— Самое простое. Где жил — там и живет. А вот и наш красавец!

Официант поставил на стол большой круглый поднос, на котором лежало нечто, похожее на зашитый мешочек с рождественскими подарками. От плотных лоснящихся боков шел пар. Официант торжественно взял острый блестящий нож, ритуальным движением взрезал крутой бок и тут же ловко влил в пышущее жаром нутро приготовленный стаканчик виски.

— Только теперь хаггис считается готовым к употреблению, прокомментировал Слон.

Через минуту блюдо было разделено на три части и голодные разведчики принялись за обе щеки уплетать сдобренную солью и перцем смесь каши и мелкорубленой требухи — простую, грубую пищу шотландских пастухов. Еду сопровождало обильное употребление виски, которое действительно очень хорошо шло под жирный и острый хаггис. Даже малопьющий Спец опрокидывал стаканчик за стаканчиком.

— Что с транспортом? — спросил Макс, когда первый голод был утолен.

— Взяли напрокат «фольксваген» с левым рулем. Во Франции у фирмы есть представительства, можно оставить где угодно и позвонить, чтоб забрали. Все идет нормально, но почти все деньги истрачены.

— Что ж…

Макс на мгновенье задумался.

— После ужина поедем за деньгами. Сколько вам потребуется, чтобы добраться до места?

Слон пожал плечами.

— Полтора часа до Дувра, оттуда пара часов паромом на французскую сторону и через всю страну на южное побережье, это около тысячи километров.

— Вдвоем, да по ихним дорогам — делать нечего, — сказал Спец. Двенадцать часов с остановками…

— Останавливаетесь в Ницце и ищете нашего друга, — сказал Макс. Ему приходилось говорить все громче, потому что бритоголовые орали во всю глотку. — Я управлюсь с делами дня за три-четыре, максимум неделю. И прилечу самолетом.

Веретнев и Спец переглянулись.

— А как же твое прикрытие?

— Обойдется. Все равно — если что, вы ничем не поможете. А попадетесь, поддержите версию о разветвленной шпионской сети русских…

— А если ты не явишься через неделю? — спросил Веретнев.

— Действуйте в автономном режиме. Получится — отложите мою долю. И подбросьте кое-что Маше.

Макс глянул на часы.

— Нам пора, — он поднял стаканчик с остатками виски. — Давайте за удачу…

Они чокнулись.

Этого делать не следовало. Привычка чокаться выдает русских с головой. Бритоголовые на миг замолчали, в зале сразу установилась напряженная тишина. Потом четыре глотки грохнули: Дойчланд, Дойчланд юбер аллес…

Не отвлекаясь, они доели остатки хаггиса, Веретнев подозвал официанта и расплатился. Когда они встали, то оказалось, что агрессивная четверка полукругом окружила столик.

— Кто вы такие? — спросил у Веретнева самый старший. Ему было около тридцати лет, он изъяснялся на простонародном наречии лондонского дна. Над левым ухом синела татуировка: каска с рожками и две зигзагообразные молнии — эмблема СС.

Спец отстранил товарища. Глаза у него хищно блестели — последние дни он явно страдал без тренажера виртуальных боев. Реальная схватка его бы вполне устроила.

— Уходим, — сказал Макс, и шагнул к выходу, но крепкая рука удержала его за рукав.

— Не спеши, приятель, — надменно улыбался коренастый малый в клетчатой рубахе и кожаном жилете, на котором зловеще блестел Железный Крест.

— Оставьте нас в покое! — строго сказал Веретнев. У него был хороший язык и решимость главаря несколько поуменьшилась. Но тут открыл рот Спец.

— Пошел отсюда, фашист! — с чудовищным акцентом произнес он и тем самым бросил спичку в ведро с бензином.

— Коммунистические свиньи! — рыкнул старший, в воздухе мелькнул кулак, Веретнев уклонился, а Спец поймал волосатое запястье, рванул и, подсев, бросил нападающего через себя. Тот тяжело грохнулся на дощатый пол, а каблук Спеца воткнулся ему в солнечное сплетение. Татуированный дернулся и, раскинув руки, потерял сознание.

— Тебе конец! — заверещали дружки поверженного. Из-под одежды появились велосипедная цепь, шило и опасная бритва. Окружающие столики мгновенно опустели.

Спец схватил грубо сколоченную табуретку и, взметнув её снизу вверх, ударил острым углом обладателя Железного Креста в промежность. Тот икнул и, сложившись пополам, упал на колени, потом с утробным воем повалился на бок. В районе ушибленного места появилось мокрое, быстро расползающееся пятно. Цепь отлетела в угол и свернулась на полу, словно обезвреженная змея.

Два движения и два неподвижных тела — это впечатляет, ибо нет в мире ничего более убедительного и наглядного, чем пример близкого товарища. Только в плохих фильмах орда негодяев рвется на сокрушающего всех подряд героя с фанатизмом самоубийц. В реальной жизни жестокий отпор чаще всего обращает уцелевших в бегство.

Дрогнуло и отклонилось острием вниз шило, утратила опасный блеск бритва, будто замылилась пеной с остатками щетины во время мирного утреннего бритья. Боевой дух двоих бритоголовых угас, теперь они не только не попытались бы остановить уходящих противников, но и сами с большим удовольствием пустились в бегство.

Но Спец всегда учил «не оставлять никого за спиной» и сейчас наглядно продемонстрировал реализацию этого принципа.

Продолжающая движение по плавно восходящей траектории табуретка достигла наивысшей точки, после чего резко обрушилась вниз на бритую макушку. Что-то хрустнуло — то ли дерево, то ли кость. Шило вонзилось в пол — круглая, захватанная потными пальцами рукоятка мелко дрожала. Рядом лежал его хозяин, поза которого наводила на мысль, что дерево оказалось крепче кости.

Четвертый бритоголовый бросил бритву и кинулся к двери. Но табуретка летела быстрее и гулко ударила его в спину между лопаток, после чего беглец принял такое же положение, как и его сотоварищи.

Спец вытер о штаны взмокревшие ладони и подмигнул Максу.

— Вот что такое подручные предметы!

— Уходим! — повторил Макс. На этот раз их никто не задерживал.

— У нас в Америке мы не даем всякому сброду хулиганить в ресторанах! напустил туману Веретнев, продвигаясь к выходу среди настороженных англичан. Внезапно те начали аплодировать.

— Виват, Америка, виват! — скандировала какая-то женщина. Волынщик заиграл довольно бодрый марш.

— Повышаешь авторитет главного противника? — спросил Макс, когда они оказались на улице.

— Брось! — Веретнев махнул рукой. — Это было раньше. Сейчас, похоже, главные противники хозяйничают у нас дома!

Они быстро дошли до конца квартала, свернули за угол. Макс обернулся.

— Не бойся, по английским законам это правомерная самооборона, — дал справку Алексей Иванович.

— Да, нам самое время пообщаться с властями, — недовольно буркнул Макс. — Где вы оставили машину?

— На стоянке, пятнадцать минут пешком.

— Тогда пошли!

Веретнев сел за руль, Макс опустился рядом, Спеца отправили в гостиницу собирать вещи.

— Куда едем? — спросил Алексей Иванович.

— Брайтли-стрит, восемнадцать, — ответил Макс.

— А-а-а, — понимающе протянул Веретнев и хотел что-то спросить, но покосившись на Макса, промолчал.

Автомобиль легко вписался в плотный транспортный поток. Слон вел машину так уверенно, будто никогда не уезжал из Лондона. И хорошо ориентировался в огромном городе. Вскоре машина остановилась на тихой фешенебельной улочке. Яркий фонарь освещал кованную чугунную решетку и табличку с цифрой «18».

— Приехали, — сообщил Веретнев. Сейчас он был всего-навсего драйвером, поэтому держался совершенно спокойно. А Максом уже владело напряжение, всегда предшествующее ответственной операции.

— Откатитесь в конец квартала и ожидайте в тени, — распорядился он, а сам направился к калитке со звонком. По логике вещей осложнений здесь быть не должно. Человек, получивший триста тысяч фунтов от другого государства вряд ли станет звать полицию, когда ему напомнят о прошлом. Хотя люди нередко действуют вопреки здравому смыслу…

К счастью, Арчибальд Кертис чтил логику. Через тридцать минут, Макс вернулся в машину.

— Поехали, — не выражая эмоций, произнес он.

— Ну как? — не выдержал Веретнев.

— Они почти не держат дома наличных денег! — пожаловался Макс.

— И что?

— Пришлось взять чеком на предъявителя. Пять тысяч фунтов. И восемьсот наличкой — наскреб-таки…

Макс тяжело вздохнул и откинулся на спинку сиденья.

— Что ж, теперь Володька сможет развернуться, — удовлетворенно сказал Слон и дал газ.

Спец уже ждал у дешевой второсортной гостиницы. Они наскоро договорились о связи и распрощались. Когда уносящий товарищей автомобиль затерялся среди других машин, Карданов ощутил острый приступ одиночества.

Теплая вода с силой вырывалась из отверстий гидромассажного устройства на дне ванны, разгоняла кровь, успокаивала, будоражила, словно крошечные пальцы тайских массажисток. Густо заросшие волосами ноги серебрились от налипших к ним пузырьков воздуха.

Видеодвойка в дальнем верхнем углу ванной комнаты выдавала записанные на кассету биржевые и политические новости за последние дни.

Линсей Джонсон, главный эксперт Международного Валютного Фонда, наслаждался покоем в своем поместье под Лондоном, намереваясь взять тайм-аут на всю ближайшую неделю. Предстояло завершить экспертизу по России и это малоприятное дело портило ему настроение. На полке замигал огонек радиотелефона. Джонсон выключил воду и взял трубку.

— Извините, сэр, — это был Ларри, личный секретарь. — Вам звонил мистер Томпсон. Сын Тома Томпсона, друга мистера Бена Колдуэлла. Я порекомендовал ему позвонить позже.

На несколько секунд Линсей застыл с трубкой в руке.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Соедини меня с ним.

Положив трубку, Джонсон вылез из ванны, набросил купальный халат и направился в свой кабинет. «Бен»… Человеческая память избирательна, главный эксперт Джонсон здесь не был исключением. Сначала ты не хочешь об этом думать, потом не хочешь об этом вспоминать, наконец начисто забываешь и живешь дальше… Когда это было? В семидесятом? Годом раньше или годом позже? Черт, какая разница… Джонсон увидел перед собой залитое пьяными слезами лицо своего бывшего патрона и покровителя, его дрожащие руки, сжимающие бокал с виски, отсвет огня из камина в остановившихся расширенных зрачках, бессвязное бормотанье: «Святая дева! Они продали меня, Линсей!.. Подлецы… Русские скоты, азиаты… И зачем я с ними связался… Они использовали меня, а теперь решили утопить, чтобы спастись самим… Мальчик мой, всему конец! Я уже не лорд Колдуэлл… Я — никто! Я — „Бен“!! Просто: „Бен“!! „Бен“!!..»

Лорд действительно дружил с Томпсонами, они оказались русскими шпионами. А после этого появился мистер Уоллес… И друзья мистера Уоллеса обратились к нему в связи с экспертизой по России. А теперь объявилась другая сторона…

Томпсон позвонил через четверть часа.

— Я хотел бы встретиться с вами, мистер Джонсон. Для личной беседы. Я располагаю информацией, которая…

— Кого вы представляете? — перебил его Джонсон.

— Никого, — был ответ. — Сам себя.

— Завтра, — сказал Джонсон. — В одиннадцать часов в моем загородном доме. Вы знаете адрес?

— Да.

Другого ответа Линсей и не ждал.

— Это папа, это мама, а это я, — палец Макса последовательно упирался в людей, запечатленных на фоне Виндзорского замка. — Правда, сейчас меня трудно узнать. Кстати, вот моя метрика…

— Да, да, да…

Джонсон то разглядывал фотографию, то брался за метрику. Он был растерян. Он действительно знал и мужчину, и женщину, даже маленького мальчика вспомнил: Колдуэлл принимал всю семью в своем поместье и Линсей катал мальчика на пони. Мужчину звали Том, женщину — Лиз. Лорд был явно неравнодушен к ней… И безусловно подлинная метрика — Макс Томпсон.

— Спрячьте документ. Я вам верю. Я вспомнил вашу семью. Но…

— Но чем вызван ваш визит? Вряд ли ностальгией по прошлому! К тому же… рассказать обо мне вам могли только в российской разведке… Я ни в чем не виноват, но эта история здорово испортила мне жизнь…

Макс покачал головой.

— Нет. О вас мне рассказал отец полтора месяца назад. Я был у него на свидании. А разведка…

Он тяжело вздохнул.

— Мои родители сидят в английской тюрьме, меня пятилетним, в чемодане вывезли в Союз, я рос в детдоме. Я тоже ни в чем не был виноват. А пострадал гораздо больше вас. Так что разведкой я сыт по горло… Я занимаюсь бизнесом. Не вдаюсь в подробности, но мне очень важно, чтобы Россия получила кредит.

— Неужели вы думаете, что в столь глобальном деле могут сыграть роль интересы отдельного лица? — вяло удивился Джонсон и подошел к окну, рассматривая не успевшую зазеленеть пустошь за стеклом.

— Когда чаши весов колеблются, то почему бы и нет? Тем более, что это «отдельное лицо» перемолото в детском возрасте шестеренками безжалостной машины! Той же самой, от которой пострадали и вы!

Потянув рычаг, Линсей открыл окно. Холодный воздух окутал разгоряченное тело.

Чаши весов действительно колебались. Но друг мистера Уоллеса настоятельно рекомендовал выдать отрицательное заключение. Он аргументировал это интересами большой политики и окончательной расстановкой сил в мире. И Линсей позволил убедить себя. Но тогда перед ним не стоял мальчик из чемодана, который требовал справедливости и наглядно показывал, что ЦРУ нагло пытается манипулировать независимым экспертом, к тому же английским джентльменом!

Впрочем, этот «мальчик» тоже не так прост, как старается показаться, и он тоже пытается им манипулировать.

— Вы профукаете этот кредит, как профукали предыдущий, как профукали сотни миллиардов своих собственных денег, — раздраженно произнес Джонсон. Он чувствовал себя загнанным в угол. Чтобы принять решение со спокойной совестью, он должен отталкиваться от объективных фактов, а не зависеть от чьих-то просьб!

— У вас не экономика, а дыра, через которую деньги Фонда уйдут на Каймановы острова, а оттуда — в карманы ваших наркобаронов и промышленных олигархов!

— Этому можно помешать, — сказал Макс, раскрывая «дипломат» и доставая оттуда пластиковую папку с документами.

— Что это?

— Это та самая дыра. Огромная зияющая прореха в экономике многострадальной России… «Консорциум». Через свои банки он получал предыдущие кредиты и распоряжался ими именно так, как вы сказали. Здесь номера их счетов в оффшорных зонах, тайные «проводки», даже сделки с иракским режимом…

— Вот как! — раздражение Джонсона улетучилось так же внезапно, как возникло.

Он пролистал бумаги раз, потом ещё раз, уткнулся взглядом в какую-то страницу и заинтересованно хмыкнул.

— Неужели это подлинные документы? Но как их удалось достать? Это же ключ от домашнего шкафа со скелетом внутри!

— Подлинность проверяется очень просто. Финансисту вашего ранга достаточно сделать лишь пару звонков, чтобы узнать, как обстоит дело. И ещё пару звонков — чтобы счета «Консорциума» были заморожены раз и навсегда, а зияющая дыра перестала существовать!

Наступила пауза. Все слова сказаны, настало время думать и решать. Макс понимал, что решение будет принято именно сейчас. Через полминуты, через секунду. Он невольно следил за руками Джонсона: если он вернет папку, это будет равнозначно отказу. Но эксперт не торопился её возвращать; он снова пробежал глазами по страницам, затем взглянул на часы.

— Как вы можете доказать, что не являетесь частным лицом, отстаивающим только свои интересы? — неожиданно спросил эксперт.

Что ж, разумная предосторожность. Только к ней обычно прибегают не финансисты. И способы подверждения полномочий разработаны тоже не финансистами.

— У вас, кажется, есть спутниковая антенна? Назовите любую фразу и завтра её произнесет диктор во время вечерних новостей на первом российском канале.

— «Москва играет не по правилам», — криво усмехнулся Джонсон.

— Что ж, — пожал плечами Макс. — Нормально.

— Ничего нормального тут нет, — вздохнул финансист и закрыл окно. По двору шел охранник в клетчатой фланелевой рубахе и жилете со множеством карманов. На поводке он держал бодро рвущегося вперед стаффорда.

— Итак, завтра в восемнадцать по московскому времени, — подвел итог Макс. — Выпуск длится пятнадцать — двадцать минут.

— Хорошо, — Джонсон бросил прозрачную папку на стол и церемонно наклонил голову. Руку на прощанье он не протянул.

В зале всего два посетителя — арабы или афганцы, оба застыли рядом с Максом, почти не шевелятся. Перед ними стенд с японскими телевизорами.

На экране слева — циферблат с дергающейся минутной стрелкой. На экране справа — две блондинки остервенело сдирают с себя одежду под бравурную музыку. Посередине чопорный английский диктор излагает местные новости. Арабы смотрят на блондинок. Макс смотрит на циферблат.

Этот небольшой магазин, затерянный в переулках торговой части Лондона, оказался единственным местом, где — кроме российского посольства, пожалуй, — имелась спутниковая антенна, принимающая телепередачи из России.

Адрес подсказал Худой. Вчера в Бинго-Бонго человек с тремя подбородками, как обычно, выпил дюжину пива под бифштекс с кровью и рассказ о встрече с Джонсоном, внимательно выслушал про условную фразу, кивнул.

— Сегодня и передадим заявку. Раньше с такими вещами проблем не было. Думаю — и сейчас не будет. А этот тип, оказывается, ушлая рыбина…

— Время есть, хочу проведать отца, — поделился Макс. — И с матерью повидаться…

Худой поперхнулся пивом.

— Не вздумай! — строго сказал он, прокашлявшись и вытирая слезящиеся глаза. — Всю операцию сорвешь на фиг! Зачем гусей дразнить?!

Макс не понял, в чем состоит риск, но спорить не стал.

— За нами следят, — сообщил он, чем окончательно испортил резиденту аппетит. — Слон заметил подозрительную машину, да и я трижды засек какого-то парня: у гостиницы, на парковке, в кафе…

— Сюда шел, хорошо проверялся? — озабоченно спросил толстяк.

— Чисто, сто процентов! — успокоил Макс.

— Может показалось? У страха глаза велики… В любом случае, получишь подтверждение — сразу в самолет! А их уже сегодня можешь отправить…

Минутная стрелка достигла, наконец, цифры двенадцать, проиграла знакомая мелодия, на экране появилось знакомое лицо Алены Копировой. Сейчас и музыка и лицо казались Максу родными.

— Вчера в хирургической клинике скончался двадцатисемилетний Ричард Смит, раненный три дня назад в ресторане «Шотландский распутник», — сообщил лондонский диктор и внимание Макса переключилось на него. — Смит дважды привлекался к суду за насильственные посягательства, но в этот раз ему не повезло — он нарвался на американских «зеленых беретов» и был убит табуреткой…

На экране появилась фотография сраженного Спецом парня.

— Переговоры о захоронении атомных отходов, отработанных на германских АЭС, ведут российский Минатом и концерн «Сименс», — тем временем говорила Копирова, стреляя глазами в камеру. — Подозрение у наблюдателей вызывает бросовая цена, которую предложила за свои услуги российская сторона: всего 1000 долларов за килограмм…

— Смотри, почему у неё соски лиловые? — шепотом спросил один араб второго. Блондинки на соседнем экране успели избавиться от тугих лифчиков и, сосредоточенно вращая бедрами, оттягивали узкие трусики.

— Не знаю. Может, специально подкрашивают, — сглотнув, тихо ответил второй посетитель. Потом оба замолчали. На родине за подобное бесстыдство их запороли бы палками до полусмерти. А тут можно любоваться совершенно безнаказанно. Так чего зря болтать?

— …Хотя покойный и не являлся образцом добропорядочного гражданина, хотелось бы напомнить господам из-за океана, что в гостях принято вести себя более сдержанно, обращаясь в подобных случаях за помощью в полицию. Кстати, полиция приступила к розыску лихих американцев…

— …Новости из-за рубежа. Вашингтон. Здесь продолжается заседание Совета учредителей Международного валютного Фонда. Пока неясно, как оно скажется на судьбе 8-миллиардного кредита для России, переговоры о котором возобновятся через неделю…

Макс внимательно слушал, но кодовая фраза так и не была произнесена. Копирова перешла к новостям культуры. Макс посмотрел на часы: двадцать пять минут шестого. Что они там себе думают? Нервы напряглись, как гитарные струны, похолодело под ложечкой.

Рядом раздавалось тяжелое сопение. На соседнем экране камера следила за пальцем с красным наманикюренным ногтем, который путешествовал по укромным закоулкам женского тела, оставляя за собой блестящий влажный след. Арабы намертво прилепились к экрану, активно шурудя в собственных карманах. Хозяин магазинчика, тоже, судя по всему, выходец с Востока, одобрительно скалил за прилавком свои белые зубы.

— … После небольшой рекламной паузы Николай Костенко познакомит вас с новостями спорта, — Алена Копирова улыбнулась на прощанье и исчезла.

Гитарные струны тонко задрожали, душу наполняла тревожная мелодия. Что случилось?! Худой не смог вовремя предупредить Центр? Не подчинилось ставшее независимым телевидение? Или из стопки «шпаргалок» на дикторском столе выпала какая-то бумажка?..

Черт бы вас всех побрал! Если Джонсон не получит подтверждения, вчерашний удачно начатый контакт, можно считать, пошел насмарку. Второго уже не будет — Джонсон наверняка заподозрит, что Макс работает на Ми-5 или ЦРУ. Все летело в преисподнюю!

Арабы рядом с Максом покачивались в сладострастном трансе. Блондинки входили в раж — под рев гитар они обмазывали друг дружку какой-то прозрачной желеобразной массой, и тут же слизывали её длинными, острыми и даже на вид горячими языками.

— Здорово, правда? — спросил хозяин, повернув к Максу смуглое лицо. Он был уверен, что Макс тоже пришел сюда поглазеть на этих третьесортных шлюх.

— Здорово, — буркнул Карданов, едва не засветив ему в заросшую волосами переносицу. Он стоял, как парализованный и не знал, что делать. Ответственнейшая операция проваливалась, и не по его вине!

— …шестикратная олимпийская чемпионка по лыжам москвичка Любовь Нефедова, несмотря на трехлетнюю дисквалификацию за применение допинговых средств, снова приступила к тренировкам в составе национальной сборной. Медицинский комитет Международной федерации считает, что Москва играет не по правилам и несанкционированные тренировки Егоровой наносят удар всему спорту…

Гитарные струны расслабились. Макс перевел дух и направился к выходу из магазинчика. Чуть в стороне обнаружил ещё одного посетителя — молодой парень с испитым лицом, типичный работяга — докер в кожаной курточке, он тоже прикипел взглядом к экрану, где резвились блондинки. А на экране тем временем появился черный, как головешка, рослый негр, — блондинки бросились сдирать с него трусы. Арабы застонали. Для них самое интересное только начиналось…

Вверх по улице до автобусной остановки, здесь — контрольная проверка, можно встать среди остальных пассажиров и оглянуться. Из магазина вслед за Максом никто не вышел. Возможно, арабы и работяга в самом деле были лишь случайными посетителями. Возможно.

Макс дождался прибытия двухэтажного «даблдеккера», но когда все пассажиры вошли в салон, он отошел от подножки и остался один на тротуаре. Автобус уехал. Это был ещё один нехитрый страховочный финт. Но не очень эффективный. При наличии радиосвязи сотрудникам «наружки» или частным агентам Джонсона вовсе необязательно ходить по пятам за объектом, они могут находиться в разных местах — кто-то в магазине, кто-то в толпе на той же остановке, — и «передавать» его с рук на руки. Макс поднялся вверх по улице, зашел в паб, заказал рюмку бренди и устроился за столиком у окна, за шторкой.

Некоторое время он смотрел в окно, а когда уже собрался уходить, вдруг увидел того самого работягу-докера из магазина. Круглая бледная рожа, приплюснутый нос, оттопыренные уши. Явно в детстве получал мало витаминов. Он поднимался вверх по другой стороне улицы, сосредоточенно глядя куда-то вдаль. Оглянулся.

Макс спрятался за занавеску. Случайность? Или…

Он подождал у стойки, затем вышел на улицу. Докера не было видно. Макс сел в такси, доехал до какого-то супермаркета с огромным резиновым слоном на крыше, пересел в другую машину, вышел на Ливинстон-стрит, прошел два квартала.

Нет, все чисто, кажется. Макс остановился у первого таксофона. Набрал номер Джонсона.

— Одну секунду, — сказал секретарь, — сейчас мистер Джонсон поднимет трубку.

После короткого гудка послышался голос главного эксперта МВФ:

— Здравствуйте, мистер Томпсон. Я смотрел телевизор. Все в порядке.

Наступила тишина и Макс решил, что разговор окончен.

— Не думал, что обычный бизнесмен способен организовать такую солидную передачу! — в голосе Джонсона отчетливо слышался сарказм.

Тем не менее, попрощались они достаточно дружелюбно.

Повесив трубку, Макс взял такси и доехал до кинотеатра «Одеон», а оттуда пешком направился в центральный офис почтовой службы. За окошком с надписью «Poste restante» (до востребования), сидела худая, как смерть, девица с тонкими выщипанными бровями.

— На имя Джошуа Перри что-нибудь есть? — спросил Макс.

Девица ткнула пальчиком в клавишу компьютера, скосила глаза на экран и сказала:

— Одну минуту.

Вскоре Макс держал в руке телеграмму из Ниццы: «Погода хорошая. Пьер ещё не вернулся. Телеграфируй пл. Шуайе, 17. Алекс.»

На город давно спустился вечер, Лондон переливался яркими неоновыми огнями. Макс посмотрел на часы. Пять минут десятого. Сев в машину, он покружил по городу и поехал в аэропорт. Оставив прокатный «остин» на стоянке, отдал ключ дежурному, взял билет в первый класс, из таксофона позвонил по дежурному телефону резидентуры.

— Вас слушают, говорите, — сказал обезличенный голос на том конце провода.

— Это Макс. Информация для Худого: нас преследуют неизвестные, прошу помощи.

— Но сейчас ночь, никого нет, — теперь голос был взволнованным и испуганным. Посольские ребята очень боятся таких осложнений.

— И потом… Чем мы можем помочь?

— Прошу помощи! — нажимал Макс. — Иначе нам придется скрываться и действовать на свой страх и риск!

— Позвоните утром… — растерянно промямлил неизвестный собеседник. А может лучше действительно так…

Макс положил трубку.

Через несколько часов он взошел на борт «А — 310» следующего в Ниццу. И сразу после взлета заснул мертвым сном. Слишком много нервных перегрузок свалилось в этот раз на его плечи.

Первый звонок ещё никого особенно не насторожил. Перевод трехсот тысяч долларов из Москвы в Цюрих по накатанной дороге через Олбибанк на Каймановых островах не прошел в обычные четыре дня. Срок заканчивался в пятницу, а перед уик-эндом всякое бывает: спешка, накладки, небрежность клерков…

Но в мире больших денег царит и большая ответственность, поэтому Клим Гринков — руководитель международными финансовыми операциями «Консорциума», испытывал легкое беспокойство и в выходные несколько раз звонил дежурному бухгалтеру: нет ли новостей.

Новости появились в воскресенье вечером: полтора миллиона «зависли» на Кипре, а «Дойчбанк» отказался проводить операции по платежным поручениям «Консорциума».

Напившись элениума и нитроглицерина, Гриньков все же решил руководству ничего не сообщать, надеясь, что в понедельник ситуация прояснится и недоразумения будут устранены. Хорошо бы посоветоваться с опытными людьми, но Илья Сергеевич Атаманов, возглавлявший международные операции пять лет подряд, внезапно умер от инсульта и уже был похоронен на престижном столичном кладбище.

Утром в понедельник позвонил личный референт самого Горемыкина и ледяным голосом сообщил, что в двенадцать Петр Георгиевич собирает совещание руководства по поводу блокировки счетов «Консорциума» крупнейшими европейскими банками. Через полчаса у Гринькова развился обширный инфаркт и вместо совещания у Горемыкина он оказался в реанимационной палате кардиологического центра.

Но совещание в двенадцать часов все равно состоялось.

Несмотря на громкое «погоняло»9, и авторитет, Директор не был хозяином сам себе. В криминальном бизнесе каждый от кого-то зависит. И над ним стояли влиятельные люди, которые давали советы, требовали отчета, прикрывали в случае необходимости. Без них Директор не являлся бы винтиком могучей и непобедимой Системы, а был бы обычным уркой — главарем небольшой уличной шайки, лежал бы себе на верхних тюремных нарах, поближе к параше, а может, просто спился бы давно или искололся.

Директор это хорошо понимал.

В один из весенних дней, а вернее — вечеров, когда по закатному московскому небу ползли вытянутые, как отжатое белье, облака, а небо напоминало сине-оранжевую тельняшку, Директору позвонил Смольский и предложил встретиться напротив универсама «Юго-Западный».

Директор погрузился в свой синий «пассат» и прибыл на место ровно через пятнадцать минут. Тут же рядом с машиной появился грузный мужчина с непокрытой лысеющей головой и пухлыми щеками, посмотрел в одну, в другую сторону, наклонился к открытому окошку.

— Что там у вас за дела? Разборки, мочиловки… Где порядок?

Смольский был промежуточным звеном между Директором и верхними эшелонами Системы и обычно выражал их мнение. Отсутствие порядка во вверенной Организации это серьезный упрек и с другой стороны салона вполне мог появиться ствол с глушилкой — для оргвыводов.

— Ничего у нас нет, все под контролем, — поспешно ответил Директор и машинально глянул на дверь пассажира: закрыта ли на защелку. Как будто это имело значение…

— Лобан по-пьяни в драку воткнулся, его и уделали. А с Мазом… Он этому сморчку, чмошнику задроченному три тонны не отдал, а тот ждать не стал… По понятиям, вроде, все правильно. Хотя тот сам беспредельщик: собрал отморозков и окучивает ларечников возле метро, а бабки не сдает. Вот с ним проблема. Низовые пацаны к нему потянулись… Он уже на меня болт кладет с прибором!

— Это который чистодел? Без всяких следов?

— Ну, — с обидой кивнул Директор. — Маз его нашел, я его поднял, а он, гнида, безо всякой благодарности…

Смольский добродушно улыбнулся.

— Почему же? Маза ведь отблагодарил? Может и тебя отблагодарит!

Директор дернулся.

— Я его скорей в канализацию спущу!

Но особой уверенности в голосе не было. Скорей наоборот: угроза скрывала беспокойство, а может и страх.

— Должен быть порядок! — Смольский поднял палец. — Ты для того и поставлен! Раз он ценный специалист — прояви гибкость, отдай ему эти ларьки!

— А потом машину, бабу, кабинет…

— Хватит сопли пускать! — перебил Смольский и снова осмотрелся по сторонам. — Сейчас он нам нужен. Есть серьезное дело. Очень серьезное. Справится — мы его к себе заберем. Не справится — ему конец. А тебе хоть так, хоть этак — успокоение. Где он сейчас?

— Хер его знает… Небось в «Миранде» тусуется со своими задротами.

— Поехали, познакомишь.

Смольский обошел машину и сел на переднее сиденье. Директор понял, что разговор о порядке был всего-навсего затравкой. Он включил движок и медленно набрал скорость. Следом тронулся шестисотый «мерсак» Смольского и зловеще-черный «Рэйндж — Ровер» с охраной.

Раньше Директор заходил в «Миранду» как к себе домой: бросив недопитое пиво, стремглав пырскала из-под ног на улицу всякая мелочь пузатая, мелочь покрупнее почтительнейше кланялась и изображала готовность к услугам, бармен выбегал из-за стойки с угодливой улыбкой на напряженном лице…

Сейчас на ступенях стояли два голодных отморозка с волчьими харями, они нагло осмотрели хозяина с ног до головы, как бы решая — стоит ли его пускать в приличное место. Но на свое счастье пасти не раскрыли — иначе, чтобы окончательно не упасть в глазах Смольского, пришлось бы валить обоих.

Внутри как всегда накурено, отчетливо пахнет анашой, за стойкой пламенеют несколько знакомых рож. При виде Директора, рожи удивленно вытянулись, кто-то произнес с пьяной развязностью:

— А-а! Зр-рась…

И все. Даже халдей не вылез из-за стойки.

Савик сидел посередине зала за хозяйским столиком с двумя центровыми блядями, которые ещё совсем недавно были ему не по карману. Красивые брюнетки пили мартини, а он щупал их за ляжки и хлебал то ли ром, то ли какую-то настойку. Вокруг стояли три отморозка, увидев вошедшего они насторожились и угрожающе выпятили челюсти.

— Заходи, Витя! — сказал Савик и отхлебнул своего пойла. — Стул моему другу!

Директора передернуло.

— Там тебя человек ждет в машине, — сухо сказал он.

— Кто? — спросил Савик.

— Смольский. Слышал?

— Слыхал.

Савик спокойно подлил себе из бутылки. Неторопливо выцедил рюмку до дна. Он специально действовал на нервы. На них устремлены десятки глаз, все видят, что Директор пришел о чем-то просить Савика и теперь ждет, как холуй, пока тот соизволит встать.

Директор кипел. Он готов был убить его на месте, разорвать, растворить в серной кислоте — но смутно догадывался, что Савик, коли на то пошло, сумеет убить его первый.

— Идем, — сказал наконец Савик и поднялся из-за стола. Троица охранников двинулась следом. Последний не скрываясь, сунул под замызганный плащ «АКМ» с отпиленным прикладом.

Смольский стоял у своего «мерса». Он пожал руку Савику и помахал ладошкой Директору, как бы отпуская на все четыре стороны. Тот тупо стоял, не понимая, что надо сделать, чтобы окончательно не потерять лицо.

Смольский и Савик сели в машину. Водитель — элегантный молодой человек с хищными глазами закрыл за Савиком дверцу и встал напротив трех отморозков, сложив руки на груди. Директор отошел в сторону, закурил. Так ничего и не придумав, он плюнул, сел за руль своего «пассата» и резко набрал скорость.

— Как ты это делаешь? — спросил Смольский. — Гипноз, внушение, заклинания — это все туфта! Как? Яд? Микробы? Облучение?

Савик удобно развалился на пружинистом сиденьи.

— Какая разница? Я гарантирую стопроцентный результат. Несчастный случай. Никто ни до чего не докопается.

Он держался очень уверенно. Смольский это чувствовал, но думал, что эта уверенность опирается на трех отморозков, взявших машину в полукруг. На самом деле Савик понял, что любой человек смертен. И он, Савик, может отправить любого на тот свет. Любого.

— Ладно. Вот фотографии. Знаешь его?

Олигарха Локтионова каждый день показывали в теленовостях, портреты печатались в газетах.

Но на маловыразительном лице ничего не отразилось.

— Не встречались.

Какой идиот! Но это даже и лучше…

— Он круглосуточно под охраной. На десять метров не подойдешь. По четвергам плавает в бассейне. Оздоровительный комплекс «Семь звезд», всегда в главном зале. Там тоже охрана, всех обыскивают. Но это единственная постоянная точка, где он бывает.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч зеленых.

— И условие, — сказал Савик.

— Какое ещё условие?

— Вы убираете Директора и я становлюсь на его место.

Смольский кивнул.

— Ты сам его и уберешь.

Глава 2 Погоня за бриллиантами

Домик старинной фахтверковой конструкции на плас Шуайе, 17. Хозяйка недавно сдала здесь верхний этаж с телефоном двум англичанам. Обоим за пятьдесят, оба крепко сбитые, тяжелые, по-французски ни бум-бум. Похожи на отставных военных. В первый же день к ним приезжал парень из компьютерной фирмы, привез несколько коробок с голубыми полосатыми буквами NTT.

Англичане выходили из дома редко и всегда поодиночке. Иногда у хозяйки мелькали сомнения: может это парочка чокнутых педиков? Хотя по большому счету ей было плевать. Сезон на Лазурном берегу ещё не начался и она была довольна, что заполучила хоть каких-то постояльцев. Тем более, что беспокойства они не доставляли, не шумели, покой не нарушали.

Вторые сутки, не умолкая, в комнате гудел компьютер. Работали посменно: четыре часа Спец, четыре — Веретнев.

На экране мелькают лица. Беспрерывный поток. Мужчины, женщины, дети, русые, блондины, брюнеты, седые, лысые, фиолетовые, обрюзгшие, молодые, полные, худощавые, веселые, хмурые, приятные, красивые, страшные, негры, славяне, американцы, латиносы. Это электронная картотека управления по делам иммигрантов. Спец «взломал» её за два часа. Это было самой легкой частью операции. Прелюдией.

Спец успевает просмотреть за свою смену тысячу карточек, Веретнев всего семьсот. Напряженное внимание и яркие краски цветного монитора за четыре часа превращают глаза в застывшую яичницу. Во время дневной пересменки освободившийся идет на набережную, чтобы отдохнуть, попить белого винца в кафе, раскинувшемся на живописной террасе, а заодно узнать что-нибудь о яхте под названием «Александра».

Макс Карданов был стопроцентно прав, утверждая когда-то, что женское имя Александра не является для французов типичным. Но это им нисколько не помогло. Все яхты регистрируются под номерами, а не под «именами собственными». Номер — вот что важнее всего. Вынь да положь. А номер они смогут узнать не раньше, чем опознают Евсеева, Кудлова или Злотина в электронной картотеке. Замкнутый круг получается.

Все было бы куда хуже, если бы Спец не сумел отыскать в системе программу контекстного поиска. Он задал приблизительную дату прибытия в страну (1991-й год), и регион проживания — городки побережья — от Монако до Марселя. Это сузило объем поиска до двенадцати тысяч человек.

Но работы все равно хватало. И Веретнев, и Спец больше привыкли к оперативной деятельности, где требуется не только мозговая, но и активная мышечная деятельность. Непрерывный компьютерный «парад» иммигрантов угнетал психику.

Может, Евсеев въехал во Францию не в 91-м, а гораздо позже? Он мог «погостить» сначала в Германии или Дании, или в той же Норвегии, а потом уже перебраться сюда. Мог? Мог.

Может, он, сукин сын, живет вовсе не на побережье, а в Париже, Лионе или Страсбурге? А здесь он устроил себе дачу, поместье? Возможно.

А может, у него вообще нет никакой яхты? Мог же он гостить на яхте у какого-нибудь знакомого? Черт возьми, мог.

Или… Или они ошибались с самого начала? Евсеев мертв, и денег у него никаких не было, а Кудлов только померещился спьяну приятелю Женьке?..

Вот такие дурные мысли лезли в голову.

К счастью, однажды в два часа ночи Спец растолкал Веретнева и раздирая слезящиеся глаза, сказал:

— Есть. Рыбка поймана.

— Что? — не понял Веретнев.

Спец показал на экран. Веретнев узнал рожу Петра Злотина, капитана из Девятого управления КГБ, личного охранника Евсеева. Под рожей надпись: Шульц Херринг, род. 5. 11. 49 г. в Дрездене. Проживает: 33, рю Вент-Сис, Антиб.

— Теперь он, значит, Шульц, — довольно крякнул Веретнев. — Да ещё и Херринг… Почти Геринг, сука. А где же его партийная совесть?

— Антиб — это под Ниццей, совсем рядом, — сказал Спец, усаживаясь снова за компьютер. — Если Евсеев с Кудловым тоже в Антибе, мы их вычислим за полчаса.

Спец ввел «маячок» для контекстного поиска: АНТИБ. В местной жандармерии состояли на учете немногим более двухсот иммигрантов.

Веретневу расхотелось спать. Он подвинул второй стул, сел и стал смотреть на мелькающие в серой рамке монитора лица.

— Стоп! — сказал он. — Вот этот, смотри…

Это был Кудлов. Майор КГБ Анатолий Кудлов, который ныне зовется Хельмут Рольц, уроженец Гамбурга. Адрес в Антибе — тот же, что и у Злотина.

Спустя полчаса Спец «поймал» самого Евсеева. Некогда округлое приятное лицо заведующего международным сектором ЦК КПСС на компьютерной карточке иммиграционного управления было напряженным, в глазах — лед, губы плотно сжаты. Эрих Таубе. Место рождения — Кельн. Адрес проживания во Франции С88, Антиб.

— Что ещё за Си-восемь-восемь? — спросил Веретнев.

Спец закусил губу.

— Не знаю, Леша. — Он поднял глаза на Веретнева. — Главное, что мы нашли. Елки-палки!.. Ты понял?

— Дай пять, — сказал Веретнев. Он все понял.

Подполковник ненадолго удалился, а когда вернулся, в наплечной сумке у него лежали две бутылки «смирнофф» и пакет с бутербродами — все, что он смог найти в Ницце в четыре часа утра.

…В десять часов у дома № 17 на плас Шуайе остановилось такси, из него вышел молодой человек приятной наружности.

— Простите, — обратился он к хозяйке по-английски, — здесь должны проживать два моих друга. Они у себя?

Хозяйка, которая была немного знакома с языком Шекспира, показала ему на лестницу, ведущую к верхней комнате. Молодой человек поднялся и долго стучал в дверь.

— Они там, — сказала хозяйка в ответ на его вопросительный взгляд. Постучите еще.

Наконец дверь открылась и показалась мощная фигура Спеца. Майор в отставке был заспан, небрит, вокруг него витало густое облако перегара.

— А, Макс, — пробормотал он флегматично. — Заходи.

Примерно через час хозяйка узнала, что её английские постояльцы срочно покидают Канн. Они спустились вниз с вещами и спросили, мешая английские и французские слова, не согласится ли она принять в счет оплаты за жилье компьютер, который они оставили в комнате?.. Беспрецедентная наглость! Но когда жильцы расплатились, а компьютер все равно оставили, она резко изменила свое мнение о них.

Оказалось, что аббревиатура «С 88» означает всего-навсего канцелярский оборот «строение № 88», которым в муниципалитете обозначают роскошные виллы на мысе Антиб, каждая из которых имеет в обычной жизни соответствующее красивое название.

Об этом Макс, Веретнев и Спец узнали в одной из десятков кафешек, расположенных между крытым рынком и портом Вобан. Почти во всех слышалась английская речь, похоже, что эти уютные маленькие заведения привлекали британских туристов со всего побережья.

Остановились они в крохотной, на пять номеров, недорогой гостинице, где сняли два номера по триста двадцать франков в сутки. Распаковав спартанский багаж, перекусили огромными бутербродами из разрезанных вдоль батонов, пропитанных оливковым маслом и набитых зеленью, луком, помидорами, яйцами и филе тунца, запили их красным вином, а затем отправились в город, где купили двенадцатикратный бинокль и «Никон» с телеобъективом. После чего отправились изучать окрестности.

Антиб оказался маленьким старинным городком с узкими тенистыми улочками в центральной части, хорошо сохранившимся старинным фортом и средневековым замком. Его окружали гавани с тысячами яхт, мачты которых напоминали осенний безлиственный лес. Набирающее силу солнышко согревало крупный коричневатый песок широких пляжей, на которых уже появились белокожие мужчины в плавках и женщины в раздельных купальниках, верхняя часть которых зачастую отсутствовала.

За городком начинался одноименный мыс, с дорогими отелями и виллами, оранжереями, начинающими распускаться цветниками, голубыми бассейнами и аккуратно подстриженными изумрудными полями для игры в гольф. Вдоль всего побережья колыхались на лазурных волнах белоснежные катера и яхты самых разных размеров.

Вилла под номером восемьдесят восемь расположилась на склоне живописного холма, отлого сползающего в море. Веретнев немного замедлил ход машины, а Макс поднес к глазам бинокль. Солидное трехэтажное здание, покрытые штукатуркой гладкие белые стены, высокие узкие окна, блестящая коричневая черепица. Рядом — двухэтажный флигель. Ниже по склону расположены какие-то хозяйственные постройки, выложенная плиткой доржка вела к пляжу. У причала застыла 80-футовая красавица-яхта.

— «Александра», — прочел Макс черную надпись на белом борту.

— Нашли! — с облегчением выдохнул он.

Не останавливаясь, они прокатили мимо, через час так же неспешно проехали в обратном направлении. Теперь в бинокль наблюдал Спец. Макс и без оптики рассмотрел двух мужчин, которые неспешно прогуливались вдоль решетчатого забора, заметил и отблескивающие по углам виллы объективы двух телекамер.

— Остерегаются, — сказал Спец. — За забором сигнальная проволока, телекамеры… А вон тот, по-моему, Кудлов… Ну-ка, Слон, выпусти меня…

Чтобы не привлекать внимания, они остановили машину вдали от виллы, Спец прихватил «Никон» с внушительной трубой телевика и юрким ужом выскочил наружу.

— До вечера! — бросил он и захлопнул дверцу.

Поставив машину на стоянку, Макс и Веретнев отправились бродить по городу. Забрели на большой рынок, прошли вдоль рыбных рядов, где на битом льде, прикрытые листьями лежали зубатка, солнечник, серебряный лещ, ракушки, мидии, устрицы, креветки и омары. Поражала исключительная чистота, отсутствие шелухи, слизи и даже рыбьего духа — пахло морской свежестью и водорослями.

Потом начались мясные прилавки: сочная телячья вырезка, идеально обрезанные бараньи седла, задние ножки ягнят, свиные антрекоты — все чистое, свежее, аккуратно расфасованное.

— Сырым можно есть, — прокомментировал Веретнев. — Посолил — и жуй!

Макс вспомнил, как они с Машей делали покупки в московских универсамах. Если бы она оказалась здесь, ей было бы интересно… Да и ему было бы веселей…

— Погляди, какие сыры! Я куплю вот этот попробовать…

Алексей Иванович погрузился в изобилие сыров — козьего, овечьего, коровьего. Мягкие рассольные, полумягкие, твердые… Круглые лепешечки разных размеров и цветов: белые, розовые, желтые, сиреневые, черные, с присыпкой и без нее, с тонкой корочкой, покрытые пищевой плесенью остро пахнущие брусочки, слезящиеся на разрезе шары…

Макс вздохнул. С Машей надо решать. Хотя она и лгунья, и никак не может оторваться от этого своего… хахаля, скажем так, но его все равно тянет к ней как магнитом. Может потому, что в постели с ней никто не сравнится. А может почему другому, неважно, это слишьком тонкая материя… Надо окончательно определиться, отшить этого Рината, ну а то, что он трахнул её, когда Макс был в Лондоне — что ж… Дело, как говорится, житейское…

Алексей Иванович купил сыра и они попали в овощные ряды. Крохотные кочанчики брюссельской капусты, спаржа, артишоки, желтые и красные помидоры, горы зелени, изобилие оливок: греческие, испанские, итальянские, соленые, маринованые, вяленые, сушеные…

Веретнев очень любил оливки и набрал несколько маленьких пакетиков.

— Давай с пивом, — оживленно предложил он. — Хотя с вином тоже хорошо…

В двух шагах от рыночных прилавков стояли на тротуаре столики открытого кафе, Веретнев разложил на одном из них покупки, заказал пять бутылок пива.

— Я сейчас, — сказал Макс и отошел в сторону.

В газетном киоске за сорок пять франков купил телефонную карточку, завернув в проулок, нашел таксофон. Семерка, московский код, машин номер. Она ответила сразу, будто ждала звонка.

— Здравствуй, дорогой! — судя по голосу, девушка была рада его слышать. — Как твои дела? Ты в Лондоне?

— Все в порядке, — радостно ответил Макс, которому передалось её настроение. — Я удачно сработал в Лондоне, а теперь нахожусь в самом прекрасном месте на земле… Море, солнце, замечательный пляж, яхты, оливки с пивом… Для полноты ощущений не хватает только тебя!

Маша засмеялась.

— Где же такое райское место? Я тоже туда хочу!

— Сейчас я не могу тебе сказать. Но мы обязательно побываем здесь вместе…

— Противный! Вечно у тебя секреты!

— Не обижайся. Скоро увидимся.

Закончив разговор, Макс набрал ещё один московский номер.

— Слушаю! — напряженно отозвался Яскевич.

— Это я, Макс. «Доверие» достигнуто, но возникли проблемы.

Карданов замолчал.

— Слушаю, слушаю!

Сейчас Макс был для Яскевича главным человеком на земле. Ибо от него зависела дальнейшая карьера подполковника.

— Возникли осложнения, надо отсидеться. Серьезной опасности нет. Можно считать, что все идет по плану.

— Все штатно? Все штатно? — надрывался Яскевич.

— Все штатно! — повторил Макс. Это заветное слово избавляло Яскевича от необходимости поднимать тревогу по поводу пропажи группы Макса. Раздался щелчок разъединения. Время карточки закончилось и финал разговора получился очень естественным.

— Где ты ходишь? — встретил его Веретнев. Пустые бутылки и гора косточек красноречиво свидетельствовали, что он не терял времени зря.

Спец вернулся около десяти. Ужинали они на открытой веранде ресторанчика «Русалка», над морем. Луковый пирог с анчоусовым пюре и черными оливками, овощное рагу, равиоли. Сытно, вкусно, недорого. Пили дешевое розовое вино, хорошо утоляющее жажду.

— Видел Кудлова, с ним был ещё один, — с набитым ртом рассказывал Савченко. Он здорово проголодался.

— Потом приехал мужик с девкой, их я тоже не знаю, хотя у неё лицо знакомое… Но отщелкал всех…

Из внутреннего кармана куртки он извлек пакет с фотографиями.

— Когда успел? — Макс раскрыл пакет.

— Тут за полчаса проявляют и печатают. Три франка снимок.

Кудлов в пестрой рубашке сидит в шезлонге рядом с бассейном, в руке бутылка пива, на лице отчетливо читается выражение довольства жизнью.

— Неплохо устроился! — Веретнев встал и заглядывал Максу через плечо. — Оружие у него есть?

— Не видел…

Из красивой красной машины выходит респектабельный мужчина в светлом костюме, подает руку высокой блондинке. Мужчина и блондинка идут к вилле. Лица крупным планом.

— Здравствуйте, Леонид Васильевич! — с недоброй улыбкой сказал Макс, вглядываясь в фотографию.

— Почти не изменился, гад. Вроде даже помолодел! Вот паскуда!

Откуда-то из глубины его существа всплыла черная первобытная ненависть к человеку, который послал его на верную смерть. Странно, раньше он не испытывал к нему столь острого чувства. Может по контрасту с сытостью и благополучием сегодняшнего Евсеева…

— Хорошая девушка, — произнес Слон. — Кажется, я её где-то видел…

Блондинка с Кудловым стоят у бассейна и улыбаются. Евсеев обернулся, лицо недовольное, рот открыт, будто в выкрике…

— Слушай! — воскликнул вдруг Спец, отставляя опустошенный бокал. — Так это же Алика Суворова! Чтоб я так жил!..

— Точно! — подтвердил Веретнев. — А говорили, что она в Штаты съехала…

Макс покрутил фото в руках, разглядывая под разными углами. Да… Алика Суворова, недавняя звезда российской эстрады, которая семь лет назад неожиданно исчезла с музыкального небосклона, вдруг обнаружилась в Антибе, в обществе бывшего ответственного работника ЦК КПСС Леонида Евсеева. За это время она успела превратиться из жгучей брюнетки в блондинку, приобрести европейский лоск и ровный оливковый загар, характерный для обитателей Лазурного берега.

— Алика, Алика… — пробормотал Веретнев. — Это же уменьшительное от «Александра»?

— Точно, Алексей Иванович, — сказал Макс. — Та самая Александра. В её честь и названа яхта.

Веретнев вспомнил супругу Евсеева, Инну Андреевну — в каком-то дурацком спортивном костюме, в грязных резиновых сапогах, на пороге приходящей в упадок жуковской дачи. Да, сравнение, конечно, не в её пользу. Алика Суворова была ослепительна: платиновые волосы, загар, белая блузочка и эффектный голубой костюм… «Два мира — две судьбы», — как любил в свое время повторять Евсеев и его коллеги-идеологи.

— Режим у них спокойный, — сказал Спец. — Кудлов не по сторонам смотрит, а ворота открывает, да за покупками ездит. Короче, не охранник, а прислуга. Если и дежурят по ночам, то без особого бдения. А чего? Они тут живут семь лет, никто не нападает, обстановка благоприятная, полиция работает, как часы. Реальной опасности нет, это расслабляет…

— Так что будем делать? — поинтересовался Веретнев.

Макс промолчал и посмотрел на Спеца. Тот расправился, наконец, с равиолями, выпил вина и вытер ладонью мокрые губы.

— Наблюдаем сегодняшнюю ночь и завтрашний день. А следующей ночью их накрываем. В четыре утра — самое подходящее время.

— А сигнализация? — спросил Макс.

— Детские игрушки…

— Может присмотримся подольше? — засомневался Веретнев.

Спец покачал головой.

— Город маленький, все на виду. Возле виллы торчать опасно. И вообще… Я уже пожалел, что отдал пленку в печать: уж больно специфичные ракурсы и планы. Как бы не засветиться…

— Надо оружие проверить! — нарушил молчание Спец. Мышление у него было предельно конкретным.

Вечером они выехали на пустынный пляж между Антибом и Ниццей. Спец залез под машину, отвинтил поддон картера двигателя и вынул пропитавшиеся отработанным маслом свертки. Расстелив на песке старую рубашку, осторожно развернул свертки и выложил их содержимое на светлую ткань.

— Музей второй мировой войны! — присвистнул Макс, глядя на шарнирный затвор, сильно скошенную рукоять «парабеллума» и массивные корпуса офицерских «вальтеров» П-38. Тонкие стволы пистолетов заканчивались резьбой для безнадежно устаревших глушителей, напоминающих отрезки двухдюймовой водопроводной трубы.

— Ничего, это надежные машинки, — Спец ловко обтер с «парабеллума» смазку, навинтил глушитель, с мягким лязгом загнал магазин.

— Поставьте бутылку под фары!

Пивная бутылка с десяти шагов почти растворялась в свете фар, теряясь на фоне песка. Спец поднял руку.

— Пц — крац! — металлический лязг затвора перекрыл сдавленный кашель выстрела. Рядом с бутылкой взметнулся фонтанчик песка.

— Пц-крац! Пц-крац! — после третьего выстрела бутылка разлетелась вдребезги.

— А ты ругаешься! — укорил Макса явно довольный собой Савченко. Давай попробуем остальные…

Вакансий в «Семи звездах» не было. Савик все-таки вызвал менеджера по персоналу.

— Я и сантехником могу, и электриком, могу полы мыть или баньщиком… Рублей на пятьсот хотя бы…

В вестибюле комплекса было чисто, тихо и солидно. Молодой человек в черных брюках, черных ботинках, белой рубашке, бордовом пиджаке и бордовой «бабочке» с любезным безразличием смотрел поверх савиковой головы.

— На заводе сократили, а работы нигде нет, — продолжал канючить тот. Я живу-то совсем рядом, и телефон есть — если что, мигом подскочу.

В глазах менеджера появился некоторый интерес.

— И в субботу могу, и в воскресенье…

Молодой человек поднес к лицу рацию.

— Алик, тут парень подошел насчет работы. Живет рядом, говорит в выходные может обеспечивать. А то помнишь, когда канализация забилась, два часа ждали, хорошо солидняков не было… Ага. Да на пятьсот согласен. Понял.

И опустив рацию, сказал:

— У нас сантехника в выходные не дозовешься, один раз чуть в дерьме не утонули. Да и бухает он по-черному. Пойдешь к нему помощником, а там посмотрим.

— Спасибо! — Савик радостно кивнул. Глаза у него лучились неподдельным счастьем.

«Вот довели людей! — подумал менеджер. — За пятисотку в дерьме возиться — и столько радости…»

— Только смотри, у нас строго. Дисциплина и вообще. Люди тут солидные бывают, тогда сиди где-нибудь в углу и носа не высовывай. Судимостей у тебя нет?

— Боже упаси! — Савик так затряс головой, что она чуть не отвалилась.

— Хорошо. И чтобы дома все было нормально. Наша служба безопасности не любит дебоширов и скандалистов!

— Дык я только рыбок развожу…

Савик беспомощно развел руками. Менеджер рассмеялся.

— Паспорт с собой?

— С собой…

— Тогда пойдем к Иван Иванычу.

Сантехник оказался высоким худощавым мужиком с морщинистым лицом крепко пьющего человека. Помощнику он обрадовался.

— Когда я начинал, то самую тяжелую работу делал, — сообщил он. — Так что ты тоже готовься. А то эти господа напихают бумаги в унитазы, а не успешь прочистить — на ковры польется. Тогда могут с тебя и вычесть. Тут строго!

Иван Иваныч любил учить жизни и Савик за половину дня наслушался про осторожность, аккуратность и дисциплинированность.

— Запомни одно: ты и слепой и глухой! Мало что увидел — тут же забыл. И уж боже тебя упаси языком болтать. Так и до нехорошего совсем близко…

— У тебя инструмент есть? — делая ударение на втором слоге, спросил, наконец, сантехник.

— Нету, — развел руками Савик.

— Видишь как, — печально вздохнул тот. — Значит, хочешь моим пробавляться… А как же вдвоем с одним инструментом?

— Дык вы показывать будете, а я крутить, — нашелся Савик. — Потом свой заведу. А сегодня приглашаю выпить за мою «прописку».

— От это правильно! — обрадовался Иван Иваныч и заметно помягчел.

— А сейчас пойдем, в баре на втором этаже раковина засорилась…

Пили после работы в ближайшей забегаловке. Наставник почти не закусывал и быстро дошел до кондиции.

— Значит так, в комнаты, когда там гости, не заходи! А то пропадет что — на тебя скажут… Ну и вещи там, деньги — ни-ни! Пусть бутылка открытая стоит, или рюмка полная — не трогай! Ну и если с бабами голыми всякое безобразие — закрыл глаза и ушел! И тут же забыл!

Иван Иваныч громко отрыгнул.

— Ничем не интересуйся и ничего не спрашивай. У нас был один буфетчик, все любопытствовал, да так и пропал неизвестно куда…

На следующий день Савику выписали временный пропуск, действительный при предъявлении паспорта. Иван Иваныч показал все сложное сантехническое хозяйство. Особое внимание ученика привлекла система наполнения и сброса воды из бассейна.

В огромном подвале, расположенном вокруг бассейна переплетались никелированные трубы разного диаметра, тут и там торчали термометры и манометры. Стальные бока бассейновой ванны обильно покрывал конденсат и хотя он стекал в специальные ливнеприемники, в помещении было очень влажно и душно, дышалось тяжело. Свет желтых лампочек рассеивался в пропитанном паром воздухе, поэтому здесь всегда царил полумрак. Наверху, под потолком, сплошным пунктиром шли узкие, горизонтально вытянутые окошки сквозь которые проникал дневной свет.

Взобравшись на стремянку, Савик выглянул в одно такое окошко и увидел плещущуюся совсем рядом воду.

— Гля! — удивленно выкрикнул он. — А если зальет?

Иван Иваныч крякнул.

— А ливнеприемники на что? Давай, умник, слазь сюда!

И подойдя вплотную, сурово сказал:

— Мы для того здесь и поставлены, чтобы за уровнем следить, чтобы ничего не переливало! И чтобы оборот воды шел, она всегда свежей обязана быть! И притом, чтобы не остыла, да не перегрелась! Потому нечего тебе, как обезьяне под потолком лазить, смотри, что я показываю, да учись!

Новенький проявлял чудеса послушания и прилежания, причем каждый день приносил бытылку, суровый наставник был доволен, но на свою беду не задумывался над причинами столь нестандартного поведения. Так длилось пять дней. А в среду вечером Ивана Ивановича прямо возле его дома неизвестный ни с того, ни с сего саданул ножом в живот. Сантехника увезли в «Склиф», прооперировали и он возмущенно рассказывал соседям по палате какие нелюди развелись в Москве. А соседи рассказывали ему аналогичные истории.

В четверг Иван Иваныч на работу не вышел и менеджер по персоналу порадовался, что нашел ему замену, тем более что это был особый день. Необычность дня Савик почувствовал на себе: его дважды обыскали при входе, а в конце смены охранник заглянул к нему под бассейн и сказал:

— До семи никуда не выходить, сиди здесь! И смотри, чтоб вода по полной норме соответствовала!

Савик кивнул головой и запер дверь изнутри. Стремянка уже стояла наготове у самого начала первой дорожки. От прорези в стенке бассейна до вертикальной хромированной лесенки было не больше сорока сантиметров.

Когда наступило время «Ч», в воду попрыгали веселые девчонки в откровенных купальниках, они смеялись, брызгались и дурачились, потом, будто по команде, выскочили из бассейна. Через несколько минут в воду на первой дорожке торпедой врезалось мускулистое тело охранника, потом по хромированным ступеням осторожно спустилось дряблое тело охраняемой персоны.

Савик терпеливо ждал. Прошло около двадцати минут, по вялым всплескам он понял, что объект возвращается и привел «стрелку» в боевую готовность. Первыми в поле его зрения оказались вцепившиеся в поручень руки с пигментными пятнами, потом слепо щурящееся лицо с прикрытыми, от стекающих с волос капель, глазами и отвисшими брыльями щек, потом в секторе появилась поросшая редкими седыми волосами грудь и Савик навел стрелку, но нажал рычаг, когда грудь сменилась бледным отвисающим животом.

Дряблое тело тут же скользнуло вниз, раздался всплеск, затем ещё и еще: в воду прыгали охранники в плавках и в костюмах, закричала девушка, потом хрипло зарычал мужчина, кто-то громко ругался, кто-то требовал вызвать скорую помощь…

Савика это уже не интересовало. Спустившись, он отставил стремянку в угол, отпер дверь и включил фильтрацию и подогрев воды. Через полчаса плавательный зал обезлюдел, но он старательно довел фильтрацию до конца и покинул помещение после семи часов, как и было велено.

Утром пятницы Директор сидел в своем кабинете, ожидая звонка от Смольского. Тот позвонил в пол-одиннадцатого, как и было договорено.

— Твой парень блестяще справился с делом! Просто блестяще!

Смольский обычно не отличался эмоциональностью, но сейчас не находил слов от восторга.

— Он у тебя в приемной, впусти и реши с ним все вопросы…

В приемной? Директор включил камеру. Действительно, это чмо болотное смирно сидит на стуле. Один, без своих отморозков.

— Какие вопросы? — недовольно спросил он. — Нет у меня с ним никаких вопросов!

— Пусть зайдет, передай ему трубку, я хочу вас помирить, — настаивал Смольский.

Директор отдал распоряжение. Савик зашел, достал из кармана ручку и направился к столу. Очевидно Смольский хочет, чтобы они подписали какое-то соглашение…

Вошедший не поздоровался и Директор тоже молча передал ему трубку.

— Ало?

Одной рукой держа трубку, второй Савик протянул ручку вперед, будто показывая на что-то. Директор встретился с ним взглядом и вдруг с пронзительной ясностью понял, на что показывает этот плюгавый человечек и как он обделывает свои делишки… Обостренными чувствами он сумел воспринять отделение и полет стрелки, и даже ощутил, куда она попадет: кожа над кадыком заранее сморщилась и онемела… Но в следующую секунду стрелка вонзилась именно в эту точку, большое сильное тело дернулось, выгнулось и Директор прекратил свое земное существование…

— Ты слышишь меня? — повторял Смольский. — Почему ты молчишь?

— Директор только что умер, — ответил Савик. — Похоже, разрыв сердца.

— Уже?! — ужаснулся Смольский. Но тут же взял себя в руки.

— Наша договоренность остается в силе… Правда, я хотел предложить тебе другой вариант…

Отключившись, Смольский долго сидел с коротко сигналящей трубкой, не в силах разжать сведенные судорогой пальцы. Его нельзя было упрекнуть в излишней чувствительности или сентиментальности, но сейчас Смольский был явно выбит из колеи.

Утром вести наблюдение отправился Веретнев, а Макс и Спец поехали в Канн, чтобы сделать нужные покупки подальше от предстоящих событий. Вначале следовало поменять деньги и после непродолжительных поисков они нашли меняльную контору «Томас Кук». По настоянию Спеца соблюдали конспирацию: оставили машину на параллельной улице и через двор вышли к нужному месту.

Макс просунул в окошко тысячу английских фунтов, кассир пересмотрел купюры под ультрафиолетовой лампой и поднял взгляд на клиента.

— Попрошу ваш паспорт, мьсе, — произнес он на безупречном английском.

— А что случилось? — насторожился Макс.

— О, ровно ничего! — клерк дружелюбно улыбнулся. — Когда обмениваются крупные суммы, мы фиксируем паспортные данные. Простая формальность.

Карданов быстро прокрутил в голове — чем грозит засветка документа, и пришел к выводу, что ничем. Британский паспорт был изготовлен по словам Яскевича — «лучше настоящего». Да и ситуация самая рядовая… Улыбнувшись в ответ, он протянул твердую коленкоровую книжицу. Клерк не заметил небольшой заминки и, нажав несколько клавиш на компьютере, принялся отсчитывать двухсотфранковые купюры. Макс машинально следил за его руками, считая про себя.

— Кажется, за нами следят, — напряженным шепотом сказал вдруг Спец. Смотри, слева…

Макс скосил глаза, но никого не увидел.

— Пожалуйста, мьсе, — кассир протянул внушительную пачку денег. Пересчитайте, я вам выдам квитанцию.

Он снова принялся нажимать клавиши.

— Спасибо!

Сунув деньги в карман, Макс вслед за Спецом бросился в проходной двор. Кассир крикнул что-то вслед, но они не обратили на это внимания. Следом никто не бежал. Тщательно проверяясь, они сделали несколько кругов по центру города, но слежки не обнаружили.

— Показалось? — спросил Макс.

— Черт его знает! — Спец раздраженно выругался. — Может и показалось…

В спортивном магазине купили три недорогих рации ограниченного радиуса действия, два мощных фонаря, три прочных куртки темного цвета со множеством карманов, одинаковые тяжелые ботинки на ребристой подошве и моток веревки.

Потом отправились в оружейный магазин, где приобрели три пулезащитных жилета из многослойного кевлара, напоминавшего некогда горячо любимую советскими людьми ткань «болонья». В левом нагрудном карманчике под «молнией» размещалась квадратная титановая пластина. На всякий случай взяли две аэрозольные упаковки с газом «СИ-ЭС» и одну с экстрактом кайенского перца — от собак.

Среди изобилия одностволок, двустволок, нарезных карабинов, штуцеров, антикварных капсюльных ружей и винтовок первой мировой, Макс обратил внимание на вполне современные револьверы под длинный девятимиллиметровый патрон, и небольшие карманные пистолеты малого калибра.

— Можно было и «стволы» здесь прикупить, а не таскать с собой всякую рухлядь! — шепнул он Спецу.

Тот мрачно кивнул.

— Дело за малым: следовало обзавестись франзузским паспортом и разрешением полиции.

Тут он был прав. Поэтому ограничились тремя автоматическими ножами с резким щелчком выбрасывающими блестящие двенадцатисантиметровые клинки.

Такие ножи продавались совершенно свободно и в обычных промтоварных магазинах, наряду с кастетами, раздвижными дубинками, тяжелыми булавами со стальными шипастыми набалдашниками, наручниками.

— Вот что интересно, — Спец потер небритую щеку. — У нас бы все это раскупили и сразу начали молотить друг друга. А у них — нет. Почему так?

Макс пожал плечами.

— Наручники возьмем?

— Обойдемся. Вещь специфическая, к чему лишнее внимание привлекать. Вот в радиотовары давай заглянем…

Там Спец купил набор инструментов электромонтера и ремкомплект для любительской радиостанции. Напоследок, зайдя в аптеку, он приобрел инсулиновый шприц и комплект первой помощи при автомобильных авариях.

— Кажется все… Хотя в нужный момент всегда чего-то не хватает…

В обед Спец сменил Веретнева, к закату солнца он вернулся. Ужинали около восьми часов на открытой террасе рыбного кафе. Вечер был пасмурным, море дышало густой соленой влагой. Терраса практически пустовала, лишь два столика в противоположной стороне занимали степенные пожилые американцы.

— Когда Макс деньги менял, какой-то тип вертелся рядом, — сообщил Спец Веретневу. — Отвратительная вырожденческая рожа — нос, как свиной пятачок, уши торчком… Очень он мне не понравился! Ты что, Макс? Чего с лица сбледнул?

— Просто в Лондоне за мной шел такой… Бледный, круглая физиономия… Будто рос в подвале без овощей и фруктов…

— Похоже…

— Бросьте! — вмешался Веретнев. — У страха глаза велики! Кто за вами может следить? Если это контрразведка, то англичане и французы не могут использовать одного и того же сотрудника. А если не контрразведка, то кто?

— А кто Кудлова в Москве искал? — спросил Спец. — Ты сам рассказывал! Кто нам в спину дышал, за фоткой яхты охотился?

Наступила напряженная тишина.

— Ладно! — подвел черту Макс. — Поздно головы ломать. Скоро все увидим…

Гарсон обслуживал ловко, предупредительно, и без суеты. Макс поручил ему накрыть стол на свой вкус и тот не подвел. Запеченные в гриле крупные креветки, насаженные на деревянные шпажки, рыбный суп de poisson с натертым чесноком хлебом, острой приправой и тертым сыром, практически бескостный «морской язык» тушеный с луком и провансальскими травами, наполненные острым мясным фаршем артишоки, молодые кабачки и помидоры… Все очень вкусно, изысканно и красиво.

Макс улыбнулся и показал большой палец. Официант польщенно кивнул и подошел поближе.

— Вы сделали правильный выбор, мьсе, — улыбнулся он. — Наша кухня не уступает «Дю Бакону», хотя у нас все гораздо дешевле. Но если вы закажете, наш повар приготовит не хуже и буйабес и запеченного под солью морского волка…

Молодой человек хорошо говорил по-английски и только слово «мсье» звучало на французский манер. Он был искренне рад доставлять удовольствие посетителям, как будто принимал гостей в собственном доме.

— Что это — «Дю Бакон»? — поинтересовался Веретнев.

— О, мсье, это шикарный рыбный ресторан на мысе Антиб!

Гарсон выразительно подкатил глаза.

— Он включен в справочник самых лучших ресторанов побережья, а их там всего двадцать четыре… Но очень дорогой! Пообедать в нем могут лишь очень состоятельные господа…

— Давайте с этого и начнем новую жизнь, — сказал Веретнев, когда официант отошел. — Заберем деньги и отпразднуем это в самом дорогом ресторане…

Веретнев заказал двести пятьдесят граммов водки, Макс и Спец от спиртного отказались и пили минеральную воду. Напряжение предстоящей операции окутывало красиво сервированный стол невидимой удушливой пеленой. Пистолеты с глушителями и кевларовые жилеты, ждущие своего часа в багажнике машины плохо согласовывались с изысками французской кухни и не способствовали повышению аппетита. Впрочем, Спеца это, похоже, не касалось.

— Думаю, будет не до этого, — трезво сказал он, уминая фаршированные помидоры. — Сделал дело — надо сразу уносить ноги.

Наблюдение подтвердило первоначальное предположение: Кудлов и Злотин дежурили по очереди, особой бдительности в несении службы не проявляли, ночью спали во флигеле. Не охранники, а сторожа. Оружия при них замечено не было. Сегодня смена Злотина.

Прислуга вечером уходила и в огромном доме оставались лишь Евсеев с блондинкой. Спец считал предстоящее детской забавой. Макс же, вспоминая зловещий «вальтер» с трубой допотопного глушителя, думал что вряд ли сможет выстрелить в кого-то из бывших сослуживцев, да и в эту падаль Евсеева тоже… Его мучали дурные предчувствия.

Стемнело, морская прохлада забиралась под свитера, официант зажег на столике свечу под стеклянным колпаком. Тонко и жалобно запела скрипка: невысокий пожилой мужчина с торчащими вокруг заметной плеши волосами, извлекал из инструмента печальную чистую мелодию.

— Мне кажется, все вокруг чужое, — вдруг сказал Веретнев. — Эти пляжи, это море, эти пальмы… Стерильная чистота, размеренный уклад жизни, достаток, доброжелательность посторонних людей… Все чужое!

— Или мы здесь чужие, — подал голос Макс.

Скрипач медленно подошел к столику, нагнулся, заглядывая в глаза, смычок медленно прошелся по напряженным нервам, Макс отпрянул, протестующе вскинул руку. Обиженный музыкант побрел к столикам американцев.

— И что мы будем делать с деньгами? — спросил Веретнев. — Ну, если все выгорит. Вот ты, Володя?

— Не знаю, — после паузы ответил Спец. — За две тысячи баксов можно купить хороший профессиональный компьютер, за двести тысяч — виртуальный тренажер класса «Б», за два миллиона оборудовать центр по виртуальной подготовке… Только зачем мне это?

— А ты, Макс?

Карданов задумался.

— Не знаю… Возьму Машу, съездим куда-нибудь в Испанию, отдохну… А там видно будет… Можно дом купить в Подмосковье… А вы что сделаете?

Теперь скрипка плакала для американцев. Но они в ответ весело улыбались и хлопали в ладоши. Скрипач отошел в угол и играл сам для себя. Холодный порывистый ветер рвал звуки и забрасывал их в море.

— Сделаю ремонт, вот что! Мебель куплю…

— Слышь, Алексей, — неожиданно спросил Спец. — А ты не думал променять свое Орехово-Борисово на Лондон? Ведь это единственный город в котором ты по настоящему жил — сам рассказывал…

— Не думал, — мрачно отозвался Веретнев. — За все надо платить: за убежище, за кров, за гражданство… А у нашего брата валюта одна развединформация. Она сроков давности не имеет, и живые люди за ней. Я же не проститутка, как Гордиевский и все эти сволочи-перебежчики!

— А если платить деньгами? Ты же будешь богатым дяденькой… — не отставал Савченко.

— Не знаю… Если бы лет тридцать назад… Но тогда это исключалось по другим причинам — мозги у нас были по-другому устроены!

— Короче, собрались три дурака — деньги им не нужны, а на рожон лезут! — подвел итог Спец. — Так может развернемся и поедем обратно?

Макс без особого убеждения покачал головой.

— Дело не только в деньгах. Он же меня на тот свет отправлял! Хочу теперь ему в глаза посмотреть, послушать, что он скажет…

Он говорил не очень искренне: сейчас все это по большому счету было ему безразлично. Просто они сами создали ситуацию, которая теперь ведет их за собой. И чтобы остановиться, сохранив уважение к себе, нужны очень веские причины.

Спец усмехнулся.

— Не знаешь, что он скажет? Что он ничего не знал, или его заставили, он вынужденно выполнял приказ, хотя сердце его обливалось слезами…

На тротуаре вдруг вспыхнули разом уличные фонари, освещая окутанный мраком прибрежный городок. Скрипка умолкла. Макс поднялся и засунул в карман скрипачу пачку стофранковых купюр.

Макс быстро перелез через ограду, и, откатившись в кусты, застыл. Его слух был обострен до предела. Тихо, тихо, тихо… На шоссе по ту сторону виллы проехала машина. Качнулись от ветра жесткие ветви клена. Прирученная кровь осторожно стучалась в барабанные перепонки. Периметр не освещался, лампочки горели только над входом в дом.

Ему почудился тихий писк во флигеле. Тихий механический писк, словно будильник.

Нет, не может быть! Если сигнал со сторожевого контура выводится в комнату охраны, то на таком расстоянии его не услышишь. К тому же, Спец сказал, что отключил систему. Померещилось…

На четвереньках Макс быстро пополз к флигелю. Одежда плохо защищала тело, шершавый асфальт сдирал кожу на локтях и коленях. В правой руке, стволом вверх он держал «вальтер». Договорились обходиться без стрельбы. «Ну а если те возьмутся за стволы — тогда делать нечего», — подвел итог Спец. Добравшись до цели, Макс прислонился спиной к кирпичной стене и перевел дух.

На фоне ограды появился темный силуэт — Спец подтянулся на руках и легко перебросил тренированное тело на эту сторону. Веретнев был потяжелее и прыжок получился неловким, шумным.

«Что б ногу не сломал, — озабоченно подумал Макс. — Не по возрасту уже ему такие дела…»

Представление о крепком сне сторожей оказалось преувеличенным: во флигеле зажегся свет, дверь открылась и на порог вышел, озираясь, рослый мужчина с всклокоченными волосами. Тренировочные брюки, расстегнутая куртка, на ногах незашнурованные кроссовки. В правой руке, стволом вниз короткое ружье.

До Макса было меньше метра — шевельни кистью и ружье упрется ему в голову. Но мужик напряженно смотрел в сторону ограды.

— Qui est-ce? 10 — с сильным акцентом хрипло крикнул он в темноту.

— Стоять, француз хуев! — приглушенно рыкнул Макс по-русски, схватившись за ружье, и уперев удлиненный глушителем ствол в бок охраннику.

Тот всем телом дернулся и окаменел.

— Пальцы!

Он безропотно отдал ружье.

— Злотин? — напористо спросил Макс. Охранник икнул и окончательно обмяк.

— Да… Но я ничего не сделал… Я не изменник…

— Кто в доме?

— Здесь никого… А там — хозяин с бабой…

— Давай внутрь!

— На колени!

— Руки за голову!

Полностью деморализованный Злотин послушно выполнял все команды.

Выключив свет и положив на пол ружье, Макс достал рацию, нажал клавишу передачи. Все три прибора были настроены на одну волну.

— Злотин со мной. Он один, — коротко произнес Макс в микрофон.

— Понял, — ответил Спец. Через минуту они с Веретневым вошли во флигель. Спец был абсолютно спокоен, а Алексей Иванович заметно возбужден.

— Где Кудлов? — с ходу спросил Спец.

— Сегодня не его смена. Придет утром. А вы специально за нами? — лицо Злотина обильно покрылось потом.

Внезапно Макса озарила догадка. Когда-то советская разведка имела специальный отдел для ликвидации предателей. И хотя ничего подобного уже давно не существует, перебежчики до сих пор боятся «карающей руки КГБ».

— Конечно! — рыкнул он. — Ты думаешь, измену прощают? Где деньги?

— Какую измену… Я никому не изменял! Все закончилось, все развалилось и я уехал. Я не выдал ни одного секрета!

— Где деньги?!

— Откуда я знаю? У хозяина есть сейф за картиной…

Господин Эрих Таубе проснулся и втянул ноздрями запах собственного пота. Сердце беспокойно колотилось. Что-то разбудило его. Стукнула дверь?.. Он пошарил рядом рукой — край широкой кровати был пуст и холоден. Алика ушла в свою комнату, и ушла давно. Наверное это и послужило причиной беспокойства.

Таубе вспомнил: они снова поссорились, да. Поп-звезду, как и любую бабу можно уболтать, засыпать цветами, задарить драгоценностями и затащить в постель, утром угостить шампанским, покатать на яхте, потратить пять тысяч баксов в дорогом бутике, потом снова трахнуть, — о, дорогой, никаких проблем! — она даже может спеть тебе что-нибудь из своего репертуара, чтобы ты скорее кончил…

Но при этом она, конечно, подразумевает, что утром снова будет шампанское-яхта-бутик. И послезавтра, и послепослезавтра, — всегда. А если ни хрена не будет, если сердце схватило или язва, или просто осточертело все, ему уже не двадцать пять и даже не сорок, он не может каждый день из года в год устраивать ей карнавал — что он, массовик-затейник, что ли?.. Нет, это не проходит. Ей наплевать. Ей, видите ли, скучно.

И для развлечения она говорит, что хочет трахаться, когда ты весь как выжатый лимон, зато когда ты подготовишься и бросаешься в атаку, натыкаешься на холодную стену… Она ведь не наложница в гареме и не продажная шлюха, она не обязана давать по первому требованию, вот ляжет задницей и будет лежать молча. Ты можешь сколько угодно пыхтеть, потеть, рвать с неё трусы, — в самый интересный момент она вдруг скажет, что забыла обновит лак на ногтях, или посоветует регулярно принимать «виагру»… Тут все катушки и предохранители перегорают враз. Конечно. Остается только психануть и заорать, слыша со стороны свой прерывающийся, бабский какой-то голос, и видя, как трясутся обвисшие щеки. Вот до чего может докатиться забывший про коммунистическую мораль ответработник ЦК КПСС!

А может ночное беспокойство вызвано именно этим? Тем, что никакой он, к черту, не Эрих Таубе, а Леня Евсеев, бывший секретарь комсомольской первички на автобазе в Конопоге… И это не поддающееся переделке естество насылает на господина Таубе тревожные сны и будит его по ночам…

Таубе-Евсеев поднял руку, нащупал шнур ночника, дернул. Из-под хрустального абажура вырвался красный язык света. Таблетки лежат в тумбочке. Скрипнули колесики под ящиком, вот она, картонная коробочка. Евсеев сунул таблетку под язык, снова откинулся на подушку, часто задышал. Потом замер.

Действительно, какой-то шум… Злотин что-то крикнул? Наверно опять нажрался, как дикарь. Был дикарем, им и останется.

Он поднялся с кровати, сунул ноги в шлепанцы — типично российская домашняя обувь, никак не может отвыкнуть — подошел к окну. Во флигеле горел свет, потом погас. Время — половина пятого. Он понял, что одному ему уже не уснуть.

Он подошел к её двери, ведущую в комнату Алики. Подумал. Постучал согнутым пальцем.

— Алика.

Покрутил блестящую ручку в форме клюшки для игры в гольф. Заперто. И тут опять… Быстрые шаги! Словно пробежали несколько человек…

— Ну что там такое? — раздался за дверью приглушенный голос Алики.

Он уже не слушал. Он метнулся к тумбочке, нашарил под бумагами трубку радиотелефона. Тыкая замороженным пальцем в мелодично попискивающие клавиши, набрал номер охраны.

В трубке мерно раздавались длинные гудки. Что с ним такое? Такого ещё не было — даже напиваясь, как свинья, он все равно берет трубку…

Евсеев-Таубе стоял у окна, пытаясь понять, что там происходит. Но он не мог представить, что Злотин лежит на полу, варварски связанный «ласточкой» — ноги к голове, и вытаращенными от ужаса глазами смотрит в ствол укрепленного на кровати ружья, спуск которого соединен через блок веревкой со скрученными за спиной руками. Веретнев контролировал обстановку вокруг виллы, иногда заходя проведать незадачливого охранника.

— Что там?

Евсеев-Таубе вздрогнул. Рядом стояла Алика и тоже смотрела в окно. На ней были только короткие штанишки от пижамы. Она обняла себя за плечи, смяв маленькие торчащие груди. Лицо заспанное, на правой щеке — розовый след от подушки.

— Какой-то шум… Может послышалось… И Злотин не отвечает…

Алика насторожилась.

— По-моему, там кто-то ходит!

Он повернулся и прошел к туалетному столику, где лежал револьвер. Точно такой, какой Макс видел в оружейном магазине в Канне. Тяжелый металл оттянул руку. Мысли мешались в голове. Все это он видел в кошмарных снах, и не раз, — пальба, нападение, полицейские «мигалки», трикотажные шапочки на лицах гангстеров, сгнившая изуродованная рожа людоеда Мулай Джубы…

Или это были видеоужастики, которые можно остановить в любую секунду, чтобы обнаружить себя в знакомой обстановке, подкинуть дровишек в камин и налить бокал бордо. Страх был внутри, а он оставался снаружи. Теперь все поменялось местами — вот!.. послышались шаги в коридоре, они приближались… Раздался стук в дверь! Теперь страх был снаружи, везде.

— Это Злотин? — с надеждой спросила Алика. — Что ему надо?

Она ставила между собой и страхом мужчину. А ему некого было поставить вместо буфера, только револьвер. Но привычки побеждать страх оружием у него тоже не было…

Стук повторился.

— Кто это? — снова спросила Алика. Какая дура, откуда он знает? Может и правда пьяный Злотин? Да больше и некому…

На негнущихся ногах он подошел к двери. Что-то тяжелое оттягивало правую руку и мешало… Он взялся за ручку левой, успел заметить подозрительную податливость пружины, словно с той стороны кто-то тоже опустил ручку вниз. В следующее мгновение дверь сама распахнулась, сильно ударив его в плечо, темная фигура надвинулась из дверного проема, опрокинула навзничь, навалилась сверху.

Пальцы правой руки конвульсивно сжались, раздался выстрел. Где-то вверху зазвенело, по полу застучали осколки люстры. Послышался истеричный вопль Алики.

— …Ах ты падла! — выдохнула фигура.

Правое запястье словно защемило капканом. Таубе бесследно исчез, не желая вмешиваться в чужие разборки, а Евсеев хрипло застонал, задергался под тяжелым вдавливающим его в пол телом, выгнулся, пытаясь освободиться, но это оказалось ему не под силу.

Кто-то прошел рядом, включил настольную лампу. Он увидел над собой перекошенное от напряжения незнакомое лицо и черный набалдашник глушителя у переносицы. Проглотил горькую слюну, с трудом выдавил:

— Кто вы? Что вам надо?

Незнакомец приподнялся.

— На живот, — скомандовал он. — Руки за спину.

Страх парализовал его, тело не выполняло идущие от мозга команды.

— На живот, я сказал!

Сильные руки рывком развернули его лицом вниз, завели руки за спину и стянули запястья жесткой тонкой бечевкой.

Через минуту Евсеев сидел на краешке кресла, неудобно выгнувшись, руки за спиной постепенно наливались болью. Свет настольной лампы слепил глаза и он закрыл тяжелые веки, пытаясь тонкой, просвечивающейся на свет кожей, отгородиться от грубых и страшных событий.

— Здравствуйте, Леонид Васильевич!

Он снова открыл глаза и отшатнулся. Перед ним стоял мертвец. Живой. Почти не изменившийся — только лицо стало жестче, острее. И несколько морщин… Он вовремя закрыл рот, чтобы успеть поймать каплю, готовую сорваться с нижней губы.

— Здравс…

Он забыл фамилию и имя этого человека. Наверное потому, что давно похоронил его в своем сознании.

— Дайте… воды…

Тот, кто был с мертвецом — кряжистый, седой, с дубленым лицом, — он кивнул Алике, показав глазами на холодильник. Та послушно пошла, раскачивая задом и тряся голыми сиськами. Хлопнула дверца, пшикнула крышка банки со швепсом. Алика поднесла к губам Евсеева прохладную жестянку, её руки колотились.

Шипучая жидкость освежила слипшееся горло.

— Это не я. Я только выполнил приказ. Но мы собирались позаботиться о твоей семье…

Оживший мертвец нехорошо улыбнулся.

— О ней заботятся тюремщики в Уормвуд-Скрабз, — жестко сказал он. — И вы это прекрасно знали.

«Карданов! — как всегда в минуту наивысшего напряжения пришло озарение. — Макс Карданов! И у него действительно запутанная история с родителями…»

Карданов присел на корточки, уперевшись локтями в колени и в упор посмотрел на Евсеева.

— Где деньги?

— У меня ничего нет. Я все сдал обратно в кассу. Есть расписка…

Седой сбоку угрожающе надвинулся на него.

— Ладно, Макс, — прозвучал его резкий голос. — Леха там уже волноваться начинает, хватит болото разводить…

— Я вам правду говорю. Могу расписку показать…

— Ладно, — спокойно проговорил седой.

Он сделал легкое, не лишенное своеобразной грации движение рукой, сжимающей пистолет… У Евсеева из глаз брызнули искры. Яички поджались, из горла вырвался хрюкающий звук. Ответработник ЦК КПСС не знал, что боль от удара может быть такой пронзительной — он на какое-то мгновение потерял сознание.

…Потом его что-то ужалило в руку. Евсеев дернулся и пришел в себя. Седой выпрямился, в руках у него был узенький шприц, тонкая иголка с рубиновой капелькой на конце ярко блеснула в свете настольной лампы. Алика смотрела округлившимися глазами — сквозь серую радужку проглядывало испещренное сосудами глазное дно.

Перехватило дыхание: на обонятельные рецепторы обрушилась лавина запахов — тяжелая волна аликиных духов, терпкий дух оружейного масла, пот нескольких человек — грубый мужской и нежный женский… Все чувства многократно обострились, комната вдруг деформировалась и изменила размеры, стол по наклонному полу поехал в угол, температура воздуха стала подниматься, будто кто-то на полную мощность включил отопление.

Алика продолжала смотреть с самым идиотским видом, словно ожидая, что сейчас у него вырастут рога или глаза засветятся неоновым огнем, а двое пришельцев ждали совсем другого и были уверены, что дождутся…

Жар распространялся медленными волнами. Иногда заключенных на допросе пытают с помощью прожектора, Евсеев слышал об этом. Ставят перед самым лицом, двести-триста ватт… Но ведь здесь никакого прожектора нет. Нет? А пот — градом… Алика поднялась с кровати, Евсеев увидел, что вся одежда на ней истлела, испарилась. Она рада, конечно, эта сучка, она всегда любила жару, жару и молодых самцов, ей хоть гангстера, хоть черта лысого давай, ей все мало…

— Где деньги? — лицо Карданова вытянулось в длину, нос съехал на щеку, рот по окружности передвинулся на лоб.

— Какие ещё деньги? — произнес Евсеев, сдувая горячий пот. — Никаких денег нет, они в банке… Есть бриллианты. Да, бриллианты есть. От пяти до пятнадцати карат.

Теперь лица вытянулись у седого и Алики. Мало того: они почернели, словно обуглились. Евсееву стало страшно. Он отвернулся. Но и там стояла Алика, её волосы от жара скрутились спиралями, как у негритянки, все тело тоже почернело, блестит от пота, губы вывернулись. Нет… Это невозможно!

— Где камешки? Где бриллианты? — надвинулось на него чье-то лицо. Это был Мулай Джуба, между сточенных треугольниками зубов торчат остатки мяса. Евсеев вдавился в спинку кресла.

Мулай Джуба улыбался. Евсеев понял, в чем дело: они в Борсхане, вот почему так жарко, они находятся в подвалах президентского дворца. Алика стоит перед ним, неприлично раскачивая тазом и показывая влажный розовый разрез между ног.

— В кабинете за зеркалом есть тайник… И двойной сейф в гостиной… В Марсельском отделении «Лионского кредита» два абонированных сейфа… Нельзя же все яйца складывать в одну корзину?

— Конечно нельзя! — Мулай Джуба поощряюще улыбался и хлопал его по плечу. — Теперь говори шифры. Только не спеши, надо ведь записать, правда?

И Алика улыбается розовым разрезом и Карданов перевернутым ртом на лбу, они одобряют его хитрость и предусмотрительность и он одобряет их обстоятельность и старательность.

— Обязательно запишите, а то забудете…

Действие сыворотки заканчивалось, Евсеев все чаще замолкал, обводя удивленным взглядом присутствующих. Обсыпанные потом брови выстраивались удивленным домиком. Он возвращался.

И Алика возвращалась, становясь обычной Аликой со светло-оливковой кожей, даже пижамные штанишки и мужская сорочка, наброшенная на плечи — вот они, на своих местах. И Карданов… И этот, седой… И смысл слов, которые вылетали из Евсеева в последние минуты, вылетали против его воли, — смысл тоже возвращался тяжелым бумерангом.

Он все рассказал. Все. Совершенно все. Но может быть, дело ещё можно поправить? Надо только придумать — как?

— Мы здесь уже двадцать две минуты, — сказал Спец, глянув на часы. Потом он посмотрел на Алику, у которой глаза стали похожи на пятнадцатикаратовые бриллианты. — Кто пойдет в кабинет?

— Иди ты, — сказал Макс. — Я присмотрю за ними.

Спец не стал спорить и выскользнул за дверь. Евсеев сидел, скрючившись, в кресле, смотрел в пол. Он покачивал головой, продолжая беззвучно разговаривать сам с собой. Время от времени его челюсти сжимались, под обвисшими толстыми щеками проступала твердая кость.

Из оцепенения его вывела Алика.

— Ты баран! — заверещала вдруг она. — Идиот! Тупица!.. Миллиарды, подумать только!! И все молчком, мне ни слова! Да ведь я уже сейчас могла вместо того, чтобы сидеть в этой поганой дыре, скупить всех менеджеров на Бродвее, выступать, записываться, сниматься!!.. Скотина! Ты для них эти деньги берег, да?! — её рука стрелой вытянулась в сторону Макса. — Для них, я спрашиваю?.. Да если бы на твоем месте был нормальный здравомыслящий мужик, он бы с этими деньгами… Я бы… Весь мир был бы у наших ног!.. А ты!!..

Она вскочила с кровати и бросилась на Евсеева. Тот отшатнулся, попытался приподняться с кресла. Макс был начеку, он схватил Алику за предплечье и силой усадил на место. Лицо девушки покрылось красными пятнами, ругательства продолжали вылетать из её рта, полуобнаженное тело тряслось, как в припадке.

…Находясь в кабинете на третьем этаже, Спец слышал эти крики, но не обращал на них внимания. Он ощупал пальцами раму зеркала из небьющегося стекла, висевшего на стене. Нашел две скрытые кнопки по обе стороны рамы, одновременно надавил. В стене обозначился квадрат примерно метр на метр, зеркало уплыло куда-то вверх, открывая тускло поблескивающий сейф с двумя цилиндрическими шкалами на дверце.

Сверяясь по бумажке, он набрал код. Сейф издал еле слышный звук, какой издает стрелка настенных часов, перемещаясь на одно деление. Спец открыл дверцу и на миг замер. Его зрачки сузились, защищая душу от ослепительного блеска драгоценных камней.

Еще через пятнадцать минут они выходили с территории виллы господина Таубе. На этот раз через калитку, как подобает приличным людям. Камешки Спец и Макс рассовали по многочисленным карманам курток. Веретневу сказали, что все в порядке, но тому не терпелось узнать подробности операции… До «фольксвагена» оставалось метров десять, контуры машины проступали в темноте сгустком ещё более глубокой тени, Веретнев уже представил, как мигнут коротким «привет» лампочки над дверцами, когда они сядут в салон, и он выдвинет встроенную пепельницу, и закурит сигарету, и это будет самая большая награда за весь мандраж и тревоги предыдущего часа. Настроение у всех было приподнятым, усталости не чувствовалось. Чистый прохладный воздух пах морем и расцветающей магнолией.

— Я же говорил: детская прогулка! — негромко сказал Спец, выдвигаясь вперед. И тут же, втянув носом воздух, страшным голосом крикнул прямо противоположное:

— К бою! Заса…

Из темноты вырвался узкий, острый, ослепительный, прожигающий плоть луч света. Он негативом высветил лицо Спеца: черное, с белым, оскаленным в крике ртом и черными зубами…

— Сиу-ттт! Сиу — ттт! — сдвоенно свистнул приглушенный выстрел.

Выматерившись, Спец провалился во тьму.

— Пц — крац! Пц — крац! — каркнул в ответ его «вальтер».

Макс и Веретнев шарахнулись в стороны. Еще несколько лучей вспороли ночь, нащупали их темные неброские куртки, нарисовав на них светлые круги мишеней.

— Сиу-ттт! Сиу-ттт!

Что-то свистнуло у самого лица, невидимый закройщик с хрустом поронул борт куртки и тут же будто молот врезался в грудь! Макс отшатнулся, на миг потеряв ориентировку во времени и пространстве, перехватило дыхание, сердце трепыхнулось и пропустило удар, казалось, сейчас оно оторвется и упадет вниз, на дно живота… Ничего не сознавая, не понимая даже ранен он или убит, он инстинктивно даванул спуск — раз, второй… Это был единственный сейчас жест выживания…

Дыхание вернулось, к тому же он двумя ногами стоял на земле и явно находился на этом свете, поэтому следующие выстрелы произвел уже прицельно, по ярким фонарям неизвестного противника.

Веретнев нащупал стволом прыгающий в темноте луч. Пц-крац! Мягко шлепнуло, луч погас, раздался утробный звук, словно воздух вышел из баллона. Тут же и его ударило молотком в бок, хрустнуло ребро, острая боль перекосила тело.

— Сиу-ттт! Сиу-ттт!

— Пц-крац! Пц-крац!

Тихая, спокойная, пахнущая морем ночь словно взбесилась. С одной стороны приглушенно шипели современные пистолеты, оснащенные современными глушителями, с другой — отрывисто клацало оружие диверсантов третьего рейха. Расставив ноги, Макс безостановочно палил в темноту, а кто-то из темноты с таким же упорством палил в него. Глушители отрезали вспышки, но прямо по оси стволов все же мелькали слабые оранжевые точки и он старался нащупать их пулями. Рядом, держа пистолет двумя руками, отстреливался Веретнев.

Иногда пули со свистом уносились в темноту, иногда звенели о стекло или металл, иногда шлепались во что-то мягкое и живое. Пахло сгоревшим порохом и горячей сталью. Сдавленные крики, стоны, придушенные выхлопы пороховых газов и лязг раскаленных затворов гасли в адском колпаке, не выходя за пределы пятидесятиметрового диаметра. Спящие на побережье люди не догадывались о том, что на их земле разверзся вход в преисподнюю куда одна за другой скатывались человеческие жизни…

— Пц-крац! Пц-крац!

Он чувствовал, что его пули находят цели. Два фонаря на той стороне погасли, да и шипение модернизированных глушителей стало заметно реже. У Макса кончились патроны. Пока он шарил по карманам в поисках запасного магазина, замолчал и пистолет Веретнева. Тот глухо чертыхался, дергая заевшую «молнию» на кармане.

Справа раздались быстрые тяжелый шаги, хрустнула ветка — уцелевший враг спешил воспользоваться минутой и добить оставшихся безоружными людей.

Наконец дрожащими руками Макс уцепил плоский, маслянисто-скользкий магазин, направил в окно рукоятки, со скользящим трущимся звуком тот стал на место. Шаги приближались. Лихорадочно рванул затвор, понимая, что опоздает на какую-то долю секунды… Неужели конец?.. Впереди на земле вспыхнул фонарь, осветив замершую в полуприседе крупную фигуру с направленным на Макса пистолетом.

— Пц-крац!

Пуля ударила неизвестного в плечо, чужой пистолет дрогнул. Макс вскинул свой и трижды нажал на спуск. Враг тяжело опрокинулся навзничь, фонарь тоже упал в траву, вновь наступила темнота. И полная тишина.

Макс настороженно выставил оружие перед собой, развернулся в одну сторону, в другую… Но все было тихо. Неужели ад закончился?

— Алексей Иваныч! Ты цел? — тихо позвал он.

— Зацепило слегка… — прокряхтел тот. — Что с Володькой?

— Прикрой, я посмотрю…

Макс достал фонарь, посветил прямо перед собой, нагнулся. Спец лежал, подвернув ноги в коленях, лицо казалось нарисованным — белое и неподвижное, ворот куртки набух от крови и влажно блестел. Держась за левый бок, подошел Веретнев.

— В шею, навылет, — глухо Макс и на всякий случай пощупал пульс. — Он мертвый стрелял…

Кое-как они втащили Спеца на заднее сиденье. Он был тяжел, как камень.

В стороне раздался стон. Приготовив пистолет, Макс двинулся на звук и в нескольких шагах наткнулся на скрюченное тело. На миг включил фонарь, повернул ногой перепачканное грязью лицо с носом, напоминающим свиной пятачок. «Работяга-докер» из лондонского магазина теле-видеотехники… Глаза закрыты, бормочет что-то в полузабытьи…

Спец учил не оставлять врагов в живых. Макс вытянул удлиненную пистолетом руку, прицелился в круглый приплюснутый нос… И опустил оружие.

Посветил по сторонам, осматривая поле боя. С болезненным любопытством подошел к застреленному им человеку. Световое пятно упало на запрокинутую бритую голову. Надо же! Перед ним лежал «браток» из самолета «Москва Лондон»!

В отдалении неподвижно застыли ещё два тела, но подходить к ним Макс не стал.

— Едем! — торопил из машины Веретнев и он медленно побрел к изрешеченному пулями «фольксвагену». На удивление, машина завелась как всегда — с пол-оборота.

Только что пролился короткий дождь. Небо за простреленными окнами «фольксвагена» ещё не выжало из себя всю темноту и влагу, но на восточном его склоне уже расползалась капля синьки.

Скоро рассвет. Шоссе гудело под колесами. Макс сидел на заднем сиденье, глядя в прямой затылок Веретнева. По обе стороны от дороги тянулись голые виноградники и приземистые, коротконогие яблоневые сады.

Спец привалился к плечу Макса, перепачканные в земле седые волосы торчат в стороны, голова болтается на груди, подбородок уткнулся в пропитанный кровью тампон из бинта. Спец мертв. Мервые руки, мертвая щетина, обсыпавшая щеки — в день операции он не брился, но и соблюдение примет не помогло, — мертвые куртка и рубашка. Когда они приедут в Ниццу, он успеет закоченеть.

— Может, сядешь за руль? — спросил Веретнев, не отрывая взгляда от дороги.

— Нет, — разжал губы Макс.

Веретнев немного помолчал.

— Надо что-то делать, — сказал он.

Спец на повороте качнулся в сторону дверцы, Макс подхватил его.

— Ну что, значит — бросим? — глухо произнес Макс. — Прямо на обочине, как собаку?

Веретнев опять замолчал. Затылок его стал ещё прямее.

— Значит, бросим, — сказал он. Спокойно сказал. Спокойно встретил пустой взгляд Макса в зеркале заднего обзора.

В таких ситуациях не льют слез и не пускают слюни. Макс это хорошо знал. Дело не в бриллиантах. Деньги ничего не стоят, когда на весах раскачиваются жизнь и смерть. Дело в профессиональном поведении. Спец это понял бы. Да. Именно Спец, как никто другой.

Они свернули на узкую дорожку, выехали на пляж. «Фольксваген» зарычал, попав на рыхлый песок. Остановились в нескольких метрах от кромки воды, возле лежащей вверх килем рыбацкой лодки. Двигатель замолк. Тишина и волны. Синее пятно все дальше расползалось по черному небу.

Макс взял Спеца под мышки, потянул. Веретнев подхватил под ноги. Положили на холодный песок. Макс заметил, что один ботинок остался в машине. Он пошарил под сиденьем — нашел, поставил рядом с телом. Что еще?

Веретнев стоял, прямой, как столб, губы его шевелились. «Молится он, что ли?!» — поразился Макс.

— Давай это… Салют. Чтобы по правилам…

Оружие немецких диверсантов хрипло прокаркало в низкое чугунное небо. Потом пистолеты забросили в воду, тело накрыли перевернутой лодкой.

Веретнев попросил сделать сделать обезболивание — мучало сломанное ребро. Макс вкатил ему несколько кубиков новокаина.

— Это Владимир Петрович купил, — вспомнил он, закрывая аптечку.

— Он все предусмотрел, — кивнул Веретнев. — Если бы не жилеты, мы тоже были бы трупами!

— Точно! — у Макса все ещё ломила левая часть груди. Пуля попала в самую середину защитного сегмента, оставив в нем заметную вмятину.

— То фляга, то эта вставка… Ты везунчик! — повертев в руках, Веретнев забросил погнутую пластину далеко в море. — Это судьба…

Макс кивнул, потирая грудь.

— Давайте приведем себя в порядок.

Он открыл багажник, достал дорожные сумки с вещами. Они сняли провонявшую потом, порохом и смертью одежду, вымылись холодной морской водой и переоделись.

— Что будем делать с камнями?

— Давай разделим, чтобы не в одной корзине, — предложил Веретнев.

Макс выгреб на заднее сиденье содержимое карманов своей куртки, потом опустошил куртку Спеца.

— Ну и ну! — выдохнул Веретнев.

До этого момента деньги, состояние, богатство представлялись ему огромной кучей пахнущей типографской краской бумаги с портретами, цифрами, видами на Капитолий, личной подписью Главного казначея США и водяными знаками… Сейчас он увидел нечто другое. Груда тщательно отшлифованных алмазов, размером с крупную горошину, несколько штук почти с перепелиное яйцо. Чистый и острый, режущий свет. Уходящие в бесконечность лабиринты прозрачных граней…

Деньги были тоже — пачечка пятисот — и тысячефранковых купюр. Но они сейчас не воспринимались как обычно, теряясь на фоне сказочного сияния драгоценных камней. Бриллианты затмевали собой все. Нет, это не листки казначейской бумаги. Это не просто богатство. Это что-то гораздо большее… Это неземная гипнотизирующая красота…

— Раскладываем надвое, по размерам, — скомандовал Макс и они принялись за дело.

Скоро на потертой коже сиденья образовались две одинаковые кучки бриллиантов по сорок пять мелких и четыре крупных в каждой. Примерно одинаковые. Когда сортировку ведут неспециалисты, и на глаз — полную справедливость соблюсти трудно. Поэтому уравнять чаши весов должен беспристрастный Случай.

— Эта — орел, — показал Макс рукой. — А эта — решка. Бросайте!

Через секунду вопрос разрешился и они принялись прятать добычу. Бриллианты быстро исчезали в карманах, быстрее, чем кожа ладоней успевала почувствовать совершенство формы. Камни холодили тело через ткань брюк, словно крошечные звезды. Веретнев вспомнил, что так отличают настоящие драгоценности от стразов — стразы нагреваются от человеческого тепла, а настоящие камни — нет.

— Евсеев не станет звонить в полицию, — уверенно сказал Алексей Иванович, на глаз разделяя пачку купюр. — Никто не пострадал и потом… Ему же придется объяснять — откуда такое богатство…

Макс посмотрел на него долгим взглядом.

— Самое смешное, дядя Леша, что это только десятая часть! Из одного сейфа! У Спеца не было времени вскрывать второй тайник… А основная доля вообще хранится в банках! Он точно не станет заявлять. А вот натравит своих псов может вполне…

— Злотин до завтра не отойдет. Он пролежал под стволом и каждую минуту ждал выстрела. Когда я перерезал веревку, он потерял сознание. А Кудлов… Вряд ли он станет проявлять особое рвение за хозяйские деньги. Вот из-за трупов поднимется сыр-бор! Такая бойня поднимет на ноги всю полицию. Хотя у них нет наших примет…

Закопав в рыхлый песок снятую одежду и задержавшись на миг у перевернутой рыбацкой лодки, они сели в машину. Когда въехали в Ниццу, уже рассвело. Они бросили изуродованную машину в тихом переулке на окраине, быстро прошли несколько кварталов и, поймав такси, отправились в аэропорт. Рейс на Москву вылетал через два часа, ещё четыре часа в пути, за это время надо придумать легенду легализации для Яскевича. Здесь предполетный контроль сориентирован, в основном на оружие, рассыпанные по карманам бриллианты металлодетектор не засечет. А в Шереметьево можно воспользоваться «каналом» Службы внешней разведки…

…Зал вылетов обрушился на них суматошным множеством голосов и лиц, на которых читались заботы и тревоги, очень далекие от всего, что связано с ночными выстрелами, перекрестьями ищущих огней в темноте и предсмертными хрипами умирающего товарища. Здесь кипела жизнь, и время проходило между объявлениями о регистрациях и посадках, чашками кофе в пластмассовых стаканчиках, поисками туалета и ответами на возбужденные детские вопросы.

Двое полицейских стояли у входа, спокойно переговариваясь о чем-то между собой; один из них скользнул равнодушным взглядом по сумкам в руках проходящих мимо Макса и Веретнева, второй даже не повернул головы. Пройдя несколько метров, Макс глянул в зеркало, проверяясь — нет, они как ни в чем не бывало продолжали беседу. Да и почему надо подозревать прилично одетых людей, легкая небритость которых лишь добавляет им шарма?

Рейс уходил в девять с четвертью. У стойки приветливая черноволосая француженка на хорошем английском сообщила Максу, что есть ещё шесть мест в первом классе.

— Давай шиканем, поедим икры под шампанское!

Макс поставил сумку на пол и полез в карман за бумажником.

— У меня наверное хватит, — сказал Веретнев, положив на стойку паспорт и пачку купюр.

Профессионально улыбаясь, девушка быстро набрала на клавиатуре нужный текст, включила принтер и ожидающе повернулась к Максу.

Тот потерянно перебирал отделения бумажника. Паспорт был здесь. Или в правом кармане пиджака? Или в левом? А может в брюках? Но сейчас ни в бумажнике, ни в карманах, его не было. Как глупо…

Девушка что-то спрашивала, но Макс не слышал, потому что между ним и этой девушкой, Веретневым, трапом самолета и совсем близкой Москвой выросла прозрачная и совершенно непреодолимая преграда.

Из узкой щели принтера выполз билет Веретнева. На лице служащей появилась озабоченность.

— Нет, нет, я не лечу, — наконец ответил он, разобрав вопрос. — Я провожаю своего друга.

Веретнев развернулся всем телом, царапнул непонимающим взглядом.

— Нет паспорта, — сказал Макс. — Потерял, или украли. А может мы его закопали вместе с курткой… Вот ведь херня!

До начала посадки они посидели в буфете. Никаких изысков французской кухни, полный интернационал: жареные цыплята, томатный сок, дынная водка. Почти как в Шереметьево. Не хватало только Вадима с его волчьим аппетитом.

— Что будешь делать? — Веретнев дохнул густым дынным ароматом.

— Поеду в Марсель, зайду в наше консульство, свяжусь с резидентурой. Только легенда слабовата.

Действительно, придумать что-либо убедительное они не сумели. Мало времени, страшная усталость, напряженные нервы…

— Глупо все вышло, — вздохнул Веретнев и встал. — Мне пора.

Макс пронаблюдал как он прошел контроль, подождал ещё немного. Все спокойно — ни шума, ни суеты. Обошлось.

Спустившись вниз, Макс купил в киоске свежий номер «Геральд Трибюн». На первой полосе темнел заголовок: «Главный эксперт МВФ сэр Линсей Джонсон высказался в пользу предоставления России восьмимиллиардного кредита.»

Макс хотел прочитать статью, но шестое чувство подсказало, что этого делать не следует. Атмосфера в зале неуловимо изменилась, так меняется воздух перед грозой — становится тяжелым, влажным, потрескивающим электрическими разрядами и вызывающим безотчетную тревогу.

Сложив газету, он сунул её в сумку и направился к выходу. Полицейские уже не болтали. Один внимательно рассматривал каждого входящего в зал, второй с опасной целеустремленностью рассекал толпу пассажиров, настороженно вглядываясь в лица, одежду, багаж.

Стараясь не ускорять шаг, Макс вышел на улицу. Он направился к автостанции, но услышав шум турбин, оглянулся. В небо поднялся тяжелый «Ил — 64», берущий курс на Москву.

Глава 3 Мотоциклисты в Ницце

Бассейн с прозрачным дном был подсвечен снизу ритмично мигающими светильниками, на их фоне проплывали черные силуэты мужских и женских тел. Над водой поднимался разноцветный ореол от скрытых за бортиком ламп, в воздухе пульсировала быстрая, разгоняющая кровь музыка. То и дело кто-то из купальщиков подплывал к бортику, выкрикивая с прованской округлой картавостью: «гяхсо-он! гяххс!» Официанты, как заведенные, сновали по периметру, сноровисто разнося высокие стаканы с синим, красным, зеленым содержимым. Макс удивлялся, что ни один из них ещё не поскользнулся и не упал в воду.

Пространство вокруг бассейна было уставлено столиками, как в обычном кафе. Справа, ближе к стойке — прямоугольная площадка для танцев. Несколько кронштейнов с развернутыми под разными углами огромными телевизорами. Цены здесь бешеные, минимум закуски, выпивка — одни экзотические коктейли. Диско-бар для богатых сосунков, средний возраст посетителей — двадцать лет. Макс зашел сюда случайно, чтобы просто посидеть спокойно и перевести дух.

Уехать в Марсель не удалось. В отличие от России, в Западной Европе полиция не мозолит глаза без надобности, но если что-то случится служители закона появляются словно из-под земли. Подходя к автостанции он ещё издали заметил двух полицейских в униформе и нескольких в штатском. Они ненавязчиво контролировали пассажиров огромных автобусов, отходящих в Монако, Канн, Сен-Тропез или Марсель. Тех, кто казался подозрительным, вежливо отзывали в сторону и проверяли документы. Некоторых уводили с собой. Проверке подвергались, в основном, турки и арабы, но Макс не стал рисковать и неторопливо свернул в сторону. Миновал узкий проулок, вышел на улицу пошире, а через двадцать минут прогулочным шагом шел по Английской набережной.

Слева тянулись роскошные отели, виллы, частные сады за литыми узорными решетками, многочисленные рестораны. Справа плескалось море и молодые ребята в плавках на успевших загореть телах, расставляли по пляжам зонтики и шезлонги.

Между виллами и набережной шла дорога, на разделительной полосе росли пальмы. Макса раздражал рев мотоциклетных моторов: парни в кожаных куртках на разномастных «байках» гонялись друг за другом, подрезали чисто вымытые «ситроены», «опели» и «фиаты», опасно лавировали в транспортных потоках.

Почти все были в шлемах со скрывающими лица затемненными забралами и по лихачеству не уступали московским рокерам. На фоне всеобщей дисциплины и порядка их мотоциклы, шлемы и лихачество казались разнузданным вызовом благополучному обществу и вносили в комфортную атмосферу курортного города звенящую струну неосознанной опасности.

Раздражал Макса и надсадный вой полицейских машин, хорошо знакомый по фильмам про Фантомаса — уа! уа! уа! уа! уа! Эти синие, с белой полосой автомобили проносились по Promenade des Anglais каждые десять минут, причем в разных направлениях, из чего Макс заключил, что единой оперативной задачи у них нет. И все равно, на улице он чувствовал себя, как голый.

Напротив отеля «Негреско» он спустился по ступенькам к огороженному пляжу и, заплатив семьдесят франков, был пропущен за легкий штакетник, получив в придачу полотенце, плавки и простыню. Засунув сумку и вещи в квадратную ячейку камеры хранения, Макс вышел на пляж. Под широким голубым тентом стояли столики, несколько шумных немцев пили пиво у стойки бара. Они были в рубашках и шортах. Термометр в тени показывал девятнадцать, песок был откровенно холодным, легкий ветерок холодил тело. Молодой бармен за стойкой широко улыбнулся, изобразил, что трясется от холода и выразительно показал на галерею бутылок за спиной.

Макс принужденно улыбнулся в ответ, подошел и ткнул пальцем в одну из бутылок. Это оказался пастис — аналог перно: белая, не очень крепкая жидкость с анисовым запахом. В углу, за стойкой, работал телевизор красивая блондинка разговаривала о чем-то с белесым, очень важным и уверенным в себе толстяком.

Он пригубил рюмку. Напиток напоминал не выпивку, а лекарство. Только от чего оно лечит? Во всяком случае не от того положения, в котором он оказался.

Здесь, в Ницце, нет официальных российских представительств, через которые можно было бы связаться с резидентурой. Нужно попасть в Марсель или Париж. А для Макса в его нынешнем положении они так же далеки, как и Москва. И пастисом от этого не вылечишься, даже если выпить не маленькую рюмочку, а целую бутылку…

В фильмах или книгах про шпионов, герой в подобном положении находит красивую девушку, которая помогает ему решить все проблемы. А проблема номер один — отсидеться где-то дней пять, пока схлынет первый вал поисков. Но нужен ключ от уютного и безопасного местечка…

Бармен повернулся к телевизору, перестали галдеть и уставились на экран немцы. Макс тоже посмотрел в ту сторону. Полиция осматривала знакомый «фольскваген» с простреленными стеклами. Из багажника извлекли сумку с вещами Спеца. Макс вздрогнул. Точно такую сумку он только что оставил в камере хранения: Веретнев покупал в Москве три одинаковых!

Камера крупным планом показала пулевые пробоины, кровь на заднем сиденье, номерной знак… Голос за кадром давал пояснения, несколько раз мелькнуло слово «Лондон». Значит, они уже вышли на прокатную фирму и скоро узнают, что человека, получившего машину, в природе не существует. Это ещё больше обострит ситуацию…

Вот ответственный полицейский чин что-то говорит в телекамеру, вот показывают контрольные посты на выездных шоссе… Перебивка: многозначительно слушающий последнюю информацию по телефону телеведущий, следом знакомый пейзаж: вилла Евсеева, обсаженная кустарником дорога, безжизненный тела — одно, второе, третье, четвертое… Крупный план: пистолеты с глушителями, гильзы, пустой магазин от «вальтера», лица убитых… Среди них оказался ещё один знакомый: высокий красавчик в длиннополом пальто, ударивший Макса кастетом возле машиного дома и так неожиданно покинувший поле боя… Полицейский эксперт пинцетом поднимает магазин и опускает в пластиковый пакет…

У Макса зачесались кончики пальцев: на магазине они найдут прекрасные отпечатки… Если он попадется — не отвертится…

Стараясь сохранить безразличие на лице, он вышел из-под тента и осмотрелся. На солнце было тепло, но желающих загорать находилось немного: большинство шезлонгов и топчанов пустовало. Макс прошелся вдоль берега, иногда заходя в студеную воду, и выбрал шезлонг в первом ряду, рядом с брюнеткой лет тридцати пяти-сорока. Закинув руки за голову, она подставляла солнцу намазанное белым кремом лицо, сохранившее упругость тело и чуть отвисшую грудь с крупными розовыми сосками. Глаза у неё были закрыты. Что ж, ключ вполне подходящий…

— Вы купались сегодня? — по-английски спросил Макс, обворожительно улыбаясь. — Интересно: вода очень холодная?

В ответ — никакой реакции. Только чуть дрогнули плотно сомкнутые веки.

— Добрый день, мадам, — собрав все свои познания во французском сказал Макс. И вновь перешел на английский:

— Не хотите ли искупаться?

«Что я несу? — тут же ужаснулся он. — Идиотское предложение… А если вдруг она согласится, придется лезть в ледяную воду!»

На этот раз глаза открылись. Красивые голубые глаза. Но в них не было ни малейшего интереса к навязчивому соседу. И произнесенная фраза была короткой и резкой. Что-то типа «Идите к черту!», или «Оставьте меня в покое!» Во всяком случае женщина явно не собиралась с ним знакомиться, приглашать к себе в гости и предоставлять столь необходимое убежище. Правда жизни вступала в противоречие с романтичными вымыслами кинематографа.

Макс независимо засвистел и хотел пойти искупаться — отчасти назло надменной брюнетке да и самому себе, отчасти для того, чтобы убить время. Но мысль об оставленных в одежде бриллиантах изменила план действий. Минут двадцать он просидел на прежнем месте, делая вид, что загорает и поминутно оглядываясь в сторону раздевалки, потом изобразил, что заинтересовался игрой в шары, которую вели на мокром песке три пляжных служителя — подошел поближе, понаблюдал, кивая с видом знатока и плавно перешел к стадии отхода.

Засвеченную сумку он оставил в ячейке камеры хранения, предварительно перебрав вещи и убедившись, что индивидуальных признаков, связывающих белье, спортивный костюм и ещё кое-какие мелочи с его персоной, там нет. Впрочем, эта предосторожность была совершенно лишней: «пальцев» на пистолетном магазине вполне достаточно, чтобы получить пожизненное заключение. Бриллианты он завязал в чистый платок, получившийся узелок расплющил, сунул в левый карман куртки и застегнул косую «молнию».

Заплатив за пастис и покинув пляж, Макс как неприкаянный бродил по городу и наконец забрел в этот диско-бар. Теперь он сидит здесь, среди музыки, бешеных сполохов электрического огня, среди красивых молодых людей, плескающихся в бассейне и попивающих «Малибу», он жив, богат и пока что свободен. Но это ненадолго.

За соседний столик сели парень с девушкой, они только что вышли из бассейна, оба навеселе. У девушки очень милое лицо, обрамленное темными мокрыми завитушками, гибкая фигура завернута в махровую простыню: кажется, она забыла в бассейне свой лифчик. Здесь это обычное дело…

На экранах огромных телевизоров появилась знакомая вилла: Канн, плас Шуайе, 17… Хозяйка, оживленно рассказывающая о своих постояльцах… Компьютер, с которого оперативник в штатском ловко снимает отпечатки пальцев… Фотороботы всех троих…

Самым похожим был Спец, на втором месте — Веретнев. Макса хозяйка видела только один раз, поэтому узнать его было практически невозможно. Но розыск велся наступательно и умело. Кольцо сжималось.

Правда, Карданову много раз в жизни приходилось разрывать такие кольца. И он знал, как это надо делать.

Под вечер Максу удалось найти, кажется, самый убогий отель в Ницце, по вестибюлю то и дело шныряли женщины с помятыми лицами, от портье пахло спиртным и острый нос его был испещрен красными прожилками.

Это было то, что надо. В таких местах столько подозрительных типов, что среди них очень легко затеряться. Правда, и полицейских осведомителей в таких местах пруд пруди…

Порывшись в бумажнике, Макс выудил двести франков, положил на конторку и выставил вперед указательный палец. Вряд ли портье говорил по-английски, а язык денег и жестов понятен каждому: «Нужен номер на одни сутки». Красноносый осклабился, и, кивнув головой, смахнул деньги в ящичек. Затем подвинул Максу какой-то гроссбух и ручку. Макс записал туда: «Р. Смит». Больше ничего. Портье, не глядя, захлопнул книгу и выложил перед Максом ключ с массивным деревянным брелком.

И вдруг Макса как током пронизало с головы до пят. Вид французских и английских денег, соединившись с фамилией, на которую был выписан британский паспорт, поднял из глубин памяти ответ на вопрос, который мучал его целый день: его паспорт остался в меняльной конторе «Томас Кук» в Канне! И переждав несколько дней, можно съездить и спокойно забрать его!

Взбодренный, Макс схватил ключ и пошел к лестнице. Выкупаться, поспать, а утром будет видно… Что-то заставило его оглянуться — наверное, этот тихий жужжащий звук. Портье увлеченно накручивал диск телефона. Куда он звонит? Настроение опять испортилось.

Макс медленно поднялся на второй этаж, столкнувшись на лестнице с проституткой — негритянкой в ярко-красной кожаной курточке. Та с интересом глянула на него и, вильнув широкой задницей, прошмыгнула мимо. У дверей своего номера Макс остановился. Воткнул ключ в замочную скважину. Помедлил… Нет, он не войдет сюда. Портье, телефон… эта негритянка. Возможно, у него просто разыгралось воображение. А возможно и нет!

Оставив ключ торчать в дверях, Макс сбежал по лестнице вниз, прошел мимо конторки, сделал явно удивленному портье неопределенный жест, покрутив кистью возле головы: мол, что-то забыл — и выскочил на улицу.

За последние полчаса успело здорово стемнеть. Южная ночь упала на окраины Ниццы, как плотное одеяло. Вдали, над плоскими крышами зажглось неоновое зарево — там курортный район, центр города, нарядная толпа на ярко освещенных улицах, фешенебельные рестораны, кафе, казино…

А здесь безликие многоэтажки, словно в Бибирево или Новых Черемушках. И такая же темень на улицах, расшитая редкими точками фонарей и горящих кое-где окон. И похожий запах из темных подворотен…

Здесь живут пролетарии — низший слой обслуги того яркого праздничного мира: повара, официанты, бармены, сантехники. И конечно, мотоциклисты: это они рисуют аэрозольной краской свастики и непристойные надписи на фасадах домов, но гонять наперегонки, оголтело ревя моторами, наверняка выезжают туда где чисто и красиво, потому что здесь не получится никакого вызова обществу — обольют помоями из окна, и дело с концом…

Здесь живут ещё и иммигранты — турки, арабы — дешевая рабочая сила… На каждом шагу, — убоговатые кофейни, из распахнутых настежь дверей несется незатейливая восточная музыка, тут и там гостиницы — наподобие той, откуда он только что сбежал. У входа подпирают стену спиной и согнутой в колене ногой девицы специфической внешности, тусуются смуглые рукастые мужики с цепкими глазами и смоляными усами. По другой стороне улицы параллельным курсом движутся два жгучих брюнета с сигарами. За ним?

На перекрестке он свернул направо, надеясь найти такси, брюнеты свернули следом. Макс вспомнил о недавних беспорядках в Страсбурге, внешне таком же тихом и опрятном (особенно если смотреть из Москвы), — где банды арабов-иммигрантов бесчинствовали всю рождественскую ночь, сжигая автомобили и избивая прохожих… Но Макс дорого дал бы за то, чтобы эти брюнеты оказались именно бандитами — а не переодетыми полицейскими.

Он издали сделал мысленную «зарубку» на тусклой зеленоватой вывеске бара и, поравнявшись с ней, резко повернул, толкнул дверь и вошел внутрь. Длинная стойка начиналась едва ли не от самого порога, за ней работал телевизор. Небольшой квадратный зал был погружен в полумрак, несколько пар нетрезвых глаз от столиков без интереса уставились на него. Макс сел на высокий табурет, быстро осмотрелся, скользнул взглядом по рядам бутылок с пестрыми наклейками, увидел темный проем позади стойки… там должна находиться кухня или подсобка.

— Виски! — для верности он показал на бутылку «Белой лошади».

На соседний табурет немедленно взгромоздилась совсем молоденькая смазливая девушка в очень короткой юбке.

— Ду ю спик инглиш? — с ужасным акцентом произнесла она и улыбнулась.

— У тебя есть квартира на всю ночь? — без предисловий спросил Макс.

Девушка улыбнулась ещё шире.

— Тысяча франков!

Это было в четыре раза больше, чем она стоила на самом деле, но Макс согласно кивнул.

— Вы англичанин? Возьмите мне выпить! — она положила ладонь ему на колено.

Макс кивнул два раза и бармен поставил вторую рюмку.

— Меня зовут Элизабет, — жеманно представилась девушка, массируя колено Макса.

Начались новости. Он впился взглядом в экран. Нашли ли тело Спеца? И что ещё они откопали?

Маленькая ладошка погладила ему ногу, явно забираясь вверх.

Да, нашли! Пляж, знакомая лодка, лежащий на спине труп со сложенными на груди руками, целая бригада полицейских, вспышки блицев… Хозяйка с плас Шуайе, 17 утвердительно кивает головой… Три фоторобота, к одному протягивается стрелка от снимка убитого Спеца, его рисованное изображение заменяется фотографией, обводится кружком и перечеркивается крест-накрест: разыскиваемый найден!

Девчонка добралась туда, куда хотела и принялась мять брюки и то, что удавалось захватить под ними. Никакого эффекта это не приносило: Макс был слишком поглощен тем, что происходило на экране.

Неожиданно кружок охватил наименее узнаваемый рисунок, от него протянулась стрелка к… раскрытому британскому паспорту на имя Роберта Смита! Фотография Макса заполнила весь экран. Он похолодел.

— Ждите на улице, сейчас я выведу лоха, — продолжая безуспешные попытки, сказала смазливая девочка на чистейшем русском.

Тем временем фотография встала на место неудачного рисунка. Крупным планом камера фиксировала рисунок Веретнева и портрет Макса, как бы предлагая тысячам людей хорошенько запомнить эти лица.

— А бабки у него есть? — послышался за спиной мужской голос. Он тоже говорил по-русски.

— Это богатый англичанин, легко согласился на тысячу…

— Тогда ладно…

Макс обернулся, но увидел только удаляющуюся в сторону двери широкую спину.

— Это мой брат, — пояснила девушка. — Я сказала, чтобы он не приходил ночевать.

— А на каком языке ты говорила?

— На чешском. Я приехала из Праги. Пойдем…

Макс положил деньги на стойку и вдруг одним прыжком перемахнул через нее, оттолкнул в сторону бармена, нырнул в проем, так… кухня… котлы, кастрюли, кто-то сзади рванул за куртку, Макс, не оборачиваясь, ударил локтем, побежал вперед — вот она, «черная» дверь, скользкая от перепачканных в жире рук, за ней — узкий, мощеный камнем двор с тусклой желтой лампочкой. Справа бледным полукружием тлел свод арки, выходящей на улицу. Макс рванул к ней, но навстречу уже спешили четыре хищно разворачивающиеся в ряд тени.

Времени хвалить себя за предусмотрительность не было, он просто вынул левой рукой аэрозольный баллончик с кайенским перцем, а правой — пружинный нож. Щелчок выброшенного клинка остановил тени, но только на миг. Неверный желтый свет бликовал на выставленных вперед четырех клинках и явный перевес придавал нападающим уверенность.

Макс вытянул левую руку, нажал кнопку распылителя и веером пустил густую огненную струю.

— Твою мать! Глаза! — выронив лязгнувшую железку, левая тень схватилась за лицо и дико взвыла. — Сука, он мне глаза выжег!

Боевой полукруг атакующих распался, но Макс не спешил прорываться на улицу: Спец учил, что хвост надо рубить намертво.

Выпад правой, вопль — клинок с хрустом пропорол брюшину, обмякшее тело тяжело шлепнулось наземь. Опять струя из баллончика, резкий удар ногой и ещё один враг завертелся на месте, завыл, начисто потеряв способность к преследованию. Четвертый неосмотрительно отскочил и оказался в углу — Макс запер ему выход, угрожая одновременно баллончиком и ножом. Деваться тому было некуда, угрожающе зарычав, он пригнулся и бросился вперед, как идущий на таран носорог. Струя перца пролетела над головой, ножи разминулись и каждый с силой воткнулся в тело противника…

В животе Макса лязгнуло и заскрежетало, будто кто-то поднес блестящее лезвие из хорошей стали к бешено вращающемуся точильному кругу. Боль обожгла бок, стиснув зубы, он поймал широкое чужое запястье, сжал, а сам, как заведенный, ударил двенадцатисантиметровым клинком ещё три раза. Каждый раз руку обдавала теплая струя, скользкая рукоятка проворачивалась, норовя выскочить из ладони. Хрипы, всхлипы, бульканье… Отчетливый запах перца и крови, как на кухне… Только здесь готовилось несъедобное блюдо под названием смерть. Запястье конвульсивно дернулось, раздался страшный утробный звук, человек, лица которого Макс так и не увидел, с утробным звуком опрокинулся на спину.

У «черного» выхода из бара низко над землей торчал из стены простой стальной кран, как в туалете глухого российского полустанка. Положив нож, Макс тщательно вымыл руки, потом повернулся к тусклой лампочке и осмотрел себя. Большой, заходящий на живот карман куртки был прорезан, из узкой щели блеснул ослепительный луч.

Откинул полу куртки, что-то запрыгало по булыжнику, он понял, что выскочили несколько бриллиантов, но даже не нагнулся за ними. Его больше волновала рана. Распахнул мокрую от крови рубаху, затаив дыхание посмотрел… Камни, а точнее, судьба, опять увели смертельный клинок в сторону: глубокий поверхностный порез на левом боку сильно кровоточил, но опасности не представлял.

— Скорую! Вызовите скорую, суки! — орал ослепленный перцем бандит, его сотоварищ стоял на коленях, держась за живот и раскачивался из стороны в сторону, подвывая, как раненый зверь. Третий корчился на земле, хрипло ругаясь по-русски, четвертый лежал неподвижно. Надо было быстро сматываться.

Намочив платок, Макс лихорадочно смыл кровь, замыл рубашку, потом наложил скомканный платок на рану и притянул ремнем. Подняв нож, он через арку вышел на улицу. Несколько арабов что-то обсуждали, с любопытством вслушиваясь в несущиеся из подворотни вопли, стоны и причитания. Нервно заламывала руки девушка в короткой юбке. Здесь же стояли и два брюнета, но уже без сигар. Когда появился Макс, наступила гробовая тишина.

— Вася, Васенька! — в голос закричала «Элизабет» и, всхлипывая, бросилась во двор. Брюнеты сдвинулись, освобождая дорогу.

Он молча прошел мимо, держа окровавленный нож в опущенной руке. Никто не двинулся с места. Пройдя с полквартала, Макс обернулся — следом никто не пошел.

Завернув за угол, Макс сразу увидел такси и, бросив нож в решетку водостока, поднял руку. Такси остановилось и он с облегчением провалился в темный прокуренный салон. Тут же тело и сознание захлестнула волна болезненной слабости.

— В центр, — с трудом произнес он. — К отелю «Негреско».

Это был единственный ориентир, который он запомнил. Машина резко взяла с места. Он чуть не упал, но сумел удержаться и замер на грани обморока, откинувшись на спинку сиденья.

— Здесь есть быть множество хороший заведений, — таксист нещадно коверкал английские слова, но говорил с видом завзятого гида. — Женщины. Девушки. Есть очень традиционный… и есть немножко не очень традиционный. Если вам есть интерес, то…

Макс отдышался, поправил платок, посмотрел на ладонь. Она снова была в крови. Он вытер ладонь о рубашку и наглухо застегнул куртку. В кармане глухо постукивали оставшиеся бриллианты.

— Нет.

Таксист нисколько не смутился.

— Ну что ж, — продолжал он. — Все англичанин просят ехать их в «Гоген», там недорогой очень приличный выпивка, а потом я им всех советую посетить «Альбин-Клуб», там тоже есть…

— Не надо, — выдавил из себя Макс.

Таксист замолк, но ненадолго.

— А вы слышать сегодня случай в Антиб? — неожиданно спросил он. Какой-то перестрелка между гангстерский группы, а? В телевидение сказали, что кто-то из них скрывается в Ницца или Канн, автострада и дороги перекрыты, сюда нагнали всю жандармерию Прованса… Они, эти русский гангстеры… свиньи!..

Таксист скороговоркой произнес несколько слов на французском.

— И зачем они приезжать в наши города? Эти пьяный и жестокий, который проиграли собственный Россия, которые кроме автомат и пистолет и собственный дерьмо ничего не умеют делать, они сейчас обрушились здесь, приезжать к нам со своим оружий и стрелять, стрелять!..

Помолчав ещё немного, добавил:

— Наши полиция против них — бройлерный цыплята…

Макс так не думал. Он понимал, что дело идет к концу. Хватило бы и фото по телевизору, а ранение довершило дело. Он был обречен.

На Английской набережной было светло и многолюдно. Слишком светло и многолюдно.

— Сверните… направо…

Никакой рациональной цели эта команда не преследовала: то ли последний всплеск активности, то ли рефлекс умирающей собаки — забиться в безлюдное темное место, а там будь что будет.

Кружилась голова, он чувствовал полное безразличие ко всему и неимоверную усталость. И ещё зверский нервный голод. Казалось, что если хорошо поесть — восстановятся силы и появится шанс выбраться из этой передряги…

Машина въехала в узкую полупустую улочку, впереди светилась красная неоновая надпись: «Restaurant Barracuda». Под ней на двух цепях висел красно-белый круг с изображением стремительной хищной рыбы.

— Остановите…

С трудом разобравшись в купюрах, Макс расплатился с таксистом, выбрался из салона, толкнул угловую дверь и тяжело ввалился внутрь.

Это был уютный рыбный ресторанчик с непременными рыбацкими сетями в интерьере, и чучелами летающих рыб под потолком. Изогнутые полукругом мягкие диванчики с вписанными в них столиками, почти все свободны, официант в красном жилете и белой «бабочке» нес две большие черные чашки, доверху наполненные раскрытыми ракушками мидий. От мидий шел пар, Макс уловил распаренный запах морепродуктов и его чуть не стошнило. Он понял, что спасенье в виде плотного ужина к нему не придет и нетвердой походкой двинулся в глубину зала.

Там за стойкой стояла молодая симпатичная женщина, над обычной выставкой бутылок висело чучело зубастой рыбины, дающей название этому заведению. Стойка приближалась, женщина посмотрела на него, приняв за подгулявшего туриста.

Лишь бы не упасть… Взять рюмку джина или виски, зайти в туалет продезинфицировать рану… Должно стать легче. А потом… Что делать потом — он решительно не знал. Пошатываясь, он подошел и тяжело облокотился локтями на стойку. Между полками с бутылками раскрылась узкая, «под старину», дверь. Из неё вышел очень похожий на кого-то веселый загорелый мужчина, приобнял барменшу, шепнул что-то ей на ухо и встретился глазами с Максом. Вдруг веселье будто вытерло мокрой губкой, лицо его напряглось, вытянулось и посерело, эта реакция явилась сигналом — мир сплющился в картонку и перевернулся, потому что перед ним стоял двойник мистера Томпсона, его отца, томящегося в лондонской особорежимной тюрьме Уормвуд-Скрабз. Но двойник не мог его узнать!

— Это ты! — хрипло сказал мужчина по-русски. — Ну давай, стреляй!

Это был не двойник. Это был его отец. Но отец не мог здесь находиться, потому что сидел в тюрьме. Значит, Макс галлюцинировал. Голова пошла кругом, окружающий мир сжался гармошкой, стойка, стены, хищная морда барракуды деформировались… Сознание уходило, Макс вцепился в реальность истощенной волей и лишь локти, упирающиеся в твердую гладкую поверхность, удерживали его на поверхности.

— Давай, стреляй! — галлюцигенный образ отца заслонил собой ничего не понимающую, напуганную женщину и рванул на груди рубаху, так что пуговицы заскакали по стойке и раскатились по полу.

Локти Макса соскочили со стойки, он нырнул в черноту беспамятства и только бесшумный фонтанчик взметнулся над сомкнувшимися волнами обморока. А тело упало на пол с ощутимым звуком.

Это была обычная однокомнатная квартира, обставленная скромно и без претензий, — однако в аптечке имелся широкий ассортимент лекарств, холодильник забит едой, бар — выпивкой, в шкафу тесными спрессованными рядами висела мужская и женская одежда на любую погоду. Макс достал из бара бутылку виски и пил, глядя в окно на вращающийся неоновый круг с рекламой пиццы. Мистер Томпсон возился с микроволновкой на кухне.

— Ну как, отошел? — он заглянул в комнату, тоже налил себе рюмочку, выпил, налил еще.

— Да. Я проспал больше суток и теперь мне гораздо лучше. Я просто был выжат, как лимон. Стрессы, да и эта дурацкая рана…

Макс осторожно потрогал повязку. Теперь она была наложена по всем правилам.

— А ведь я был уверен, что ты пришел по мою душу! — Томпсон выпил вторую рюмку и налил третью, на его лице плясали красноватые отсветы мертвого неонового света. — И очень удивился, когда не нашел при тебе оружия. И только увидев в новостях твое фото — поверил, что ты здесь по другому делу…

На лестнице за дверью послышались детские голоса, топот ног. Где-то далеко, наверное, в одной из соседних квартир, зазвонил телефон. Звонок повторился пять или шесть раз, потом замолк.

— Значит сделка, — спросил Макс, но в голосе не было вопросительной интонации. — С англичанами?

— Нет. У них тоже есть старший брат…

Макс кивнул.

— А где… мама?

Он с трудом выговорил это слово. Да и мистера Томпсона, хозяина уютного рыбного ресторанчика он тоже не воспринимал, как своего отца. Хотя во время свидания в тюрьме такое восприятие появилось.

— Она вышла замуж за нашего адвоката. Еще тогда, в семьдесят четвертом. Теперь она миссис Уотерфорд, у них поместье в Уитеме. Правда, он старше её лет на двадцать…

— А эта женщина, в ресторане, она кто?

— Луиза. Мы живем вместе. Давно.

Томпсон встал, нервно прошелся по кухне. Его щеки втянулись, вокруг глаз набежали морщинки. Максу вдруг показалось, что он вспомнил старую-старую картинку из времен своего детства. Может, это был сон? Но Макс отчетливо увидел себя маленьким, сидящим на другой кухне, залитой голубоватым утренним светом, холодильник там другой, гораздо больше, с плавными закругленными формами, и окно другое, огромное, и отец — настоящий великан, — точно так же меряет шагами пол в черно-желтую клетку, щеки его втянуты, словно он пьет коктейль через соломинку, глаза озабоченно сощурены. Матери нет, что-то случилось, какая-то неприятность подступила к границам их мира, и Макса обжигает смутное чувство вины за что-то, непонятно за что.

— Значит, вы нормально устроились, — сказал Макс в пространство. Он не собирался морализировать, но фраза прозвучала, как упрек.

— А ты думаешь, было бы лучше, если бы мы до сих пор сидели в тюрьме?

Макс молчал. Да вопрос и не требовал ответа.

— У матери серьезно болели глаза, пришлось долго лечиться в лучшей лондонской клинике. В тюрьме, она давно бы уже ослепла. Кому бы от этого было лучше? Тебе? Мне? Центру?

— Не знаю.

На кухне микроволновка издала сигнал готовности. Но на него никто не обратил внимания.

— У нас не было выхода, — тихо проговорил Томпсон. — Возможно, ты этого сейчас не понимаешь, ты думаешь о долге, преданности делу, верности Центру. Это главное, да? А легенда так, ширма, способ обеспечить выполнение задания? Так ведь учат в разведшколе?

Он тяжело вздохнул.

— Но это неправда. У человека только одна жизнь, нельзя вначале жить для маскировки, а когда-то потом — для себя! Легенда и стала нашей жизнью, мы превратились в англичан: две машины, хорошая квартира, мать одевалась в дорогих магазинах, покупала украшения, полюбила камни: топазы, аметисты… Только настоящие британцы с грудным молоком впитывают четкие представления: это допустимо, а это — ни под каким видом… У нас по-другому: есть возможности — можно все! А задание требовало любых жертв… Как, ты думаешь, мы заполучили Бена? Так что с матерью у нас были проблемы…

Томпсон снова принялся ходить из угла в угол — пять шагов в одну сторону, пять — в другую.

— А потом все рухнуло. Надо было до конца следовать долгу и сгнить в тюрьме. А мы уже привыкли к жизни британского среднего класса. И выбрали другой путь. Но… Но если хочешь знать — она решила это первой…

В соседней квартире зазвонил телефон. Назойливо, протяжно. Безнадежно. Никто так и не подошел к трубке.

— Я не осуждаю вас, — сказал Макс.

— Ты думаешь про себя — все так говорят, оправдать можно что угодно. Но я спрошу о главном: где та страна, во имя которой мы должны были тридцать лет сидеть в тюрьме? Где СССР? Его больше нет. Те руководители, которые посылали нас на смерть ради великой Идеи, — они сами же и сдали его. Продали. Вместе со всеми явками, тайниками, потрохами, с сотнями миллионов жителей и с самой великой Идеей… А на вырученные деньги покупают виллы в Монако, Ницце, Антибе…

— Я не осуждаю вас, — повторил Макс. — И хватит об этом. Мне нужен паспорт и нужно выбраться отсюда. Лучше — в Лондон. Помоги мне, если можешь. И если это не противоречит твоим сегодняшним убеждениям и обязательствам.

Человек, которого последние двадцать восемь лет звали Рональдом Пирксом, задумался. Конечно, просьба Макса противоречила его обязательствам перед новыми хозяевами! Не для того ему доверена явка в Ницце, чтобы решать проблемы российской разведки. Да ещё тесно связанные с перестрелками и трупами — то есть чистейшей воды уголовщиной! Вся полиция побережья поднята на ноги, меры розыска беспрецедентны по размаху — за все прошедшие годы он не помнил ничего подобного!

В такой ситуации все замыкалось на шефа Южного Бюро. Без Уоллеса он не мог изготовить настоящий паспорт, не мог достать вертолет… Значит, надо легендироваться. Разве что прикрыться операцией «Замещение» в результатах которой заинтересовано и Южное Бюро и Лэнгли… Но когда обман раскроется, ему придется расплатиться головой.

— Я помогу тебе, — наконец сказал он. — А сейчас пойдем ужинать.

Человек, которого Макс знал, как Томпсона, ушел около полуночи, оставив на столике в прихожей свою визитную карточку. Белый дорогой картон с голографическим рыбьим силуэтом, надпись: Рональд Ф. Пиркс, ресторан «Барракуда». Четыре телефонных номера, факс… Внизу приписаны еше шесть цифр от руки.

Макс спрятал карточку в карман, выключил свет и, не раздеваясь, лег на диван. У владельца рыбного ресторанчика не бывает столько телефонов, не бывает явочных квартир. Но Томпсон — Пиркс и не скрывает, кто он такой. А сам, удержался от расспросов, хотя наверняка обнаружил в прорезанной куртке бриллианты!

Профессиональная этика. У разведчиков могут быть тайны друг от друга, даже если один из них тридцать два года назад менял другому подгузники… И каждый сам решает — когда и сколько сказать.

Макс тяжело вздохнул. Чего ждать от отца? Точнее, от человека, который когда-то был его отцом?

Они чужаки. Как в львином прайде… там тоже нет отцов и сыновей, есть только общая борьба за существование, общая охота!.. Старый и молодой лев помогают друг другу, вместе отбиваются от врагов. При чем здесь родство крови?

Глаза слипались и Макс не стал бороться со сном. Тут же проснулся, как от толчка. Глянул на часы: пять утра. В далекой пустой квартире звонил телефон.

В десять пришел Пиркс и сфотографировал его на паспорт.

В общей сложности Макс провел в этой квартире пять с лишним суток. Слонялся из угла в угол, ел, спал, смотрел старый телевизор с выпуклым, словно беременным, экраном, вслушиваясь в птичье щебетание витиеватой французской речи.

В новостях ещё несколько раз показывали окрестности виллы Евсеева в Антибе. Пару раз мелькнули лица Кудлова и Злотина, они отворачивались от камер, Злотин выкрикнул что-то раздраженно и накрыл объектив ладонью. Самого хозяина видно не было и за ограду никого из съемочной бригады не пустили. Значит Евсеев сказал, что о перестрелке им ничего не известно. Что ж, это самое умное, что он мог придумать. Показывали и портрет Макса, но чувствовалось, что интерес к теме идет на убыль.

Несколько раз давали репортажи из Линье: Дэвид Джонсон и премьер Рыбаков. Улыбаются. Пожимают друг другу руки. Переговоры закончились успешно, Россия получила долгожданный кредит.

Москву показывали редко, первый канал. Какой-то дом на Дмитровке опять ушел под асфальт. Пикеты на Старой площади. Открылся салон Жан-Люка Бурага на Тверской-Ямской. За спиной тележурналиста спешили одетые по-весеннему москвичи, озабоченные, сосредоточенные, явно не понимающие, какое это счастье — идти куда-то по Тверской-Ямской, все равно куда, лишь бы идти.

Как-то вечером без предупреждения появился Пиркс.

— Быстро собирайся, у меня все готово!

Он выглядел очень озабоченным.

Макс надел новый темно-синий костюм, белую сорочку, галстук, черные туфли из мягкой кожи. Респектабельный чиновничий вид внушает доверие. В плоский кейс положил пару белья и бритву «жиллет». Пять бриллиантов, в том числе один крупный, он потерял во время ножевой драки. Оставшиеся были аккуратно завернуты в белую бумагу и разложены по карманам — так надежней. Один, самый большой камешек чистой воды, он приготовил в подарок Пирксу.

— Я готов!

Стемнело, у подъезда стоял серебристый «ситроен» последней модели, Пиркс уверенно сел за руль, набрал скорость и развернулся в сторону Монако.

— Держи…

Пиркс протянул ему французский паспорт на имя Клода Лежара. Похоже, настоящий. Или мастерски подделанный.

— Он нигде не должен выплыть, иначе у меня будут большие неприятности.

— Я понял, — сказал Макс.

Пиркс сжал губы. Вряд ли парень представил о каких неприятностях идет речь. И наверное думает, что если паспорт нигде не всплывет, то все будет нормально… Ну что ж, пусть мальчик ни о чем не догадывается. Это его долг. А за долги надо платить. Любой ценой.

«Ситроен» миновал пост жандармерии и выехал из города. Их не остановили, очевидно, эту машину хорошо знали.

Пару миль спустя начался широкий пустынный пляж. Пиркс притормозил у обочины, посмотрел на часы.

— Через пять минут тебя заберет вертолет. Два часа лету до Лиона, в двадцать три сорок оттуда отправляется рейс на Лондон. Ты успеваешь. И еще…

Пиркс протянул ему маленький, уместившийся на ладони «браунинг».

— Если пилот примет радио и попробует изменить курс, заставишь его лететь в Лион. Больше я ничего не могу для тебя сделать…

Голос Пиркса дрогнул.

— Прощай.

— Это тебе! — Макс вытащил испускающий красно-зеленоватые лучики бриллиант. Камень стоил целое состояние, но Пиркс небрежно сунул его в карман, не спуская глаз с лица сидящего перед ним человека. Как будто хотел навсегда впитать в себя его образ.

— Прощай.

Макс крепко обнял прожженного двойного шпиона, купившего благополучие и свободу ценой предательства. Обнял своего отца, спасшего ему жизнь. От него пахло крепким одеколоном и ещё чем-то неуловимо родным и близким… Невоспроизводимым запахом детства. Ему опять, как много лет назад, надо было бежать, оставляя отца в другом измерении. Но теперь он сам мог планировать будущее.

— Я вернусь, папа… Я обязательно вернусь!

Ярко светила луна, загадочно плескалось серебристое море. Из темноты вынырнул мигающий красный огонек, послышался стрекот вертолетного двигателя. Машина привычно коснулась песка и замерла в какой-нибудь сотне метров. Лопасти медленно вращались.

— Беги! — сдавленно сказал Томпсон-Пиркс и отвернулся.

Чуть замешкавшись, Макс бросился к вертолету.

Томпсон-Пиркс проводил взглядом взлетающую машину и смотрел вслед до тех пор, пока мигающий огонек не растворился во мгле. И потом долго сидел неподвижно, опустив стекло и жадно глотая холодный, насыщенный ионами морской воздух. Спешить некуда — для него все закончилось. Попытаться спастись можно только одним путем: сбежав за тридевять земель. Но в его возрасте четвертую жизнь не начинают.

Впрочем, одно дело у него ещё осталось. Пиркс вытащил из кармана бриллиант, отстраненно полюбовался играющим вокруг него ореолом. Открыл перчаточный ящик: там лежали девятимиллиметровый револьвер и кнопочный нож. Перегнувшись назад, подрезал снизу сиденье и засунул камень туда.

Потом достал телефон и позвонил Луизе.

— Послушай, девочка… Я оставил для тебя кое-что в заднем сиденье. Подарок. Загони машину в гараж, сними сиденье и ты найдешь эту вещь.

— Что случилось? — испуганно спросила женщина. — Что с тобой?

— Ничего… Все нормально…

— Это связано с тем парнем? Я так и знала! Где ты? Когда ты вернешься?

Луиза была в панике. Странно. На неё это не похоже — очень спокойная женщина… Он хотел сказать ей что-то хорошее, успокоить, но не смог и нажал клавишу отключения.

Телефон тут же зазвонил снова, он подумал, что перезванивает Луиза, но оказалось, что это Ричард Уоллес. Голос его звучал глуховато и немного печально.

— Я не могу связаться с вертолетом, Рон. Ты не знаешь, в чем дело?

— Знаю, Дик. Он должен долететь до места, и он долетит. На борту мой сын.

Наступила продолжительная пауза. Эфир был чистым, без шорохов и тресков.

— Я так и думал, что за этим стоит нечто неординарное. Ты ведь не продался бы за деньги…

Томпсон-Пиркс молчал.

— Надеюсь, ты понимаешь, что это ничего не меняет? — вновь возник надтреснутый голос шефа Южного Бюро.

— Да, я это понимаю.

— Ты очень подвел меня, Рон. Да и всех нас подвел. Я ведь сообщил в Центр, что успешно провожу «Замещение» и там ждут результатов. А теперь я сообщу о провале и о тебе… Вряд ли я после этого останусь на службе.

— Извини, Дик. Мне очень жаль.

Уоллес вздохнул.

— Ладно, Рон. Мы долго работали вместе, какие тут могут быть счеты. Но ты знаешь порядок. И я не могу ничего изменить.

— Я понимаю, Дик. Не волнуйся… Я знаю — ты всегда хорошо ко мне относился.

— Где ты сейчас?

— Там, куда садился вертолет. Скоро поеду обратно. Наверное, через полчаса?

— Да, Рон, это будет нормально. Через полчаса. Ты настоящий мужчина. Мне чертовски жаль, что так получилось. Прощай.

— Прощай, Дик.

Телефон ожил снова. На этот раз звонила Луиза.

— Ты где, Рональд? Я хочу приехать к тебе!

— Я сам приеду к тебе, девочка. Знаешь, раньше меня звали Томом. А ещё раньше — Петром.

— Что? Что ты говоришь?! Ты где, Ронни?!!

Пиркс совсем отключил телефон.

Ровно через полчаса, опустив левое и правое стекла, он развернулся и медленно поехал в сторону города. Вскоре впереди раздался рев мотоциклов, четыре фары, как неводом перекрыв шоссе, быстро приближались. Они охватили «ситроен» полукольцом: черные кожаные куртки, темные отблескивающие маски вместо лиц, пистолеты, удлиненные цилиндрами глушителей…

Он выстрелил первым: вначале влево — темное стекло шлема разлетелось вдребезги, на миг за ним мелькнуло белое лицо, но оно тут же тоже стало темным и опрокинулось вместе с мотоциклом.

— Пш! Пш! Пш! — лобовое стекло машины брызнуло осколками, сквозь маленькие дырочки ворвался ледяной ветер смерти. Перегнувшись вправо, Пиркс выстрелил ещё дважды — второй мотоциклист слетел в кювет, но тут сразу две пули угодили ему в голову и наступила вечная тьма.

Макс прилетел в Лондон ночью. Переночевал в аэропорту, утром абонировал в Британском банке сейф на предъявителя, спрятал бриллианты, тщательно записал шифр и пароль. Потом из таксофона позвонил Худому. Перед тем, как отправиться на встречу, он зашел в непривычно чистый общественный туалет, разорвал на крохотные клочки французский паспорт, спустил в унитаз и тщательно промыл. Он очень хотел избавить отца от неприятностей.