Настоящие деньги

ПРОЛОГ

США. 1987. District of Columbia

(федеральный округ Колумбия)

Собрание — хотя и являлось неофициальным — обставлено было в режиме чрезвычайной секретности. Здесь, за высоким забором одной шикарной виллы в предместье Вашингтона, собрались представители Казначейства США, Национального архива, Совета управляющих Федеральной резервной системы, Секретной службы и, разумеется, ЦРУ. Всего числом тринадцать. Но мало кто из этих тринадцати господ, рассевшихся за массивным круглым столом на веранде, понимал, зачем его пригласили сюда. До поры до времени они с недоумением, а может быть, даже с некоторым подозрением смотрели друг на друга. Когда же невольно встречались взглядами, то спешили отвести глаза. На столе перед каждым лежала темная кожаная папка, поверхность которой в таком случае и становилась объектом пристального изучения. Еще изредка чьи-нибудь пальцы начинали нервно выбивать на ней беззвучную дробь.

Если кто здесь и находился в курсе основной цели собрания, так это один немолодой полный человечек, напоминавший своей добродушно-бульдожьей физиономией бывшего британского премьера Черчилля. Единственного, чего не хватало толстячку для полного сходства с ним, так это сигары.

— Что ж, господа, — поставив на стол локти и сцепив в замок пухленькие ручки, произнес он, — думаю, вы хотя бы в общих чертах догадываетесь, зачем всех вас пригласили сюда.

Пожилой сухощавый господин в очках, сидевший напротив него, заметил, пожав плечами:

— Я, если честно, не имею ни малейшего представления об этом.

Его поддержали еще несколько человек.

— Хотя, думаю, все здесь, как и я, весьма заинтригованы, — добавил очкарик.

Толстячок хмыкнул и обратился к нему:

— Ну, вот с вас, мистер Клейн, пожалуй, и начнем. Надеюсь, то, что вас просили подготовить для доклада, вы сделали?

— Разумеется, мистер Филди.

Толстячок, которого, как выяснилось, звали Филди, а точнее, Джеймс Си Филди, кивнул, давая понять собеседнику, чтобы тот переходил к делу. Клейн кивнул в ответ и, открыв папку, извлек из нее… купюру достоинством в один американский доллар. Подняв ее чуть выше головы, он с пафосом заявил:

— Вот он — мой доклад!

— И для этого вам понадобилась такая толстая папка? — съехидничал кто-то из присутствующих.

Филди тут же поспешил представить выступавшего:

— Мистер Клейн, господа, историк. Профессор. Он работает в Национальном архиве. То, что мы попросили его найти и озвучить для вас, имеет прямое отношение к теме нашего необычного собрания. Попрошу всех выслушать его внимательно. Без пустых реплик. Договорились? Продолжайте, мистер Клейн.

Тот не заставил просить себя дважды.

— Вот он, мой доклад! — повторил он чуть громче, помахав перед глазами собравшихся долларовой купюрой. — Это невероятный, буквально магический артефакт истории нашей с вами страны, господа.

Раздался чей-то смешок:

— Нас пригласили на курсы практической магии?

Филди обвел недобрым взглядом присутствующих, желая отыскать глазами шутника и высказать тому все, что думает о нем, однако самого профессора Клейна шутка ничуть не задела.

— Вы зря иронизируете, — невозмутимо продолжил он, — это действительно магический артефакт. Иначе и не скажешь! Взглянем хотя бы на Great Seal of the United States[1], господа. На купюре мы видим изображения обеих ее сторон. На правом оттиске изображен белоголовый орел, прикрытый щитом с узором звездно-полосатого флага. В одной лапе орел держит оливковую ветвь с 13-ю ягодами и 13-ю листьями — по числу наших первых колоний, в другой лапе — 13 стрел. Над орлом расположены 13 звезд. Над головой орла помещена лента с латинской надписью, также, если посчитать, состоящей из 13-и букв: “Е Pluribus Unum” — «Один из Многих», кто не знает…

— И нас за этим столом, господа, тоже тринадцать, — подметил круглолицый крепыш в сером костюме. — Все понятно, — обратился он к председательствующему, — сейчас вы, мистер Филди, запишите нас в какой-нибудь скаутский клуб, где мы все будем постигать сокровенные тайны нации, известные даже самому последнему школяру. О, да, это в правилах ведомства, которое вы представляете. Совсем цэрэушники людей ни во что не ставят! Так вот, смею заверить вас, мистер Филди, у нас в Казначействе все прекрасно осведомлены о том, что, для чего и в каких количествах изображено на нашей национальной валюте.

Филди нахмурил брови:

— Зато у вас в Казначействе, мистер Скотт, видимо не знают, что перебивать людей не очень-то прилично.

— Угу, — угрюмо проворчал Скотт, с сожалением посмотрев на наручные часы, давая понять, что лишним временем не располагает и слушать здесь всякую ерунду не намерен.

Филди сказал ему:

— Но стоит отдать вам должное, мистер Скотт. Вы весьма наблюдательны. Да, нас с вами здесь и в самом деле тринадцать. И число это, смею вас заверить, выпало совершенно случайно. Лично я обратил на него внимание лишь тогда, когда час назад сверял всех вас со списком. Что ж, видать, самому провидению угодно было придать нашей встрече оттенок мистики. Но, господа, разочарую вас, свели нас с вами здесь дела вполне земные… Скоро вы все поймете. Продолжайте, профессор.

— Спасибо, — поблагодарил тот. — Я еще хотел немного сказать о той печати на долларе, что изображена слева — с пирамидой. Там число тринадцать тоже можно встретить не единожды. Но раз господа считают, что все это им известно, этот момент позволю себе пропустить, а остановлюсь на истории создания данной банкноты. Как вы думаете, — обратился профессор Клейн к своим слушателям, — кто был разработчиком дизайна однодолларовой купюры?

— Да какая разница? — недовольно проворчал Скотт. — Мало ли среди американцев всяких художников!

Профессор Клейн усмехнулся:

— Не мало, мистер Скотт. Но открою вам тайну: для работы над эскизом долларовой купюры в тридцать четвертом году был приглашен человек со стороны.

— Ну и что?

Клейн продолжал улыбаться.

— А то, мистер Скотт, что это был человек с ДРУГОЙ, — повысил он голос, — с другой стороны. Вы меня понимаете?

— С какой еще дру… — Скотт, случайно встретившись взглядом с глазами мистера Филди, осекся, после чего неуверенно предположил, обратившись к Клейну: — Вы хотите сказать, профессор… из Советского Союза?

— Именно так, мистер Скотт, — подтвердил Клейн.

Над столом повисла напряженная тишина. Джеймс Си Филди поспешил разрядить обстановку, спросив профессора:

— И как же звали этого художника?

— Некто Сергей Макроновский, господа, — с готовностью ответил Клейн. — И, что примечательно, у нас в архиве каких-либо сведений об этом человеке нет. Он даже не числится в архиве нашей пограничной службы. Исходя из этого, можно сделать выводы: либо этот человек вообще не въезжал на территорию Соединенных Штатов, либо это чей-то так называемый псевдоним. Последнее более вероятно, поскольку мы все же располагаем косвенными доказательствами того, что под фамилией Макроновский намеренно был скрыт некий русский художник.

— И его нам подсунули Советы? — не выдержав, спросил кто-то Клейна.

— О, нет, господа! — ответил тот. — Дело в том, что это был не совсем обычный мастер. Художник-мистик. В определенных кругах он известен под фамилией Рерих. Ко всему, он увлекался эзотерикой, разными восточными философскими учениями и, говорят, даже имел некоторое влияние на нашего тогдашнего президента — Франклина Рузвельта — и вице-президента Уоллеса…

— Это не столь важно, профессор, — остановил того Филди. — Вы нам лучше скажите, каково ваше мнение: зачем нашему правительству потребовались услуги этого русского в разработке доллара?

— Хм… — Клейн задумался, снял очки, протер стекла платочком, вновь водрузил их себе на переносицу, после чего продолжил: — Полагаю, здесь решающим фактором сыграло то обстоятельство, что Макроновский-Рерих в своих философских творческих изысканиях в какой-то мере произвел синтез, соединение еврейско-христианских традиций с индийской магией, учением великих Махатм. Если бы ему пришло в голову воплотить этот синтез в какой-нибудь иконе, то представитель любых религиозных взглядов смог бы отыскать в ней что-то свое. Это была бы такая… знаете ли… единая, универсальная икона. Ну а теперь посудите сами: разве наш с вами доллар не стал иконой, на которую молятся миллиарды людей? Но тогда, в середине тридцатых, доллару лишь предстояло сделать первый шаг к мировому господству. Я думаю, что именно поэтому к работе над его внешним видом и был привлечен этот художник-философ — из-под его карандаша, если так можно выразиться, и вышла эта самая икона. Другими словами, универсальный, устраивающий всех продукт, завоевавший уже половину мира, — заключил профессор, после чего добавил: — И продукт весьма надежный! Случаи качественных подделок доллара можно пересчитать по пальцам.

— А нельзя ли тут поподробнее, профессор? — попросил Филди.

Клейн пожал плечами:

— Нет проблем.

Он открыл лежавшую перед ним на столе кожаную папку. Там, оказывается, хранилась не только долларовая купюра. На этот раз профессор извлек из нее лист с отпечатанным на пишущей машинке текстом. Быстро пробежав по нему глазами, Клейн отложил его в сторону и произнес, продолжая помахивать однодолларовой купюрой, словно веером:

— Самую масштабную попытку подделать доллар предприняли нацисты в годы Второй мировой войны. Ими была разработана тайная операция под названием «Бернхард». В рамках этого «Бернхарда», господа, подделывались деньги разных стран, но в основном британские фунты. И подделки фунтов, замечу, у нацистов выходили довольно качественные. Да и немудрено, к работе в этом проекте они привлекли лучших художников и граверов покоренной ими старушки-Европы. Те работали в концлагере, под страхом смерти. Но вот с долларами у них дело не пошло. Не так-то просто оказалось их подделать! Даже несмотря на то, что к делу был привлечен оказавшийся в числе узников концлагеря виртуозный фальшивомонетчик — некто Соломон Смоляное, — желаемого результата немцам добиться не удалось.

— А что, — ехидно заметил Скотт, — немцы хотели подделать именно однодолларовую банкноту?

— Почему однодолларовую? — не понял Клейн.

— Ну, вы же, профессор, как я понял, хотите доказать, что своей защищенностью от подделки доллары обязаны этому русскому… Мак… Макронски… — Скотт никак не мог выговорить фамилию.

— Макроновскому, — пришел ему на помощь Клейн.

— Именно!

— Нет, я ничего не собираюсь доказывать, — с улыбкой пояснил профессор. — Просто существует предположение, что это действительно так. Своей защищенностью доллары отчасти обязаны своим разработчикам. А в случае, если Макроновский — или скрывавшийся под его именем русский философ Рерих — действительно являлся одним из этих разработчиков, значит, своей защитой доллар обязан и ему. Это простая логика, мистер Скотт.

Однако тот не успокаивался.

— Но вы мне не ответили. Нацисты подделывали однодолларовые банкноты или другие, более высокого номинала? Сто долларов, к примеру.

— Разумеется, это были крупные банкноты, — подтвердил Клейн. — Полагаю, сотни.

— И где же тогда тут ваша логика? Макронски рисует доллар, а немцы, как вы сами только что сказали, подделывают стодолларовые купюры, к которым этот ваш русский философствующий художник никакого отношения не имеет. Дизайн у однодолларовой купюры и бумажки в сто долларов, напомню вам, несколько различается.

Клейн задумчиво вздохнул и, взглянув на однодолларовую купюру в своей руке, ответил:

— Знаете, мистер Скотт, доллар — это как кирпич в пирамиде, которая изображена на этой купюре. В каждом ряду пирамиды разное количество кирпичей, но это нисколько не умаляет роли каждого отдельного кирпича в устойчивости всей пирамиды. Понимаете, в однодолларовой банкноте как бы воплощен дух всей денежной системы Соединенных Штатов.

Скотт ухмыльнулся.

— Это несерьезно, профессор.

— Почему несерьезно? — обиделся Клейн.

— Потому что…

Едва только успевшую начаться перепалку тут же пресек председатель. Он постучал карандашом по столу и сказал:

— Господа, господа, довольно. А вы, профессор, скажите, известны ли вам еще какие-нибудь громкие случаи подделки долларов?

— О, да, — вернулся к оставленной теме Клейн. — Весьма примечательна история одного канадского фальшивомонетчика… — профессор для надежности сверился с текстом, бросив быстрый взгляд на лист. — Это был некто Джозеф Багдасарян. Он соорудил в удаленном месте, в горах провинции Квебек, целую типографскую мастерскую, где наладил производство фальшивых долларов. Отпечатать и пустить в оборот он успел долларов на сумму порядка 15 миллионов. Не знаю, на чем он погорел, но подделки его были довольно высокого качества. Даже судьи потом восхитились его профессионализмом, по причине чего, видать, их приговор и был так мягок. Злодей получил всего четыре года строго режима.

— Были ли еще подобные случаи подделок после Багдасаряна? — поинтересовался Филди.

— Не так уж и много, — пожал плечами Клейн. — Все в той же Канаде некий банковский клерк по фамилии Матович в начале восьмидесятых организовал сбыт поддельных американских купюр. Это были тоже весьма качественные подделки. Но вот установить, являлся ли Матович посредником или сам печатал эти деньги, — не удалось. При задержании он оказал сопротивление полиции и был застрелен полицейскими. Но если судить по тому, что после смерти Матовича поступление в денежный оборот подделок данного типа прекратилось, можно предположить, что сам Матович их и печатал. Правда, мастерской или каких либо улик, которые могли бы подтвердить это предположение, при обыске в его доме обнаружено не было. Но факт налицо — больше таких прекрасно изготовленных долларов, какие пытался «отмыть» у себя в банке Матович, из оборота не изымалось.

— У вас все? — осведомился председатель у профессора.

Тот кивнул и, бросив доллар в папку, захлопнул ее. Но в этот момент послышался чей-то тихий голос:

— Погодите, не затруднит ли вас, профессор, еще раз повторить фамилию того фальшивомонетчика из Квебека?

Задал его миниатюрный плюгавенький человечек, на плечах которого неуклюже сидел пиджак в мелкую зеленую клетку.

Клейн повторил, глядя на свою папку:

— Багдасарян.

— А кто он по происхождению, не подскажете?

Профессор молчал, поэтому кто-то поспешил предположить:

— Багдасарян? Француз, наверное. Кажется, в истории Франции был известный мушкетер с такой или подобной фамилией. Багдарстаньян, что ли…

Клейн, наконец, оторвал глаза от папки.

— Нет, это не французская фамилия, — медленно проговорил он. — Полагаю, армянская. Вероятно, этот Багдасарян или его предки были выходцами из Армении.

— Армении? А что это за страна? — поинтересовался Скотт.

— Это одна из пятнадцати республик Советского Союза, — просветил его Клейн.

— Ха, и тут русский след! — шутливо заметил Скотт.

Плюгавенький же человечек не успокаивался:

— А тот Соломон Смолянов — фальшивомонетчик, работавший на нацистов, о котором вы недавно говорили, если не ошибаюсь, тоже имел русские корни?

Клейн просветил его.

— Он еврей. За что в нацистском концлагере и оказался. Но вы правы, некоторое отношение к России он имеет. Если мне не изменяет память, еще в 1917 году, после большевистского переворота, он бежал из Одессы. Это такой город на юге России.

Скотт хмыкнул:

— Не удивлюсь, если и Матович окажется русским.

Профессор улыбнулся:

— Так и не удивляйтесь! Это действительно так. В середине семидесятых он эмигрировал с семьей в Канаду из Советского Союза. По имеющимся у меня данным, ранее он проживал в городе Минске. Это столица еще одной советской республики.

Председательствующий на собрании Филди, взглянув на Скотта, без тени иронии в голосе заметил тому:

— Как видите, мистер Скотт, здесь тоже просматривается русский след. И в этой связи, господа, — обратился он к остальным, — напрашивается парадоксальный вывод: доллару следует остерегаться русских, даже если они являются армянами или жителями этого… Минска. Для нас любой человек, имеющий в России корни, — русский. И в нашем вопросе из них выстраивается уникальная цепочка. Судите сами: в работе над созданием доллара принимает участие русский художник, после чего все наиболее успешные подделки доллара получаются именно у тех людей, кто имеет прямое или косвенное отношение к России. Нет ли тут какой-нибудь связи? Как вы думаете?

— Может, у русских некий особый талант к подделке денег? — предположил человек, представлявший то же ведомство, что и Скотт.

— Или этот Макронски владел каким-то особым секретом доллара да не удержал его за зубами, — выдвинул версию еще один из присутствующих. — И секрет этот теперь гуляет себе спокойно среди его соотечественников. Такое ведь вполне возможно. Что по этому поводу нам скажет ЦРУ?

Вопрос был задан не без некоторого сарказма и адресовался в первую очередь председателю — мистеру Джеймсу Си Филди. Но тот ничуть не смутился и сказал:

— ЦРУ в этом направлении активно работает, господа. Но вы правы, у русских действительно имеется некий особый талант. Вернее, особая душа. Как говорят они сами о ней — загадочная! Какого русского писателя не возьми — философ! Какого художника ни тронь — чуть ли не иконописец! Русские… Вроде бы веками их прессуют — то цари, то коммунисты — а в итоге из этой безликой массы буквально выжимаются необычайные таланты. Не буду голословным. У нас имеется информация об одном виртуозном советском фальшивомонетчике, который, слава богу, судя по всему, настоящего доллара и в глаза не видел. Мой помощник, — Филди бросил взгляд на широкоплечего молодого брюнета, до сего момента со скучающим выражением лица сидевшего за столом, — подготовил доклад на эту тему. Пожалуйста, агент Броуди.

Услышав свою фамилию, молодой человек преобразился, словно по волшебству. Уверенным движением он открыл папку и достал свой доклад, состоящий из нескольких листов.

— Господа, хочу довести до вас любопытную информацию, которую нам удалось получить через наши источники в Советском Союзе. Еще десять лет назад в их прессе появилась небольшая заметка о пресечении деятельности некоего фальшивомонетчика, промышлявшего подделкой советских рублей. Информация была подана скупо, очевидно, лишь с целью напомнить людям о неотвратимости наказания за подделку денег. Но наши информаторы раздобыли более полные сведения об этом инциденте.

— Сведения десятилетней давности? — уточнил представитель Совета управляющих ФРС.

— А что вас смущает? — дежурно улыбнулся Броуди. — Вы лучше послушайте… — и он, держа прямо спину, с выражением, словно диктор телевидения, зачитал: — Производство денежных знаков и ценных бумаг в Советском Союзе осуществляется на фабрике, называющейся «Гознак». Это секретное предприятие Советов имеет монополию на выпуск советских рублей. Качество его продукции довольно высокое. Рубль практически невозможно подделать. Однако в середине 70-х в Советском Союзе из денежного оборота были извлечены единичные денежные купюры, вызывающие сомнение в своей подлинности. Криминалисты КГБ пришли к выводу, что эти деньги подделаны. Причем весьма искусно. На 1977 год в 76-и регионах СССР с довольно широкой географией было обнаружено 46 фальшивых купюр достоинством в 50 рублей и 415 купюр достоинством 25 рублей. По заключению советских криминалистов, все эти банкноты имели единый источник происхождения. Причем их исключительно высокое качество изготовления даже заставило русское КГБ выдвинуть и отрабатывать версию, что будто бы это мы, ЦРУ, — Броуди сдержанно улыбнулся, — печатаем их рубли на своих американских фабриках и через своих агентов распространяем по Советскому Союзу.

— А вы этим не занимались? — с улыбкой поинтересовался Скотт.

Броуди ответил совершенно серьезно:

— У меня такой информации нет.

— Не отвлекайся, Сэм, — сказал ему Филди.

— Так вот, — продолжил Броуди, — КГБ сбилось с ног. Проверялась и другая версия: не нарушена ли секретность на заводе «Гознак», где печатают рубли. Почти тысяча сотрудников этого завода целый год находилась под наблюдением вездесущего КГБ! Но все без результата. Одновременно с этим в СССР установили более строгий контроль за денежным оборотом, а КГБ вело свой учет изъятых из оборота подделок. И их работа принесла плоды в 1977 году, когда круг поиска сузился до одного русского городка, где всего за три месяца было обнаружено сразу 86 поддельных купюр достоинством 25 рублей. Именно в 1977 году КГБ с МВД и задержали первого подозреваемого из предполагаемой шайки фальшивомонетчиков. Им оказался некто Баранов. Но вскоре выяснилось, что этот Баранов вообще не имел никаких сообщников. Он самостоятельно организовал производство фальшивых рублей. Изучил много специальной литературы по теме печати денег, изобрел собственные реактивы, построил свой печатный станок… И качество того, что выдавал его станок, заставило даже следователей КГБ восхищенно вздыхать…

— Не нужно лирики, Броуди, — сделал Филди замечание Сэму.

— Здесь так написано, — слегка обиженно пояснил тот, ткнув пальцем в лист, с которого читал текст.

— Ладно, ладно, продолжай.

— Мне не много осталось, — предупредил Броуди, после чего вернулся к чтению: — По техническим возможностям на подпольной типографии Баранова можно было развернуть крупномасштабное производство рублей и тем в короткий срок обрушить всю советскую денежную систему. Технолог «Гознака» написал в своем заключении следующее: «Изготовленные Барановым В.И. поддельные денежные билеты достоинством 25 и 50 рублей внешне близки к подлинным купюрам и трудно опознаваемы в обращении. Именно поэтому данная подделка являлась очень опасной и могла вызвать недоверие населения к подлинным денежным знакам». Но сам Баранов ограничился небольшим тиражом. Этого талантливого человека, как ни странно, совершенно не интересовала выгода.

— Как это? — не понял Скотт. — Он печатал деньги, не видя в этом выгоды для себя? Что-то тут не так!

— М-да, — задумчиво произнес Филди, — я же говорю, у русских особая душа.

— Но так для чего тогда этот Баранофф занялся таким опасным делом? — не успокаивался Скотт.

— Ему был интересен сам процесс, — просветил его Броуди. — Как сам он утверждал на допросах, над организацией подпольной типографии он работал целых 12 лет. Освоил 12 полиграфических специальностей: гравера, печатника… Только над изобретением способа нанесения так называемого «водяного знака» он работал три года! А задачи перед ним стояли и другие, куда более сложные. К примеру, найти способ снятия окислов меди при травлении…

— Ну ладно, — перебил Сэма Скотт, нетерпеливым жестом поднеся руку с часами ближе к глазам, — эти технические нюансы мне, к примеру, совершенно ни к чему. Скажите лучше, Броуди, зачем вы вообще посвятили нас в эту душещипательную историю о непризнанном гении-фальшивомонетчике из СССР? Доллары ведь, как я понимаю, он не печатал? Угрозы для США не было?

— Да, доллары он не печатал, — подтвердил агент Броуди.

— Тогда зачем мы тратим время, слушая вас?

— Да я, собственно, уже закончил, — пожал плечами Сэм и, захлопнув свою папку, добавил: — Баранов вместо расстрела получил 12 лет тюрьмы. Для Советов это нонсенс! У меня все, мистер Филди.

— Спасибо, агент Броуди, — поблагодарил тот докладчика, после чего, усмехнувшись, заметил: — Для Советов 12 лет заключения — это такой же ничтожный срок за подделку денег, как четыре года тюрьмы Багдасаряну в Канаде.

— Да, законы у них там, в Советском Союзе, суровые! — заметил кто-то. — Двенадцать лет тюрьмы — ничтожный срок! Уму непостижимо!

А профессор Клейн уточнил у Броуди:

— Молодой человек, а когда, вы сказали, был суд над этим советским суперподдельщиком?

— В семьдесят восьмом! — без запинки ответил агент Броуди.

— И что же, выходит, через три года он окажется на свободе?

— Точно так, профессор, — подтвердил Сэм.

Клейн перевел вопросительный взгляд на Джеймса Си Филди, но ни слова не произнес. Тот, судя по выражению его лица, и так все понял. Однако заговорил он, казалось бы, на тему, далекую от судьбы русского фальшивомонетчика Баранова.

— Господа, — обратился он к присутствующим, — большинство из вас имеет то или иное отношение в денежной системе Соединенных Штатов. По крайней мере, вы в этой области не такие дилетанты, как я. И поэтому я хочу узнать ваше мнение вот по какому вопросу. Представьте на секунду, что «железный занавес» пал, Советский Союз развалился — сам по себе, к примеру, в силу каких-то экономических причин.

— Это было бы просто замечательно! — с усмешкой заметил один из финансистов. — Но ваши слова, мистер Филди, увы, из области фантастики. СССР слабо интегрирован в мировую экономическую систему, а значит, экономические предпосылки не могут стать причиной для его развала, как вы говорите.

Филди усмехнулся.

— Вы, видать, плохо ориентированы в современной политике. По шагам, какие предпринимает администрация Горби[2], уже можно сделать вывод, что они ведут свою страну в тупик, выхода из которого не будет. По расчетам наших аналитиков, до критической черты Советам двигаться не более трех лет.

— Потрясающе! — выдохнул кто-то.

— Именно, потрясающе, — сдержанно согласился Филди. — Если этот колосс на глиняных ногах рухнет, вздрогнет весь мир.

— Я уже представляю себе победное шествие доллара по просторам Сибири! — с улыбкой произнес Скотт.

— Вы зря улыбаетесь, — серьезно заметил тому Филди, — этот момент не за горами. Как не за горами и еще кое-что… Собственно, я перехожу непосредственно к теме нашего собрания. Если Советский Союз рухнет, это будет означать, что и границы его, до сего момента сдерживающие толпы русских варваров, в одночасье падут. А пресс власти, уже чисто по инерции, все еще будет продолжать давить, давить на эту толпу. Да так, что она не потечет, а буквально взорвется, брызнув во все стороны ошметками грязи. А в ошметках этих, господа, — Филди понизил голос, — будут тысячи Соломонов Смоляновых, Багдасарянов, Матовичей, Барановых… Последний, к слову, именно к моменту прогнозируемого нашими аналитиками развала Советского Союза и должен будет выйти из тюрьмы, отсидев свои 12 лет. Так что вместо победного парада золотого доллара по Сибири, мистер Скотт, мы можем тут же заполучить обратную волну в виде потока грязных фальшивок. Последствия этой волны для экономики Штатов могут быть сопоставимы с одновременным ударом тысячи торнадо по югу нашей страны. И в этой связи у меня вопрос ко всем вам. Что будем делать, господа[3]?