Настройщик власти

Глава 2. Июнь 1987. Москва

Долгий июньский день неспешно поглощала серая ночь. Для Бориса Абрамовича Сосновского день выдался не только долгим, но и унылым, как вчера и позавчера. Да что там день, все последние месяцы Сосновский пребывал в безрадостном настроении. Доктор наук, заведующий лабораторией научного института осознал, что теряет профессиональную хватку, проигрывает конкуренцию молодым ученым. Его жизнь в науке завершается, выше по служебной лестнице он не вскарабкается. И что дальше? Ставить препоны талантам, втираться в соавторы, цепляться за должность, топить конкурентов и ждать пенсии.

А дождешься ли? Основы государства и общества стремительно разрушаются. Лидер страны объявил перестройку и гласность, насаждает некое новое мы́шление. Меняет фундамент, надеясь сохранить здание. И жили не так, и думали не о том, и кумиры не те. Того гляди памятники начнут сносить и улицы переименовывать. Да хоть вот эти!

Сосновский за рулем серой «Волги» обогнул памятник Дзержинскому перед главным зданием КГБ и поехал по проспекту Карла Маркса. Автомагнитола крутила кассету с записью оркестра Поля Мориа. Заиграла легкая пленительная «Токката». Сосновский увеличил громкость. Раньше красивая мелодия помогала ему расслабиться, привести в порядок мысли, нацелиться на новое. Но не сегодня. Он чувствовал себя высохшим деревом, смятой бумажкой, пустым колодцем. Что же делать? Залить пустоту алкоголем?

Сосновский миновал Большой театр, здание Госплана и свернул направо на улицу Горького. Взгляд заскользил в поисках освещенных витрин ресторанов и кафе. Опять неудача! Двенадцатый час ночи – все заведения закрыты. Борис Абрамович в раздражении газанул, заметил что-то белое впереди, ударил по тормозам, услышал лязг столкновения и чуть не ткнулся лбом о стекло.

Секундный страх трансформировался в гнев – какой идиот выскочил на машине из переулка ему под колеса!

– Глаза разуй! Куда прешь? – возмутился Сосновский, вылезая из машины.

Его «Волга» угодила железным бампером в заднее колесо белой «Вольво». Иностранный автомобиль предполагал высокий статус владельца. Борис Абрамович умерил пыл. Из «Вольво» высунулась худая элегантно одетая женщина аристократического вида. Лишь открытая шея выдавала ее возраст – около шестидесяти.

– Извините, я очень спешу. Что-нибудь серьезное? – Дама держалась за руль и явно собиралась продолжить путь.

Сосновский посмотрел на надломленное колесо «Вольво», скривился в улыбке.

– Приехали, барышня. Выходите, будем разбираться.

– Как приехали? Да что ж такое! Я опаздываю! – сокрушалась дама.

Она вышла из машины. По изящной горделивой стати Сосновский узнал прославленную балерину Майю Воланскую, продолжавшую солировать на сцене Большого, несмотря на почтенный возраст. Он сделал акцент на ее вине:

– Давайте без эмоций. Вы выезжали на главную улицу и должны были мне уступить.

– Вы про деньги? Потом-потом, – отмахнулась балерина. Ее явно волновало что-то другое. – А ваша машина на ходу?

У «Волги» был смят угол бампера. Сосновский пожал плечами:

– Вроде бы, да.

– Подвезите, очень прошу. Тут недалеко.

Бесцеремонная просьба смутила Сосновского. Так действуют хозяева жизни считающие, что все им обязаны. Ему бы такое самообладание.

Он уточнил:

– Вы балерина Воланская?

Дама кивнула:

– Сегодня даже цветы не взяла. Танец не шел. Я прима, и всегда была прима! А девочки из кордебалета так и лезут на мое место. Вы понимаете меня?

Сосновский прекрасно понимал. Расстроенная балерина взмахнула гибкой рукой.

– Мне нужно вдохновение.

– Мне тоже, – вырвалось у Сосновского.

Выразительные глаза балерины округлились. Она оценила интеллигентный вид лысеющего незнакомца, его неплохой костюм, затянутый галстук, твердый воротник сорочки и спросила:

– Вы кто?

– Сосновский Борис Абрамович, доктор технических наук, зав лабораторией научного института.

– Сегодня выпивали?

– Не успел.

– Тогда поехали! – приказала балерина и первой села в «Волгу».

Сосновский подавил изумление и подчинился. В салоне продолжала играть кассета Поля Мориа.

– Токката, – узнала Воланская. – Но не та.

– Я с фирменного диска записал.

Балерина снисходительно улыбнулась:

– Только живая музыка дает вдохновение. Поехали! Я покажу.

Сосновский привез Майю Воланскую к Концертному залу имени Чайковского и указал на неосвещенный парадный вход:

– Полночь. Закрыто.

– Еще пять минут. Успели! – радостно возразила балерина.

Она потащила Сосновского за угол, на улицу Горького, вдоль припаркованных «Волг» и иномарок, торопливо объясняя:

– Ночью зал арендует посольство ФРГ. Они привозят своего органиста. Советско-немецкая дружба и всё такое.

– Концерт, – догадался Сосновский. – Но почему через служебный вход?

– Особый концерт для особенных! – отрезала балерина и помахала кому-то рукой.

К неприметной двери спешил мужчина с седыми бакенбардами. Сосновский узнал знаменитого художника Илью Уханова. В прошлом году его персональная выставка в Манеже вызвала небывалый ажиотаж. Две недели толпа народа закручивалась спиралью вокруг огромного здания и часами ждала очереди, чтобы лицезреть картины мастера.

Знаменитости поздоровались.

– Кажется, мы последние, – заметила балерина, выуживая из сумочки открытку с памятником Пушкину.

– Чтобы быть первыми, – помахал такой же открыткой художник.

Он передал ее контролеру и прошел внутрь. Балерина взяла Бориса Аркадьевича под руку и тоже предъявила открытку. Контролер принял пропуск и вопросительно посмотрел на Сосновского.

– Товарищ со мной, – пояснила балерина.

– Найн! Один билет – один персон! – возразил контролер и по-военному выпятил грудь, загородив проход. Немец явно служил в охране посольства и четко выполнял инструкции.

Воланская отчаянно помахала кому-то за спиной охранника.

– Господин Хартман!

Подошел иностранец в элегантном костюме с белым платком в нагрудном кармашке. Цепкий взгляд из-под фирменных очков изучил Сосновского. Иностранец представился:

– Андреас Хартман – атташе по культуре посольства ФРГ. – И потребовал: – Ваше имя, должность, место работы.

Воланская уже прошла через заветную дверь. Борису Абрамовичу очень хотелось оказаться рядом с известной женщиной среди особенных. Он перечислил должность, ученое звание, институт и даже монографию, умолчав, что книга написана в соавторстве. Атташе по культуре оценил горячее желание и просительный тон доктора наук, сделал пометку в блокноте и пропустил Бориса Абрамовича.

В полночь в Концертном зале имени Чайковского собрались около ста человек. Среди них было много знаменитостей. Сосновский уже не удивлялся, замечая известных писателей, поэтов, художников, режиссеров, композиторов и даже чемпиона мира по шахматам. Между собой гости не разговаривали, сидели в креслах и настраивались на предстоящий концерт. В зале царил полумрак, на сцене никого не было.

Балерина усадила Сосновского рядом с собой и шепнула:

– Выкиньте хлам из головы. Откройте душу, внимайте музыке и вожделейте вдохновение.

У Бориса Абрамовича вертелись вопросы, но, глядя на молчаливую публику, он догадался, что слова здесь неуместны, а вскоре понял, что и посторонние звуки запрещены.

Вместо привычных аплодисментов публика встретила вышедшего на сцену исполнителя мертвой тишиной. Вид у музыканта был интригующий. Высокий сутулый мужчина в плиссированной черной мантии с капюшоном, накинутым на голову, в обуви на мягкой подошве скользил по сцене бесшумно. Он шел опустив голову, его лицо невозможно было разглядеть.

«Колдун», – подумал Сосновский. И вздрогнул, когда музыкант неожиданно остановился и что-то извлек из-под мантии.