Натянутый лук

Глава четырнадцатая

На следующее утро Бардас ушел из дома до рассвета, взяв с собой топор, три клина в кожаной сумке и кварту сидра.

Он шел примерно двадцать минут, пока не нашел, что ему было нужно, и начал работать. Вскоре он увидел Эйтли, которая храбро пробиралась сквозь высокую, мокрую траву в своих модных сапогах.

— Ах вот ты где, — сказала она. — Я шла на звук топора.

— Молодец. — Бардас отложил топор в сторону. — Я не в форме, — раздраженно проговорил он, — становлюсь старым и слабым. Тебе что-нибудь нужно?

Эйтли отрицательно покачала головой.

— Просто хотела прогуляться.

— Хорошо. — Бардас поднял топор и сделал аккуратные симметричные зарубки на стволе с двух сторон. — Мой прадед посадил это дерево, когда был ребенком. У нас в семье традиция сажать дерево для того, чтобы твой старший сын мог его срубить и сделать крышу для дома. Мой дед почему-то дерево пожалел, и оно стало семейным талисманом. — Он посмотрел на ветви. — Сверху можно увидеть Джоюс Бикон, когда не идет дождь.

— И ты его рубишь, — сказала Эйтли.

— Правильно.

— Понятно.

Бардас отошел на пару шагов в сторону, снова взял топор и размахнулся.

— Главное, — говорил он, делая паузы при каждом ударе, — сделать зарубки с трех сторон, четвертая сторона в противоположном направлении от того места, куда ты хочешь, чтобы дерево упало. — Он рубил бодро и без видимого напряжения, аккуратно опуская топор. — Я хочу, чтобы дерево упало туда, где ты стоишь, так, чтобы ствол попал на маленькие кочки, когда я начну колоть его.

Эйтли некоторое время наблюдала за работой, пытаясь придумать тему для разговора.

— А что это за дерево? — спросила она.

— Осахе, — ответил Бардас. — Здесь их уже немного осталось. Люди их вырубают, понимаешь?

— Понимаю. А зачем? — Лордан немного подвинулся.

— Это лучшее дерево для луков, — ответил он, не сводя глаз с зарубки. — Лучше тиса, ясеня и вяза, если повезет найти подходящее. Вообще из двадцати деревьев только одно хорошее, остальное мусор. Конечно, нельзя сказать, будет ли от него польза, пока не срубишь. Если разрушишь кольца роста, все насмарку.

Эйтли некоторое время наблюдала, как он заканчивает третью сторону и переходит к последней части.

— А что такое кольцо роста?

— Посмотри на срез дерева и увидишь много колец. Это кольца роста. Если бы у дерева была семья, то эти кольца — поколения, и последнее поколение — кора. Только эта часть дерева все еще жива.

— Думаю, я поняла. — Она подняла глаза на дерево. — Где мне встать?

— На твоем месте я бы встал позади меня.

Он работал быстро, теперь при каждом ударе топора ветви дрожали.

— Значит, этим ты теперь собираешься заниматься? Делать луки? Ты же говорил, что в Месоге люди все делают сами.

— Да. — Теперь он рубил медленнее, останавливаясь после каждого удара, чтобы убедиться в том, что рубит ровно. — Лук для меня. Поэтому я выбрал именно это дерево. — Еще несколько ударов, и раздался громкий треск, дерево кивнуло, как будто соглашаясь со словами Бардаса. — Почти закончили, — сказал он, тяжело дыша. Еще два удара, и дерево застонало, покачнулось и упало вперед, как раз на кочки. — А теперь посмотрим, будет ли от него польза.

Бардас прошел несколько раз вдоль ствола, обламывая ветви и изучая ствол. Потом вытряхнул клинья из сумки, выбрал место и сел на колени, размахнувшись топором.

— Если мне повезет, то ствол раскроется, как книга. — Он вбил клин, используя рукоять топора в качестве молотка, потом поднялся и размахнулся; топор со звоном опустился на колышек, Эйтли поморщилась. После нескольких ударов Бардас взял второй клин и вбил его чуть ниже, потом проделал то же самое с оставшимися двумя. Потом снова прошелся вдоль ствола, ударяя по очереди по каждому клину, пока дерево не раскололось. — Удивительно, как что-то настолько большое и сильное можно расколоть четырьмя кусками металла и палкой. Тебе это ни о чем не напоминает?

— Нет, — сказала Эйтли, ежась от холода. — Ну как?

— Еще рано говорить. — Бардас аккуратно достал клинья, расшатывая их, пока они не выходили наружу. — А теперь будет скучно, — прокомментировал он, начиная отрубать вершину ствола в том месте, где начинались ветви.

На то, чтобы свалить дерево, ушло и то меньше времени.

— Почему ты сразу этого не делал? — поинтересовалась Эйтли.

— Если бы ствол так не раскололся, я бы знал, что пользы от дерева нет, и не стал бы тратить на это время. Очень важно отличать мусор от хорошего дерева и не тратить время на то, что не пригодится. Сейчас мне надо его перевернуть и снова вбить клинья. — Он опустился на колени и приподнял ствол. — Я ищу трещины, идущие от вершины к корням, по всем кольцам роста.

— От поколения к поколению, будто семейное проклятие. Как мелодраматично.

Он вбил первый клин, который, казалось, вошел легче, чем на другой стороне. Потом повторил процедуру; когда все клинья были вбиты, снова раздался треск, и ствол раскрылся, как толстый кусок сыра. Бардас отложил топор и начал осмотр.

— Вот неплохой участок. Текстура не идеальная, однако достаточно ровная, и я могу избавиться от этих изгибов во время распаривания. — Он вернулся к стволу, снова перевернул и откол еще один кусок. — Ну, этот участок абсолютно бесполезен. Текстура неровная, изгибается, как река. А вот последнее бревно хорошее, смотри, какое оно гладкое, видишь?

— Да, — согласилась Эйтли, мельком взглянув на него.

— Ошибка. Вот здесь узел, смотри, он все портит. Иногда получается от них избавиться, но этот слишком большой.

— Жаль, — сказала Эйтли.

— Мусор. Но его всегда можно использовать на дрова. — Он поднял голову и ухмыльнулся. Эйтли отвернулась. — Смешно будет, если из всего дерева у меня получится только один лук. Все эти годы, весь труд, и в результате — ничего.

— Да.

Он убрал клинья, подтащил три части друг к другу и начал их внимательно исследовать.

— Бесполезно, — огласил Бардас наконец свой вердикт. — Как тебе это нравится?

Он сел на траву и спрятал лицо в ладонях.

— Бардас.

Ответа не последовало. Эйтли наблюдала за ним как можно более равнодушно, пытаясь припомнить, как было раньше. У него и раньше случались неудачи, но она забыла, как именно он реагировал. Бардас не притронулся к сидру, а в Городе после неудачного дня он топил свои печали в вине. Но теперь это казалось таким далеким, словно это Эйтли уехала, а он остался. Бардас выглядел так, как будто провел здесь всю жизнь.

— Думаю, вернусь на побережье утром, — сказала она. — Хочу заглянуть на рынок в Торнойсе. Может, куплю что-нибудь.

Он кивнул, не оглядываясь.

— Ткань, керамика, медные изделия. Не очень хорошего качества, зато дешево. Они хотели построить фабрику для местных. — Теперь Бардас смотрел вверх, но не на нее. — Жаль, что нельзя раскрыть людей, как деревья, — сказал он, — раскроить их надвое и посмотреть, что внутри. Тогда бы мы намного меньше ошибались. Человека можно рубить, уже когда ему двадцать, а хорошее дерево будет расти на протяжении нескольких поколений, и еще непонятно…

Каким-то образом его слова облегчили Эйтли задачу. Сейчас он был просто мусором, как разрубленное дерево. Да, много мусора в Месоге.

— Наверное, я буду возвращаться время от времени, — сказала Эйтли, радуясь, что он на нее не смотрит. — Береги себя, слышишь?

— Спасибо, что подвезла. Приятно было снова тебя увидеть. О, Эйтли…

Он произнес это таким тоном, как будто просил подать ему шляпу, ножны или фляжку.

— Да? — сказала она.

— Сделай одолжение, забери с собой мальчика. Между нами говоря, я не думаю, что фермерство — для него.

Эйтли на мгновение задумалась.

— Ты знаешь, я обычно не беру с собой людей.

— Это очень важно. — Бардас вздохнул, подобрал полено, посмотрел на него и отбросил в сторону. — У ребенка здесь нет никакого будущего, особенно учитывая, что он из Города. Это место не для него.

— Не уверена, что могу тебе помочь, — сказала она. — Мне его жалко, но это не моя проблема.

Он закрыл глаза.

— Я попрошу тебя снова. Пожалуйста, забери его с собой. Это место ужасно. Даже деревья плохие.

Эйтли вздохнула.

— Поступим так: я заберу его на Остров и постараюсь пристроить куда-нибудь, буду присматривать, по крайней мере вначале. И все. Больше никаких сувениров. Сейчас я могу позволить себе перевозить только тот груз, который в состоянии оплатить дорогу.

— Спасибо, — сказал Бардас. — Скажи ему, чтобы взял ценные вещи, он не захочет. — Он улыбнулся. — Говорит, это то же самое, что грабить мертвеца; глупый, не понимает, что мертвые для того и предназначены. И пусть парнишка заберет с собой мой меч, он дорого стоит.

— Гюэлэн? — Бардас кивнул.

— Их не так много осталось.

— Я знаю, — ответила Эйтли. — Люди ломают их.

— Именно. — Бардас развернулся и посмотрел на нее, как на дерево, которое оказалось непригодным для луков. — Сплошной мусор, везде сплошной мусор.

— Все очень просто, — говорил Авид Соеф, главный оратор сепаратистов, — а мы только пытаемся найти сложности. Это же глупо. Давайте поймем, что все очень просто, и попытаемся найти выход. Перед нами два пути: удвоить военные ряды или признать поражение. Третьего не дано. Ну, что выберем?

На собрании каноников было непривычно тихо; ужасно замерзший Геннадий ощущал себя не в своей тарелке. Сидевший рядом с ним Джуифрез Боверт, казалось, настолько ушел в спор, что напрочь забыл о его существовании.

— С другой стороны, — продолжал Авид Соеф, — мы можем сдаться. Можно выдвинуть много аргументов в защиту этой точки зрения, и всем известно, что сепаратисты неоднократно выступали за прекращение войны. Фактически мы были против кровопролития с самого начала и никогда этого не скрывали. Но между «не стоило начинать» и «давайте сейчас закончим» огромная разница. Она заключается в том, что если мы признаем поражение — а это именно поражение, неприятное, унизительное поражение, которое стоило жизни многих коллег и друзей, — то солжем всему миру и самим себе. Мы громко скажем, что Шастелу пришел конец, что несколько ударов Горгаса и Ньессы могут сбить нас с ног. Я не люблю лгать, это мне не по нутру, джентльмены, и я предпочитаю этого не делать. В результате нам остается только одно: удвоить ряды. — Он огляделся; все внимательно слушали. — И это все, что я могу сказать, — закончил он и сел.

— Ошибка, — прошептал Джуифрез на ухо Геннадию. — Как жаль.

Прежде чем Геннадий успел ответить, на другом конце залы поднялся другой оратор.

— Стен Могре, — пробормотал Джуифрез. — Выкупщик. Чувствую, сейчас нам достанется.

Стен Могре прокашлялся. Это был невысокий полноватый мужчина с белой бородкой и очень низким голосом.

— Больше всего на свете я люблю, — сказал он, — соглашаться с сепаратистами. Как все настоящие удовольствия, это происходит нечасто, а когда все же происходит, я люблю делиться им с друзьями. Так что, друзья, наслаждайтесь.

Геннадий услышал, как Джуифрез простонал. Могре оглянулся, потом продолжил:

— Я согласен, мы не должны прекращать войну из-за пары поражений. Согласен потому, что причины, по которым мы начали войну, остались неизменными, и я согласен, что подписание договора со Стервой очень унизительно. Поэтому сейчас мы согласны друг с другом, как и положено хорошим друзьям. Осталось лишь обсудить детали.

По зале прошло волнение. Джуифрез откинулся назад, скрестил руки и закрыл глаза.

— И первое, что мне хотелось бы отметить, — продолжал Стен Могре, — раз мы теперь друзья, то давайте вести себя как друзья, забудем все ссоры. Что касается войны, то выкупщики всегда готовы были сотрудничать со всеми фракциями, присутствующими на сегодняшней Ассамблее — вполне разумно, верно? — но по какой-то причине у нас не получалось. Не знаю почему, для меня это загадка. К счастью, мы можем больше не беспокоиться по этому поводу, давайте отложим в сторону все недоразумения и сосредоточимся на задаче. Согласны? Ну конечно. Как только что сказал мой друг Авид, все предельно ясно.

— Свинья, — пробормотал Джуифрез. — Почему бы просто не согласиться с предыдущим оратором?

— Вот мое предложение. Мы готовы признать, что в первый раз наш план не сработал. Фактически он провалился. К счастью, потери были не очень серьезными ни с нашей, ни с их стороны. Впрочем, как только что сказал мой друг, для такой крупной и влиятельной организации, как Фонд, любая потеря является катастрофой. Итак, я предлагаю прекратить командовать этой войной и передать ее в руки достойного и смыслящего в военном деле человека. После вдохновляющей речи, которую он только что произнес, кто может сомневаться, что нет никого лучше моего друга Авида Соефа? Все присутствующие ждали, что именно это и произойдет, — так гром указывает на наступление грозы. Геннадий, однако же, сильно удивился и вынужден был приложить огромные усилия, чтобы не рассмеяться.

— Более того, — продолжал Стен Могре, — мы должны снабдить Авида Соефа всеми необходимыми ресурсами. Предлагаю выделить ему две тысячи солдат и бюджет в размере сорока тысяч городских золотых квотеров. — Он сделал паузу, широко улыбаясь. — С такими ресурсами можно не волноваться за исход операции.

Когда Могре садился, вся зала уже бурлила, как котел с кипящей водой. Джуифрез недовольно хмурился и толкнул локтем своего соседа.

— Сделай что-нибудь. Мужчина кивнул и встал.

— Боюсь, Стен, я с вами кое в чем не согласен. Конечно, настоящий позор, если мы провалим операцию после того, как нам выделят необходимое количество ресурсов. Но я не согласен в определении слова «необходимые». Две тысячи солдат и сорок тысяч городских золотых квотеров, Стен? Слишком мало.

Джуифрез неуверенно поерзал и прошипел:

— Осторожнее, идиот.

Мужчина равнодушно кивнул и продолжил:

— Полагаю, мы не должны атаковать Скону менее чем с четырьмя тысячами солдат и сотней тысяч золотых квотеров. Я знаю, что прошу многого, — сказал он, подняв руки, когда все заговорили, — но я смотрю на проблему с практической точки зрения. Я не рассказываю сказок о наших замечательных воинах или о том, как враг сразу убежит, едва увидев нашу армию. На мой взгляд, либо нас должно быть больше, либо мы должны отказаться от наступления. И я также считаю, что нам необходимо проголосовать за это прежде, чем продолжать совещание.

Геннадий заметил, что кивает, хотя, по правде говоря, не поддерживал ни одну из точек зрения. Наверное, дело было в грациозности ответа; проголосовать за такое невообразимое предложение (половину армии и огромную часть государственного бюджета) — это же настоящая находка, потому что, если голоса «против» перевесят, то сепаратистам удастся избежать петли, которую набросил на их шеи Стен Могре, возложив всю ответственность за результат операции на Сконе на них.

Но это было еще не все.

— У меня замечательный день, — сказал Стен Могре. — Я соглашаюсь с двумя сепаратистами. Я полностью принимаю все сказанное моим другом Гаином Жаном. Две тысячи человек и сорок тысяч квотеров — действительно мало. Фактически четыре тысячи человек и сто тысяч золотых квотеров ненамного лучше. Я предлагаю выделить шесть тысяч солдат и сто тридцать тысяч золотых квотеров, и это наша официальная точка зрения.

Великолепно, — подумал Геннадий, поеживаясь, — если они выиграют, то никто не посчитает победу их заслугой, потому что с такими ресурсами проиграть нельзя. А если они проиграют, ну, я бы серу из уха не отдал ни за одного из них. Отлично. Эти люди — сумасшедшие. И у меня предчувствие, что это еще не все.

Он оказался прав. Прежде чем распорядитель успел объявить голосование, Авид Соеф снова встал. На лице его было странное выражение, как у человека, падающего с обрыва и успевшего в самый последний момент схватить за ногу своего злейшего врага и утащить его с собой.

— Прекрасно, что мы можем забыть обо всех обидах и начать вести себя как взрослые. Не думал, что когда-нибудь настанет день, когда все сообщества в нашей Ассамблее решат отбросить в сторону всю шелуху и начать сотрудничать. И вот этот день настал, разве не замечательно? Говорю вам: независимо от того, как пойдет дальше война, даже если мы проиграем — хотя это маловероятно благодаря в высшей степени разумному предложению, за которое мы сейчас собираемся проголосовать, — мы останемся победителями, потому что самое главное, что могло свершиться в войне, уже свершилось здесь, перед вашими глазами. — Он оглядел залу так, чтобы все увидели, какая широкая и искренняя у него улыбка. — Есть лишь одна поправка к предложению. Только что мой дорогой друг Стен был очень добр и предложил мне руководить экспедицией, не знаю почему. Я ведь не солдат, хотя такой человек, как я, никогда не упустит возможности попасть в учебники истории. Однако должен признаться здесь и сейчас, что не считаю себя вправе принять это задание, пока вы не назначите ко мне моего доброго друга Стена Могре. В конце концов, одна голова хорошо, а две — лучше, а если одной из этих голов будет голова Стена Могре, то отличный результат гарантирован.

Джуифрез, который сидел, закрыв лицо руками, резко встал. Встали и остальные присутствующие, за исключением Стена Могре, который, казалось, забыл, как дышать. На секунду Геннадию показалось, что беднягу хватит удар, выражение его лица не поддавалось описанию.

Результаты голосования были вполне предсказуемы: подавляющее большинство голосов за предложение послать Авида Соефа и Стена Могре с шеститысячной армией алебардщиков и ста тридцатью тысячами золотых квотеров на Скону. Геннадий, не имевший права голосовать, дожидался Джуифреза в вестибюле зала для голосования.

— Ну, — сказал Джуифрез, — так недолго и в фей начать верить. Я действительно считал, что в этот раз победа за нами, а оно вот как все повернулось. Мы там же, где и были. Никто не победил. Хотя мне следовало знать, что Авид провернет что-нибудь подобное. Благослови его Господь.

— Вы не забываете кое о чем? Ваш драгоценный Фонд теперь ведет войну на Сконе, и если вы проиграете…

Джуифрез пожал плечами.

— Если мы проиграем, нам наступит конец. Вы правы. Но по крайней мере ко дну мы пойдем все вместе, и это все, что имеет значение в конечном счете. Кроме того, — бодро добавил он, — проигрывать мы не собираемся, потому что это невозможно.

Геннадий с сомнением покачал головой.

— Не уверен. Большие армии нередко проигрывали маленьким. На самом деле существует мнение: несмотря на то что у большой армии есть несколько неоспоримых преимуществ…

Джуифрез кивнул так, будто ему пытались доказать, что огонь иногда бывает горячим.

— Конечно. Но мы не проиграем, потому что у нас есть секретное оружие. Мы бы победили, даже если бы не послали ни одного солдата. — Он усмехнулся и хлопнул Геннадия по плечу. — У нас есть вы.

Примерно через час после окончания дебатов старший член Фонда остановился у прилавка торговца рыбой на рынке в Шастеле и, поторговавшись, купил палтуса. Когда он забрал рыбу, сын торговца пересек площадь рынка, подошел к конюшням, отвязал коня и поскакал на нем к морю. Там он остановился и провел некоторое время со старым другом семьи, рыбаком, у которого его дядя и отец довольно давно уже начали закупать рыбу. Когда мальчик уехал, рыбак свистнул двум своим сыновьям, чинившим сеть неподалеку. Они отложили сеть и подошли к нему. Спустя несколько минут два старших мальчика взяли самую маленькую и быструю лодку и установили парус, хотя для прогулки было уже поздновато.

Они поплыли прямиком на Скону, и, едва начало темнеть, мальчики встретились с лодкой с устрицами, которая плыла домой. Два мальчика с Шастела поприветствовали лодочника и спросили, есть ли у него что-нибудь для них. Рыбак подплыл ближе. Они поговорили некоторое время, перекладывая устриц из его лодки в свою, потом попрощались и поплыли каждый своей дорогой: мальчики на Шастел, рыбак — на Скону. Как только его лодка пристала к берегу, он побежал с деньгами в Банк, где прошел мимо стражников (его хорошо знали и пропустили) и быстро направился к кабинету директора.

Выслушав доклад, Ньесса Лордан поблагодарила рыбака, заплатила ему и закрыла дверь. Затем вызвала клерка и направила с несколькими сообщениями. Он пошел в комнату посыльных, где пять или шесть мальчиков в возрасте от двенадцати до шестнадцати играли в бабки, дал им задания, и они поспешно выскочили из Банка и разбежались по городу. Один побежал вверх по холму, с завидной ловкостью обходя гуляющих прохожих, и прибыл, тяжело дыша, к двери Горгаса Лордана на улице Трех Львов. Он барабанил в дверь, пока не вышел босоногий слуга. Увидев, кто пришел, он сразу побежал в столовую, где семейство Горгаса как раз приступало к ужину.

— Удо? — сказал Горгас, поднимая глаза от тарелки. Разговор затих.

— Вас ждет посланник, — ответил слуга, и по его тону стало ясно, что дело серьезно.

Горгас встал, положил салфетку на стул и вышел из комнаты.

— Я в кабинете, — сказал он.

Слуга кивнул и поспешил к двери, где на ступеньках сидел мальчик.

— Спасибо. Я знаю дорогу.

Еще один посланник побежал вверх по холму, мимо чанов с дождевой водой, в паутину улиц и переулков, по вполне понятной причине называвшуюся Пьяным Кварталом. Он выбрал краткий путь, у любого другого человека, который не знал город так хорошо, ушло бы намного больше времени на то, чтобы добраться до дешевого, но аккуратного трактира под названием «Белая победа». Хозяин нашелся не сразу, зато немедленно позвал старшего сына, который показался в дверях кухни с подносом булок на противне.

— Оставь это, — приказал хозяин, — и найди девушку с Острова и старого чужеземного мерзавца. Для них сообщение из Банка.

Сын хозяина несколько секунд смотрел на посланника широко открытыми глазами, потом сунул поднос в руки отцу и помчался, как бегун, вышедший на финишную прямую. Он посмотрел в номерах для иностранцев, потом в общих номерах и, наконец, в приемной.

— Ах вот вы где!.. Вам надо идти. Сообщение от директора.

Ветриз и Алексий играли в шахматы, патриарх держал в руках белую королеву, собираясь сделать ход.

— Как ты думаешь, чего она хочет? — спросила Ветриз.

— Ты не того человека спрашиваешь. — Алексий поставил королеву туда, где она стояла. — Будем считать, что ничья, хорошо?

— Ни за что!.. Последи за тем, чтоб никто не прикасался к доске, — сказала девушка сыну хозяина. — Очень важная игра. На кону государственная безопасность. Понял?

Мальчик посмотрел на нее, как на сумасшедшую, впрочем, так он смотрел на всех иностранцев. Потом провел их вниз по ступенькам, через двор и на кухню, где гонец пил горячий куриный суп, который налила ему жена хозяина.

— Немедленно идите к директору, — проговорил он, отставляя кружку и вытирая рот. — Я покажу дорогу.

— Хорошо, — ответила Ветриз. — Мы там уже были.

— Все равно я вас провожу, — строго сказал парнишка. Ветриз покачала головой:

— Нет. Ты вызови красивую, чистую и удобную повозку и пару послушных лошадей. Покажи им свой значок… думаю, ты сам знаешь, что делать. А потом сопроводи нас к директору. Ясно?

— Но…

Ветриз очень строго посмотрела на него.

— Иначе тебе придется объяснять сегодня директору, почему патриарх Алексий скончался от сердечного приступа, пытаясь поспеть за пятнадцатилетним парнишкой. Я уверена, она все прекрасно поймет.

Через семнадцать минут мальчик вернулся с небольшой повозкой и удивленным кучером, который накинул одеяло поверх рубашки и чулок.

— А теперь нам можно ехать? — умоляюще спросил мальчик.

— Спасибо, — сказал Алексий, когда тележка покатилась вниз по улице. — Я действительно не выдержал бы марш-бросок по темным улицам.

Ветриз кивнула.

— Сильно болит голова?

— Ага.

— У меня тоже.

Они посмотрели друг на друга.

— Ну, что ты видел? — Алексий нахмурился.

— Сложно объяснить, — начал он. — Я сидел в большом здании, похожем на здание собрания каноников, где никого не было, кроме моего друга Геннадия. Я же рассказывал о нем, правда? А, ну конечно, ты его знаешь. В общем, он сидел прямо напротив меня, наблюдая за чем-то, чего я не видел. Я несколько раз постучал его по плечу, но он не обернулся. Это длилось всего несколько секунд, и я ничего не понял.

Ветриз пожала плечами.

— А у меня было чувство, как будто я задремала, ну, как все нормальные люди, только непонятно, откуда взялась головная боль.

— И что ты видела? Ветриз сморщила нос.

— Ужасно глупо… Немного личное, скажем так. Там был Бардас Лордан и кто-то, в ком была я, но кто не был мной. А жаль, — добавила она.

Алексий помрачнел.

— Ты использовала свой дар просто так. Ты обязана рассказать мне, что видела.

Ветриз пожала плечами.

— Это не стоило головной боли, — ответила она. — Боже, я надеюсь, мне не придется давать ей детальный отчет. Будет так стыдно.

— Думаю, вполне хватит краткого пересказа, — сказал Алексий. — Может, именно поэтому она вызвала нас посреди ночи — хочет узнать, насколько честны твои намерения по отношению к брату.

Ветриз фыркнула.

— В следующий раз, шутник, пойдешь пешком.

Еще один гонец побежал к Торговому причалу, на таможню, где заместитель начальника акцизного управления и охранник нагревали над огнем конфискованный мед и резали сыр. Когда заместитель начальника услышал сообщение, то схватил пальто и сапоги и выбежал на причал, ругаясь себе под нос, пока не дошел до «Надежды и намерений» — очень простой и функциональной таверны, где постояльцы спали там, где падали. В таверне он нашел нужного человека, некоего Патраса Исенего, беглеца из Перимадей, владельца «Черити», отвратительного корабля, постоянно набитого провизией, но никуда не плававшего; самое удивительное заключалось в том, что Патрас Исенего постоянно находился в «Надежде и намерениях», никогда ни за что не платил и всегда оставался трезвым. Увидев входящего заместителя, он сразу же вскочил на ноги. Мужчины о чем-то переговорили пару минут, потом заместитель покинул таверну, а Патрас пошел в центр города, обошел несколько постоялых дворов и таверн и через некоторое время собрал команду для «Черити». Час спустя корабль покинул Скону.

— Меня уже тошнит от этой лавки, — жаловалась Ветриз. — Клянусь Богом, на ней невозможно сидеть.

Алексий кивнул.

— Я тоже устал от наших уютных посиделок с директором, — ответил он. — Ничего не происходит, а потом меня мучает головная боль, и я не могу вспомнить, о чем мы говорили. Интересно, коровы так же себя чувствуют после того, как их подоят?

Ветриз покосилась на него.

— У нас обычно два разговора, один здесь и один — там, куда нас засылают. Проблема в том, что, когда мы там, врать или притворяться бесполезно. Но мы всегда говорим о разной ерунде. Между прочим, раз уж ты упомянул… я тоже не помню, о чем мы говорили. Коровы, которых доят? — Она поежилась. — Лично мне больше нравится сравнение с пауком и мухами.

Алексий вздохнул.

— Думаю, самое неприятное — унижение. По крайней мере для меня. В конце концов, я должен был знать о таких вещах.

Дверь открылась. («Не так плохо, — прошептала Ветриз, — на этот раз меньше часа»), и знакомый клерк с постным лицом провел их в кабинет. За столом директора сидел мужчина. Он казался стройнее и старше, но одновременно выше и сильнее, чем когда Ветриз видела его в последний раз. Странно.

— Привет, — сказал Горгас.

Ветриз кивнула в ответ и посмотрела на Ньессу. Та выглядела ужасно, вся бледная, даже волосы, казалось, поблекли и обвисли. Может, заболела?

— Нет, — сказала Ньесса, — просто волнуюсь. А теперь слушайте. Сегодня на собрании каноников Фонд проголосовал за то, чтобы послать на Скону шесть тысяч алебардщиков. Мы не сможем противостоять такой атаке. Молчи, Горгас, даже если и сможем, на это уйдут все наши силы. Понимаешь, о чем я?

Алексий кивнул.

— Кажется, ты хочешь вести войну в каком-то другом месте.

— Конечно. Единственным разумным действием в данных обстоятельствах было бы заставить их передумать. — Она замолчала и закрыла глаза. — К несчастью, мы недооценили их упорство.

Горгас сделал шаг вперед и сел на краешек стола.

— Она имеет в виду, что у нас будет больше шансов, если мы атакуем их.

— Я, кажется, попросила тебя помолчать, — сказала Ньесса. — Фактически то, что сказал мой брат, недалеко от правды. Пытаться избавиться от них с помощью Принципа — довольно сложно, особенно учитывая, что им известно о моих намерениях. Я просто не рассчитывала на это, — добавила она. — Возомнила, что только я умею колдовать, и ошиблась.

— Простите, — перебил Алексий, — вы хотите сказать, Фонд умеет колдовать?

Ньесса нетерпеливо покачала головой.

— Я не намерена обсуждать заумную терминологию. Когда я услышала новости с собрания каноников, то использовала… черт, опять эта проклятая терминология… ну, проводник или связку, в общем, то, что я построила между вами и вашим другом Геннадием, чтобы заставить их передумать. Однако у меня ничего не вышло! Помнишь, как он сидел перед тобой, а ты не смог привлечь его внимания или увидеть, на что он смотрел?

Алексий ничего не ответил.

— Я поражена, насколько хорошо у них получалось скрывать все от меня, — продолжала Ньесса. — Теперь они совсем закрылись. Я даже не могу попасть внутрь. Как, черт побери, мне работать в таких условиях? В довершение ко всему они еще и атакуют меня. — Она повернулась и гневно посмотрела на Ветриз. — Атакуют нас. Через Бардаса.

Ветриз вдруг похолодела.

— А, — вот и все, что она сказала.

Ньесса с недовольством покосилась на нее, и Ветриз вспомнила шутку Алексия о честных намерениях.

— Конечно, — продолжала Ньесса, — я сделала все возможное. Бардас вернется на свое место примерно через день. — Она кинула взгляд на Горгаса, тот отвернулся. — Сейчас вы вдруг стали для всех важны, что, должна признать, меня очень удивило. Очередная моя ошибка, о которой я, без сомнения, пожалею. По правде говоря, я держала вас здесь только для порядка. И теперь, — вздохнула она, — наша безопасность зависит от вас троих. Горгас организует оборону. Алексий, ну, для него тоже найдется работа. У меня неприятное предчувствие, что без вас мне не обойтись, особенно теперь, когда они забрали вашего бестолкового друга. А ты, — продолжала Ньесса, недовольно глядя на Ветриз. Девушка чуть не рассмеялась, но, к счастью, сдержалась. — Ты будешь присматривать за моим непутевым братцем, и я желаю тебе удачи. Она тебе пригодится; мы пытались контролировать его на протяжении последних двадцати лет, и видишь, что у нас вышло.