Научи меня летать

Глава V

Издалека экипаж был похож на упрямое насекомое, ползущее по рыжеватой скатерти к краю стола. Вскоре после того, как он скрылся за горизонтом, Надани бросилась к шкафу и начала одеваться, чтобы спуститься вниз и отдать слугам приказ закладывать карету. Тут же она вспомнила, что второй кареты нет, если не считать таковой неосязаемый для людей призрак, на котором приехали чудовища.

Женщина торопливо перебрала варианты. Что если верхом? Обручи под юбкой не позволят сесть в седло. Тогда переодеться! Но нельзя же появиться перед правителями соседних владений в чужеземном наряде.

Что ж, значит взять летнее платье с собою, догнать карету, велеть Хину и Тадонгу возвращаться в крепость, самой же сменить одежду и отправляться с уаном!

Это решение недолго казалось Надани идеальным. В одной нижней юбке она металась по комнате — иллюзия действия немного успокаивала её. Теперь, когда Сил'ан не было в крепости, страх перед встречей с ним быстро слабел, и женщина уже не понимала, как могла лишить Хина своей защиты. Её сын отправлялся в чужие края, прямо в логово врагов, да ещё в компании двух чудовищ — бедный беззащитный малыш! Воображение рисовало Надани картины, одну другой страшней: Хина заколдовывали, бросали в пустыне, приносили в жертву, делали из него раковину для ещё одной твари уану сродни. Фантазии вызывали всё больший ужас и всё меньшее доверие. В какой-то момент женщине удалось взять себя в руки.

— Это же турнир, праздник, — заговорила она вслух. — Он повеселится, Тадонг присмотрит за ним. Всё будет хорошо. Мы первый раз получили приглашение, и это прекрасно, что Хин уже в детстве увидит, каковы настоящие уаны, а я постараюсь, чтобы он меньше внимания обращал на нашего… актёра — не более того. Может быть, Хину поездка даже пойдёт на пользу: научит его желать победы, а не поражения, избавит от странностей. Он увидит, какими должны быть мужчины — Тадонг, увы, не слишком хороший пример. Всё к лучшему.

Последнюю фразу Надани повторила несколько раз и, так успокоив себя, переоделась в ночную рубашку и убрала платье в шкаф. Не зная, чем заняться, она принялась рассматривать драгоценности, которые хранила в резной шкатулке из кости, но её мысли постоянно возвращались к сыну.

Женщина вспомнила о времени, не столь далёком, когда он был совсем маленьким, нуждался в ней и, возможно, любил свою мать. Она не раз говорила Гебье, что отношения с Хином разладились не по её вине, а потому и не в её силах вернуть им прежний характер. Теперь она подумала, что хотя бы попытается.

Тревога не отпускала её. Измученная, Надани не смогла уснуть: виски пульсировали — рой мыслей бился в них, жужжа и звеня. Ночь тянулась невыносимо долго, а поутру небеса просветлели за один взмах ресниц, словно кто-то зажёг свечу в вазе синего стекла. Не поднимаясь с постели, женщина смотрела в окно. Она понимала, что уже ничего не сможет изменить, даже если будет гнать ящера во весь опор, и чувствовала облегчение.

День встретил Надани раскалённым небом, землёй и песком, отвесными солнечными лучами и вечным запахом пыли. Сонные стражники прятались в тени под навесами, сторожевой спал в гамаке. Ни приезд лятхов, ни отсутствие Хина, ни то, что творилось у женщины в душе, не изменило привычного порядка вещей. Надани вдруг подумала, что мир отнюдь не жесток — он равнодушен.

Возвращения уана ожидали на пятый день, но уже утром четвёртого женщину разбудил скрип цепей — опускали мост. Быть может, это стражникам захотелось пройтись до деревни, и всё же Надани торопливо кликнула служанку. Та, сама едва одетая, выпалила, едва переступила порог:

— Вернулись, госпожа!

— Все? — быстро спросила женщина.

— Я не видела.

Надани бросилась в кабинет, служанка — за ней, захватив одежду. Люди как раз выходили из кареты: сначала Тадонг, и он отчего-то прихрамывал, за ним и Хин, с виду невредимый. Последним показался уан, у него на руках лежал Хахманух. Птичьи лапы бессильно покачивались, гребень поник. Мягкое тело червя стремилось соскользнуть на землю; оно сминалось легко, будто тесто, и казалось, что на нём вздулось множество волдырей.

Стражники притихли, они с любопытством разглядывали Сил'ан и его ношу. Чудом не выронив червя, Келеф завернул за угол и скрылся из вида. Только тогда Надани, встряхнув головой, отступила от окна.

— Жуть какая, — тихо пробормотала она.

Во дворе Меми подошла к Хину, тот ей даже не улыбнулся. Надани терпеливо дождалась, когда служанка, наконец, уложит пояс весеннего платья, а затем вышла в коридор. Толстые стены и массивные двери заглушали все звуки, но женщина была уверена: няня отведёт юного Одезри наверх, в его комнату — после долгого путешествия мальчику нужен был отдых. Лестничная дверь отворилась и, не успел Хин сделать и двух шагов, как Надани уже была подле него. Она крепко обняла сына. Тот не сопротивлялся и даже не удивился.

— Как же я соскучилась, рыжик ты мой, — ласково прошептала женщина ему на ухо. Потом отстранилась и с весёлой улыбкой спросила: — Ну что? Понравился тебе турнир?

Её последние слова привлекли внимание мальчишки. По-прежнему отстранённый и спокойный, он поднял глаза на мать. Меми нервно потеребила ткань платья и хотела уже вмешаться, но Хин опередил её.

— Не очень, — сказал он. Опустил взгляд с таким видом, будто что-то тщательно обдумывал, и повторил: — Не очень.

Ободрённая его ответом, Надани снова наклонилась и погладила его по щеке.

— Тебя никто не обижал?

— Нет, — спокойно сказал мальчишка.

— Хорошо. Может быть, ты хочешь мне что-нибудь рассказать? Тебе же что-то понравилось, так?

— Нет, — не меняя интонации, повторил Хин.

— Хорошо, — растерявшись, отговорилась Надани. — А хочешь, мы вместе прогуляемся к реке? Ты помнишь, как мы раньше гуляли?

Мальчишка посмотрел на неё так внимательно, что ей стало не по себе. Женщина вздохнула и улыбнулась:

— Я понимаю, ты устал. Иди спать.

Она надеялась, что он возразит, но Хин воспользовался разрешением и побрёл к своей комнате, волоча ноги. Надани тряхнула головой, нахмурилась и окликнула его:

— Ты скучал по мне?

Мальчишка отворил дверь, обернулся, подумал и честно ответил:

— Нет.

Йнаи нервно барабанил пальцами по предплечью, стоя в тени у частокола — маячить на глазах у стражи перед хижиной Каогре ему не хотелось. По голубым небесным полям бежали пухлые жёлтые облака, а их тени ползли по земле и забирались на одинокие скалы. Может быть, они хотели оказаться поближе к небу или мечтали ухватить облака за край, стащить вниз и съесть. Раздался низкий звук — где-то за десяток велед грозно рычал мурок.

Новобранцы, обливаясь потом, тренировали удары. «Хха!» — словно ответ монстру раздался с площади крик трёх десятков глоток. И снова: «Хха! Хха!» Наставник прохаживался между ними, и его замечания звучали для Йнаи неотличимо от его команд.

Ченьхе, в кои-то веки одетый как подобает наследнику уана, миновал ворота. Советник торопливо догнал его и окликнул.

— Послушайте, — быстро сказал он, — я уверяю вас, никто толком не понял, что произошло…

— Ты это к чему? — прервал его беловолосый.

— Скажите, что действовали по плану, — попросил летень.

— Ничего себе, — выдал Ченьхе и взглянул на советника так, будто видел его впервые. — Ты хочешь, чтобы я врал отцу?

Они подошли уже близко к хижине, и стражники наверняка расслышали бы ответ. Йнаи пришлось отговориться:

— Так будет лучше.

Трое воинов — все они были на турнире — изнывали от жары у входа. Два мрачных летня из личной стражи Каогре загораживали дверь.

— Вы опоздали, — сказал один из них, и оба отступили в сторону.

Внутри хижины уже собрался совет во главе с уаном. Тот внимательно посмотрел на вошедших.

— Вы опоздали, — проговорил он с видимостью спокойствия. — Занимайте места и начнём.

Йнаи быстро сел, а Ченьхе остался стоять и заговорил, обращаясь к совету:

— Я подошёл к возвышению в конце…

— Не помню, чтобы давал тебе слово, — ледяным тоном перебил его Каогре.

— Сядь, — прошептал младший советник и дёрнул силача за рукав.

— Хорошо, — после длительной паузы выговорил беловолосый и опустился в плетёное кресло.

Старики поглядели на него осуждающе. Снаружи всё так же отрывисто кричали новобранцы. Наконец, уан ударил ребром ладони по столу.

— Четвёртый советник, — сухо выговорил он, — я хотел бы услышать, что произошло на турнире.

Названный летень поднялся, оправил торжественную мантию и, опустив глаза, сказал:

— Я видел только, что Ченьхе упал, не успев атаковать.

Силач тут же поднялся на ноги.

— Отец, если хотите знать, отчего не спросите меня? — возмущённо бросил он.

— Я тебе сейчас не отец, — резко высказался Каогре, — а правитель, — добавил он уже тише. — Сядь и молчи.

Беловолосый, сверкая глазами, нарочито шумно плюхнулся в кресло и с такой силой откинулся на спинку, что она захрустела.

— Это всё? — любезно осведомился уан, оборачиваясь к побледневшему советнику.

— Да, — ответил тот.

— Он поскользнулся? — поднял брови Каогре. — Его одолела внезапная слабость? В чём причина?

— Я не знаю, — пробормотал тот.

— Сядь, — сухо бросил ему правитель.

Летень с облегчением повиновался.

— Послушаем воинов, — решил уан.

Йнаи поднялся с места, приотворил дверь и повторил указание, затем посторонился, пропуская первого храбреца. Тот низко поклонился правителю, что несколько смягчило Каогре.

— Расскажи мне про последний бой на турнире, — спокойно велел уан.

Воин быстро глянул в сторону Ченьхе, правитель недобро улыбнулся:

— Говори открыто. Даю слово, что никто не станет тебе мстить.

Тогда летень решился:

— Они сначала беседовали, — припомнил он и замялся. Уан наклонил голову, поощряя продолжать. — Э, ну потом вышли, как водится, на середину. Взяли копья…

Воин надолго задумался.

— Дальше! — нетерпеливо вмешался Каогре.

— Кажется, Ченьхе что-то ему сказал, но я не уверен, — признался летень и снова замолк.

— Хорошо, а дальше?

— Ну, Ченьхе был готов к бою, он следил за противником. А тот был совсем открыт и плохо держал копьё. Я бы его пощупал остриём, потому что он наверняка не успел бы перехватить оружие и отвести удар.

— Ченьхе это сделал?

Летень воодушевлённо раскрыл рот, но ничего кроме невнятного мычания из него не донеслось.

— Э, — наконец, протянул он. — Я… не понял, что он сделал.

— Хорошо, — уан ободряюще улыбнулся. — А что, как тебе показалось, он сделал?

— Э, — снова сказал воин. — Упал и схватился за живот.

— А его соперник?

— Ну, — летень нахмурился, пытаясь вспомнить. — Кажется, ничего.

— Можешь идти, — разрешил Каогре.

Воин низко поклонился и вышел, советник пригласил второго. Тот оказался куда словоохотливее.

— Ченьхе бросил ему вызов, а уан ответил, что не владеет копьём. И голос у него был совсем напуганный, — чётко отвечал летень. — Когда он вышел на площадь, я обратил внимание, что его юбка вроде должна ограничивать ширину шага, но двигался он как-то не так… не так, как…

— Это не важно, — прервал его Каогре. — Продолжай. Что было после того, как они оба взяли копья?

— Я убедился, что он и правда не умеет с ним обращаться, — тотчас отозвался воин. — Держал он его так… — он снова запнулся, пытаясь подобрать слова. — Ну, как будто не собирался его использовать. Лишь бы не мешало.

— Это интересно, — похвалил его правитель. — Он что-нибудь сказал?

— Нет, он не говорил. Мне показалось, он был сильно напряжён. А вот Ченьхе предложил ему напасть первым.

— Хороший ход, — благосклонно улыбнулся уан, взглянув на сына. — Что было потом?

— Потом было что-то очень странное, — поделился летень. — Ченьхе начал выполнять какое-то движение, может быть, атаковал, но это длилось совсем недолго.

— Потому что он упал, — с тенью раздражения заметил правитель.

Воин задумался и удивлённо спросил сам себя.

— Но почему он упал?

Каогре невольно усмехнулся.

— Может быть, его противник как-то в этом виноват? — предположил он.

Воин почесал в затылке. Правитель немедленно насторожился:

— Что?

— Тут такое дело, — пробормотал летень. — Ну, мне показалось…

— Что? — настойчиво повторил Каогре.

— Тот уан — он как будто был в одном месте и тут же оказался на другом. Совершенно в том же положении, так что это, наверное, мне привиделось.

— До или после того как Ченьхе упал? — допытывался правитель.

Человек с напряжением уставился в пол.

— Кажется, одновременно, — наконец, выговорил он.

Третий воин отвечал очень похоже на первого. По его словам он не заметил ничего необычного, но когда Каогре упомянул о мгновенном перемещении, летень потрясённо уставился на уана.

— Мне тоже так показалось, — признался он.

Йнаи проводил воина и возвратился на своё место. Снова повисла тишина, нарушаемая дружными выкриками новобранцев.

— Он победил лишь благодаря своей немыслимой скорости, — рискнул выразить мнение третий советник.

— Это было его преимущество, — согласился уан. — Но тебе ли не знать, что каким бы ни было преимущество противника, это не делает его непобедимым. Я сейчас владею землями тех, в чьих жилах текла благородная кровь. Может, мне рассказать тебе, какие у них в своё время были преимущества?

Советник сглотнул и промолчал. Каогре рассудительно продолжил:

— Я не отрицаю: возможно, он победил потому, что удача была на его стороне в тот день. А, возможно, и нет, — он обернулся к сыну. — Если тебе ещё есть что сказать, говори.

Силач поднялся.

— Воины уже расписали, как я бросил ему вызов, и что он мне ответил. Повторяться не буду. Я не знаю, был ли он вправду напряжён или напуган, как сказал Харме. Мне он казался смешным и только.

— И ты расслабился!

— Нет!

— Ты действовал по плану? — глядя ему в глаза, ровно спросил правитель.

Йнаи затаил дыхание, про себя умоляя небеса о чуде.

— Нет, — признался Ченьхе.

Каогре вскочил с места. Напускное равнодушие исчезло с его лица, хищный нос заострился и стал напоминать птичий клюв.

— Болван, — закричал он. — Сколько раз я тебе говорил: ты не умеешь мыслить! Тебе дана Богами сила, но ей нужно управлять!

— Отец, выслушайте меня!

— Из-за того, что ты возомнил себя первейшим мудрецом, — продолжал бесноваться Каогре, — посланец Весны до сих пор жив. Более того, он укрепил свои позиции! Скажи мне, Ченьхе, по какому праву ты осмелился нарушить мой приказ? Или я уже не уан?

— Да, я совершил ошибку, — рассерженно воскликнул беловолосый. — И вы теперь собираетесь попрекать меня ей до конца жизни?

Оба человека замерли, тяжело дыша друг другу в лицо. Каогре судорожно вздёрнул подбородок и отступил назад.

— Он был открыт, — заговорил силач, — стоял ко мне всем корпусом, руку с копьём отвёл назад. Харме прав, он бы не успел защититься и уклониться бы тоже не успел. Я держал копьё очень удачно: мне не нужно было поворачивать его, чтобы нанести удар. Это была предрешённая и лёгкая победа — всё равно, что попасть по неподвижной мишени.

Правитель криво улыбнулся.

— Но ты не попал.

— Он предвидел моё движение.

Каогре скривился, заслышав серьёзный тон сына. Он прекрасно знал, как рождаются суеверия, и потому громогласно объявил:

— Не выдумывай ерунды! Даже если бы он мог проникать в мысли, он узнал бы о плане, но решение, которое ты принял в последний момент, должно было застать его врасплох. К тому же я знавал магов и ведунов — чтение мыслей не такой уж лёгкий трюк, он бы замедлил твоего противника или вовсе сковал его.

Ченьхе выслушал самоуверенную речь с раздражением.

— Отец, вы можете хоть раз поверить мне? — прямо спросил он.

— Да, — с недоброй улыбкой ответил Каогре. — А ты не видишь? Мы как раз пожинаем плоды этого доверия.

— Ну, как вам тут жилось без нас? — весело спросил ведуна Тадонг.

— Различий мало, — поведал Гебье, осматривая его ногу. — Госпожа опять не знала, чем заняться. Я читал сочинения о Воде. Летни продолжали искать способ извести уана.

— А чудовища?

— Украшали свой дом. Кто тебя так? — в свою очередь спросил он, кивнув на опухшую стопу.

— А, — отмахнулся человек. — Сам.

— Да? — хмыкнул Гебье. Он достал ступку, высыпал в неё бурые корешки и стал толочь их. — И часто ты сам себе на ноги наступаешь? А то ведь с одного раза трудно добиться такого эффекта.

— Я хотел сказать: сам виноват, — поправился Тадонг. — Ты знаешь, какая толпа людей собирается посмотреть на турнир?

— И вся она прошлась по твоей ноге, — понимающим тоном изрёк ведун, подливая в ступку воды. — А, ну понятно. Древнейший обычай гостеприимства.

Летень коротко рассмеялся, а потом помрачнел и неловко спросил:

— Гебье… ты был хоть раз на турнире?

— Нет, — спокойно ответил весен. — Но я не питаю иллюзий.

Тадонг вздохнул:

— Слушай, а правда, что этот… ну, Кереф,[8] из армии Весны?

— Да, это так. А что?

Мужчина почесал живот и, сморщившись, признался:

— Вызывает уважение.

Гебье даже прекратил возиться с месивом и обернулся к нему.

— Так я же родом из Умэй, — ответил Тадонг на изумлённый взгляд ведуна. — Это местные никак не могут пережить своё позорное поражение. Ведь откуда их гнали-то? Как раз из зоны Умэй. Так что для них армия Весны, конечно, ненавистный враг, но для нас — защитник и освободитель.

Вечером Синкопа осторожно поскрёб парой лап в дверь комнаты Сил'ан. Как только она отворилась, паук быстро перебрался через дверной косяк и устроился на потолке. Келеф был занят тем, что стирал с поверхности ваз следы защищающего раствора, в который их погружали перед путешествием. Паук долго наблюдал за плавными движениями рук уана, и едва не свалился вниз, когда тот заговорил:

— Что Хахманух?

— Будет в порядке, — бодро заверил Синкопа. — Мы всё сделали в лучшем виде. Пушистые улетели за водой, червяки выкатили из очага котёл. Ты себе не представляешь этот ужас: весь в саже, а запах — фу! И чешуйчатое семейство давай его мыть: весь пол залили, и всё без толку. Ты не волнуйся — это мы потом уберём. А они в итоге до чего додумались, молодцы, — заплевали его. Так что сажа теперь как под слоем лака: не мажется и не пахнет. Я ещё раз послал пушистых за водой, а мы пока котёл закатили наверх, к Хахмануху. Потом мне пришла чудесная мысль: мы распотрошили все мешки с травами и сделали подстилку. А что, мха-то нет. Полили её водой и чудно: вкусно, мягко, полезно.

— Вы её съели что ли?

— Да нет, мы туда положили Хахмануха… Ну и чуток попробовали — надо же было убедиться, что это хорошая идея. Потом налили воду в котёл. Сыро, мягко, ну и оставалось сделать так, чтобы было темно. Никогда не угадаешь, что мы придумали.

— Разрезать все мои платья и завесить окно? — с равнодушным видом предположил Сил'ан.

— Эх, ну почему ты спал?! — в сердцах воскликнул паук. — Мысль отличная, но поздно. А мы посадили в окно драконикуса. Семейство долго обсуждало, какой из них подойдёт по размеру. Высокий сказал, что он слишком крупный, а мелкий — что он, хм, слишком мелкий. Честно говоря, как по мне, так мелкий был в самый раз, но средний им поверил и полез, простофиля. Видел бы ты, как они его туда забивали! А уж как мы его оттуда будем доставать…

Паук присвистнул.

— Ну да ладно, — вновь затараторил он. — До этого ещё далеко. Он, бедняга, весь день ноет. Говорит, снаружи и внутри, дескать, большая разница влажности и температур. Представляешь, какими словами стал выражаться? А ещё жалуется, что ему хвост напекает. Ничего, ночью ему этот хвост основательно подморозит. Правда, ночью, по-хорошему, его стоило бы вынуть, так ведь… Сам понимаешь. Но я уже придумал выход: пошлю Ре его твоим плащом обернуть. Или нет, лучше Фа, а то ведь терпения Хахмануха у меня нет.

— Ему точно стало лучше? — уточнил Сил'ан, строго взглянув на паука.

— Точно! — уверил Синкопа. — Слизь начала выделяться, всё хорошо. Он просто перегрелся в этом чёрном ящике. Чёрном! В стране, где так жарит Солнце! Нет, скажи мне, чем думают эти люди?

— Не знаю, — заметил Келеф, возвращая внимание к вазам.

— Кстати, я нашёл копьё, — вспомнил паук. — И что с ним делать?

— Бросить и забыть.

— Ладно, вижу ты не в настроении, — заключил лятх. — Тогда я пойду. Только один вопрос: это правда, что вы бились так яростно, что переломились сначала копья, потом дубины, и даже ножи?

— Нет.

— Ага, — сказал паук. — А правда, что он как кинется на тебя! А ты отпрыгнул вот так! А потом так ему и так, а он тебе: ввух, ввух! И ты его хрясь, бдынг! Дыщ!..

— Нет, — прервал его Сил'ан.

Синкопа прекратил скакать по потолку, изображая бой, и проговорил:

— Ты уверен? Может всё дело в неверно подобранных звуковых эффектах? Я и сам полагаю, что «бдынг»…

— И хватит подслушивать разговоры стражников, — закончил мысль Келеф.

Паук помолчал, затем солидно кашлянул и степенно молвил:

— Что же, я так и думал. Пойду, разочарую крылатых.

Хахманух пришёл в себя через день после приезда. Через два он уже мог болтать с несчастным драконикусом, зажатым в окне. Через три стал прохаживаться по комнате, а на четвёртый решительно отворил дверь и отправился, по его словам, наводить порядок. Первым делом он разыскал двух свободных представителей чешуйчатого семейства — те разливали масло в чаши, свисающие с потолка на цепях, и забавлялись тем, что воспламеняли их дыханием.

— Вы что творите! — напустился на них переводчик, топорща гребень.

— Хахманух! — радостно воскликнули оба затейника и бросились тереться боками о червя.

— Зачем вы издеваетесь над Бекаром? — строго спросил тот. — Пусть он умом не вышел, но вы одна семья.

Злодеи лишь захихикали и убежали вприпрыжку. Лятх попытался задуть пламя в чашах, что ему так и не удалось, а потом неторопливым шагом направился в залу.

— Ясного утра, Хахманух, — поприветствовал его Синкопа, сидевший на каминной полке. — Я такую славную паутину недавно закончил. Давай подарю?

Червь обвился вокруг колонны.

— А что я буду с ней делать? — спросил он.

— Повесишь на стену, — предложил паук. — И будешь любоваться. Ну, как?

— Ладно, — согласился переводчик. У него было благодушное настроение.

— Замечательно, — обрадовался Синкопа. — Так трудно быть плодовитым автором шедевров, один другого краше. Хорошо хоть в крепости ещё много места.

Оба помолчали, паук перебежал на потолок и устроился над головой червя.

— Не хочу тебя тревожить, но кое-что скажу. Келеф странно себя ведёт: ночами уходит к реке, все дни проводит в комнате. Почти не разговаривает, и его тянет к вазам.

— Я не удивлён, — отозвался червь, но жёлтый гребень красноречиво поник. — Нам вот-вот объявят войну или нападут без предупреждения. Не знаю, как тут это делается. А у нас десяток стражников и ещё пятью столько человек в деревне, причём все мечтают с нами расправиться. Как бы ты себя чувствовал на месте Келефа?

— Он не виноват, — заметил Синкопа.

— Кому от этого легче?

Паук погрузился в задумчивость.

— Как-то это несправедливо, — наконец, заметил он. — Мы всё делаем хорошо, а получается плохо. Причём, всё хуже и хуже.

— Значит, не всё мы делаем хорошо.

— А как надо?

— Кто знает, — вздохнул Хахманух, прислушался и быстро выглянул в коридор. — Келеф! — воскликнул он радостно.

— Надеюсь, разговор не слышал, — пробормотал паук и убежал обратно на полку.

— Ясного утра, — ласково сказал Сил'ан, и Хахманух невольно расправил гребень, польщённый.

— И тебе, — пробормотал он. — А оно действительно ясное?

— Не уверен, — признался Келеф. — Сегодня к нам приезжает Марбе-уан.

— И ты принял его?! — воскликнул червь. — У него плохая кровь! От такого существа можно ждать чего угодно!

— Он поставил меня перед фактом, — Сил'ан вплыл в залу. — Ясного утра, Синкопа.

— Издеваешься? — хмыкнул паук. — После таких-то новостей.

— Почему он уверен, что ты его примешь? — настаивал Хахманух.

— Давайте, и правда, не откроем ему дверь, — предложил Синкопа. — Было бы гораздо эффектней не опускать мост, но тут стражники нас не спросят. Я серьёзно: всё равно, сколько против нас будет уанов и войск — нам ведь и с сотней пехотинцев не справиться.

Червь плюхнулся на пол и с надеждой предположил:

— Может, он решил нам помочь?

— Да, что и говорить, бескорыстия мы тут уже навидались! — возмутился его наивности паук.

Уан приехал после полудня. Надани, ещё не до конца одетая, из окна кабинета подавала стражникам знаки, которые при всём желании нельзя было понять. Не обращая на них внимания, летни опустили мост. И получилось так, что Марбе эффектно появился из экипажа посреди пустого, замусоренного двора. Люди на стенах разглядывали его с вялым интересом, сторожевой открыл оба глаза, зевнул и снова задремал.

Приезжий осмотрелся, отряхнул бархат куртки, поправил прекрасно уложенные волосы и надушенным кружевным платком вытер пот со лба. Стражники перебросились парой фраз и повернулись к нему спиной. Дверь крепости отворилась; наружу, спотыкаясь, выбежал Тадонг.

— О! — воскликнул он торопливым и чрезмерно радостным тоном. — Добро пожаловать! Счастливы видеть! Помните меня?

— Нет, — холодно сказал ему летень. — Где уан Кереф?

— Так вы к нему? — расплылся в улыбке Тадонг. — Я вас отведу. Мы тут живём в некотором роде отдельно. (Он визгливо рассмеялся.) Осторожней, прошу вас. Здесь столько мусора. Мы всё собираемся убрать. А вон у нас большая глыба. Вы когда-нибудь видели такую большую глыбу?

— Заткнись, — не выдержал Марбе.

— Ясно. Хорошо. Понял.

Когда они подошли к дверям второй половины, Тадонг, опередив уана, ринулся вперёд и заколотил по камню, точно беглец, спасающийся от стаи оборотней. Наконец, дверь отъехала в сторону, на пороге показалась высокая фигура в чёрном платье. Мужчина с облегчением выдохнул и забормотал:

— Кереф, тут к тебе… вам…

Марбе протянул было руку, чтобы оттолкнуть человека в сторону, но вовремя принюхался и, брезгливо сморщившись, стал постукивать носком туфли по земле.

— Да иди ты уже, — негромко подсказал Тадонгу червь, выглядывая из-за подола платья Сил'ан.

Мужчина быстро сотворил согласный жест и зашагал прочь. Оба уана в молчании уставились друг на друга. Марбе первым нарушил тишину:

— Не слишком радушный приём, — насмешливо выговорил он. — Но я понимаю, чем мог вас обидеть.

— Что привело вас ко мне и почему вы без свиты? — перевёл червь.

Красавец летень двусмысленно улыбнулся.

— Деликатный вопрос, — всё так же насмешливо выговорил он. — Вы можете выслушать меня, а можете указать мне на дверь, хотя этот жест и будет лишён смысла. Так или иначе, говорить снаружи я не стану.

В этот раз Келеф не смог понять человека сам, и червь какое-то время был занят объяснением.

— Входите, — пригласил он, наконец.

Чёрная фигура повернулась и уплыла во мрак коридора, Хахманух держался с ней рядом. Марбе пошёл следом, внимательно её рассматривая.

— Ваш слуга обращается к вам просто по имени рода, — заметил он. — Это иноземный обычай или вас привлекают люди подобного сорта?

— Я ничего не знаю о сортах людей, — перевёл червь.

— Уклончивый ответ. Что ж, я не настаиваю.

Убранство крепости вызвало на лице летня презрительную улыбку. Пол в зале был вымазан сажей, на стене висел гобелен, испещрённый множеством точек красного и серебристого цветов и перечёркнутый такими же линиями. На широкой каминной полке красовалась миниатюрная чёрная ваза. Все углы затягивало подобие паутины, сплетённое из толстых нитей. Мебели не было. Череда одинаковых полукруглых отверстий под самым потолком пропускала в залу немного света.

Келеф произнёс единственное слово, а червь перевёл:

— Так чего вы хотите?

Человек неторопливо обошёл Сил'ан справа и остановился перед ним.

— Вы попали в трудное положение, — заговорил он, глядя на яркие синие губы, блестевшие точно металл. — И Весна вам не поможет, так я думаю. Если бы она собиралась вас поддерживать, то сразу прислала бы войска. Я прав?

Ответом ему было лишь молчание. Марбе вкрадчиво продолжил:

— Я могу вам помочь, но в ответ на небольшую любезность.

— Что это значит?

Человеку нравилось слушать, как звучит голос существа, и контраст с неуверенным басом червя лишь усиливал очарование. Летень внимательно посмотрел в глаза, цвет которых никак не мог разобрать, и настойчиво произнёс:

— Я думаю, ты уже догадываешься, Кереф.

Червь оторопел, а высокая фигура как будто стала ещё выше. В этот раз её речь зазвучала отрывисто и быстро. Хахманух, встряхнувшись, начал переводить:

— А я думаю, — неприветливо сказал он, — что вы отнюдь не собираетесь мне чем-либо помогать, но лишь спешите получить желаемое, пока я ещё жив.

Марбе широко растянул губы, его взгляд стал весёлым:

— Мне не отказывают, — предупредил он. — Что ж, раз ты не любишь романтику, я оформлю предложение иначе: зачем тебе ещё один противник, которому, в отличие от первого, не нужно ждать отъезда отца, чтобы передать войскам приказ о наступлении? Ты не глупец, я знаю. И уверен: мы оба получим удовольствие. Так зачем изображать жертву?

Червь потерял дар речи. За колонной раздался глухой удар. Келеф смотрел мимо летня, молча, пристально. Он чуть заметно приоткрыл рот и часто дышал, напоминая рыбу, выброшенную из воды. Его беспомощный вид позабавил Марбе.

А в следующий миг человек уже отчаянно пытался отцепить холодные руки в бархатных перчатках, схватившие его за горло. Зала осталась позади, заскрежетала дверь, раскалённый воздух хлынул в затхлый полумрак крепости. Солнце ослепило летня, он панически задёргался. Что-то хлопнуло его по боку так, что в голове зазвенело, а во рту появился солоноватый привкус.

Марбе с хрипом втянул воздух, поперхнулся пылью и закашлялся. Перед глазами вспыхивали красные и зелёные круги.

Он не сразу понял, что лежит на земле среди мусора — один во дворе чужой крепости — и его давно уже никто не держит.

После возвращения с турнира Хин стал проводить вечера у окна. Оранжевый свет закатного Солнца старил крепость: она темнела, казалась грозной и чужой. Мальчишка подолгу рассматривал грустный силуэт уана в одном из окон, а когда силуэт скрадывали сумерки, наблюдал за длинным чешуйчатым хвостом, торчавшим из стены. Ночью во второй половине крепости не зажигали света. «Правильно, — думал мальчишка, — они же видят в темноте».

Он удивлялся, как уан может грустить, если живёт в окружении поразительных чудовищ. Никто не указывает ему, что делать и как себя вести: он может веселиться хоть целый день и играть, с кем хочет. Потом мальчишка вспоминал, как смеялись над Келефом стражники, слуги и Тадонг, как отзывалась о нём мать, и хмурился, чувствуя противоречие.

В ночь с четвёртого на пятый день Хин наблюдал за величественным восходом Лирии. Та появилась из-за тёмной громады крепости, ещё пушащаяся туманом и непохожая на Луну. Она расплывалась, пульсировала и почти не давала света, пока — в тот час ночи, который называют началом нового дня — не стала вдвое меньше прежнего, но ясной и чистой, белой с едва заметным серебристым оттенком.

От созерцания небесных красот мальчишку отвлекло движение во дворе. Хин присмотрелся внимательнее: по этой части стены никогда не ходили стражники, а уж спускаться вниз и бродить среди хлама, рискуя что-нибудь себе сломать, им бы и вовсе в голову не пришло.

«Ведун», — решил мальчишка. Фигура вышла из тени, и Хин улыбнулся — это был уан. Он плыл к стене так решительно и уверенно, точно там был его тайник или скрытый проход. Хин с восторгом приготовился увидеть, как случится что-то любопытное, но уан просто ударился о стену. Мальчишка озадаченно нахмурился. Келеф бросился на стену снова. Он бился об неё вновь и вновь с глухим, едва слышным звуком, точно обезумевшая змея, а потом, привалившись к ней спиной, медленно сполз наземь. Какое-то время он лежал в пыли ничком, только его пальцы судорожно двигались, зарываясь в песок. Потом поднялся, постоял немного и поплыл обратно к крепости.

Хин замер, боясь дышать глубоко. Он ждал новых ужасов, но неожиданно в ночи зазвучала тихая, сказочная мелодия.[9] Она лилась из темноты крепости, чистая и звенящая, как будто её пела сама Луна.

С утра Меми принялась выговаривать Хину, что люди не спят у окон и, наверное, не зря придумали постели. Мальчишка лишь смотрел на неё и счастливо улыбался. Девушка подняла бровь.

— Что случилось?

— Ты слышала вчера колыбельную? — вдохновенно спросил её Хин.

Няня нахмурилась:

— Нет, — сказала она. — Но спала я на диво хорошо.

После завтрака мальчишка вышел побродить по двору. Он представил себе, что где-то среди сора лежит бесценное сокровище, да только оно заколдовано и сразу не разглядишь, каково оно из себя. Сначала нужно угадать сердцем эту вещь, поверить в неё, и тогда она раскроется. Хин принялся рассматривать и перебирать хлам. Постепенно он обошёл половину двора и оказался позади крепости.

Высокий, но недлинный кусок металлической ограды, обросший тряпьём, нависал над останками кухонного стола, лишившегося всех четырёх ножек. За оградой стоял Сил'ан и смотрел на стену. Юный Одезри вздрогнул, увидев его на том самом месте, что и вчера ночью.

— Онге, Келеф-уан, — мальчишка постарался верно повторить все интонации.

Реакция его поразила. Статуя вдруг ожила, обернулась к нему и ответила недоверчиво, но совсем не зло:

— Зар-ы дэа дээе-тет маиит.

Хин ничего не понял, смутился и, поклонившись, хотел уйти, но уан остановил его взмахом руки, потом жестом велел подождать.

— Как… — начал было он, но знание языка его подвело. Сил'ан попытался снова, медленно, ошибаясь даже в ударении: — Откуда понимание какие слова и порядок?

— Я… сравнил, — признался мальчишка. — На общем вы сказали бы мне: ясного утра, господин Одезри. А на своём вы сказали: онге, Одезри-сиэ. Я подумал, что «сиэ» не может быть «утром», потому что оно звучит как-то незначительно. Значит, «сиэ» — это «господин», а «онге» — это «ясное утро».

— Оа, — произнёс уан с той же интонацией, с какой Меми говорила «увы».

— Нет? — уточнил Хин.

— Онге нна — утро, — ответил ему Келеф.

— Тогда в чём ошибка? Просто утро?

— Утро, — повторил уан.

Мальчишка понял.

— А как будет «ясное»? — спросил он.

— Ана, — и Келеф добавил странный звук на вдохе.

Хин попытался его повторить, но ответом стал тихий смех, и мальчишка смущённо уставился в землю.

— Онге анаь, Одезри-сиэ. Зоа, — вполне доброжелательно прозвучало с высоты. А потом, неожиданно утратив к стене и человеку всякий интерес, Сил'ан уплыл прочь.