Научная фантастика. Ренессанс

— Это протез, — объяснила она. Ее серые глаза смотрели серьезно. — Он подключен к центру наслаждения. Я могу включить оргазм, когда захочу. Так что мы всегда можем достигать пика одновременно.

Говоря, она плавно двигала под ним бедрами.

— Ты хочешь сказать, тебе на самом деле вовсе не требуется сексуальная стимуляция? Ты можешь вызвать оргазм по желанию. Когда едешь в автобусе, за письменным столом… Можешь просто включить эту штуку и наслаждаться часами подряд?

Она с усмешкой смотрела на него.

— Открою тебе тайну. Пока это было внове, я как раз этим и занималась. Как все. Из этого быстро вырастают.

Гюнтер, гордость которого была сильно уязвлена, спросил:

— Тогда что я здесь делаю? Раз у тебя есть эта штука, на черта тебе я? — Он сделал движение, чтобы отстраниться от нее.

Она снова притянула его к себе.

— Мне с тобой спокойно, — шепнула она. — И этого достаточно. Иди сюда.

Он вернулся к своему лежаку и стал собирать части скафандра. Лиза приподнялась, еще не проснувшись, и тут же накинулась на него:

— Ах, значит, теперь так?

— Ну, в общем, да. Я вроде как оставил кое-что незаконченным. Старая связь. — Он нерешительно протянул руку. — Без обид, а?

Не замечая его руки, она встала, голая и злая.

— И у тебя хватает наглости стоять здесь, не вытерев даже свой хрен, и говорить, мол, без обид? Дерьмо!

— О, брось, Лиза, ничего такого.

— Черта с два ничего! Накачался этой русской снежной королевой, и я уже в прошлом! Не думай, будто я ничего про нее не знаю.

— Я надеялся, мы можем остаться друзьями.

— Как мило! Додумался! — Она сжала кулачок и двинула ему в солнечное сплетение. На глазах у нее показались слезы. — Линяй отсюда быстро! Видеть тебя уже не могу.

Он ушел.

Но не уснул. Екатерина уже усердно трудилась над первыми рапортами о работе новой системы управления.

— Действуют! — воскликнула она.

Она натянула шелковую рубашку и взволнованно зашагала взад и вперед, голая ниже пояса. Волосы на лобке были как язык белого пламени, а почти невидимая полоска мелких волосков тянулась к пупку и тенью лежала в сладких складках ее паха. Как ни устал Гюнтер, он снова желал ее. Усталое, опустошающее счастье.

— Ух! — Она крепко поцеловала его, без намека на секс, и вызвала КУП. — Вернуть все старые разработки. Мы возвращаем на работу затронутых. Изменить соответственно рабочее расписание.

— Выполняю указание.

— Как это влияет на долгосрочные перспективы?

Программа несколько секунд помолчала, обрабатывая данные. Потом сказала:

— Вы готовы вступить в очень опасную стадию восстановления. Переход от высокостабильной ситуации с низкими ожиданиями к высоконестабильной ситуации с высокими ожиданиями. Праздность вскоре вызовет у незатронутых компонентов недовольство вашим управлением.

— Что произойдет, если я оставлю этот пост?

— Перспективы катастрофически ухудшатся.

Екатерина склонила голову.

— Хорошо, какая из новых проблем вероятно окажется наиболее насущной?

— Незатронутые компоненты потребуют больше информации о войне на Земле. Они захотят немедленно организовать прием новостей.

— Я запросто могу наладить приемник, — вызвался Гюнтер. — Дело нехитрое, только…

— Не смей!

— А? Почему нет?

— Попробую объяснить так, Гюнтер: какие две национальности у нас представлены больше всего?

— Ну, наверно, русские и… О!

— Вот именно. Думаю, пока лучше никому не знать наверняка, кто с кем воюет. — Она обратилась к КУП: — Как мне реагировать?

— Пока положение не стабилизировалось, у вас остается единственный выход: отвлекать внимание. Занять их мысли другим. Выслеживать саботажников и организовать суды над военными преступниками.

— Исключено. Никакой охоты за ведьмами, никаких козлов отпущения, никаких трибуналов. Мы все в одной лодке.

КУП бесстрастно возразила:

— Насилие — левая рука всякого правительства. Неразумно отказываться от него, не обдумав как следует.

— Я не желаю это обсуждать.

— Хорошо. Если вы желаете отложить на время применение силы, вы могли бы начать поиски оружия, примененного в Бутстрэпе, чтобы дать выход свободной энергии. Обнаружить и идентифицировать его будет достаточно сложно, и для этого не обязательно кого-либо обвинять. При этом будет подразумеваться, что со временем возможно найти средство лечения, это повысит общий моральный уровень, не заставив нас прибегать к прямой лжи.

Устало, явно не в первый раз, она спросила:

— Надежды на их излечение нет никакой?

— Возможно все. Но при настоящем положении вещей такая вероятность исключена.

Екатерина прекратила разговор с КУП, мысленно отключив ПК, и вздохнула.

Может быть, так и следует поступить. Разыграть поиски оружия. Пожалуй, из этого кое-что получится.

Гюнтер недоумевал:

— Но ведь это какое-то изобретение Чанг, разве нет? Какой-то там летучий шизомиметик, кажется?

— Где ты это услышал?! — вскинулась она.

— Ну, Кришна сказал… он ничем не намекнул… я думал, это всем известно.

Лицо Екатерины окаменело. «Программа!» — окликнула она мысленно.

КУП ожила:

— Готова.

— Определить местонахождение Кришны Нарасимхана, незатронутого, штат пять. Я хочу говорить с ним немедленно. — Екатерина подхватила трусики и шорты и лихорадочно начала одеваться. — Где эти чертовы сандалии? Программа! Скажи ему, чтобы ждал меня в общей комнате. Сейчас же.

— Принято.

К удивлению Гюнтера, у Екатерины ушел целый час на то, чтобы заставить Кришну подчиниться. Однако в конце концов молодой исследовательский компонент подошел к сейфу, позволил ему идентифицировать себя и распечатал хранилище.

— Защита не такая уж надежная, — виновато сказал он. — Если бы наши спонсоры знали, как часто мы просто оставляли его настежь, чтобы не возиться, когда надо что-то взять или положить, они бы… Да что теперь!

Он достал из шкафчика плоский металлический прямоугольник с ладонь величиной.

— Скорее всего, использовали это. Аэрозольная бомба. Биологический агент загружается сюда и распрыскивается при нажатии здесь, сзади. Давление позволяет рассеять действующее вещество на пятьдесят футов вверх. Остальное доделывают воздушные потоки. — Он перебросил коробочку Гюнтеру, который с ужасом уставился на оказавшийся в его руках предмет. — Не беспокойся, не заряжено. — Он выдвинул плоский ящик, в котором поблескивали ряды хромированных цилиндриков. — В них содержится само вещество. Новейшие военные нанотехнологии. Я бы сказал, настоящий шедевр. — Он пробежал по ряду цилиндров кончиками пальцев. — Мы запрограммировали каждый на отдельный набор нейромедиаторов. Допамин, фенциклиды, норепинефрин, ацетилхолин, метэнкефалин, субстанция П, серотонин — вот в этом хранится сочный кусочек небесного блаженства… — Он постучал пальцем по пустому месту: — Вот здесь хранился потерянный кусок ада. — Он вдруг нахмурился и пробормотал: — Странно: почему не хватает двух цилиндров?

— Что такое? — переспросила Екатерина. — Я не расслышала, что вы сказали?

— О, ничего существенного. Гм, послушайте, возможно, мне стоит достать несколько схем биологических связей и показать вам, как это действует на уровне химии.

— Не стоит. Чем проще, тем лучше. Расскажите нам об этом шизомиметике.

На объяснения ушло больше часа.

Вещество представляло собой химическую фабрику размером с большую молекулу, нечто вроде молекулы-сборщика в молекулярном синтезе. Оно было заказано военными в надежде, что группа Чанг создаст взвесь, которую можно распылить на пути вражеской армии, чтобы заставить ее перейти на другую сторону. Пока Кришна объяснял, почему это невозможно, Гюнтер успел вздремнуть, и проснулся, когда крошечные фабрики уже оказались в мозгу.

— Это на самом деле не настоящая шизофрения, — объяснял Кришна. — Истинная шизофрения — прекрасный, сложный механизм. Это вещество вызывает скорее что-то вроде нарушения основных связей. Оно захватывает контроль над химией мозга и начинает выкачивать из него дофамин и еще несколько нейромедиаторов. По сути, это не нарушение. Оно просто заставляет мозг пуститься вскачь. — Он кашлянул. — Вы понимаете…

— Понятно, — сказала Екатерина. — Понятно. Вы сказали, что можете перепрограммировать эти штуки. Как?

— Мы используем термин: «мессенджер», передатчик информации. Они подобны нейромодуляторам — приказывают шизомиметическим веществам, что делать. — Он выдвинул следующий ящик, и голос его упал. — Они исчезли.

— Давайте по возможности держаться темы. Инвентарный список проверим позже. Расскажите нам об этих агентах-мессенджерах. Вы можете изготовить их в достаточном количестве, чтобы заставить эти шизомиметики отключиться?

— Нет. По двум причинам. Первая: эти молекулы производились на «Швейцарской Орбитальной»: у нас нет фабрики, где их можно изготовить. Вторая: шизомиметикам невозможно приказать отключиться. В них нет выключателей. Они скорее напоминают катализаторы, чем механизмы. Их можно перестроить на изготовление различных веществ, но… — Он замолчал, и взгляд его затуманился. — Черт! — Он схватился за свой ПК, и на стене возникла схема химических связей мозга. Рядом с ней появился список основных функций нейронов. Потом еще одна схема, исчерканная символами поведенческих реакций. Скоро вся стена была заляпана таблицами.

— Э… Кришна?

— Отстаньте, — буркнул он, — здесь дело важное.

— Вы думаете, сумеете найти средство лечения?

— Лечения? Нет! Лучше, много лучше!

Екатерина с Гюнтером переглянулись.

Она спросила:

— Вам что-нибудь нужно? Приписать кого-нибудь вам в помощь?

— Мне нужны агенты-мессенджеры. Найдите их.

— Как? Где я их найду? Где искать?

— У Салли Чанг, — нетерпеливо отозвался Кришна. — Они наверняка у нее. Только она могла до них добраться. — Он схватил световой карандаш и накорябал на стене формулу.

— Я ее к вам вызову. Программа! Сообщи…

— Чанг затронутая, — напомнил ей Гюнтер. — Она попала под аэрозольную бомбу.

Которую, разумеется, сама привела в действие. Отличный способ избавиться от свидетеля, который мог бы указать на то правительство, которое ее использовало. Она, конечно, первой сошла с ума.

Екатерина ущипнула себя за нос и поморщилась.

— Я слишком долго не спала, — сказала она. — Хорошо, я поняла. Кришна, впредь вы занимаетесь только этим исследованием. КУП уведомит главу вашего штата. Дайте мне знать, если вам потребуется содействие. Найдите способ отключить это проклятое оружие. — Не замечая, как раздраженно он дернул плечом, она обратилась к Гюнтеру: — Я вывожу тебя из четвертого штата. Впредь отчитываешься прямо передо мной. Найди Чанг. Найди ее и найди эти мессенджеры.

Гюнтер совершенно вымотался. Он никак не мог вспомнить, когда последний раз проспал восемь часов подряд. Но он надеялся, что у него получилась уверенная улыбка.

— Принято.

Сумасшедшая не должна уметь прятаться. Салли Чанг умела. Казалось бы, никому не удавалось скрыться от внимания КУП, которая теперь контролировала великое множество затронутых. Салли Чанг это удалось. КУП сообщила Гюнтеру, что никто из затронутых не знает местонахождения Чанг. Ей было приказано проводить учет через каждый час, пока та не обнаружится.

В стенах западных туннелей были устроены выемки, куда могла бы поместиться любая фабрика. Сюда вернули дистанционников, которыми теперь управляли почти двести затронутых, расположенных так, чтобы поля их приема не пересекались. Гюнтер проходил мимо них, прислушиваясь к шепоту КУП:

— Все бульдозеры учтены? В таком случае… убрать все бездействующие механизмы, их можно поместить… налипшую в вакууме пыль на верхней поверхности рельсов… уменьшить температуру, затем проверить, задействована ли подача кислорода…

На дальнем конце сидел в кресле один-единственный скафандр с прибором наблюдения на коленях.

— Как дела? — спросил Гюнтер.

— Лучше не бывает, — ответил ему голос Такаини. Они с Гюнтером вместе работали на микроволновой передаточной станции Фламмаприона. — Большая часть производств запущена и работает, еще немного, и приведем в действие рельсовые пушки. Ты не представляешь, какой мы здесь добиваемся эффективности.

— Хорошо, а?

Гюнтер по голосу понял, что Такаини улыбается.

— Трудолюбивые таракашечки.

Чанг Такаини не видел. Гюнтер прошел дальше.

Несколько часов спустя он устало сидел в парке Ногучи, глядя на перепаханную землю, оставшуюся от маленькой рощи. Не пощадили ни единого ростка: с лунной популяцией серебристой березы было покончено. В изгаженном маслом пруду плавал кверху брюхом карп. Берега теперь огородили цепочкой от затронутых. Времени взяться за очистку пока не нашлось, и, куда ни глянь, всюду валялся мусор. Это было грустно. Это напоминало Гюнтеру Землю.

Он знал, что пора встать и идти, но не мог себя заставить. Голова у него поникла, коснулась груди и дернулась вверх. Время шло.

Какое-то движение заставило его обернуться. Мимо мелькнул модный лавандовый скафандр. Женщина, которая тогда направила его в контору управления.

— Привет! — окликнул ее Гюнтер. — Я тогда нашел всех, где вы сказали. Спасибо! А то я уже начинал паниковать.

Лавандовый костюм обернулся к нему. В черном стекле отразилось солнце. После долгой минуты молчания она отозвалась:

— Не стоит благодарности. — И заспешила дальше.

— Я ищу Салли Чанг. Вы ее не знаете? Не видели, где она? Она из затронутых, такая маленькая женщина, яркая, любит цветную одежду, броскую косметику и все такое.

— Боюсь, я не могу помочь. — Лавандовая несла в руках три кислородных баллона. — Хотя вы могли бы поискать на базаре. Там много ярких тканей.

Она нырнула в отверстие туннеля и скрылась в нем.

Гюнтер рассеянно посмотрел ей вслед, покачал головой. Он очень, очень устал.

Базарчик выглядел так, словно над ним пронеслась буря. Навесы сорваны, прилавки опрокинуты, товары разграблены. Под ногами хрустели осколки зеленого и оранжевого стекла. Среди общего разгрома нетронутой торчала стойка с итальянскими шарфами, стоимостью с годовое жалованье. Понять это было невозможно. По всему базару усердно трудились затронутые. Они нагибались и распрямлялись, поднимая обломки, они подметали. Одного колотил человек в скафандре.

Гюнтер моргнул. Неужели это происходит в действительности? Женщина корчилась под ударами, дико вскрикивала, пыталась увернуться. Под одним из поставленных на место навесом, в тени радужного шелка, отдыхали у стойки еще четыре скафандра. Ни один из них и не подумал прийти на помощь женщине.

— Эй! — заорал Гюнтер. Он неожиданно застеснялся, словно его вдруг вытолкнули на середину сцены, не объяснив ни роли, ни сюжета. — Прекратите!

Скафандр повернулся к нему. Одна перчатка продолжала сжимать тонкое предплечье женщины.

— Пошел вон, — проворчал по радио мужской голос.

— Ты что это вытворяешь? Кто ты такой? — Мужчина носил скафандр «Вестингауза», таких среди незатронутых было около дюжины. Но Гюнтер вспомнил бурое выжженное пятно в форме почки на брюшной панели.

— Познер, это ты? Отпусти женщину!

— Какая это женщина, — сказал Познер. — Ты на нее посмотри — она и не человек даже. Она затронутая.

Гюнтер установил шлем на запись.

— Я все записываю, — предупредил он. — Еще один удар — и Екатерина это увидит. Честное слово.

Познер выпустил женщину. Она секунду-другую стояла, как оглушенная, потом голос в ПК снова подчинил ее. Она нагнулась, подняла метлу и вернулась к работе.

Отключив шлем, Гюнтер спросил:

— Ладно. Что она сделала не так?

Познер в негодовании выставил вперед ногу и сурово указал на нее.

— Она обоссала мне ботинок.

Скафандры под навесом с любопытством наблюдали за спором. При этих словах они разразились хохотом.

— Сам виноват, Вилл! — крикнул кто-то из них. — Я же говорил, что надо отводить им больше времени на личную гигиену.

— Подумаешь, малость сырости. Выкипит при первой прогулке в вакуум.

Но Гюнтер не слушал их. Он смотрел на затронутую, избитую Познером, и гадал, почему до сих пор не узнал в ней Аню. Правда, губы у нее поджались, лицо было сведено беспокойной гримасой, как будто заводной ключ у нее в затылке перекрутили на три лишних оборота. И плечи тоже ссутулились. Но все же…

— Мне очень жаль, Аня, — сказал он. — Хиро погиб. Ничего нельзя было сделать.

Она продолжала водить метлой, все забывшая и несчастная.

Он успел на последний подкидыш смены и на нем добрался до Центра. Приятно было вернуться домой. Миико Езуми решила, что внешние фабрики обойдутся без кислорода и избытков воды, и теперь в скальной нише устроили душевую. К ней выстраивалась длинная очередь, на мытье отводилось всего три минуты, и мыла не было, но никто не жаловался. Кое-кто, чтобы пополоскаться подольше, забивался в кабину компаниями по двое, по трое. В очереди на их счет отпускали грубые шуточки.

Гюнтер вымылся, нашел себе чистые шорты и футболку «Главкосмоса» и пошлепал босиком через зал. Он остановился перед дверью общей комнаты, слушая, как за столом обсуждали самых колоритных тронутых, с которыми сегодня пришлось столкнуться.

— А вы видели Мышиного Охотника?

— А Офелию?

— И Папу!

— И тетку-утку!

Все искренне веселились. В комнате расцветало теплое чувство товарищества, которое склонный к сентиментальности отец Гюнтера называл Gemiitlichkeit[52]. Гюнтер вошел.

Лиза Нагенда подняла улыбающееся до ушей лицо — и застыла. На скулах у нее шевельнулись желваки.

— А вот и персональный шпик Измайловой.

— Что?

От этого обвинения у Гюнтера перехватило дыхание. Он беспомощно огляделся. Никто не захотел встретиться с ним взглядом. И все молчали.

Лиза от ярости стала серой.

— Ты меня слышишь? Это ведь ты настучал на Кришну, так?

— Что ты несешь? Что за дурь у тебя в голове, если… — Он с трудом справился с собой. Нет смысла отвечать истерикой на истерику. — Тебя не касается, что связывает или не связывает меня с Измайловой. — Он обвел взглядом компанию. — Вы не заслуживаете, чтобы я вам говорил, но Кришна работает над лекарством. Если какие-то мои слова или действия помогли вернуть его в лабораторию, пусть будет так.

Она с надменной улыбочкой спросила:

— А как ты оправдаешься за донос на Познера?

— Я не…

— Все уже слышали! Ты сказал ему, что намерен отправиться прямиком к своей драгоценной Измайловой со своими снимочками на шлем.

— Послушай, Лиза… — начал Такаини.

Она отмахнулась.

— А ты знаешь, что сделал Познер? — Гюнтер погрозил пальцем Лизе. — А? Знаешь? Он избивал женщину! Аню! Он избивал Аню у всех на виду!

— Ну и что? Он ведь один из нас. Не какой-нибудь вонючий, пускающий слюни пустоглазый тронутый зомби!

— Ах ты сука! — Гюнтер в ярости потянулся через стол к Лизе. — Я тебя убью, честное слово!

Он метнулся вперед, и народ шарахнулся от него, началась суматоха. Познер протиснулся к Гюнтеру, встал перед ним, растопырив руки, мужественно выпятив челюсть. Гюнтер кулаком ударил его в лицо. Познер ошеломленно пошатнулся. У Гюнтера заныли костяшки пальцев, но чувствовал он себя на удивление хорошо. Если все вокруг сошли с ума, почему ему нельзя?

— Только попробуй! — выкрикнула Лиза. — Я с самого начала поняла, что ты из этих.

Такаини утащил ее в одну сторону, Гамильтон, обхватив Гюнтера за плечи, оттянула его в другую. Двое друзей удерживали Познера.

— Я тобой по горло сыт! — заорал Гюнтер. — Дешевка, б…!

— Вы слышали? Слышали, как он меня назвал!

Их, вопящих, поспешно вытолкали в противоположные двери.

— Все в порядке, Гюнтер. — Бет запихнула его в первую попавшуюся нишу. Он свернулся у стены и лежал, закрыв глаза и дрожа. — Все уже хорошо.

Но ничего хорошего не было. Гюнтер внезапно понял, что, кроме Екатерины, у него не осталось друзей. Настоящих друзей, близких друзей. Как это вышло? Как будто все вдруг стали оборотнями. Те, кто не потерял разума, все равно были чудовищами.

— Я не понимаю.

Гамильтон вздохнула:

— Чего ты не понимаешь, Уэйл?

— Как люди… как мы все относимся к затронутым. Когда Познер бил Аню, рядом были еще четверо скафандров, и ни один пальцем не пошевелил, чтобы его остановить. Ни один! И я тоже такой, что толку притворяться, что я лучше других! Мне хотелось пройти мимо, как будто я ничего не видел. Что с нами происходит?

Гамильтон пожала плечами. Темные короткие волосы, простое круглое личико.

— Я в детстве ходила в довольно дорогую школу. В каком-то классе они нам устроили один из этих экспериментов, которые якобы обогащают личность. Знаешь? Дают жизненный опыт. Нас разделили на две группы: «заключенные» и «охрана». «Заключенным» не полагалось покидать отведенные им помещения без дозволения «охраны», «охрана» получала более вкусные завтраки… все такое. Очень простые правила. Я была в «охране».

Мы почти сразу начали помыкать «заключенными». Мы их толкали, орали на них, заставляли строиться в шеренги. Самое поразительное, что «заключенные» нам это позволяли. Их было пятеро на одного «охранника». И нам даже не было позволено делать то, что мы делали. Но ни один из них не пожаловался. Никто из них не встал и не сказал: «Нет, вы не смеете этого делать». Они поддерживали игру.

А через месяц эксперимент свернули и провели семинар по его результатам: истоки фашизма и тому подобное. Почитай Ханну Арендт[53]. Тем все и кончилось. Если не считать, что моя лучшая подруга навсегда перестала со мной разговаривать. Я, понятно, не могу ее винить. После того, что я сделала.

Что я на самом деле поняла? Что люди играют ту роль, которая им досталась. Они делают это, не сознавая, что они это делают. Возьми любое меньшинство, объяви их на особом положении, сделай из них «охрану» — они станут играть «охранников».

— Так что же делать? Как нам вырваться из тех ролей, которые мы играем?

— Если б я знала, Уэйл. Если б я знала!

Екатерина перебралась в нишу на дальнем конце нового туннеля. В этом туннеле не было других помещений, так что ей обеспечили некоторое уединение. Подходя, Гюнтер расслышал через свой трансчип перебиваемый помехами голос:

— …Сообщают об нанесенном ударе. Официальный представитель в Каире запросил… — Передача прервалась.

— Ого! Вы восстановили… — Он осекся. Будь радиосвязь восстановлена, он знал бы. В Центре об этом заговорили бы. А значит, радиосвязь и не была полностью прервана. Просто КУП контролировала прием.

Екатерина посмотрела на него. Лицо было заплаканным, но она уже взяла себя в руки.

— «Швейцарской Орбитальной» больше нет! — прошептала она. — Они забросали их всем, чем только можно, от программных бомб до алмазного щебня. Разнесли верфи в пыль.

Видение множества погибших помешало ему услышать следующую фразу. Он опустился на лежак рядом с ней.

— Но это значит…

— Не осталось кораблей, на которых можно до нас добраться. Да. Если какой-нибудь корабль не находился в это время в пути, мы застряли здесь.

Гюнтер обнял ее. Она как будто озябла и дрожала. Влажная кожа покрылась мурашками.

— Когда ты в последний раз спала? — резко спросил он.

— Я не могу…

— Ты на подключке, да?

— Мне нельзя спать. Пока нельзя. Потом.

— Екатерина, энергия, которую дает тебе подключка, не даровая. Она выкачивается из твоего же тела. Когда ты отдыхаешь, она восстанавливается. Но если ты непрерывно используешь подключку, то можешь довести себя до комы.

— Я не… — Она запнулась и смешалась, в глазах мелькнула неуверенность. — Наверно, ты прав. Мне не мешало бы отдохнуть.

Ожила КУП:

— Штат девять сооружает радиоприемник. Езуми им позволила.

— Дерьмо, — выругалась Екатерина, подскакивая. — Мы можем им помешать?

— Действия против проекта, пользующегося всеобщей популярностью, подорвут ваш кредит доверия, терять который вы не можете себе позволить.

— Ладно. Как свести к минимуму?..

— Екатерина, — напомнил Гюнтер, — ты собиралась поспать.

— Секундочку, малыш. — Она похлопала по лежаку. — Ты приляг здесь и подожди меня. Ты и вздремнуть не успеешь, как я разберусь и вернусь. — Она нежно поцеловала его, чуть задержалась. — Все в порядке?

— Да, конечно. — Он вытянулся и закрыл глаза, всего на секундочку.

Когда он проснулся, пришла пора выходить на вахту. Екатерины не было.

После удара по Владивостоку прошло пять дней. Но за это время все так изменилось, что прошлое вспоминалось как иной мир. «В прошлой жизни я был Гюнтером Уэйлом, — думал он. — Я жил, работал, иногда веселился. Неплохая тогда была жизнь».

Он все еще искал Салли Чанг, хотя надежды оставалось все меньше. Теперь, заговаривая со скафандром, он каждый раз спрашивал, не нужна ли его помощь. Все чаще оказывалось, что не нужна.

Часовня на третьем уровне представляла собой неглубокую чашу, открывающуюся на стену террасы. На дне за оградкой цвели тигровые лилии, между камнями шмыгали бирюзовые ящерки. Внизу дети играли в мяч. Гюнтер стоял наверху, болтая с грустной Риохи Иомато.

Дети отложили мяч и стали танцевать. Гюнтер с улыбкой наблюдал за ними. Они играли в «Лондонский мост». Сверху они казались просто цветными пятнышками, распускающимися и закрывающимися цветами. Потом его улыбка поблекла. Слишком хорошо они танцевали. Ни один не сбился с ритма, не перепутал ногу, не заскучал и не отошел в сторонку. У них были самоуглубленные, стянутые, нечеловеческие лица. Гюнтеру пришлось отвернуться.

— Их контролирует КУП, — сказала Иомато. — Мне на самом деле почти нечего делать. Я просматриваю видео, подбираю им игры и песенки, упражнения, полезные для здоровья. Иногда занимаю их рисованием.

— Господи, как ты это выдерживаешь?

Иомато вздохнула:

— Мой старик был алкоголиком. Ему выпала довольно трудная жизнь, и в какой-то момент он начал пить, чтобы забыть о ней. И знаешь что?

— Это не помогло.

— Точно. Он стал еще несчастнее. И у него стало еще больше причин напиваться. Он был упорным, этого у него не отнимешь. Не из тех, кто отступается от средства, в которое поверил, просто потому, что оно не работает.

Гюнтер промолчал.

— Думаю, воспоминание о нем — единственное, что не дает мне снять шлем и присоединиться к ним.

Корпоративный видеоцентр состоял из ряда кабинетов в дальнем туннеле. Здесь изготавливались сырые заготовки для рекламы и рабочие информационные ролики. Потом они пересылались на Землю для окончательной обработки и шлифовки. Гюнтер переходил из кабинета в кабинет, отключая экраны, которые так и мигали здесь со дня катастрофы. Неприятно было видеть пустыми комнаты, где прежде всегда толпился народ. Столы и терминалы остались в рабочем беспорядке, как будто хозяева просто вышли перекусить и собирались через минуту вернуться. Гюнтер поймал себя на том, что все время оборачивается, чтобы не выпускать из виду свою тень, и вздрагивает от неожиданных звуков. С каждой отключенной машиной тишина становилась еще ощутимее. Здесь было куда более одиноко, чем на поверхности.

Он выключил свет в последнем помещении и вышел в полумрак коридора. Из темноты перед ним выросли два скафандра с логотипами из переплетенных «X» и «А». Гюнтер испуганно отскочил. Скафандры, конечно, были пустыми: среди незатронутых не осталось никого из «Хюндай Аэ-ро». Просто кто-то, прежде чем потерять память, оставил здесь свои скафандры на временное хранение.

Скафандры вцепились в него.

— Эй! — в ужасе вскрикнул Гюнтер, когда они стиснули его за локти и оторвали от пола. Один поймал и сорвал с пояса его ПК. Он не успел опомниться, как его протащили по короткой лестнице и втолкнули в дверной проем.

— Мистер Уэйл.

Он оказался в помещении с высоким потолком, вырубленном в скале, для установки еще не собранных воздухоочистителей. Цепочка подвешенных к потолку рабочих лампочек тускло освещала пространство. В дальнем конце помещения за письменным столом сидел человек в скафандре. По бокам его стояли еще двое, все — с логотипами «Хюндай Аэро». Ни одной приметы, позволявшей опознать людей.

Захватившие его скафандры скрестили руки на груди.

— Что здесь происходит? — спросил Гюнтер. — Кто вы такие?

— Вы — последний человек, которому это следует знать. — Он не мог определить, который из них говорит. Голос, доносился по радио, электронный фильтр делал его бесполым и безличным. — Мистер Уэйл, вы обвиняетесь в преступлениях против своих сограждан. Вы можете что-либо сказать в свою защиту?

— Что? — Гюнтер оглядел собравшихся. Скафандры были совершенно одинаковыми, не отличить друг от друга, и он вдруг испугался того, что могут совершить люди, скрытые броней анонимности. — Слушайте, вы не имеете права. Есть действующая система управления, в нее и жалуйтесь.

— Не все довольны правлением Измайловой, — сказал судья.

— Однако она контролирует КУП, а Бутстрэп не может существовать без затронутых, которых контролирует КУП, — добавил другой.

— Нам просто приходится действовать в обход Измайловой.

Может быть, это сказал судья, может быть, другой скафандр: Гюнтер их не различал.

— Вы желаете выступить в свою защиту?

— А в чем именно меня обвиняют? — в отчаянии заговорил Гюнтер. — Ладно, может, я и сделал что-то не так, признаю это. Но, может, вы просто не понимаете, в каком я положении? Вы об этом подумали?

Молчание.

— Я хочу знать: что вас рассердило. Это из-за Познера? Так я об этом не жалею. И не стану извиняться. Нельзя так обращаться с людьми только оттого, что они больны. Все равно они люди, как все остальные. У них такие же права.

Молчание.

— Но если вы считаете меня каким-то шпионом, что я, мол, бегаю к Ек… к Измайловой стучать на кого-то, так это просто неправда. То есть я с ней разговариваю, этого не отрицаю; но я не какой-нибудь там шпион. У нее и нет никаких шпионов. Они ей не нужны! Она просто пытается не дать всему развалиться, вот и все.

Господи, вы бы знали, как ей досталось! Вы что, не видите, сколько сил она тратит? Она больше всего на свете хотела бы все бросить. Но ей приходится держаться, потому что…

Жуткий электронный визг, ворвавшийся в его приемник, заставил его остановиться. Гюнтер понял, что над ним смеются.

— Кто-нибудь еще желает высказаться?

Один из захвативших Гюнтера выступил вперед.

— Ваша честь, этот человек называет шизиков людьми. Он не замечает, что они не способны выжить без нашей поддержки и указаний. За их благополучное существование приходится платить нашими неустанными трудами. Он сам осудил себя. Я прошу суд избрать наказание, достойное преступления.

Судья обернулся вправо, влево. Двое за его плечами кивнули и отступили назад. Стол стоял в устье будущей вентиляционной шахты. Гюнтер успел сообразить это прежде, чем они появились из темноты, увлекая за собой кого-то, одетого в скафандр «П-5», такой же, как у него самого.

— Мы могли бы убить вас, мистер Уэйл, — проскрипел электронный голос, — но это было бы расточительством. Нам нужны все руки, все головы. Во время бедствия нам необходимо держаться вместе.

«П-5» остался один посреди помещения и стоял неподвижно.

— Смотрите внимательно.

Два «Хюндая» с двух сторон подступили к «П-5». Четыре руки быстро справились с застежками шлема. Они умело откинули крепления и сняли шлем. Это случилось так быстро, что человек в скафандре не успел бы им помешать, даже если бы захотел.

Под шлемом открылось испуганное, непонимающее лицо затронутого.

— Здравый рассудок, мистер Уэйл, это привилегия, а не право. Вы признаны виновным. Однако мы не жестоки. На этот раз вы отделаетесь предупреждением. Но и положение чрезвычайное. При малейшей провинности впредь — например, если вы доложите об этой встрече нашей маленькой генеральше, — мы можем обойтись без формальностей судебного заседания. — Судья выдержал паузу. — Я выражаюсь достаточно ясно?

Гюнтер неохотно кивнул.

— Тогда вы можете удалиться.

На выходе один из скафандров вернул ему его ПК.

Пять человек. Он был уверен, что их не больше того. Может, есть еще один или двое, но это все. Познер наверняка но уши в деле, в этом Гюнтер не сомневался. Остальных легко будет вычислить.

Но он не решился даже попытаться.

Когда кончилась его смена, он застал Екатерину спящей. Она осунулась и казалась больной. Он опустился на колени и легонысо провел ей по щеке тыльной стороной ладони.

Веки у нее вздрогнули и открылись.

— О, привет. Я не хотел тебя будить. Спи дальше, а?

Она улыбнулась.

— Ты чудесный, Гюнтер, но я все равно только прилегла чуточку вздремнуть. Через пятнадцать минут вставать. — Она снова прикрыла глаза. — Ты единственный, кому я еще могу доверять. Мне все лгут, скармливают дезинформацию, молчат обо всем, что мне нужно знать. Только с тобой я могу рассчитывать, что ты мне что-то скажешь.

«У тебя есть враги, — подумал он. — Они прозвали тебя маленькой генеральшей, и им не нравится, как ты ведешь дело. Они еще не готовы выступить против тебя напрямик, но строят планы. И они ни перед чем не остановятся».

Вслух он сказал:

— Спи дальше.

— Они все против меня, — пробормотала она. — Сучьи ублюдки.

Следующий день он потратил, обходя служебные помещения, где собирали новые воздухоочистители. Он обнаружил гнездо затронутого-одиночки, сооруженное из обрывков скафандров, но, проконсультировавшись с КУП, решил, что оно уже несколько дней пустует. Салли Чанг не было и следа.

Если до встречи с судом бродить по запечатанным помещениям было жутковато, то теперь стало много хуже. Враги Екатерины заразили его страхом. Рассудок говорил, что они не станут его подстерегать, что ему не о чем беспокоиться, пока он снова не вызовет их неудовольствия. Но подсознание не слушало голоса рассудка.

Время едва ползло. Когда к концу вахты он наконец вышел на свет дня, в голове было пусто. От долгих часов одиночества он словно выпал из действительности. Поначалу Гюнтер не заметил ничего необычного. Потом радиопередатчик наполнился голосами, вокруг заспешили куда-то люди. Народ радостно гудел. Кто-то даже напевал.

Он остановил первый попавшийся скафандр и спросил:

— Что происходит?

— А ты еще не слышал? Войне конец! Они заключили мир. И к нам идет корабль!

Большую часть долгого перелета к Луне «Женевское озеро» поддерживал режим радиомолчания из страха перед оружием дальнего радиуса действия. Зато как только установился мир, они открыли прямую передачу на Бутстрэп.

Люди Езуми поставили затронутых сшивать огромный хлопковый квадрат, чтобы повесить его на затененной стене кратера. Затем, выключив общий свет, на этот экран дали изображение. Швейцарские космонавты, ухмыляясь во весь рот, приплясывали перед камерой, напялив полотняные костюмы и красные ковбойские шляпы. Они рассказывали о бегстве от самонаводящихся снарядов, перебивали друг друга звучными молодыми голосами.

Перед хлопковым квадратом собрались старшие офицеры. Гюнтер узнал их по скафандрам. Из установленных на места громкоговорителей прогремел голос Екатерины.

— Когда вы прибываете? Мы должны удостовериться, что на посадочной площадке все чисто. Сколько осталось часов?

Светловолосая женщина, подняв вверх пять пальцев, ответила:

— Сорок пять.

— Нет, сорок три!

— Ничего подобного!

— Почти сорок пять!

Голос Екатерины снова ворвался в гомон.

— Что там на «Орбитальной»? Мы слышали, что она уничтожена.

— Да, уничтожена.

— Очень, очень плохо. Уйдет много лет, чтобы…

— Но люди почти все…

— Нам послали шесть предупреждений с орбиты. Почти все спустились на челноках, эвакуировались.

— Хотя многие и погибли. Это какой-то ужас!

Прямо перед офицерами какой-то скафандр управлял горсткой затронутых, собиравших площадку для камеры. Теперь он широко взмахнул рукой, и затронутые отступили. На «Женевском озере» кто-то вскрикнул, несколько человек повернулись к телемонитору. Скафандр развернул камеру, показав им широкий панорамный вид.

Один из космонавтов спросил:

— Что там у вас? Я вижу, что некоторые одеты в скафандры, а остальные без них. Почему?

Екатерина глубоко вздохнула.

— У нас тут тоже кое-какие перемены, — сказала она.

По случаю появления швейцарцев в Центре устроили большой праздник. Расписание часов на сон полетело к черту, и все, кроме маленькой команды, присматривавшей за затронутыми, собрались приветствовать гостей Луны. Те плясали до упаду и пили вакуумно-дистиллированную водку. Все рвались что-то рассказать, обменяться сплетнями, обсудить, долго ли продержится мир.

Гюнтер ушел в разгар веселья. Вид швейцарцев наводил на него, уныние. Слишком они были молоды, бодры и свежи. В их присутствии он чувствовал себя дряхлым циником. Хотелось схватить кого-нибудь за плечи и потрясти, чтобы заставить очнуться.

В унынии он побрел мимо запертых лабораторий. В помещении проекта «Компьютерный вирус» Екатерина с капитаном «Женевского озера» совещались над штабелем упакованных в ящики биопроб. Обе склонились к ПК Екатерины, прислушиваясь к голосу КУП.

— Вы не обдумывали возможность национализации производств? — спрашивала капитан. — Из одной из фабрик мог бы вырасти новый город. А потом кинуть несколько кабелей, и Бутстрэпом можно управлять, не заходя в него.

Гюнтер издалека не расслышал реакции КУП, но обе женщины рассмеялись.

— Ну, — сказала Екатерина, — нам по меньшей мере придется пересмотреть договоры с головными корпорациями. Если действующим остался всего один корабль, сменять людей будет намного сложнее. Физическое присутствие станет ценным товаром. Глупо было бы не воспользоваться этим обстоятельством.

Гюнтер прошел мимо, забираясь глубже в тень. Он бродил без цели и в конце концов увидел впереди свет, услышал голоса. Один принадлежал Кришне, но звучал ровнее и увереннее, чем привык слышать Гюнтер. Из любопытства он остановился в дверях.

Кришна стоял посреди лаборатории. Перед ним, послушно кивая, стояла Бет Гамильтон.

— Да, сэр, — повторяла она. — Да, сэр. Да.

Гюнтер, онемев от изумления, понял, что Кришна отдает ей распоряжения.

Кришна поднял голову.

— Уэйл. Я как раз собирался тебя искать.

— Меня?

— Заходи, не мнись там. — Кришна с улыбкой поманил его к себе, и Гюнтер невольно послушался. Кришна теперь походил на юного бога. Сила духа огнем плясала в его глазах. Странно, до сих пор Гюнтер не замечал, какой он высокий.

— Скажи мне, где Салли Чанг.

— Я не… то есть я не могу… — Он замолчал и сглотнул слюну. — Я думаю, Салли Чанг погибла… — И тут же добавил: — Кришна! Что с тобой?

— Он закончил свою разработку, — объяснила Бет.

— Я целиком переписал свою личность, — сказал Кришна. — Избавился от застенчивости, которая делала меня наполовину калекой, заметил?

Он положил руку на плечо Гюнтеру, и этот жест внушал уверенность, был теплым и успокаивающим.

— Гюнтер, не стану описывать, чего мне стоило наскрести достаточно мессенджеров из остатков старых экспериментов, чтобы испытать их на себе. Но мне удалось. Мы получили средство, которое, помимо прочих возможностей, станет универсальным лекарством для всех жителей Бутстрэпа. Но для этого нужны новые вещества-мессенджеры, а у нас их нет. Теперь объясни, почему ты уверен в смерти Салли Чанг.

— Ну, понимаешь, я четвертый день ее ищу. И КУП тоже искала. Ты все эти дни просидел в своей норе, так что, наверно, знаешь затронутых хуже, чем мы. Они не способны планировать. Совершенно невероятно, что кто-то из них смог бы так долго от нас скрываться. Единственное, что приходит мне в голову, — она каким-то образом выбралась на поверхность прежде, чем ее настигло действие вещества, забралась в машину и велела ей ехать, пока хватит кислорода.

Кришна покачал головой:

— Нет. Это просто не вписывается в характер Салли Чанг. Ни при каких условиях не могу представить, чтобы она покончила с собой. — Он выдвинул ящик: длинные ряды блестящих баллончиков. — Возможно, это поможет. Помнишь, я сказал, что двух баллонов с миметиком не хватает — кроме шизомиметиков.

— Смутно припоминаю.

— У меня не было времени об этом подумать, но разве не странно? Послушай: паранойя — редкое нарушение, зато увлекательное. Оно характеризуется сложной, но внутренне стройной системой ложных представлений. Интеллект параноика отлично функционирует, и распад личности проявляется меньше, чем при шизофрении. Эмоциональные и социальные реакции ближе к норме. Личность способна к концентрации усилий. В общей неразберихе параноик вполне способен скрыться от преследования.

— Ну-ка, давайте разберемся, — предложила Гамильтон. — На Земле начинается война. Чанг получает приказ, ключ к программной бомбе, и отправляется в Бутстрэп с канистрой безумия и маленьким шприцем паранойи.

Нет, не выходит. Все разваливается.

— Как так?

— Паранойя не защитила бы ее от шизофрении. Как бы она обезопасила себя от собственного распылителя?

Гюнтер остолбенел.

— Лавандовый скафандр!

Они поймали Салли Чанг на верхней террасе Бутстрэпа. Верхний уровень был еще не закончен. Со временем — как сулили брошюры корпорации — здесь на берегах прозрачных прудов будут пастись лани, а в ручьях станут резвиться выдры. Но пока не был создан даже почвенный слой, не завезены черви и бактериальные культуры. Здесь был песок, механизмы и несколько жалких отчаянных растеньиц.

Чанг устроила лагерь у истока одного из ручейков, под лампой дневного света. При их появлении она вскочила на ноги, быстро огляделась но сторонам и решилась блефовать до упора.

К стойке, на которой располагался клапан ручья, была приварена табличка с надписью: «Установка аварийного купола». Под ней — небольшая пирамида кислородных баллонов и аллюминиевый герметичный ящик размером с гроб.

— Очень толково, — через трансчип шепнула Гюнтеру Бет. — Она спит в ящике, и всякий, кто на него наткнется, думает, что это просто запасное оборудование.

Лавандовый скафандр взмахнул рукой и игриво приветствовал их:

— Привет, ребята. Чем могу помочь?

Кришна шагнул вперед и взял ее за руки.

— Салли, это я, Кришна.

— Ох, слава богу! — Она обмякла в его руках. — Я так боялась.

— Теперь ты в безопасности.

— Сперва я приняла вас за пришельцев. Я так голодна — не помню, сколько не ела. — Она вцепилась в рукав его скафандра. — Ты ведь знаешь о пришельцах, да?

— Пожалуй, лучше ты введи меня в курс дела.

Они направились к лестнице. Кришна незаметно указал Гюнтеру на рабочий пояс скафандра Салли. На нем висела канистра, похожая на запасную фляжку. Гюнтер протянул руку и сорвал ее с пояса. Мессенджеры у него в руках.

С другой стороны Бет Гамильтон дотянулась до почти неизрасходованных баллонов с паранойей, и они исчезли, как по волшебству.

Салли Чанг ничего не заметила, углубившись в изложение хода своих мыслей.

— …Конечно, они повиновались мне. Но совершенно ничего не соображали. Я беспокоилась, беспокоилась, пока не поняла, что происходит. Волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы освободиться. Я стала искать волка. Против какого врага могут быть оправданны столь чрезвычайные меры? Безусловно, не против людей.

— Салли, — прервал ее Кришна. — Я предлагаю тебе обдумать идею, что заговор — за неимением лучшего слова — укоренился глубже, чем ты предполагаешь. Что проблема кроется не в противнике извне, но в наших собственных мозгах. В частности, что пришельцы — это искусственный психомиметик, который ты ввела себе, когда все начиналось.

— Нет. Нет, слишком много доказательств. Все складывается! Пришельцам необходим способ не только скрыть свою внешность, что осуществляется с помощью скафандров, но и замаскировать психологические отличия, что достигается всеобщим безумием. Так они могут неопознанными находиться среди нас. Разве враг-человек мог бы обратить все население Бутстрэпа в рабов? Немыслимо! Они могут читать наши мысли, как книгу. Если бы мы не защитились шизомиметиками, они извлекли бы все наши знания, все секретные военные разработки…

Слушая ее, Гюнтер невольно представлял, что сказала бы на этот бред Лиза Нагенда. При мысли о ней он скрипнул зубами. Точь-в-точь автомат, о каком тогда говорила Чанг. Он невольно усмехнулся в свой адрес.

Екатерина ждала у подножия лестницы. Руки у нее заметно дрожали, и голос тоже чуть дрогнул, когда она спросила:

— Что это рассказала мне КУП насчет шизомиметиков? Кришна, кажется, изготовил какое-то лекарство?

— Они у нас! — приглушенным от счастья голосом сказал Гюнтер и поднял канистру. — Все позади, мы можем излечить наших друзей!

— Дай взглянуть. — Екатерина взяла у него канистру.

— Нет, погоди! — вскрикнула Гамильтон, но было поздно.

Кришна у нее за спиной спорил с Чанг по поводу интерпретации последних событий. Ни он, ни она даже не заметили, что шедшие впереди остановились.

— Назад! — Екатерина сама быстро отступила на два шага и напряженно добавила: — Я не хочу осложнений. Но мы обязаны во всем разобраться, и, пока это не сделано, никто не должен ко мне приближаться. Это касается и тебя, Гюнтер.

Начали собираться затронутые. Они выходили на лужайку по одному, по двое, потом десятками и дюжинами. К тому времени, как стало ясно, что их через КУП вызвала Екатерина, стена тел отделила Кришну, Чанг и Гамильтон от нее и Гюнтера.

Чанг стояла как статуя. Под шлемом ее скафандра шла работа мысли: она пересматривала свои теории, пытаясь включить в них новое событие. Внезапно она захлопала руками по скафандру, нашаривая пропавшие канистры. Она уставилась на Кришну и дрожащим от ужаса голосом произнесла:

— Ты один из них.

— Конечно, я не… — начал Кришна, но она уже повернулась и бросилась, спотыкаясь, вверх по ступеням.

— Оставьте ее, — приказала Екатерина. — Нам надо обсудить более серьезный вопрос.

Двое затронутых поспешно подтащили портативный муфель, поставили его на траву, и третий подключил к нему электрический кабель. Внутренность печи засветилась, накаляясь.

— Эта канистра — все, что у вас есть, не так ли? Если я отправлю ее в автоклав, надежды возместить потерю не останется.

— Измайлова, послушайте, — сказал Кришна.

— Я слушаю. Говорите.

Кришна стал объяснять, и Измайлова слушала, скрестив руки и скептически дергая плечом. Когда он закончил, она покачала головой.

— Это благородное безумие, и все же это безумие. Вы хотите вылепить из наших мозгов нечто чуждое ходу человеческой эволюции. Превратить престол разума в кресло пилота-испытателя. Такой вы нашли выход? Забудьте о нем. Стоит вскрыть эту единственную канистру, и ее уже не закупоришь снова. А вы не представили ни одного убедительного аргумента за решение вскрыть ее.

— А люди Бутстрэпа? — вмешался Гюнтер. — Они…

Она не дослушала.

— Гюнтер, никто не рад тому, что с ними случилось. Но если всем остальным придется поступиться человечностью ради неверного и сомнительного с точки зрения этики улучшения… что ж, цена слишком высока. Безумные или нет, пока они во всяком случае люди.

— Разве я не человек? — спросил Кришна. — Разве я не засмеюсь, если меня пощекотать?

— Вы не можете об этом судить. Вы переписали свои нейроны и зачарованы новизной. Каким тестам вы себя подвергали? Насколько тщательно зафиксировали отклонения от нормы? Где цифры? — Все эти вопросы были чисто риторическими. Обследование, о котором она говорила, заняло бы не одну неделю. — И если вы окажетесь полностью человеком, — а я в это не верю! — кто может предсказать отдаленные последствия? Кто помешает нам шаг за шагом скатиться к безумию? Кто решит, что такое безумие? Кто будет программировать программистов? Нет, невозможно. Я не позволю играть с нашим разумом. — Отчаянно, почти гневно, она повторила: — Не позволю играть с нашим разумом!

— Екатерина, — мягко сказал Гюнтер. — Сколько ты не спала? Ты послушай себя. За тебя сейчас думает подключка.

Она отмахнулась и не ответила ему.

— Чисто практический вопрос, — продолжал Гюнтер. — Как ты тогда собираешься управлять Бутстрэпом? Мы уже превратились в начинающих фашистов. Ты сказала, тебя пугает безумие, — а во что мы превратимся через год?

— КУП заверила меня…

— КУП — всего лишь программа! — вскричала Гамильтон. — Какой бы интерактивной она ни была, ей не хватает гибкости. Она не способна надеяться. Она не может оценивать новое. Она только поддерживает старые решения, старые ценности, старые привычки, старые страхи.

Екатерина вдруг взорвалась.

— Убирайтесь с моих глаз! — взвизгнула она. — Перестаньте, перестаньте, перестаньте! Не хочу слушать!

— Екатерина, — начал Гюнтер.

Но она сжала в руках канистру. Колени ее подогнулись, она медленно склонялась к муфелю. Гюнтер видел, что она уже не способна слушать. Стимуляторы и груз ответственности довели ее до этого состояния, вздергивая ее и изводя противоречивыми требованиями, пока она не дошла до края. Одна ночь крепкого сна могла бы привести ее в чувство, вернуть способность осмысливать доводы. Но времени не осталось. Слова уже не могли ее остановить. И слишком далеко он стоял, чтобы перехватить ее, прежде чем она уничтожит канистру. Шквал чувств, захлестнувший его, не поддается описанию.

— Екатерина, — сказал он. — Я люблю тебя.

Полуобернувшись к нему, она спросила рассеянно, чуть ли не с досадой:

— Что ты?..

Он снял с пояса монтажный пистолет, навел его и выстрелил.

Шлем Екатерины разлетелся вдребезги.

Она упала.

— Надо было просто разбить шлем. Это бы ее остановило. Но я не надеялся, что смогу так точно прицелиться. Я целил прямо в голову.

— Тс-с! — утихомирила его Гамильтон. — Что сделано, то сделано. Перестань себя мучить. Поговорим о делах.

Он покачал головой, в которой все еще шумело. Его очень долго держали на бета-эндорфинах, так что он ни о чем не мог ни думать, ни заботиться. Как будто его завернули в ватный кокон. До него ничто не доходило. Ничто не могло причинить ему боль.

— Надолго меня вырубили?

— На день.

— На день? — Он оглядел скудно обставленную комнату. Простые каменные стены и безликое лабораторное оборудование в гладких чехлах. В другом конце комнаты Кришна с Чанг склонялись над панелью, нетерпеливо и восторженно царапали наперебой какие-то каракули. Кто-то с корабля швейцарцев, войдя, заговорил с их спинами. Кришна, не оборачиваясь, рассеянно кивнул.

— Я думал, много дольше.

— Достаточно долго. Мы успели привести в порядок всю группу Салли Чанг и вовсю занимаемся остальными. Очень скоро тебе придется решать, что в себе ты хочешь переписать.

Гюнтер покачал головой. Он чувствовал себя покойником.

— Думаю, не стану, Бет. У меня просто не хватит храбрости.

— Мы дадим тебе храбрость.

— Нет, я не…

Он почувствовал, как к горлу снова подкатывает черная тошнота. Она ходила кругами и возвращалась всякий раз, когда он уже начинал думать, что наконец справился с ней насовсем.

— Я не хочу, чтобы память об убийстве Екатерины смыло теплым потоком самодовольства. Меня тошнит от этой мысли.

— Мы тоже не этого хотим. — Познер ввел в кабинет делегацию из семи человек. Кришна с Чанг поднялись, чтобы встретить их лицом к лицу. Вся группа распалась пополам, и в обеих половинах заметно было смятение. — Хватит с нас этого. Пора нам всем научиться брать на себя ответственность за последствия… — Все они говорили хором. Гамильтон поморщилась:

— …ответственность за…

Голоса стали громче.

— Здесь невозможно разговаривать, — сказала она. — Отведи меня на поверхность.

Они ехали в герметичной кабине на запад, по дороге к Заливу Зноя. Солнце почти касалось изорванной стены кратера Зоммеринга перед ними. Тени ползли по склонам гор и гребням цирков, протягиваясь к ярко освещенному Центральному заливу. Гюнтеру все это казалось прекрасным до боли. Вопреки его желанию, эти резкие линии оказались созвучными болезненному одиночеству, поселившемуся у него в груди, и, как ни странно, утешали его.

Гамильтон дотянулась до его ПК, и в голове у него зазвучало «Putting On the Ritz».

— Что если Екатерина была права? — громко спросил он. — Что если мы отдаем все, что делает нас людьми? Мне не слишком по вкусу перспектива превратиться в какого-нибудь бесчувственного высоколобого супермена.

Гамильтон покачала головой:

— Я спрашивала об этом Кришну, и он сказал: нет. Он сказал, это как… Ты когда-нибудь страдал близорукостью?

— Конечно, в детстве.

— Тогда ты поймешь. Он сказал, это как ты в первый раз выходишь из кабинета врача после лазерной операции. Все становится ясным, четким и ярким. Пятно, которое ты называл «деревом», превращается в тысячи отдельных и разных листочков. Мир полон не замеченных тобой подробностей. На горизонте появляются вещи, которых ты раньше не видел. Вроде того.

— О… — Он смотрел прямо перед собой. Диск солнца почти коснулся Зоммеринга. — Нет смысла ехать дальше.

Он остановил машину.

Бет Гамильтон, кажется, чувствовала себя неловко. Она прочистила горло и вдруг порывисто произнесла:

— Слушай, Гюнтер. Я не просто так тебя сюда вытащила. Я хотела предложить объединить наши ресурсы.

— Что?

— Пожениться.

Только секунду спустя Гюнтер сумел выговорить:

— Э… я… я не…

— Я серьезно, Гюнтер. Я знаю, что всегда на тебя наседала, но это только потому, что ты на многое способен и совсем не используешь свои способности. Ну, это можно изменить. Позволь мне участвовать в твоей переписке, а я допущу тебя к своей.

Он помотал головой:

— По мне, это просто дико.

— Это уже не оправдание. Екатерина была права — мы стоим перед чем-то очень опасным, — самым опасным, с чем сталкивалось человечество. Но оно уже началось. Земля следит за нами с ужасом и восхищением. Скоро, очень скоро они возьмут дело в свои руки. Через пять лет у нас все отберут.

У тебя хорошая голова, Гюнтер, и скоро она станет еще лучше. Я думаю, мы сходимся в том, какой мир мы желали бы создать. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

— Я не знаю, что сказать.

— Ты хочешь настоящей любви? Ты ее получишь. Мы можем сделать для себя секс каким угодно чудесным или отвратительным, если хочешь. Ты хочешь, чтобы я была тише или громче, нежнее или более уверенной? Давай поторгуемся. Посмотрим, может быть, и договоримся.

Он молчал.

Гамильтон откинулась на спинку сиденья. Подождав, она сказала:

— Знаешь, я никогда еще не видела лунного заката. Я редко бывала на поверхности.

— Это придется изменить, — сказал Гюнтер.

Она пристально заглянула ему в лицо. И улыбнулась. Поерзала, придвигаясь ближе к нему. Он неловко закинул руку ей на плечо. Кажется, она этого ожидала. Он кашлянул в ладонь, потом показал пальцем:

— Вот, уходит.

Лунный закат очень прост. Стена кратера касается нижней части солнечного диска. Тень выскакивает на склон и мчится по нему вниз. Скоро солнце скрывается до половины. Оно исчезает плавно и непрерывно. Последний ослепительно серебряный луч горит над скалой, потом исчезает и он. Мгновение спустя ветровое стекло приспосабливается к изменению, и появляются звезды, а Вселенная заполняется тьмой.

Воздух в кабине остыл. Панели пощелкивали и хлопали от резкого перепада температуры.

Гамильтон ткнулась носом ему в шею. На ощупь ее кожа была чуточку липкой и издавала слабый, но ощутимый запах. Она прошлась языком по линии его подбородка и добралась до уха. Ее руки возились с застежками его скафандра.

Гюнтер не чувствовал ни малейшего возбуждения, только легкую неприязнь, граничащую с отвращением. Это было ужасно, оскверняло все, что осталось ему от Екатерины.

Но через это испытание ему придется пройти. Гамильтон права. Всю жизнь он прожил под властью подсознания, его чувствами наугад и беспорядочно правила химия мозга. Он был вынужден ехать туда, куда уносила его кошмарная скачка разума. А она несла его всегда к боли и смятению. Теперь поводья у него в руках, он может править туда, куда захочет.

Он еще не решил, что закажет себе в новую программу. Довольство жизнью, пожалуй. Секс и страсть — почти наверняка. Но не любовь. С этой романтической иллюзией покончено. Пора стать взрослым.

Он сжал плечо Бет. «Завтра, — подумал он, — это уже не будет казаться важным». Бет подставила ему свои губы. Ее губы приоткрылись. Он почувствовал запах ее дыхания.