Навстречу неизведанному

Навстречу неизведанному

Первым покинул Петербург лейтенант Овцын, имея поручение получить в Казани парусину и такелаж, необходимый для судов всех отрядов.

Вслед за ним Беринг направил штурмана Челюскина в Екатеринбург с заданием организовать на местных заводах изготовление якорей и железных изделий, также необходимых для судов экспедиции, а 23 февраля 1733 года налегке, без груза, отбыла команда капитана Шпанберга с предписанием «ехать наперед и заготавливать, что для экспедиции надлежит». [51]

Трудное задание возлагалось на эту команду. Ей поручалось подготовить во всех сибирских городах, лежащих на пути следования экспедиции, встречу ее участников. Через сибирские власти начать заготовку провианта и доставку его в Якутск, построить суда для следования экспедиции по сибирским рекам, а главное — соорудить на реках Тобол, Лена и на далекой Охоте судостроительные верфи и заложить на них морские суда. Команда эта состояла всего из двенадцати человек: два мастера — строители судов Андрей Кузьмин, Федор Козлов, их подмастерья Харитон Каратаев, подлекарь Илиас Гюнгер, писарь Михаил Перевалов, сержант Мирон Кузнецов, капрал Иван Норин, матросы Сидор Рыбяков, Григорий Федоров, солдаты Федор Гурков, Емельян Азаров. [52]

Шпанберг должен был вручить сибирскому губернатору в Тобольске и воеводам разных городов указ Сената о требовании оказывать всемерное содействие экспедиции.

Последние обозы покинули Петербург во второй половине марта 1733 года. Часть направлялась в Архангельск, а большинство шли на восток, в Тобольск, Якутск, Охотск, где собирались отряды для дальнейшего следования».

«Наши мореплаватели, — замечает А. П. Соколов, — отправлялись теперь в края совершенно неведомые. Страна пустынная и холодная, море, наполненное льдами, — таково место действия!

Труды и лишения, беспрестанная борьба и почти беспрестанная неудача— такова участь деятелей! И между тем, — подчеркивает Соколов, — они сделали такие приобретения, которые и поныне не потеряли своей цены.» [53]

Началась работа Второй Камчатской экспедиции, равной которой долго не знал мир.

Экспедиция была рассчитана на шесть лет, и поэтому многие из офицеров и некоторые из нижних чинов ехали в далекую Сибирь в сопровождении семей.

Из Петербурга выехало 573 человека (не считая членов семей), а по прибытии в Сибирь и по мере развертывания исследовательских работ основной состав экспедиции дошел до_: 1000 человек.

Медленно продвигалась экспедиция на восток. Подводы везли довольно солидный груз, необходимый для предстоящей постройки судов, а также всякого рода припасы: шкиперские, штурманские, артиллерийские и комиссарские. [54]

На подводах экспедиция следовала до Твери, а как только вскрылся лед, перебралась на специально оборудованные суда и отправилась по Волге до Казани; отсюда она к осени добралась до верховья Камы. С первым снегом экспедиция вновь погрузилась на подводы и тронулась в путь. В декабре 1733 года все обозы прибыли в главный город Сибири — Тобольск.

Здесь решили зимовать в ожидании, пока вскроются реки. Отсюда начинался извилистый и длинный водный путь по сибирским рекам к востоку, пока не попадали на Лену, по которой спускались к Якутску.

Не теряя времени, Беринг начал формировать три основных северных отряда, двум из которых предстояло идти вниз по Лене и далее на запад и восток по Ледовитому океану, а третий должен был начать плавание из Тобольска к устью Оби и до Енисея. Начальниками отрядов назначили лейтенантов Василия Прончищева, Питера Ласиниуса и Дмитрия Овцына. Среди начальников северных отрядов Ласиииус был единственным «из иноземцев». По национальности швед, он поступил на русскую службу в 1725 году штурманом. В экспедицию он был назначен по собственному желанию.

С чиновниками Тобольска удалось довольно быстро договориться о снабжении отрядов недостающими материалами и об откомандировании мастеровых людей в Якутск для помощи экспедиции в постройке судов.

Не дожидаясь весны, Беринг приказал лейтенантам Вилиму Вальтону, Василию Прончищеву, Михаилу Плаутину срочно выехать в Якутск с командой мастеровых для помощи капитану Шпанбергу в строительстве судов.

В это время Шпанберг, которому было поручено организовать постройку судов в Тобольске и Якутске, находился уже в Усть-Кутском остроге.

Он прибыл в Тобольск 2 апреля 1733 года и через два месяца начал строительство судна. По его требованию Сибирская губернская канцелярия выделила сорок шесть «мастеровых и: работных людей» для постройки судна и более ста человек для заготовки леса.

Оставив в Тобольске для руководства работами подмастерья Харитона Алексеевича Каратаева, 31 мая Шпанберг со своей командой направился в Муковский острог, находящийся в 2553 верстах от Тобольска, и далее проследовал в Енисейск, а оттуда — в Илимск.

В Илимске, куда прибыли 6 октября, Шпанбергу сообщили, что на Усть-Кутском плотбище на реке Лене для доставки в Якутск провианта для экспедиции построены девятнадцать дощаников и три барки [55]. А когда в конце декабря 1733 года партия достигла Усть-Кута, там не оказалось никаких судов, а дощаники, построенные близ Усть-Кута, в устье реки Муки, «явились негодными, на которых плыть было не можно». Пришлось заняться строительством речных судов, докладывал Шпанберг. [56]

Узнав, что хороший корабельный лес находится в 400 верстах от Якутска, Шпанберг послал партию сибирских работных людей для его заготовки, с тем чтобы ранней весной начать сплав к месту строительства морских судов.

Прибыв в Усть-Кут, Вальтон, Прончищев и Плаутин сразу включились в работу: надо было хлопотать о продовольствии, инструментах и других запасах, необходимых для экспедиции.

В этот маленький острог съехалось немало людей, посланных Сибирской канцелярией, и большинство из них были ссыльные, знавшие плотничье, кузнечное и другие ремесла, или просто годные для тяжелой работы.

На Усть-Кутском плотбище люди работали с утра до вечера: заготавливали уголь, смолу, тесали бревна, пилили доски. Предстояло построить семь палубных барок грузоподъемностью до 8000 пудов, один дощаник и восемь палубных лодок грузоподъемностью до 500 пудов каждая.

Утром 7 мая 1734 года погрузили провиант и материалы на суда и лодки и вся флотилия отвалила от плотбища, направляясь вниз по Лене.

Вскоре Шпанберг доносил: «24 мая прибыли в Якутск все благополучно и сгружали провиант и припасы, смолу и приплавленные леса на берег и под строение бота и дубель-шлюпки [57] сделали фундаменты и построили сараи и кузницу». [58]

Строить эти суда поручили мастеру Федору Федотовичу Козлову, а вся команда Шпанберга, пробыв в Якутске двадцать один день, 15 июня на семи палубных лодках, построенных в Усть-Куте, пошла по Алдану на восток.

В это время в Тобольске отряд готовился к походу на север.

В январе 1734 года подмастерье X. Каратаев сдал новую дубель-шлюпку начальнику отряда лейтенанту Дмитрию Леонтьевичу Овцыну, и судно, получившее название «Тобол», начали срочно подготавливать к дальнему вояжу.

Весной 14 мая, после вскрытия Иртыша, «Тобол» отошел от Тобольска, имея на борту команду в пятьдесят шесть человек, в том числе подштурман Дмитрий Васильевич Стерлегов, штурманский ученик Федор Конищев, геодезист Моисей Ушаков, геодезии ученик Федор Прянишников, рудознатец Захар Медведев, иеромонах, подлекарь и несколько речных лоцманов. Отряд провожали академики, тобольский губернатор, капитан Чириков с группой офицеров экспедиции и жители Тобольска.

Здесь, в Сибири, с каждым днем все больше ощущались тысячи неучтенных мелочей, мешавших решать вопросы в намеченные сроки. Снабжение продовольствием и доставка грузов в эти отдаленные края, совсем лишенные путей сообщения, требовали немалых затрат энергии как от самого начальника экспедиции, так и его помощников. На сибирских дорогах случалось всякое. Так и на этот раз. Не дождавшись прибытия в Тобольск обоза Челюскина, Беринг взял с собой часть команды и легкие вещи и отправился по последнему зимнему пути в Якутск, чтобы ускорить строительство судов для северных отрядов. Своему помощнику капитану Чирикову дал указание построить на берегу Иртыша как можно больше дощаников и лодок для предстоящей перевозки людей и грузов по рекам Сибири и начать отправлять партии, как только вскроется Иртыш.

В Якутск Беринг с помощниками прибыл 23 октября 1734 года. Уже на другой день прибывшие офицеры посетили стапель, расположенный на берегу Лены; Бот и дубель-шлюпка еще не были готовы, но видно было, что дело идет неплохо: устанавливали шпангоуты, делали наружную обшивку. Кругом копошились люди, варили смолу, щипали паклю, стучали топоры, звенели пилы.

Надо было спешить. Весной следующего года суда должны были уйти в плавание. Не хватало металлического крепления, которое должен был доставить Челюскин. Беринг срочно организовал в районе Якутска железоделательную мастерскую.

С этого времени Якутск стал центром организации всех основных работ Второй Камчатской экспедиции. Здесь сосредоточивались все грузы экспедиции. Отсюда отправлялись отряды, партии и отдельные специалисты на север и восток для выполнения исследовательских и хозяйственных работ, предписанных инструкциями.

Якутск во времена Беринга имел около трехсот дворов. Город лежал в долине на расстоянии одной версты от берега реки Лены. Дома были деревянные, одноэтажные, с маленькими окнами. Главную часть города — острог окружали два ряда бревенчатых стен. Стена была покрыта кровлею на два ската и с внутренней стороны имела галерею. По углам и посредине каждой стены, а их было четыре, высились башни в несколько этажей, и в средней башне имелись ворота. Вся эта деревянная крепость первоначально обнесена была (на расстоянии ружейного выстрела) высоким частоколом или палисадом с воротами и башнями. К 30-м годам XVIII века стены крепости начали кое-где разваливаться, галерея во многих местах обрушилась, некоторые башни покосились, а от палисада остались одни ворота, рядом с которыми стояли пушки столетней давности.

За городскими стенами, в центральной части острога, находились казенные здания: несколько бревенчатых домов, большие амбары, в которых хранилась «мягкая рухлядь», две церкви, — «приказная изба», где размещалась воеводская канцелярия, и единственный каменный дом, построенный в 1707 году, — «дом воеводы».

Якутский край и река Лена известны стали русским с 1620 года. Мангазейские казаки первые спустились по реке Вилюй в Лену, нашли якутов и обложили их ясаком. В 1632 году они заложили Якутский острог.

Вскоре этот город сделался центральным местом управления всех открытых земель на севере и востоке Сибири. Здесь жили воеводы, посылавшие команды для «проведывания новых землиц» и покорения «немирных» народов. Сюда присылали они донесения, «отписки», «скаски», «распросные речи», «ясачные книги», отсюда получали порох, провиант и подкрепления.

Здесь, в кладовых воеводской канцелярии, 'хранились старые бумаги, иные уже совсем ветхие. Среди них было немало донесений казаков — служилых людей об их походах в далекие северные и восточные земли. Между этими рукописями попадались и донесения, писанные на бересте. Читая эти архивные документы, можно было встретить имена многих известных русских землепроходцев: Стадухина, Пояркова, Бахтеярова, Перфильева, Хабарова, Реброва, Степанова, Атласова и других первооткрывателей. Не знал Беринг, что в этом архиве находится драгоценное сообщение — «отписка» якутского казака Семена Дежнева, где он рассказал о своем плавании морем из Колымы в Анадырь, совершенном в 1648 году.

Дежнев еще 85 лет тому назад решил задачу, которая была поставлена перед экспедицией Беринга, то есть доказал, что пролив между Азией и Америкой существует.

Наступил 1735 год. В этот год в Якутске было как никогда много народу. Обычные для здешней зимы морозы, при которых прежде жизнь в городе заметно замирала, не могли сковать энергию прибывших сюда людей.

То и дело прибывали обозы на лошадях, оленях и собачьих упряжках, люди разгружали их, заполняя склады все новыми и новыми грузами.

С приходом весны настало самое горячее время: проверяли; оснастку, делали бочки, шили кожаные мешки, заготавливали продовольствие и все складывали под навесы, стоявшие недалеко от причала.

В это время в Якутск явилась команда геодезистов. Это была знаменитая четверка «достойных геодезистов» [59], как их именовали в Сенатском указе, когда в 1724 году направляли в Сибирь для описания и составления карт ее провинций. Из участников экспедиции многие знали, что более десяти лет тому назад в эти края послали геодезистов, их товарищей по академии: Петра Скобельцына, Василия Шетилова, Ивана Свистунова и Дмитрия Баскакова.

Скобельцын и Шетилов приехали из Иркутской провинции, где производили геодезические работы, выполняя задание Беринга по «изысканию пути к Камчатке», минуя Якутск. [60] Когда Беринг был в Иркутске, он включил их в экспедицию и теперь они явились для доклада, так как нуждались в пополнении своей партии людьми и особенно в проводниках.

Свистунов и Баскаков вели описание Якутской провинции и прибыли для получения нового задания. Встреча была радостной. Много интересного услышали товарищи от скитальцев.

Это были уже опытные путешественники, не раз попадавшие в трудное положение во время походов по совершенно безлюдным, не освоенным и труднодоступным местам Сибири.

Судьбы и биографии этих четырех «достойных геодезистов» довольно схожи между собой. Все они поступили в Морскую академию в один год— 1715-й, где успешно прошли полный курс, были «экзаменованы профессором Фархварсоном», а затем их перевели в класс геодезии и там они дополнительно изучили геодезию, рисование и «сочинение Ланд и Зеи карт». В 1723 году их пожаловали в геодезисты, а в следующем году послали в Сибирь.

В Иркутске они получили указ Сената, подписанный 31 декабря 1732 года, по которому определялось В. Берингу взять в экспедицию геодезистов «из обретающихся в Сибири» и производить жалованье по новому чипу — «геодезии подпоручика». [61]

Будучи в составе Второй Камчатской экспедиции, они сделали очень многое в деле картографирования обследованных им районов. [62]

Рассказы и советы Петра Никифоровича Скобельцына и Ивана Степановича Свистунова [63] очень помогли в подготовке северных отрядов к предстоящим исследованиям.

Много полезного узнали командиры отрядов, слушая Свистунова, на долю которого выпало описание труднодоступных районов Якутии. «Будучи в разных путях, — докладывал он, — для положенного дела описания и сочинения ландкарт якуцкого присутствия, как Леною рекою до устья, так и чрез хребты и тундры пустыми местами, чрез остроги и зимовья… в пути принимали великую и несносную нужду, как в пищи так и в проезде… принужден был пешем итти и на себе нарту тянул и претерпел много крайнего голода». Свистунов предупреждал о том, что может случиться в пути навстречу неизведанному.

Здесь, в Якутске, Иван Свистунов встретил своего земляка, лейтенанта Дмитрия Лаптева, и просил походатайствовать о разрешении ему отпуска в Великолукскую провинцию для свидания с родителями, которых не видел уже одиннадцать лет и которые «почти до основания разорились», отец, мелкопоместный дворянин, «пришел в глубокую старость», дети его — два брата в Преображенском полку, один капралом, другой солдатом, а остальные пять братьев несут службу в разных концах России. [64]

К просьбе Свистунова Д. Лаптев отнесся сочувственно, но ничем не мог помочь. Из экспедиции отпускали или увольняли в отставку в крайнем случае, при «жесточайшей болезни» и только по разрешению Сената.

В конце весны 1735 года вновь построенные суда в торжественной обстановке спустили на воду и передали командирам отрядов.

Дубель-шлюпку «Якутск» принял лейтенант Василий Прончищев, а бот «Иркутск» — лейтенант Питер Ласиниус.

Отряду Прончищева поручено было обследовать землю, лежащую между Енисеем и Леной, — Таймырский полуостров.

Отряду Ласиниуса предписывалось произвести опись берега от Лены на восток и до Камчатки.

В это время Челюскин доставил в Якутск якори, пушки и металлические крепления/ необходимые для оснастки судов.

Как только закончили оснастку судов, начали грузить провиант, шкиперские, штурманские и комиссарские припасы, затем грузили запасы пороха в бочонках, обшитых кожей, и другие артиллерийские припасы. Не забыли взять вещи, предназначенные для подарков: котлы медные, топоры, шилы, иглы, бисер разных цветов, шару китайского (табак), полотно белое, сукно красное и зеленое.

Последними грузили личные вещи служителей, которых всегда набиралось довольно много. Тогда одежда и пропитание не были общей заботой. Выдавалось только жалованье «хлебное», то есть продукты, и денежное, так что пищу готовил каждый для себя. Обмундирование получали матросы и солдаты, прочие служивые довольствовались собственной одеждой.

Поскольку все припасы брались с учетом двухгодичной, работы отряда, пришлось часть провианта погружать на вспомогательные четыре судна, называемые дощаники. Последние взяли около трех тысяч пудов провианта и сопровождали суда: до их выхода в море.

Провиант составлял основной груз экспедиции и делился на морской и сухопутный. К морскому провианту относились: сухари, крупа овсяная, горох, мясо говяжье соленое, мясо свиное соленое, масло коровье соленое, рыба, толокно, солод ржаной или ячневый на квас, вино в бочках, уксус, соль. К сухопутному — мука ржаная, крупа ячневая, соль.

Палубное судно «Якутск» типа дубель-шлюпка имело длину 21,4 метра, ширину 4,6 метра, осадку 2,1 метра и могло ходить под парусами и на веслах. Рулевое управление—/румпель-ное с талями на крыше надстройки, имевшейся на юте, двенадцать пар весел и парусное вооружение, подобное тендерному. На борту имелось, два ялбота, на палубе были установлены четыре трехфунтовые фальконентные вращавшиеся на вертлюгах пушки, изготовленные на демидовском заводе.

Размеры бота «Иркутск» были иные: длина 18,3 метра, ширина 5,5 метра, осадка 2,0 метра.

Дощаник имел шесть пар весел и один парус.

Экипажи судов подбирались с учетом пожеланий командиров, и, поскольку полагалось иметь на судне штурмана, Прончищев просил назначить в его команду Семена Челюскина. Челюскин был его земляком и, кроме того, одним из первых изъявил желание отправиться в экспедицию. Просьба эта была удовлетворена.

Экипаж «Якутска» состоял из сорока пяти человек, в том числе: командир-лейтенант Василий Прончищев, штурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин, боцманмат Василий Медведев, подлекарь Карл Бекман, квартирмейстер Афанасий Толмачев, подконстапель Василий Григорьев, писарь Матвей Прудников, матросы: Кузьма Сутормин, Михаил Шеломов, канониры: Михаил Докшин, Федор Еремеев, конопатчики: Лука Жириов, Василий Михайлов, Аким Дакинов, купор Иван Сосновский, плотник Андрей Замятин.

Все они прибыли из Петербурга, а из сибиряков были назначены в команду четырнадцать солдат Тобольского гарнизона и четырнадцать солдат Якутского полка. [65]

Кроме того, с Прончищевым ехала его жена Мария Прончищева, единственная женщина, участвовавшая в плавании отрядов Великой Северной экспедиции.

Команда бота «Иркутск» состояла из пятидесяти двух человек, включая командира лейтенанта Питера Ласиниуса, подштурмана Василия Ртищева, геодезиста Дмитрия Баскакова, штурманского ученика Осипа Глазова, боцманмата Алексея Толмачева, подконстапеля Бориса Роселькова.

В знаменательный день 30 июня 1735 года все жители Якутска пришли провожать участников экспедиции, отправляющихся в длительное плавание к неизведанным морям. Три баржи подошли на веслах к судам «Иркутск» и «Якутск». Капитан-командор Беринг поднялся на борт судов, принял рапорт командиров и пожелал счастливого плавания. По отбытии командора, ровно в два часа пополудни, раздалась команда Поднять якорь, поставить паруса» и бот «Иркутск», а за ним дубель-шлюпка «Якутск» медленно прошли вдоль берега, заполненного провожающими, и, поравнявшись с баржами, на которых находились оставшиеся участники Камчатской экспедиции во главе с Берингом, — команды судов «кричали ура пять раз», а с барж «ответствовали три раза». [66]

Перед отправлением отрядов командиры и геодезисты получили под расписку инструкции: одну от Адмиралтейств-коллегий и вторую от начальника экспедиции В. Беринга.

В инструкции, полученной В. Прончищевым, под названием «офицеру, кто пошлетца от Якуцка до Енисейского устья», задачи отряда излагались довольно кратко. [67] В ней было всего семь параграфов. «Следовать до устья Лены, — указывалось в первом параграфе, — и в том устье учинить обсервации, под какими градусами оное устье положение имеет, и потом описать и вымерить фарватер». Во втором параграфе инструкции Адмиралтейств-коллегий речь шла о том, что отряд должен следовать «от оного устья к западу и подле берега морем до устья Енисея реки». Напоминалось о необходимости вести точную инструментальную съемку, чтобы знать, «какое положение оный берег имеет», и производить описания заливов и промер фарватера. Если в пути «усмотрены будут в виду какие острова», осмотреть их и нанести на карту, — требовал третий параграф инструкции. «А к оным островам приставать ли и о народах выведывать ли, коим образом поступать, в том исполнять по силе данного из Сената указа».

Адмиралтейств-коллегия была заинтересована в своевременном получении материалов экспедиции, поэтому начальнику отряда в четвертом параграфе предлагалось: как только достигнет устья Енисея, произвести его описание и, оставив о том письменное известие для командира отряда, следовавшего из Оби в Енисей, идти рекою в город Енисейск, откуда послать рапорт капитан-командору Берингу и потом самому «следовать с обстоятельным известием и с картою в Санкт-Петербург».

Пятый пункт инструкции гласил, что в случае, если на пути к устью Енисея встретятся «великие льды», ожидать, когда они разойдутся, и следовать далее «без потерянии времени», но» если окажутся такие льды, что пройти их «надежности быть не может», тогда собрать всех унтер-офицеров и, «учиня консилиум с подписанием рук, возвратитца к прежнему месту», о чем сообщить Берингу и следовать с описанием и картой в Санкт-Петербург.

В пути вести журнал «по морскому регламенту» и описание берега, островов, фарватера производить по правилам «навигацкой науки», чтобы потом можно было «учинить обстоятельную и верную карту», — требовал шестой параграф.

В последнем, седьмом, параграфе было записано: «Ежели по вышеписанной инструкции за каким случаем осмотреть и описать все в одно лето время не допустит», следует об этом донести в Адмиралтейств-коллегию и, не ожидая указа, «во окончание проводить в другое лето»: только убедившись, что «от великих льдов пройтить будет невозможно и ненадежно», учинить с унтер-офицерами консилиум и действовать, как предусмотрено пятым параграфом.

Командному составу отрядов экспедиции, отправлявшихся обследовать берега Таймырской земли, очень нужны были сведения о тех краях, и они использовали любую возможность: беседовали с промышленниками, кочующими якутами и прочими служивыми, побывавшими в низовьях Енисея, Лены, на берегу моря и в тундре. Но нужных им сведений они не могли получить. Правда, писари воеводской канцелярии пробовали разыскать в старинных делах архива «отписки о новых землицах», но среди множества этих бумаг о землях, лежащих между Енисеем и Леной, ничего не говорилось. Старожилы Якутска смогли только вспомнить рассказы бывалых а тех краях людей, что ходили они от Оленека до Хатанги и от Енисея до Пясины, а далее не бывали, а кто отваживался идти морем или тундрой к северу, назад не возвращался. Никакой карты этой местности не было, а все, что ранее изображалось, как северный берег этого района Сибири, было противоречиво.

С 1555 года, когда появилась более или менее подробная карта части Сибири, и по 1735 год, когда на Таймырскую землю пришли первые исследователи — участники Великой Северной экспедиции, авторы карт изображали место, где должен был располагаться один из крупнейших полуостровов мира, по своему усмотрению, полагаясь в основном на свои собственные домыслы.

Одни на месте Таймыра показывали незначительный подъем северного берега Сибири, другие — большой выступ к северу. Были карты, где на этом месте располагался залив или небольшой полуостров, соединенный узким и длинным перешейком с островом Новая Земля.

На некоторых картах Таймыр вообще отсутствовал и все побережье Северного Ледовитого океана рисовалось прямолинейным.

Многие ученые Европы и России занимались загадочной Таймырской землей, пытаясь разузнать, что же находится между Енисеем и Леной.

Этому вопросу много лет своей жизни посвятил бургомистр Амстердама Н. К. Витсен (1641–1717). В 1664 году он побывал в России и познакомился с видными государственными деятелями и учеными. С этого времени он начал собирать географический материал о севере и востоке России, имея желание прежде всего составить карту. Позднее от Петра Первого он получил особую привилегию на свою карту России, которая появилась на свет в 1687 году. Через пять лет Витсен опубликовал обширное сочинение о Восточной России — плод тридцатилетнего труда.

Эти две замечательные работы по достоинству были оценены еще современниками Витсена. Неутомимо собирал автор сведения о России, особенно о Сибири. Живя в Голландии, он получал огромное количество научных сообщений из России путем переписки. Карта и книга Витсена при его жизни переиздавались два раза с заметными изменениями и дополнениями. Эти труды и его обширная переписка с русскими людьми очень наглядно показывают его упорное стремление познать истинное положение Таймырского полуострова.

В различные годы на картах и в описаниях береговую черту Таймыра Витсен показывает в трех вариантах: выемкой, прямой линией и выгибом к северу.

Имея разнообразные сведения об этом районе Сибири, Витсен некоторые из них приводит в своей книге. Заканчивает он свое повествование о Таймыре такими словами: «Многие утверждают, что страна, лежащая непосредственно у моря, или берег от Лены до Енисея, пока еще не известен и этот участок совершенно не обследован, так что нельзя сказать, как далеко на север он простирается». В подтверждение тому автор приводит такой факт: А. П. Головин, будучи Тобольским наместником (с 1686 по 1690 год), отправлял по Енисею в море шестьдесят человек, чтобы попытаться дойти до Лены и далее обогнуть Ледяной мыс (мыс Дежнева), «но никто из них не вернулся, так что морской берег там неизвестен», замечает Витсен. [68]

Продолжая собирать сведения о Сибири для третьего издания (второе опубликовано в 1705 г.), Витсен позднее получил от Алексея Петровича Головина сообщение, что было шесть или семь попыток обойти морем Таймырский полуостров, причем все эти путешествия начинались у Енисея, но смелые мореплаватели или погибали, или, встречаясь с массами льда, возвращались, ничего не сделав. То, что действительно такие плавания совершались, несколько позднее подтвердили начальники отрядов Великой Северной экспедиции штурман Федор Минин, нашедший на западном побережье Таймыра крест, где был вырезан год 1687-й, и лейтенант Дмитрий Лаптев, обнаруживший на реке Яне и в устье Индигирки остатки оснастки судов, сделанных в XVII веке.

А знаменитые находки у восточного побережья Таймырского полуострова в 1940 году позволили сделать еще более определенные выводы. Об этом событии написано немало, но тайна этих находок до сих пор еще полностью не раскрыта.

В сентябре 1940 года и в марте 1941 года у восточного берега Таймыра на острове Фаддея и в заливе Симса обнаружили медные котлы, монеты, компас, солнечные часы и другие вещи. Когда эти находки изучили, то пришли к выводу, что все это принадлежало одним и тем же людям и что неведомые мореходы совершали плавание с запада на восток около 1620 года.

Это были первые мореплаватели, обогнувшие Таймырский полуостров.

Многое в этой арктической трагедии остается невыясненным и спорным. О многом можно только догадываться. Но главное — достаточно ясно, что в первой четверти XVII столетия отважные русские мореплаватели прошли один из труднейших участков северного морского пути и, следуя на восток, обогнули легендарный Таймырский полуостров.

Это произошло за 260 лет до того, как «Вега» Норденшельда подошла к мысу, который теперь носит имя Челюскина.

Смелые мореплаватели погибли, и о них не сохранилось никаких письменных известий. Но люди двадцатого века узнали и с восхищением оценили подвиг безымянных русских мореходов, совершивших большое географическое открытие.

Для обследования этой земли, лежащей между Енисеем и Леной, и направлялся из Якутска отряд Великой Северной экспедиции, возглавляемый лейтенантом Прончищевым. Трудное плавание предстояло совершить этому отряду. От командира «Якутска» требовались большая воля и отвага в преодолении трудностей на пути к намеченной цели. Этими качествами Прончищев обладал.

До последнего времени биографические сведения об этом моряке сводились лишь к пяти-шести строкам и отмечалось, что сведений сохранилось крайне мало. Мы не знали ни его отчества, ни года, ни места рождения. [69]

По родословной и другим документам, обнаруженным в ленинградских архивах, можно проследить более подробно этапы короткой, но замечательной жизни Василия Прончищева.

Родоначальником Прончищевых был Иван Васильевич Прончищев, выехавший из Польши в Москву на службу к Великому князю Ивану III. [70] За это в 1488 году он был пожалован вотчиной в Тарусском уезде Калужской провинции. Среди его потомков — служилых дворян Московской Руси — было немало воевод, стольников, стряпчих; многие из них несли службу в Посольском приказе.

В 1654–1667 годах Россия участвовала в длительной войне против Польши, Швеции, Османской империи и ее вассальных государств — Молдавии и Крымского ханства.

В этой войне при сражении с поляками погиб Михаил Семенович Прончищев. А в 1677 году при защите украинской крепости Чигирин от нападения огромной турецкой армии Ибрахим-паши и Крымского хана Селим-Гирея был убит Парфений Михайлович Прончищев, еще в 1651 году он был «пожалован» деньгами за «Литовскую и Быховскую и за Польскую службу посольства». [71]

Через десять лет турки вновь предприняли военные действия. В рядах русских войск теперь уже сражались сын Парфения Михайловича и внук Михаила Семеновича — Василий Парфентьевич Прончищев, отец будущего мореплавателя. Он участвовал в Крымских походах 1687–1689 годов, после чего служил устьянским ротмистром. [72] В последние годы XVII столетия он был «написан стольником» и проживал в своей вотчине, расположенной в Мытском стане Тарусского уезда Калужской провинции.

В его большой семье было пять сыновей. Самый младший, Василий, родился в 1702 году.[73] Василию суждено было стать единственным военным моряком в семье Василия Парфентьевича Прончищева. [74] В 1716 году его направили учиться в Московскую навигацкую школу, а в следующем году он был переведен в Морскую академию. [75] Учился Василий успешно, особенно отличаясь в практических плаваниях. С 1718 по 1724 год он тридцать четыре месяца проходил практику на судах Балтийского флота — шнявах «Диана» и «Фалк», на гукоре «Кроншлот» и кораблях: «Егудиил», «Уриил 2», «Принц Евгений», «Исаак Виктория». [76]

В 1722 году, находясь еще в гардемаринской роте, где занимался практикой и продолжал изучать теоретический курс морских наук, Прончищев был аттестован так: «Надежен, только надобно выучить все науки в совершенстве, которые науки в надеянии может изучить вскоре». [77]

По окончании Академии он продолжал службу на Балтийском флоте. Василий Прончищев был на хорошем счету, службу нес исправно, старательно.

В апреле 1727 года флагманы Апраксин, Ушаков и Гордон, под командованием которых в разное время служил Василий Прончищев, предложили произвести его из гардемаринов в мичманы, [78] а через три года он уже числился штурманом и состоял членом, комиссии по аттестации чинов флота. [79] Когда началось комплектование состава Второй Камчатской экспедиции Беринга, Василий Прончищев подал прошение о зачислении его в эту экспедицию. В 1733 году его произвели в лейтенанты и позднее назначили командиром отряда, которому предстояло идти к западу от устья Лены.

…Путь «Якутска» вниз по великой реке Сибири Лене проходил довольно благополучно. Продвигаясь к берегам Северного Ледовитого океана, моряки все больше восхищались величием пейзажа Севера.

День ото дня суровее становились берега Лены. Чем дальше к северу, тем многоводнее была река. Но леса по ее берегам становились все более чахлыми. Потом деревья уступили место кустам и далее началась кочковая тундра, на которой росли кустики голубицы и бледно-оранжевая морошка.

Часто менялась погода, ветер то затихал, то вновь наваливался со всей силой. Иногда приходилось идти с помощью весел.

Во время следования «Якутска», как полагалось по инструкции, заполняли вахтенный журнал. Когда шли по реке Лене, журнал имел такие графы: время наблюдения, направление ветра, курс судна, пройденное расстояние. В последней графе указывалась дата, время суток [80] («пополудни» «пополуночи», или «дополудни»), и здесь же записывались, всякие случаи», то есть все наблюдения, которые вел вахтенный офицер и заносил в журнал под указанным часом.

На протяжении всего пути по Лене от Якутска до Северного Ледовитого океана в журнал ежедневно заносились записи об окружающей местности, гидрографических и метеорологических условиях.

Вот образец таких записей.

Большое внимание уделялось точности определений места. С этой целью Челюскин (а иногда и Чекин) регулярно покидал судно и с двумя-тремя помощниками на ялботе подходил к берегу, где производил астрономические определения.

Составлялась первая карта Лены на основе инструментальной съемки. В распоряжении геодезистов имелись инструменты далёко не совершенные по сравнению с нынешними, и поэтому, чтобы избежать грубых ошибок, требовались большие навыки в обращении с ними приходилось также вводить многочисленные поправки. Долготу устанавливали по пройденному расстоянию: на море — исходя из расчета скорости движения судна, определяемой, лаглинем и песочными часами-склянками». На суше же долготу удавалось определять несколько точнее — с помощью мерных цепей. Однако и эти определения были весьма неточны.

Для определения широты имелись квадрант и градшток — простейшие астрономические инструменты для измерения высот небесных светил; астролябия — угломерный инструмент для геодезических и астрономических измерений. Мореплаватели пользовались зрительной трубой, компасом, пелькомпасом и различными справочными астрономическими таблицами. И однако же с помощью этих примитивных средств они сумели с большой точностью определить географические координаты.

16 июля «Якутск» подошел к Жиганскому зимовью. Здесь уже стоял бот «Иркутск». В зимовье по указанию якутских властей местный приказчик должен был обеспечить команды судов рыбой. Отсюда Прончищев и Ласиниус по общему совету решили отпустить по одному дощанику обратно в Якутск, сгрузив с них крупу, сухари и горох. Три дня занимались перегрузкой провианта. Воспользовавшись остановкой и хорошей солнечной погодой, Челюскин сделал астрономические наблюдения и записал в журнал: «Сего июля 19 дня усмотрели высоту солнца полуденную, градусов 48–47 минут, склонение солнца 18.40, ширина места градусов 67–27 минут». [83]

Разгрузку дощаников закончили 22 июля, и в тот же день в 5 часов вечера бот «Иркутск» поднял якорь и в сопровождении одного дощаника направился к восточной протоке дельты Лены. «Якутск» пушечной пальбой провожал их в нелегкий вояж. Никто не знал, что многие из команды «Иркутска» не вернутся.

В тот же день в 10 часов вечера «Якутск» отошел от зимовья.

Вахтенный озаглавил новую страницу журнала: «От Жиганского зимовья по реке Лене» и далее отметил:

«Плыли на прежнем курше. По правую сторону из берегу выпала речка по якуцкому званию Менкере да по левую сторону из берегу выпала же река Хахчан». [84]

2 августа подошли к острову Столб, от которого отходили протоки дельты Лены. Прончищев спешил как можно быстрее достигнуть устья реки Оленек. Большой выигрыш в пути мог дать проход по самой западной, Крестяцкой, протоке.

Два дня Челюскин на ялботах искал фарватер в западных протоках — /Китайской, Крестяцкой и Тумацкой, однако поиски не увенчались успехом, «понеже за позним временем, что уже вода вся упала и оттуда принужден не упуская время идти, хотя и дальнее излишество моему пути в восточную протоку, называемою Быковскою, как писал Прончищев в своем рапорте на имя Беринга.[85]

Съемка проток в низовьях Лены несколько задержала продвижение отряда на запад. Только 7 августа, следуя Быковской протокой, ведущей на юго-восток, «Якутск» вышел в море и стал на якорь западнее Быковского мыса.

На следующий день в ясную погоду увидели на другой стороне Быковского мыса бот «Иркутск», удаляющийся на восток.

Погода с каждым днем ухудшалась, чаще и чаще шел дождь или мокрый снег, наступали туманы, море штормило.

Перегрузив провиант (муку, мясо, масло) с оставшегося дощаника, Прончищев 10 августа отправил его обратно. Оба дощаника, один от Прончищева, другой от Ласиниуса, — повел в Якутск боцманмат Иван Григорьев.

Воспользовавшись благоприятным ветром, «Якутск» поставил все паруса и «августа 13 числа путь свой к западу возымел и шел морем.» [86]

Следуя на запад, уже 16 августа встретили плавучие льды. Кончались белые ночи, заметно приближалась зима, погода часто менялась, и в судовом журнале появились такие записи: «Ветер крепкий, временами бывает с нахождением шквала снега, мокрота с великою стужею». Часто видели со стороны севера и северо-запада стаи летящих к югу гусей, и отметили: «…потому признаем якобы острова или земля есть против той стороны». [87]

Шли вдоль берега без остановки, и 25 августа достигли устья реки Оленек. Здесь решили остановиться на зимовку, опасаясь плыть дальше из-за открывшейся в дубель-шлюпке течи.

Кроме того, уже в последних числах августа стояли «великие стужи и морозы», мокрый такелаж часто покрывался коркой льда, ставить паруса и управлять судном становилось все труднее.

Три дня на ялике делали промеры, чтобы найти фарватер входа в реку Оленек. Дельта реки оказалась довольно сложной. Множество островов и отмелей, вынесенных километров на двадцать к востоку, преграждали путь в реку. При этих поисках команда ялика обнаружила на правом берегу Оленека небольшое селение в несколько домов. [88] Близко от поселка нашли много выброшенного на берег плавника. Это утвердило решение стать здесь на зимовку, и 29 августа корабль пошел вверх по реке, направляясь к найденному селению.

Завидев подходившее судно, жители скрылись. Высадившимся на берег морякам удалось найти одного человека и привезти его на дубель-шлюпку. Он объяснил, что они «укрывались от опасения болезни оспы», но моряки предполагали, что жители скрывались, боясь «нападения или разорения». Учитывая это, Прончищев предпринял все для того, чтобы наладить хорошие отношения с жителями. «Должен был и ныне долженствую с ними поступать всякою ласкою и обнадеживать добротами, — писал Прончищев в своем рапорте Берингу, — через которое мое приласкание стали собираться в свои дома… и надеюся, что страха никакога ныне и впредь не возымеют». [89]

В этом селении проживало двенадцать семей русских промышленников, предки которых с давних времен поселились в Якутском крае и теперь даже не знали русского языка.

Первые дни отряд занимался подготовкой к зиме. Строили избы и амбары для хранения провианта, пороха и снаряжения. Заготавливали рыбу, ремонтировали судно и укрепляли его борта, опасаясь ледового сжатия.

Маленький поселок, расположенный у берегов Северного Ледовитого океана, с появлением моряков быстро приобрел известность. Как только его жители убедились в мирных намерениях вновь прибывших, сюда начали приезжать эвенки и якуты с верховьев Оленека и с далеких островов Ленской дельты.

Все хотели посмотреть и поговорить с моряками, обменяться товарами и пригласить к себе в гости. Один из приезжих рассказал Прончищеву о неизвестной руде на реке Анабаре и предложил показать место, где она находится.

Наступила зима. 20 сентября река Оленек стала. Лейтенант Прончищев и часть команды все еще продолжали жить на дубель-шлюпке, но в октябре начались большие морозы и все перебрались в две вновь выстроенные избы. Вскоре многие моряки впервые познакомились с полярной ночью и северным сиянием.

Вахтенный журнал продолжали вести и на берегу. 13 ноября записали:

Январь 1736 года порадовал путешественников устойчивой погодой. Прекратились туманы и метели. Ярко светила луна, и полярная ночь была тихой и ясной. Казалось, все спит, плотно укрытое толщей снега, все неподвижно и мертво. Но с моря часто слышался гул, подобный орудийному салюту. Это дробился и крошился лед при очередном сжатии.

Теперь они часто любовались непередаваемым зрелищем севера — полярными сияниями. Вот высоко в небе над застывшим ледяным простором возникает легкий луч. Он быстро растет и ширится, превращаясь в переливающееся всеми красками радуги полотнище. Так возникает чудесное явление — полярное сияние. Зрителю кажется, что от горизонта до зенита на небе развертываются огромные знамена, вытканные из света и золота, они движутся, как бы колеблемые ветром, опадают и снова распускаются.

Вокруг все спит, зачарованное морозом, только желтый дым, вертикально поднимающийся ввысь, свидетельствует о том, что и здесь есть люди, которые нарушили покой дикого севера, чтобы познать его тайны.

Вся жизнь команды отражалась в журнале, и 22 января 1736 года было отмечено: «…сего числа вышло из-под горизонта солнце и видимо у нас было». [91]

Много труда стоило уберечь судно от подвижек льдов и ледохода в устье Оленека, достигающем ширины 8 километров.

Часто приходилось объявлять аврал, шли разбивать лед около дубель-шлюпки, так как опасались, что он может повредить борта, хотя они были укреплены дополнительной временной обшивкой из бревен и досок.

В свободное от хозяйственных дел время Прончищев работал над составлением карты пройденного пути от Лены до Оленека, а Челюскин вычерчивал карту реки Лены по материалам проделанной им описи. Всю зиму и весну по установленному распорядку команда участвовала в подготовке к предстоящему плаванию. Ремонтировали дубель-шлюпку гялботы, делали дополнительные снасти, заготавливали рыбу выпаривали соль.