Навстречу неизведанному

«Начатое свершиться должно»

По прибытии в устье Оленека; команда «Якутска» спешно начала готовиться ко второй арктической зимовке. Штурман Челюскин, принявший после Прончищева команду, совместно с геодезистом Чекиным обрабатывали картографический материал и составляли отчет работы экспедиции за. 1736 год, подготавливая все это для представления в Адмиралтейств-коллегию.

24 сентября солдат Дмитрий Коновалов по первому снегу, на одной нарте собак спешно повез в Якутск для Беринга: рапорт Челюскина о плавании отряда в 1736 году, где сообща- лось о смерти Прончищева.

Несколько слов о езде на собаках, так как впереди таких поездок будет немало. За несколько дней до намечаемой поездки-собак собирают и держат на привязи, чтобы возникло у них. нетерпеливое желание побегать, хотя бы для этого и пришлось тащить нарту. Нарту, на которой помещается два человека, запас рыбы для корма собак на несколько дней и еще пуда три багажа свободно тащит дюжина собак. Комплект в 10–14 собак называется нартою собак. Запрягаются собаки попарно, одна пара за другую. В первой паре бегут передовые собаки.

Кормят собак почти исключительно рыбой, главным образом, селедкой. Неудобство езды на собаках на далекие расстояния заключается в том, что невозможно взять с собою корм недостаточно большой срок.

У местных жителей маленького поселка, где разместился экипаж «Якутска», оставалось собак только на три нарты и Челюскин дал команду готовить их к дальней поездке, обещая возвратить собак, как только доедет до Лены.

Когда закончили работу над картой, Челюскин оставил вместо, себя боцманмата Медведева и 14 декабря 1736 года выехал вместе с Чекиным, канониром Михаилом Докшиным. и солдатом Иваном Малкиным в Якутск для следования затем в Петербург. С собой он вез материалы итогов работ экспедиции.

Рапорт Челюскина, отправленный 20 августа 1737 года начальнику экспедиции, дает возможность узнать многие, подробности этого нелегкого перехода. [125] Пробыв в пути тридцать пять дней и проехав более пятисот верст, группа Челюскина — достигла поселка Сектях, стоявшего на Лене. Здесь надеялись получить подводы для дальнейшего следования, но когда обратились к местному начальнику — сборщику податей Тарлыкову, последний заявил, что собак у Него нет, а между тем, отметил Челюскин, «у него Тарлыкова было с ним собак нарт с двенадцать».

Пришлось им до лета жить в этом селении. Но 22 января Челюскину удалось отправить солдата Ивана Малкина в Якутск с рапортом начальнику экспедиции капитан-командору В. Берингу, где сообщалось о вынужденной остановке и «презрении указа» Тарлыковым. Одновременно Челюскин ставил Беринга в известность, что, согласно пятому параграфу инструкции «надлежит ехать в Петербурга подлинным известием с журналом и картою самому». Всю зиму и весну ждал Челюскин указаний из Якутска и только в начале июня отправился вверх по Лене. В пути, 21 июня он получил «ордер» (предписание) начальника экспедиции, где «объявлялось» Медведеву вести дубель-шлюпку в Якутск, а Челюскину, «прибыв в Якуцк, в Петербург не ехать и дожидаться указу из государственной адмиралтейской коллегии», так как может случиться, разъяснял Беринг, что «оный указ может тебя наполовине дороги предупредить». Требовалось только по прибытии в Якутск отослать в Адмиралтейств-коллегию морской журнал и карту.

Челюскин прибыл в Якутск 28 июля 1737 года и Беринга уже не застал — он накануне выехал в Охотск, оставив за себя лейтенанта Ендогурова. Ему и доложил Челюскин о состоянии команды и предъявил все отчетные документы за два года работы отряда. В конце лета 1737 года боцманмат Медведев привел дубель-шлюпку в Якутск, где и оставался весь 1738 год, готовя судно к новому походу на север и ожидая решения Коллегии.

Отряд Прончищева сделал немало. Впервые был положен на карту восточный берег Таймырского полуострова, открыты многие острова, прилегающие к этому району. Инструментально определено положение устья Лены, составлена карта этой реки, сделаны наблюдения над ледовым режимом, приливами, отливами и метеорологическим режимом этой области. И все же главного требования Адмиралтейств-коллегий отряд не смог выполнить: несмотря на все рискованные попытки, пройти морем к Енисею не удалось.

Судьба отряда Ласиниуса была еще более трагична. О ней стоит кратко рассказать, так как дальнейшие события тесно связаны с этим отрядом.

В то время, когда Прончищев на дубель-шлюпке «Якутск» пробивался на запад, Пытаясь обойти Таймырский полуостров, второй отряд на боте «Иркутск» шел от устья Лены на восток с целью достичь Камчатки.

Плавание «Иркутска» в 1735 году было непродолжительным, так как из-за тяжелой ледовой обстановки уже 18 августа бот вынужден был войти в реку Хараулах и стать на зимовку.

Здесь команда построила из плавника казарму, где и разместились все 52 человека, Рассчитывая на плавание в течение двух лет, командир отряда лейтенант Пите Ласиниус распорядился убавить дневной рацион питания. Вскоре многие заболели цингой. Первой жертвой этой болезни стал сам Ласиниус, затем геодезист Дмитрий Баскаков, а к концу зимы 1736 года погибло еще 38 человек.

Принявший команду штурман Василий Ртищев нарочным сообщил в Якутск о бедственном положении отряда.

Беринг назначил командиром «Иркутска» лейтенанта Дмитрия Яковлевича Лаптева. Не дожидаясь конца ледохода, Лаптев в мае на трех дощаниках, груженных продовольствием, с новой командой спешно направился по Лене к месту зимовки «Иркутска». В устье Лены путь преградили льды и Лаптев с командой пешком пошел к устью реки Хараулах.

Утром 11 августа 1736 года «Иркутск» возобновил плавание на восток и уже на третий день на меридиане мыса Буорхая пришел «к стоячему льду, который ветром и морем не ломан итак здоров, как среди зимы и окончания ево к востоку и западу не видно». [126] Лаптев послал штурмана и нескольких служите лей разведать, нет ли где прохода среди льдов, но прохода не нашли и «окончание того льда» не видели. Кругом простирались совершенно непроходимые для бота льды. Опасаясь, «чтоб не замерзло нас носячими льдами к тому стоячему льду», Д. Лаптев собрал совет, — на котором было решено идти обратно к Лене. В тот же день, 14 августа, «Иркутск» повернул назад, и 6 сентября судно стало на зимовку в речке Борисовой, впадающей в Лену.

Зимовка прошла благополучно, хотя двадцать три человека болели цингой. Будучи в различных поездках по Сибири, Дмитрий Лаптев узнал, что хорошим средством против цинги является отвар из коры и шишек кедрового стланника. Этим отваром он распорядился поить больных, рекомендовал его и здоровым; в результате больные выздоровели умер только один человек.

С места зимовки Д. Лаптев послал Берингу и в Адмиралтейств-коллегию рапорт, где подробно описал последний поход «Иркутска» и сообщил, что «стоячие» льды, до которых дошли в нынешнюю кампанию, наблюдал и Ласиниус на том же месте. А впереди, где находится мыс Святой Нос и куда предстояло идти отряду, по рассказам местных жителей — якутов, уже многие годы «через все лето лед стоит и не ломает морем». [127]Напрашивался вывод — плавание между Леной и Колымой невозможно. Д. Лаптев указал, что все служители, которым надлежало быть в совете, «мнение подписали, чтоб возвратитца в реку Лену и на предбудущий 1737 год на море не выходить, понеже к проходу до реки Колымы и до Камчатки по всем обстоятельствам ныне и впредь нет никакой надежды». [128]

Заканчивая свой рапорт, начальник отряда сообщал, что согласно инструкции он намерен в следующем году прибыть в Якутск и, «оставя там бот и команду с обстоятельным рапортом и картою, должен, ехать в Санкт-Петербург». [129]

Итак, работа отрядов Прончищева и Ласиниуса закончилась. Ни тот, ни другой отряд не смогли достичь конечной цели, поставленной инструкцией. Адмиралтейств-коллегией определялось завершить работы в течение двух лет.

Надо было решать, открывать навигацию 1737 года или ждать указа из Петербурга. Осторожный Беринг не осмелился своей властью отправить эти отряды в море летом 1737 года и предпочел ждать решения Адмиралтейств-коллегий, которое могло прийти в Якутск только через год.

Таким образом, после 1736 года наступил перерыв в исследовании северного побережья Азии. За этот перерыв, который продлился два года, в литературе часто упрекают Беринга, обвиняя его в нерешительности, слабости и излишней уступчивости. Если вникнуть в дела начальника экспедиции, то нетрудно убедиться, что эти обвинения не имеют основания.

Положение самого Беринга было в то время исключительно тяжелым.

Многое, что определялось указами, было невыполнимо на пустынных берегах Азии, особенно к востоку от реки Енисея.

Как только экспедиция прибыла в Сибирь, стало ясно, что определенный указом штат не может обеспечить всю работу, и пришлось нанимать новых работных людей. Состав экспедиции все увеличивался, а снабжение ее шло крайне медленно. Основную пищу людей составляли солонина и мука, часто плохого качества. Отсюда постоянные болезни и смертность от цинги и тифа. Чтобы наладить обеспечение экспедиции всем необходимым, приходилось подолгу задерживаться в городах Сибири. Так, Беринг вынужден был долгое время находиться в Якутске, где он занимался отправкой грузов в Охотск, так как прежде всего надо было обеспечить дорогу на восток: построить склады и заселить людьми некоторые ее участки. Отсюда он руководил северными отрядами и занимался их материальным обеспечением.

Естественно, что появились недовольные, начались доносы и кляузы. В результате Берингу объявили выговор за медлительность и нераспорядительность и угрожали более строгим взысканием. Наконец, его лишили двойного жалования за длительное пребывание в Якутске. Беринг, не зная за собой никакой вины, оправдывался как мог и, в свою очередь, жаловался на сибирских начальников.

Стеллер, участник экспедиции, близко знавший Беринга, Писал о нем: «Беринг не способен был к скорым и решительным мерам; но, может быть, пылкий начальник при таком множестве препятствий, как он везде встречал, исполнил бы порученное ему гораздо хуже. Винить можно его только за неограниченное снисхождение к подчиненным и излишнюю доверенность к старшим офицерам. Знание их уважал он более нежели следовало…» [130]

Власть Беринга как начальника экспедиции была ограничена, что, по мнению А. П. Соколова, «имело гибельные последствия». [131] Следуя требованиям инструкции Сената и Адмиралтейств-коллегии, он ничего не мог предпринять без предварительного совета с подчиненными офицерами.

Надо сказать, что Беринг точно выполнял эти указания, что во многом объясняет нам его поведение, отношение к подчиненным и медлительность в решении дел экспедиции.

Получив от Челюскина и Д. Лаптева подробные отчеты-рапорты, где они сообщали о результатах исследований, произведенных в 1736 году, Беринг понял то главное, что хотели сказать начальники отрядов: о невозможности пройти морем из устья Лены к Енисею и к Камчатке. Две попытки оказались безрезультатными, и, по утверждению Д. Лаптева, «впредь нет никакой надежды» достигнуть цели, которой требовала инструкция.

Надо было принимать решение о дальнейших действиях этих отрядов, но какое? Гибель команды Ласиниуса, отрядные консилиумы с решением возвратиться, «понеже пройти никак невозможно», мнение опытного моряка и отважного офицера Дмитрия Лаптева о безнадежности плавания к востоку от реки Лены — все это заставляло Беринга быть осмотрительным в своих решениях.

Правда, начальник экспедиции мог своей властью продолжить плавание отрядов, взяв всю ответственность на себя, но что сулили ему предстоящие неудачи? Стараясь подойти к решению этого вопроса всесторонне, Беринг обратился к академикам, бывшим в то время в Якутске, с предложением «осведомиться, хаживали ли из Ленского устья на Колыму кочи» [132], и высказать свое мнение, следует ли посылать суда в новое плавание.

Выполняя просьбу Беринга, историк Г. Миллер составил по документам архиваЯкутской воеводской канцелярии справку «Известие о северном морском ходе из устья Лены реки ради обретения восточных стран».

В записке Миллер рассказывает, что в прежние давние годы от Енисейска и Илимска вниз по Лене отправлялось по нескольку кочей и «доходили они Ледовитым морем на восток до Яны реки и до Индигирки и до Колымы, и тот морской ход продолжался с 1637 года», но указывалось: на этом пути» им; приходилось преодолевать великие препятствия «ото льдов» и бывали «тяжкие смертные» случаи, однако смелые мореходы достигали даже «Чукотского Носа (мыс Дежнева. — И. Г.) и около Носа хаживали кочами до реки Анадыря, которая от Камчатки уже не в дальности». [133]

Астроном Л. Делакроер от себя «и своих товарищей именем» письмом сообщил Берингу, что действительно «в прежние годы часто хаживали кочи по Ледовитому морю» к востоку, но этот морской ход «был зело труден», и в нынешнее время трудности «еще больше умножились», а теперь, «по сказыванию разных людей, Ледовитого моря перед прежними годами много убыло и подле берега стало мелко». Поэтому в узком проходе между льдами и берегом на больших морских судах плыть невозможно, а вдали от берега по Ледовитому морю путь «весьма опасен и может быть непроходимым».,….и поэтому я рассуждаю, — писал Делакроер, — чтоб оставить определенной боту путь по указу», то есть не отправлять его больше в поход без разрешения Адмиралтейств-коллегий. [134] Собрав мнения академиков, Беринг созвал консилиум с бывшими «в Якутске офицерами экспедиции; отсутствовали Д. Лаптев и С. Челюскин, находившиеся в то время в низовьях Лены.

Консилиум решил: так как установленный инструкциями двухлетний срок плаваний прошел, то «в рассуждении находящихся препятствий, во оный вояж не ходить, токмо от Коллегии требуется указа, отправлять ли их». [135]

Все материалы — свой рапорт, письмо Делакроёра, историческую справку Миллера, рапорты офицеров о плавании 1735–1736 годов, решение консилиума — 27 апреля 1737 года Беринг отправил в Адмиралтейств-коллегию. В рапорте Беринг не высказал своего личного мнения относительно отрядов В. Прончищева и Д. Лаптева, но то, что он послал разные документы, из которых одни говорили за прекращение плавания, а другие ставили под сомнение невозможность плавания из устья Лены, свидетельствует в пользу начальника экспедиции, так как на основании таких материалов Адмиралтейств-коллегия могла более полно проанализировать это событие и сделать правильные выводы.

Дмитрий Лаптев привел бот в Якутск 6 июля 1737 года и, встретившись с Берингом, убедил его в необходимости от править одного из офицеров в Петербург, как того требовала инструкция. [136]

Беринг разрешил Д. Лаптеву ехать в Петербург для личного доклада, и последний 16 августа 1737 года покинул Якутск, взяв с собой журналы и карты плаваний «Иркутска» и полученные от Челюскина.»журнал и карту Морскую и Лены реки». [137]

В то время как Д. Лаптев продвигался к Москве, в Адмиралтейств-коллегий шла подготовка к заседанию, где должен был обсуждаться полученный от Беринга рапорт и приложенные к нему документы о походах северных отрядов из устья Лены.

Служителям Коллегии было приказано собрать всё документы по этому вопросу, ибо решалась судьба двух отрядов экспедиции, врагов у которой было немало. Многие царские сановники были озабочены не столько государственными интересами, сколько непосредственно материальными выгодами, в то время как северные отряды экспедиции пока что требовали лишь новых затрат. Между тем материалы, поступившие из Якутска, показывали, что научные результаты экспедиции, хотя она и не полностью выполнила свое задание, представляют немалую ценность.

Заседание Адмиралтейств-коллегий состоялось 13 декабря 1737, года.[138] Кроме служителей Коллегии присутствовало несколько сенаторов и академиков.

Президент Коллегии адмирал Николай Федорович Головин докладывал о результатах работы двух северных отрядов Второй Камчатской экспедиции.

Головин был взволнован: за два года отряды не смогли достичь поставленной перед ними цели. Все возрастающая стоимость содержания экспедиции, гибель людей и множество непредусмотренных трудностей, от которых часто зависели успех и жизнь людей — было от чего волноваться. Затем зачитали рапорты С. Челюскина и Д. Лаптева, копии консилиумов, мнение академиков. Известия участников экспедиции и сообщения президента невольно укрепили во мнении многих, недоброжелателей экспедиции. Некоторые из присутствующих потребовали прекратить экспедицию, «от которой ни малого плода быть не может». И снова как это было четыре года назад, Головин начал убеждать слушателей в пользе для России «прежде небывалой» экспедиции и просил всех присутствующих продлить ее работу, поддержать честь русского моряка, девиз которого: «начатое свершиться должно».

«Это дело доставит нашему отечеству не токмо великую и бессмертную славу, но и доходы государственные умножит», — говорил президент. Наконец чаша весов склонилась в пользу предложений Головина и Адмиралтейств-коллегия приняла решение продлить работу отрядов, идущих из устья Лены на запад и восток, и «приводить во окончание оную экспедицию». Последним вопросом решали назначение командующего отрядом вместо погибшего Прончищева.

Уже длительное время в делах Коллегии лежал рапорт «мичмана Харитона Лаптева с просьбой о направлении его в экспедицию. Это было не случайное желание. Его двоюродный брат Дмитрий Лаптев и друзья по учебе в Морской академии — Василий Прончищев, Алексей Чириков, и многие другие — уже совершали трудный подвиг во льдах Северного Ледовитого океана. Туда же к ним, стремился и мичман Харитон Лаптев, но нелепый случай его пленения во время осады Данцига, затем суд, который сначала приговорил его к смертной казни, а затем полностью оправдал, — все это надолго задержало претворение его давнишней мечты. [139] И теперь он, как настоящий моряк, с болью переживал свое недавнее назначение — на должность командира придворной яхты «Декроне».

Когда собрание услышало рапорт Харитона Лаптева, многих удивило стремление неизвестного моряка сменить службу на яхте, приписанной ко двору государыни, где делалась быстрая карьера, на суровую и трудную жизнь в Сибири.

В протокол занесли, что Коллегия соблаговолила дать свое милостивое согласие на рапорт мичмана Харитона Лаптева и просит Императорское Величество пожаловать ему звание лейтенанта флота и послать в экспедицию командиром дубель-шлюпки «Якутск» вместо умершего лейтенанта Василия Прончищева.

Адмиралтейств-коллегия, ознакомившись со всеми документами, полученными от Беринга, и по возможности учтя все известные обстоятельства, препятствующие достижению основной цели этих отрядов, разработала инструкцию для Дмитрия и Харитона Лаптевых, где в форме указа предписала [140]: поход начать немедленно после вскрытия рек; при невозможности плавания возвращаться на зимовку только в ближайшее место, «дабы дальним назад возвращением в действие той экспедиции медления не иметь и времени не потерять».

Утверждение о том, что суда встречали льды, которые «будто всегда стоячие», считать сомнительным, так как для такого заключения надо иметь сведения о льдах на большом пространстве северного побережья, в том числе и в тех местах, «до которых еще не доходили».

Сообщение консилиума Беринга о том, что судам мешает проходить понижение уровня моря, Адмиралтейств-коллегия также отвергла, указав, что это мнение создалось только потому, что ошибочно не учитывались отливы и приливы моря в разные времена года.

Адмиралтейств-коллегия, учитывая трудности предстоящих работ, отметила: «Что же касается до великих страхов в том походе, как на море ото льдов, також и по берегам от пустых и неизвестных мест, и сие правда, что без трудностей и без страху миновать невозможно». Однако показано, когда из давних лет незнающими навигаций людьми и почитай погибельными судами, ибо по известию на них парусы из оленних кож, також снасти из ремней и шиты доски ремнями, а якори деревянные с навязанными камнями были, а походы морем бывали, то уж искусным в навигации и в практике служителям на морских судах, которые перед оными к морю плаванию безопасны суть и удовольствованы такелажем, парусами и протчими припасами надежными, надлежит вящую ревность к службе сказать… ибо в том зависит высокая… государственная польза».

Этим указом определялось, что ежели в первое лето не удастся пройти до места назначения, то «приводить ту экспедицию во окончание в другое или в третье лето…. а буде какая невозможность и в третье лето во окончание привести недопустит, то и в четвертое лето по крайней ревности и прилежности старатца чтобы всемерно та экспедиция во окончание приведена была».

В. Берингу направили копии инструкций, а Д. Лаптеву послали подлинник. Харитон Лаптев, вызванный в Адмиралтейств-коллегию получил инструкцию 15 декабря 1737 года. Дмитрий Лаптев прибыл в Москву 17 января 1738 года и здесь получил указ-инструкцию, подписанный 13 декабря 1737 года и направленный почтой на его имя, откуда узнал о решении Адмиралтейств-коллегий относительно отрядов, отправляемых из устья Лены.

Казалось бы, решение принято и надо выполнять его, тем не менее Д. Лаптев все же решил ехать в Петербург, «понеже, — как он пишет в своем рапорте, — я был недалеко… и для того должен был журналы и карты объявить для лутчего рассмотрения государственной адмиралтейской коллегии, с которыми января 24 числа я в Санкт-Петербург прибыл». [141]

27 января он подал в Адмиралтейств-коллегию рапорт, где более подробно изложил историю своего плавания по Ледовитому морю летом 1736 года, и опять повторил, что пройти до Камчатки морем «за оными препятствиями отнюдь видется невозможно». Здесь же рассказал, как во время зимовки на речке Борисовой лечили больных цингой посредством «лекарства называемого сланец или кедровник…, которого для знаку привез с собою немного». [142]

Заседание Адмиралтейств-коллегий, где вторично обсуждался вопрос «о возможности или невозможности» [143] пройти морем на запад и восток от устья Лены, состоялось 27 февраля 1738 года.

Коллегия заслушала присутствующего на заседании лейтенанта Дмитрия Лаптева, ознакомилась с представленными им журналами и картами и подтвердила свое решение о продолжении работы, принятое 13 декабря 1737 года.

Высказанные Д. Лаптевым соображения были приняты во внимание, и Коллегия дала новые указания о порядке исполнения работ отрядами, которые должны были производить обследование побережья между Енисеем и Камчаткой.

Учитывая, что все предусмотреть невозможно, Адмиралтейств-коллегия разрешила Д. Лаптеву отступать от данных ему предписаний и инструкций, поскольку на месте могут быть «усмотрены лучшие способы в потребное… и для лучшей пользы». И поэтому, записано в протоколе заседания Коллегии, «ему дается полная власть и руки у него не связываются». Это относилось и к Харитону Лаптеву. Уточнения относительно работы отрядов Д. Лаптева и X. Лаптева предусматривали: если в первое и второе лето, «к судовому проходу ни по каким способам надежды не будет» и лед по-прежнему будет стоять на одном месте без всякой перемены, то следует судно с частью команды отослать в Якутск или поставить «где способнее», а с остальной частью команды начать сухопутную работу и производить опись, «двигаясь по берегу», и все тщательно примечать.

По приезде в Петербург Дмитрий Лаптев встретился с двоюродным братом Харитоном и бесконечно был рад его назначению начальником отряда. Рассказал ему о трудных, но интересных делах экспедиции и посоветовал уже здесь, в Петербурге, тщательно готовиться к будущим морским вояжам, не упуская даже мелочей, от которых часто зависит успех большого дела.

Подготовку к предстоящему руководству отрядом Харитон Лаптев начал с изучения отчетов командиров северных отрядов и рапортов, обращая внимание прежде всего на трудности и неудачи, постигшие их. Немалую помощь в этой подготовке ему оказал Дмитрий Лаптев. Ознакомившись с материалами, он сделал вывод, что многие неудачи были вызваны плохим снабжением и недостатком транспортных средств, поэтому он просил Адмиралтейств-коллегию разрешить ему в районе действия отряда устроить несколько продовольственных складов, а для сухопутных описей заранее заготовить оленей и собак; В устьях рек Анабары, Хатанги и Таймыры Харитон Лаптев предлагал временно поселить жителей на случай возможной зимовки отряда в этих местах.

Получив новые геодезические инструменты и компасы, 4 марта 1738 года Харитон Лаптев с двоюродным братом Дмитрием, лейтенантом Иваном Чихачевым, с которым вместе служил на фрегате «Митау», и геодезистом Иваном Киндяковым выехал из Петербурга. С ними ехали два солдата: Яков Лавренев и Артемий Хомяков.

По дороге Лаптевы заехали в Великолукскую провинцию навестить своих престарелых родителей и посетить родные места, где прошло их детство.

Изучение многих архивов позволило автору заполнить ряд пробелов в биографии Харитона Лаптева, этого выдающегося участника Великой Северной экспедиции.

Харитон Прокофьевич Лаптев родился в 1700 году. [144] Прадед его Петр Родионович, по прозвищу Несвитай, [145] немало лет провел в битвах и походах — «на коне, да с ним пара пистолей, да сабля, да человек в ношу с карабином», — активно участвуя в борьбе против польско-литовских и шведских феодалов, которые в первой половине XVII века все еще держали в своих руках значительную часть русской территории.

За воинскую доблесть царь пожаловал Несвитаю вотчину близ Великих Лук. Деревня Пукарево, впоследствии принадлежавшая отцу Харитона Лаптева, располагалась на живописном берегу Ловати в Слауцком стане Великолукской провинции. В ней было всего шесть дворов. В пяти жили крепостные крестьяне — семнадцать душ, а в шестом, который мало чем отличался от крестьянских, — семья помещика. Детские годы Харитона прошли в этом доме. Поблизости находилось и небольшое поместье Якова Владимировича Лаптева — отца Дмитрия. В 1714 году Харитон и Дмитрий, который был на год моложе своего двоюродного брата, приехали в Петербург, а в следующем году их приняли во вновь созданную Морскую академию.

Учились братья успешно. Через три года, когда они при ступили к практике на кораблях, им дали звание гардемаринов. В 1721 году за особые успехи в морских науках Дмитрия Лаптева указом от 2 марта, подписанным Петром Первым, пожаловали в мичманы, а спустя три года перевели в унтер-лейтенанты и вскоре назначили командиром корабля. [146] Первыми судами, на которых началась его самостоятельная работа, были: в 1726 году шнява «Фаворитка», а в 1727 году — фрегат «Св. Иаков». [147]

Харитон Лаптев несколько отставал по службе — чин мичмана он получил только в мае 1726 года. [148] Через четыре года он тоже стал командовать кораблями. В 1734 году мичман Харитон Лаптев участвовал в военных действиях русского флота при осаде Данцига, при этом он попал в плен, за что был приговорен военным судом к смертной казни.

Это событие произошло при следующих обстоятельствах. Весной 1734 года русские войска, продвигались к Данцигу, куда бежал претендент на польский престол Станислав Лещинский, поддерживаемый французским королем Людовиком XV. Официально Франция не участвовала в войне, но послала на помощь Лещинскому корабли, которые должны были высадить двухтысячный десант.

Для совместных действий с сухопутными войсками к Данцигу вышла русская эскадра. Вперед был послан фрегат «Митау» для выяснения обстановки на данцигском рейде. Достигнув назначенного места, фрегат встретил французские военные корабли.

Поскольку не было указания, что эти корабли неприятельские, командир «Митау» по требованию французов поехал к ним на переговоры, где был задержан, а фрегат «Митау» взят в плен. После прекращения военных действий и обмена пленными все офицеры фрегата, в том числе и Харитон Лаптев, были преданы суду. Их обвинили в том, что они сдали не приятелю корабль без боя. И за это их приговорили к смертной казни Невиновность офицеров была установлена только в 1736 году, после дополнительного расследования, и все были помилованы.

Побыв дома всего три дня, Харитон Лаптев поспешил выехать, его ждали неотложные дела — снабжение отряда недостающими материалами. Дмитрий Лаптев покинул дом несколько позднее.

В Казани X. Лаптев получил новый такелаж и, не задерживаясь, отправился в Тобольск, куда прибыл со всей партией 8 мая 1738 года. К их приезду заканчивалась постройка двух дощаников. Уже 23 мая пошли на них по Иртышу, а затем по Оби к Нарымскому острогу. Отсюда Харитон Лаптев нарочным направил в Иркутскую провинциальную канцелярию «промеморию» [149], где потребовал к весне 1739 года заготовить для его команды провиант: муки 3000 пудов, крупы — 200 пудов, сухарей—170 пудов, мяса — 90 пудов, масла коровьего — 36 пудов, соли — 40 пудов, вина — 80 ведер; подарочные вещи для инородцев: котлов медных — 6 штук, котлов железных — 8 штук, бисеру разных цветов — полпуда, шару — два пуда, игол — 20000 штук, топоров — 30 и скобелей — 10; при Усть- Куте построить дощаники, на побережье — подготовить оленей или собак для разъездов при необходимости вести опись с суши; в устьях рек Анабары, Хатанги и Таймыры поселить по две семьи местных жителей, чтобы они построили в тех местах маленькие зимовья на случай пребывания там отряда.

Следуя рекою Кеть, а затем сухим путем, 5 августа партия прибыла в Иркутск. Здесь пришлось задержаться для переговоров с сибирским начальством, чтобы к весне отправить на Усть-Кут весь провиант и снаряжение, необходимые для двух северных отрядов экспедиции. Спустя два месяца оба Лаптева с большим обозом выехали из Иркутска дорогою в Илимск, а оттуда по зимней Лене приехали в Усть-Кут.

Здесь, на плотбище, уже строились речные Суда. Весной, погрузив на них материалы и провиант, после вскрытия реки пошли вниз по Лене и 25 мая 1739 года прибыли в Якутск. Уже на следующий день в 9 часов утра лейтенант Харитон Лаптев с дощаником и баркой, нагруженными провиантом, подошел к стоявшей недалеко от берега дубель-шлюпке «Якутск» и ступил на борт судна, которым он Должен был отныне командовать.

Боцманмат Василий Медведев доложил, что команда работает на берегу и с ней находится штурман Челюскин.

В 12 часов дня дубель-шлюпку посетил лейтенант Дмитрий Лаптев, а в седьмом часу вечера вернулась вся команда. Челюскин построил экипаж, приказал поднять вымпел и представился новому командиру. «И был всем служителям смотр». [150] В тот же день заполнили судовой журнал, поставив дату его начала: 1739 год мая 26 дня.

В титульном листе журнала указали, что дубель-шлюпка «Якутск» под командованием лейтенанта Харитона Лаптева «следует от города Якуцка вниз рекою Леною до устья ее також и морем около морского берега к западу, в котором записывав ветры и погоды и всякий случаи и счисление пути на показанные в столпах курши и версты и мили аглинские и описание берегов, островов, рек и моря. В числении употреблялося развязание лаглиня против склянок минутных и полуминутных без убавки верст по 104 полагалого в градусе, исправление куршев в правые румбы. Употреблялось склонение компаса, усмотренное при обсервациях и пладугах». [151]