Навстречу судьбе

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дом был великолепен. При виде его Дженна временно лишилась дара речи. Располагался он в двадцати пяти милях к западу от Парижа и привел Дженну в полное изумление: это был, собственно говоря, не дом, а настоящий дворец, окруженный большим парком. Дженна не задумывалась о том, как должно выглядеть строение, оставленное ей отцом, но такого впечатляющего зрелища не ожидала.

Здание было белым, трехэтажным, с окнами и парадной дверью в виде продолговатых закругленных арок. Два пролета невысоких ступеней вели к двери, по бокам которой в каменных вазах пестрели весенние цветы.

— Какая красота!

Как только машина свернула к дому, эти слова почти невольно вырвались у Дженны, и Ален ответил ей быстрым взглядом.

— Действительно, этот дом и приятен с виду, и удобен. Здесь девять спален, во многих есть смежные ванные комнаты. Конечно, внутри здание пришлось перестроить и оснастить современным оборудованием, но снаружи строение осталось таким, каким было прежде — оно принадлежало Луи Филиппу и сохранило старинную гармоничность пропорций.

Дженна не знала характерных признаков резиденций Луи Филиппа, но была совершенно очарована. Ей припомнились собственные слова о том, что она намерена выкупить весь дом и жить в нем. Теперь эта идея выглядела смехотворной: такие покупки ей явно не по карману. Она даже представить себе не могла, что обиталище ее отца столь роскошно.

Должно быть, отец действительно преуспевал, если сумел и купить этот дом, и перестроить его. Особняк так близко от Парижа должен стоить очень дорого, стало быть, и Ален, запросто отдавший матери свою долю, тоже очень богат.

У Дженны вновь вызвала раздражение мысль о том, что и от нее Ален ждет того же. Даже треть стоимости такого дома представляла собой целое состояние для большинства людей. Было бы любопытно узнать, какую цену Ален готов предложить за ее долю. И потом, как насчет мебели и картин? Дженна мрачно взглянула на Алена. Он не упомянул о вещах. Возможно, он действительно мошенник, пользующийся доверием своих жертв. Эта мысль вызвала у Дженны смутное разочарование и более острое, чем когда-либо, чувство одиночества.

— Приехали.

Автомобиль свернул к парадной двери и остановился. Как только затих двигатель, Дженна услышала пение птиц и застыла, зачарованная самой атмосферой этого места. Здесь было так чудесно, что ей не хотелось даже выходить из машины: на эту красоту можно просто любоваться часами. Она еще сидела, когда Ален открыл дверцу с ее стороны и наклонился.

— Вы либо устали, либо очарованы, — заметил он. — Если второе предположение справедливо, позвольте показать вам здешний парк. Но прежде, конечно, мы выпьем кофе.

Не успела Дженна выбраться из машины, как из дома вышел мужчина, вид которого поразил Дженну. Мужчина был одет в темные брюки и белую рубашку с полосатым жилетом поверх нее — Дженна видела подобные костюмы на лакеях из кинофильмов. Особое впечатление на нее произвел жилет с полосками черного и тускло-желтого цвета.

— Вам звонили, месье, — доложил слуга, принимая багаж и бросая в сторону Дженны единственный заинтересованный взгляд — впрочем, его темные глаза заметно расширились при виде ее пепельных волос, почти серебристых под ярким солнцем. — Мадам уже в пути. Вскоре она будет здесь — вероятно, не позже чем через час.

— Tres bien[13], Жюль. Как раз вовремя, n'est-ce pas? Кстати, это мадемуазель Брайант. Сейчас мы выпьем кофе, а затем я намерен показать ей дом. Надеюсь, в нем не слишком много пыли.

— Ручаюсь, ее почти нет, месье. — Жюль сдержанно улыбнулся. По-видимому, он уже привык к ехидным шуткам Алена. — Ваш отец был чрезвычайно талантлив, мадемуазель, — учтиво добавил он. — Его смерть — тяжкая утрата для всех.

Дженна молча кивнула. Даже ради спасения жизни она не смогла бы сейчас выдавить из себя хоть слово: ей показался чудовищно странным тот факт, что этот мужчина знал ее отца, а она сама его даже не помнила. До боли сжав губы, Дженна отвернулась, стараясь не встречаться взглядом с Аленом.

Она уже не раз пожалела о своем приезде сюда. Ей не следовало видеть дом, где жил отец. Очевидно, Ален был настолько уверен в ее приезде, что даже предупредил слуг. Жюль знал, кго она такая, и сразу же заговорил по-английски. Теперь Дженна готова была признать правоту Глина: дело следовало поручить поверенному. Во всяком случае, ей не стоило в одиночку приезжать во Францию. Здесь на нее начнут давить со всех сторон, и ей трудно будет устоять под таким натиском.

Словно угадав ее мысли, Ален не сделал ни единой попытки помочь Дженне по пути к дому. Жюль уже скрылся в дверях, а Ален просто шагал рядом с Дженной. Может, он давал ей время осмотреться, но Дженна в этом не нуждалась. Давняя горечь вернулась к ней вместе с жаждой мщения, и девушка упорно отворачивалась от спутника.

Внезапно Ален что-то раздраженно пробормотал и взял ее за руку, шагнув в сторону по ступеньке.

— Ciel![14] Какой же вы упрямой ребенок!

Это замечание перебило мысли Дженны, и она запоздало огрызнулась:

— Вовсе я не ребенок!

— По возрасту вы взрослая девица, посему не мешало бы вам избавиться от ребяческой строптивости. Вы явно устали, но, по-моему, ничто не заставит вас признаться в этом. Что же случилось с вами в той аварии?

— Я потеряла много крови. Стекло повредило артерию.

Ален ввел Дженну в холл с сияющим паркетом, не отпуская ее руку.

— Вам не следовало приезжать одной. Если бы я знал, что с вами случилось, я бы этого не допустил. — Его собственнический тон вызвал у Дженны раздражение.

— Это вы настояли на поездке! — Дженна высвободила руку и гневно взглянула на спутника, слегка покраснев.

На лице Алена появилось выражение иронического любопытства.

— Упрямство, вспыльчивость и неблагодарность, — сухо перечислил он. — Должно быть, это черты, унаследованные вами от матери. Расселл всегда был терпелив и мягок.

— Вы не были знакомы с моей матерью! — Дженна повысила голос, ее синие глаза сердито блеснули. Ален слегка приподнял бровь, наблюдая за ней.

— К счастью, не был, — цинично подтвердил он. — Идемте. Кофе подадут в большую гостиную, и если вы решили продолжать борьбу, позвольте вам напомнить, что лучше всего для схваток подходят уединенные места. В этом доме есть слуги, а они не привыкли к столь воинственным гостям.

Ален повернулся к высокой белой двери, открыл ее и, с преувеличенной учтивостью дождавшись, пока приблизится Дженна, окинул ее таким сардоническим взглядом, что заставил покраснеть до корней волос.

— Напрасно я сюда явилась, — пробормотала Дженна, поравнявшись с ним. — Глин был совершенно прав. Надо было отправить его вместо себя.

— А, вашего любвеобильного поверенного? Нет, он нам не родня!

— Я вам тоже не родня! — фыркнула Дженна. — И потом, Глин совсем не любвеобильный. Он очень скромный, — с горячностью добавила она, — и я… я скоро выйду за него замуж.

— Значит, не любвеобильный? Странно. Впрочем, говорят, все англичане хладнокровны, правда? Этого и следовало ожидать.

— Вы не имеете права так говорить со мной! — Дженна остановилась на пороге, сердито сверкая глазами. Ален просто взял ее за руку и втащил в комнату, плотно закрыв следом дверь.

— Обычно, ma chere[15], я веду себя иначе. Но я помню про ваш опасный нрав. Око за око, зуб за зуб — стоит задеть меня, и я начну кусаться.

— Откровенно говоря, я предпочла бы вовсе вас не знать, месье Лемаршан, и уж тем более не собираюсь задевать вас.

Дженна встала в решительную позу и попыталась придать лицу холодное и твердое выражение. Задача оказалась нелегкой. Дженне действительно не хотелось воевать с Аленом. Прежде всего, она полностью зависела от этого человека — вплоть до того, что без его помощи не могла бы выбраться отсюда, вернуться в Париж и добраться до аэропорта. Во-вторых, Ален тревожил ее.

Собираясь усадить ее, Ален обернулся и взглянул в лицо Дженны, сразу же все поняв. На ее лице читался гнев, но кроме него — беззащитность и усталость. Однако это открытие не утихомирило его.

— Значит, вы не собираетесь задевать меня? Посмотрим, — пробормотал он, заставляя Дженну еще сильнее покраснеть от недвусмысленного намека. Неожиданно Ален взял ее за подбородок и слегка приподнял лицо. — Ты будешь звать меня Аленом, а я тебя — Дженной. Я уже несколько раз пытался назвать тебя по имени, но ты не последовала моему примеру. Теперь помни об этом. Я твой сводный брат. Меня зовут Ален.

— Не будете ли вы так любезны перестать напоминать о родстве, которое я считаю несуществующим? — упрямо спросила Дженна. — Я вас почти не знаю. Я только что приехала сюда и предпочитаю придерживаться обычной вежливости.

— Я не хочу тревожить мать. — На секунду его пальцы сжались, но почти сразу Ален ослабил захват и провел по подбородку Дженны большим пальцем. — Что касается нашего знакомства, думаю, между нами вскоре установятся нормальные отношения. Иногда родственные чувства возникают мгновенно, и для этого совсем не обязательно жить бок о бок неделями. Мы ведь узнали друг друга с первого взгляда, верно?

— Должно быть, сродство душ, все-таки сводный брат, — язвительно предположила Дженна. Она высвободилась и села, стараясь держаться как можно дальше от твердых, теплых пальцев. Ей с трудом удалось подавить мгновенно возникшее желание броситься прочь: Дженна не представляла себе, что придет в голову этому человеку в следующую минуту. Она с вызовом вскинула голову, и Ален пристально оглядел ее зарумянившееся лицо. — Повторяю: я предпочла бы вообще не знать вас, месье Лемаршан, — решительно заявила Дженна. — Нам обоим известно, почему я оказалась здесь, и причина этому — совсем не желание воссоединиться с родственниками.

— Возможно, я тоже предпочел бы не встречаться с вами, мадемуазель, — отозвался Ален. — И тем не менее я примирился с необходимостью.

Он нетерпеливо отвернулся. В этот момент вошел Жюль, неся кофе на серебряном подносе, и разговор прервался, к великому облегчению Дженны. Атмосфера в комнате была накаленной, и Дженна опасалась, что Жюль это заметит, но тот не подал и виду. Кивнув Дженне, слуга поставил поднос на низкий столик перед ней и ушел так же невозмутимо, как и появился.

Дженна машинально начала разливать кофе в чудесные чашечки из китайского фарфора — сервиз был явно коллекционным шедевром. Дженна оглядела комнату, обставленную роскошно и с большим вкусом — невозможно было представить в этой комнате другую мебель. Дженна не сомневалась, что весь дом выглядит столь же безупречно.

— Вы любите красивые веши, верно?

Оглянувшись, она увидела, что Ален наблюдает за ней — очевидно, он заметил, каким одобрительным и задумчивым взором Дженна окинула комнату. Это рассердило ее.

— Уж не собираетесь ли вы обвинить меня в жадности?

— Возможно, вы действительно подвержены этому пороку, хотя я имел в виду совсем другое. — Он взял свою чашку и вопросительно воззрился на Дженну. — По-моему, вам выпало такое тяжкое испытание. Расскажите мне о себе. Я уже знаю, что после разлуки с Расселлом вы чувствовали себя брошенной.

— Не просто чувствовала, месье, — я была брошенной, и мне пришлось смириться с этим. Вы жили в этом уютном доме, звали моего отца по имени, а я не видела его с восьмилетнего возраста!

Задумчивое выражение на лице Алена мгновенно исчезло.

— Думаю, в этом нет его вины. Вы дали мне понять, что, даже если бы не случилось аварии, вы не приехали бы во Францию повидаться с ним перед смертью.

— Перед смертью? А все годы до смерти? Да будет вам известно, месье Лемаршан, что в то время, как он утопал здесь в роскоши вместе с новой семейкой, моя мать была вынуждена постоянно подыскивать себе жилье подешевле. Я то и дело расставалась с подругами, учителями, меняла всю жизнь из-за постоянных переездов! Да, вы-то устроились неплохо. Вы прямо-таки срослись с роскошной обстановкой. Должно быть, вам трудно расстаться даже с ее частью, но вы могли выбирать, а у меня никогда не было выбора!

Минуту Ален смотрел на нее в упор, а затем его лицо заметно смягчилось.

— Да, выбора у вас не было. Сначала вы были слишком малы, затем превратились в стройного длинноногого подростка с длинными серебристыми волосами. У вас отнимали выбор — до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Эти слова прозвучали странно, и Дженне было нечего ответить: несколькими словами он точно описал ее внешность в юности. Она уже была готова поверить, что Ален способен проникать в ее мысли и заглядывать в ее воспоминания: ведь именно такой и была она ко времени своего последнего переезда — высокой, стройной, длинноногой.

В то время ее мать объявила, что больше переездов не будет, но Дженна уже не мечтала о подругах — слишком много она их растеряла. Ей казалось, что никакой дружбой не возместить всех пережитых волнений и обид.

— Ну что же, тогда вы, вероятно, поймете, почему я не желаю отказываться ни от чего, — заявила Дженна — Я столько потеряла в прошлом, что намерена бороться за каждое пенни, вырученное за продажу моей части этого дома. Вам придется слегка сменить обстановку — впрочем, мне это приходилось делать чаще.

— В сущности, я могу приспособиться к любой обстановке, — сообщил ей Ален. Он заулыбался, словно понятной ему одному шутке, и Дженна вновь вспылила, но Ален продолжил прежде, чем она смогла перебить его: — Вы слишком непостоянны, Дженна, вы меняетесь согласно обстоятельствам, будто маскируясь. Вы умеете переходить от гнева к беспомощности, от мягкости к вспыльчивости с такой головокружительной быстротой, что это просто изумляет меня. Откуда в вас это — от странного образа жизни или от естественных черт характера?

— Не вижу во всем этом ничего забавного, — отрезала Дженна. — Я приехала сюда исключительно по делу, и мне совсем не по душе, когда мое поведение подвергают анализу. Но если хотите знать мой настоящий характер, могу вас просветить: я способна бороться ради достижения своих целей и я умею постоять за себя.

— Вы не умеете лгать, petite[16], так что и не пытайтесь.

— Не могли бы вы обращаться ко мне как-нибудь иначе? — Дженна вскочила, чуть не расплескав кофе, торопливо подхватила хрупкую чашечку и этим только сильнее рассмешила Алена. Конечно, он мог позволить себе посмеяться — наверняка этот сервиз должен был по наследству отойти к ней.

— Это всего лишь ласковое обращение — вы же моя родственница.

— Нет, я ваша соперница, а здесь нахожусь по делу, — яростно сообщила Дженна. — Так что давайте приступим к переговорам. У меня нет времени на пустую болтовню. Если вы помните, я работаю.

— Еще бы не помнить! Вы — чопорная школьная учительница. Такое не забывается. А что касается дел, прежде всего вам придется познакомиться с моей матерью. Ей не терпится увидеть вас.

— У меня нет ни малейшего желания знакомиться с ней, — начала Дженна, но Ален поднялся и выглянул в высокое окно. У дома остановился автомобиль.

— Вы опоздали со своим заявлением — если только не собираетесь спрятаться. Моя мать уже приехала и, судя по ее виду, готова приветствовать вас как блудное дитя.

— Я не…

— Оставьте свое мнение при себе, — заметил Ален. Внезапно он посерьезнел и в упор взглянул на Дженну темными глазами. — Знаю, все это причиняет вам боль, но не судите слишком поспешно. Моя мать тоже страдает. Сейчас ей кажется, что жизнь кончена. А ваша жизнь только начинается — не забывайте об этом.

Он направился к двери, но тут же оглянулся:

— Она неважно говорит по-английски. Большинство англичан могут изъясняться по-французски — полагаю, и вы тоже?

— Нет, месье. Я намеренно воздерживалась от изучения французского.

Горечь в ее голосе заставила Алена прищуриться, однако он туг же вышел из комнаты, и Дженна почувствовала себя такой же неблагодарной, какой, должно быть, казалась ему. Она совершенно не понимала этого человека. В нем сочетались доброта и язвительность — впрочем, это не имело значения. Дженна приехала сюда, чтобы выдержать борьбу с ним. В душе она понимала, что это польстило бы ее матери. У Дженны не было ни малейшего намерения входить в эту семью.

Она поспешно оглядела себя — до сих пор ей не хватало времени подумать о собственной внешности. Она находилась в обществе Алена со времени их встречи в аэропорту, а теперь ей предстояло познакомиться с женщиной, красота которой заставила ее отца сбежать во Францию, бросив собственную жену и дочь.

Дженна считала всех француженок шикарными, холеными и, если верить журналам, писаными красавицами. Оглядев себя в высокое зеркало в позолоченной раме, она пригладила волосы. Для поездки Дженна выбрала темно-красный костюм с прямой юбкой и коротким жакетом. Он был удобен и удачно подчеркивал свежесть ее кожи. Дженна сочла, что выглядит вполне прилично — правда, лучше бы на ней были туфли на шпильках. Если Ален уродился в мать, эта женщина должна быть длинной как жердь.

Хотя сейчас шпильки ей ни к чему — Дженна и без того еле держалась на ногах. Услышав из холла скороговорку французской речи, она повернулась к двери, сдерживая дрожь, и осознала, что сейчас столкнется лицом к лицу с женщиной, которую ненавидела всю жизнь.

Дверь открылась — Дженна глазам своим не поверила: Ален подтолкнул вперед худенькую смуглую женщину, взяв ее за плечо. Ожидания Дженны лопнули, как проколотый шарик. Девушка непонимающе уставилась на незнакомку. Неужели это она разлучила ее с отцом? Маленькая, неинтересная женщина с короткими седыми волосами и простоватым лицом?

Нет, разумеется, она не была лишена шика, которым, по-видимому, с младенчества обладали все француженки, но этим ее внешние достоинства исчерпывались — если не считать больших темных глаз, таких же, как у ее высокого красавца сына.

— Дженна!

Резкий возглас Алена заставил Дженну прекратить почти неприличное изучение внешности его матери, донельзя смущенной пристальным взглядом гостьи. Дженна не хотела оскорбить ее, но было уже слишком поздно; женщина стояла прямо перед ней, и проявлять к ней враждебность было просто бессмысленно. К тому же весь гнев Дженны был направлен совсем на другую, эффектную и роковую даму, созданную ее воображением.

— Моя мать, — подчеркнуто объявил Ален, не спуская глаз с Дженны и словно заставляя ее взглядом изменить позу. Дженна туг же поняла, что действительно держится с вызовом. — А это Дженна, — добавил он, взглянув на мать, — дочь Расселла, — мягко заключил он.

Женщины не проронили ни слова. Окинув их обеих недовольным взглядом, Ален провел мать по комнате. Казалось, движение вернуло француженку к жизни, и она, печально взглянув на Дженну, неуверенно подошла к ней.

— Я так давно хотела познакомиться с вами, — робко начала она. — Я… понимаете, я плохо говорю по-английски, но мне хотелось бы немного побеседовать с вами.

Под угрожающим взглядом темных глаз Алена Дженна быстро нашлась с ответом:

— Благодарю вас, мадам. Боюсь, я говорю по-французски еще хуже, и потом, я не собиралась задерживаться здесь надолго, но…

Дженна не знала, что сказать. Взгляд женщины смущал ее. В разговор вмешался Ален:

— Мою мать зовут Маргаритой. Уверен, она не будет против, если вы будете звать ее по имени — точно так же, как я.

Со свойственной ему язвительностью Ален воспользовался возможностью, чтобы вновь напомнить о своей просьбе, и Дженна почувствовала себя кроликом, попавшимся в силки.

— Я… если мадам…

— Если вы предпочитаете официальный тон, мы, конечно, пойдем вам навстречу, — вкрадчиво прервал Ален. — Естественно, фамилия моей матери — Брайант, как и ваша.

Дженна вспыхнула, а Маргарита взглянула на своего сына как на помешанного.

— Ален!

— Вот и хорошо, что все проблемы сразу разрешились, — холодно заключил Ален.

— Прошу простить меня, Дженна. По-видимому, нам обеим понадобится несколько минут, чтобы прийти в себя. Я… я проверю свой багаж. Должно быть, Жюль не…

Дженна не могла не заметить, что на глазах Маргариты выступили слезы. Оставшись вдвоем с Аленом, Дженна повернулась к нему с блестящими от гнева глазами.

— Вы бесчувственная свинья! — сгоряча выпалила она.

Одарив Дженну насмешливым взглядом, он шагнул вперед.

— А вы, мадемуазель Брайант? Вы просто пригвоздили к месту мою мать, вы перепугали ее до смерти. Я говорил вам — она считает свою жизнь конченой. Но мне бы не хотелось видеть, как она и впрямь кончится здесь, в этой комнате, от вашего пропитанного ненавистью взгляда!

— Ничего подобного! Она просто застала меня врасплох. Она… оказалась совсем не такой, как я думала.

Похоже, это признание слегка смягчило его.

— Кого же вы ожидали увидеть? Сирену?

— Моя мать была так красива, однако…

— Однако ваш отец предпочел ей Маргариту. Так я и знал, что ваша мать тоже была сногсшибательной блондинкой.

— Тогда почему?..

— Почему, мадемуазель? Отличный вопрос! Внешность еще не самое главное, гораздо важнее характер. Вы поразительно красивы, но красота еще не делает вас привлекательной.

— Я не желаю казаться привлекательной типам вроде вас, — выпалила Дженна, вынужденная защищаться.

— Может быть. А кому вы желаете казаться привлекательной, мадемуазель? Даже тип, за которого вы собираетесь выйти замуж, не питает к вам пылкой любви — вы сами в этом признались.

— Вы — отвратительный человек! — отрезала Дженна, отвернувшись от холодных, ироничных глаз собеседника.

— Не по своей вине. Ваша резкость повредила всем нам. — Ален повернул Дженну к себе и провел ладонью по ее щеке. — Вы, по молодости, не умеете скрывать своих чувств и, как я уже говорил, судите людей без достаточных на то оснований.

Внезапно отпустив ее, Ален нетерпеливо отвернулся и позвонил.

— Жюль проводит вас в вашу комнату. Если моей матери понадобилось прийти в себя, наверное, и вам это не помешает. Но предупреждаю вас, — сурово добавил он, погрозив длинным смуглым пальцем, — если вы и впредь будете расстраивать ее, я не постесняюсь наказать вас, хотя и знаю, как это больно. А теперь идите, умойтесь, приведите себя в порядок, — с раздражением закончил он, когда в комнате появился Жюль.

Дженна не выбежала из комнаты — физически она была не в состоянии сделать это, — но испытывала ощущение побега, а ступеньки казались ей несносно долгими, чуть ли не бесконечными. Жюль молча шагал рядом с ней, несомненно считая ее бедной сироткой. Дженна стиснула зубы и удерживала их в таком положении до тех пор, пока не оказалась в комнате.

Участие, которое время от времени Ален выказывал по отношению к ней, было тут же забыто — Дженна знала, что он по-прежнему остается ее врагом. Необходимо как можно скорее покончить с делами и уехать. Сегодня она сможет переночевать в Париже или даже улететь ночным рейсом.

Ее позвали вниз ровно через пятнадцать минут, и к этому времени Дженна успела собраться с силами. Теперь надо решить деловые вопросы — как быть с продажей дома, как поделить вещи. Если семейка Лемаршан пожелает что-либо ей предложить, она выслушает предложение и обдумает его. Дженна появилась в длинной гостиной с мрачным выражением на лице, которое Ален мгновенно заметил. В ответ он нахмурился.

Маргарита уже ждала в гостиной и, казалось, тоже успела собраться с силами, поскольку сразу заговорила:

— Я с сожалением узнала, что вы попали в аварию. Понимаю, это помешало вам повидаться с отцом…

— Не это, мадам, я вообще не собиралась навещать отца. — Дженна не видела причин скрывать истину и изображать из себя добрую родственницу. — Подумав, я решила, что это было бы неудобно и для моего отца, и для всех остальных, не говоря уже обо мне. Я не знала его, к тому же он сам пожелал увидеться со мной только перед смертью.

— Ma chere, но ведь… — Маргарита выглядела потрясенной, она обернулась к Алену, словно ожидая какого-то подтверждения, но Дженна не желала ждать.

— Мне думается, мадам, что чем скорее мы покончим с делами, тем лучше. Я собиралась поручить переговоры своим поверенным, но ваш сын настоял на моем обязательном присутствии во Франции. И вот я здесь. Итак, если мы договоримся о продаже этого дома и вещей… насколько я понимаю, вам теперь принадлежат две трети имущества?

— Ален! — Маргарита смущенно взглянула на сына, но тот просто сел и усмехнулся. — Ален, что все это значит?

— По-моему, это просто недоразумение, — невозмутимо отозвался он, глядя в решительное лицо Дженны. — Откуда оно взялось, не понимаю, но, разумеется, дело необходимо прояснить. — Его улыбка напомнила Дженне оскал тигра. — Отец завещал вам совсем не этот дом, мадемуазель. Вам принадлежит часть деревенского дома на ферме в Дордони, на юго-западе Франции. Он полностью реставрирован, стоит на участке земли в десять акров, расположен довольно уединенно, но среди живописной местности. Там довольно мило, моей матери нравится.

В настоящий момент недвижимость во Франции дешевле, чем в Англии. По моим подсчетам, дом, оставленный Расселлом, стоит около девяноста-ста тысяч фунтов. Этот же дом стоит по меньшей мере семьсот пятьдесят тысяч фунтов. К сожалению, он принадлежит мне.

Пока Ален говорил — деловито и веско, как агент по продаже недвижимости, давая ситуации собственную оценку, — Дженна понемногу начала прозревать. Ею овладело смущение — не только от слов, недавно обращенных к Маргарите. Дженна вспомнила все, что говорила с тех пор, как очутилась в этом доме. Как могла она допустить такую ошибку? Художнику просто не мог принадлежать подобный дом, такая недвижимость по карману лишь чрезвычайно состоятельному человеку, а в богатстве Алена Лемаршана Дженна не сомневалась с первого момента знакомства. Конечно, владельцем дома был он.

И он не удосужился поправить ее. О, теперь Дженна понимала, чему он усмехался при разговоре! Да, ее заблуждение казалось ему весьма забавным. Не в состоянии хоть что-нибудь ответить, она задрожала и побледнела от смущения, а затем не нашла ничего лучшего, как броситься прочь из комнаты, подальше от стыда.

— Дженна!

Она не ответила Алену, помчавшись вверх по лестнице в свою комнату и не обращая внимания на головокружение. Она немедленно уедет. Уедет сразу же, вызовет такси и вернется в Париж. Потом вызовет Глина. Он мог приехать, он действительно беспокоился за нее, несмотря на ее самоуверенное поведение.

Никогда прежде не оказывалась Дженна в таком положении. Ее била дрожь от потрясения и унижения.

На верху лестницы она услышала, как Маргарита спорит с Аленом. Дженна не различала слов, но была довольна, что Ален получил по заслугам. Она метнулась в свою комнату и начала лихорадочно укладывать вещи, чуть не плача от ярости и стыда.

Дженну лихорадило, в этот момент она не могла думать ни о чем, кроме своего позора. Воспоминание о нем ранило больно, мучительно, но самым мучительным было чувство, что она позволила оскорбить себя. Она взялась играть роль, чуждую ее натуре, и не справилась с этой ролью. Она пыталась быть решительной и властной, строила из себя меркантильную особу, которую ничем, кроме выгоды, не проймешь. Подобные поступки были не в ее характере, и сейчас Дженна чувствовала себя скверной и глупой, как проказливый ребенок, пойманный на воровстве.

Ален вошел без стука, и Дженна повернулась к нему.

— Если вы изволите подождать, месье, я вскоре буду готова к отъезду. Можете распоряжаться моим наследством, как вам заблагорассудится, — я больше никогда не вернусь в эту отвратительную страну.

— Вернетесь, — спокойно возразил он. — Успокойтесь, Дженна. Вам было больно, а я имел глупость прибавить вам боли. Сожалею. Вы простите меня?

Дженна отвернулась. От смущения слезы выступили у нее на глазах.

— Нет, вы ни о чем не сожалеете. Вы выставили меня на посмешище, и были только рады этому! Ладно, надеюсь, теперь вы удовлетворены, но впредь вам придется иметь дело с Глином!

— Я вовсе не хотел выставлять вас на посмешище. Сначала я не мог поверить, что вы сочли этот дом отцовским наследством, а потом… да, мне нравилось слушать, как вы говорите о нем. Mon Dieu! Я сам попал в глупое положение. Не будь я таким большим, мать отшлепала бы меня как следует. Не уверен, что она когда-нибудь простит мне эту шутку.

— Значит, она вступилась за меня? — Дженна обернулась, не замечая, что слезы катятся по ее щекам, и Ален грустно усмехнулся.

— Притом самым решительным образом. Подумав, вы поймете, что большинство людей были бы в этом случае на вашей стороне. — Он решительно взглянул на Дженну. — Спускайтесь вниз, поговорим все вместе.

— Нет! Я не хочу ни с кем разговаривать, а меньше всего — с вами. — Дженна вновь принялась укладывать вещи, чувствуя, как неудержимо дрожат руки. Раскаяние Алена было слишком кратковременным: соизволил один раз извиниться и тут же вновь начал отдавать приказы. Это не облегчило ее боль.

— Дженна, рассудите здраво — вы только измучаетесь. — В его голосе прозвучал упрек, и Дженна круто повернулась.

— Это ваша вина!

— Согласен. — Ален раздраженно пожал плечами. — И готов признать все что угодно, если вы успокоитесь и спуститесь поговорить с моей матерью. Я хочу довести дело до конца, хочу видеть вас обеих улыбающимися.

— Не смешите! — выпалила Дженна, лихорадочно хватая и засовывая в чемоданы вещи. — Я для вас всего лишь незваная гостья!

— Совсем напротив — званая. Вам здесь очень рады.

— Ерунда! — выпалила Дженна ему в лицо. Ее бледные щеки сейчас разгорелись до абрикосового цвета, грудь поднималась и опадала от смешанного чувства досады и смущения: она понимала, что по чужой воле оказалась в глупом положении и вела себя неподобающим для нормального человека образом.

Ален оглядел ее — растрепанные волосы, учащенно бьющаяся жилка на шее, бурное дыхание. Он нахмурился.

— Мне хотелось, чтобы здесь вы встретились со своим прошлым, обрели умиротворение, утешили мою мать. Да, признаю — я виноват в том, что поддался искушению и позволил вам считать этот дом почти своим, но причиной тому отнюдь не мой эгоизм. Если бы вы сообщили, каким образом можно выйти из этого запутанного положения, я был бы только рад.

Дженна задохнулась от оскорбления. Что еще нужно этому человеку? Что нужно этому надменному богачу? Может, он говорит искренне? Прежде чем Дженна успела ответить, в коридоре послышались шаги, и в комнату осторожно вошла мать Алена.

— Детка, дорогая… — смущенно начала она. — Попытайтесь простить нас. Прошу вас, не уезжайте.

— Сейчас мы спустимся вниз и на этот раз поговорим разумно, — решительно заявил Ален, перехватывая инициативу.

— О, как я рада! Я попрошу приготовить английский чай.

Маргарита вышла, а Ален с вызовом взглянул на Дженну.

— Теперь видите, как она хочет, чтобы вы остались? Что бы вы там ни думали о нас, вы должны знать об этом. Моя мать не способна лицемерить. Так вы останетесь?

— Похоже, у меня просто нет выбора, — призналась Дженна, грустно взглянув на кучу смятой одежды. — Мне действительно не хочется обижать вашу мать.

— Вот и славно. Я понимаю вас лучше, чем вы полагаете. Бросьте эту свалку, — нетерпеливо добавил он. — Горничная разберется.

— Но что она подумает? — Дженна с беспокойством оглянулась через плечо, влекомая к двери сильной рукой.

— Что все англичане сумасшедшие, — иронически заметил Ален. — Не тревожьтесь, об этом давно известно. Как думаете, почему мы потворствуем странностям ваших соотечественников? Мы просто понимаем людей.

Под взглядом Алена Дженна торопливо отвернулась. По-видимому, она сама начинала приобретать немало странностей. Ален сумел почти полностью успокоить ее, но в собственном смущении Дженна не находила ничего забавного. Она с потрясением поняла, что радуется прикосновению его руки — ступеньки стали опасно уплывать из-под ее ног.

Спускаясь по лестнице, они встретились с горничной, и Ален весьма твердо отдал ей распоряжения, не останавливаясь ни на секунду.

— Разберите вещи мадемуазель, s'il vous plait, и погладьте ее одежду.

— Oui, monsieur[17].

Горничная удивленно взглянула на Дженну и исчезла, а Дженна снова устыдилась устроенного в комнате беспорядка. Да, вид ее вещей вполне способен навести на мысль о чисто английском помешательстве. В этот момент Дженна с трудом припомнила, какой сдержанной, спокойной и решительной она была прежде. Казалось, это было так давно, а между тем с тех пор не прошло и дня. Что правда, то правда — спокойной она чувствовала себя лишь в Англии!