Навстречу ветру

Бигадор

Сан остановилась в доме двоюродной сестры своей матери. Это была маленькая квартирка, всего две комнаты, в которых жила семейная пара и их четверо детей. Ей предоставили диван в гостиной, на котором Сан спала, согнувшись и мучаясь от жары. Жара слонялась, словно преступник, по узким улицам того района на окраине Лиссабона, прилипая к асфальту, к плохо защищенным стенам, к маленьким комнатам, которые не проветривались. При всем при этом Сан считала, что ей повезло: после многих попыток, писем к своей матери и телефонных звонков ей удалось выйти на Имельду, и та вызвалась приютить ее на несколько дней и помочь найти работу.

Каждое утро она читала пословные объявления в газете. Сан хотела работать прислугой с возможностью проживания: так она могла бы больше откладывать и не беспокоиться о поиске жилья. Она сходила на несколько собеседований, но ничего не добилась: первый вопрос, который ей задавали хозяйки, — умеет ли она готовить португальские блюда. Хотя она отвечала, что нет, но может быстро научиться, ей сразу же отказывали. Тем более, у нее не было рекомендаций. Пять лет, которые она провела, заботясь о детях семьи Монтейро, ничего не значили. Вероятнее всего, ей бы даже не поверили. Все эти утонченные женщины с накрашенными ногтями и уложенными в парикмахерской волосами, похоже, принимали ее за дикарку. Как будто их пугал ее креольский диалект и слишком африканская одежда, которую она носила. Они ей не доверяли.

Когда Сан выходила после собеседований, она отправлялась гулять по улицам Лиссабона. Ее ослепляли широкие бульвары и каменные строения, аккуратные садики и симметричные алтари церквей, колонны больших фасадов и огромные статуи на площадях. Сан открывала для себя удивительную геометрию вещей, непоколебимое равновесие, давнюю и могущественную гармонию, спрятанную в очерченных линиях города, который строится на протяжении многих веков. Это странное совершенство, так сильно отличающееся от хаоса, царящего на островах, разбросанных в беспорядке камней и затерянных деревьев, стихийно расставленных хибар и отдаленных друг от друга деревень, ее впечатляло гораздо больше, чем суета улиц, людской поток, шум транспорта или причудливая роскошь витрин.

Но Сан также забавляли метро и автобусы, контроль, который им удалось установить над временем, с точностью просчитанным. Скорость, с которой благодаря транспорту можно было передвигаться из одного конца города в другой в окружении незнакомых людей, на которых у Сан был соблазн смотреть, как на картины, полные таинственных деталей. Она наблюдала за тем, как они одевались и ходили, их манерой здороваться друг с другом и разговаривать, неподвижным взглядом, с помощью которого они терялись в несуществующей бесконечности, когда ездили в одиночестве, приятным безразличием в обращении. Лиссабон казался ей убежищем. Полотном из жизней, привязанностей и амбиций, а еще, конечно, из тревог и несчастий, в которых ее собственное анонимное существование спасалось от пошлости общественной борьбы. Когда-нибудь и она станет уважаемым членом этого сообщества, когда у нее будет работа, собственный дом и свободное время.

Но шло время, и Сан не удавалось трудоустроиться. Через десять дней Имельда дала ей понять, что больше не может предоставлять ей кров. Именно она подала идею, чтобы Сан поехала в Альгарве. Было начало июля, и пляжи наполнялись туристами. Там было гораздо больше вероятности, что девушке удастся найти работу. Обычно отели и рестораны нуждались в персонале на летний сезон. Дочь ее близкой подруги жила в Портимане и, возможно, могла помочь. Она всегда помогала только что приехавшим в страну. Имельда и Сан позвонили ей. Лилиана воодушевила ее ехать как можно скорее: действительно, было много вакансий. А еще она располагала свободным местом в комнате, где жила в съемной квартире вместе с другими девушками из Кабо-Верде. На следующий день Сан села в автобус южного направления.

Она приехала в Портиман уже ночью. Лилиана ждала ее на станции. Это была сильная и красивая женщина, словно статуя. Сан пришла в восторг от нее с самой первой минуты. Лилиана была накрашена, с большим количеством туши на ресницах огромных глаз и с красной помадой на губах, которая на любой другой девушке показалась бы вульгарной, но эту она еще больше украшала. На ней были джинсы и зеленый топ с большим декольте; возможно, дешевая одежда, которая выглядела, как будто была куплена в самом изысканном бутике в Лиссабоне. Тем не менее, в ней не чувствовалось никакой скованности. Напротив, Лилиана казалась живой и близкой, и у Сан сразу возникло ощущение, что она рядом со старшей сестрой, человеком, который может обнять ее своей рукой в трудную минуту и снова вернуть ей спокойствие.

Лилиана родилась на Кабо-Верде, но не считалась иммигранткой. Ее родители приехали на заработки в Лиссабон, когда ей было всего четыре года, поэтому она воспитывалась, как любая другая португальская девочка. Она смогла учиться и получила образование по туристической специальности. С марта по октябрь она работала дежурным администратором в хорошем отеле в Портимане. На остальное время Лилиана возвращалась в столицу и зарабатывала, снимаясь в рекламе. Но этот мир ей не нравился. Что ее действительно интересовало, так это политика. Она состояла в социалистической партии и надеялась когда-нибудь занять ответственный пост. Возможно, ей удалось бы стать депутатом. Лилиана была убеждена, что со временем в Португалии появится много политиков африканского происхождения, выходцев из бывших колоний. Это был неизбежный исторический процесс, как она считала. Как и французская революция привела в свое время к власти буржуазию, которая приложила для этого столько усилий, африканцы, которые веками вкладывали свой труд в обогащение метрополии, в конце концов окажутся у власти.

Лилиана была глубоко феминистических взглядов и часто ездила на Кабо-Верде, где проводила беседы с женщинами из деревень и самых бедных городских районов. Тогда она забывала свой интеллектуальный лексикон и использовала образы, которые были доступны ее собеседницам. Лилиана была привычна к этому миру. Ее собственная мать была неграмотной до тридцати четырех лет, когда она сама ее научила читать и писать. Лилиана пыталась объяснить женщинам некоторые простые, но основополагающие идеи: что они — не собственность своих мужей, что использовать контрацептивы полезно, и что они должны отправлять своих дочерей в школу. Тем не менее, она знала, что почти всегда они не обращали внимания на ее слова. Большинству ее слушательниц не хватало моральных ресурсов, которые позволили бы им поразмыслить над тем, что Лилиана им рассказывала. Жизнь швырнула их в жестокий и жесткий мир, и они существовали, запутавшись в нем, словно маленькие беззащитные животные. Единственная мысль, которая жила у них в сознании, это о том, как выжить им и их детям: пережить голод, побои, дизентерию… Но порой какая-нибудь из этих женщин слушала с особенным интересом, ее глаза горели, а тело было в напряжении, и тогда у Лилианы появлялось ощущение, что ее слова нужны, чтобы открывать новые пути, которые, возможно, в дальнейшем превратятся в широкие тенистые бульвары, по которым будут идти многие женщины, свободные, сильные и прекрасным образом гордые. Лилиана и Сан прошли по людным улицам Портиман пешком до квартиры. Две из трех девушек, которые тоже там жили, еще были на работе, накрывали столы и разливали напитки суетной летней ночью. Сан показали ее комнату, которую она должна была делить с Лулой. Ей понравилось это место, такие белые постели и маленький оранжевый коврик, на который она могла ставить ноги, когда встает с постели. У нее никогда не было коврика, и она представила, что было бы приятно ступать на него босыми ногами и наслаждаться его мягкостью. Кто-то приготовил для нее вкусный ужин. Сан ела с аппетитом, между делом отвечая на вопросы ее соседок, которые хотели знать все о ее жизни. Она была довольна. Хорошо, когда тебя так принимают, как будто тебя уже приняли в это сообщество, проводившее лето вместе в этой квартире со светлыми стенами, сверкающим кафелем и большими окнами, которые выходят на террасы баров, наполненные еще в то время людьми, разговаривающими и смеющимися с присущей каникулам беспечностью. Хорошо было знать, что, по всей вероятности, как утверждала Лилиана, она сразу найдет работу. И что у нее будет уютное место, куда вернуться ночью, и чистая свежая постель.

Через два дня Сан уже работала. Ей удалось устроиться официанткой в бар рядом с пляжем. Никто не спросил, как у нее обстоят дела с документами, ее просто приняли без контракта, без прав и без социальной страховки. С девяти до пяти Сан нужно было обслуживать столики на террасе, подавать поздние завтраки, полуденное пиво, аперитивы в час дня, бутерброды на обед и вечерний кофе. Поначалу она нервничала. Поднос дрожал в руке, и иногда она проливала прохладительные напитки и бокалы с вином. Но Сан почти сразу научилась. Очень скоро она ловко передвигалась между стульями, без проблем запоминала номера столиков, разработала собственную систему записи заказов и привыкла говорить громче у бара, чтобы ее услышали. Сан выполняла свои обязанности быстро и со всей доброжелательностью, на какую только была способна. Ее все еще немного смущал ее островной диалект, но Сан прислушивалась к тому, как говорят португальцы, и старалась подражать их тону и выражениям.

В общем и целом, люди обращались с ней любезно. Хотя были и такие, которые держали себя с ней с очевидным презрением. Иногда в сознании Сан возникало смутное опасение, четкое осознание того, что ее внешность впервые отличалась от внешности остальных. И это различие было как барьер, изолировавший ее, но который другие с легкостью могли разрушить, если хотели напасть. Тем не менее, Сан делала вид, что не замечает этого. Ей казалось, что если приуменьшать значение некоторых вещей и не думать о них, они как будто и не происходили. Но ей удалось выдержать это мнимое неведение всего несколько дней, пока однажды утром в последний час работы у нее не возник конфликт с каким-то полупьяным типом. Она поставила ему на стол бокал белого вина и уже почти отошла, когда он подозвал ее:

— Черная!

Сан знала, что он обращается к ней, но сделала вид, что это ее не касается. Мужчина повысил голос:

— Эй, черная! Официантка!

Некоторые люди стали на них смотреть. Сан, красная от ярости, повернулась и снова подошла к нему:

— Я слушаю…

— Это вино теплое.

— Сейчас я вам принесу другое.

Сан зашла в помещение кафе и пояснила суть претензии начальнику, который рассердился, но в конце концов достал новую бутылку из холодильника. Девушка вернулась на террасу и поставила бокал перед мужчиной, сохраняя внешнее спокойствие. Потом она подошла к другому столику. За спиной она услышала шум падающего на пол стула и снова оскорбительный окрик:

— Черная! Я с тобой разговариваю! Смотри сюда!

Сан снова повернулась к нему. Она чувствовала, как кровь шумит в венах, а сердце бешено колотится. Если бы она могла быть уверена в том, что точно не останется без работы, она бы набросилась на этого грубияна со всей силой, на которую только была способна. Мужчина поднялся на ноги и закричал:

— Оно все еще теплое! Если не умеешь подавать, возвращайся в джунгли!

Сан перестала раздумывать. Она как будто вся целиком превратилась в огонь, в пламя тысячелетней гордости, пылающее против омерзительной надменности этого типа. Она бросилась на него, собираясь врезать ему, покусать, запинать ногами, сделать что угодно, чтобы освободиться от этой внезапной раны, которую ей нанесли его присутствие и голос. Но руки начальника и еще одного официанта не дали ей этого сделать. Услышав крики, хозяин вышел из бара, и он был не намерен допустить драки, и чтобы, ко всему прочему, приехала полиция и вынуждена была оштрафовать его за то, что он принял на работу иммигрантку на нелегальном положении.

Им удалось удержать Сан. Мужчину в итоге увели его приятели, которые поначалу смеялись над его оскорблениями, но теперь были обеспокоены скандалом. Люди постепенно возвращались к своим пивным бокалам и бутербродам. Начальник на этот вечер отпустил ее домой. Но еще до того, как Сан туда отправилась, подошел к ней и угрожающе прошептал:

— Надеюсь, ты не из тех, которые любят провоцировать…

Сан расплакалась и побежала. Она бежала и плакала до самой квартиры, а там бросилась на кровать и продолжала всхлипывать. Она не хотела этого, она хотела вести себя как сильная и достойная женщина, но не могла избежать этого. Впервые ее кто-то оскорблял за то, что она черная, первый раз ей пренебрегли из-за того, что она родилась в Африке. Те, кто возвращался из Европы, не рассказывали о таких вещах. Они не говорили, что быть черным среди стольких белых — это как если на тебе все время был луч света, и что были люди, которые хотели закидать его камнями. Сан хотела вернуться на Кабо-Верде и быть одной из многих, такой же как все, невидимой. Ей вдруг стали безразличны нищета и будущее. Она только желала раствориться в толпе.

Когда пришла Лилиана и сквозь икание услышала рассказ о произошедшем, она первым делом налила Сан виски.

— Нельзя впадать в такое настроение из-за какого-то кретина, — сказала она. — Разве ты не видишь, что они только того и добиваются? Чтобы мы плакали или, еще лучше, нападали на них, чтобы потом можно было говорить, что все африканцы преступники.

Сан прихлебывала из своего бокала, а по ее щекам тихо текли огромные слезы маленькой девочки. Лилиана подошла к ней и взяла ее лицо в свои руки:

— Знаешь, что происходит на самом деле с этими расистами? Они нам завидуют. Разве ты не замечаешь, насколько ты красивая? Думаешь, этот тип когда-нибудь встретит такую красивую женщину, как ты? Посмотри, какая кожа, какая она сияющая и нежная, а этот чудесный цвет, к которому подойдет любая вещь… Разве ты не понимаешь, что они проводят все лето, тщетно пытаясь стать черными? А твой зад?.. Ты видела, какой у тебя зад, и какая ослепительная грудь? Когда какой-нибудь белоснежка будет тебя оскорблять, вспомни про свою попу. Вот увидишь, как вся злость тут же пройдет…

Сан рассмеялась. Она была непривычна к виски, и он на нее моментально подействовал. Девушка чувствовала, как кровь легко течет по венам, а в ее голове витает качающееся облачко, которое делает все вокруг размытым. Она поднялась на ноги и подвигала бедрами, словно исполняла дикий танец:

— Смотри, снежок, смотри, вот я какая!..

Они включили музыку, дикие батуки с острова Сантьяго, и принялись истово плясать, а барабанный ритм проникал в их тела, управлял ими, словно хозяин, все быстрее и быстрее, как будто они превратились в быстрый ветер, пока не упали на пол, изможденные и задыхавшиеся от смеха.

Это был последний момент веселья на долгое время. Через несколько дней Сан нашла вторую работу. С семи вечера до двенадцати ночи она обслуживала столики в пиццерии. Ей нужно было зарабатывать больше. Нужно было возвращать долг Бенвинде, помимо отправления обычных сумм Ховите и матери, которая продолжала писать ей очень жалостливые письма, рассказывая о том, сколько денег она вынуждена тратить на ее братьев. А еще нужно было платить свою долю за квартиру, и за еду, и еще за футболки и брюки, которые она себе покупала, чтобы выглядеть, как португальские женщины. У нее оставалось всего пару свободных часов после обеда и ранним утром. Она мало спала. Сан предпочитала посидеть и поболтать какое-то время со своими соседками по квартире, хотя часто засыпала в гостиной просто от усталости. Но ей было не в тягость так много работать. Она радовалась своей удачливости и даже гордилась своей физической выносливостью, сильным и здоровым телом, которое было способно выдержать, что угодно.

Сан много раз обсуждала с Лилианой, что она будет делать, когда кончится лето, и в барах Портимана не будет мест для иммигрантов. Она собиралась вернуться в Лиссабон с теми деньгами, которые ей удалось скопить, и искать другую съемную комнату. Продолжать жить вместе было невозможно, потому что Лилиана делила квартиру со своим молодым человеком, который был профессором на факультете социологии. Но Лилиана собиралась помочь Сан найти жилье и работу, они будут иногда видеться и вместе гулять по Лиссабону, сидеть на террасах кафе и смотреть на прохожих мужчин. Все будет хорошо, жизнь будет приятной, она будет протекать, как река по мягким равнинам, без потрясений и больших побед. Покой. Вот что будет, достигнутая цель упорного труда и добрая толика спокойствия.

По понедельникам утром бар, где работала Сан, закрывался, чтобы хозяин мог немного передохнуть. Она обычно использовала эту возможность, чтобы провести пару часов на пляже. Сан всегда ходила одна, потому что ее подруги были на работе. Ей нравились эти минуты в одиночестве. Сан ложилась на песок лицом вниз, глядя на море, и читала какую-нибудь из тех книг, которые ей одалживала Лилиана. Это были сложные романы, немного скучные для нее, но в которые Сан усердно погружалась, по нескольку раз перечитывая абзацы, показавшиеся ей наиболее сложными, до тех пор, пока ей не удавалось вникнуть в их значение. Когда начался август, пляж наполнился людьми, детьми, которые бегали повсюду, отцами, защищающимися от солнца под зонтиками, женщинами, гуляющими по кромке воды, юношами с ракетками… В первый понедельник месяца, когда Сан туда пришла, она почувствовала дискомфорт от присутствия такого неожиданно большого количества людей, словно у нее украли пространство, на которое она имела полное право. Но ей ничего не оставалось, кроме как принять это. Сан нашла уголок, где можно было расстелить полотенце, как можно дальше от воды, где купающиеся без конца визжали, и улеглась со своей книгой.

Она не заметила, как к ней подошел мужчина. Он внезапно очутился сидящим рядом с ней и заговорил:

— Что ты читаешь?

Сан повернулась и оглядела его. Ей показалось, что между ней и солнцем встала грозовая туча, темная и горячая, заряженная энергией. Она быстро поднялась со стыдливым чувством, что в положении лежа ее тело кажется слишком открытым. Сан села и прижала колени к груди, защищаясь:

— Это бразильский писатель, Жоржи Амаду.

— А… Тебе нравится?

— Да.

Мужчина говорил со странным акцентом. Он посмотрел на нее с улыбкой, уверенный в себе, без смущения и страха, и протянул ей руку:

— Меня зовут Бигадор. А тебя?

Рука девушки полностью помещалась в его руку, дрожащая, словно трепещущая птица.

— Сан.

— Сан… — он произнес это, как будто задувал свечу посреди океана. — Красиво.

Через какое-то время он проводил ее до дома. Бигадор предложил ей зайти за ней вечером после работы и побыть с ней до того, как ей будет пора приступить к работе в пиццерии. Хотя Сан любила проводить это время спокойно в квартире, выпивать чашку кофе и принимать душ, она без колебаний согласилась. Прощаясь, Бигадор поцеловал ее в щеку, и ей понравилось нежное прикосновение его губ.

С пяти до семи они вместе гуляли по пляжу и сидели на террасе. Когда Сан пришла в ресторан, она уже многое о нем знала. Ему было двадцать семь лет. Он родился в Анголе в разгар гражданской войны. Из своего детства Бигадор больше всего запомнил голод, стрельбу, танки вооруженных сил в сражении, поднимавшие пыль на улицах Луанды, закоулки, где дети играли в расстрел и охотились на крыс, которых женщины потом жарили на ночных кострах. С шести лет он воровал фрукты и куски мыла на рынках. Мать ругала его, но он знал, что его кражи приносят пользу ей и его семерым братьям. Об отце они едва ли что-то знали. Он работал в алмазных шахтах Катоки, и каждый месяц откладывал определенную сумму на счет в банке. Когда война стихала, очень редко он появлялся дома на несколько дней, а потом снова возвращался в копи, оставив свою жену снова беременной.

Бигадор был быстрым, как газель, ловким, прытким, и мелкие кражи хорошо ему удавались. Постепенно он стал увереннее и научился подстерегать белых, которые всегда носили с собой внушительное количество денег, и воровать у них бумажники. Мать больше не спрашивала у него, откуда он брал продукты, с которыми потом приходил домой. Она ими кормила своих детей и смирялась.

Однажды, когда ему было одиннадцать лет, Бигадор обокрал католического священника. Он вытащил у него все купюры из кармана и побежал, как обычно, используя быстроту своих ног кимбунду. Но он не учел выносливость того мужчины, который в молодости занимался спортом. Отец Барсельос легко поймал его через пару переулков, сделал захват и обездвижил его на земле. Эта встреча изменила его жизнь. Священник решил им заняться. У него была маленькая школа при его церкви в районе Катари, и там он учил горстку мальчишек, которых поймал на улицах, читать и писать, а также класть кирпичную кладку, устанавливать розетки, краны или пилить деревья. Учил маленьким вещам, которые позволили бы найти достойную работу. Священник был из тех людей, которые считают, что каждый в этом мире имеет путь к спасению, если дать ему такую возможность. И он посвятил себя этой попытке без раздумий.

Бигадор был тронут тем, что ему уделяет внимание мужчина. Он едва был знаком со своим отцом, и его окружение ограничивалось присутствием других детей и большого количества женщин. Что взрослый человек с громким голосом и грубыми жестами беспокоился о нем и давал ему поручения, казалось Бигадору чем-то сверхъестественным. С первого же дня он принялся ходить за священником, как бродячая собачонка. Доходило до того, что святой отец, уже пресыщенный его присутствием, был вынужден прогонять его криком. Бигадор быстро понял, что ему хорошо дается ручной труд. Ему нравилось наблюдать, как из ничего благодаря его усилиям возникала стена или стол. Отец Барсельос говорил ему, что у него большой талант в этой области, что непросто найти таких одаренных и терпеливых работников, как он, и что если он навсегда забудет про свои кражи, у него будет хорошее будущее впереди. Бигадор надувал грудь, переполненный гордостью, и становился еще более аккуратным и внимательным, выполняя работу.

Через пару лет, когда он уже достаточно научился, его отправили в Каунгулу на восстановление католической миссии. Это была его первая работа. Он собирался заработать кое-какие деньги, а также опыт, чтобы потом продолжить работать. Ему было жаль расставаться со святым отцом, но, несмотря на это, он уезжал, полный энтузиазма. На протяжении многих месяцев он строил стены, стелил крыши, устанавливал двери и окна и делал мебель. Кроме того, он научился прятаться в джунглях, когда боевые действия проходили слишком близко от того района, использовать пистолет и управляться с мачете. В некоторых случаях он был вынужден убивать, хотя об этом Бигадор не любил вспоминать. Шаги по сухим листьям, тень, которая приближается, нацеливая автомат Калашникова на убежище, где он прятался с двумя монахинями среди густых зарослей, желание остаться в живых, его внезапный прыжок на человека с ножом в руке, драка, упругость плоти, когда лезвие впивается в нее снова и снова, отвратительный запах крови, тело, бьющееся на земле в конвульсиях до тех пор, пока не остается неподвижным… Плохие воспоминания. Лучше было не говорить об этом.

Когда он вернулся в Луанду, он сам превратился в мужчину, несмотря на то, что ему было не больше пятнадцати лет. Бигадор сразу же нашел работу каменщика: война постепенно утихала, и город рос, наполняясь новыми зданиями. Он смог снять для своей матери и младших братьев дом гораздо лучше той жалкой хижины, в которой они до сих пор жили, и когда он повзрослел и смог скопить достаточно денег, эмигрировал в Португалию. Теперь он жил в Лиссабоне и продолжал работать в строительстве. Дела у него шли так хорошо, что ему удалось получить ипотечный кредит, чтобы купить квартиру, и он даже мог себе позволить отпуск в Альгарве. Бигадор гордился собой: он чуть было не стал преступником. К этому моменту он наверняка был бы уже мертв, как и большинство его друзей детства. Но он отчаянно боролся со своей судьбой, пока не построил достойную жизнь. Конечно, он был благодарен отцу Барсельосу, но настоящим воином был он сам.

Теперь он мог красоваться своими трофеями на гербе, как старые члены его племени.

В ту ночь, когда Сан пришла домой, она не стала ничего рассказывать о Бигадоре своим подругам. Она молчала не из стыда, ни даже потому, что хотела сохранить тайну. Только потому, что она боялась, что если заговорит о нем, если облечет в слова все то, что чувствовала, этот проблеск необыкновенного счастья, который она замечала на протяжении всего дня, растает, словно рассказанный сон. Сан рано легла и стала вспоминать все, что произошло. Было странно: впервые предупреждающий огонек, который всегда загорался внутри, когда вблизи появлялся мужчина, оставался погашенным. Возможно, это было потому, что он смотрел на нее не с желанием, давая понять, что хочет сжимать в руках ее грудь и насильно проникнуть в нее, а с нежностью, как будто хотел медленно ласкать ее в течение многих часов. И эта мысль ей нравилась. Ощущать, как руки Бигадора прикасаются к ее телу снова и снова. Как легкий ветерок, обдувающий ее, когда она на пляже, мягкий и свежий.

В течение двух недель, пока длился отпуск ангольца, они виделись каждый день. Он ходил встречать Сан в пять часов в баре и приглашал ее поесть мороженого или выпить кофе. Потом Бигадор провожал ее до пиццерии и возвращался за ней в полночь. Тогда они гуляли и садились на песок, взявшись за руки, обнимаясь, вплетаясь друг в друга. Мир вокруг них исчезал. Не было людей, облокотившихся на ограду набережной, ни волн, которые громко разбиваются о берег, ни звезд, которые мерцают в небесной вышине.

Только языки, кожа, дыхание, такая желанная плоть друг друга. Ночь за ночью Сан неожиданно и постепенно познавала путь к чувственности и шла по нему твердо и уверенно, пока не достигла кульминации.

В последний понедельник, который Бигадор должен был провести в Портимане, они договорились встретиться в девять часов утра, чтобы вместе пойти на пляж. Но не было еще и половины девятого, когда Бигадор уже звонил в дверь. Как только она открыла дверь, он взял ее за талию и стал медленно и долго целовать ее глаза, щеки, рот, каждый миллиметр ее губ, а потом шею и грудь, очень медленно, проводя языком по каждой поре, как будто именно в них заключалась жизненная сущность. Сан ощутила, что этот мужчина затрагивает самые глубины ее самой, он способен вынуть из ее души такие тайны, о которых не подозревала даже она сама. И она сознательно отдалась наслаждению. Она получала удовольствие от каждой судороги радости, она вся раскрылась, чтобы он вошел в нее, сложила к его ногам свою давнюю девственную непреклонность. Она достигла эдема, чьи наслаждения доступны только влюбленным, прекрасного мира, где встретились два одиночества, которые на мгновение как будто оставили позади свое прошлое.

Когда Бигадор вернулся в Лиссабон через три дня, было ясно, что они влюблены. Все планы Сан вдруг изменились. Всегда представлявшая, что жить будет только для себя, она теперь думала о двоих. Она и он, ее любовь, две колонны, которые подпирают друг друга как в хорошие, так и в плохие моменты. Он пообещал найти ей жилье. Обещал помочь ей найти работу.

Он пообещал Сан показать все уголки города. Обещал водить ее на танцы вечером по субботам. Обещал, что будет заботиться о ней и никогда не допустит ее слез, даже если ей будет грустно, даже если она будет тосковать по темным лавам Кабо-Верде и по гордым драценам. Даже если кто-то захочет оскорбить ее, назвав черной, даже если таинственный холод европейских зим проникнет в кости и заставит ее чувствовать себя хрупкой и ни на что не годной. Он будет рядом с ней, и она будет сиять и чувствовать себя красивой рядом со своим красивым и сияющим мужчиной, и вся это красота будет красотой Лиссабона, движущихся улиц и шумного метро, красотой неба над широкой рекой и старыми золотистыми камнями, красотой самой жизни, которая охватывала ее теперь из любого нежданного уголка, и она оказывалась в волнении и нерешительности.

Недели до отъезда Сан из Портимана шли медленно. Бигадор звонил ей каждый день ровно в шесть. Сан ложилась на кровать, чтобы говорить с ним по телефону. Хотя в это время в квартире больше никого не было, ей казалось, что так она ближе к нему. Это были долгие банальные разговоры, болтовня влюбленных, в ходе которой они рассказывали друг другу о повседневной ерунде и повторяли один другому, как сильно они хотят увидеться. Она никак не могла понять, как это возможно, что на расстоянии пятисот километров есть мужчина, который скучает по ней, который готов ради нее прилагать усилия, который любит ее, хочет обнять и заняться с ней любовью. Но все имело смысл. Он произносил ее имя, и это звучало так, будто никто никогда раньше не называл ее по имени. Сан чувствовала себя драгоценной и единственной и хотела стать еще лучше, чтобы вложить все лучшее, что у нее есть, в его руки, отдать ему словно подарок все удовольствие, а также радость, силу и способность бороться.

По ночам она часто разговаривала с Лилианой о том, что происходит. Подруга пыталась убедить Сан, чтобы она не теряла бдительности:

— Не нужно быть такой наивной, — говорила ей Лилиана. — Ты его почти не знаешь.

— Еще как знаю, — настаивала Сан. — Знаю, что он хороший, заботливый и работящий. Он купил своей матери дом в Луанде. И каждый месяц он отправляет ей деньги.

Мужчина, который так заботится о матери, наверняка хороший.

— Не верь в то, что он тебе рассказывает, не имея подтверждений. Люди обычно приукрашают себя, когда хотят кого-то соблазнить. Тебе нужно время, чтобы узнать его получше.

— А что это значит? Чтобы я перестала чувствовать то, что чувствую? Думаешь, можно стряхнуть с себя любовь, словно пыль?

— Нет, я знаю, что это невозможно. Я просто говорю тебе, чтобы ты была осторожна, чтобы ты была внимательнее. Люби его и получай удовольствие, но следи за тем, чтобы он тебя не обманул.

Сан вспомнила, что произошло между ней и доном Жоржи:

— Однажды мне пришлось решать, стать ли недоверчивой или же продолжать жить, как будто все всегда будут вести себя хорошо. Я не хочу замыкаться в себе и идти по жизни, словно старуха, поглощенная подозрениями. Я предпочитаю ошибаться. Но я уверена, что с Бигадором я не ошибусь.

Лилиана вздохнула, побежденная:

— Надеюсь, ты права. Но если нет, помни, что я рядом…

В один из дней в конце сентября, когда Сан уволили из бара и пиццерии, она снова поехала на автобусе из Портимана в Лиссабон. Она чувствовала удивительное спокойствие. У нее было огромное желание увидеться с Бигадором, но она была так уверена в том, что он ее любит, что всю поездку спокойно разглядывала пейзажи, не пережив ни одного тревожного мгновения, как рыба, которая позволяет течению нести ее в единственно возможном направлении. Когда Сан приехала на станцию, он ее ждал. Бигадор попросил отгул, чтобы встретить ее. То, как они узнали друг друга в толпе и посмотрели один на другого, обнаружив это удивительное сияние, которое исходит от человека, когда он желает другого человека, то, как они поцеловались и обнялись, как будто в мире не существовало ничего, кроме их тел, дали ей понять, что она не ошиблась.

Почти час они ехали по Лиссабону на машине Бигадора и брались за руки каждый раз, когда он мог отпустить ручку переключения передач. За неделю до этого он ей сказал, что уже нашел ей жилье, кузина его друга снимала комнату. Это было не бог весть что, но зато дешево и довольно близко от его дома. Так они могли часто видеться. Теперь, пока они ехали, он еще сообщил Сан, что он договорился о собеседовании с ней на следующий день. Он знал булочную, где требовалась продавщица. Бывшая продавщица была его подругой и порекомендовала Сан. Это была хорошая возможность. Сан закричала от радости. Она не знала, как его благодарить. О да, она будет заботиться о нем, как ни одна женщина до этого. Она будет его женой, сестрой и матерью, если это ему потребуется. Она будет любить его так, как никогда никого не любила раньше.

Дом Марии Сабало был очень унылым. В действительности, все было очень унылым. Район с грязными улицами, полный одинаковых домов, облезлых и засаленных, в которых теснились сотни иммигрантов, целые семьи, приехавшие из Африки ценой больших долгов и накоплений многих жизней, нагроможденные, словно насекомые, в крошечных квартирах. Мужчины, которые когда-то покинули деревню в саванне, преодолели пустыни, горы и моря, и которые перебивались, продавая зонтики в дождливые дни и веера — в солнечные. Женщины, которые уехали из жалкого города, чтобы избежать подневольного брака, побоев и рабства, и которые теперь убирали дома, лестницы, офисы и больницы за копейки. Сборище людей разного происхождения, из враждебных племен, улей из разных запахов, языков и музыки. Ночи любви, ночи секса, ночи смерти, ночи пьянства, ночи плача, ночи ножей. Бесконечные разбитые мечты и множество надежд, души неудачников, души смирившихся, души гневливых, души обессиленных, души сильных, рой людей без дома, без причин остаться или вернуться, ничьи хозяева, тени, потерянные на дороге, которая должна была привести их в рай и почти всегда вела в ад.

Квартира находилась на пятом этаже, лифта не было. Было три маленькие комнаты и крохотная гостиная. Там уже жили пять человек, все из Анголы, три женщины и двое мужчин. Сан пока могла спать одна. Место на втором ярусе койки в ее комнате пустовало. Шкаф без дверей и расшатанный столик — вот и вся мебель.

Почти не было света. Сан открыла окно. Оно выходило на крошечный дворик. Впереди виднелась только серая грязная стена. Маленький побег дикой редьки все еще держался с удивительной силой за какую-то трещину. Слышался детский плач, крики женщин, голос, поющий очень грустную песню, которая будто бы исходила из очень глубокого колодца.

Сан снова закрыла окно. Она была напугана. Ей приходилось жить в уродливых и почти пустых комнатах, скромных, как монастырская келья. Но ни одна из них не казалась ей такой безотрадной, как это угнетающее место. Ей показалось, что она задыхается. Мария Сабадо даже не улыбнулась ей. Двое мужчин, которые сидели на диване в гостиной и смотрели телевизор, даже не поздоровались. Ей пришлось жить с ними в одном доме. Она будет слышать их дыхание через перегородки. Будет видеть их хмурые лица, открывая дверь. Не будет хороших дней, ни смеха, ни поцелуев, ни вопросов о том, как прошел день или ночь. Потом она выйдет и пойдет на автобусную остановку по этим опасным улицам, где дети одни играют между машинами, которые ездят, сигналя, где таинственные силуэты скрываются за углами, где из баров слышится шум драки… Она не была уверена, что может так жить.

Сан взглянула на Бигадора. Он, похоже, ее понял. Улыбнулся и провел рукой по ее волосам:

— Прости, милая, — сказал он ей тихо. — Я знаю, что тебе не нравится, и все понимаю. Это не самое лучшее место для тебя. Ты заслуживаешь гораздо большего. Но это всего на несколько дней. Я хотел быть уверенным, что ты будешь рядом со знакомыми людьми, чтобы не чувствовать себя одинокой, и это было единственное место, которое я нашел. Как только у тебя будет контракт с условиями и постоянная зарплата, мы подыщем что-нибудь получше. Я тебе обещаю.

Сан обняла его. Сомнения развеялись, как будто тело мужчины впитало их.

Он подождал, пока Сан разберет чемодан, и потом пригласил ее поужинать в хорошем ресторане. Они закончили ночь у Бигадора дома, в большой мягкой постели, желая и отдаваясь друг другу, как будто в эти моменты начиналась жизнь.