Я открыл глаза – вокруг простиралась лишь кромешная тьма. Попытался нащупать выключатель рядом на столике, щёлкнул кнопкой, маленький ночник вспыхнул слабым, розовато-жёлтым светом. На подушке разметались иссиня-чёрные волосы Миланы, я наклонился, чтобы поцеловать её и проснулся, к своему громадному сожалению. В большое окно, занимавшее почти всю стену, заглядывали яркие южные звезды.
Издалека доносился весёлый шум, музыка. Я вспомнил, как упал в воду, камнем пошёл ко дну и там, в глубине, будто поднимающиеся со дна россыпь ярких огоньков, которые весело перемигивались, словно приглашали в гости, но, ощутив, что мне нечем дышать, изо всех сил рванул к поверхности. Вынырнув, обнаружил, что нахожусь довольно далеко от яхты. С трудом доплыв до неё, попытался взобраться на борт, но не нашёл ни трапа, ни сетки, ничего, за что мог бы зацепиться. Кричать было бессмысленно, хотя я пару раз попытался это сделать. Естественно, никто не услышал. Я огляделся, доплыть до пляжа не представлялось возможным, скалы, нависавшие над заливом, были слишком крутыми, чтобы взобраться на них. Я проплавал с полчаса, свело ноги от холода, потемнело в глазах, и в последнюю секунду перед тем, как окончательно утонуть, я услышал зычный голос Верхоланцева, усиленный мегафоном:
– Вот он! Держи его!
В глаза ударил яркий луч прожектора с верхней палубы, я услышал всплеск воды, и почти сразу рядом оказалась шлюпка, в которую меня втащили. Видимо, потом я потерял сознание и больше ничего не помнил.
Я вдруг услышал, как тихонько отворилась дверь. Проскользнула тёмная фигура, в руках у незваного гостя что-то белело. Он метнулся ко мне, с силой прижав мою голову к подушке, но я сумел вывернуться, перекатился через кровать. Вскочив на ноги, наткнулся на вовремя подвернувшийся стул, и обрушил его на голову противнику. Хрясь! Стул разлетелся на куски, но мужика это лишь разозлило. Он резво перемахнул через кровать и кинулся на меня, как бык на тореадора – в последнюю секунду я отпрянул в сторону. Амбал промахнулся и красиво вылетел через огромное окно, разбив вдребезги. Мелкие осколки с жалобным звоном усыпали всё вокруг.
Я понаблюдал, как подбежали охранники, подхватили его, надавали по мордасам и куда-то потащили. Включив свет, я осмотрел кавардак. Шевельнулась досадная мысль: а не предъявит ли хозяин яхты немаленький счёт мне за испорченные вещи. Но разбить окно я сам не мог, а разломанный стул, в случае чего, оплатить сумею.
Около стены заметил дощатый гардероб, где висело несколько летних костюмов, слишком большого размера, но это лучше, чем бегать голышом. Я вышел на палубу, веселье было в полном разгаре, слышались пьяные вопли, песни, грохотала музыка. Прошёлся по проходу и наткнулся на Верхоланцева, который едва держался на ногах. С двух сторон его поддерживали две полуголые длинноногие блондинки. Главреж размахивал початой бутылкой и что-то громко объяснял спутницам. Я проследовал дальше, свернул в коридорчик. Навстречу попалась девица с длинными, соломенными волосами и чёлкой, закрывавшей пол-лица. Увидев меня, она кинулась мне на шею с воплем:
– Красавчик, не хочешь заняться любовью?
Конечно, она сказала гораздо более откровенно. Но я отстранил её, заставив скукситься:
– Ты голубой? – разочарованно протянула она.
Я вдруг представил, что найду Милану в объятьях пары мужиков и стало противно. Но я взял себя в руки, прошёл в салон, заметив целующуюся парочку у окна. Вернее сказать, невзирая на свидетелей, они занимались любовью. Проследовал мимо, я поднялся на верхнюю палубу. По коридору дефилировали пьяные в дупель гости обоего пола.
В поисках Миланы, я аккуратно заглядывал в полуоткрытые двери кают, натыкаясь на развесёлые компании. Вышел на нос, здесь была устроена танцплощадка. Несколько пар, тесно прижавшись друг к другу, медленно двигались под музыку. И тут стало одиноко и холодно, я развернулся, чтобы вернуться в каюту и вдруг услышал возглас:
– Олег!
Милана подбежала, прижалась и начала целовать меня в таком исступлении, словно я вернулся с того света.
– Господи, какое счастье! – она, наконец, оторвалась от меня, обжигая радостной синевой глаз. – Безумно напугалась, когда зашла в твою каюту. А там все вверх дном перевёрнуто.
Чтобы не рассказывать, что на меня напал убийца, я сжал её в объятьях и начал покрывать жадными поцелуями лицо, шею.
– Подожди, дорогой.
Схватив меня за руку, потащила вниз, по винтовой лестнице. Мы оказались на нижней палубе. Она распахнула дверь и буквально затащила меня внутрь, дрожа от возбуждения. Я отнёс её на кровать, которая занимала большую часть каюты, оформленную в нежно-розовых тонах. Милана разделась сама, но тут же спряталась под одеяло. Почему она вдруг начала стесняться? Я понял, когда нырнул за ней: почти все её тело было в эластичных бинтах.
Чёрт возьми, я ведь мог потерять её навсегда. Осторожно прикасаясь губами, словно Милана была хрупким сосудом, начал целовать. Пару раз она скривилась, когда я все-таки сделал ей больно. Я спустился ниже, туда, где распустился цветок нашей страсти, лаская языком, Милана дрожала от возбуждения, быстро завелась. И мы слились воедино, став на время единым существом. Я выбросил из головы глупые мысли. Лишь хотелось держать и не отпускать никогда моё драгоценное сокровище. Я называл её самыми нежными именами, какие смог придумать, шептал о любви.
Она лежала на спине, блаженно улыбаясь. Она не убежала, как в первый раз. Наоборот, прижав мою голову к себе, запустила пальцы в волосы, ласково поглаживая, проговорила:
– Боже, я так жутко испугалась. Прибежал Боря с вытаращенными глазами и сказал, что ты упал за борт.
– А что ж меня так долго искали? – спросил я с иронией. – Полчаса вокруг яхты плавал, никто меня не видел.
– Наверно, он не сразу обнаружил тебя. Но, слава Богу, вытащили же!
Если она так боится за меня, может быть, у меня есть шанс?
– Я должен тебе сказать, Милана. Я люблю тебя. Уйди от Верхоланцева. Мы будем вместе навсегда. На всю жизнь.
Она усмехнулась, мягко провела пальчиком по моему лицу, обведя глаза, нос, подбородок.
– Олег, ну представь себе. Я уйду, у меня не будет ни одной роли больше. Он постарается. Он же «серый кардинал» кино всея Руси. Буду сидеть дома, стареть. Лет через десять ты будешь ещё очень и очень молод, а я стану старухой, толстой, некрасивой. Ты бросишь меня, и я останусь ни с чем.
– Какая старуха! Семь лет разницы – это так страшно? Когда мужчина на сорок лет старше жены – это нормально. Когда жена старше чуть-чуть – катастрофа, – зло воскликнул я.
– Я тебе нужна, потому что не твоя, а когда стану твоей, ты потеряешь ко мне интерес. Я знаю, – печально возразила она. – Давай не будем об этом. Нам ведь просто хорошо вместе. Зачем что-то менять?
Я присел на кровати, отвернулся.
– Понимаю, съёмки закончатся, выбросишь меня из головы. Другого найдёшь.
– Ты что обиделся? – она обвила за талию, прижалась, нежно погладила. – Олег, пойми, эти вопросы так не решаются. Ты мне очень дорог. Я впервые ощутила, как мне может быть дорог мужчина. Но я не могу так – взять и уйти. Олежек, ну, пожалуйста, не обижайся. Расскажи лучше, как идёт твоё расследование.
Я тяжело вздохнул, понимая, что разговор начал совершенно зря. Улёгся на спину, заложив руки за голову.
– У меня трое подозреваемых. У всех есть мотив, хотя доказательств у меня немного, но кое-что есть.
– И кто?
– Ну, во-первых, твой муж. На месте преступления я нашёл запонку Верхоланцева. Такую же обнаружил в его гардеробной, когда случайно там оказался. Во-вторых, Розенштейн. Северцев попал в финансовую кабалу к нему: работал на него. Что делал – пока не знаю, но это было явно противозаконно и очень неприятно для него. Возможно, Северцев пригрозил продюсеру, что пойдёт в полицию и все расскажет.
– Господи, Олег, они не могли этого сделать. Чепуха! – перебила она меня раздражённо. – Если ты случайно попал в комнату Дмитрия, то и любой мог попасть. Взять запонку, подложить на место убийства. Он мог эту запонку потерять. Дальше. Розенштейн был в бешенстве, когда Гриша пропал – мы и так выбивались из графика, а замена актёра – страшные расходы. Давид – жуткий скупердяй, за копейку удавится. Если может на чем-то сэкономить – всегда сделает. Нет, ты, конечно, прав, у Гриши действительно были серьёзные денежные проблемы. Но какой смысл Розенштейну его убивать? Он потерял возможность получить назад свои деньги.
– Возьмёт с жены, – предположил я.
– Вряд ли. Ну, а третий кто?
– Как ни странно – Мельгунов.
– Господи, Олежек, ты ходишь по кругу, – снисходительно проговорила она. – Одни и те же люди и все не могут быть причастны к смерти Гриши. Уверяю тебя. Ну, были у Гриши и Мельгунова плохие отношения, но ты же видел это чмо. С кем у него могут быть хорошие отношения?
– Милана, ты не знаешь, почему Мельгунов носит на обеих руках часы?
– У него контракт с фирмой. За рекламу получает ощутимый гонорар, вот и старается. Если бы мог, он бы их и на нос себе надел, и на член, – она коротко рассмеялась. – Какое отношение это имеет к твоему расследованию?
Я только открыл рот, чтобы рассказать историю о призраке, как вздрогнул, услышав стук в дверь.
– Милана Алексеевна, вы здесь? – прозвучал робкий голос Лили. – Бенедикт Романович приехал. Вас приглашают.
Я мысленно выругался. Наверняка, Лиля слышала, как мы тут мило беседовали. Пойдёт и доложит теперь Верхоланцеву.
– Хорошо, через полчаса я приду, – спокойно ответила Милана. – Олег, подожди меня, я принесу тебе костюм.
– Не надо, – буркнул я, вылезая из кровати. – На палубе посижу, подышу воздухом.
– Олег, ну хватит дуться. Что ты, как маленький ребёнок.
Она быстро оделась и осторожно выскользнула в коридор, через десять минут вернулась, и подала стопку одежды.
– Примерь, мне тоже надо переодеться. Приходи в салон.
Чмокнув меня в щёку, выпорхнула из каюты.
Я нацепил чёрную рубашку, пиджак кофейного цвета в яркую золотистую полоску, и такие же брюки. Ко всему попугайскому гардеробу прилагался длинный, узкий галстук темно-бордового цвета с чёрной окантовкой.
В салоне за столиками уже расселись гости, хотя часть мест оставались пустыми – явно не все гости смогли привести себя в более-менее трезвый вид. Хотя я увидел почти ровно сидящего рядом с Миланой Верхоланцева. На сцене в круге света явился Сильвестр и торжественно объявил, показывая в улыбке сверкающие фарфоровые зубы:
– Наш самый дорогой и почётный гость – Бенедикт Романович! Встречайте!
Все захлопали, в салон важно прошествовал немолодой человек в дорогом старомодном костюме, сильно облысевший, в очках с толстыми дужками, с солидным брюшком. Он взошёл на сцену и театрально произнёс, будто выступал на сцене перед многотысячным залом:
– Извините, друзья мои, что только сейчас смог присоединиться к вашему празднику. Дела. Дела. Пару часов назад я гулял по Парижу, смотрел на звёзды. У меня было романтическое настроение, я мечтал. О чем? Конечно, о самой красивой женщине, талантливой актрисе и певице. Мучился мыслью, что можно подарить звезде? Снять звезду с неба? Нет-нет. Этого мало. Судьба занесла меня совершенно случайно в антикварный магазинчик. И именно там я увидел вещь, которую не стыдно подарить императрице моей души!
Он сделал знак – в салон прошествовал молодой человек, держа в руках огромный футляр из бордового бархата, открыл и в ярком свете засияли, переливаясь всеми цветами радуги драгоценные камни помпезного гарнитура – колье, диадема и серьги.
Милана в воздушном платье небесно-голубого цвета, украшенном яркими цветными разводами, словно экзотическая бабочка впорхнула на сцену. Бенедикт Романович по-хозяйски её осмотрел, расцеловал в щёчки, и пророкотал:
– Чаровница, кудесница, милая, прекрасная, неотразимая, сногсшибательная, обворожительная, прелестная Милана. Поздравляю от всей души!
Он одел ей колье, застегнул сзади замочек, водрузил на голову диадему. Обняв олигарха, Милана чмокнула в щёку. Зал утонул в громких аплодисментах. То, что эти украшения нувориш купил вовсе не в антикварном магазинчике, а где-нибудь на аукционе Сотби, я понял сразу. Стало безумно стыдно. Что я могу предложить «императрице»? Двухкомнатную квартирку в Красногорске? Форд «Мустанг» 1993-го года? Зарплату нищего журналиста? У меня застрял комок в горле, я сильно пожалел, что меня спасли. Если бы я утонул, не ощущал бы сейчас таким униженным и несчастным.
– И как дополнение маленький сувенир, – Бенедикт Романович хлопнул в ладоши.
В салон вкатили на тележке два здоровенных круглых ящика, украшенные золотистой фольгой. Зазвучала барабанная дробь, вверх ящиков вскрылся, и оттуда синхронно выпрыгнуло двое мускулистых парней, одетых лишь в узкие плавки. Они встали на колени перед Миланой и протянули огромные букеты роз.
– Эти молодые люди поступают в твоё распоряжение, дорогая Милана, – сказал Бенедикт Романович. – Они будут рады выполнить любое пожелание! Леонид и Тимур.
Все опять яростно зааплодировали. Захотелось вылететь на сцену и вмазать по довольно лоснящейся физиономии этого шута горохового. Тем временем Бенедикт Романович спустился со сцены и с комфортом устроился за столиком в мягком кресле. Милана осталась на сцене, подошла к микрофону и громко объявила:
– Для нашего дорогого гостя!
Бросила взгляд на музыкантов, которые расселись за инструментами за её спиной, и запела «Очи чёрные» Михаила Круга:
Над обрывом гнётся ива
Сердце рвётся в облака
Что ты, Русь, глядишь тоскливо
От чего печаль-тоска
Где твоя былая удаль
Золотые времена
Эх, сударыня, эх сударь
Не осталось ни хрена
Бенедикт Романович остались довольны, и выразили свою радость аплодисментами. Милана исполнила несколько русско-народных песен: «Ехали на тройке с бубенцами», «Окрасился месяц багрянцем», «Тонкая рябина». А когда Милана запела «Когда я вернусь в Россию», олигарх даже прослезился.
Но я вернусь в Россию на рассвете
А я вернусь в свой город над рекой
А я вернусь пусть даже после смерти
С разбитым сердцем, с раненой душой
А я вернусь домой святой и грешной
Согреет водка голос мой больной
Моя душа заплачет безутешно
Когда вернусь, когда вернусь
Я в дом родной
В конце концов, последнюю песню «Приходите в мой дом», Бенедикт Романович исполнял вместе с Миланой, обняв за талию.
Я закрою глаза, и обиды забуду,
Я прощу всё, что можно, и всё, что нельзя.
Но другим никогда, Видит Бог, я не буду
Если что-то не так, Вы простите меня.
Конец песни утонул в бурных аплодисментах. Любовь к шансону – неотъемлемая черта нашей «аристократии бабла». Вместе с олигархом Милана спустилась с эстрады и села за его столик. Двое подаренных парней застыли рядом, как часовые.
Как из рога изобилия посыпались выступления певцов, пародистов, жонглёров. По залу призраками носились официанты, обнося присутствующих десертом и коктейлями. Мне принесли кофе капучино, надо сказать, великолепный, горячий, с огромной шапкой молока, посыпанной корицей. Почти все на празднике было сделано по высшему разряду. Я задавался вопросом, кто оплачивал весь этот банкет. Сама яхта, конечно, принадлежала Бенедикту Романовичу. Неужели он и праздник проплатил тоже? От большой любви к Милане?
Возникла странная пауза, я взглянул на сцену – никто не вышел. Наверно, перерыв, сделал глоток кофе и чуть не поперхнулся, услышав голос Лифшица, который, как приведение, возник рядом:
– Олег, исполни что-нибудь.
Я готов был сжечь его взглядом, но второй режиссёр, несмотря на кажущуюся подобострастность, обладал железным характером.
– Давай-давай, – уже твёрже повторил он, подталкивая меня в спину.
Ничего не оставалось, как встать и пройти к роялю. Я решил похулиганить. Оказавшись рядом с оркестрантами, заговорщически спросил:
– «Тётю Розу» знаете?
– А то, – ухмыльнулся контрабасист с мясистым сизым носом, выдававшим явную слабость к горячительным напиткам.
Остальные одобрительно кивнули. Я уселся за рояль, поправил микрофон. Ударив по клавишам, заиграл разудалый мотив:
На привозе к тёте Розе
Видно, в очень сильной дозе
Подошёл какой-то идиёт.
Он сказал стихами в прозе
Нашей бедной тёте Розе
Что сейчас скандал произойдёт
Эта глупая угроза
Впилась в сердце как заноза.
Тётя Роза ножик достаёт
Три раза курнула в спину
И свалила на малину,
Но к несчастью выжил идиёт
А тётя Роза ведёт себя нахально,
А тётя Роза с рожденья аморальна,
А тётю Розу не стоит обижать
А то Одессы-мамы больше не видать
Оркестр умело подыгрывал, и получилось неплохо. Бенедикт Романович хохотал, как ребёнок, потом махнул мне рукой, чтобы я присоединился к ним. Я спустился вниз, проходя мимо столика Розенштейна и Верхоланцева, с удивлением заметил, как главный продюсер, багровый от злости, прожёг меня бешеным взглядом. Показалось, он вытащит из-под столика «пушку» и пристрелит меня.
Я присел рядом с олигархом, Милана нежно сжала мне руку под столом и загадочно улыбнулась.
– Ну, молодец, – воскликнул Бенедикт Романович, хлопнув меня по плечу. – Где так здорово научился? В кабаках выступал?
– Да нет, исполняю для друзей, знакомых, на вечеринках.
– Мне сказали, ты в Саратове в театре играешь? Хочешь, помогу в Москву перебраться? В любой театр пристрою. Для меня это не проблема. Или сольные сделаю. В театре Эстрады, или в Барвихе.
– Да нет, спасибо, – я ощущал себя неловко.
– Ладно, сыграй нам что-нибудь нежное, о любви. Давай.
Я вновь сел за рояль, но не успел даже прикоснуться к клавишам, раздался грохот, вопли, шум борьбы, в салон ворвались вооружённые до зубов парни в тяжёлых бронежилетах и масках.
– Всем на пол! – заорал мордатый парень, держащий наперевес «тавор-коммандо», массивную, штурмовую винтовку.
Взгляд зацепился за нечто интересное за широким иллюминатором, и я все понял. Огляделся по сторонам – гости, испуганно дрожа, улеглись носом в пол. Один из бандитов держал на мушке Бенедикта Романовича, бледного, как мел, а Милана сжавшись в комок, наклонилась над столом. Остальные прошлись по ряду, бесцеремонно пиная лежащих, и рассредоточились по углам салона.
– Ты, ублюдок, – услышал я окрик одного из братков. – За пианиной, быстро на пол.
Я невозмутимо встал, и нагло прошипел ему в лицо:
– Пошёл на х…
С силой вырвал из его рук винтовку, которая оказалась предсказуемо лёгкой, и бросил на пол. Сложив руки на груди, подождал реакции. Один из бандюков матерно выругался и вдруг задорно воскликнул, снимая маску:
– Один говнюк все удовольствие испортит!
Он сбросил бронежилет, под которым оказался щегольской смокинг с бабочкой.
– Ах ты, зараза! – заорал олигарх.
Они обнялись, постучав друг другу по спинам кулаками.
– Милана, дорогая. Извини, хотели порадовать эффектным появлением, – проговорил «главарь», целуя ей руку. Милана привстала, бледная и раздосадованная, и через силу улыбнулась. – Для тебя маленький подарок, – добавил он, доставая из смокинга бумаги и ключи, им галантно передал ей.
Взял её под локоток, вывел на палубу, рядом с которой на понтоне покачивался в свете прожекторов роскошный седан «Lexus LS 460» цвета неба в июльский полдень.
– Благодарю, Вахид Джафарович, – проговорила Милана сухо. – Очень рада.
Гости начали молча вставать, отряхиваться, никто даже не выругался, а мне безумно захотелось дать Вахиду в морду за его «эффектность».
Милана с Вахидом вернулись в салон, он хлопнул в ладоши, и сверху посыпались лепестки роз, усыпавших все толстым слоем. Гости, уже пришли в себя, и громко зааплодировали. Я отошёл на место, взял остывший кофе. В груди клокотала ярость, которую всеми силами пытался сдержать. После формальностей Вахид совершено потерял интерес к Милане, вместе с Бенедиктом и Розенштейном они вышли из салона, беседуя о делах. Гости начали постепенно расходиться, я допил холодный кофе и тоже пошёл к выходу. На палубе наткнулся на Верхоланцева, который будто поджидал меня.
– Слушай, Верстовский, а ты действительно отношение к Вяземским имеешь? Князьям? – он схватил меня за рукав. – Или так, приврал для красного словца?
– Бабушка рассказывала по секрету, что наш род ведётся от князя Петра Андреевича Вяземского.
– Ого. Так по знатности меня догнал? – присвистнул Верхоланцев, и ехидно проворчал, заметив мой недоуменный взгляд: – Дурак, ты, хоть и Вяземский, о великих режиссёрах надо все знать. Как же ты у меня снимаешься, а ни хрена не знаешь, кто я такой. Один мой предок был действительный статский советник. А второй – великий художник Поленов. Покопайся в Интернете. А то выпорю, – погрозил он мне пальцем. Он вдруг расхохотался, о чем-то вспомнив, и добавил: – Здорово, ты нашу «тётю Розу» подцепил, с ним чуть удар не случился.
Я изумлённо воззрился на главрежа, решив, что тот свихнулся на почве чрезмерной дозы спиртного.
– У Розенштейна прозвище такое, за глаза, «тётя Роза», он же в Одессе родился, как в этой песне, – объяснил Верхоланцев. – Скупая, жадная сволочь, – лицо исказилось гримасой отвращения.
– Я не знал об этом, просто решил в тему исполнить.
– Да ладно, не оправдывайся. А как ты понял, что Вахид инсценировку устроил?
– Увидел лексус на понтоне, а потом присмотрелся, винтовки – бутафорские.
– Молодец, умный парень. И внимательный. Впрочем, ты ж репортёр, тебе и карты в руки. Хороший у тебя материал будет теперь для твоего журнала. Светские вечеринки, сплетни. Приврёшь, как это бывает. Только мой совет, лучше молчи обо всем. Так тебе спокойней будет.
– Я не пишу о развлечениях бомонда и сплетнях. Меня интересуют другие вещи, – холодно объяснил я.
– Да, я вспомнил, ты же о призраках и ведьмах пишешь. Я хотел об этом фильм снять. О призраках Тьмы, но потом передумал, хотя уже сценарий написали, костюмы начали шить.
– Почему не стали?
– Посоветовался кое с кем и решил не тревожить эту нечисть. Знаешь, лучше не трогать её, чтобы она тебя не трогала. Да, предупредить тебя хотел, лучше с ментами дело не затевай. По поводу нападения на тебя. Никого не найдут, только больше врагов приобретёшь.
– Я и не собирался даже.
– Ну и молодец!
– Если убийц Северцева не нашли, то уж для такой мелкой сошки, как я, тем более никто пальцем не пошевельнёт, – проговорил я, изучая выражение лица Верхоланцева.
Главреж напрягся, с лица сползла дурашливая пьяная ухмылка.
– Значит, врёшь, что только привидениями интересуешься, – пробурчал он. – Ну, рассказывай, что узнал об этом деле.
– Ну, во-первых, Северцеву перед смертью являлся призрак, которого он ужасно боялся. Из-за этого проигрывать стал больше. Во-вторых, он – мой троюродный брат. Его дед и мой были братьями. Только я об этом понятия не имел. Узнал случайно.
– Ясно, значит, кровная месть, – с иронией проронил Верхоланцев. – Ну и кого ты подозреваешь? Давай-давай, колись. Ведь что-то откопал? Молчишь? Понятно. Меня, надо понимать, подозреваешь?
– Нет.
– Врёшь! – воскликнул он весело. – Да, если бы я всех хахалей моей супруги убивал, знаешь, сколько на мне трупов висело? Не было у них ничего. Это я точно знаю. В отличие от тебя, – добавил он хитро. – Чего испугался? Ты думаешь, я слепой? Но я сам разрешил.
Я нахмурился и попытался рассмотреть выражение его лица в свете тусклых фонариков, висевших над палубой.
– В общем, что я тебе скажу, – заговорщицки проговорил Верхоланцев, дыша перегаром мне в лицо. – Только ты не обижайся. Ты для Миланы знаешь где? Между этими стриптизёрами, которых Беня подарил, и её шофёром. У неё интерес к тебе имеется. Она ребёнка хочет. Вот выбрала тебя. Молодого парня, здорового. Ты вроде не наркоман, не пьяница.
– А чего ж тогда она от стриптизёра не родит? Он поздоровее меня будет, – возразил я, ощущая уязвлённым до глубины души.
– Ну, ты даёшь. Она же не хочет такого дебила, как эти качки. Ей нужно, чтобы умный был. Не идиот какой-нибудь.
– Почему она решила, что я – умный? – хмуро бросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал от обиды.
– Читала твои статьи, когда мы хотели кино снимать об ангелах Тьмы. Очень ей нравился твой стиль. Вначале, когда ты на неё запал, она не хотела с тобой сближаться. Но потом уяснила, именно такой, как ты ей нужен. Для этого дела. Мы с ней серьёзно поговорили, и я согласился. Пойми, Олежек, видит она в тебе только одно место. Не обижайся, но не рассчитывай на большее.
Я чуть не спросил, почему этого места она не видит в собственном муже, но Верхоланцев, похоже, уловил ход моих мыслей.
– У меня сейчас только внуки получаются. Да, ладно, Олег, не огорчайся ты так, – добавил он уже веселее. – Все бабы – стервы. Пойми это и прими, как должное. Может, я ещё тебе позавидую, что ты не женат. Да, кстати, документы на тебя уже в Москву ушли. Получишь скоро орден Мужества!
– Не надо, – буркнул я.
Но он уже не слышал меня, похлопав дружески по плечу, медленно поплёлся по проходу. Я навис над ограждением, безумно захотелось привязать себе что-нибудь тяжёлое на шею и спрыгнуть в воду. Я её спасал! Она, сука, рассматривает меня, как быка-производителя! Но зачем Верхоланцев все это рассказал? Чувствует себя униженным перед всеми этими «тётями Розами», Бенями, Вахидами. Талантливый человек зависит от выбившихся из грязи в князи новых купцов, подсуетившихся и укравших в нужный момент цистерну с мазутом. Ему хочется, чтобы кто-то также страдал от унижения, как он сам. Если бы знал, что Милана использует меня в таком качестве, стал бы спасать её? Да. Стал ли я меньше любить её? Нет. Но на душе скребли кошки.
Я вернулся в салон, нашёл пару бутылок крепкого спиртного, и решил уйти в свою разгромленную каюту, напиться до зелёных чертей. Если на меня, нарезавшегося в дымину, опять нападёт какой-нибудь бандюган, будет уже все равно. Я спустился вниз и заблудился. Совершенно вылетело из головы, где находилась моя каюта, не мог даже вспомнить, на какой палубе она была. Как баран начал блуждать по лестницам, подниматься, спускаться, и вдруг отчётливо услышал знакомый голос.
– Давид, я разочарован. Если дело пойдёт так дальше, я вытаскиваю свои бабки, и ты остаёшься с носом.
– Беня, уверяю тебя, я нашёл потрясающую кандидатуру. Молодой, смазливый пацан. Здоровый, сильный. И это не будет стоить тебе ни гроша, – удивительно заискивающим тоном проговорил «тётя Роза».
– Давид, ты говорил это и в прошлый раз, – послышался голос с сильным кавказским акцентом. – Если ты нас обманешь, пеняй на себя. Будешь с ментами разбираться сам.
– Вахид, тебе-то меньше всего надо опасаться, твоих хрустов кот наплакал.
– Вот только нэ надо так говорить, дарагой. И нэ надо делить – меньше, больше. Я рискую больше Бени, ты это должен помнить.