Найти бесогона

Глава 13

Загремели ключи в замке, тяжёлая дверь медленно отъехала в сторону. На пороге стояли два хмурых конвоира – тощий и длинный, как оглобля, и другой, рослый битюг с багровой квадратной физиономией.

– Верстовский, выходи! – услышал я гулкий окрик одного из них.

Я с трудом поднялся с заплёванного пола. Мы прошли длинными коридорами, выкрашенными ядовитой зелёной краской, сильно вонявшей. Распахнулась дверь и я остолбенел, подкосились ноги от пронзившего, словно электроразряд, страха. Посредине широкого двора возвышался высокий деревянный помост с виселицами на разной высоте, на которых уже покачивалась пара трупов. Я нервно обернулся к охранникам, заметив на их лицах странное, презрительное выражение.

– Иди-иди, – грубо подтолкнув меня в спину, сказал мент, тощий и длинный, как оглобля.

Почему они в чёрной форме? Промелькнула мысль. И что это за автоматы у них в руках? Инсценировка? Попугать решили? Но отвратительный запах, исходивший от разлагавшихся тел, свидетельствовал об обратном. Конвоиры втащили меня на помост, я начал упираться, рваться из рук палачей, ощущая абсолютную безнадёжность моего положения.

– Это произвол! – мой голос жалобно разносился по пустому двору, не достигая даже высокого, бетонного забора. – Вы не имеете права! Без суда!

Это невозможно, немыслимо! Я ощутил шершавую петлю на шее, стиснувшей горло. Ноги перестали чувствовать опору, я рухнул в пустоту и … проснулся. В темноте попытался разглядеть то место, где находился. Тускло светила лампочка в коридоре, освещая таких же несчастных пленников. Один из них, с курносым, будто вдавленным в плоское лицо носом, радостно улыбнулся, присел рядом и сказал, шепелявя:

– Колян меня зовут. Смирнов. А тебя как?

– Олег Верстовский, – ответил я тихо, стараясь взять себя в руки.

– Слушай, у тебя паспорт есть с собой?

Я удивлённо взглянул на него, пошарил в пиджаке.

– Есть.

– Скажи ментам, что ты меня знаешь. Ну что я – твой кореш, – его горячий шёпот ожёг мне ухо. – Понимаешь, застрял я здесь. Взяли меня за драку, а я как на грех – без документов.

– Ну и что? Позвони знакомым, друзьям, родственникам. Какие проблемы?

– Да, я тут к одной бабе приехал, понимаешь, да не доехал. Она не будет меня вытаскивать отсюда.

– А чего ты так боишься? – удивился я.

Он напрягся, судорожно обернулся по сторонам, словно опасаясь, что нас подслушивают, и почти неслышно объяснил:

– Слухи ходят, что менты всех бесхозных людишек пристраивают куда надо. Понимаешь? В расход.

– Это как? – не понял я.

– Ну как тебе объяснить. Сгоняют людей, и пускают их на развлечение богатым господам.

Я решил, что у парня явно не все дома, и сделал попытку отодвинуться подальше.

– Ты не думай, я с ума не сошёл, – он помрачнел. – С такими, как я, здесь не церемонятся.

– Колян, а почему ты решил, что со мной церемониться будут? Ты же не знаешь, за что меня замели. Может быть, я кого убил, а ты хочешь моим подельником, что ли выступить?

– Да ладно, ты не такой. Кого ты мог убить? У тебя лицо такое, похож на умного. Если бы убил, то не попался бы, – глубокомысленно заметил он.

Я усмехнулся – логика железная. Умные попадаться не должны.

– Ладно, Колян, постараюсь. Расскажи-ка поподробнее об этих слухах. Ну, то, что людей в расход пускают. Откуда это стало известно?

– Только ты мусорам не говори! – взвился Колян. – Они все в доле состоят. Это я тебе точно говорю. Тут, понимаешь, кино снимают. Только не кино это никакое. А все по-настоящему. Люди исчезают. Раз и нету.

– Брехня. Я в этом кино снимаюсь. Никто там не исчезает. Ну, убили одного актёра, так полиция убийцу ищет. А раздули… Из мухи слона сделали.

– Это не то кино! – раздражённо воскликнул парень. – Я знаю, Верхоланцев новый фильм снимает в Дальноморске. Но это другое! Это сюда никакого отношения не имеет.

Я нахмурился, вспомнив про реалити-шоу, и хотел расспросить парня подробно, но услышал, как открывается дверь.

– Ты, у стены, – ткнув в меня пальцем, пробурчал мент. – Пошли.

Я вышел в коридор, испытав приступ сильнейшего дежавю, засосало под ложечкой, ноги стали ватными. В тесном кабинете без окон сидел майор, плотный, широкоплечий битюг с коротко подстриженными волосами и густыми усами.

– Так, как ваше имя? – спросил следователь. – Где проживаете?

Я попытался разглядеть лицо мучителя получше: голос показался знакомым. Но в глаза бил ослепляющий свет от настольной лампы.

– Олег Янович Верстовский, – я вытащил паспорт и бросил на стол. – Живу на Озёрной, пять.

– Ясно. Ну и почему вы ворвались в гостиницу, выломали дверь в номер? Можете объяснить?

– Пришёл к моей знакомой, она не отвечала на звонки.

– А вам не пришло в голову, что ваша знакомая может не отвечать, потому что в два часа ночи спит? – ехидно, но весьма логично, прокомментировал мент.

– Мы поссорились, я хотел попросить прощения. Боялся, с ней что-то случилось.

– Ага, а почему же вы не знали номер, в котором проживает ваша знакомая, между прочим, народная артистка России? Вы угрожали администратору пистолетом, – он повертел в руках мою зажигалку, и криво усмехнулся. – Хотели выяснить, где живёт госпожа Рябинина. Хорошо же вы её знаете.

– Не пистолетом! Это всего лишь зажигалка. И я снимаюсь вместе с Миланой, но живу в частном доме, у своих знакомых. Поэтому номера не знал! – раздражённо прорычал я, хорошо понимая, что мой поступок выглядит совершенно по-идиотски.

– А может быть, дело обстояло вовсе не так, – ядовито изрёк майор, откидываясь на спинку стула. – Вы – фанат Рябининой, узнали, что она снимается в Дальноморске, приехали сюда, нашли номер, чтобы выказать свои чувства. Она вас отвергла, вы решили её убить.

Я тяжело вздохнул, ощутив комок в горле. Менты другое убийство на меня хотят навесить. А я даже не знаю, сумела ли Милана выжить! Но если нет… То какое это сейчас имеет значение? Я потёр лицо руками, от серьёзного недосыпания, беспокойства за Милану, сводящего с ума, режущего, слепящего света жутко трещала башка.

– Я не убивал Милану, она вскрыла себе вены, лежала в ванне. Я вытащил её и вызвал скорую. Я действительно снимаюсь вместе с ней. Вы меня уже допрашивали по делу Северцева. Это я его труп нашёл в гроте.

– Хватит врать, Верстовский! – заорал майор, кидая с грохотом на стол огромный том, заставив меня подскочить на месте. – Отпираться бессмысленно! Ты сначала убил актёра Григория Северцева, а потом Милану Рябинину. Из ревности! И светит тебе двадцать пять лет, не меньше!

Ну вот, уже серийного маньяка из меня сделали. Сейчас начнут бить, я все подпишу. И тут вздрогнул от резкой телефонной трели. Раздражённо схватив трубку, майор буркнул:

– Майор Дмитриенко слушает. Так. Так. Да, он у нас. Я понимаю. Конечно, – с каждым сказанным словом голос звучал всё более подобострастно, в конце стал омерзительно елейным.

Он положил трубку, пожевал кончик уса и холодно изрёк:

– Подпишите протокол, сейчас за вами приедут.

Через полчаса я вышел из здания управления и остановился на крыльце. Солнечный свет резанул воспалённые глаза, жаркий полуденный воздух обжёг лёгкие. И только через мгновение я увидел чёрную Ауди. Вылез Лифшиц и помахал мне рукой.

Когда я плюхнулся рядом с ним, спокойно поинтересовался:

– Я уволен?

– С какой стати? – искреннее удивился он.

– Ну, дверь выбил в номере, администратору угрожал.

Лифшиц расхохотался.

– Если из-за каждой выбитой двери актёра с роли снимать, тогда работать совсем некому будет. Поехали, тебя на съёмках ждут. Сцену ограбления банка снимать будем.

– Какую сцену ограбления? – изумился я. – У меня в сценарии ничего не было!

– Семён дописать успел.

– Послушай, Юра, – как можно спокойнее произнёс я, раздельно произнося каждое слово. – Если через неделю я не вернусь в Москву, меня уволят из журнала, где я работаю десять лет. Мы договаривались всего на пару съёмочных дней, а я торчу здесь две недели.

– Ну и что? – хмыкнул Лифшиц. – Ну, уволят. Зато, когда наша картина выйдет, ты станешь знаменитым. Нарасхват будешь. Мы уже показали отснятый материал фокус-группам. Люди от тебя в восторге. А это для твоих отношений с Миланой важнее. Что лучше – быть малоизвестным репортёром или популярным артистом?

– Не знаю, зачем я вам так понадобился, – устало бросил я. – Но, первое – популярным я не стану – это точно, сказки мне не рассказывай. Второе – я поссорился с Миланой. Между нами, можно сказать, все кончено. Она пыталась покончить с собой из-за меня. Она не простит. Никогда.

– Глупости. Сделала она это не из-за тебя. Ну, может это последней каплей стало. Но она в последнее время и так на нервах вся. Тяжело ей, Олег, понимаешь. Во-первых, чувствует, что стареет. Ты же знаешь, какая она красавица была раньше! Сколько поклонников! В окна лезли, прохода не давали!

– Лифшиц, заткнись, она и сейчас красавица!

Он хитро прищурился.

– Ну да. Молчу-молчу, – притворившись, что испугался, изрёк Лифшиц. – Но, во-вторых, после смерти Гришки, она вся извелась. Вот поэтому.

– А как вы узнали, что я в ментовке?

– Выходим мы с Верхоланцевым из гостиницы, бросается к нам местный житель и кричит: «ваша артистка в больнице, а мой приятель, который спасти её хотел, в ментовке, арестован!» Ну, Верхоланцев сразу к телефону кинулся, узнал про Милану, потом позвонил ментам, вытащил пачку денег и говорит: «Езжай к фараонам, выкупай нашего горе-спасителя». Он мужик хороший, – добавил задумчиво Лифшиц. – Так, иногда, кажется, что придирается по пустякам. А вообще добрый. Всем помочь норовит. Знаешь, когда у меня мать заболела, нужны были деньги на операцию. Огромные. Куда я со своей зарплатой второго. Он мне сам позвонил и говорит: «Юра, ты почему ко мне не обратился? Я же знаю, что у тебя мать болеет. Возьми деньги на операцию». Помогает всем, кто бы ни обратился, даже незнакомым. Потом иногда жалеет, конечно, что очередному говнюку пошёл навстречу. Но все равно, никому не отказывает. Отличный мужик. О душе думает.

– Интересно, где же он ночью находился? – рассуждая вслух, сказал я. – Почему Милана одна осталась?

– Ну, Олег, дела у него. Что ж тут поделаешь, – ответил немного смущённо Лифшиц.

– Ночью?! Дела?

– Черт, ну в карты он перекидывается иногда. То, да сё. Чего ты не понимаешь.

– Юра, отвези меня к Милане в больницу, я хочу прощения у неё попросить. Пожалуйста, – почти умоляюще сказал я.

– Олег, некогда. Там камеры заряжены, свет, массовка. Только тебя ждут!

– Не могу я в таком состоянии ехать! Как ты не понимаешь?! Я хочу узнать, что с ней и как!

– Да все в порядке. Врачи сказали, что крови она не очень много потеряла. Ты вовремя подоспел. Ну, состояние, конечно, немного не то. Но выкарабкается.

– Юра! Вези меня в больницу, – я схватил его за грудки и прижал к сидению. – Или я не знаю, что сделаю.

– Ну, ладно-ладно. Отелло рассвирепело, – он аккуратно отвёл мои руки. – Надо было сразу тебя туда отвезти, чтобы ты угомонился.

Я попросил Лифшица остановиться около супермаркета, купил подарок, но забравшись обратно в машину, обречённо подумал, что Милана не простит меня. Даже, если сделает вид, что простила, все равно прежних отношений между нами не будет.

Машина, подпрыгивая на ухабах, пронеслась по улицам городка. Я ушёл в себя, старался подобрать слова, настроиться на разговор. Но перед мысленным взором, как немой укор, стояло бледное лицо Миланы с закрытыми глазами, и в ушах эхом отдавались слова, который сказал призрак Северцева: «ты не смог ничего сделать».

– Эй, проснись, приехали, – потряс меня за плечо Лифшиц. – Пошли. Врачей надо уговорить, чтобы тебя пустили. А то, знаешь, они зорко следят, чтобы поклонники не лезли.

Я поплёлся за ним, проходя мимо зеркала, увидел свою небритую помятую физиономию, запавшие глаза с фиолетовыми кругами. Стал смахивать на бомжа, ночующего в загаженном подземном переходе. Лифшиц подошёл к стойке администратора и что-то быстро стал объяснять девушке в белом халате. Она перевела взгляд на меня, скривилась и лишь через мгновение пренебрежительно изрекла:

– Пусть проходит.

Милана лежала на кровати, уставившись в потолок, и даже не повернула голову, когда скрипнула дверь. Рядом деловито попискивали аппараты.

– Милана, прости меня, пожалуйста, – произнёс я тихо, даже не надеясь, что она услышит.

Она медленно повернула голову, бросила невидящий взгляд и отвернулась.

– Уходи. Ненавижу.

Я бросил пакет у двери, приблизившись, и обнял её, целуя в волосы, щёку. Она вяло попыталась отстраниться.

– Мерзавец, как ты мог мне такое сказать?! – голос сильно дрожал. – Как мог выдумать подобную чушь?!

– Я не выдумывал! – не выдержал я. – Мне сказал… мне сказали об этом. Зачем мне это придумывать?

– Это бред! Я … я не могу иметь детей. На съёмках я упала с лошади. Мне сделали операцию, и я больше не могу… Понимаешь?

Я замер. Верхоланцев все выдумал? Но зачем?! Неужели он так ревнует?

– Милана, твой муж мне это сказал, – признался я. – На яхте. После того, как тебя Вахид поздравил. Клянусь тебе. Верхоланцев был сильно пьян, но не настолько же.

Она повернулась ко мне. В глазах я увидел мучительную борьбу, попытку осознать сказанное мною.

– Почему ты такой небритый, лохматый? – вдруг спросила она.

Её лицо словно осветилось внутренним светом. Лед между нами стал таять. Я взял стул, сел рядом и весело сказал:

– В тюряге был. Только выпустили утром. Под залог.

– Почему? – её лицо коснулась слабая улыбка, щеки зарозовели. – Что ты натворил?

– Угрожал администратору гостиницы револьвером. Дверь в твой номер выбил.

– Так это ты меня спас? А как ты понял, что мне плохо?

Я помолчал, собираясь с мыслями.

– Мне явился призрак Северцева и сказал, что ты умираешь. Я бросился тебя спасать, но понятия не имел, где ты живёшь. Повезло, что подвёз местный житель, хотя пришлось администраторшу попугать. Пойми, Милана, я не хотел тебе это говорить. Меня переклинило. Выпил стакан сока и вдруг обрушилась страшная головная боль. Все перед глазами перекосилось, навалилось раздражение, злость, ненависть ко всему миру. Потом все исчезло, но слишком поздно.

– Знаешь, я чувствовала нечто похожее, – проговорила Милана отрешённо. – Мне стало так невыносимо одиноко, тоскливо, показалось, весь мир от меня отвернулся. Душу заполнила кромешная тьма. Я подумала – никому не нужна, совсем никому, – на её ресницах задрожали слезинки.

Я наклонился над ней, обнял, ткнулся носом, как кутёнок.

– Прости меня, – глухо сказал я. – Милана, я точно знаю, тебя хотят убить. Он уже сделал две попытки. Поверь мне, это не пустые угрозы.

Она пригладила мои взлохмаченные волосы, провела по небритой щеке, печально улыбнувшись.

– И что ты все придумываешь, дурачок.

Я нежно поцеловал её руку, с туго забинтованным запястьем, прикасаясь осторожно губами.

– Все, посещение закончено, – послышался из дверей окрик медсестры.

Я вытащил из пакета большого плюшевого пса и положил Милане на кровать.

– Вот, он будет тебя охранять, пока меня нет, – я подмигнул.

Милана зарылась лицом в мохнатую шерсть, подняла глаза и по-детски счастливо улыбнулась, исчезла горестная морщинка у носа.

– Я тебя люблю, малыш, – сказал я, пятясь к двери.

– Я тебя тоже.

Я спустился по ступенькам, ощущая, что жизнь опять стала прекрасна и удивительна.

– Ну, поехали, что ли банк грабить, – бросил я удовлетворённо, легко запрыгнув на сидение рядом с Лифшицем.

Он оглядел меня и завёл мотор.

– Юра, может быть, заскочим ко мне домой. Побреюсь и душ приму, – начал я осторожно, вспомнив о том, как выгляжу сейчас.

– Кого ты стесняешься? – удивился он. – Там есть, где и помыться и побриться – не волнуйся. Все будет в порядке.

Теперь я отчётливо видел, как машина подъехала к широким стальным воротам, они отворились, и мы оказались в длинной бетонной кишке, которая заканчивалась платформой. Загнав на неё туда тачку, Лифшиц просигналил, мы начали медленно спускаться вниз. И я понял, что помещения, где проходят съёмки, выстроены под землёй. Но кому пришло в голову создавать огромные великолепно обставленные павильоны в Богом забытом городишке?

Когда мы вышли из машины в гараже, Лифшиц, захлопнув дверь, проронил:

– Пойдём, сейчас в порядок себя приведёшь, и потом в студию. И долго не валандайся, Верхоланцев и так бесится, массу времени потеряли.

– Ну, снимали бы кого-нибудь другого. Мельгунова, к примеру, – предложил я.

Лифшиц пронзил меня злющим взглядом, я заткнулся и больше ничего не предлагал.

Мы прошли длинными, извилистыми коридорами, и оказались на круглой площади, на которую выходили высокие деревянные двери, к одной из них Лифшиц подвёл меня, открыл ключом. Я очутился в роскошном гостиничном номере, заставленным старинной мебелью красного дерева – диван, несколько кресел, обшитых шёлком песочного цвета, изящный столик, массивный гардероб. На второй этаж вела винтовая лестница. Хотел бы я здесь пожить. За окном, занимавшим всю стену, начинался живой «задник» – словно искажённые толщей морской воды ввысь рвались небоскрёбы с ярко горящими окнами, вились серпантины зелёных и бурых водорослей, камни усыпали разноцветные полипы. Тот, кто сотворил это великолепие, явно обладал буйной фантазией.

Лифшиц уселся на диван, достал сценарий и скомандовал:

– Давай, приводи себя в порядок, одевайся.

Я подошёл к гардеробу, задумчиво оглядел вывешенные там костюмы. Лифшиц нетерпеливо вскочил и, вытащив вешалку с одеждой, кинул на кровать со словами:

– Вот это оденешь.

Через полчаса я удовлетворённо оглядывал себя в высоком зеркале.

– Ну, пошли, – бросил Лифшиц, вставая с дивана.

– Юра, дай я хоть сценарий прочту, я же вообще ни бум-бум, что за сцена, – смущённо проговорил я

Но он бесцеремонно потащил меня к лифту.

– Ничего там сложного нет, Верхоланцев тебе все объяснит.

Я лишь тяжело вздохнул, эта история стала повторяться все чаще и чаще. В сценарий вводили новые сцены для меня, я ни ухом, ни рылом не знал о них. Будто я – марионетка, которую дёргают за ниточки. Я понимал, актёр из меня никудышный, но считал, что тем более надо лучше готовиться к съёмке, а мне не давали этого сделать. Смотреть отснятый материал со своей персоной жутко не хотелось: понимал, что умру от стыда, увидев свою работу.

Я вошёл в павильон, и потерялся в огромном зале, поразившись обилию мрамора и позолоты. В центре – огромный массивный стол в виде восьмиугольника. За ним сидели люди, изображавшие посетителей. Высокий потолок с живописным плафоном подпирали несколько квадратных колонн с элегантной капителью. На первом этаже по периметру шли нескончаемые стойки из белоснежного мрамора с окошками выдачи, закрытые изящными решётками. На балкон вела широкая лестница, украшенная бордовой дорожкой. В довершении всего над входом красовался огромный витраж.

Около входа, как огромный колодезный «журавль», торчал операторский кран, у которого суетились техники. Кирилл Невельский стоял рядом и задумчиво осматривался. Я углядел полдюжины камер, натыканных в разных точках зала. Верхоланцев решил снять эту сцену с размахом.

– А, выпустили тебя, – я вздрогнул от певучего тенорка главрежа, нарисовавшегося рядом. – Теперь слушай внимательно. Предупреждаю – без фокусов. Видишь, что у нас тут, – добавил он, широко обведя руками необъятное помещение с суетящимися людьми. – Так, что максимальная концентрация.

Совершенно некстати я ощутил, как зверски подвело голодный желудок, но даже заикаться на этот счёт не стал.

– Не торопясь входишь в зал, прячешь под полой автомат, проходишь по периметру, осторожно осматриваясь, потом резко хватаешь охранника – он в фуражке, вырубаешь. Вскакиваешь на стол, даёшь пулемётную очередь. Условно, конечно, и кричишь: «Всем на пол!» Тем временем, твои подельники, члены банды, вырубают остальных охранников. Соскакиваешь со стола, берёшь в заложники кассира, вон того тощего, длинного мужика, тыкаешь ему в спину автоматом, и говоришь: «Веди в хранилище». Потом будет смена кадра, перерыв. Следующая сцена, ты говоришь кассиру: «Открывай сейф», он дрожит и отвечает, что не знает кода. Ты сам отрываешь сейф, выгружаешь пачки денег, выходишь из хранилища. В этот момент звучит сирена, проходишь вместе со своими ребятами мимо посетителей, берёшь в заложники кассира и девушку. Идёте к выходу. Всё понял?

Я растерянно почесал в затылке. Такую длинную сцену мы зараз никогда не снимали. Увидев моё смущение, Верхоланцев скривился и буркнул:

– Забудешь, подскажу. Не в первый раз. Сними пока пиджак, а то взмокнешь.

– А автомат где взять?

Верхоланцев махнул кому-то рукой, рядом возник техник в синем комбинезоне.

– Верстовскому «пушку» быстро сообрази.

Техник исчез и через миг оказался рядом с бутафорским, но чрезвычайно детально выполненным, автоматом. Я повертел сей аппарат, пистолет-пулемёт Томпсона начала века, хорошо знаю подобное оружие по старым голливудским фильмам о мафии.

– Хватит мечтать, Верстовский, – проворчал Верхоланцев, явно начиная терять терпение. – Поехали!

Я встал на исходную позицию – внизу лестницы, и по команде вошёл в зал, огляделся, заметив троих ребят, которых определили мне в напарники – Даню, Кондрата и Пашку. Подошёл сзади охранника, свалил вниз, что было сделать очень легко и, вскочив на стол, сделал вид, что стреляю из пистолета-пулемёта.

– Всем на пол! – грозно проорал я, вспомнив, как это делал Вахид.

Я оглядел притихший зал, второй ярус, откуда смотрели объективы камер, и ощутил жуткий страх. На меня уставилась сотня пар глаз, они следили за каждым моим движением, дотошно оценивали, сравнивали. Я постарался взять себя в руки. Заметив тощего актёра в одежде кассира, спрыгнул со стола и, подталкивая того в спину, процедил сквозь зубы, изображая настоящего гангстера:

– Веди в хранилище!

– Стоп! – услышал я окрик Верхоланцева. Он подошёл ко мне, придирчиво оглядев, изрёк:

– На первый раз неплохо, но надо все динамичнее и злее делать. Понял? И мордой старайся не хлопотать, только глазами играй.

Я кивнул. Мы провели несколько репетиций. И не только рубашка, но и брюки промокли насквозь от пота. Верхоланцев скакал по залу вместе со мной, но вовсе не выглядел таким же замученным. Я переоделся, мама Галя загримировала меня, мы начали снимать. Я был на последнем издыхании, когда Верхоланцев, наконец, проговорил:

– Стоп. Снято. Отдыхай.

Шатаясь, как пьяный, я подошёл к одной из мраморных скамеек и тяжело плюхнулся.

– Устал? – услышал я ироничный голос главрежа. – Ничего. Ты молодец. Схватываешь на лету. Отдыхай и пожри что-нибудь, а то смотришь на всех голодными глазами, – он коротко хохотнул, похлопал меня дружески по плечу.

Отдышавшись, я решил зайти к маме Гали, в надежде, что перепадает пара бутербродиков с колбаской, и наткнулся на затурканного Лифшица.

– Что бродишь? – воскликнул он нервно.

– Верхоланцев отпустил поесть.

– А, пошли тогда, – схватив меня за рукав, он потащил в коридор. – Сейчас тебя накормим по первому разряду, – в его голосе слышались горделивые нотки.

Мы оказались в просторном зале, уставленном столиками, застеленными белоснежными скатертями. Лифшиц усадил меня за один такой и ушёл куда-то. Я огляделся – неподалёку расположилась знакомая и весьма неприятная компания – Мельгунов, обнимая Ромочку за талию, что-то шептал тому на ушко, а рыжий «приятель» заливался румянцем, как юная барышня. Они не видели меня, да и я не очень жаждал общаться с премьером.

Официант притащил три блюда, от потрясающего аромата которых слюнки потекли, я набросился на них, и, вздрогнув от пронзившей холодной дрожи, поднял глаза – Мельгунов смотрел прямо на меня, не отрываясь, и губы кривила злая усмешка. Я быстро опрокинул в себя кофе и направился к выходу, ругая за трусость.

Когда вернулся в зал, застал Верхоланцева, который что-то объяснял Кириллом, показывая жестами.

Я доплёлся до скамейки. Уселся, и устало прикрыл глаза.

Как вдруг подпрыгнул от громогласного трёхэтажного мата главрежа.

– Да пошёл он …! Он здесь не пришей кобыле хвост!

На уровне груди Верхоланцева маячила блестящая макушка Розенштейна, который что-то горячо втолковывал багровому от злости собеседнику. Я осторожно подкрался ближе.

– Послушай, Дима, – раздражённо пыхтел Розенштейн. – Если Игорь Евгеньевич хочет участвовать, ты должен его вставить в кадр. Хочешь ты этого или нет. Это его право. И ты не можешь возражать.

– Куда я его вставлю? В твою задницу?! – бушевал Верхоланцев. – Мы уже все сняли! Сейчас другой кадр. Я не собираюсь из-за этого говнюка выкидывать пятнадцать метров!

К ним присоединился сценарист Непогода, который лишь растерянно хлопал глазами, переводя взгляд с главрежа на продюсера и обратно.

– Семён, ты можешь куда-нибудь впиндюрить этого урода? – мрачно процедил Верхоланцев.

– Конечно, Дмитрий Сергеевич! Верстовский может взять его, как заложника. Ему же все равно надо кого-то брать. Это обострит ситуацию между персонажами, – быстро протараторил он.

– О! То, что надо! – выпалил радостно продюсер. – Сейчас, Игорь Евгеньевич придёт, и мы объясним ему задачу. Да, Дима, может быть, сделать, чтобы Игорь Евгеньевич вырубил Верстовского? Так будет зажигательней.

– Чего? Мельгунов вырубит Верстовского? – презрительно хмыкнул Верхоланцев. – Ты в своём уме, Давид?

– Ну, ладно-ладно, согласен, не надо, – Розенштейн дружелюбно похлопал главрежа по плечу.

Ещё не хватало здесь этого козла! Я вернулся на скамейку, замечая, как начинает трясти от злости. В зал вплыл в окружении свиты Мельгунов и направился к злому, как черт, Верхоланцеву, дотронулся до его рукава и что-то, с милой улыбкой на устах, начал впаривать.

Выслушав его, Верхоланцев подозвал меня.

– Так, Олег. Задача изменилась. Когда выходишь из хранилища, берёшь в заложники Игоря Евгеньевича. Если хочешь – можешь его пристрелить, – тихо добавил он.

Я усмехнулся, и кивнул, оценив его шутку. Мы встали на исходные позиции, я зашёл в хранилище.

– Открывай! – приказал я кассиру.

Тот упал на колени и, умоляюще воздев руки, пролепетал:

– Я не знаю кода, клянусь! Пожалуйста, не убивайте меня. У меня жена, двое…

Я отшвырнул его в угол, снял перчатки и сделал вид, что вскрываю огромный сейф. Когда тяжёлая, выпуклая дверь торжественно отъехала в сторону, я кивнул напарникам. Они начали сгребать пачки денег в мешки.

Я возглавлял процессию, оказавшись в зале, пошарил глазами и, найдя Мельгунова, презрительно сузив глаза, буркнул:

– Иди сюда, пианист хренов, прокатимся!

Краем уха я вдруг услышал странный скрип за спиной, очень тихий, но явно звучавший фальшивой нотой в общей партитуре. Операторский кран с камерой начал быстро клонить стрелку вниз – туда, где стоял Верхоланцев, наблюдающий за репетицией.

– Осторожно! – закричал я, бросаясь к главрежу.

Верхоланцев дёрнулся, удивлённо взглянул на меня, и в ту же секунду раздался страшный грохот.