Найти бесогона

Глава 20

В коридоре меня встретила Лиля, осунувшаяся и заплаканная. Теперь я понимал, из-за чего она в таком состоянии, но язык не поворачивался высказать ободряющие слова, они звучали бы фальшиво.

– Олег, гримируйтесь и переодевайтесь, сразу будем снимать, – предупредила она меня.

– Прямо сразу? – удивился я.

Но Лиля ничего не стала объяснять, лишь махнула рукой в сторону открытой двери, из которой доносились голоса.

– Да что же это такое, – причитала Галя. – Не верю я. Хоть убейте, не верю.

Я нарисовался на пороге, Галя запнулась, бросив на меня чуть испуганный взгляд, добавила:

– Олежек, как я рада видеть. Садись. Ты уж знаешь, что Юру арестовали? – поинтересовалась она.

Я кивнул, говорить на эту тему не хотелось.

– Не верю я в его виновность, хоть режьте меня, – продолжила Галя. – У него прекрасные отношения были с Гришей.

– Да неужели? – возразил администратор Виссарион Германовича, удобно пристроившись на кушетке рядом. – Они как кошка с собакой были с Северцевым. Ругались почём зря. То Григорий на съёмки опоздает, то сцепится с Игорем Евгеньевичем, то гонорар его не устраивает. То пропадёт на несколько дней, Лифшиц с собаками его ищет, а Гришка в казино сидит. Да что говорить!

– Из-за таких мелочей убивать? – Галя всплеснула руками. – Не верю!

– Ну, поссорились в очередной раз, Лифшиц Гришку и того. И орудие убийства, то есть ножичек этот, у него нашли.

– Орудие убийства? А что же он его не выкинул? Хранил как память? – не выдержал я.

Виссарион Германович, уловив, в моих словах ядовитую усмешку, насупился и проворчал:

– Откуда мне знать? Может и хранил. Ментам лучше знать.

– Да, нашим ментам всегда всё хорошо известно, – язвительно прокомментировал я.

– Олежек, а у тебя подозрения имеются? – осторожно спросила Галя. – Ты знаешь, кто на самом деле убил Гришу?

Я запнулся, осознав, что вмешался совершенно напрасно, но отказываться было поздно.

– Я слишком мало общался с Лифшицем, – уклончиво начал я. – Но мне кажется, он не способен на убийство.

– Вот-вот, и я говорю, – обрадовано подхватила Галя.

– Много вы понимаете, – обиделся администратор. – Я самолично слыхал, как Гришка ругался с Юркой. Гришка кричал, что пойдёт к ментам, и всё расскажет. Значит, на Юрке-то не одно чёрное дельце-то висит. А Гришка-то про это прознал, и шантажировать стал. Угрожал, стало быть, разоблачением. Вот и поплатился.

– А чем конкретно Григорий угрожал? – поинтересовался я.

– Грил, что вы, мол, воспользовались моими обстоятельствами тяжёлыми и втянули в грязное дело, – важно изрёк Виссарион Германович.

Перед глазами всплыла сцена в кафе, когда Розенштейн громогласно отчитывал Лифшица за то, что тот никак не может найти Северцева. Если они оба прекрасно знали, что Григорий мёртв, для чего разыгрывать представление на публику? Но тогда при чем тут моё видение, в котором Лифшиц не присутствовал? Но кто сказал, что я должен верить тому, что мне привиделось?

– Ну вот, все готово, – мягко проведя по моим волосам, произнесла Галя. – Давай, Олежек, ни пуха тебе! Знаешь ведь, сегодня заканчиваем.

В костюмерной я переоделся в жалкий потрёпанный костюм, и с досадой решил, что под конец съёмок у группы стало плохо с финансами. Но попав на съёмочную площадку, я потерял дар речи от великолепия обстановки, живо воскресавшей в памяти дворцовые залы. Просторное помещение, сплошь заставленное старинной мебелью. Обтянутые золотистым шёлком, украшенные резными финтифлюшками диваны со спинками в виде тетивы лука. Кушетки, кресла, стулья с гнутыми ножками, с потолка свисали аж четыре хрустальных люстры на бронзовом основании, похожие на орхидеи.

Высоченные арочные окна, задрапированные плюшевыми портьерами с ламбрекенами. На второй этаж вела широкая, винтовая лестница с ажурными, чугунными перилами и ступеньками из белоснежного мрамора. Потолок из брусков отполированного красного дерева. У стены я заметил рельсы с камерой, за которой суетился Кирилл с помощниками. Посреди всего этой роскоши я ощущал себя чрезвычайно дискомфортно в замызганном костюмчике.

На диване вальяжно развалился Мельгунов, всем видом показывая, как ему все смертельно наскучило. Он смерил меня брезгливым взглядом и вновь углубился в философские размышления.

– А, Олег. Сегодня твои мучения закончатся, сможешь домой отчалить. Только не расслабляйся. Чтобы все оперативно, – послышался голос Верхоланцева. – Пока эта жидовская морда не примчалась, – горячо дыша мне в ухо, заговорщицки прошептал он, и добавил громче: – Читай сценарий, и начнём.

Я выхватил из рук мгновенно подбежавшей Лили сценарий, полистал и с досадой осознал, что Непогода опять изменил текст. Впрочем, мой затрапезный костюмчик оказался более чем к месту. Я так увлёкся прочтением, что не заметил, как кто-то нежно обнял меня сзади и только по окутавшему, словно лёгкое облако, дурманящему аромату духов, длинным, нервным пальцам понял, что это Милана. Раньше она не показывала так откровенно свои чувства. Я быстро обернулся, прижал её руку к губам. Она приникла ко мне и шепнула на ухо такое, из-за чего меня бросило в жар.

– Правда? – не веря своим ушам, переспросил я, вглядываясь в её искрящиеся от радости глаза.

– Правда-правда! Только это наш секрет. Пока, – предупредила она меня, прижав пальчик к моим губам и лукаво улыбнулась.

– Так-так, начинаем работать, – громогласно возвестил Верхоланцев, хлопая в ладоши.

Милана чмокнула меня в щёку и выбежала из комнаты. Я взглянул на Верхоланцева, но он даже ухом не повёл, встал у двери и взглянул на Мельгунова, который по-прежнему изображал из барина на отдыхе.

– А где Давид Григорьевич? – вдруг поинтересовался Мельгунов.

– Он сильно занят, будет позднее, – объяснил, хитро улыбнувшись в усы, Верхоланцев. – Пока без него начнём.

Мельгунов скривился, но не стал протестовать.

– Ну и что ты хочешь от меня, Франко? – лениво произнёс он свою первую реплику.

– Пришёл узнать, когда ты вернёшь деньги, за клуб, – заискивающим тоном пробормотал я.

– Стоп-стоп! – прервал нас Верхоланцев. – Олег, ты не должен пресмыкаться. Ты беден, но чувство собственного достоинства не потерял. Давай ещё раз.

Я повторил реплику. Мельгунов, бросив снисходительный взгляд, лениво поинтересовался:

– Какие ещё деньги?

– Мы заключили сделку. Через год ты обещал вернуть мне долг. Я ждал больше года. Ты очень богат теперь, Винченто. Для тебя эти деньги – ничто. А мне они нужны.

– Ну да, – скривившись, проворчал Мельгунов. – После того, как твой покровитель оказался в тюрьме, дела идут плохо. А, Франко? Но я ничем не могу тебе помочь.

– Как это? – я удивлённо поднял бровь.

Мельгунов взял со столика изящную бутылку, плеснул в бокал, элегантно придерживая в ладонях, спокойно ответил:

– Очень просто. Я не собираюсь ничего возвращать. С какой стати? Но если ты хочешь, можешь забрать себе клуб обратно.

– Обратно?! Ты прекрасно знаешь, что две недели назад он сгорел дотла! Ты собираешься вместо моих денег вернуть пепелище?!

– Какие деньги, Франко? Ворованные? Я свои честно зарабатываю. Почему я должен отдавать честно заработанные деньги? А? Если ты не доволен этим, можешь прислать ко мне своих адвокатов. Подать в суд.

Мельгунов наслаждался своей ролью – его глаза, обычно тусклые и мёртвые, сейчас горели, как газовые горелки, зажжённые от адского пламени. Он получил официальную возможность унижать меня при всех и проделывал это с громадным удовольствием. Я не мог понять, почему он не поворачивается ко мне и не смотрит в лицо. Лишь через пару минут осознал, Мельгунов сидит так, чтобы постоянно быть в объективе камеры анфас. Мысленно я усмехнулся, мегазвезда очень ревностно относился к тому, как он будет выглядеть на экране – его снимали всегда с самого выгодного ракурса и часто на среднем или крупном плане. А я стоял к камере боком или спиной.

– Замечательное предложение, – язвительно проронил я. – Представляю заголовки газет: «Мировая знаменитость против гангстера». Предсказать результат подобного судилища несложно. Для этого не надо быть ясновидящим.

– Ну, вот видишь, Франко, ты совершенно напрасно пришёл ко мне, – произнёс Мельгунов.

– Стоп! – прервал нас Верхоланцев. – Ещё раз. Олег, постарайся быть более убедительным. Для тебя это вопрос жизни и смерти. Понял? Давай.

Мельгунов вздохнул и демонстративно откинулся на спинку дивана, чтобы все доподлинно осознали, как ему невыносимо тяжко работать с дилетантом. Нам пришлось повторить наш диалог пару раз, прежде чем главреж произнёс:

– Ладно, перерыв и будем снимать.

Мельгунов удивительно резво вскочил с дивана и, приблизившись ко мне, прошипел прямо в лицо:

– Ты помнишь о нашем уговоре?

– Помню, конечно, – спокойно ответил я.

– Ну, так, когда ты это сделаешь? Времени осталось совсем мало. Или Милана тебе не дорога?

Каков мерзавец? Не терпится ему рассчитаться с главрежем.

– Дорогой Игорь Евгеньевич, всё будет так, как мы договорились, – я сделал вид, что снимаю пылинку с его плеча.

Он брезгливо отшатнулся и, задрав нос, прошествовал в коридор.

– Олег, слушай, что я тебе скажу, – подошёл ко мне Верхоланцев. – Когда мы снимать будем, быстро пройдёшь сюда – вон, там меловая отметочка есть.

– Так меня совсем видно не будет, – непроизвольно вырвалось у меня.

Верхоланцев хитро улыбнулся и, снизив тон, объяснил:

– Мы не на ту камеру будем снимать, а вон на ту – видишь в углу. Но, тс-с-с, это секрет. Ну, ты сам понимаешь, Игорь Евгеньевич знать не должен.

Я представил, в какой ярости будет премьер, когда узнает, что его драгоценную физиономию снимали боком. Неужели Мельгунов так достал Верхоланцева, что главреж решил прибегнуть к таким ухищрениям?

Когда вернулся Мельгунов, мы отсняли эту сцену и тут же начали репетировать следующую. Мегазвезда не заметил подвоха. Когда в комнате появилась Милана в простом домашнем платье в синий горошек, то выглядела, как королева, заставив невольно ею залюбоваться.

– Винченто, в чем дело? Почему ты не хочешь вернуть Франко деньги за клуб? Мы в состоянии рассчитаться с ним.

– Белла, дорогая, – проронил Мельгунов так устало, будто каждое слово давалось ему с большим трудом. – Я не собираюсь выбрасывать деньги на ветер, которые зарабатываю таким немыслимым трудом.

– Но Франко помог нам! Он заплатил долги клуба, когда нас хотели выбросить на улицу!

Мельгунов снисходительно улыбнулся.

– Ты слишком драматизируешь ситуацию, дорогая. Вовсе не так все было плохо. Мы могли обойтись без его помощи. Франко нужны деньги, чтобы вытащить своего обожаемого покровителя, дона Марчиано, из тюрьмы. Неужели я буду давать деньги на освобождение главы мафиозного клана? Это было бы просто нечестно.

– Ты просто должен вернуть долг, – повторила Милана и её глаза вспыхнули гневом, сделав более очаровательной.

– Не уговаривай меня. Я не буду помогать этому мерзавцу.

– Тогда я сама выпишу чек, – отрывисто бросила Милана, подошла к секретеру и, выдвинув ящичек, вытащила тонкую книжечку в синей обложке.

Мельгунов ухмыльнулся и торжествующе заявил:

– Дорогая, такое благородство делает тебе честь. Но ты же знаешь, что счёт у нас общий. Как только Франко выйдет отсюда с чеком, я позвоню в банк и сделаю заявление, что чек подделан. Полиция тут же арестует твоего бывшего любовника.

– Ладно, я пойду, – произнёс я последнюю реплику, и развернулся.

Но команды главрежа не последовало, вместо этого я услышал голос Миланы:

– Франко!

Я обернулся. Милана стояла посредине комнаты с изящной, отделанной перламутром, шкатулкой. Приблизившись, воскликнула, изображая волнение:

– Вот, надеюсь, этого хватит.

Я взял шкатулку, открыл и растерялся, совершенно не помнил, что за реплика шла дальше, но вдруг меня осенило:

– Белла, я не смогу продать эти драгоценности, меня тут же арестуют за воровство. Спасибо, не надо.

– Винченто, насколько я помню, ты говорил, у вас была договорённость с Франко. Если ты не сможешь вернуть долг, я возвращаюсь к нему. Правда? – спросила Милана, бросив взгляд на премьера. Мельгунов, непонимающе заморгал. Только полный ступор от непредсказуемо развивавшихся событий помешал ему заорать, что всё идёт не по сценарию, а Розенштейна рядом не оказалось. – Франко, скажи, у тебя остались хоть какие-то чувства ко мне? – спросила она, уже обращаясь ко мне, глядя прямо в глаза.

Я взял её за руку, поцеловал:

– Я люблю тебя больше жизни, как прежде.

Отставив шкатулку, она положила мне руки на плечи.

– Тогда я ухожу с тобой! Ты согласен? – это звучало прекрасно.

Уж импровизировать, так импровизировать до конца. Я прижал её к себе, жадно впившись в губы.

– Стоп! Снято, – услышал я, наконец, окрик главрежа.

Оторвавшись от Миланы, я в изумлении взглянул на него, перевёл глаза на опешившего Мельгунова, который был мокрым и жалким.

– Э, как это снято? – премьер с большим трудом сумел выдавить из себя шипящие звуки. – Мы так не договаривались! Это не сценарию! Немедленно всё переснять! – заорал он в бешенстве.

– Всё, всё! Молодцы! – не обращая внимания на вопли мегазвезды, Верхоланцев громко захлопал в ладоши. – Печатаем!

Милана потащила меня по коридору, втолкнула в гримёрку и сунула в руки объёмистый пакет:

– Вечером в ресторане гостиницы «Жемчужина» банкет по поводу окончания съёмок. Это маленький подарок. От меня.

Я неуверенно повертел пакет, распаковал, вытащил часы на металлическом браслете.

– Спасибо. Не стоило, Милана, – промямлил я в растерянности.

– Господи, какой ты ребёнок! – она обвила меня, прижалась к губам. – Я же тебя так люблю!

И счастливо рассмеялась.

Я приехал к гостинице вечером, когда город опутала кромешная тьма, как бывает только на юге, после невыносимо яркого солнечного дня, будто кто-то выключил свет, дозволяя светить лишь самым ярким звёздам.

Но гостиница выделялась ярким сиянием, исходившим из окон и фонарей, расположенных на площади рядом и фонтаном со светомузыкой. Я проходил мимо, когда вверх горделиво вырвались струи воды, подсвеченные синим, красным цветом.

В фойе остановился около огромного зеркала, придирчиво осмотрел костюм, подаренный Миланой, платиновые запонки во французских манжетах. Все сидело на мне, как влитое, или, по крайней мере, так казалось. Когда от счастья кружится голова, перестаёшь оценивать себя здраво.

Меня встретил Сильвестр, на этот раз, уже не подвергая унизительным расспросам.

Банкетный зал выглядел уютно, и роскошью не поражал. На полу, застеленном чем-то похожим на дерюгу, между колоннами располагались квадратные столики с креслами из плетённых ивовых прутьев. Высокие окна задрапированы тяжёлыми портьерами цвета старого золота. В центре возвышалась эстрада, огороженная, словно палуба корабля фигурными столбиками, соединёнными канатами. Увидев огромный рояль, микрофон, инструменты, я передёрнулся, представив, что меня опять заставят выступать.

Сильвестр довёл меня до столика, где уже сидело трое – Надя с лучистыми серо-зелёными глазами и короткой стрижкой ярко-рыжих волос. Блондинка Кира, напоминающая фарфоровую куклу. И небритый молодой человек с экзотическим именем Арнольд, смазливую физиономию которого сильно портили близко посаженные, воровато бегающие глазки. Девушки блистали вечерними нарядами, обнажающими их прелести, что у Нади выглядело очень свежо и возбуждающе, а у Киры напоминало коровье вымя в цехе по переработке мясных субпродуктов.

Я помнил многих людей по съёмкам, но с трудом мог вспомнить по именам.

– Скоро начинаем, – чуть поклонившись, произнёс Сильвестр с театральным подобострастием. – Располагайтесь удобней, Олег Янович.

Я поискал глазами Милану, и обнаружил за столиком у самой стены. Одетая в простенькое карминово-красное открытое платье, она выглядела сногсшибательно. Когда помахал ей рукой, она радостно улыбнулась и послала в ответ воздушный поцелуй, совершенно откровенно, не стесняясь сидевшего рядом мужа. Впрочем, Верхоланцев, приблизившись почти вплотную к Розенштейну, о чем-то с ним беседовал. И мог не заметить.

В зал прошествовала мегазвезда, одетый в чёрных обтягивающих брюках, рубашке кислотных сине-жёлто-красных цветов и в пиджаке с набивным рисунком из розовых фламинго. Его сопровождал Ромочка. Проходя мимо моего столика, Мельгунов бросил на меня быстрый взгляд, пронзивший, словно электроразряд, чем совершенно испортил мне настроение.

Зал постепенно заполнился народом, официанты начали разносить закуски, а мы, вместе со вторым партнёром по столику, стали ухаживать за девушками. Кира трещала без умолку о своих похождениях, встречах со знаменитостями, которые постоянно куда-то приглашали её. То прокатиться на шикарной яхте, то съездить на Сейшельские острова, то сходить в самый лучший парижский ресторан, где подавали лягушачьи лапки в сметанном соусе, которые ей ужасно не понравились. От бессмысленной трескотни начала разламываться голова. Девушка явно обладала серьёзным комплексом неполноценности и большими проблемами в личной жизни, и очень хотела показать всем, что у неё все в шоколаде. Надя, лишь чуть заметно улыбалась, слушая подругу, посылая мне лукавые взоры

– Скажите, Олег, вам понравилось работать с Верхоланцевым? – вдруг спросила Надя, когда Кира, положив в рот кусочек лобстера, заткнулась буквально на пару секунд.

– Да, очень понравилось, – ответил я совершенно искренне. – Я всегда его фильмы любил, он классный режиссёр. Даже мечтать не мог, что буду сниматься у него.

– Я слышал, под вас сценарий изменили с его подачи? – подал голос Арнольд. – Игорь Евгеньевич остался не доволен.

«Какая же всё-таки сволочь, этот ваш Игорь Евгеньевич», – безумно захотелось сказать мне.

– Игорь Евгеньевич был очень занят в других проектах, поэтому мою роль немного увеличили.

Кира лихорадочно работая челюстями, расправилась с лобстером. И к моему сильнейшему неудовольствию, встряла в наш разговор.

– Дмитрий Сергеевич обещал мне в следующем фильме одну из главных ролей. Он будет фильм снимать по Толстому.

– По Льву Николаевичу, Алексею Николаевичу или Алексею Константиновичу? – спросил я, пытаясь изо всех сил погасить злую иронию.

Кира явно опешила от моей эрудиции и, пробормотав нечто невнятное, углубилась в поедании салата из фаршированных сыром и маслинами шампиньонов, который только что принесли.

– Олег Янович, – вздрогнул я от неожиданности, услышав громкий шёпот. – Бенедикт Романович просит что-нибудь исполнить.

Я повернул голову, рядом совсем некстати возник Сильвестр.

– Он разве здесь? – удивился я, окинув быстрым взглядом зал.

– Они-с в отдельном нумере, – в стиле дореволюционных половых ответствовал распорядитель.

– Сильвестр, я не в голосе сегодня, – произнёс я капризно.

– Бенедикту Романовичу не отказывают, – проронил Сильвестр таким ледяным тоном, что меня продрал мороз по коже.

– И что просил исполнить Бенедикт Романович? – складывая салфетку, деловито поинтересовался я.

Дальше ломаться не имело смысла.

– Что-нибудь о любви, на английском, пожалуйста.

Хорошо, что не на японском. Мало того, что при всех, без подготовки я буду петь, так ещё на английском? Опозорюсь на всю жизнь. Меня может спасти только то, что гости уже порядком набрались и вряд ли смогут оценить по достоинству моё исполнение.

На подгибающихся от страха ногах я прошествовал к эстраде, взбежал на ступеньки и сел к роялю, стараясь не смотреть в зал. Пробежался по клавишам и начал напевать самую простую по тексту песню, но, тем не менее, одну из самых известных, надеясь, что Бенедикт Романович её слышал или, по крайней мере, поймёт, что это о любви, как он заказывал:

Я закончил и бросил взгляд в зал. Милана поняла, что я пел для неё, расцвела я ярчайшей улыбке, и послала другой, ещё более страстный воздушный поцелуй.

Розенштейн, развернувшись всей своей тушей, поманил меня. Я сошёл по ступенькам и направился к ним.

– Ну что ж, неплохо, неплохо, – проговорил он, явно давая мне понять: «ну и говно же ты полное». – А вот если я тебе скажу, чтобы ты при всех штаны снял – сделаешь?

Я в изумлении взглянул на него, пытаясь определить степень его опьянения, но колючий взгляд глаз-буравчиков не оставлял сомнения – Розенштейн был абсолютно трезв, и очень зол. Я обвёл глаза столик, пытаясь по выражению лиц Верхоланцева и Миланы понять, насколько «тётя Роза» говорит серьезно.

– А если не стану этого делать? – без тени раздражения спросил я, скорее в насмешку.

– Тогда я тебе ни копья не заплачу? Понял? Ни копья! – воскликнул он и вдруг хрипло заквакал, давая понять, что пошутил. – Ладно, иди, отдыхай, – милостиво разрешил он.

Задребезжал звонок, продюсер выхватил из кармана мобильник. Взглянув на экран, побледнел, как мел, горячо зашептав в трубку: «Я не могу здесь разговаривать». Я направился к своему столику, быстро извинившись, незаметно выбрался из зала и направился к служебной лестнице.

– Какие триста кусков? Мы так не договаривались! У меня нет таких бабок. Нет. И что? Не хочу об этом говорить! – порадовавшись удаче, услышал я раздражённый и в то же время испуганный голос Розенштейна.

Он прервался, распахнул дверь с лестницы, больно задев меня по колену, огляделся внимательно. Прикрыл, и вновь вернулся к разговору, всё сильнее распаляясь, перейдя на трёхэтажный мат. Я пытался вычленить хоть каплю важной информации, но Розенштейн не произносил ни одного имени.

Воздух прорезал дикий визг, только отдалённо напоминающий человеческий. Милана осталась в зале одна! Я кинулся назад, вихрем ворвался в зал, огляделся и облегчённо вздохнул. Она преспокойно сидела за столиком. Крик исходил от жуткой драки, пара мужиков, изрядно набравшись, мутузили друг друга почём зря. Банкет без драки – деньги на ветер. Одна из дам бойко помогала – издавая звуки такой силы и мощи, что без труда взяла бы приз в соревновании на самый громкий пароходный гудок. С остервенением таская за волосы и царапая одного из противников длинными, ухоженными ногтями. Другая дама в вечернем платье с глубоким декольте, из которого почти вываливалась массивная, накачанная силиконом грудь, пыталась огреть участников драки сумочкой. Я с интересом наблюдал за представлением, к которому присоединилось несколько человек, когда рядом возник мерцающий силуэт – призрак Северцева предупреждал об опасности.

Я присмотрелся к клубку дерущихся, по спине пробежали мурашки. Одного из этих людей я знал хорошо, хотя никогда с ним не встречался. Я молниеносно оказался рядом и попытался нейтрализовать его, и вовремя – в его руке блеснула воронёная сталь небольшого, но очень эффективного кольта «Кобра» 38-го калибра. Я вывернул руку мерзавцу, выбил револьвер. Это был тот самый парень из моего видения убийства Северцева – невыразительное вытянутое лицо и холодные глаза убийцы.

Прибыли менты вневедомственной охраны, охранники, начали растаскивать дерущихся. В суматохе я не заметил, как парень с револьвером исчез, оставив в душе отвратительное ощущение липкого страха и тревоги.

Официанты восстановили столики, постелили новые скатерти, сервировали. Все успокоились, принялись за еду. Как раз принесли изумительные жареные сардины в виноградных листьях, оркестр наяривал что-то весёленькое, а я пытался отогнать мерзкие мысли. Все сильнее наливаясь элитным алкоголем, уже не разбирая, что вливаю в рот – коньяк, виски, мартини. Гости пошли танцевать, я со злорадством наблюдал, как Кира старается не навернуться с огромных платформ леопардовых туфель.

Милана, весело смеясь, отплясывала с Кириллом, оператором-постановщиком. В сердце кольнула ревность, я опрокинул стопку и направился к ней, пригласил на танец.

– Милана, знаешь, Мельгунов предложил мне сделку, – прижав к себе, и пьяно улыбаясь, начал рассказывать я.

– Зачем ты к нему ходил? – пробормотала Милана, у неё явно испортилось настроение.

– Не хмурься, дорогая, все идёт по плану. По твоему плану.

– Что это значит?

– Ты все так здорово придумала с Мельгуновым, я восхищен, – захихикал я. – Польщён, что ты выбрала меня исполнителем.

Она попыталась вырваться, но я держал очень крепко.

– Каким исполнителем? Что я придумала? Что ты несёшь?!

– Ну как – убить твоего мужа. Все так замечательно было срежиссировано – нападения на тебя, мнимое самоубийство. Чтобы я действительно решил, что ты в опасности. Потерял голову и пошёл на все. Но один прокол у вас вышел. Маленький такой. Кроме нас с тобой никто не знал, что ты собираешься уйти ко мне. Только ты и я. Но Мельгунов тоже об этом узнал. Как? Ты ему сказала! Он сказал мне – убьёшь Верхоланцева, Милана станет богатой вдовой. Женишься на ней, попадёшь в высшее общество. «High society», понимаешь? Но кто ему мог об этом сказать? Только ты! Значит, вы всегда были заодно! Очень выгодное сотрудничество! Ему нужна душа Верхоланцева, а тебе – его деньги! Ты подманила меня, подкупила, ради одной цели!

– Как ты смеешь?! – воскликнула она со слезами в голосе. – Если ты хотел, чтобы мы расстались, то можно было сказать по-человечески, а не так, по-свински.

– По-свински? – разозлился я. – А сделать из меня посмешище, шута горохового, над которым потешалась вся группа – это по-человечески?!

– Никто из тебя не делал шута, – Милана уже была готова разрыдаться. – Все тебя любят, восхищаются тобой. Для тебя сделали главную роль!

– Главную?! Нет, дорогая моя. Мельгунов всё объяснил – меня снимали на заднем плане, спиной, боком, чтобы смонтировать с крупными планами Северцева. Чтобы он как бы играл главную роль. А я как был никто, так и остался. Моего имени даже в титрах не будет!

– Это неправда! – горячо воскликнула Милана.

– Правда! Я видел афиши, Мельгунов мне их любезно показал! Я вас разоблачил!

Милана вырвалась и убежала, всхлипывая, а я доплёлся до своего столика. Тяжело плюхнувшись в возмущённо скрипнувшее подо мной плетёное кресло, плеснул себе в бокал из первой попавшейся бутылки. Мои соседи удивлённо воззрились на меня, но не стали лезть с расспросами. А я, глупо улыбаясь, опрокинул стопку и стал отбивать ногой ритм мелодии, изображаемой оркестром.

– Наденька, давайте потанцуем, – предложил я.

Я взял её за руку, вывел на середину зала, тесно прижав к себе. Моя партнёрша чувствовала себя неловко, но я старался её расшевелить, шептал ей на ухо смешные словечки, когда отводил на место, поцеловал в щёчку.

Прошло полчаса, Милана не возвращалась. Я подозвал официанта и заплетающим языком попросил принести пару бутылок коньяка. В его взгляде промелькнуло изумление, которое он быстро скрыл, но подчинился. Через некоторое время я встал и, пошатываясь, вышел из зала, отправившись на поиски Миланы, заглянул в женский туалет и поднялся на этаж, где находился её номер. Дверь легко распахнулась – на диване, бледная, как полотно лежала Милана с безвольно повисшей рукой с флакончиком в руках, вокруг были разбросаны пустые коробки. Я быстро набрал номер скорой. На удивление медики приехали почти мгновенно. Когда они клали Милану на носилки, я услышал срывающийся голос Верхоланцева:

– Почему она это сделала? Я же дал ей развод, обещал оставить дом, все деньги. Она бы ни в чем не нуждалась…

– Ты не понял, Дима? Потому что этот говнюк поссорился с ней! – заорал Розенштейн, тыкая в меня толстым пальцем. – Он решил бросить Милану!

– Мы не ссорились, – спокойно возразил я. – Просто серьезно поговорили.

– Ссорились, я сам слышал! – мстительно настаивал продюсер.

– Олег, это – правда? Зачем? Разве она не сказала тебе, что я согласился на развод? Я хотел, чтобы она была счастлива, – начал Верхоланцев упавшим голосом.

Я промолчал. Верхоланцев рванулся ко мне, схватил за грудки.

– Если Милана умрёт, я устрою тебе такую жизнь, что ты будешь умолять меня, чтобы тебя застрелили! – прошипел мне прямо в лицо. – Понял, мерзавец?! Не знаю, какой из меня друг, но враг такой, что тебе мало не покажется!