Назовем ее Анной

2

Патрик Фрэнк позвонил на следующий день ближе к вечеру. Можно было бы, конечно, скучным голосом сказать, что, мол, не успела прочитать, потребуется еще какое-то время… Но Элен не стала хитрить и сразу сообщила: да, рукопись прочла. От каких бы то ни было комментариев воздержалась, хоть и чувствовала, что человек на другом конце провода жаждет узнать, как оценен его роман. Но Патрик сумел взять себя в руки и так и не задал прямого вопроса, ограничившись скупым:

— Спасибо. Когда позволите к вам зайти?

— Сегодня уже поздно.

— Для вас поздно или для меня? — поинтересовался он, попробовав тактично проявить настойчивость.

— Вообще поздно.

— Тогда завтра?

— Хорошо, пусть завтра, — сухо согласилась она. — В пять вас устроит? Только я по-прежнему плохо представляю себе, чем все-таки могла бы вам помочь?

— Объясню при встрече. Спасибо. В пять буду у вас.

Элен показалось, что Патрик немного обижен, и уже более мягко она добавила:

— Нашей беседе никто не будет мешать. Мелисса…

— О, Мелисса! — Голос в трубке звучал почти на восторженной ноте.

Элен непроизвольно дернула плечом: мистер Фрэнк, видимо, посчитал необходимым напомнить о том, насколько ловко сумел выручить ее в разговоре с теткой. Впрочем, возможно, на Патрика просто произвела неизгладимое впечатление встреча с дамой, способной играючи преодолевать «барьеры трудного узнавания». Элен попыталась подпустить в голос приветливые ноты:

— Насчет Мелиссы не волнуйтесь — ее дома не будет, и мы сможем поговорить без помех.

— Благодарю вас, Элен. До завтра.

— До завтра, Патрик.

Элен осталась сидеть за столом, с задумчивым видом листая рукопись Патрика Фрэнка. Было бы глупо скрывать, что роман понравился. Понравился! Но что-то смущало… Нет, не эротическая сцена. Тогда что? Может быть, тихим зверьком шевельнулась в ней зависть? Вот ведь взял человек и написал неплохую, весьма неплохую вещь. Книжка получилась куда интереснее тех, что завлекают прохожих своими блестящими обложками на всех лондонских перекрестках.

Элен спала беспокойно и после ланча снова просмотрела рукопись. Что-то все-таки я упустила. Меж страницами, кажется, скрыта не постигнутая мною загадка… Кое-где Элен оставила на полях осторожные карандашные пометки, выделив места, которые стоило обсудить с автором. Ну выскажу я ему свое мнение, а что дальше? Странная ситуация…

Элен перечитала отчеркнутые абзацы, потом аккуратно сложила листы. Нет, что-то все-таки смущало… Художник, глядя на картину удачливого собрата по цеху, не только оценивает мастеровитость коллеги, но еще задается вопросом: а сам я смог бы так же? Вот и Элен сейчас раздумывала: смогла бы я с той же легкостью, как Патрик, описать трогательную историю двух молодых людей, которым любовь помогла преодолеть выпавшие на их долю несчастья?

Интересно, что, читая романы мастеров мирового класса, она подобным вопросом никогда не задавалась. Какой толк сравнивать несравнимое?

А вот дело коснулось Патрика Фрэнка, и нечто, похожее на зависть, она и впрямь ощутила, поскольку тоже подвержена зуду творчества. Потихоньку, следуя настояниям Найджела, Элен писала свой роман. О чем ее книжка? Очередной панегирик во славу любви? Автор должен основываться на собственном опыте… А ведь она, Элен, прожила до сегодняшнего дня и продолжает жить без всяких там романтических бредней, и разве это повод считать себя обделенной судьбой? Пусть же эти сомнения подтвердит или развеет ее прототип!

Анна, бедная девушка Анна, после смерти родителей попадает в дом своей крестной Доминик. Имя такое же претенциозное, как и Мелисса. Итак, Доминик пытается навязать крестнице определенный стиль жизни. Анна сначала подчиняется диктату, но потом находит в себе силы восстать. Как восстать? И ради чего восстать? Надо об этом серьезно подумать…

Анна… Какая она? Если пойти по пути, предложенному Патриком, и списать героиню с себя, то как же она выглядит, моя Анна?.. Элен подошла к зеркалу и пристально всмотрелась в лицо симпатичной девушки, ответившей ей заинтересованным, напряженным взглядом. Пушистые, густые волосы, очень светлые, цвет которых постоянно рекламируется. Нос прямой, лучше бы чуть-чуть вздернутый… Губы? Сейчас они строго поджаты, но умеют складываться в улыбку.

Глаза… Какие они? Одни считают, что светло-голубые, другие утверждают, будто прозрачно-серые. Видимо, все зависит от освещения или настроения. Найджел однажды отважился назвать их одухотворенными. Сью, продолжая бороться с излишней вялостью своей подопечной, сострила: «Как у снулой рыбы». Мелисса? Да ну ее! Заявлениям тетки никакой веры нет, даже если дело касается ни к чему не обязывающих оценок. Эфи, служанка, не раз говорила:

— Мисс Элен, вы улыбаетесь, а глаза все время грустные…

Ладно, пусть у Анны будут серые, но не безнадежно грустные глаза. Нос вздернутый, это, по всеобщему мнению, свидетельствует о веселом нраве — Анне же предстоит быть счастливее Элен!

Анне встретится замечательный человек, которого она полюбит. Виктор… Образ Виктора возник будто сам собой. Элен даже удивилась: оказывается, ей хотелось видеть своего суженого человеком моложавым, но не молодым. Строен, худощав. Нет, красивым его не назовешь. Правда, лицо волевое, глаза живые, проницательные, серьезные. Посеребренные сединой виски. Анне импонирует в нем ум, интеллект, жизненный опыт, сдержанность.

Девушка до встречи с Виктором отвергла притязания юного страстного поклонника, легкомысленно полагающего, что между мужчиной и женщиной не бывает дружбы. Виктор же иной. Этот умеет сдерживать чувственность. Нет, конечно, плотские желания не совсем чужды ему — мужчина, как считается, без «этого» вообще не может, но для него прихоти тела не главное. Он счастлив осознанием общности интересов со своей возлюбленной.

Элен с легкостью набрасывала строку за строкой и вдруг остановилась. Ну не странно ли? Я, оказывается, подсознательно вижу героя, отвечающего моим убеждениям: мужчина должен быть надежным, умным, основательным, ему под силу многое принести в жертву ради любимой. Может быть, наградить его внешностью и характером Найджела? Нет, Найджел человек, конечно, положительный, но его взгляд на роль женщины в обществе весьма спорный.

Такой, как Виктор, способен защитить Анну от житейских невзгод. Он введет ее в круг своих интересов, откроет ей мир. И сделает в конце концов девушку счастливой.

Элен чувствовала, что есть еще некоторые сбои в ее концепции, дают себя знать логические обрывы в обосновании воззрений героев. Но для того и писательское искусство, чтобы привести все к единому знаменателю и через мысли и поступки действующих лиц сформулировать и подтвердить свою идею. Оживлению повествования будет способствовать Доминик. Этому персонажу предназначено, создавая конфликтные ситуации, обеспечивать напряженность сюжета.

Элен набрала название подглавки: «Доминик». Пальцы легко побежали по клавиатуре.

«Женщина неординарная и не до конца разгаданная. Где истинная доброта, а где имитация доброты — не сразу поймешь.

Выглядит для своих лет неплохо. При всей экстравагантности облика вполне лояльна к требованиям света. Таких высоких, неправдоподобно прямо держащихся дам можно отыскать в старых журналах мод. Судя по всему, именно раритетными журналами Д. пользуется и по сей день. При этом не выглядит смешной, что следует приписать заслугам ее портнихи и немалым возможностям кошелька. А может быть, и самой Д.

Удивительная самоуверенность, которая воспринимается окружающими как выверенная позиция. Почему бы и нет? Можно же предположить, что в своем откате в дальнее далеко человек прозревает будущее: мода имеет обыкновение искать новое в хорошо забытом. Любимые детали туалета — длинные шарфы из воздушной ткани, пышные кружевные жабо.

Д. театральна во всем. Играет, следуя ей одной известному сценарию. Чтобы постоянно оставаться в сценическом образе, терпит немалые трудности, не ограничивая себя ни в материальных затратах, ни в расходе душевных сил, ни в серьезных хлопотах.

Анна недоумевает: зачем крестной надо одаривать близких столь тягостной, дорогостоящей опекой? Неужели доставляет удовольствие их оторопь? И совсем уж непонятно, что подпитывает леди Д. в стремлении не давать Анне жить и дышать, как она того хочет?..

Отношение Анны к крестной неоднозначно. Как только кто-то из близких говорит о Д. плохо, у девушки находится немало контраргументов. Но если гости в очередной раз подпадают под обаяние актерствующей хозяйки, у Анны есть что возразить. Другое дело, что нет сил возражать. Зачем обострять ситуацию? Приживалка! Если у нее осталась гордость, то следует или уходить… или терпеть. Терпеть, мечтая об освобождении. Мечты воплотит в жизнь Виктор».

Работа шла хорошо. Новые соображения, внезапные озарения… И вдруг Элен отвернулась от монитора. Она поймала себя не на писательском, а на жизненном компромиссе. Неужели только человек со стороны способен изменить привычное течение моей жизни? А я разве не способна сама за себя постоять? Грустно признаться, но, видимо, пока нет. Правда, я еще не смирилась со своей участью. Взрыву, который бы дал мне освобождение, как это ни покажется странным, мешает мое вечное стремление жить в ладу с собственной совестью. Пусть что угодно говорят друзья, пусть самой иногда невмоготу, но, если разобраться, Мелисса неизменно ко мне добра. Да, да, она вызывает недоумение, раздражение, стыд, но неприятие частностей не дает оснований для того, чтобы забыть или перечеркнуть все хорошее, сделанное Мелиссой.

Неблагодарность один из самых страшных и, к сожалению, наиболее распространенных пороков нашего времени. Конечно, легче хранить признательность к человеку тебе приятному! Бедная Мелисса, неужели она недостойна в ответ за все, что сделала доброго, получить хотя бы… неосуждение? Анне доверено исправить эту несправедливость!

Тем временем стрелка часов приблизилась к пяти. Элен тяжело вздохнула. Нельзя сказать, что встреча с мистером Фрэнком казалась ей заведомо неприятной. По всей вероятности, ее тяготит не до конца понятая собственная роль. Ну придет удачливый автор-красавец, ну скажет она ему свое похвальное слово, а дальше что?

Он пришел ровно в пять. Сегодня совсем новый мистер Фрэнк стоял на пороге комнаты. Элен внимательно оглядела гостя. На этот раз «спаниель» был в отличной форме: острый взгляд, вполне уверенная поступь, уши по ветру, хвост помахивает в радостном приветствии. Здоровый, красивый, породистый пес, претендующий на особое благорасположение избранного им человека.

— Приветствую вас, Элен! Спасибо за все. Очень рад нашему новому свиданию. Вы прекрасно выглядите. Бог свидетель: чтобы пресечь любые недоразумения, ботинки я сегодня, как, впрочем, и в прошлый раз, почистил со всей тщательностью, да только это старье уже никакой ваксой не возьмешь!

Если бы не упоминание о допущенной ею бестактности, Элен наверняка покоробил бы напористый тон визитера и уж точно рассердил бы излишний оптимизм приветствия. Но тут она смутилась. Бросила «здравствуйте» и указала на стул, приглашая гостя сесть. Сама же взялась задергивать шторы, которые никак не хотели слушаться непривычно резких движений хозяйской руки. Кое-как справившись, села и сама, заставив себя взглянуть Патрику в глаза.

— Хочу попросить у вас прощения за допущенную мною в прошлую нашу встречу бестактность…

— Господи! О чем вы? Ерунда какая! — замахал руками Патрик.

— Нет уж я скажу то, что должна сказать: извините мою выходку, но поймите и меня…

— Я прекрасно вас понимаю! — вновь перебил он. — Сам бы такого наглеца, как я, вытолкал взашей. Но, поверьте, у меня не было другого выхода. Дело в том, что, кроме вас, мне не к кому было обратиться за помощью. Вы, и только вы способны изменить весь ход моей жизни.

— Я?! — Час от часу не легче! Он меня, наверное, путает с кем-то. Элен нервно передернула плечами и произнесла с холодным недоумением: — Ваша просьба ограничивалась одним: заставить меня прочитать ваш довольно объемистый труд. Я это сделала. О чем на этот раз вам угодно меня просить? В чем, по-вашему, может выражаться моя помощь?

Запас оптимизма у Патрика еще не иссяк. Он посчитал возможным не заметить смену настроения собеседницы и высказался в прежнем, радостно-доверительном тоне:

— Чуть позже, Элен. Обо всем скажу чуть позже, когда услышу из ваших уст то, что хочу услышать.

— Странный вы человек, Патрик Фрэнк, — задумчиво протянула Элен, вложив в эти осторожно подобранные слова некое подобие упрека.

— Обстоятельства вынуждают, — не стал спорить тот. — А вообще-то я, насколько себя помню, вовсе даже не странный. Когда вы меня узнаете получше, сами увидите — я совсем не плохой парень.

— А если я не собираюсь узнавать вас получше? Все-таки не могу взять в толк, чего вы от меня ждете?

— Чего жду? Сейчас, если честно, я с нетерпением жду вашего мнения о моем романе.

— Хорошо, я его выскажу. Надеюсь, что уж после этого мы с вами расстанемся. Сознаюсь, я хотела поговорить по поводу вас с Найджелом, но не смогла до него дозвониться.

— Он в командировке, — охотно объяснил ее неудачу Патрик. — Вернется завтра-послезавтра. Тогда-то вы сможете устроить ему головомойку по поводу его столь неудачного протежирования.

— Устрою, будьте уверены.

Предельная серьезность тона заставила наконец беспечного собеседника пересмотреть линию своего поведения. Посерьезнев, он умолк, ожидая, что Элен начнет обсуждение рукописи. Не дождался и, подавшись к собеседнице, не сказал, а выдохнул:

— Ну так…

— Что «ну так»?

— О романе…

— Ах, о романе… Начну с явных плюсов. На мой взгляд, вещь вам удалась. Скажу больше: получилась бы неплохая книжка при условии, что вы нашли бы возможность ее опубликовать. Главная сложность сейчас — найти издателя. И тут я, надеюсь, вы понимаете, помочь ничем не смогу. Ни опыта, ни связей… Остается рассчитывать на то, что Найджел обеспокоит кого-нибудь просьбой… — Прозрачная издевка, скрытая в недоговоренной фразе, не произвела на гостя никакого впечатления.

Патрик махнул рукой, давая понять, что не так уж и трудны упомянутые трудности.

— Кое-какие соображения по поводу издателя есть, но существуют и определенные проблемы. Впрочем, об этом позже. Ну так о романе…

— Да, о романе… Мне он понравился. — А чего, собственно, хитрить? Действительно, вещь удачная. И Элен добавила: — Да, роман мне понравился, несмотря на то что самоуверенность автора заранее настроила меня на критический лад.

— Понимаю. И приношу свои запоздалые извинения.

— Вы наизвинялись в прошлый раз на год вперед.

— Правда? — весело отреагировал Патрик. — Вот видите, а говорите про мою самоуверенность… Но все-таки о романе.

— Да, да, о романе. Мне понравился ваш хороший сочный английский, не засоренный американизмами язык. Несколько смутили страстные порывы героини. Для неопытной девушки она ведет себя, с моей точки зрения, излишне напористо. Но тут, видимо, я необъективна.

Легким кивком головы он то ли подтвердил ее необъективность, то ли дал понять, что замечание принято. Элен озадаченно помолчала, но потом продолжила:

— В принципе мне симпатичны ваши герои, характеры и устремления которых не сразу открываются читателю. Нет смысла делать детальный разбор произведения. Признаюсь, попросту зачиталась. Есть ли оценка для автора выше?

Автор выказал полную солидарность с подобным мнением и даже вполне успешно продемонстрировал лицом, насколько приятна ему оценка. Потом заставил себя вернуться к деловому разговору:

— Но что-то же вы можете поставить автору и в упрек? Минусы наверняка есть?

— А как же. Я ни за что не купила бы книгу с таким названием.

— Да вы бы ее вообще не купили, как бы она ни называлась. Впрочем, замечание учту. Внимательнейшим образом жду продолжения.

— Скажите, как вам, мужчине, удалось глубоко проникнуть в женскую психологию, в женский уклад жизни и в женские тайны? — Вопрос был задан почти смущенным тоном. Элен, опустив глаза, тщательно разглаживала лежащие перед ней страницы. Вздохнув, продолжила: — Я все время поражалась, откуда у вас доскональное знание парикмахерских, макияжных и портновских ухищрений? Уж я, женщина, и то не смогла бы с вашей легкостью рассуждать о мудреной вытачке на корсаже платья, «подчеркивающей линию высокой красивой груди»… А номера губной помады и прочие милые дамские мелочи? Я уж не касаюсь того, как описан любовный экстаз героини… Все это, честно говоря, вполне органично вписалось в текст, и если мне мешало, то только потому, что я знаю, кто автор.

Казалось, эти слова доставили тому, кому адресовались, удовольствие. Патрик потирал руки и кивал в знак полной солидарности с только что высказанным мнением.

— Ну давайте допустим, что я просто умею наблюдать, — сказал он так, словно сам удивился своим способностям.

— Допустим, — легко согласилась оппонентка. — В конце концов, писателю можно ставить в упрек недостаток знаний, но не их переизбыток. Тем более что женская часть читательской аудитории вам скажет только спасибо.

— Точно! — обрадовался тот.

— Я так поняла, что у вас богатый опыт общения с женщинами? — Помимо воли Элен тон, которым был задан вопрос, выдал некий укор.

— О чем вы! Вот уж чего нет, того нет! — беспечно отозвался Патрик.

— Тогда тем более удивительно, как вам удается легко проникать в парадоксы женской природы, женской психики…

— Элен, я вам буду очень благодарен, если вы приведете хотя бы один пример.

— Ну, скажем, вы описываете женщину, которая лежит на диване и якобы не замечает присутствия в комнате своего возлюбленного. А тот по напряженной в излишне красивом изгибе руке разгадывает тонкое притворство. Не знай я вашего авторства, приписала бы подобное наблюдение женщине.

— Ничего удивительного. Я всячески старался стилизовать роман под женское авторство.

Элен выказала недоумение, но от вопросов воздержалась. Вопрос задал Патрик:

— Приведите, пожалуйста, пример, если таковой у вас имеется, где вы почувствовали, что автор — представитель сильного пола?

— Странно, — пожав плечами, сказала Элен почти обиженным тоном, — создается впечатление, что я на экзамене вытащила билет с вопросом: «Художественные особенности романа П. Фрэнка „Я не прошу твоей любви“»… А преподаватель хочет выяснить, насколько внимательно изучено произведение классика.

— Ну, это вы зря, — остановил ее Патрик. — Просто мне ужасно любопытно ваше наблюдение о женском и мужском восприятии действительности. Сейчас так много новых идей по этому поводу… Рад был бы услышать, где в романе себя проявила мужская рука.

— Хорошо, господин профессор, — не отказала себе в сарказме Элен. — В одном месте автор изволит добродушнейшим образом говорить о ветренице, которая в силу неспособности отказать мужчине плодит сонм благодарных. Якобы она желает уберечь очередного воздыхателя от обиды и уберегла, судя по тексту, многих…

— Да, — легко согласился автор, — здесь я серьезно вмешался в уже, казалось бы, готовый текст и считаю, что мне удался этот характер. И что же?

— Мне кажется, что, если бы автором была женщина, она попыталась бы или скрыть излишнее великодушие этой особы, или не смогла бы утаить своего негативного к ней отношения. Мужчина же, на подсознательном уровне, готов к подобному подарку судьбы, поэтому и подает поведение персонажа вне каких бы то ни было нравственных оценок.

— Точно! — вновь возрадовался Патрик, и было непонятно, что ему доставило такое удовольствие.

Элен аккуратно сложила листы в папку и протянула ее собеседнику.

— Вот, собственно, все, что вы можете услышать от вами избранной читательницы. Аудиенция окончена. Скажу вам так: я не считаю, что потратила время зря. Чтение было интересным. А теперь…

— Элен, подождите! — вскочил со стула Патрик и спрятал руки за спиной, не желая брать папку. — Вы же хотели узнать, почему я к вам обратился?

Откровенное недоумение всегда заставляло ее смотреть прямо в глаза собеседнику. Сейчас был именно тот случай.

— Хотела, но уже не хочу. Мне кажется, я сделала все, о чем вы просили.

— Помнится, вы ставили вопрос по-другому: чем вы могли бы помочь?

— Ничего подобного! Был заранее заготовленный ответ: я ничем не могу вам помочь.

— Можете! В том-то и дело, что можете! Скажу больше: только вы и можете! Поймите, если вы сейчас ответите отказом, вы тем самым толкнете меня к краю пропасти. Мне необходимо опубликовать этот роман. И на данном этапе все зависит только от вас.

Какую бы сейчас Патрик ни говорил глупость, но у него был вид человека, близкого к отчаянию.

— Мистер Фрэнк, — не желала сдаваться Элен, — из ваших слов я поняла, что подходы к издательству вами уже найдены. Так в чем же дело? К чему эта патетика? Край пропасти… Вы что, нащупываете сюжет для нового душещипательного романа? — Удивление на ее лице сменилось брезгливым протестом. — Что вам нужно от меня?

— Ваше имя! Ваше имя на обложку!

И без того огромные светло-серые глаза Элен стали еще больше. Брови в удивлении поползли вверх. Она не находила даже слов, чтобы выразить свое возмущение.

— Да, Элен, вы не ослышались: мне нужно ваше имя. После того, как вы прочли рукопись и убедились, что не стыдно быть автором подобного романа, я решился на такую просьбу.

Они молча стояли друг против друга. Его глаза молили, ее — выражали сердитый отказ. Равнодушно смотреть на чужое страдание Элен никогда не умела, но в данном случае утешить странного гостя было нечем. Просто дурной сон какой-то… Она хлопнула папкой со злополучной рукописью по столешнице и отодвинула от себя.

— Большей глупости я в жизни не слышала. Вы хоть соображаете, о чем просите?

Патрик виновато опустил голову.

— Насчет пропасти я, может быть, и загнул, но честно скажу: положение, в котором я сейчас оказался, — хуже не придумаешь. Неужели вы полагаете, что мне хотелось предстать перед вами в затрапезном виде и в этих дурацких, не поддающихся чистке ботинках?..

Опять он нашел способ напомнить о ее бестактности! Снова растерянность Элен победила раздражение. Не глядя на Патрика, она коротко бросила:

— Может быть, я чего-то не поняла? Объясните толком!

Патрик сделал несколько стремительных шагов к собеседнице и замер, видимо надеясь встретиться с ней глазами. Но не так-то просто уловить взгляд, который намеренно прячется.

— Сядьте, пожалуйста. Я вас слушаю. — Элен нервными движениями стала наводить порядок на столе.

— Мисс Корнер, потерпите меня еще минут пять. Я постараюсь все объяснить. Этот роман, которому вы дали столь лестную оценку, моя единственная возможность хоть как-то продержаться на плаву. Мне нужно выиграть время, которое, поверьте, работает на меня. Дело в том, что в издательстве, готовом принять рукопись, существует традиция, которую ради моих прекрасных глаз нарушать не намерены: автором должна быть только женщина…

— Возьмите псевдоним.

Патрик почти обиделся.

— Можно подумать, такая мысль не приходила мне в голову! В том-то и дело, что нельзя. Ни в коем случае нельзя! Автором, повторяю, может быть только женщина, которая лично должна принести рукопись, лично заключить договор. Сразу по оформлении необходимых бумаг ей будет выдана значительная часть причитающегося гонорара. Пожалуйста, сделайте это для меня. Надеюсь, когда-нибудь я смогу вам объяснить, что вынудило меня обратиться с подобной просьбой.

Ответ был предельно коротким:

— Нет!

Наступило тягостное молчание. Нарушила его Элен:

— Уходите, мистер Фрэнк. Даже не могу понять, как вам могло прийти в голову, что я способна на такого рода обман? Неужели Найджел…

— Только не упрекайте Найджела! Он ни о чем не знал. Я всего лишь просил его познакомить меня с женщиной, которая сама пишет и разбирается в литературе…

— В этом ваш главный промах: та, которая пробует свои силы в сочинительстве, никогда не опустится до того, чтобы ставить свое имя на чужом произведении. Примите совет: найдите любую дурочку с улицы — уж она-то будет счастлива увидеть свою фамилию на ярких обложках.

— Дурочки с улиц не годятся для подобных сделок, — вздохнул Патрик. — Элен, я боюсь прибегнуть к последнему доводу, даже опасаюсь, что он вызовет реакцию, обратную желаемой, но раз других аргументов не осталось… Нанесенный вам моральный ущерб будет компенсирован материально.

— Нет! Прошу вас уйти, мистер Фрэнк.

— Простите, Элен. Бог свидетель, я в равной мере боялся как вашего отказа, так и вашего согласия…

Это были его последние слова, смысл которых Элен еще предстояло постичь… Бедный спаниель… Когда он понуро выходил из комнаты, на него больно было смотреть. Где былая стать? Где глаза, поблескивающие радостным ожиданием? Даже приподнятые уголки рта на сей раз не сумели создать иллюзию улыбки. Вялая поступь, повисшие уши, поджатый хвост… Побитый пес, кажется, сознавал, что бит не зря.

А на что он, собственно, рассчитывал?!

Элен с хмурым видом продолжала сидеть за столом. Как ей сейчас не хватало Сузан! Сестра, если и не объяснила бы ситуацию, то хотя бы утешила. Ведь в первые минуты после ухода Патрика Элен еще находила в себе силы гордиться своим твердым отказом, своим решительным «Нет». А потом наступило время сомнений: стоило ли так резко говорить с человеком, который пошел на заведомое унижение, моля о помощи?

Как он сказал? «К краю пропасти»… «Продержаться на плаву»… «Время работает на меня»… Отчаяние, без всякого сомнения, было искренним. Многое, видимо, ему пришлось сломить в себе, чтобы решиться на столь странную просьбу. Может быть, она, Элен, в своей гордыне чего-то недопоняла? Гнев обогнал рассудительность? Наверняка существовал вариант обсуждения трудностей, с которыми столкнулся начинающий писатель.

Скажем, почему бы не предложить ему какую-то сумму в долг? Та же Мелисса, если должным образом подать ситуацию, могла бы одолжить. На повседневную доброту тетка не всегда способна, но на широкий жест, о котором станет известно друзьям и знакомым, ее сподвигнуть можно. А впрочем, стоит ли происшествие столь пристального внимания? Ну, ушел и ушел… Не было никакого Патрика Фрэнка. Вот только почему-то мысли снова и снова возвращаются к нему.