Не бойся волков

— Ты пойдешь той же дорогой, по которой мы сюда пришли. А я двинусь дальше, по направлению к… Короче, на северо-запад. Наденешь мои бермуды. Смотреться в них будешь просто отпадно. Я тебя отпущу. Сегодня между двенадцатью и часом ночи, — весело решил Морган. Теперь у него была цель. — Новости! — вспомнил вдруг он и, дотянувшись до радио, прибавил громкость. Диктором была женщина. Осев на пол, Эркки закрыл глаза. От спиртного губы его онемели и приятно обмякли.

Морган взглянул на Эркки:

— Как думаешь, где именно она жила? Ты ее знал? — Он почесал голову. — Интересно, они не начнут искать прямо здесь? И о чем только думал тот подонок, который такое сотворил?

Эркки вяло взмахнул темными волосами. Но промолчал.

— Почему Эркки положили в лечебницу? — спросил Сейер. — Он кому-то угрожал?

Доктор Струэл покачала головой:

— Он отказывался есть. Когда Эркки привезли к нам, он был на грани истощения.

— Почему он не принимал пищу?

— Он не мог решить, чего именно ему хочется. Он пришел на обед, сел за стол, брал то одно, то другое, но определиться не мог.

— И что вы сделали?

— Когда он отчаялся и вернулся к себе в комнату, я сделала бутерброд с колбасой и отнесла ему. Ни молока, ни кофе я ему не предлагала, просто положила бутерброд на тумбочку. Но Эркки к нему не притронулся.

— Почему?

— Я допустила ошибку — разрезала бутерброд на две части, так что теперь он не знал, с какой начинать.

— То есть получается, что с голоду можно умереть просто потому, что не можешь определиться?

— Да.

Сейер покачал головой. Какой, оказывается, невыразимо сложной жизнью они живут.

— И вы считаете, что у него действительно есть сверхъестественные способности?

Она беспомощно махнула рукой:

— Я лишь рассказываю о том, что видела сама. А другие вам расскажут что-то еще.

— Вы спрашивали Эркки, каким образом у него это получается?

— Я как-то спросила: «Кто тебя этому научил?» Тогда он улыбнулся и ответил: «The Magician».[1] Волшебник из Нью-Йорка.

— Но ведь скорее всего речь идет о простых совпадениях?..

— По-моему, нет. Хотя за всю жизнь мы лишь изредка сталкиваемся с явлениями, которые не в состоянии объяснить.

— Не согласен, — с улыбкой возразил Сейер.

— Вот как? — Она рассмеялась. — То есть вы из тех, кто понимает почти все?

Он догадался, что она издевается над ним.

— Не в этом смысле… А что Эркки еще умел?

— Однажды мы сидели в курилке и играли в карты. Эркки тоже там был, но играть отказался. Он терпеть не может игры. Было уже поздно, на улице стемнело, и мы включили свет. Внезапно Эркки сказал: «Хорошо бы поставить на стол свечи и зажечь их». Голос у него был такой тихий и странный… Я тоже подумала, что сидеть при свечах очень уютно. Я попросила его принести с кухни свечи, но он не захотел. И остальные тоже — все они заявили, что карты будет плохо видно. Мне стало так обидно за Эркки: он впервые что-то предложил, а его и слушать не пожелали. А потом вдруг отключили электричество. Свет погас не только в курилке, но и во всем здании, и мы, натыкаясь друг на друга, принялись искать свечи… «Я же предупреждал», — холодно сказал Эркки. Но с ним случались истории и посерьезнее. Он, например, учился летать и однажды выпрыгнул из окна на третьем этаже. Удивительно, как он только не расшибся насмерть. Зато он сильно ударился о подставку для велосипедов и поранил грудь, так что на груди у него теперь огромный шрам. Это произошло, еще когда он с семьей жил в Нью-Йорке.

— А он тогда не принимал ЛСД или что-то наподобие?

— Не знаю. И отец Эркки тоже не знает. Он не особо следил за сыном.

— Эркки и правда такой уродливый, как рассказывают?

— Уродливый? — удивилась она. — Он вовсе не уродливый. Может, только слегка неухоженный.

— Он чувствует себя счастливым? — Сейер тотчас же осознал, что вопрос нелепый, но доктор Струэл не рассмеялась.

— Конечно. Но сам он этого не понимает. Эркки не позволяет себе подобных чувств.

— А какие чувства он себе позволяет?

— Презрение. Снисходительность. Высокомерие.

— Да уж, приятным его не назовешь.

Она тяжело вздохнула:

— На самом деле он просто маленький одаренный мальчишка, которому хотелось лишь хорошего. Хотелось сделать все правильно. И который так боялся ошибиться, что в конце концов его волю совсем парализовало. В школе он был неразговорчивым, отворачивался к окну и что-то бормотал себе под нос, чтобы никто не услышал. Зато его письменные работы были выше всяких похвал.

— Но вам под конец все же удалось его разговорить?

— Сейчас он разговаривает, когда сам сочтет нужным. Временами он даже становится многословным, и тогда ясно, что у него прекрасное чувство юмора. Просто убийственное.

— Он когда-либо пытался покончить с собой?

— Нет. За исключением того дня в Нью-Йорке, когда он выпрыгнул из окна. Но с тем случаем мне не все ясно.

— То есть у него нет суицидальных наклонностей?

— Нет. Но в нашей профессии сложно что-то утверждать наверняка.

— Значит, если бы он пошел на это, вы бы поняли его?

— Конечно. Каждый человек имеет право на самоубийство.

— Право на самоубийство? Вы серьезно?

Опустив голову, женщина принялась разглядывать собственные руки.

— Некоторые врачи убеждают пациентов в том, что смерть — это не решение. Мне подобные идеи не нравятся. Человек сам выбрал смерть, поэтому для него это — решение. Все мы имеем право выбирать, из чего логически следует, что смерть — следствие нашего выбора.

— Но вы, очевидно, стараетесь этого не допустить?

— Я говорю им: «Выбирать вам». И мне не всегда хочется навязывать этим людям идею, что жить следует долго. Порой мне неловко отнимать у них психоз, ставший их последним прибежищем.

«Сегодня мне не заснуть, — подумал он, — перед глазами встанет ее лицо, а в ушах будут звенеть ее слова…» Потрогав обручальное кольцо, Сейер подумал, что если даже он, вопреки всем ожиданиям, понравился вдруг этой женщине, то из-за кольца она наверняка не станет всерьез задумываться о нем. Наверное, ему не стоит больше носить кольцо. С другой стороны, он давно уже решил никогда не снимать кольца и в могилу лечь тоже с ним. Но кольцо будто предупреждало: в его жизни есть женщина. И от взгляда доктора Струэл кольцо не укрылось. Сейер занервничал.

— Итак, Эркки любит бродить по лесу и гулять по проселочным дорогам. Но людей он избегает, верно?

— Да, — согласилась она.

— Однако совсем недавно он изменил своей привычке — отправился прямо в город и даже зашел в банк. Означает ли это, что его что-то вынудило так поступить? Возможно, что-то произошло и он нуждался в помощи?

В ее глазах мелькнул испуг. В голове у Сейера словно вновь прогрохотал гром. Когда гром стих, Сейер заглянул в собственное сердце, на протяжении многих лет остававшееся пустым. И увидел там женщину.

— Все в порядке? — Скарре обеспокоенно посмотрел на Сейера.

— Ты о чем?

— Тебя долго не было.

Промолчав, Сейер повернулся к раковине. Скарре задумался, его коллега действительно бывает порой замкнутым, однако сейчас, разглядывая его прямую спину, Скарре понял: что-то происходит.

— Я узнал кое-что важное, — не оборачиваясь, проговорил Сейер. Он повернул кран и плеснул холодной водой на пылающие щеки. Вытершись и пригладив коротко стриженные волосы, он спросил: — Нам прислали снимки следов с места преступления?

— Нет, но скоро пришлют. В лаборатории говорят, что снимки просто отличные. И что это наверняка следы от кроссовок. С таким же зигзагообразным узором, какой бывает на кроссовках. В длину следы составляют тридцать девять сантиметров, что соответствует сорок третьему размеру. Больше мне пока ничего не известно.

— Доктор Стрэул считает, что Эркки не способен на убийство. Она говорит, что, когда ему угрожают, Эркки кусается.

— Кусается?.. — Скарре удивленно посмотрел на Сейера. — Так тамошний врач — женщина? А как Эркки поведет себя, оказавшись в заложниках? У нее есть идеи на этот счет?

— Она полагает, что Эркки замкнется в себе. Сказала, что он способен лишь на самооборону. Но сейчас нам мало что известно и о грабителе. И мы не знаем, каков он…

— Может, они нашли общий язык.

— Бывает и такое… Но мне тут пришла в голову одна мысль: как по-твоему, если грабитель вдруг узнает, что его заложника разыскивает полиция по подозрению в убийстве, как он поступит?

Скарре улыбнулся:

— Возможно, он испугается и отпустит заложника.

— Возможно. И ведь не исключено, что наш грабитель слушает радио и следит за развитием событий.

— Но журналистам ничего не известно. Они же не знают, что заложник и человек, которого видели возле дома Халдис Хорн, — одно и то же лицо.

— Думаю, это вопрос времени, — Сейер взглянул на дверь, откуда просматривался длинный коридор со множеством одинаковых дверей, — народа у нас тут предостаточно. И вскоре кто-нибудь непременно проговорится.

— И тогда дело примет опасный оборот, верно?

— А как бы ты поступил? Что тебе подсказывает твое преступное «я»?

— Да оно у меня совсем крошечное… — притворно расстроился Скарре. — Ладно, я бы испугался и отпустил заложника. К тому же он душевнобольной и грабителю с ним наверняка непросто. Но если они нашли общий язык, — рассуждал Скарре, — то, возможно, могут поддержать друг друга. Тогда им незачем друг друга выдавать. Ведь они оба преступили закон. Однако, если эти двое поссорятся…

— Двое, один из которых душевнобольной, а второй — вооруженный преступник… Нам нужно отыскать их, — сказал Сейер, — пока они не поубивали друг друга. Предлагаю рассказать о подозрениях радиожурналистам.

— По-твоему, тогда грабитель отпустит Эркки?

— Возможно. А ты тем временем съездишь в магазин «Продукты от Бриггена» и поговоришь с поставщиком, который отвозил Халдис еду. Он единственный общался с ней регулярно. А именно — раз в неделю на протяжении многих лет. Они наверняка были хорошо знакомы. Выясни, что за Кристофер прислал ей письмо. Ты обедал сегодня?

— Да, а ты?

— Я поеду в приют и поговорю с мальчишкой, который обнаружил тело. А потом съезжу в Центральную больницу в Осло.

— Зачем?

— Проверю, есть ли у них что-нибудь о смерти матери Эркки.

— Но она умерла шестнадцать лет назад!

— Что-то наверняка сохранилось. Подожди… Пока ты не ушел… Притащи-ка сюда метлу.

— Чего-о-о?..

— Сходи в кладовку и принеси метлу.

— Метлами уже сто лет как не пользуются, — снисходительно заявил Скарре, — все давно используют швабры.

— Тогда принеси швабру. Главное, чтобы у нее была длинная ручка.

Скарре сбегал за шваброй. Ручка у нее была из стеклопластика, прямо как черенок тяпки, которой убили Халдис. Сейер выпрямился.

— Представь, что я Халдис Хорн, — серьезно проговорил он, — а ты убийца.

— Легко! — Скарре встал напротив Сейера.

— Я стою на лестнице, а в руках у меня тяпка. Правда, я выше Халдис, а швабра длиннее тяпки… Но скорее всего я схвачу черенок вот так, посередине.

Скарре кивнул.

— А теперь ты выходишь ко мне из дома и хватаешься за тяпку. Вперед, Якоб!

Оглядев швабру, Скарре обеими руками схватился за ручку, так, что одна рука оказалась выше рук Сейера, а другая — ниже.

— Постой-ка так, — Сейер посмотрел на их руки, — примерно в середине черенка мы нашли отпечатки самой Халдис, а сверху и снизу от ее рук — пару чужих отпечатков, довольно маленьких. То есть он схватился за тяпку так же, как и ты сейчас, а потом одним движением вырвал ее, размахнулся и ударил. Одного я не пойму: куда подевались остальные отпечатки его пальцев?

Но и Скарре этого тоже не понимал.

— Может, он их стер, а эти два случайно забыл стереть?

— А ее отпечатки оставил? Маловероятно.

— Тогда, может, его пальцы оставляют плохие отпечатки?

— Это еще почему?

— Понятия не имею. Ну, например, обожженные пальцы оставляют плохие отпечатки.

— По-моему, у тебя уж слишком разыгралась фантазия.

— Ладно, согласен, — Скарре опустил глаза, — я тоже не понимаю, почему так вышло.

— А эти отпечатки совпадают с теми, которые обнаружили в доме?

— Криминалисты пока работают над этим.

— Тут есть что-то странное… — сказал Сейер.

— В странности я не верю, — возразил Скарре, — всему должно быть логическое объяснение. Возможно, у Эркки есть привычка сосать пальцы. Я слышал, что бывает и такое. Может, он так долго сосал их, что теперь они оставляют деформированные отпечатки. Ведь Эркки необычный. Она ничего об этом не упоминала, эта его врач?

— Сосет пальцы?..

— Смотри, — Скарре протянул руку, — подушечка указательного пальца. Что ты видишь?

— Почти ничего. Она будто… гладкая…

— Так и есть. И отпечатков этот палец не оставляет. А знаешь почему?

— Потому что ты его обжег?

— Нет. Я засунул палец в суперклей. Давным-давно.

— Но это только один палец. А у тебя их десять.

— Я к тому, что у всего имеется логическое объяснение. Так что сказала врач? Что ее пациент не способен на убийство? — поинтересовался Скарре.

— Да.

— И ты ей веришь?

— Она прекрасно понимает Эркки, и у нее большой опыт в этой области.

— Обычно тебя подобное не убеждает. Я же лично думаю, что тут все просто: убийца — Эркки.

— Ты слишком много общаешься с Гурвином.

— Я всего лишь пытаюсь мыслить здраво. Эркки здесь вырос. Он знал Халдис. Жила она уединенно, и заходил к ней только посыльный. Эркки видели возле ее дома тем утром, когда ее убили. И он душевнобольной.

— Хочешь, заключим пари? — с улыбкой предложил Сейер.

— Давай.

— Тогда я ставлю на то, что это не Эркки.

— Если я выиграю, пойдешь со мной в «Королевский меч» и напьешься в стельку.

При мысли об этом Сейера передернуло.

— А если выиграю я, то ты прыгнешь с парашютом. Согласен?

— Хм… Ну ладно…

— Составим письменное соглашение?

— Ты что, не веришь слову христианина?

— Верю. — Покачав головой, Сейер прислонил швабру к стене. — Поезжай быстрее. Но вот что я тебе скажу: не все в этом мире можно объяснить с точки зрения здравого смысла. — И Сейер наклонился над ящиком стола, показывая, что разговор окончен. — И купи себе сапоги с жестким голенищем, — сказал он напоследок.

— Это еще зачем?

— Защищают от переломов при прыжках с парашютом.

Скарре немного побледнел и скрылся за дверью. Сейер быстро записал некоторые из показаний доктора С. Струэл и открыл телефонный справочник на букве «С», то и дело поглядывая на дверь, словно боялся, что его застукают. Он отыскал фамилию Струэл между Стругал и Стрюкен… Струэл Сара. Врач. «Сара… — подумал он, — романтично. Экзотика». А строчкой ниже было записано: «Струэл Герхард. Врач». Тяжело вздохнув, Сейер захлопнул справочник. Сара и Герхард. Прекрасное сочетание. Расстроившись будто мальчишка, Сейер отодвинул справочник подальше.

Стены магазинчика «Продукты от Бриггена» были увешаны рекламными плакатами, так что помещение напоминало парк аттракционов. Кричащие оранжевые, розовые и желтые плакаты резали глаз. «Рыбные котлеты собственного приготовления. Замороженная говяжья печень». Тем не менее снаружи здание выглядело красивым — красный двухэтажный домик, где второй этаж, видимо, занимает квартира самих Бриггенов. Скарре вышел из машины и прошел внутрь. В магазине было две кассы, и за одной из них сидела молодая круглолицая девушка с сожженными химической завивкой волосами. Она читала журнал. Подняв взгляд, девушка увидела полицейскую форму, и журнал шлепнулся ей на колени. Скарре был симпатичным во всех смыслах этого слова. Лицо его, обрамленное светлыми кудряшками, излучало дружелюбие. К тому же Скарре обладал редким даром внушать окружающим, что его внимание к ним совершенно искренне. Даже к тем, кто, как, например, эта кассирша, на самом деле не интересовал его. Она носила очки в темной оправе, и ей не помешало бы сбросить килограммов десять. Лицо Скарре озарила ослепительная улыбка:

— А где ваш начальник?

— Оддеман? Он на складе — распаковывает коробки от «Финдуса». Вот сейчас мимо молока прямо — и в ту дверь рядом с овощным.

Кивнув, Скарре пошел дальше и столкнулся с самим Бриггеном. В руках тот держал ящик замороженной рыбы.

— Вы из полиции? Пойдемте ко мне в кабинет. Идите за мной. — И Бригген зашаркал к двери.

Кассирша вновь открыла журнал, но читать не стала. Повернув голову налево, она вгляделась в собственное отражение в пластиковой перегородке. Отражение было слегка размытым, так что лицо и волосы видно было не слишком хорошо, однако если снять очки, то она, пожалуй, будет похожа на чуть постаревшую Ширли Темпл… Девушка постаралась вспомнить все, что знала о Халдис Хорн, ведь не исключено, что полицейский захочет и с ней побеседовать… Поэтому следует тщательно подготовиться. Через несколько минут он подойдет к кассе, и она, если будет отвечать не мешкая, сможет хорошенько рассмотреть его лицо и запомнить каждую мелочь. Какая досада, что она не знает ничего, что оказалось бы полезным для следствия! Ведь тогда полицейский запомнил бы ее. «Ну да, кассиршей у Оддемана Бриггена работает такая полненькая девушка — без того, что она нам рассказала, мы никогда не раскрыли бы это дело. Как же ее зовут?..» Жаль, что имя у нее настолько убогое… Девушка посмотрела на фотографию Клаудии Шиффер в журнале. Из кабинета до нее доносились голоса и обрывки фраз.

— Как долго, — Якоб Скарре вытащил из кармана записную книжку, — вы отвозили продукты Халдис Хорн?

Бригген расстегнул красно-зеленый пиджак.

— Почти восемь лет. А до этого Торвальд сам приезжал за покупками. Мы и с ним были знакомы. Они тут все время жили.

Торговцу было за пятьдесят, он был крупным, загорелым и краснощеким, с густыми, коротко остриженными волосами, темными глазами и немного перекошенным ртом. Руки и ноги у него были короткими, а пухлые пальцы нервно шевелились. Пожалуй, даже чересчур нервно, ему будто не терпелось приступить к расследованию этого ужасающего дела. Ногти у Бриггена были обкусаны под корень, так что от них осталась лишь узенькая полоска у самого основания.

— Что именно она заказывала у вас? — спросил Скарре.

— Только самое необходимое. Молоко, масло и кофе. Газеты с журналами и яйца… Запросы у нее были скромные. Это не потому, что у Халдис не было денег — как раз с деньгами там было все в порядке. В банке лежало немало. А сейчас все достанется сестре. Та живет в Хаммерфесте, и зовут ее Хельга Май.

— Халдис сама вам рассказывала, что у нее есть накопления?

— Да, сама. Она этим гордилась.

— То есть об этом могли знать и другие?

— Да, полагаю, что могли.

Скарре подумал, что слухи о том, что у кого-то есть деньги, разбегаются, словно ящерки по раскаленному песку. И жадность заставляет завистников забыть о том, что деньги находятся в банке. Очевидно, сплетни в конце концов приняли грандиозные масштабы. У Халдис куча денег! И, возможно, они спрятаны у нее под кроватью! Ведь старики обычно именно так поступают со своими сбережениями, верно? Торговцу она доверилась, посчитала его неопасным. Таинственная усмешка, легкий намек — и слухи поползли. Возможно, сначала он поделился с кем-нибудь из постоянных клиентов: «А кстати, знаешь, Халдис далеко не нищая». Наверное, когда ее муж погиб, они нередко обсуждали: как она там. И многие могли услышать его слова. Во всяком случае, самому Бриггену было известно о сбережениях.

— Знаете, — продолжал торговец, — детей у них не было, поэтому они смогли что-то скопить, а к роскоши не привыкли. Торвальд постоянно возился с трактором — смазывал, чистил, натирал до блеска, ну прямо как ребенок. Один бог знает, куда они собирались потратить все эти деньги — если там действительно было так много, как она намекала.

«Проверить счет Халдис Хорн», — записал Скарре.

— А ее сестра? Она живет в Северной Норвегии?

— Она замужем, у нее есть дети и внуки, и они неплохо живут.

— То есть если у Халдис действительно были деньги, то достанутся они ее сестре?

— Наверное, да. У Торвальда родственников нет, был брат, но и тот давно умер. От него тоже осталось наследство.

— Значит, вы ездили к ней раз в неделю? Всегда по определенным дням?

— Нет, она звонила, и мы каждый раз договаривались заново. Но чаще всего я ездил к ней по четвергам.

— Когда вы были у нее в последний раз?

— В среду.

— Сколько у вас работников в магазине?

— Только Юнна, кассирша.

— И больше никого?

— Сейчас — нет.

— А раньше?

— Очень давно работал еще один парень. Но он быстро уволился.

— Он знал Халдис?

Бригген сплетал и расплетал пальцы.

— Ну… да, скорее всего. Он пару раз отвозил ей продукты, но ему не сказать чтобы нравилось здесь работать, — уклончиво ответил он.

— Вы не скажете, как его звали?

Бриггену словно не хотелось говорить об этом, он заерзал на стуле и, несмотря на жару, начал застегивать пиджак.

— Томми. Томми Рейн.

— Молодой?

— Слегка за двадцать. Но ни до кого в деревне ему не было никакого дела, да и до нас тоже.

— Вам известно, где он сейчас?

— Нет.

— Вы прежде упомянули, что бумажник Халдис хранила в хлебнице?

— Верно. Но больших денег она в бумажнике не держала. Я, конечно, в него не заглядывал, но когда Халдис расплачивалась и открывала бумажник, там было всего несколько сотенных.

Скарре записал.

— А вам известно, кто такой Эркки Йорма?

— Ясное дело. Он часто захаживал в мой магазин.

— Что он покупал?

— Ничего. Он просто брал все, что захочется, и уходил. И если я окликал его, то он останавливался в дверях и вид у него был такой удивленный: мол, как это я посмел ему помешать. А потом он поворачивался и махал тем, что стащил, — шоколадкой, например. И я никогда не бежал следом за Эркки — я же знал, какой он. Эркки не из тех, кого тянет похлопать по плечу. И он никогда не брал что-то дорогостоящее, всегда таскал по мелочи. Но иногда я действительно сердился: ведь ему совершенно плевать на правила и законы.

— Ясно, — сказал Скарре, — как вы полагаете, кому кроме вас было известно о том, что Халдис прятала бумажник в хлебнице?

— Насколько мне известно, никому.

— Но Томми Рейн мог об этом знать, верно?

— Ну-у, не уверен…

— А в деревню приезжают торговцы всякой мелочевкой, продавцы лотерейных билетов и проповедники? Наверное, к Халдис они тоже забредали? Она не упоминала?

— Подобный народ никогда до дома Халдис не добирается — кому охота тащиться в такую даль? Да и дорога там не очень… Нет-нет, об этом лучше сразу забудьте и займитесь Эркки. Ведь его видели возле ее дома.

— Вам и об этом известно?

— Все об этом знают.

— Бумажник, — продолжал Скарре, — он был красным?

— Ярко-красным, с такой металлической молнией. В бумажнике Халдис еще хранила старую фотографию Торвальда — на снимке у него даже волосы есть… Знаете, — признался Бригген, — когда Эркки положили в больницу, я вздохнул с облегчением. И я надеюсь, вы поймаете его и виновным окажется именно он.

— Почему?

Бригген скрестил руки на животе.

— Тогда его посадят. Потому что он опасен. И если он наконец окажется виновным, то есть если его вина будет доказана, он, возможно, никогда больше не выйдет на свободу. И мы заживем спокойно… В конце-то концов, кто еще мог это сделать?

— Неужели к Халдис больше никто не приходил?

— Почти никто.

— Почти?

— У ее сестры Хельги есть внук. Он живет в Осло, снимает небольшую квартирку. Насколько я знаю, он навещал Халдис, но очень редко.

— Вам известно его имя?

— Фамилия у него Май. Кристиан… Или Кристофер.

«Кристофер… — подумал Скарре, — тот, кто прислал письмо».

— По-моему, он моет посуду в каком-то ресторане… И вы уж простите, но вряд ли это трехзвездочный ресторан.

— Вы так считаете?

— Я однажды видел его. И сужу по тому, как он выглядел.

Скарре задумался: интересно, чем те, кто моет посуду в трехзвездочных ресторанах, отличаются от всех остальных мойщиков посуды?

— Значит, Май. И Томми Рейн. К вам приходили журналисты?

— Да, из газет и с местного радио. И звонили.

— Вы разговаривали с ними?

— Ну, мне же никто не запрещал.

«К сожалению», — грустно подумал Скарре, а вслух сказал:

— Пожалуйста, зайдите к нам в отделение полиции. Желательно сегодня.

— В полицию? Зачем?

— Нам нужно разобраться с отпечатками пальцев, которые мы обнаружили в доме Халдис.

У Бриггена перехватило дух:

— То есть вы снимете у меня отпечатки пальцев?!

— Да, хотелось бы, — улыбнулся Скарре.

— И как мои отпечатки могли оказаться в ее доме?

— На протяжении восьми лет вы привозили ей продукты и заходили в дом, — спокойно ответил Скарре.

— Но я же только продукты привозил! — Лицо торговца исказилось от ужаса.

— Я знаю.

— Тогда зачем вам отпечатки?

— Чтобы исключить их из списка.

— Чего-о?..

Скарре попытался успокоить его:

— Нам нужно установить, кому именно принадлежит каждый отпечаток. Некоторые из них — отпечатки пальцев самой Халдис. Другие мог оставить Кристофер. Или вы. И какие-то из отпечатков мог оставить убийца. Мы по очереди будем сопоставлять отпечатки, так чтобы у нас остались лишь отпечатки, которые не совпадают ни с какими другими. И может статься, что именно их и оставил убийца. Понимаете?

Лицо Бриггена постепенно приобрело прежний цвет.

— Надеюсь, вы об этом никому не расскажете. А то могут подумать, что я как-то замешан в убийстве.

— Те, кто хоть что-то смыслит в работе полицейских, так не подумают, — успокоил его Скарре.

Поблагодарив Бриггена, он вернулся в магазин. Когда Скарре вдруг появился возле кассы, Юнна как раз собиралась выщипать брови. «Глаза у него красивые, ничего не скажешь, — подумала она, — а вот губы?..» Потому что в первую очередь она смотрела на губы мужчины, прикидывая, насколько они чувственные. Губы у Скарре были идеальной формы, полные, но не слишком — иначе он выглядел бы чересчур женственно. Рот аккуратный, с безукоризненными зубами. Изгиб верхней губы повторял линию бровей.

— Якоб Скарре, — с улыбкой представился он.

«Как будто имя из Библии», — подумала Юнна.

— Я не отниму у вас много времени. Вы когда-нибудь бывали в доме у Халдис Хорн?

— Да, один раз, вместе с Оддом, — она кивнула, но ни один локон на ее голове не шелохнулся, — это было в субботу вечером, и моя машина сломалась, поэтому Одд предложил подвезти меня до дома, только сначала надо было заехать к Халдис — у нее как раз кофе кончился. Но это уже давно было. — Юнна сняла очки и положила их на колени.

— Вы не знаете, кто еще туда заезжал?

Девушка задумалась.

— У нас тут один парень работал, правда, недолго. Нам тогда позвонили из инспекции и спросили, не возьмем ли мы его на работу.

— Из какой инспекции? — удивленно уточнил Скарре.

— По опеке над освобожденными из тюрем, — пояснила она, — они позвонили Одду и спросили, нельзя ли парню у нас поработать, вроде как на испытательный срок. Вообще-то, это что-то вроде программы реабилитации для бывших заключенных и…

— Да, знаю, — быстро откликнулся Скарре, — его звали Томми Рейн?

— Да.

— Он тоже отвозил Халдис продукты?

— Раз или два… Он быстро уволился — ему тут было скучно. Здесь даже пабов нет. Не знаю, куда он подался, я с тех пор его не видела.

— Он вам нравился?

Юнна попыталась вспомнить его лицо, но в памяти всплывали лишь руки в темно-синих татуировках. Каждый раз, когда он оказывался поблизости, ее охватывало беспокойство, хотя парень даже не смотрел на нее — во всяком случае, не смотрел так, как смотрят мужчины… Впрочем, Юнну подобными взглядами вообще не баловали… Припоминая все это, Юнна слегка расстроилась: подумать только, даже какому-то жалкому воришке нет дела до Юнны.

— Нравился? Конечно нет! — мстительно ответила она.

— Бригген не говорил, что парень побывал за решеткой, — осторожно сказал Скарре, глядя на нее так доверчиво, что Юнна не смогла устоять.

— Ясное дело. Это же его племянник, сын сестры Одда. Ему просто стыдно за него.

— Вон оно что! — Записывать это Скарре не стал, чтобы девушка не почувствовала себя болтушкой. — А вам известно, за что его посадили?

— За обычное воровство.

— А Бригген женат?

— Он вдовец.

— Ясно…

— Жена его умерла одиннадцать лет назад.

— Вот как… Одиннадцать лет… — Скарре вежливо улыбнулся.

— Она покончила с собой, — прошептала вдруг девушка таким тоном, каким обычно говорят про измену.

Скарре многозначительно кивнул. «Такие моменты позволяют многое узнать о людях, о жизни и о том, почему все происходит именно так», — подумал он. И во взгляде его читалась признательность за подобную откровенность.

— Вы давно здесь работаете? — доброжелательно поинтересовался он.

— Восемь лет. Устроилась сюда как раз перед тем, как умер муж Халдис. — Она старалась отвечать по существу, без лишних подробностей, ведь у этого полицейского наверняка куча дел и он, скорее всего, терпеть не может болтливых свидетелей. Но пока она говорит, он будет стоять перед ней… Да и клиентов в магазине нет.

— Вы знакомы с Эркки Йормой?

— Нет, мы незнакомы, но я знаю, кто он такой.

— Вы боитесь его?

— Вообще-то нет. Но если бы я шла ночью по лесу и наткнулась на Эркки, то испугалась бы. Правда, тогда я бы любого испугалась, — ответила она и подумала: «Кроме тебя. Ты похож на ангела».

— Ясно, — сказал Скарре, — и как здесь идет торговля? Тринадцать семьдесят пять за такую вот ерунду. — И он кивнул на плакат над полкой с хлебом. — Это не очень-то хорошо?

Она грустно вздохнула:

— Боюсь, он совсем разорится. Покупателей у нас мало. И выручка тоже невысока. А скоро в получасе езды отсюда откроется новый торговый центр. И тогда все мы накроемся медным тазом. — В ее голосе послышалась тревога.

— Торговый центр? — Он одобрительно улыбнулся. — Но тогда вы сможете устроиться туда. Если Бригген закроет магазин.

От его слов у Юнны зашумело в ушах: именно об этом она тайком мечтала, но не отваживалась никому рассказать.

— Скажите… — тихо сказал он, наклонившись вперед, — я просто хочу проверить. Вчера Бригген весь день находился в магазине?

— Вчера — нет. Вчера я работала одна. А Бригген уезжал на курсы в Институт торговли.

— А когда его нет, то, получается, весь магазин на вас одной?

— Ну а куда деваться.

Скарре выпрямился.

— Если услышите, или увидите что-нибудь интересное, или вдруг вспомните что-то важное, то позвоните мне, пожалуйста. Если, например, Эркки вновь явится сюда за шоколадкой. — Подмигнув, он вытащил из кармана визитную карточку. Когда девушка взяла карточку, руки ее дрожали. Этого никогда не произойдет — у нее никогда не появится повода позвонить ему. Полицейский вышел из магазина. Все закончилось. Юнна надела очки. Ей больше не хотелось разглядывать собственное отражение. Она услышала, как ее зовет Бригген, — подозрительно поглядывая на нее, он попросил помочь ему с рыбой.

Морган тоскливо смотрел в разбитое окно. Там, внизу, прохладно блестела вода. От жары и усталости тело его отяжелело, и Моргану безумно захотелось освежиться.

— Сейчас бы искупаться, — пробормотал он, — по-моему, было бы прекрасно. Правда, Эркки?

Эркки не ответил, но сама мысль об этом заставила его содрогнуться. От виски его разморило, и он было задремал. К тому же Эркки никогда не купался, даже ванну не принимал. В воде тело как-то странно ведет себя, и Эркки это ощущение не нравилось.

— Пойду окунусь, — заявил вдруг Морган, — а ты пойдешь со мной. — В голосе его звучала решимость.

Эркки занервничал, тело его напряглось. Нет, ни за что на свете! Там, в черной воде, может случиться все что угодно.

— Ты купайся, — тихо сказал Эркки, — а я присмотрю за пистолетом.

— Смешно пошутил. Купаться будем оба, причем ты первый.

— Я никогда не купаюсь.

— Если я потребую, искупаешься.

— Ты не понимаешь! Я никогда не купаюсь! — Эркки заставляли делать нечто омерзительное, поэтому он повысил голос.

— Но как раз тебе это не повредит! Давай шевелись, я не шучу!

Эркки не двигался. Ничто в этом мире не заставит его залезть в воду. Даже пистолет. Он лучше согласится умереть. Пусть он еще не готов к смерти и ему хотелось уйти из жизни с определенным изяществом, но уж теперь как получится.

— Вставай, пошли! — не терпящим возражений тоном приказал Морган. Он направился к дивану, ухватил Эркки за футболку и резко поставил на ноги. Эркки покачнулся. — Мы быстро — туда и сразу обратно. Управимся за пару минут. Голова прояснится. Хотя твоя-то вряд ли. — Подталкивая Эркки в спину пистолетом, Морган выгнал его на улицу. — Давай вниз, а потом налево, тогда как раз выйдем к мосткам.

Взглянув на крутой склон, Эркки втянул голову в плечи. Он ни за что не войдет в эту черную воду, никогда! Из Подвала не доносилось ни звука. Они не желают ему помогать, наверное, молча прислушиваются и раздумывают, как же он поведет себя. Кожа вдруг подозрительно зачесалась. Плавать Эркки не умел. И раздеться догола не мог — непозволительно так унижаться. Он нехотя поплелся вниз по холму, покрытому высохшей травой и кустиками вереска. Раньше здесь была тропинка, но она почти заросла. Посмотрев на воду, Эркки подумал, что, как только дно уйдет из-под ног, он сразу же утонет… Следом решительно шагал Морган.

— Готов поспорить, что вода тут ледяная. И это просто отлично. — Он толкнул Эркки вниз по склону. — Давай раздевайся. Или можешь искупаться прямо в одежде, мне все равно. Но только побыстрее.

Словно превратившись в каменное изваяние, Эркки глядел на воду. Красноватый отсвет исчез, и теперь вода была темной и зыбкой. Дна не было видно. Зато глубоко внизу колыхались длинные листья водорослей — если он нырнет, то они, словно мерзкие пальцы, стиснут его ноги. Возможно, там и рыба есть или даже хуже — угри.

— Так ты прыгаешь или мне тебя толкнуть? — Терпение покинуло Моргана. У него осталось лишь одно желание — выкупаться.

— Я не умею плавать, — пробормотал Эркки не оборачиваясь. Уголки его губ угрожающе подергивались.

— Не важно. Значит, не будешь отходить от берега. Шевелись, я уже охрененно вспотел!

Эркки не двигался.

— Ну так как? Я взвожу курок!

Несмотря на барабанную дробь, Эркки услышал резкий щелчок. У Моргана появился план, и он осуществит его, чего бы это ни стоило. Эркки подошел ближе к кромке воды. В голове шумело. Войти в воду было для него так же невозможно, как взойти на огромный пылающий костер. К лицу прилила кровь. Эркки медленно развернулся. Пистолет исчез — видимо, Морган положил его на землю, а сам он, грозно нахмурившись и сжав кулаки, двигался сейчас прямо на Эркки.

— Давай-ка проверим, каков ты, если тебя напугать, — злобно проговорил он.

Эркки отскочил в сторону и, согнувшись, приготовился к нападению. С подозрением глядя на него, Морган слегка замешкался, но не остановился. И тогда Эркки чуть подпрыгнул и ринулся вперед, будто дикий зверь. Зубы Эркки вдруг впились в нос Моргана — сперва он клацнул челюстями, а потом острые зубы прокусили кожу вместе с хрящом и наткнулись на кость. Морган покачнулся и отчаянно замахал руками, однако Эркки не ослаблял хватку. Он долго сжимал зубами нос Моргана, но потом пришел в себя и отпустил его. Сначала Морган ошеломленно молчал, с изумлением глядя на Эркки. И лишь через несколько секунд он понял, что произошло. Эркки почти откусил ему кончик носа, и теперь тот болтался на кожице, словно отрезанная не до конца хлебная горбушка. А потом хлынула кровь. Морган закричал и схватился руками за нос. Он чувствовал, как пульсирует рана, и ощущал кровавый привкус на странно немеющих губах.

— О господи! — завопил он, опускаясь на колени. — Эркки, помоги! У меня кровь!

Зажимая нос, Морган стоял на коленях посреди кустиков вереска — выглядел он жалко. Из носа капала кровь. Раскачиваясь из стороны в сторону, Эркки смотрел на него. Вид крови до смерти напугал его, однако в то же время Эркки немного успокоился, потому что смог отбиться. С этого момента все изменится. Из Подвала доносился шум — его поступок восхитил их, они прославляли его как героя, и овациям, казалось, не будет конца.

— Ты не должен был давить на меня. Я этого не переношу!

«Ты опять кричишь. Какая мерзость».

— У меня теперь будет заражение крови! — причитал Морган, всхлипывая. — Ты вообще соображаешь, что сделал?! Ты же чокнутый, у тебя одна дорога — обратно в дурдом! Черт, да я же умру!

— Я предупреждал, — сказал Эркки, — но ты не слушал.

— Господи, и что же мне делать?

— Можно приложить пучок мха, — предложил Эркки. Зрелище было и впрямь удивительным: Морган в цветастых бермудах и с откушенным носом. — Мир охвачен войнами, — серьезно проговорил он.

— Черт, мне даже нечем рану промыть! Ты хоть знаешь, что человеческий укус очень опасен?! Рана никогда не заживет! Псих чокнутый!

— Когда ты напуган, то ведешь себя по-другому.

— Заткнись!

— Тебе же делали прививку от столбняка?

Морган не ответил, и Эркки подумал, что поступил правильно — давно пора было. Морган слишком разговорился. Он уже достаточно намусорил в доме.

— Много лет назад, — всхлипнув, ответил наконец Морган, — и я не уверен, что она подействует. Уже через пару часов может начаться заражение крови. Ты и сам не понимаешь, чего натворил! Тупая твоя башка!

— Промой рану виски, — мягко проговорил Эркки, — а повязку можешь сделать из моих трусов.

— Ты чего — не понял? Заткнись! Черт, так больше нельзя! — И, придерживая нос, свободной рукой Морган начал шарить в траве, пытаясь отыскать пистолет. Среди зеленой травы Эркки заметил холодный блеск металла. Они оба потянулись к пистолету, но Эркки оказался проворнее. Подняв пистолет, он взвесил его на ладони. Морган затрясся всем телом, в горле у него заклокотало, и он попытался неуклюже отползти назад. Челюсть у Моргана отвисла, так что Эркки увидел у него на зубах темные пломбы. «Испуганный человек — непривлекательное зрелище», — подумал Эркки, а потом размахнулся и со всей силы бросил пистолет в озеро. Послышался тихий всплеск.

— Чертов урод! — От облегчения и отчаяния Морган вновь начал ругаться. — И какого хрена я сразу же не пристрелил тебя?! — Его губы дрожали. — Надо было выстрелить тебе прямо в задницу, чтоб тебя разорвало! У меня через час начнется заражение! Мне надо в больницу! Кем ты себя вообще возомнил?!

— Я — Эркки Петер Йорма. И здесь я в гостях.

Морган стонал, представляя, как будет гнить: зараженная кровь вперемешку с разлагающейся плотью со скоростью молнии потечет по венам и очень скоро попадет прямо в сердце. Он начал терять сознание.

— Если знаешь, где упадешь, подстели соломы, — со знанием дела сказал Эркки. Он повернулся и побрел по тропинке вверх, когда позади раздался дикий вопль:

— Не уходи!

— Если муха садится на покойника, то и ее могут закопать, — сказал Эркки, но остановился. Его еще никто никогда не звал вот так, не нуждался в нем настолько сильно. Вид Моргана с надкушенным носом растрогал его. Он больше не казался Эркки убогим. Не казался настолько отвратительным.

— Скажи что-нибудь! Помоги мне обработать рану. Я больше никогда не смогу показаться на люди, — всхлипывал Морган.

— Не сможешь. Ты ограбил банк, и полицейским прекрасно известны твои приметы.

— Ты пойдешь со мной в дом?

— Я пойду с тобой в дом.

— Тогда быстрее, у меня кровь течет.

— К чему торопиться? Нам же не на пожар.

Сказав это, Эркки двинулся дальше. Морган поплелся следом, то и дело сплевывая, чтобы избавиться от привкуса крови.

— Ты как свиное сало, — глубокомысленно проговорил Эркки, — сладковатый и мерзкий. Как английские сосиски.

— Людоед хренов! — фыркнул Морган.

Он лежал на тахте, бледный, но спокойный. Эркки достал бутыль с виски и, зажав горлышко большим пальцем так, что осталось лишь крошечное отверстие, капнул на надкушенный нос Моргана несколько капель «Лонг Джон Сильвера». Морган завизжал как свинья, и Эркки показалось, что голова его вот-вот лопнет.

— Хватит! Хватит! Дай мне глотнуть! — простонал Морган.

Эркки протянул ему бутылку.

— Не трогай рану пальцами. Ты наверняка лазил ими в самые невообразимые места. — Говорить оказалось просто. Слова срывались с губ и разлетались в стороны, словно пушинки одуванчика.

— Меня тошнит, — застонал Морган и приложился к горлышку бутылки. Напившись, он улегся на диван и закрыл глаза.

— А может, вообще оторвать кончик носа? — предложил Эркки. — Он же и так почти оторван.

— Ни за что! Может, врачи его пришьют!

Эркки замер и оглядел Моргана. Итак, они опять в этом доме, вместе. И идти ему некуда. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание Моргана. Между ними будто упала какая-то завеса, тонкая перегородка — Эркки никогда прежде не видел ее. Комната потемнела, и сейчас в ней стало уютнее. И Морган больше не начальник. Странно, но похоже, что сам Морган испытывает от этого лишь облегчение. Теперь, когда они равны, все будет проще. Они смогут расслабиться и, возможно, даже поспать. День прошел в суете. Эркки нужно отдохнуть и привести в порядок мысли.

— Включи радио. — Голос Моргана слегка дрожал, как у больных, которым хочется, чтобы о них позаботились.

«Жалко, что так вышло с его носом, — подумал Эркки, — он и прежде был чересчур маленьким, а теперь и того не осталось».

— Скоро новости. Включи радио.

Эркки принялся по очереди нажимать на все кнопки, и радио наконец ожило. Он настроил громкость, поставил радио на пол и взглянул на Моргана. С бутылкой виски тот напоминал младенца с соской. Музыка по радио затихла, и раздался голос диктора — на этот раз читал мужчина.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Морган медленно приподнялся. Нос его ужасно распух, а майка насквозь промокла от крови.

— Так ты был рядом с ее домом?! — В глазах Моргана появился ужас. — И что ты видел?

Эркки потер руки и вновь посмотрел на озеро. Хорошо, что купания удалось избежать. Ему все равно суждено умереть, но утонуть Эркки не хотел. Путь к вечности необязательно пролегает через холодную воду.

— Так это ты убил ее? Эркки, это ты?

Эркки медленно шагнул к нему.

— Отвали! Не подходи ко мне! — Морган поджал колени и отодвинулся назад. — А когда тебя поймают, ты скажешь, что ничего не помнишь, да? Или что это голоса заставили, и тебя не посадят. Сядь, я сказал, — ты что, не слышишь?! — Голос сорвался. Морган постарался собраться с мыслями. Идиот перед ним — не просто придурок, он намного хуже, этот чокнутый псих убил беззащитную старуху, и сейчас он здесь, в этом доме! От страха потная спина Моргана покрылась гусиной кожей. Когда Морган вновь заговорил, голос его зазвучал спокойно, будто Эркки вышел из себя и его срочно следовало образумить:

— Ладно, послушай меня. Сядь и успокойся. Главное, не волнуйся. Я не заложу тебя, а ты — меня. Деньги мы поделим, там хватит на двоих. Нам нужно добраться до Швеции!

Не сводя с Эркки нервного взгляда, он отхлебнул виски. Моргану пришло в голову, что Эркки в любой момент может загрызть его насмерть. Эркки не отвечал. Морган пытался переварить услышанное, с отвращением отметив, что нос начал пульсировать. Он вообразил, что это началось заражение. Эркки уселся на пол под окном, привалившись к стене. Моргану было спокойнее наблюдать за ним вот так, издалека. Хотя не похоже, что Эркки хочет наброситься, к тому же они уже давно здесь, и если бы Эркки вздумалось убить его, то такая возможность ему представлялась неоднократно. К примеру, там, возле озера, когда в руки ему попал пистолет. На улице было по-прежнему светло, но свет изменился, он словно стал более насыщенным. Что же случилось? В его жизни будто соскочил предохранитель, и теперь Моргана вынесло на обочину, а притормозить он уже не может… Морган поставил бутылку на пол. Он здесь один на один с душевнобольным убийцей, и ему следует постоянно быть начеку. Хотя, пожалуй, трезво мыслить уже не получится — в голове у него помутилось. Какой только черт его дернул взять заложника? Ведь и без него все прошло бы гладко…

— Значит, какой-то мальчишка тебя видел… — медленно проговорил Морган, глядя на Эркки, который, похоже, задремал.

— Жирный мальчишка, — пробормотал тот, — не человек, а настоящий дирижабль с титьками, точь-в-точь как у моей матери. — Повернув голову, Эркки загадочно посмотрел на Моргана. — Ее мозги брызнули прямо на ступеньки.

— Заткнись, не желаю этого слышать! — В крике Моргана зазвенела паника.

— Ты боишься, — решил Эркки.

— Я не желаю тебя слушать! Ты несешь какую-то чушь! Лучше поговори с голосами, они тебя скорее поймут!

Они надолго замолчали. Возле окна жужжала муха. Морган подумал, что может добраться до сестры, живущей в Осло, и пересидеть у нее. Сестра, конечно, всю плешь ему проест, зато не заложит. Пусть она убогая, вечно кудахчущая курица, но он — ее младший брат, и пусть он ограбил банк, но зато никого не убивал, в особенности — беспомощную старуху.

— Нет! — выкрикнул Эркки, вскочив. Приникнув к окну, он выглянул наружу.

— Чего ты орешь? Или это они тебя заставляют? Прекращай чушь молоть, меня это напрягает. ТАМ НИКОГО НЕТ!

Эркки зажал уши.

— О Господи, вот тебя припекло!

Морган опять схватился за нос — сейчас боль пульсировала так, что он едва не заплакал. Чокнутый придурок! Он, возможно, убил человека и напрочь забыл об этом!

— Слушай, — прохрипел он, — может, тебе лучше вернуться в клинику? Как думаешь? — Морган почти пищал.

Эркки уткнулся лбом в гнилую оконную раму, и ноздри наполнились глубоким ароматом знойного дня. Казалось, что воздух в комнате сделался ломким, ранимым. Эркки это нравилось, но одновременно и не нравилось. Это порождало какие-то воспоминания. Из Подвала доносилось тихое ворчание.

— Просто анекдот, — печально проговорил Морган, — у меня откушенный нос и сумка, доверху набитая деньгами, а ты разговариваешь сам с собой, причем на совести у тебя убийство. И нас обоих разыскивают. Какой-то абсурд! — Он закрыл глаза и деланно засмеялся: — Будь что будет — мне плевать. Мы все равно умрем. Тогда почему бы не сдохнуть здесь, в этой загаженной норе. — Морган откинулся на тахту. Он почувствовал, что медленно рассыпается. Внутри его тело наполнено мелкими жучками, которые уже начали разлетаться в разные стороны. Внезапно его охватило полное безразличие. Может, он постепенно сходит с ума?.. — Я посплю.

Эркки стоял возле окна, стараясь припомнить ее платье. Красное в зеленую клетку? Или зеленое в красную клетку? Он никак не мог воскресить его в памяти. Зато косу он хорошо запомнил. И ту ярость на ее лице, когда она выпалывала одуванчики. Они заполонили лужайку, и женщине хотелось побыстрей уничтожить их. А потом она крикнула ему что-то, и в голосе ее звенел страх.

— Заткнись! — закричал, вздрогнув, Эркки.

— Прости, — устало извинился Морган, — я лишь хотел сказать, что мне плевать, что бы ни случилось.

— Я решу, что мне делать! И ты мне не указ! — выкрикнул Эркки и погрозил в окно кулаком.

— И я о том же, — пробормотал Морган и перевернулся на бок, прикрывая нос рукой, — когда я проснусь, мне будет очень плохо. Может, ты сходишь в деревню и позовешь на помощь? Я не против — мне плевать. Я обещал лишь добыть денег и обещание сдержал.

— Меня зовут Эркки Петер Йорма. И я иду спать.

— Делай что хочешь, — прошептал Морган. Его голос был едва слышен.

Эркки прошел в спальню и, ощупав матрас, отыскал револьвер. Он засунул револьвер за пояс. Теперь он подготовлен. Положив куртку под голову, Эркки свернулся калачиком и крепко заснул.

— Канник непременно завоюет кубок по стрельбе, — решительно заявила Маргун, — он будет его чистить и показывать матери. У Канника все получится, он молодец. Стрелять — это единственное, что он умеет. — И для убедительности она два раза кивнула. Они сидели у нее в кабинете. Сейер улыбнулся и почувствовал себя так, словно именно он должен вручить мальчику этот самый кубок.

— Он переживает из-за того, что случилось? — спросил Сейер, восхищенно разглядывая лицо женщины. Красавицей назвать ее было сложно: высокий лоб, глубокие морщины, намечающиеся усики — во всем ее облике было что-то мужеподобное. Да и говорила она почти басом. Однако глаза Маргун светились непоколебимой верой в человека, и особенно в собственных воспитанников. Ее грубое лицо лучилось энтузиазмом и от этого казалось даже красивым.

— Он неплохо держится. Во всяком случае, Канник сосредоточился на занятиях по стрельбе, и таким образом ему удается забыться. Поймите, мальчики, которые живут здесь, немало повидали. Их не так-то просто выбить из колеи.

— Понимаю, — ответил Сейер, — расскажите о нем.

Она пододвинула стул поближе и улыбнулась.

— Родился Канник, что называется, случайно, оттого что его мать чересчур порывиста и не умеет себя контролировать. Судя по тому, что мне известно о ее семье, научить ее было некому. Она, как и Канник, тоже была никому не нужной. Лишней. Каждое лето местные землевладельцы нанимают на работу поляков. Мать Канника работала на автозаправке, где поляки затоваривались дешевыми сигаретами, а иногда, когда им хотелось чего-нибудь поострее, они прихватывали с собой пару порножурналов. Поляки стали самым ярким пятном в ее жизни. Они казались ей удивительными, экзотичными. Как она сама мне рассказывала, таких галантных мужчин она никогда прежде не встречала. Она сказала: «Маргун, они обращаются со мной как с настоящей женщиной!» Не удивительно, что на подобную девушку это произвело неизгладимое впечатление, сама она давным-давно растеряла остатки невинности и перестала заботиться о собственной репутации. И вот на заправку зашел будущий отец Канника. К тому времени он уже четыре месяца не был дома и ему многого недоставало. Это вполне объяснимо. — Маргун понимающе улыбнулась. — Наступил вечер, автозаправка закрылась, и на складе, среди тряпок и коробок с чипсами, они зачали Канника. И она ни о чем не жалела. Пока не поняла, что беременна. Когда ребенок был совсем маленьким, он часто плакал, а потом мать выяснила, что не кричит ребенок, только когда сыт. К чему это привело, вы скоро увидите. Сама же она была слишком занята поисками любви — она и сейчас ее ищет. Сын ей не нужен. Однако она к нему неплохо относится, просто не хочет брать на себя ответственность. Можно сказать, что его рождение она перенесла как затяжную болезнь.

— Если мальчик оказался здесь, значит, у него какие-то сложности?

— Сначала он вел себя вызывающе и для обычной школы отличался чересчур вспыльчивым характером. Но потом все изменилось, и теперь он начинает замыкаться в себе. Он очень мечтательный. В общественной жизни участвует вяло. Ничем не интересуется и не заводит друзей. Ему нравится, когда о нем заботятся, но в этом случае хочет быть в самом центре внимания. И он расцветает. А если заботятся о нем лишь отчасти, то такую заботу он отвергает. Раз в неделю к нему приходит инструктор по стрельбе, и Канник будто оживает. Тогда все внимание сосредоточено на нем, Каннике, и на том, что он умеет и не умеет. Но в классе он лишь один из множества других учеников, поэтому школьная жизнь его не интересует.

— По принципу «все или ничего»?

— Да, что-то вроде.

— Где находится его комната?

— На втором этаже, самая дальняя по коридору. На двери наклейки от шоколадок «Фрейя» и «Марабу».

Сейер захватил с собой упаковку карамелек «Твист». Пусть это выглядит так, словно он навещает больного, но бедняга пережил страшное испытание, поэтому немного заботы не повредит. Однако, увидев лежащего на кровати толстяка, Сейер пожалел о конфетах.

— Добрый день, Канник. Меня зовут Конрад. — Он остановился в дверях комнаты, где жили Канник и Филипп. Мальчишка читал комиксы и с хрустом грыз что-то. Подняв голову, он перевел взгляд с Сейера на пакетик конфет.

— Я из полиции.

Канник отбросил журнал в сторону.

— Я же сказал парням, что вы точно придете, а они не верили! Они сказали, что до меня никому нет дела.

Сейер улыбнулся:

— Ну конечно же нам есть до тебя дело. И я уже поговорил с Маргун. Можно мне присесть вот тут, на кровать?

Канник поджал ноги. Сейер подумал, что носить на себе столько избыточного жира — это все равно что постоянно таскать на плечах еще одного мальчишку. Сейер протянул ему конфеты.

— Только обещай, что поделишься с другими.

— Ну ясное дело. — Канник положил карамельки на тумбочку.

— Значит, это от тебя Гурвин обо всем узнал?

Канник отбросил со лба челку. На нем были обрезанные джинсы и футболка, на ногах — темные мокасины.

— Он постоянно спрашивал про точное время. А часов у меня не было. Они в ремонте.

— Досадно, — признался Сейер, — точное время для нас очень важно. Часто бывает, что, зная время, мы можем все объяснить. Или разоблачить тех, кто пытается нас обхитрить.

Канник испуганно посмотрел на Сейера, будто тот хотел обвинить его.

— Я не хитрю, — сказал он, — потому что у меня вообще нет часов. Но я знаю, что вышел отсюда в семь. Вот! — Он показал на стоящий на тумбочке будильник.

— Значит, ты вроде как ранняя пташка? Ведь у тебя сейчас каникулы?

— Было жарко. И спать не хотелось. Да еще и Филипп сопел — знаете, у него астма…

Сейер огляделся. Кровать Филиппа была чуть продавлена — очевидно, Филипп ушел совсем недавно, а на тумбочке лежали лекарства и ингалятор. В окно Сейер увидел, как трое парнишек рассматривают его машину. Порой они поворачивались и поглядывали на окно.

— И тем не менее, мы можем установить приблизительное время, но для этого мы должны друг другу помочь. Попробуй вспомнить тот день. С того момента, когда ты вышел отсюда. Ты говоришь, что было семь утра. Ты сразу же пошел в лес?

— Да.

— И при себе у тебя был лук?

— Ну-у… да. — Мальчик опустил глаза.

— За это я тебя не арестую. Здесь пусть уж Маргун разбирается. Ты быстро шел?

— Не очень.

— Останавливался по дороге?

— Несколько раз — останавливался и прислушивался, нет ли поблизости ворон…

— У тебя есть любимое место в лесу, и ты часто ходишь туда, верно?

Канник одернул футболку, пытаясь прикрыть живот.

— Немного в стороне от дома Халдис, на холме, есть поле, а на нем — тропинки. Я обычно иду по одной из них. Я хорошо там ориентируюсь. — Голос у него ломался. Канник сидел на кровати, а ноги вытянул и раскинул в стороны. Видимо, сжать ноги у него не получалось.

— Значит, ты забрался на холм, а перед этим два раза останавливался по дороге?

— Да.

— А можешь прикинуть, сколько у тебя ушло на это времени? Сравни с каким-нибудь другим действием.

— Примерно столько же, как если бы я просмотрел одну серию «Секретных материалов».

— Вам разрешают смотреть «Секретные материалы»?

— Ну да.

— Одна серия идет сорок пять минут, верно?

— Угу.

— Ясно, — Сейер закинул ногу на ногу и ободряюще улыбнулся, — выходит, когда ты поднялся на холм, было без четверти восемь?

— Думаю, да. — Он взглянул на упаковку «Твиста». Большой пакетик. Канник быстро подсчитал: в пакетике пятьдесят две карамельки, по пять каждому из них и две для Маргун. Если, конечно, он сделает, как сказал полицейский, и поделится с ними.

— И какую тропинку ты выбрал?

— Всего их четыре. Одна ведет на холм, другая — на смотровую площадку, третья — туда, где прежде было поселение финнов, и четвертая — к дому Халдис.

— И ты пошел по четвертой?

— Да. Думал успеть к ней на завтрак.

— С того места, где ты стоял, далеко до дома Халдис?

— Нет. Но по пути я подстрелил ворону. И потерял две стрелы. Я довольно долго искал их, но не нашел. Они дорогие, — пояснил Канник, — это карбоновые стрелы. Сто двадцать крон штука.

Кивнув, Сейер взглянул на часы.

— Значит, ты искал стрелы, но не нашел и двинулся к дому Халдис. Дорога туда заняла больше времени, чем на холм?

— Нет, наверное, чуть меньше.

— Тогда предположим, что ты подошел к ее дому в четверть девятого.

— Наверное, да.

— Расскажи, что ты там увидел.

Канник испуганно заморгал:

— Я увидел Халдис.

— Когда ты ее увидел?

— Что значит — когда?

— Где ты находился, когда заметил ее тело?

— Возле колодца.

— Значит, ты остановился рядом с колодцем и оттуда увидел ее?

— Да. — Канник заговорил тише. Об этом он вспоминал с явной неохотой.

— А можешь примерно определить расстояние от колодца до крыльца? Ты ведь стрельбой занимаешься, для тебя это несложно…

— Где-то метров тридцать.

— Да, похоже на правду. Ты приближался к ее телу?

— Нет.

— Но не сомневался в том, что она мертва?

— Это было несложно определить.

— Да, ты прав, — согласился Сейер. — Давай разберем этот момент поподробнее. Вот ты стоишь у колодца и смотришь на Халдис. Ты испугался?

— Ага!

— Когда ты увидел Эркки?

— Я огляделся, — тихо сказал мальчик, — я испугался и поэтому начал озираться.

— Я поступил бы так же. Где находился Эркки?

— На опушке.

— Ты хорошо его разглядел?

— Неплохо. Я узнал его по прическе. У него такие волосы — длинные и черные, как занавеска, и прямой пробор. Он смотрел на меня.

— Что он сделал, когда заметил, что ты на него смотришь?

— Ничего. Он застыл как вкопанный. И я побежал.

— Ты побежал по дороге?

— Да. Бежал изо всех сил, а в руках у меня еще был футляр.

— Ты сложил туда лук и стрелы?

— Да. И я ни разу не остановился, бежал от самого ее дома.

— Ты хорошо знаешь Эркки?

— Я его не знаю. Но он круглый год шляется по окрестностям. И недавно Эркки положили в больницу. Он всегда ходит в одной и той же одежде — и летом и зимой. В черной одежде. Не черная только пряжка на ремне — она такая большая и блестящая.

Сейер кивнул.

— А Эркки тебя знает?

— Он меня несколько раз видел.

— Он не показался тебе напуганным?

— Он всегда кажется напуганным.

— Но он ничего не сказал?

— Нет. Он спрятался за деревьями. Я только слышал, как затрещали ветки. И трава зашелестела.

— Почему ты пошел к Халдис?

— Думал, она даст мне попить. Я уже бывал у нее, она нас знает.

— Она нравилась тебе?

— Она была довольно строгая.

— Строже, чем Маргун? — Сейер улыбнулся.

— Маргун вообще не строгая.

— Но ты тем не менее надеялся, что она даст тебе попить. Значит, она была доброй?

— Она была строгая, но добрая. Если мы просили чего-нибудь, Халдис никогда не отказывала, но постоянно ворчала.

— Не поймешь этих взрослых, правда? — вновь улыбнулся Сейер. — Халдис знали все приютские мальчики?

— Все, кроме Симона. Он здесь новенький.

— И вы приходили к Халдис в дом и болтали с ней?

— Мы иногда просили у нее стакан сока или бутерброд.

— Вы заходили к ней на кухню? — И Сейер испытующе посмотрел на Канника.

— Нет, что вы! Она дальше коридора нас не пускала. Каждый раз говорила, что только что помыла пол. Так и говорила: «Я только что тут все протерла».

— Ясно. В тот день ты напрямую побежал к ленсману и сообщил о том, что увидел?

— Да. Гурвин сначала решил, что я вру.

— Вон оно как?

— Знаете, — расстроенно проговорил Канник, — я сказал, что я из приюта.

— Ясно. Понимаю, — откликнулся Сейер, — говорят, ты хорошо стреляешь?

— Неплохо! — с гордостью ответил мальчик.

— Откуда у тебя лук? Он ведь, наверное, дорогой?

— Служба соцзащиты дала деньги. Чтобы я проводил свободное время с пользой. Он стоит две тысячи, но это недорого. Когда я вырасту… то есть когда у меня будет много денег, я куплю себе «Супер Метеор» с карбоновыми вставками. Цвета голубой металлик.

Сейер восхищенно кивнул.

— А кто учит тебя стрелять?

— Два раза в неделю приходит Кристиан. Я скоро буду участвовать в чемпионате Норвегии по стрельбе. Кристиан говорит: у меня талант.

— Тебе известно, что лук — это смертоносное оружие?

— Ясное дело, известно, — с вызовом ответил Канник. Он знал, к чему ведет полицейский, потому опустил голову и прикрыл глаза, готовясь выслушать нравоучения.

Теперь голос звучал откуда-то издалека и напоминал жужжание мухи.

— И когда ты бродишь по лесу, твоих шагов никто не услышит. А если ты случайно столкнешься, например, с ягодником, то рискуешь стать убийцей. Об этом ты подумал, Канник?

— Там никогда не бывает людей.

— Кроме Эркки?

Канник покраснел.

— Да, кроме Эркки. Но Эркки не собирает ягоды.

Они оба умолкли. До Сейера доносились приглушенные голоса с улицы. Поглядывая на собеседника, Канник кусал губы.

— А где сейчас Халдис? — тихо спросил он.

— В морге при Центральной больнице.

— А правда, что они лежат в холодильнике?

Сейер печально улыбнулся.

— Это больше похоже на такой длинный ящик. — И, решив сменить тему разговора, спросил: — Ты знал ее мужа?

— Нет, но я его помню. Он все время ездил на тракторе. Халдис с нами разговаривала, а он — никогда. Он не любил детей. И еще у него была собака. Когда он умер, собака тоже сдохла. Она отказывалась от еды, — недоуменно проговорил Канник. Видимо, никак не мог взять в толк, как такое случилось.

— Как думаешь, ты долго еще проживешь в приюте?

— Не знаю, — мальчик разглядывал собственные коленки, — это не мне решать…

— Разве? — с деланным удивлением переспросил Сейер.

— Они поступят так, как захотят, — грустно ответил Канник.

— Но тебе здесь нравится? Я спрашивал Маргун, и она сказала, что тебе тут хорошо.

— Мне все равно больше негде жить. Мама у меня безответственная, а мне постоянно нужна помощь. — В голосе мальчика послышалось отчаяние.

— Жизнь — непростая штука, верно? Как по-твоему, что самое сложное?

Канник задумался, а потом повторил то, что слышал уже много раз:

— То, что я сначала делаю и только потом думаю.

— Это называется импульсивный, — успокоил его Сейер, — все дети этим страдают. И со временем это пройдет. Почти. Послушай, — продолжал он, — а ты не заметил, на руках у Эркки были перчатки?

Канник моргнул, и глаза его удивленно распахнулись.

— Перчатки? В такую жару?.. Я вообще не видел его рук. Может, он засунул их в карманы… Нет, не знаю, — честно признался он.

— Я спрашиваю об этом, — пояснил Сейер, — потому что нам нужно разобраться с отпечатками пальцев. А в доме Халдис мы обнаружили множество отпечатков. Ты точно никого больше там не видел и не слышал?

— Точно, — Канник уверенно кивнул, — больше там никого не было.

— Если в доме был кто-то еще, то Эркки мог заметить его, а ты — нет.

— Вы что, думаете, что это не Эркки ее убил? — изумленно ахнул мальчик.

— Мне нужны доказательства.

— Но он же чокнутый!

— Он, конечно, не такой, как мы, — улыбнулся Сейер, — допустим, он нуждается в помощи. Но у меня создалось впечатление, что многим в округе хочется, чтобы Эркки оказался виновным. Знаешь, ошибаться никто не любит… Как думаешь, — медленно проговорил он, — если Эркки забрел в огород к Халдис, что она могла сказать ему? Ведь она знала Эркки, правда?

— Думаю, да.

— Как по-твоему, она испугалась?

— Вообще-то она была не очень пугливой. Но если Эркки чего-то хотел, то он никогда не спрашивал разрешения. В магазинах и киосках он брал все без спроса. Возможно, он просто зашел в ее дом. На него это похоже.

— И тогда Халдис разозлилась?

— Когда мы не слушались ее, она сердилась. Эркки никогда никого не слушает.

— Ясно. Наверное, лучше нам побыстрее его отыскать. Что скажешь?

— А вы тогда наденете на него смирительную рубашку?

Сейер рассмеялся:

— Будем надеяться, что до этого не дойдет. Но пока вам лучше не уходить далеко от дома и не гулять по лесу. Сначала нам нужно выяснить, что на самом деле случилось.

— Ладно, — Канник кивнул, — Маргун отняла у меня лук.

Когда Сейер подошел к машине, мальчишки сбились в стайку и издали разглядывали его. Он торопился, поэтому разговаривать с ними не стал, хотя мог бы вдохнуть глоток свежего воздуха в их жизнь. Они смотрели на него со смесью упрямства и почтительности. Некоторые из этих мальчишек уже много раз имели дело с полицией, а остальные постоянно помнили о подобной угрозе. Маленький темноволосый мальчуган, Симон, помахал вслед удаляющейся машине. Поворачивая к Центральной больнице, Сейер все еще думал о них. Несколько маленьких упрямых человечков, которые не нашли своего места в этой жизни. Они наверняка заинтересовали бы Сару Струэл. Компания бунтарей.

— Элси Йорма, — Сейер с надеждой посмотрел на медсестру, — родилась четвертого сентября тысяча девятьсот пятидесятого. Умерла в результате несчастного случая восемнадцатого января тысяча девятьсот восьмидесятого и была доставлена в Центральную больницу. Не знаю, умерла ли она до того, как ее привезли сюда, или скончалась позже. Но где-то в архиве у вас должно храниться ее личное дело. Вы окажете мне огромную услугу, если найдете его.

В глазах медсестры засветилось любопытство, однако ей не удалось скрыть недовольства: персонала в больнице мало, многие сотрудники в отпусках, да еще и невыносимая жара. Сейер оглядел тесный кабинет с разбросанными повсюду папками и журналами. Таким кабинетом особо не похвастаешься — они с медсестрой еле умещались в этой тесноте.

— С тех пор прошло шестнадцать лет, — назидательно проговорила она, будто без ее помощи Сейер не подсчитал бы, — и за это время у нас установили систему электронной регистрации. Поэтому в базе данных мы ее скорее всего не найдем. Значит, мне надо спуститься в бумажный архив и искать там.

— Ну, найдете цифру восемьдесят и букву «Й». Вы ведь неплохо в этом разбираетесь, а я никуда не тороплюсь, — не уступал Сейер.

Медсестре было около двадцати пяти лет, она была высокой и крепко сбитой, со стянутыми в хвост волосами. Она сдвинула очки на кончик носа и взглянула на него поверх красной оправы.

— Если я не найду это дело сейчас, то вам лучше зайти попозже. — И она скрылась за дверью, а Сейер приготовился терпеливо ждать. Сперва он попробовал отыскать что-нибудь пригодное для чтения, но наткнулся лишь на журнал, изданный Ассоциацией больных раком. Отложив журнал, Сейер глубоко задумался. Он не мог отогнать воспоминания, мучившие его всегда, когда он оказывался в подобных местах. Прежде он сам бродил по длинным больничным коридорам, а тело Элисы обследовали, проверяли, накачивали лекарствами и облучали, пока она окончательно не ослабела. И в первую очередь он вспоминал приглушенные голоса — их звук и запах. Когда медсестра вернулась, Сейер был поглощен собственными мыслями.

— Больше ничего нет. — Она протянула ему короткую справку из регистратуры.

— А где же протокол вскрытия? — спросил он. — Здесь его нет… Вы не могли бы еще поискать? Это очень важно.

— Не раньше воскресенья, да и то, если у меня будет время. А пока мне больше ничего найти не удалось.

— Спасибо, — поблагодарил Сейер, — я могу это забрать?

Медсестра выдала ему разрешение на бланке и попросила расписаться.

— У вас найдется еще две минутки? Я хотел бы прочитать это здесь… А в справке наверняка найдутся непонятные термины.

Девушка пробежала глазами текст и зачитала: «Регистратура, восемнадцатое января, 16:45. Смерть наступила до госпитализации. Открытые переломы руки и челюсти. Обширное кровотечение».

— Простите, — перебил ее Сейер, — «обширное кровотечение»… Но она ведь упала с лестницы?

— Не знаю, не видела. Мне в то время вообще было только десять лет, — резко ответила медсестра, но потом любопытство опять взяло верх. — Значит, она упала с лестницы?

— Так мне сказали. Ее сын был свидетелем. Но ему тогда было всего восемь.

— Все может статься, — неуверенно проговорила она, — но пока у меня на руках нет результатов вскрытия, я ничем не смогу вам помочь. — Девушка вновь перечитала текст. — Да, — сказала наконец она, — это странно. У нее действительно было сильное кровотечение, и, возможно, оно стало причиной смерти. Но какую причину установили при вскрытии — неизвестно.

— Разве можно серьезно покалечиться, всего лишь упав с лестницы?

— Можно. Особенно если человек пожилой.

— Но она не была пожилой. — Сейер указал на справку. — Элси Йорма родилась в пятидесятом. Следовательно, когда она умерла, ей было около тридцати, верно?

— Почему вы не спросите ее сына? Который присутствовал при несчастном случае?

— Мы его ищем, — задумчиво ответил он. Сейер встал и, поблагодарив девушку, вышел на улицу. Там он остановился и оглядел здание больницы. Где-то там лежит сейчас тело Халдис. Не решив окончательно, чего хочет, он направился к входу. Но про нее спрашивать еще рано, очередь Халдис подойдет лишь через пару недель. В приемной Сейер предъявил удостоверение, и его впустили в здание. Как он и ожидал, Сноррасон был в патологоанатомическом отделении — повернувшись спиной к двери, он как раз натягивал резиновые перчатки. На столе лежал белый сверток. «Какой маленький, — подумал Сейер, — не больше собаки». Он представил, что это младенец, и нахмурился. Врач повернулся, и одна бровь у него удивленно поползла вверх.

— Конрад?

— Кто там? — спросил Сейер, кивнув на сверток.

Сноррасон пристально посмотрел на приятеля.

— Не Халдис Хорн, как ты, наверное, догадался. А чего тебе надо от меня прямо сейчас, в этот жестокий момент?

— Я прекрасно понимаю, что до Халдис ты еще не дошел, — усмехнулся Сейер, — но я просто оказался тут поблизости и решил заскочить.

— Ясно.

— Хочу посмотреть на нее. И ничего больше. Чтобы иметь представление.

— Надеешься, что она заговорит с тобой?

— Вроде того…

— Она сейчас не особо разговорчивая. — Сноррасон стянул с себя перчатки.

— Понимаю. Я просто хочу посмотреть. Если уж молчание будет совсем невыносимым, то я могу сказать несколько слов за нее.

— Но больше всего тебе, конечно, хочется, чтобы я пошел с тобой и немного поразмышлял вслух. Я тебя знаю: ты только на это и надеешься. И ничего хуже я и представить себе не могу.

— Мы лишь быстренько посмотрим.

— Ты что, не насмотрелся, когда забирали тело? И разве вы не наделали отличнейших фотографий?

— Это было вчера.

И Сноррасон сдался. Они спустились на лифте в самые недра подвала, где лежала Халдис. Сноррасон отыскал в архиве номер холодильной камеры и вытащил тело наружу.

— Прошу, мой господин! — И он откинул простыню.

Красивым зрелище нельзя было назвать. Уцелевший глаз почернел, а на месте второго глаза зияла рана — глубоко раскроив череп, лезвие тяпки разрубило пополам нос, и от внутренних кровотечений лоб и виски приобрели красно-фиолетовый оттенок.

— Восемь с половиной сантиметров в ширину и четырнадцать — в глубину, — коротко сообщил Сноррасон, — лезвие задело еще и правую руку в районе подмышки, там есть небольшая рана. Крупная моноклевидная гематома отслоившихся соединительных тканей правого глаза. Образовалась после перелома костей черепа.

Сейер наклонился над лицом убитой.

— Под каким углом ее ударили?

— Одно из двух, — Сноррасон явно пытался побороть собственные принципы, — либо ее ударили, когда она упала, либо она испугалась, чуть запрокинула голову, и в этот момент лезвие вошло в череп. Как видишь, лезвие вонзилось в глаз, рассекло бровь и проникло глубоко в черепную коробку.

— Все произошло быстро и внезапно?

— Не уверен, — возразил Сноррасон, — но никаких следов борьбы на теле нет. Ее одежда не порвана, а когда нашли тело, на ногах у нее, как ты помнишь, даже были шлепанцы. Поэтому ты, скорее всего, прав. И это очень странно. Если Халдис убили ее собственной тяпкой, значит, убийство не было спланировано заранее. Убийца запаниковал и схватил первое попавшееся под руку орудие. Он ужасно разозлился, или испугался, или и то и другое вместе. По статистике такие убийства очень редки. Без сомнения, оно совершено в состоянии аффекта. Вы, кажется, и отпечатки пальцев обнаружили?

— Да, — ответил Сейер, — в доме. И два нечетких отпечатка на черенке тяпки. К счастью, жила она одна, поэтому мы можем точно установить, кто раньше заходил в дом. И время работает на нас, — добавил он.

— Ну что, насмотрелся?

— Да, спасибо.

Сноррасон накрыл тело простыней и задвинул обратно в холодильную камеру.

— Я тебе позвоню.

Сейер поехал в отделение, а обезображенное лицо Халдис вытеснили из его памяти мысли о Саре Струэл. О ее гладкой, покрытой светлым пушком коже. О ее темных глазах с блестящими зрачками. «Все эти прожитые в одиночестве годы… Но я же сам выбрал одиночество, почему же теперь мне вдруг захотелось все изменить?..» А потом Сейер подумал про Элси Йорму. Почему она вообще упала с лестницы? Это не просто так, что-то спровоцировало падение. Элси Йорма упала с лестницы в собственном доме, со ступенек, которые хорошо знала и по которым бегала каждый день. Возможно, она споткнулась, а может, ступеньки были мокрыми. На это должна быть причина, как и на то, что, упав с лестницы, Элси умерла, хотя вполне могла отделаться сотрясением мозга или сломанной рукой. «Вот выйду на пенсию, — решил Сейер, — и займусь всеми нераскрытыми делами, которые лежат у нас в архиве. Никакой спешки, никаких журналистов, и Холтеманн не будет постоянно подгонять меня. Засяду дома, и работа превратится в хобби, а Кольберг будет греть мне ноги. На улицу буду ходить, только чтобы получить пенсию, а дома начну пить виски и курить самокрутки. Какое блаженство».

Зрелище было похоже на то, которое описано в Библии, там, где море расступилось. Заметив в дверях Скарре, одетые в белое люди разбежались в стороны. Скарре оглядел жаркую кухню, высматривая того, на кого указал повар. «Вот тот парень возле посудомоечной машины. Это и есть Кристофер Май». Но Кристофер стоял, повернувшись спиной, и Скарре разглядел лишь короткую шею и прямые рыжие волосы. В этот момент парень как раз вытаскивал из посудомойки поднос, уставленный бокалами, от которых валил пар, поэтому — единственный во всей кухне — не заметил приближающегося полицейского. Он даже не заметил, что шум затих. А потом он поставил поднос, обернулся и увидел Скарре.

— Кристофер Май?

Парень кивнул. Он явно не мог сообразить, с чего вдруг к нему нагрянул такой серьезный посетитель. Но потом вспомнил: ну конечно, тетя Халдис. Опомнившись, он кивнул, вытер руки и закрыл крышку посудомоечной машины. Его лоб блестел от пота.

— Где мы сможем поговорить?

— В комнате для отдыха, — ответил Кристофер и направился к двери. Голову он опустил: для коллег он всегда оставался пустым местом, и сейчас, когда их взгляды были обращены к нему, Кристоферу было не по себе.

Комната для отдыха оказалась узкой и тесной, они уселись на стулья спиной к двери. Скарре посмотрел на юное лицо собеседника и внезапно загрустил. «Сколько еще новых знакомых у меня появится, — подумал он, — лишь благодаря ужасным убийствам? И каково мне будет через десять лет? И во что я превращусь, если каждого стану спрашивать: а где вы были вчера? Во сколько вернулись домой? И как у вас с деньгами?» Он вытащил из заднего кармана блокнот.

— Отличное рабочее место — теплое и уютное, — доброжелательно сказал Скарре, разглядывая рыжую шевелюру Кристофера.

— Мне нравится, — улыбнулся Май, — я же из Хаммерфеста. Там я вечно мерз.

Чуть вздернув подбородок, Скарре тоже улыбнулся.

— Когда вы узнали, что ваша тетя мертва?

— Мне мама сказала. Она позвонила вчера вечером, в девять.

— Что именно она рассказала вам? — Скарре повернул голову к кондиционеру и тяжело вздохнул.

— Что кто-то забрался в дом, украл все деньги, а потом зарубил ее саму топором и сбежал.

— Тяпкой, а не топором, — поправил Скарре.

— Ну, в итоге-то одно и то же вышло… — тихо пробормотал Май. — Говорят, что деньги у нее водились.

— Что именно вам известно?

— У нее было полмиллиона, — ответил Май, — но они хранились в банке.

— Вы и это знаете?

— Конечно. Она так гордилась ими.

— Вы кому-нибудь рассказывали об этом? — Скарре испытующе посмотрел на парня.

— Кому, например?

— Друзьям. Или коллегам.

— Я мало с кем общаюсь, — коротко ответил он.

— Но хоть с кем-то вы разговариваете?

— С квартирным хозяином. А больше ни с кем. — Май переменил позу и с любопытством посмотрел на Скарре. — Вы здесь, чтобы вычеркнуть меня из списка подозреваемых? Вы ведь так это называете?

Отложив в сторону блокнот, Скарре повернулся к собеседнику. Парень не убийца — в этом Скарре ни секунды не сомневался. Он не мог убить собственную тетку и сбежать с деньгами. Но сам Кристофер считает себя подозреваемым. «Интересно, — подумал вдруг Скарре, — каково это? Достаточно ли осознания, что твоя совесть чиста? Или же ты понимаешь, что тебя подозревают, и не можешь избавиться от гнетущего беспокойства?» Глаза у Кристофера Мая были зелеными. А зеленоглазые всегда выглядят виноватыми. Скарре внезапно понял, что они все такие, без исключений, — все, с кем он разговаривал, кого допрашивал и вычеркивал из списка подозреваемых. Может, когда-то, хотя бы раз в жизни, они готовы были пойти на преступление?.. Халдис богата. А я тут за гроши мою тарелки. Что, если…

— Вы ведь иногда приезжали к ней в гости, верно?

— Если три раза в год — это иногда, то да, приезжал. Потому что я, кажется, только три раза и был у нее…

— А вы давно навещали ее в последний раз? — И Скарре улыбнулся, чтобы этот вопрос не насторожил парня.

Посмотрев в окно, Май пожал плечами:

— Наверное, месяца три назад. А уж давно это или нет — как посмотреть.

— Но шесть дней назад вы отправили ей письмо?

— Верно. Я пообещал приехать. Но ничего не вышло, — он беспокойно заерзал, — и сейчас я никак не могу выкинуть это из головы. Ей оставалось всего несколько дней, и все это время она ждала того, кто так и не приехал.

— А почему вы не смогли приехать?

— У нас на работе много народа заболело, и мне пришлось выйти сверхурочно.

— И вы не позвонили ей и не предупредили, что поездка откладывается?

— К сожалению, нет… Я ничем не лучше других… Думаю только о себе. И вот еще одно тому подтверждение…

Скарре решил, что, когда кто-то умирает, близких непременно охватывает чувство вины. И даже если на самом деле они ничего плохого не сделали, то обязательно старались очернить себя.

— Вам здесь нравится? — спросил он. Скарре было неловко сидеть и допрашивать одного из немногих родственников убитой, который к тому же еще и навещал ее. Скарре и сам не понимал собственных чувств. Ведь это должно ему нравиться. «Наверное, я просто переутомился, — подумал Скарре, — и это означает, что мне пора в отпуск». — Как зовут вашего квартирного хозяина? — спросил он. — Вы ведь снимаете комнату?

— Вообще-то это что-то вроде маленькой квартирки с собственным входом и отдельной душевой кабинкой. Две с половиной тысячи в месяц. Но это меня устраивает, да и хозяин неплохой. Иногда он печет вафли и угощает меня. Он жутко одинокий, и ему почти семьдесят. Это чтоб вы поняли: если я и рассказывал ему о тетиных деньгах, то вряд ли он поехал бы в лес убивать ее.

— Ясно, — улыбнулся Скарре, — я, скорее всего, не доберусь до него, поэтому из-за возраста давайте сразу его исключим из списка подозреваемых. — Заявив это, Скарре тотчас же понял, что допустил ошибку. Возможно, хозяину лет тридцать или сорок. И возможно, эти двое подружились и разговорились за стаканчиком чего-нибудь крепкого. Молодой парень с севера одинок, с людьми сходится плохо, зато у него есть тетка, которая живет на опушке леса. А у тетки водятся деньжата. И после пары стаканов виски он проговорился об этом. Полмиллиона. Что, если…

— Но, пожалуйста, назовите его имя, — попросил Скарре.

Май вытащил из кармана пиджака бумажник и отыскал в нем оплаченную квитанцию.

— Вот, это арендная плата. Там есть имя и адрес — можете переписать себе.

Взглянув на квитанцию, Скарре едва не ахнул от изумления. Восточная окраина города. Домовладелец — Рейн. Томас Рейн.

— Простите, — тихо проговорил он, — мне придется кое-что уточнить… Вы снимаете квартиру у некоего Томаса Рейна. Не знаете: он не называет себя Томми? И ему точно не меньше семидесяти?

Май удивился и насторожился. На лице его отразился страх, смешанный с желанием сказать правду.

— Нет, ему точно семьдесят, — решительно ответил он, — но у него есть сын Томми, и квартира, где я живу, на самом деле принадлежит сыну. Он куда-то уехал, поэтому отец сдает его жилье. А когда он вернется, мне придется съехать.

— И где он сейчас?

— Не знаю. Знаю только, что он уехал.

Скарре попробовал взять себя в руки. Он принялся быстро делать пометки в блокноте, стараясь ровно и спокойно дышать и состроив бесстрастную мину, которая так хорошо получалась у Сейера.

— Во сколько вы вчера пришли на работу?

— Ровно в двенадцать. И это могут подтвердить двадцать человек. Но если уж на то пошло, то убили ее утром, поэтому, строго говоря, я мог бы успеть. — В его словах послышался вызов. Май явно заметил, что полицейский насторожился, и, хотя угрозы не видел, решил на всякий случай подстраховаться.

— У вас есть машина?

— Есть, старая жестянка.

— Ясно. У вас с Халдис были хорошие отношения?

— Вообще-то нет.

— Но вы же все-таки навещали ее?

— Только потому, что мама настаивала. Понимаете, мы же ее наследники. Но мне у нее очень понравилось. Хотя я об этом даже не задумывался. Пока ее не стало.

— Значит, с Томми Рейном вы не знакомы? — переспросил Скарре.

— Нет. А что, он и есть подозреваемый?

— Нет… — уклончиво ответил Скарре, — кстати, это предпоследний вопрос из моего списка.

— Чистая формальность? — уточнил Май.

— Ну, что-то вроде.

— А последний какой?

— Эркки Петер Йорма… вы о таком слышали?

Кристофер Май поднялся и задвинул стул на место. Засовывая бумажник в карман, он склонил голову, и рыжие волосы упали на глаза.

— Нет, — ответил он, — никогда не слышал.

Эркки проснулся, перевернулся на бок и уставился в стену. Он немного полежал, собираясь с мыслями и пытаясь узнать комнату, где спал. Спал он крепко. А затем вспомнил вдруг про револьвер. Стрелять Эркки ни разу в жизни не довелось, но он знал, что это требует определенных усилий. Зажав в руке револьвер, он прошел через кухню и оказался в гостиной. Морган спал. Кудрявые волосы намокли, а лоб блестел от пота. Возможно, у него действительно началось заражение крови. Эркки было все равно, он лишь отметил это про себя, но вины не ощущал. У него не оставалось иного выбора, кроме как броситься на Моргана и укусить его за нос. К тому же Морган сам потащил его за собой. Эркки пришел в город, потому что ему приснился ужасный, потрясший его до глубины души сон. И Эркки попытался избавиться от этого сна. Почувствовав себя в безопасности, Эркки залез в пустой амбар, положил под голову рюкзак и уснул, а когда проснулся, то лицо и шея чесались. Тогда он встал и пошел в город. Ему хотелось убедиться, что мир по-прежнему существует, что он полон людей и автомобилей. Асфальт в городе раскалился, а за окном в банке Эркки заметил уютные кресла, там было прохладно, и поэтому Эркки зашел внутрь. Только лишь поэтому.

Остановившись возле тахты, на которой развалился Морган, он спрятал револьвер за спину. Эркки представил, как целится и спускает курок: светловолосая голова на зеленой обивке раскалывается на куски, как дыня, а ее содержимое разлетается в разные стороны. Был Морган, а через секунду его не стало. Прямо как тот старик возле церкви. Морган зашевелился, тихо всхлипнул и открыл глаза.

— Ты заболел, — сказал Эркки.

Морган серьезно кивнул. Вообще-то заболел он сильно. Он чувствовал, как по телу разливается слабость, ему казалось, будто он медленно тонет. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь утешил его, позаботился о нем.

— Тебе что-нибудь нужно? — доброжелательно поинтересовался Эркки.

Морган застонал:

— Да, чтоб меня пристрелили.

Эркки вытянул вперед руку с револьвером, наклонился и приставил дуло ко лбу Моргана.

— Шах и мат, — улыбнулся он, — король умер.

— Что ты там разглядываешь? — спросил Скарре, вытащив из кармана блокнот и усаживаясь рядом с Сейером.

— Следы, — пробормотал тот, — я уже давно их изучаю, и у меня какое-то странное чувство, будто здесь что-то не сходится. — Сейер подвинул снимки коллеге, и Скарре решил подождать с собственными новостями. — Скажи-ка, что ты тут видишь, — попросил Сейер.

Скарре посмотрел на фотографии.

— Семь следов. Из них три… хотя нет, четыре почти совсем нечеткие. Зато три других довольно четкие, и рисунок подошвы хорошо виден… С поперечными черточками, — сказал Скарре, — или вроде как с волнами. Довольно большой размер. Сорок третий, верно?

Сейер кивнул.

— Что еще?

— А есть что-то еще?

— По-моему, да.

Посмотрев на снимки, Скарре отложил один в сторону и принялся сравнивать два оставшихся. Те же самые, которые до этого целую вечность разглядывал сам Сейер.

— Оба — правые, — тихо решил Скарре, — скорее всего, от спортивной обуви. Например, от кроссовок.

— Согласен.

— Один след более четкий.

— Верно.

— А вот на этом, — он ткнул в фотографию, — подошва повреждена. Возможно, треснула.

— А на другом повреждений нет, верно? — Сейер в упор посмотрел на Скарре.

— Но ведь это та же кроссовка? Оба следа — от правой кроссовки?

— Думаешь, это тот же самый?

— Не понимаю, к чему ты клонишь. И вообще, может, это просто камешек застрял. И поэтому на снимке кажется, будто посреди узора — белое пятно.

— То есть сначала там застрял камешек, а потом он вывалился? — Сейер не спускал глаз с коллеги.

— Ну да. К примеру.

— Или все-таки трещина в подошве… К тому же, — Сейер вновь показал на снимок, — один след менее четкий. Будто кроссовка более поношенная.

— Ты к чему это? — подозрительно спросил Скарре.

— К тому, что их могло быть двое.

— Двое преступников?

— Да.

— И оба в одинаковых трекинговых кроссовках?

— Такие сейчас носят. Особенно молодежь.

— Тогда это вряд ли Эркки, — медленно проговорил Скарре, — он — одиночка.

— Готовься прыгать с парашютом, — злорадно сказал Сейер, — думаю, прыгать надо с высоты в пять тысяч футов. Чтобы по-настоящему.

От страха у Скарре перехватило дыхание, и он судорожно вздохнул.

— Хуже всего, когда дверь вертолета открывается, — радостно сказал Сейер, — и ты слышишь, как гудит ветер, а холодный воздух обжигает тебе лицо. Ты удивишься, насколько там холодно.

— Смотри, что я выяснил. — Решив сменить тему, Скарре открыл блокнот и указал на одну строчку.

Нахмурившись, Сейер медленно кивнул.

— Ты нашел его?

— Май говорит, что Томми куда-то уехал. И говорит, что не знает, куда именно. Я заходил к ним домой, но отца Томми не было, а сосед сказал, что его не будет все выходные.

— Значит, надо зайти к нему еще раз в воскресенье вечером. По-моему, там можно раскопать что-нибудь интересное… Ах да, пока я не забыл: ты сначала оформи страховку. В «Двойном страховании». Я тебе дам их номер телефона.

— Странно, что не только сын уехал, но и отец — причем именно перед моим приходом!

— Может, поехал в загородный домик. У тебя есть ветровка или лыжный костюм? Специально ради одного прыжка покупать парашютный костюм не стоит. А вот сапоги нужны. И еще купи в аптеке фиксирующую повязку на всякий случай. — И, откинувшись на спинку стула, Сейер с вызовом улыбнулся.

— А ты знаешь, сколько видов пива в «Королевском мече»? — ехидно поинтересовался Скарре. — Пятьдесят! А работает он до двух ночи. Если мы придем в восемь, то успеем много перепробовать. Я забронирую столик поближе к туалету.

— Там такой сильный ветер, что если откроешь в прыжке рот, то закрыть не сможешь. Так и полетишь с разинутым ртом, как рыба, и тебе будет казаться, будто череп твой наполнился ветром.

— И у них есть твое любимое виски — «Фэймос грауз». Я специально уточнил в баре.

— И сосредоточься на прыжке. Потому что ты ошибаешься: Халдис убили из-за денег. Возможно, Томми Рейн тоже не просто так исчез. И возможно, он работает на пару с сообщником.

— Тогда они действовали бы ночью. А не рано утром. И приехали бы на машине, чтобы побыстрее смыться оттуда. — Скарре встал и направился к двери, но, взявшись за ручку, остановился. — Не забудь заранее закупить пива. Пригодится на следующее утро.

Сейер не слышал, чтобы она стучалась. Он лишь поднял взгляд и увидел Сару. В руках у нее был пакет. Она сходила домой и переоделась. «Домой к Герхарду», — подумал он. Она подошла к его письменному столу, а Сейер постарался ничем не выдать удивления и других охвативших его чувств. Саре Струэл показалось, что старший инспектор изменился. Он выглядел ошеломленным. Его явно застали врасплох, и он пытался собраться с мыслями.

— Чем могу помочь? — пробормотал он.

— Пока не знаю, — улыбнулась она.

Они замолчали. Круглые серьги в ее ушах дрожали. На его лице застыла кривая улыбка.

— Вам не интересно, зачем я пришла? — все еще с улыбкой спросила она.

«Вы с Герхардом собрались в отпуск в Израиль, и тебе нужен новый паспорт, а паспортный стол как раз на первом этаже, поэтому ты решила убить двух зайцев одним выстрелом».

— Значит, вы не любопытны?

«Вообще-то я просто испугался».

— Вы сейчас такой беспомощный, прямо как та жаба. — Она по-прежнему улыбалась. — Так вот, пришла я потому, что мне захотелось вновь вас увидеть.

«Скоро я совсем перестану отличать сон от реальности».

— И я хочу пить, — она чуть вскинула голову, — у вас найдется что-нибудь?

Словно сомнамбула, он поднялся и налил ей воды.

«Может, Герхард ее избивает. И она решила от него избавиться».

— Простите, — тихо сказала она, — я вас смущаю. Мне просто кажется, что лучше сразу сказать правду.

— Да, конечно, — серьезно согласился он, будто разговаривал со свидетельницей, которая вдруг припомнила что-то важное.

— Я понимаю, что кто-то может со мной не согласиться. Но мы же взрослые люди.

— Все в порядке. — Сейер залпом проглотил стакан минералки и опустил глаза, так что взгляд его упал на бумажную карту мира. Африка. Раздираемая войнами. Прямо как он сам. Казалось, поднеси к нему спичку — и он загорится, как керосиновая лампа. Он запылает от малейшей искры. Например, если ее рука придвинется чуть ближе. Она лежала на столе, такая узкая и мягкая, всего сантиметрах в тридцати от его собственной руки.

— Я же не собираюсь вас убивать. — Ласково улыбнувшись, она похлопала его по руке.

— Убивать? — тревожно переспросил он.

— Как я уже сказала, мне просто захотелось вас еще раз увидеть. Только и всего.

— Мы признательны за любую оказанную помощь… — после заминки ответил он, не сомневаясь, что она вспомнила что-то важное по поводу расследования.

— Я помогу вам, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — ответьте мне на один простой вопрос.

Сжав стакан, он вежливо кивнул.

— Вы рады меня видеть?

И тогда Конрад Сейер, старший инспектор уголовной полиции, рост которого составлял метр девяносто шесть сантиметров, а вес — восемьдесят три килограмма, вскочил со стула. Он не верил собственным ушам. Сейер подошел к окну и посмотрел вниз, на реку и плавающие по ней лодки.

«Все мои защитные механизмы вышли из строя, — понял он. — Она докопалась до самых глубин души. И мне некуда спрятаться».

— Я не тороплюсь, — тихо сказала она, — и дождусь ответа.

«Что будет, если я отвечу? Да решись же наконец. Тебе же не нужно сознаваться в убийстве. Тебе просто надо сказать да».

Он медленно повернулся, и их глаза встретились.

В дежурное отделение начали поступать первые звонки. Эркки видели в четырех различных местах, расположенных настолько далеко друг от друга, что он вряд ли успел бы там побывать. Эркки видела молодая девушка с коляской, гулявшая вдоль трассы 285. Она запомнила его футболку. В то же самое время его видела сотрудница автозаправки «Шелл» в пригороде Осло — он заходил туда. Причем машины у него не было, он пришел и ушел пешком. А водитель трейлера подобрал Эркки по дороге возле Эрье и перевез через границу в Швецию. Канник Снеллинген узнал только о водителе трейлера — ему рассказал Полте. «Эркки уехал в Швецию, только что по радио сказали. Прикинь, Канник, вот этот водитель попал! Он и не знал, кто садится к нему в машину!»

«Да вряд ли он испугался. Такие обычно ничего не боятся». Канник потерял в лесу две стрелы. Две карбоновые стрелы марки «Зеленый орел» с настоящим оперением, двести двадцать крон штука. Он даже думать не хотел, что можно пойти поискать их. Там полно диких зверей, они могли затоптать стрелы. Или там прошел дождь — значит, сейчас в грязи их уже не разглядеть. Канник хорошо помнил, откуда стрелял, поэтому представлял, куда они могли упасть. Сперва он собирался вернуться за стрелами, но время шло, а выходить ему не разрешали. Поэтому о стрелах придется забыть. Закрывшись в комнате, Канник смотрел в окно и громко смачно рыгал, чувствуя во рту привкус капусты и лука после съеденного на ужин мясного рагу. Сегодня они не пошли купаться, а Маргун весь день просидела с какими-то документами. Его лук она забрала с собой и заперла в большом металлическом сейфе. Там хранились и другие их скудные ценности — фотоаппарат Карстена и охотничий нож Филиппа, который тому разрешалось использовать только в присутствии взрослых. Сейф был заперт, но ключ хранился в столе Маргун, в маленькой пластмассовой коробочке, вместе с другими важными ключами. Об этом знали все.

Канник тоскливо посмотрел в сторону леса и заметил вдалеке несколько здоровенных ворон. А всего в километре от мусорных баков он увидел пару чаек — похоже, живется им тут отлично, вон они какие жирные, прямо как альбатросы… Еще он увидел спину Карстена — стоя возле печей для сжигания мусора, тот пытался прикрутить к велосипедной раме подставку для бутылки. Зажим оказался слишком широким, и Карстен вырезал из шланга кусочек резины, который старался засунуть между зажимом и рамой. Он то и дело вытирал лоб, поэтому физиономия его была вымазана машинным маслом и грязью. Рядом стояла Инга, она внимательно наблюдала за Карстеном. В приюте она была выше всех, даже выше Ричарда, тоненькая, словно Барби, и прекрасная, как мадонна. Карстен старался напустить на себя серьезный вид, но у него не очень получалось. А Инга явно потешалась над ним.

«Преимущества приюта, — подумал Канник, — в том, что хуже уже некуда. Во всяком случае, намного хуже не будет». Даже если он сбежит и чего-нибудь натворит, то его лишь отправят домой. То есть в приют. Есть, конечно, места и похуже, например, тюрьма Уллерсмо или центральная тюрьма Ила, но возраста уголовной ответственности он не достиг, поэтому пока его туда упечь не смогут. Все это — лишь возможное будущее, которое самого Канника не особо занимало. Зато взрослые без умолку о нем болтали. «Что же с тобой будет, а, Канник?» Нет, настоящее их не интересовало — то, что он заперт в этом отвратительном заведении, где вынужден подчиняться правилам. То, что он живет в одной комнате с Филиппом и каждую ночь слушает, как тот сопит. Что он прибирается и пылесосит в комнате для отдыха. И выслушивает брюзжание Маргун… Внезапно отскочив от окна, Канник приоткрыл дверь. Где-то вдали он услышал голос Маргун и журчание воды. Возможно, она стирает одежду, а Симон, по обыкновению, стоит подле нее и несет какую-нибудь чушь. Значит, Маргун на первом этаже, в комнате для стирки, рядом с душевыми кабинками… А ее кабинет, где она спрятала лук, находится в противоположном крыле здания. Пусть Канник толстый, зато он шустрый. Выскользнув в коридор, он добрался до пожарной лестницы. Согласно инструкции, двери туда никогда не запирались. Яффа в восторге от пожарников и их униформы, поэтому пожар в приюте случался уже дважды. Ступеньки поскрипывали. Стараясь равномерно распределить свой немалый вес, Канник осторожно спускался по узким ступенькам. Наконец он оказался возле двери ее кабинета и вдруг с ужасом подумал, что Маргун могла запереть дверь. Однако опасения не оправдались: Маргун полагала, что если воспитанники будут постоянно натыкаться на запертые двери, то это пойдет им во вред. Канник проскользнул в кабинет и, поглядывая на шкаф, подцепил пальцем ящик стола и открыл его. Стараясь действовать быстро и без лишнего шума, он отыскал коробочку с ключами и отпер маленький висячий замок. В сейфе лежал футляр с луком. Его собственным луком марки «Центра», темно-красным с черными вставками. Вот он — великая гордость Канника. Сердце бешено колотилось. Канник вытащил футляр, запер шкаф, спрятал на место ключ и выскочил из кабинета. Он спустился в подвал, а оттуда вышел на задний двор. Здесь его никто не заметит. Откуда-то издалека доносился громкий смех Инги.

В лесу Канник ориентировался прекрасно, поэтому вскоре вышел на тропинку, по которой ходил уже сотни раз. Сейчас, ни от кого не прячась, мальчик грузно ступал по земле, и птицы умолкли, услышав звук его шагов и словно почуяв, какое грозное оружие спрятано в футляре. Канник пошел по тропинке, огибавшей огороды Халдис с запада, решив не приближаться к дому. Вспоминать про убитую было неприятно, а Канник знал, что, увидев дом и крыльцо, сразу вспомнит ту ужасную картину. К тому же стрелы он потерял в другом месте, а сюда пришел, чтобы отыскать их, и когда найдет, то попробует подстрелить пару ворон и двинет домой. И возможно, он даже успеет положить лук обратно в шкаф, так что Маргун ни о чем не догадается. Прежде он так уже делал. Маргун довольно забавная — всегда думает про окружающих лишь хорошее. Это словно превратилось для нее в своего рода религию, ритуал, который она была обязана выполнять. Например, однажды Канник подменил тысячную купюру в кассе купюрой в пятьсот крон, а у Маргун даже мысли не возникло, что у кого-то из них могли водиться подобные деньги. Поэтому она решила, что сама перепутала, потому что «нынче все банкноты одинаковые». Канник резво шагал вперед. Несмотря на полноту, ходил он быстро, но сейчас запыхался и сильно вспотел. Продвигаясь по лесу, мальчик медленно погрузился в мир любимых фантазий, о котором никому не рассказывал. Реальность отступила, а деревья вокруг него изменились, превратившись в экзотический лес. Вдалеке журчала река, и Канник стал теперь индейским вождем Херонимо, кочующим по горам Аризоны. Ему во что бы то ни стало требовалось поймать шестнадцать лошадей — именно столько нужно, чтобы прекрасная Алопе стала его женой. Канник брел с закрытыми глазами, приоткрывая их лишь изредка, чтобы не споткнуться.

«Ветер шепчет: Нимо, Нимо…»

В постели у него спрятаны пять сотен скальпов. Поглаживая футляр с луком, он подумал в точности так, как мог бы подумать великий вождь: «Все вокруг обладает силой. Потревожь их — и они потревожат тебя». Где-то вдали заливисто залаяла собака. А потом все стихло.

По лбу Моргана градом катился пот. Перед глазами маячило дуло револьвера. Наверное, он все еще спит. Возможно, заражение настолько серьезно, что порождает видения. Вот он и начал бредить. Морган посмотрел на Эркки. Бедняга, ведь у него-то подобные видения случаются намного чаще… Представить страшно: из года в год несчастному кажется, будто его убивают, наказывают, он живет в постоянном невыносимом страхе.

— Мне плохо… — простонал Морган, — по-моему, меня тошнит.

Проспал он долго — свет за окном изменился, а тени стали длинными. Эркки заметил, что кожа у Моргана приобрела желтоватый оттенок, и опустил револьвер.

— Тогда пусть стошнит прямо здесь, — сказал он, — пол все равно грязный.

— Где ты добыл пистолет? Ты же выкинул его в озеро! — Осторожно сев, Морган уставился на оружие. — Ты все время его таскаешь с собой, да? — Он съежился, чтобы живая мишень уменьшилась. — Почему ты тогда не пристрелил старуху? По радио сказали, что ты зарубил ее насмерть!

Щеки Эркки запылали гневом. Он вновь поднял пистолет.

— Стреляй! Мне плевать! — выкрикнул Морган. Удивительно, но ему и правда было все равно. Силы его иссякли.

— Тебе нужно к доктору, — задумчиво проговорил Эркки. Рука с пистолетом дрожала. Если сейчас выстрелить, то пуля либо угодит Моргану в живот, либо застрянет в диване.

— С чего это ты так обо мне заботишься? Думаешь, я куплюсь на это? Кто вообще поверит чокнутому? Ха! Да я даже до дороги не дойду. Голова кружится. И холодный пот. Это значит, что у меня шок, верно? — Морган вновь улегся и прикрыл глаза. Вообще-то этот придурок запросто может пальнуть, и Морган замер, ожидая выстрела. Он где-то вычитал, что, когда в тебя стреляют, боли почти нет, ты лишь ощущаешь сильный толчок — и все кончено.

Эркки разглядывал нос Моргана. Он вспух и отвратительно посинел. Эркки провел языком по зубам, вспоминая вкус кожи и плоти и мерзкий привкус крови. Морган ждал. Но выстрела не последовало.

— Хренов придурок! — застонал он. — Ну и натворил ты дел… Я же теперь умру от заражения крови.

Эркки опустил руки.

— Тогда я поплачу о тебе.

— Да пошел ты!

— Ты всего лишь яйцо в руках ребенка.

— Да заткнись ты наконец! Прекращай трепаться! — Да, Морган попал в театр абсурда. Сомнений у него не оставалось. Сегодняшний день будто кто-то придумал. — Ты же видишь, что у меня воспаление — меня знобит, понимаешь ты это?!

— Ты можешь позвать мамочку, — предложил Эркки, — я никому не разболтаю.

— Сам зови мамочку! — Но прозвучало это не грубо, а жалко.

— Она умерла, — серьезно ответил Эркки.

— Неудивительно. Наверняка ты и ее прикончил.

Эркки готов был ответить, слова едва не сорвались с его губ. Он оцепенел.

— Дай мне куртку, — пробормотал Морган, — я совсем замерз… Эй, ты чего? Ты какой-то странный.

— Она упала с лестницы. — Напрягшись, Эркки сжал пистолет. Все оказалось так просто — это всего лишь слова, но сейчас они предали его. Он и подумать не успел, как уже произнес их. Эркки вдруг повалился на пол, а пистолет отлетел в сторону и негромко ударился о стену. Эркки скрючился, надеясь, что выдержит. В его теле вновь зияла дыра. Он учуял запах собственных внутренностей, гнилой плоти, переваренной пищи, желчи и желудочного сока. Жидкость вздувалась пузырями, внутренности с шипением вываливались наружу, а газы, смешиваясь с воздухом, издавали самые удивительные звуки. Поглощенный собственным ничтожеством, задавленный отчаянием, Эркки ползал по полу.

— Ты чего? Тебе тоже плохо? — ужаснулся Морган. — Не смей! Ты должен пойти и позвать на помощь! Лучше уж посидеть в тюряге, чем сдохнуть от столбняка в этой халупе! Ты же знаешь дорогу! Черт, да приведи же ты кого-нибудь! Нам надо выбраться отсюда!

Эркки не ответил. Постанывая, он метался из стороны в сторону, так что половицы трещали. Будто кто-то невидимый набросился на него и теперь разрывал на части. Немного погодя он закашлялся, словно хотел отрыгнуть или его затошнило, а может, и то и другое. Морган испугался. Господи, он что, попал в дурдом?! Будто в этих стенах было что-то ядовитое. Может, эти бревна прокляты и, когда они оказались здесь, проклятье медленно выползло и поразило их обоих? Целая вечность прошла с того момента, как он зашел в банк и вытащил пистолет. Почему же полиция не ищет их? Ведь они должны были найти машину! И сразу бы догадались, что Морган с заложником прячутся в лесу… Какого черта они накрыли машину брезентом?.. Эркки наконец затих. Лежа на полу, он жадно хватал ртом воздух. Морган взглянул на пистолет.

— Ну ты даешь, — тихо сказал он, — что с тобой такое?

Эркки принялся подбирать с пола внутренности. Моргану казалось, что Эркки поднимает что-то невидимое. Лицо его скрылось за черными волосами, и он напоминал заблудившегося слепого.

— Тебе что-то померещилось? — недоумевал Морган. — Слушай, дай мне виски.

Эркки сел и, склонившись вперед, схватился за живот. Глаза он прикрыл, а тело его напружинилось. По подбородку текла слюна.

— Не трогай меня. — В горле у него забулькало.

— Да не трогаю я тебя. Я просто дико замерз. И хотел надеть твою куртку. Там еще осталось виски? Посмотри потом, ладно? Когда у тебя, э-э… припадок закончится…

— Я сказал: не трогай меня!

Темные синтетические брюки наэлектризовались, и, когда Эркки наконец поднялся, послышался слабый треск. По-стариковски согнувшись и схватившись за живот, Эркки доплелся до стены и подобрал пистолет, а потом прошел в спальню. Свернутая куртка лежала на кровати. Придерживая одной рукой живот, другой Эркки схватил куртку и вернулся в гостиную. Открытая бутылка стояла возле радиоприемника. Глядя в окно, Эркки отхлебнул виски. Телу нужно было время, чтобы прийти в себя. На этот раз все произошло совершенно неожиданно. И будущее его ждет невеселое. Он смотрел на темную гладь озера — рябь исчезла, озеро казалось мертвым. Все вокруг было мертвым. Ты никому не нужен. Им нужно лишь то, что ты сможешь им дать. Моргану нужна куртка и виски. У тебя есть, что дать им, а, Эркки?

Он стоял с курткой в руках и пил виски. Он мог бы накрыть Моргана курткой. Жест дружеского внимания. Вопрос в том, что от этого изменится. Появится ли в жизни смысл?

— Не пей все!

Эркки пожал плечами.

— Ведь алкоголь тебе безразличен, — равнодушно сказал он.

— У меня нос ужасно болит.

— Грабить вместе весело. Умирать вместе — настоящий праздник, — сказал Эркки, протягивая Моргану бутылку.

Морган с такой жадностью хлебал виски, что у него выступили слезы. Затем он отставил бутылку и глубоко вздохнул. Прижав колени к животу, он лег и повернулся на бок, словно освобождая на тахте место для Эркки. Пусть либо садится, либо стреляет. Но Морган чувствовал, что опасность исчезла, хотя и сам не понимал почему. Эркки замешкался. Он видел, что Морган освободил место на тахте, и понял, что это место для него. Он медленно укрыл Моргана курткой. В Подвале раздался смех, и в ушах у него зазвенело.

— Заткнитесь! — с раздражением выкрикнул он.

— Да я же ни слова не сказал, — удивился Морган, — а о чем они говорят, эти твои голоса? Расскажи, каково это, а? Так я хоть что-то еще узнаю перед смертью. — Виски согрело его, и самочувствие улучшилось. — Почему ты слушаешься их? Ты же понимаешь, что на самом деле их не существует? Мне кто-то говорил, что сумасшедшие знают о собственном сумасшествии. Но вот это как-то непонятно. Они сами говорят: «Я слышу голоса». Но, черт, голоса-то я тоже иногда слышу. Внутренние голоса, воображаемые. Но я-то знаю, что они ненастоящие, и никогда в жизни не буду делать то, что они прикажут…

— Даже если они велят тебе ограбить банк? — ехидно поинтересовался Эркки.

— Нет уж, это я сам придумал.

— Откуда ты знаешь?

— Мой собственный голос я ни с чем не перепутаю.

Не ответив, Эркки посмотрел на освобожденное для него место на тахте.

— Расскажи о них, — с неприкрытым любопытством попросил Морган, — ты их видишь? И как они выглядят? У них и правда есть клыки? И покрыты они зеленой чешуей? А добрыми они бывают? Не позволяй им вытворять с тобой такое! Я вообще сейчас думал, что они тебя прикончат. Хочешь, я с ними поговорю? Может, незнакомого они послушаются? — Он тихо усмехнулся. — Знаешь, часто бывает, что сбесившихся собак и непослушных детей отправляют на перевоспитание к соседям. — Морган привстал и осторожно постучал Эркки по лбу. — Эй вы там! Кончайте издеваться над ним! Вы его совсем замучили. Переселяйтесь в другую голову! Всему должен быть предел!

Эркки растерянно хлопнул глазами. Голос Моргана звучал настолько серьезно, что Эркки вдруг захихикал.

— Их что, несколько? Целая шайка?

— Несколько. Двое.

— Двое на одного? Трусливые подонки. Скажи, пусть убираются, а с их начальником ты разберешься наедине, по-мужски!

Эркки грозно рассмеялся.

— Пальто не страшное. Оно тихо лежит в углу и иногда дрожит.

— Пальто? — Морган начал медленно осознавать, насколько серьезно Эркки болен.

— Оно висело на вешалке в коридоре.

Время повернуло вспять. В памяти промелькнули лица и руки, удивленно приподнятые брови, силуэты вполоборота, шелк и бархат, катушки с разноцветными нитками… По разбитой дороге с зелеными лужами он приблизился к дому. Дверь. Узкий коридор. Лестница на второй этаж. Он сидит на ступеньках, почти на самом верху. Отец сам смастерил лестницу из сосновых досок. На дереве осталось множество небольших круглых глазков — они непрестанно следили за ним.

— Оно там висело. Отцовское пальто. Оно было пустым. С чердака тянуло сквозняком, и пальто слабо колыхалось. А когда она свалилась вниз, то поднялся ветер и пальто вывернулось наизнанку.

— Свалилась вниз? — переспросил Морган.

— Моя мама. Она упала с лестницы. Я столкнул ее.

— Зачем? — Морган перешел на шепот. — Ты ее ненавидел?

— Я всем сказал, что это я ее столкнул.

— А на самом деле? Ты ее не толкал? Или ты не помнишь? Зачем тогда врать?