Не буди девочку! До утра...

«У НАС ПРОПАЛА ДОЧЬ!»

Попутчик в аляпистых шортах подхватывает рюкзак и топает на выход.

«В наше время мужик по доброй воле никогда бы не натянул такие подштанники. Впору на цирковую арену в них выходить!» — приходит в голову пассажиру, чей ворот намертво схвачен галстуком, и единственная дань лету-закатанные рукава рубашки. Он то и дело бросает взгляд на часы с символикой московской Олимпиады-80, а на перроне и вовсе движется рысцой. Но поджидающая его дама не проявляет признаков нетерпения. Или маскирует их под солнечными очками?

— Элла.

— Павел Петрович.

«KiaPicanto» кораллового цвета она ведёт мягко, так что пассажир ощущает почти эротическую приятность. Через полчаса они въезжают на улицу, застроенную особняками.

«Что-то типа выставки тучных нулевых».

— Вот мы и дома! — объявила Элла, въезжая в аллею.

Зашуршал под шинами гравий. В этот момент взлетевшая птаха ударилась крылом о стекло пассажирской дверцы и унеслась прочь.

Вопреки ожиданиям («Заказчик — состоятельный человек»!) коттедж оказался скромным. Особенно в сравнении с соседскими замками. Даже единственное архитектурное украшение — башенка с правого фланга — выглядела анахронизмом. А вот внутреннее убранство превзошло ожидания: отделка — сплошь натуральные дерево и камень. Но всё это великолепие не подавляло, ибо уравновешивалось множеством ниш и подставок, заполненных милыми безделушками.

Поднимаясь по лестнице следом за провожатой, он обратил внимание, как ладно сидит на ней брючный костюм. И цвет ласкает глаз: топлёное молоко.

…Дверь распахнулась. Как понял гость, рукой самого хозяина.

— Прошу!

Приземистый человечек с черепом, напоминающим бронзовый бюст, опустился позади овальной, обитой коричневой кожей столешницы. На ней притулилась папка, смотревшаяся чрезвычайно скромно. По жесту Эллы посетитель понял: место ему отведено на диванчике. Податливость его кожи стала очередным приятным ощущением того дня. Элла присела поодаль. Брючный костюм продолжал сидеть на ней как влитой, демонстрируя портняжное искусство изготовителя.

«А вот патрон твой, дорогуша, из тех, кто даже в смокинге выглядит пингвином».

— Извините за дотошность, но я хотел бы видеть ваш паспорт, — произносит хозяин, утонувший в кресле с крылышками.

«Вольтеровское» — определяет посетитель, имеющий слабость к оригинальным мебельным конструкциям. — «Эти выступы когда-то служили защитой от сквозняков».

Предупреждённый о бдительности заказчика, он с готовностью открывает барсетку. Широкие, как строительные мастерки, пальцы бронзового бюста перелистывают страницы. Глаза-буравчики упираются в фото, затем устремляются на оригинал.

«Этот человек знает, откуда ветер дует, и с какой стороны намазан хлеб насущный».

— Мне рекомендовали вас, как хорошего аналитика. — Пальцы-мастерки возвращают документ.

Посетителя несколько задело, что хозяин дома не представился. Впрочем, ему и без того известно: Бондалетов Пётр Михайлович чурается подобного рода церемоний. Впридачу, посредник намекнул: заказчик обладает собственными методами выяснения правды: «Из тех, кто может прочесть о намерениях другого, глянув на шнурки его ботинок». Но кем приходится ему прекрасная Элла? На каком основании она не покидает кабинет? От внимания Белозерцева не укрылось: под её расстёгнутым жакетом — бусы из крупных самоцветов. Время от времени дама касается этой своеобразной «кольчуги», словно убеждаясь: она по-прежнему на месте.

— Мне требуется квалифицированная консультация человека со стороны, — продолжил Бондалетов.

— Надеюсь, что вас поставили в известность, что я специализировался в сфере государственно безопасности.

— На этот счёт я предупреждён. Полагаю, и вас ввели в курс дела.

— В общих чертах.

Тяжёлая ладонь ложится на папку:

— Здесь материалы, которые предстоит изучить. Ваша задача — определить целесообразность дальнейшей работы.

— Какова её суть?

Бондалетов метнул взгляд в сторону Эллы. По тому, с какой реакцией женщина перехватила его, Павел Петрович понял: у пары — полная гармония.

— У нас пропала дочь, — сообщила она.

«ОХ, ТЬОХ-ТЬОХ!»

На этом диване могла бы расположиться среднестатическая немецкая семья — мутер, фатер и двое киндеров. Судя по вмятинам и потёртостям Эппельбаумы так и делали. Русский немец Альберт Иогансович, его еврейская жена Блюма Борисовна, русский зять Алексей и внук Эрик.

Альберт Иогансович бросает кубик, а после его приземления подслеповато склоняется над выпавшей гранью.

— Шесть! — подсказывает зять.

Старик потирает руки с желтоватыми загибающимися ногтями:

— Плыву в Америку! Как Христофор Колумб.

Дедушка передвигает фишку на шесть ходов, после чего осведомляется:

— Где ты проведёшь каникулы, Эрик?

— Полагаю, придётся съездить в Россию.

Дедушка подаётся в сторону внука:

— Опять в одиночестве?

Эрик бросает кубик и двигает фишкой в направлении «Russland».

— Надеюсь, с Эльзой.

— Мало того, что твоя мать не вылезает из России…

— Дедушка, мама работает в Украине.

Альберт Иогансович оттопыривает ладонью ушную раковину.

— Как? В Украине? В наше время говорили «на Украине».

Внук разворачивается к дедушкиному «локатору»:

— «В Украине»-политкорректнее.

— А как это согласуется с правилами русского языка? — упорствует Альберт Иогансович.

— Прости, дед, но эти нюансы пусть папа объяснит. Всё-таки литератор.

— Ну положим, уже не литератор, — бормочет Алексей.

Присутствующие помалкивают, опасаясь, что бывший писатель закусит удила: «Д-а-а-а, в СССР я не ел колбасы, не дышал озоном свободы, но имел вдохновение. И печатался в самой „Юности“!»

Алексей бросает кубик — отмеряет выпавшее число ходов и замечает:

— За последний 20 лет я был на исторической родине дважды. И оба раза — на похоронах.

— Мы с твоей бабушкой надеялись, что это лето ты проведёшь в Германии! — Альберт Иогансович не намерен отступать от темы.

— Я тоже так планировал, но отец Авель пишет, что слёг. К тому же юбилей.

— Монахи празднуют дни рождения? — дедушкин локатор вновь разворачивается к внуку.

— Деревне, где расположен его монастырь, исполняется двести лет. Прошлым летом у него родилась идея — издать сборник местных легенд и сказаний.

— Узнаю прежнего Олега! — замечает Алексей.

Блюма Борисовна отрывается от вязания и смотрит на внука поверх очков:

— Когда мы уезжали из Советского Союза, в магазинах не было даже сливочного масла.

Раздаётся дробный стук — дедушка метнул кубик.

— Папа! Мой ход.

— Извиняюсь! — Альберт Иогансович нехотя передаёт кубик зятю.

— На Севере мы жили в посёлке Арбум, — дедушкины мысли делают очередной вираж, — а наша улица так и называлась — Немецкая. Местная молодёжь приходила бить нас. Они думали, что мы фашисты. А я родился на Украине. Моя мать пела мне украинские песни.

Тут Альберт Иогансович вытягивает шею, как будто и впрямь слышит мелодию. Стариковский кадык приходит в вдвижение, а поскольку лицо и тело Альберта Иогансовича остаётся неподвижным, окружающим кажется, что именно из него и выходят звуки:

Старик беспомощно оглядывается. Он позабыл слова. Но тут с подносом входит Мария и подхватывает песню:

На этом «тьох-тьох» пение и завершается. Слушатели возвращаются к своим занятиям: Алексей передаёт кубик сыну, бабушка поддевает спицей очередную петлю. А исполнитель вспоминает, что пора посетить туалет.

«Со временем люди уменьшаются в росте, — размышляет Алексей, провожая тестя взглядом. — В то же время стариковские брюки зачастую выглядят чересчур короткими. Парадокс…»

Игра продолжается в уменьшенном составе. Алексей достигает русского Севера, при чём того места, которое прошлым летом посетил сын.

Мария заканчивает расставлять кофейные чашки. За минувший год её положение в семьепоменялось: из сиделки она превратилась в сноху подопечного. Бывший зять продолжает жить под одной крышей с Эппельбаумами. Что касается Эрика, тот, игнорируя мачеху, не спешит сменить гнев на милость. Вот и сейчас не дожидаясь, когда определится победитель, он встаёт из-за стола:

— Мне пора.

— А как твои любимые блинчики с капустой? — откладывает вязание Блюма Борисовна.

— Эльза накормит его чем-то посущественнее! — рокочет вернувшийся дед.

— Всем хорошего дня! — Эрик целует бабушку и дедушку.

— Эрик, может, пива выпьешь? — Блюма Борисовна предпринимает отчаянную попытку удержать внука. Тот улыбается и…согласно кивает. И не потому что любит хмельной напиток. Наклонившись к бабушке, он замечает её покрытые красными капиллярами белки. Блюма Борисовна никогда не жалуется на здоровье, но Эрику известно: она принимает лекарство от гипертонии.

— Я бы тоже не отказался! — бросает отец в удаляющуюся спину тёщи.

— Кто бы сомневался! — отвечает та, не оборачиваясь.

«Этакая Лени Рифеншталь!» — думает Алексей, глядя на тёщу. Он забыл, что прославленная режиссёр была чистокровной арийкой.

А Эрику припомнилась история отцовского приобщения к излюбленному напитку немцев.

Его соседом по общежитию оказался подданный королевства Лесото. Моньяна был примечателен сходством с американской коммунисткой, борцом за права чернокожих Анжелой Дэвис, освобождения которой из тюрьмы советский народ и всё прогрессивное человечество требовали в семидесятые годы прошлого века. Но главной Моньяниной фишкой стал воинственный племенной клич: «Уе-ое-уа!» — И прочие дивные звуки, не передаваемые графически. Эти мощные децибелы таранили стены двадцатиэтажного строения, напоминавшего белоснежный океанский лайнер. И его «пассажиры» знали: подданный короля Лесото возвращаетсяиз питейного заведения «Тёплый стан».

В Советском Союзе африканцу более всего не хватало цивильной туалетной бумаги. К такому выводу пришёл Алексей, терпеливо слушавший повествование Моньяны о том, какого цвета, сорта и качества «toiletpaper» можно использовать на его родине. Пределом же мечтаний советского друга были настоящие американские джинсы.

Именно Моньяна и приохотил журфаковца Сидорова к пиву в разлив. Молодой северянин, дотоле не прикасавшийся к хмельному напитку, непременно бы подсел на стакан, если бы Нина Эппельбаум не положила этому конец. Можно утверждать, что её противодействие влиянию Моньяны, которого она звала алкашом Моней, и стало отправной точкой романа земляка и землячки.

— Мария! Могу я предложить вам пива? — осведомляется Альберт Иогансович. Но бывшая сиделка, одарив всех улыбкой, отклоняет предложение. Присутствующие подавляют вздох облегчения: не привыкли они ещё к такому семейному раскладу.

Спустя полчаса Эрик поднимается из-за стола:

— Эльза ждёт!

На этот раз ему не препятствуют, и он склоняется к деду для поцелуя, отмечая, что от того пахнет чем-то цветочным, а не тем кисловатым запахом старости… — У-уф, значит, что Мария по-прежнему старательна и вообще знает своё дело.

Внезапно он поймал бабушкин взгляд и оторопел. На какое-то мгновение ему привиделось: ей всё известно. Или догадывается? Повинуясь порыву, он поцеловал её в запятье. Бабушкины красноватые белки подёрнулись влагой, что не укрылось от дедушки.

— Блюмочка! Вечно у тебя глазки на мокром месте!

Блюмочка выдавила из себя улыбку:

— Это старость, Бертик!

Уход Эрика никак не сказывается на атмосфере за игровым столом: азартно щёлкает кубик, глаза мужчин ревностно следят за передвижениями соперника.

— Я выиграл! — Альберт Иогансович бьёт в ладоши.

«Ну сущее дитя!»

СЫЩИКА ВВОДЯТ В КУРС ДЕЛА

Бондалетова Апполинария Петровна пропала 12 августа прошлого года. Место — теплоход «Поморская звезда». Так утверждает отец. А дальше — неизвестность. Дело осложнялось тем, что поиски начались не сразу: поначалу отец решил, что дочь сбежала с молодым человеком. Довольно распространённая история. Стали искать возможного возлюбленного. Однако ни одна из подружек не назвала кандидата на эту роль. Нанятые семьёй специалисты опросили команду и пассажиров. Но никто не вспомнил девушку в шлеме.

Белозерцев изучил прилагавшийся к материалам снимок. Глаза — отцовские, цвета олова. И даже строение век то же самое-лимфоидное, низкое. Отсюда фамильный прищур. Фото показали по областному телевидению. Отклики поступили незамедлительно. Апполинарию Петровну Бондалетову видели в Архангельске, Северодвинске, в Двинске и Двинском Березнике. Проверки этих сведений ничего не дали.

В августе, когда девушка не вернулась домой, были приняты заявления ещё о двух пропавших. Первая — семидесятитрёхлетняя жительница села Холмогоры и четырнадцатилетняя воспитанница Двинского детдома. Первую обнаружили в лесу. Через девять с половиной месяцев. Бабушка скончалась от сердечного приступа. Воспитанницу тоже нашли. К счастью, живой. Девочка, склонная к бродяжничеству, покидала стены учреждения еженедельно, и её фамилия побила все рекорды по количеству упоминаний в полицейских документах.

Имелся отчёт об опросе жителей Таракановки. При чтении отдельных моментов аналитик не сдержал ухмылки. Так старичок по фамилии Куроедов пребывал в уверенности, что Беспоповцевы приютили бедную родственницу: «У неё же все коленки были драные. Лохмотья девка носила!»

Прямо сказать, информации не густо. А ему предстояло вынести вердикт. Спустя час различного рода выкладок он его сделал: у Бондалетовых имелся чрезвычайно скромный шанс найти дочь. Тем не менее при очередной встрече с родителями сыщик озвучил ряд вопросов.

— Скажите, а какова была цель поездки?

Бондалетов сцепил пальцы и постучал ими о столешницу.

— В детстве Апполинария не проявляла интереса ни к какому виду деятельности, кроме работы на компьютере. Мы с женой опасались…

— …Девушка окажется нереализованной. — подхватила мысль Элла.

Павел Петрович ожидал, что Бондалетов осадит женщину — хотя бы взглядом, но он и бровью не повёл, а продолжил излагать свою концепцию воспитания:

— Апполинария привыкла к обеспеченной жизни. Это для девочки неплохо. Но всегда есть искушение…

— Она не желала выходить из зоны комфорта, — снова встряла Элла, — так не могло продолжаться до бесконечности.

— На какие средства ваша дочь жила?

Мужчина и женщина понимающе переглянулись.

— Расходы были невелики, — вступила в разговор Элла. — Жилищно-коммунальные услуги, еда, транспорт — этих забот она не знала. Тратилась на одежду и косметику.

— А в деревне?

— Мы всё оплатили заранее.

— Получается, что если бы Апполинария решила жить самостоятельно, без помощи со стороны ей не обойтись?

— Аля продержалась бы пару суток! — заявил отец, а заметив вопрос в глазах детектива, пояснил:-Аля — домашнее имя Апполинарии.

— Страдала ли она от какой-либо зависимости?

— Сон! — заявила Элла, не дав себе труда поразмыслить. — Но это как следствие… Реакция на электромагнитные излучения. Так я полагаю.

Отцовское лицо стало ещё более непроницаемым:

— Наша дочь страдала редким заболеванием — аллергией на гаджеты.

Белозерцев задумался. Могла ли молодая особа впасть в летаргию? Вероятно, этим вопросом задавались и его предшественники. В отчётах есть запросы в медицинские учреждения. Но как явствует из полученных ответов: ни в одной больнице пациентка с таким диагнозом не значилась.

— Полиция приняла все меры для розыска, — донеслось до сыщика. Он не стал уточнять, какие именно. Ему и без того известно: в местном отделении розыском пропавших занимается один — единственный специалист, и все меры сводятся к ожиданию сигналов от случайных свидетелей да сообщений операторов мобильной связи. Но поскольку мобильник у богатой наследницы отсутствовал, второе исключалось.

— Какая по характеру ваша дочь? — спросил сыщик, закругляясь.

Элла со значением посмотрела на супруга, словно передоверяя ему ответ. И он не замедлил:

— Она освоила комп в четыре года. Я полагал, что… — Пальцы рубанули воздух.

— Мы думали, что её ждёт большое будущее где-нибудь в Силиконовой долине, — пришла на помощь мужу Элла. — Но на деле Аля оказалась Wi-Fi беженкой.

У ЭРИКА — «ДИНЬ-ДИНЬ»

А Эрик тем временем крутит педали велосипеда. Ехать ему недолго. Эльза живёт на соседней улице. Сегодня у пары день под названием «динь-динь». Подружка встречаетво всеоружии — в одних стрингах. Уже в прихожей она ловко стягивает с него джинсы. Наготове и специальная гигиеническая салфетка. Девушка трудится медсестрой, и всякая там «асептика и антисептика» для неё не пустой звук. Эльза живёт с сыном, который должен быть на спортивной тренировке, но… В общем, такая неопределённость во времени вносит в секс дополнительные краски. Как и Эльзины волосы на ногах. Возлюбленная Эрика — в душе немного феминистка. Брить то, что создала природа? — Нет, увольте.

… Спустя пять минут после совместного душа раздаётся звонок. Это вернулся Эльзин сын. Сидя с мальчиком за столом и поглощая ужин, Эрик размышляет о том, что отношения с возлюбленной стали какими-то…обыденными и почему бы не освежить чувства в путешествии? Но Эльза встречает предложение без энтузиазма. «Как? Не будет горячей воды? И туалет на улице?»

Эрик шутливо комментирует её отказ: «Нет крепче любви на расстоянии: муж — в Сибири, жена — в Германии!»

— Но ты же не в Сибирь едешь! — замечает «жена».

— На Север! — уточняет Эрик. — И меня туда тянет…

— Как преступника на место злодеяния! — шутит Эльза. Эрик предпочитает отмолчаться. Календарь показывает ту часть месяца, когда с подружкой лучше не спорить. Он не устаёт удивляться, как какие-то вещества, вырабатываемые в женском организме, могут так менять характер. Ласковая, терпеливая, уютная женщина превращалась в фурию. Утешает одно: в этой фазе Эльза на редкость изобретательна по части сексуальных утех.

— Эрик, я хочу поговорить с тобой!

— Я весь внимание! — он расплывается в улыбке, но подружка гасит её строгим взглядом.

— На автомойку дяди Фреда требуется администратор. Почему бы тебе не попробовать себя в этой роли? — Вопрос сформулирован в лоб, из чего следует вывод: его обдумывали давно, тщательно, с привлечением всей семьи.

— Автомойка? — он переспрашивает, чтобы замаскировать оторопь и собраться с мыслями.

— Ну да. И неплохая для начала зарплата.

Ага, значит, нынешнее его занятие Эльзу не удовлетворяет. Что ж, она права: уроки русского языка большого дохода не приносят. Даже если учесть, что Эрик Эппельбаум заменяет русиста в университете во время болезни. Вот только герр Бахман хворает редко.

— У тебя будет время подумать. Там, в России, — сказано тоном, не терпящим возражений.

«Это следствие ПМС или выверенная тактика?»

Он счёл за лучшее призвать на помощь более приятные вещи, чем автомойка дяди Фреда.

Детские воспоминания! Картинка всегда ярче, чем было на самом деле.

…Донской монастырь. Яблони в цвету. Мама расстилает детское одеяльце — такое маленькое, что взрослые с трудом помещаются на нём, что не мешает им вести длинные беседы. Правда, это мало заботит малыша. Он и без того не скучает в обществе каменных ангелов. Привлекает его и диковинные, сучковатые кресты — масонские знаки. Но больше всего — вмонтированные в монастырские стены горельефы. Кто эти люди в странных одеяниях? Улучив момент, он спрашивает об этом маминого спутника — дядю Олега. Тот берёт его за руку и ведёт к старинной кирпичной кладке…

С тех пор так и повелось. Каждая прогулка сопровождалась экскурсом в прошлое. Может, уже в те годы Эрику и захотелось его реанимировать? Однако, если теперь он намеревается сохранить отношения с женщиной, ему предстоит жить настоящим.

ОТВЕТКА ИЗ ПРОШЛОГО?

— Мы не можем больше ждать! Ваша цель-поставить точку. Определить — жива девочка или…

— Я ничего не могу гарантировать.

— Ваши предшественники говорили то же самое.

— Попытаюсь наметить новые векторы поиска.(-Белозерцев не мог тогда знать, на что подписывается.)

— Окей. Что требуется от нас?

— Откровенность.

Бронзовый бюст качнулся вперёд.

— В представленных материалах имеется один эпизод. — Белозерцев открыл папку. — На вопрос о последних контактах с Апполинарией ваша супруга отвечает следующим образом. Цитирую: «Она позвонила мне крайне расстроенная и сказала, что гуляла в лесу и наткнулась на собственную могилу». — Белозерцев оторвался от листка. — Как вы это прокомментируете?

Пальцы-мастерки двинулись, словно смахивая повисший в воздухе вопрос, но ответ всё-таки последовал:

— У меня нет внятного объяснения. — Бондалетов поднялся из-за стола. Теперь он выглядел старше того возраста, который ему давался в первые минуты знакомства. — А теперь я провожу вас в дочкину комнату.

Мужчины двинулись по коридору, уставленному вазонами с декоративными растениями. Пётр Михайлович распахнул крайнюю дверь.

— Можете работать здесь столько, сколько сочтёте нужным.

Оставшись один, Павел Петрович достал мобильник:

— Заказчик — человек серьёзный.

— Других не предлагаю.

— Мне нужен материал по нему.

— Думаешь, отголосочек прошлого?

— Пока не знаю. Но покопаться стоит.

— Лады. Созвонимся.

ГЛАВНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ СОМНЕВАЕТСЯ

В то время, как сыскарь Белозерцев пытался нащупать зацепки в деле исчезновения наследницы строительного магната, Варавиков сидел в репетиционном зале Дома культуры на разборе последнего спектакля. Его успешная премьера сняла все сомнения насчёт детектива как низкого жанра, и уже начала греть мысль насчёт представления новинки и областному зрителю. А чтобы гастроли прошли на ура, режиссёр настаивал на внесении дополнительных художественных средств. Но каких именно? Здесь подал голос исполнитель роли судмедэксперта Варавиков, поведавший партнёрам по сцене, какой хорэр устроили ему цеховые девчата минувшим летом. Описание оторванной ступни вызвало охи и ахи у самодеятельных артистов, но не произвело впечатления на режиссёра: безвкусный натурализм был отвергнут. Варавиков не настаивал, но оставшуюся часть обсуждения вёл себя отстранённо, ибо одна мысль пробилась на поверхность его сознания: «А не была ли это реальная расчленёнка?» Основание для такого рода сомнений послужил тот факт, что ни одна из прикольщиц не проявила интереса к последствиям своего розыгрыша. Ни после перерыва, ни по окончании смены. Что скрывалось за этим равнодушием? Продуманная тактика или… — Варавиков терялся в догадках.

Отец-бандит, а мать-кришнаитка?

Девушка вышла из дома и не вернулась. Мать заклеила скотчем выключатель в прихожей. Чтобы никто не гасил свет. Родители всегда оставляли его — до прихода дочки домой. И теперь он продолжал гореть. Как вечный огонь.

Имелось ли нечто подобное в этом доме?

По-девичьи уютным комнату делал полог над кроватью. «Под ним должны сниться исключительно сказочные сны!» — Он отмахнулся от рекламного слогана и осмотрелся. Диванчик располагал к тому, чтобы устроиться между разнокалиберных подушек с книжкой, и читать до тех пор, пока не пробьют настенные часы. Похоже, что значительную часть времени проводили здесь. Вот и сейчас из-под подушки с индийским орнаментом выглядывает книжный корешок. «Girlgone» — значится на обложке. На прикроватной тумбочке — фотография в рамке. Отец и дочь. Они стоят рядом, но нет ощущения энергетической связи. Будто каждого сфотографировали отдельно, а потом скомпоновали.

Сыщик достал фотоаппарат. С некоторых пор не доверяя своей памяти, он фиксировал факты на различные носители. На этот раз объектив нацелился на треугольник полога. Подушка под ним сохраняла округлую вмятину. Как будто недавно её касалась голова хозяйки. А если…его водят за нос? Но к чему господину с впечатляющим банковским счётом имитировать исчезновение собственного ребёнка?

Время идёт, а никаких стоящих версий… Одни догадки. И пожалуй, самая верная — Апполинария Бондалетова покинула семью по своей воле. А чтобы установить место нахождения беглянки, нужно изучить её личность. Можно ли рассчитывать на записные книжки и дневники? Хозяйская дочка принадлежит к поколению, которое всю информацию забивает в мобильный телефон и в компьютер. Но учитывая характер её заболевания…Он приблизился к книжной полке. Школьные учебники разбавлены книгами. Ого, реклама «Lewis» — школы обучения английскому. Похоже, девочка собиралась за границу. Белозерцев пролистал буклет. Ему пришёлся по вкусу девиз школы: «Linking the World through Langunge». — «Через язык-погружение в мир».

Вероятно, дочкина болезнь заставила родителей изменить планы и вместо Лондона отправить дочь в Таракановку.

«Исчезнувшая» — значилось на обложке с миловидной девушкой. Проглядев аннотацию и выяснив, что автор Сьюзен Хаббард написала историю девушки с вампирскими наклонностями, он не задал себе труда задуматься над этим выбором чтения, а переключился на «Силу вашего подсознания». Судя по закладке, труд Джозефа Мерфи остался недочитанным.

Эта часть текста подчёркнута зелёным.

— Выделено красным.

А вот тетрадь. В глаза бросается надпись, сделанная голубым фломастером: «Неотправленные письма». И далее:

В скобках пояснение:

Далее следуют строчки, напоминающие дневниковые записи.

Глаза сыщика скользят далее:

«Значит, возлюбленный всё-таки имелся. В таком случае, почему нигде не упоминается его имя?»

Он набрал отцовский номер:

— Когда у девочки появились симптомы заболевания?

— Более года назад.

— А когда вы избавили её от «вай-фай» излучения?

— Полгода назад.

— Её личный компьютер сохранился?

— Да, Элла проводит вас и сообщит пароль.

Ещё полтора часа ушло на изучение файлов. Никаких следов деструктивных сект или сообществ. Ни одного намёка на суицидальные наклонности. Не наблюдалось и пиксельного мышления. Нет, максимум упрощения при минимуме знаков не был свойствен молодой Бондалетовой.

Из музыкальных предпочтений вовсе не тяжёлый рок, а поэтичная Хелависа. Из кино — детективный скандинавский телесериал «Мост». Сыщик задумался. Кажется, в первом сезоне там была школьница, убежавшая из дома из-за сложных отношений с матерью. Он прошерстил всё — вплоть до мемов, ибо был уверен: глобальное коммуникационное пространство стало агрессивной силой. Павел Петрович вглядывался в экран, словно надеясь среди пикселей найти ответы на вопросы.

А если всё-таки криминал? — Действовали профессионально: девушка буквально растворилась в воздухе. Неужели орудовал киллер? Белозерцева раздражало это нерусское, быстро прижившееся слово: не кровавый убийца, не «мокрушник», а неуловимый «рафинированный» исполнитель конфиденциального поручения. Но кому помешала дочка предпринимателя?

Увы, даже после этих изысканий психологический портрет разыскиваемой изобиловал чертами, мало им изученными, что внушало опасения в отношении исхода операции. «А не проще ли свернуть всё уже на первоначальном этапе?» Эту мысль Павел Петрович отверг, как проявление малодушия. Но кто знает, может, это и был голос разума?

Размышления прервал стук.

— Можно?

На пороге стояла старушка — вполне себе стильно одетая, со стрижкой.

«Прислуга?»

— Пойдёмте обедать, Павел Петрович!

Он повиновался.

Провели его не к хозяйскому столу, а в кухню. Сыщика ослепило солнце, отразившееся от блестящих стальных поверхностей. «В этом помещении лишь готовят еду». Окошко в стене для подачи блюд в смежное помещение подтверждало это. Тем не менее и здесь прослеживалась попытка добавить в пространство тёплые краски. По стене протянулся ряд декоративных тарелок с розами. Но главное цветовое пятно — зелень на подоконнике. Он не удержался и потрогал мясистые листья. И сделал вывод: «Натурал!»

Поскольку его вторая половина слыла любительницей комнатных растений, Павел Петрович не был чужд этой тематике и указал на горшок, увенчанный листьями в форме мечей.

— Если не ошибаюсь, это асплениум?

— Я вычитала в одном журнале, что название переводится: «птичье гнездо», — откликнулась помощница по хозяйству. — В нём гнездятся тропические птицы.

— О, да здесь целая плантация! — восхитился гость, разглядывая маленькое, в стиле «бонсай» деревце, увешанное круглыми жёлтыми плодами.

— Каламондин! Его можно кушать. Но внутри много семян.

«А старушка памятливая. Сколько названий держит в голове!» — отметил Белозерцев и, воспользовавшись приглашением, устроился за столом, где уже лежали приборы. Пожилая дама прошла к современной электрической плите. Пока она наполняла тарелку, Павел Петрович успел отметить её тонкие лодыжки.

— Элла уехала кормить Петра Михайловича в контору. Дети — в школе. Обедать вам придётся в одиночестве.

— Простите, не знаю, как звать-величать.

— Аза Витольдовна.

Борщ оказался на высоте: вкусовые рецепторы мужчины пришли в экстаз.

— Это вы готовили?

— Что вы! — всплеснула руками Аза Витольдовна. — Элла меня к плите не подпускает. И мужу, и деткам готовит самолично.

Первое блюдо оказалось настолько сытным, что со вторым — антрекотом — гость едва справился. А от десерта и вовсе отказался.

— Ну и ладно, — согласилась Аза Витольдовна. — Попьем чай позднее.

Она присела напротив и окинула Белозерцева пытливым и одновременно ласковым взглядом.

«А старушке явно не хватает собеседника».

— Можно задать вам пару вопросов?

— Хоть сколько. Пётр Михайлович велел отвечать на все.

— Вы хорошо знали пропавшую дочь хозяина?

Старушка глянула с укором:

— Петя мне никакой не хозяин. Он сын моего бывшего руководителя — Михаила Матвеевича Бондалетова. А я у него с двадцати лет работала секретарём-машинисткой. А потом ещё ухаживала за больным…

— Простите, Аза Витольдовна.

— А что касается Али… — маленькие пухлые ручки старательно поправили и без того безукоризненную причёску. — Я познакомилась с ней, когда Пётр Михайлович привёз её из приюта.

— Вы хотите сказать, что Апполинария Бондалетова — сирота?

— Вовсе нет. Пётр Михайлович — кровный отец Али.

— А мать?

— Она пропала.

— И как это случилось?

— Подробности мне неизвестны.

— Понятно. А как девочка адаптировалась в семье?

— Простите?

— Она сразу привыкла к новому дому?

— Здесь Элле пришлось потрудиться. И надо сказать, она проявила мудрость. Нет, не стремилась заменить девочке мать. Это невозможно. Но Элла всегда отличалась терпением.

— Что же ей пришлось терпеть от падчерицы?

— Аля замыкалась… как улитка в раковине.

— Чья была инициатива — отправить девушку в деревню?

— Не могу знать в точности. Это внутрисемейное дело.

— Но предположения у вас имеются?

— Думаю, решение было принято сообща.

— И последний вопрос. В дом приносят почту?

— Директор школы, которую построил старший Бондалетов и где учился младший, шлёт поздравления на домашний адрес. Ещё присылает открытки моя племянница. Ну и бесплатные газеты, реклама всякая. Остальные — на контору, простите, офис… Так это сейчас называется.

— А кто забирает корреспонденцию из ящика?

— Это моя обязанность.

Гость хотел было подняться, но боль пронзила колено — он вынужден был опуститься на место:

— Артроз.

— Как я вас понимаю! — И старушка задрала подол, демонстрируя обвязанное колено.

— Это народный способ? — вежливо поинтересовался гость.

— Не совсем. Если хотите, пойдёмте ко мне, и я расскажу. — Аза Витольдовна повела его по коридору. — Это бывшая комната Михаила Матвеевича. Здесь он и провёл последние месяцы.

Белозерцев подивился желанию бывшей секретарши поселиться в обители босса, но задавать вопросов не стал.

Комната оказалась с французским окном.

«Теперь понятно, почему старички обосновались здесь. Можно выйти на воздух, никого не беспокоя». Словно уловив его мысли, Аза Витольдовна пояснила:

— По ночам, когда не спалось, Михаил Матвеевич любил смотреть на звёзды.

О, не только небесные светила услаждали взгляд Алиного деда. Участок превратили в итальянский парк. Цветущие растения в терракотовых горшках. Место для отдыха — так называемая пергола. Рядом — настенный фонтанчик. Белозерцев заставил себя оторваться от дивного зрелища и переключиться на обстановку спальни.

Пока хозяйка рылась в комоде, он изучил фотографии в рамочках. Его внимание привлекла кудрявая девочка на руках женщины в черном фартуке, снявшиеся на фоне бревенчатого здания.

— Это я, — пояснила старушка. — Снято в посёлке Арбум на Немецкой улице, где жили ссыльные.

— А родились вы, наверное, в Поволжье?

— В Берлине.

— А как же…

— Моя матушка — родом из Саратовской губернии. А замуж вышла за уроженца Украины. Когда немецкие войска отступали, родители двинулись за ними. Так и оказались в Германии. Об остальном, надеюсь, сами догадываетесь.

— А почему вы не вернулись в ФРГ? Позже…

— Трудно сказать…

«Боязнь перемен, привычка. Всё вместе».-сформулировал за старушку Павел Петрович.

Хозяйка протянула брошюру. «Обыкновенное чудо» — значилось на обложке.

— Как только ознакомлюсь — верну!

— Пользуйтесь на здоровье. — И она протянула холщовый мешочек с завязками. — А это и есть то самое средство.

Павел Петрович поблагодарил дарительницу и поинтересовался: не будет ли с его стороны наглостью просить её об одолжении?

Аза Витольдовна по-птичьи повернула головку, демонстрируя заинтригованность.

— Я бы хотел осмотреть дом.

— Вас интересует что-то конкретное?

— Башня.

— Любимое Алечкино место.

Она провела гостя в холл. Ступени, залитые солнцем, штопором уходили наверх. В щадящем для её возраста режиме они поднялись в круглое помещение, задержавшись у похожего на иллюминатор оконца, вырубленного где-то посерёдке. Внизу зелёными волнами колыхались насаждения приусадебного участка.

Верхнее помещение оказалось на удивление скромных размеров. Возможно, по причине того, что вдоль стены стояли, плотно смыкаясь торцами, стеллажи. Все они были уставлены картинами.

— Вот это одна из первых Наташиных работ. «Господь Шри Кришна и его супруга Радха». — Аза Витольдовна приблизилась к изображению, где прекрасный юноша играл на дудочке, а не менее прекрасная возлюбленная ему внимала. Если здесь и отмечался недостаток мастерства, он с лихвой компенсировался душевным трепетом автора. Следующая картина была полна драматизма, которому требовался комментарий. И гид с видимым удовольствие пришла на помощь:

— Злобное семейство Кауравов задумали оскорбить целомудренную Драупади. Негодяи попытались принародно стащить с неё одежду. Но Господь Кришна пришёл на помощь, сделав её сари бесконечным.

Белозерцев прошёлся вдоль небычной картинной галереи. Больше всего ему пришлась по душе картина с женщиной в сари и пухлым малышом.

— Это приёмная матушка Кришны. В детстве он был проказником. Даже воровал своё любимое лакомство — сливочное масло! Маме Яшоде приходилось наказывать шалуна. Здесь она намеревается связать маленького Кришну верёвкой.

— А вы, Аза Витольдовна, хорошо подкованы по части индийского эпоса.

— С детства обожаю индийские фильмы! И до сих пор смотрю сериал «Махабхарата». Этим знакомство с древней культурой и ограничивалось, пока Петя не познакомил с первой женой, Алиной мамой. Наташа жила Индией, собирая материалы по крупицам — через знакомых, друзей, журналы. Количество источников в те времена было ограничено. А её жажда не знала предела.

— Скажите, Аза Витольдовна, а могла Наталья обратить дочь в свою веру?

— Как это понимать?

— Ну сделать, к примеру, кришнаиткой.

— Исключено! — Женщина не дала себе труда задуматься. — Не такой она была человек.

Сыщик отметил про себя глагол в прошедшем времени «была», но ничего не сказал, а женщина продолжила:

— Наталья уважала личное пространство ребёнка. И ни на кого не давила. Она считала, что каждый должен прийти к вере самостоятельно.

— А пригласить дочь в путешествие к Индийскому океану…Это заманчиво. Для обеих.

— Без ведома отца?

— Но ведь он оставил супругу… Или я ошибаюсь?

— Петя влюбился, что называется, без памяти.

— Могла брошенная жена отомстить?

— О нет! — ручки с коротко остриженными ноготками машинистки взмыли вверх, как перепуганные птахи. — Она жила в своём мире. Кстати, ваши предшественники уже рассматривали такую возможность.

— И что?

Ничего они не нашли. Потому что нечего! — И Аза Витольдовна подвела гостя к последней работе. Она выпадала из индийской тематики. Девочка обхватила дерево, а её волосы, переплетаясь, слились с ветвями. «Когда кружится голова, обними знакомое дерево!» — гласила подпись.

— Это Аля, — констатирует гид. — По крайней мере, похожа.

Белозерцев поверил на слово. А спускаясь вниз, задался вопросом: имелся ли у Апполинарии иностранный паспорт и когда он использовался в последний раз?

Спустя час он получил ответ: документ имелся, но среди вещей не обнаружен. Но главное: «заграник» не попадал в поле зрения погранцев.

Ожил мобильник:

— Нюх тебя не подвёл, Паша.

— Нарыл что-нибудь?

— У клиента богатое прошлое.

— Выкладывай.

— Если вкратце, дело обстоит так. В 1990 году Петя Бондалетов приехал в столицу. Начал он с общественных туалетов, но вскоре оставил этот бизнес. В руках у него была профессия инженера-строителя и хорошая родословная. Его отец работал начальником строительного-монтажного треста в Двинске. В честь него свою первую строительную фирму Бондалетов назвал «Трест № 4».

— Хороший стартап.

— И тем не менее в пору первоначального накопления капитала нашему заказчику пришлось бы тяжко, если бы не связь с ОПГ.

— Ясное дело.

— Но при этом ни одной судимости. Да что там говорить! Какая-то неестественная для того времени аскеза. Ворочая миллионами, Петя, он же «Дипломат», проживал с женой в Подмосковье в «хрущёвке», а передвигался на «Жигулёнке».

— И что, ни разу не понтанулся?

— К тому же не пил, не курил и не баловался наркотой.

— Прям святоша.

— Ошибаешься. Имелась у него слабость. «Субботники»[10] проституток. Оттягивался на них.

— А как насчёт разборок с лидерами других ОПГ?

— Тебе кличка «Дипломат» что-нибудь говорит? Он ухитрялся ладить со всеми.

— Как в песне: «Братва, не стреляйте друг в друга?»

— Типа этого. Но есть нюанс. В то время как его партнёров по бизнесу, да и мошенничеству, методично отстреливали, на него не было совершено ни одного покушения.

— А угрозы, шантаж?

— Когда сильно припекало, Бондалетов, как говорится, уходил в осадок.

— Где именно?

— На Севере.

Дав отбой, Белозерцев некоторое время сидел неподвижно.

«Информация пошла лавиной. Главное, чтобы не накрыла с головой».

Он снова взялся за мобильник. Клиент ответил незамедлительно.

— Есть новости?

— Почему вы скрыли факт исчезновения матери Апполинарии?

Повисшая пауза, казалось, обрела собственный звук. Белозерцев ждал.

— Я ничего не скрывал!

— Но в предоставленных материалах нет даже намёка…

— «Потеряшка» нашлась.

— Когда?

— Наталья Юрьевна объявилась как раз в период пребывания Али в деревне.

— И где она всё это время обреталась?

— Жила в ашраме в Индии.

— Дочку известили?

— К сожалению, не успели.

— Вы не припомнили никого, кто бы желал зла вам лично?

— Руки коротки! — реплика прозвучала резко и убедительно.

— Но, может, в прошлом?

— Те враги давно приняли горизонтальное положение или пошли на мировую. Ещё вопросы имеются?

Вопросов больше не было, и Белозерцев поднялся, чтобы размыть ноги. В коленной чашечке заныло, но вместо того, чтобы принять обезболивающее, он извлёк из сумки подаренную брошюру. Минут через десять заглянул в прилагавшейся к ней мешочка. Внутри — прямоугольник обычного полиэтилена. Он ухватил плёнку за уголок. Та протестующее заколебалась.

«Наэлектризована».

Как явствовало из текста, электрическое поле и призвано воздействовать на больной орган. Он глянул на обложку. Над заголовком был указан автор: Мгеброва А. В. Вот это и царапнуло взгляд. Дело в том, что мадам Белозерцева подрабатывала в издательстве корректором. От неё Павел Петрович и узнал: по правилам имя автора предваряет фамилию. Кроме того, инициалы исключаются: рядом с фамилией должно стоять полное имя. Судя по всему, книжка толком не вычитывалась. Получается, самопальная? Но это ещё не всё. В предисловии Мгеброва А.В. сообщала: «Обыкновенное чудо» применялось в афганских госпиталях для лечения инфицированных ран. Враньё! Раненых стационарно лечили в Ташкенте. Как «афганец» Белозерцев знал это достоверно.

Читатель в сердцах захлопнул брошюру.

Итак, Аза Витольдовна купилась на обещание чуда. И судя по недавнему разговору, свято в него верила. Взгляд переместился в правый угол второй страницы — место для эпиграфов. Первым шли слова Вейсмана Хаима (снова фамилия впереди имени!), Павлу Петровичу неизвестного. «Чудеса случаются, но над этим приходится очень много работать!» Авторы противоречили самим себе. Ибо уже на третьей странице призывали всех страждущих: «С болезнями расставайтесь легко!» Итак, очередная афёра. Но что-то продоЛжало беспокоить. И это был второй эпиграф, набранный жирным пититом. «Mementofinis!» Очередное противоречие? Однако каким недалёким должен быть автор, если призывал больного помнить о конце. Да ещё иллюстрировать свои мысли изображением ангела смерти. Сам он не мог похвастаться познаниями в художественной области, но дочь одно время увлекалась рисованием, и родители, стараясь поддержать детский интерес, приобретали книги по изобразительному искусству. Видимо, имелся там и раздел, посвящённый скульптуре. Иначе откуда бывший гэбэшник знал это андрогинное тело и трубу, посредством которой небесный вестник должен был известить о воскрешении мёртвых? Отсюда и второе название — «Ангел воскресения». А вот имя итальянца, изваявшего это чудо из каррарского мрамора, детектив припомнить не смог. Как ни старался.

НА ИСТОРИЧЕСКУЮ РОДИНУ!

Отец и сын сидят в аэропорту. Герр Сидорофф счёл своим долгом проводить мальчика. Ну и заглянуть в бар. По этому случаю он сегодня не за рулём.

«А в нём чувствуется порода! — с удовлетворением отмечает отец, искоса поглядывая на сына, — и это при всём том, что поработал целый Интернационал».

Хотя Эрик носит немецкую фамилию Эппельбаум, усечённую русскими друзьями до прозвища Эпп, в его родословной числятся не только выходцы из Германии. Его бабушка и дедушка по материнской линии познакомились на Северной Двине. (Может, генетическая память и влекла молодого человека на её берега?) Блюма Столпер — дочь главного механика крупнейшего в СССР целлюлозно-бумажного комбината — жила в единственном каменном доме посёлка Арбум-будущего города Двинск, а Альберт на окраине, в бараке, на Немецкой улице. Но поскольку школа была одна, еврейская девочка и немецкий паренёк не могли не встретиться. Их любовь не получила родительского благословения ни со стороны Эппельбаумов, ни со стороны Столперов. Тем не менее союз оказался счастливым, дав жизнь матери Эрика. Старики Столперы и молодёжь продолжали жить в «сталинке», когда одну из квартир в их доме, на тот момент переставшем быть единственным каменным строением, получила многодетная семья Сидоровых. Их старший сын Алёшка, как-то выйдя во двор за младшими братьями, приметил девчонку с чёрной папкой для нот и понял: эта та самая пианистка, которая живёт в квартире над ними. Несмотря на соседство, шансов подружиться с девочкой-припевочкой, как окрестили её Сидоровы, имелось немного. Если бы не коммунистический союз молодёжи. Оба активисты. И однажды вместе отправляются на конференцию в областной центр. По окончании школы Нина поступила в МГУ на факультет журналистики. Алексею не хватило проходных баллов, и он вернулся в посёлок. Теперь они виделись только во время каникул, которые Ниночка проводила с родителями. Казалось бы, их пути разошлись. Но Алексей Сидоров оказался упёртым малым. Отработав два года на комбинате и закончив школу рабочих корреспондентов при многотиражной газете «Бумажник», паренёк поступил на так называемый «рабфак». Здесь рабочая молодёжь со всего Советского Союза пополняла багаж знаний до уровня, достойного МГУ. Поначалу земляки общались урывками, ведь к тому времени, когда Алексей стал дожидаться свою зазнобу у памятника Ломоносову в факультетском дворике, она была третьекурсницей. Но спустя год бывший «рабфаковец» поселился в студенческом общежитии в Черёмушках. Нажарив сковороду картошки, молодой человек стучался в комнату Нины и приглашал её на ужин. Единственная дочка главного механика могла позволить себе ежевечернее посещение кофейни Дома аспиранта и стажёра, но почему-то не пренебрегала этими трапезами.

Получив диплом, Нина развязала руки родителям. Они занялись подготовкой документов к выезду в ФРГ, где к тому времени уже обосновалось почти всё население немецких бараков посёлка бумажников. Нинин отъезд был предопределён, а разрыв с Алексеем не подлежал обсуждению. Молодые устроили прощальный вечер, который плавно перешёл в ночь. Тогда и был зачат Эрик. В результате родители уехали без неё. Новорожденный не унаследовал ни монументальный нос Столперов, ни заострённый Эппельбаумов, ни сидоровский кнопочкой. Нос оказался римским. Мать с радостью отметила, что сынок похож на молодого патриция из музея изящных искусств имени А.С. Пушкина, бюсту которого она тайно поклонялась. Получается, что склонность увлекаться давно покинувшими этот мир персонажами, Эрик унаследовал по материнской линии, как впрочем, и фамилию.

Рождение сына совпало с публикацией в журнале первой повести Алексея Сидорова. У пары начался счастливый период совместной жизни. А у Эрика — золотая пора детства.

Она всегда ассоциировалась у него с цветущим яблоневым садом Донского монастыря, рядом с которым чета Сидоровых-Эппельбаум снимала комнату. Соседом по коммуналке был дядя Олег — будущий отец Авель.

— Да, Россия — страна большая. Это вам не Германия! — Пиво развязывает Алексею Ивановичу язык. — Вот недавний случай…Доставил я клиента и стою…Вдруг в зеркало заднего обзора — два афронемца цвета кофе с молоком. Он — в очках, с бюргерским животиком, но в ореоле кудрей. Она — типичная пожилая фрау, без косметики, в немарких брючках, но с крупными кольцами в ушах. Колоритная, скажу тебе, парочка. Однако нос держу по ветру. Предельная тактичность и деликатность в обхождении. А то, сам знаешь, можно и обвинение в отсутствии толерантности схлопотать.

— Ну это ты сгущаешь краски, папа!

— Не скажи, друг мой! — Когда отец был под шофе, он называл Эрика именно так, — Германия отягощена виной перед значительной частью человечества. — Алексей Иванович делает паузу, а потом его подхватывает течение очередной мысли и начинает относить в сторону: — Но германский гений в том и состоит, чтобы даже из этого деструктивного чувства извлечь пользу.

— А что твоя парочка? — сын пытается вернуть монолог в русло изначальной темы.

— Парочка без лишних слов плюхается на заднее сиденье. На вопрос — куда поедем — фрау всучивает бумажку с адресом. Немые, решил я, и нажал на газ. Но парочка оказалась очень даже говорящей. Всю дорогу трещала без умолку. На своём… А я знай себе на дорогу гляжу. Как говорил мой покойный батя, гляди в оба, слушай в три, а зри в корень. Но долго ли, коротко ли, доставил я их в пункт назначения. И тут… не поверишь! Мужик подаёт деньги и говорит:

— А сдачу, Лёха, возьми себе…

— Шишки-едришки! Моня! Ты ли это?

— Я, братан.

— Здесь, в Дойчланд?

— Мы здесь живём.

— А как же королевство Лесото?

— Оказалось, бывший мой однокурсник — еврей.

— Что-то не пойму, — прервал отца Эрик, — ты же говорил, что он негр, то есть африканец.

— Моня — из того самого израильского колена, которое с Моисеем меряло шагами пустыню, а потом заплутало. Может, утомились — присели где-нибудь… Ну и оторвались от основного каравана. А может решили: «Мы пойдём другим путём!» Короче, оказались в глубине Африки. А когда Израиль восстал из пепла, родная кровь и заговорила. Долгий путь на родину оказался. Короче, Моня сделался репатриантом в земле обетованной. Правда, не навсегда. Его дочка решила учиться медицине, но не на исторической родине, а в Германии. Тут к евреям отношение трепетное, так сказать, вечный долг перед богоизбранным народом. Здесь-то и случилась афро-еврейско-арийская страсть. Дочка обручилась с русским немцем, выходцем из Казахстана. Теперь у Мони подрастает внук Михаэль, которого родители зовут Мишкой.

— «Вот так, Лёха, круг замкнулся!» — сказал мне друг юности. Я хотел было спросить, что он подразумевает под «кругом», но тут фрау стала выражать нетерпение. Моня тряхнул на прощанье мою руку, распахнул заднюю дверцу…Хлоп! — Дверь закрылась. А потом… «Уе-ую-оё!» Тот самый, непередаваемый русскими буквами набор звуков, оглашавший много лет окрестности нашей с ним общаги. Веришь, я всю обратную дорогу проплакал. Вот так.

— А с этим … Моней вы больше не виделись?

— Нет, не встречались. Но я думаю, что где-нибудь пересечёмся. Германия не такая уж большая страна. Это вам не Россия.

Объявляют посадку на рейс «Мюнхен-Москва». Алексей Иванович залпом опустошает бокал. Такое он позволяет себе лишь в крайнем случае. Во всех других он на местный манер пиво смакуя потягивает, да так, что оно почти впитывается в язык.

— Ну покедова, друг мой! — говорит Алексей Иванович, протягивая руку. Эрик пожимает её, а затем порывисто обнимает отца.

«Оттаивает потихоньку! Может, мало-помалу и смирится с Марией!» — радостно констатирует тот.

ПРИЗНАНИЕ ГЛАВНОГО СВИДЕТЕЛЯ

— Валерочка, ты так здорово играл этого… — брюнетка с фиолетовой чёлкой разворачивается к своей крупнокалиберной соседке. — Судмедэксперта! — приходит та на помощь. От комплимента, а более всего от «Валерочки» молодой человек расплывается в улыбке, обнажающей скол на правом резце. Пышечка Руся нежно оглаживает свои длинные прямые волосы. Жест, подсмотренный в телике. Брюнетка Нюта тянется к артисту со своим бокалом: — За твои будущие роли! — Звук сдвигаемых ёмкостей — и троица, воздав должное напитку, с неменьшим энтузиазмом принимается за горячее блюдо.

«Всё-таки клёвые девчата у нас в цеху!» — думает Варавиков и бросает взгляд на бокалы дам: не пора ли по новой? Но товарки обнаружили умеренность в питье, предпочитая налегать на еду и ухитряясь при этом отдавать дань застольной беседе. Ну и как водится, завели разговор о внутрицеховых делах, а за ними пустились в воспоминания о первых профессиональных шагах. И тут Варавиков, приобретший статус бумажника, простоявшего не одну ночную смену, счёл уместным заметить:

— А вы, девчонки, тогда и вправду расстарались! — Его рука описала широкий жест, так что содержимое бокала дало опасный крен: — Прикололись классно! — Девчата прыснули:

— Ты это про…хэ? — Нюта, как самая воспитанная, использовала всем известный эвфемизм. — Правда, после такого экшена не задрыхнешь?

Варавиков, чтобы не подвергать опасности напиток в бокале, опрокидывает его внутрь, после чего замещает:

— Ну, скажем, то резиновое изделие-это детство, а вот…

— Да он не резиновый был, а из особого материала! — завелась вдруг Нюта. Но подружка осекла его укоризненным взглядом, и Варавиков неожиданно пошёл на попятную:

— Фаллос на конвейере — это вштыривает… — Варавиков потрогал языком недавний скол на правом резце. — Но вы превзошли себя, когда подсунули мне расчленёнку.

Девушки переглянулись, ища друг у друга поддержки. Руслана-как доминирующая в тандеме, взялась внести ясность:

— Слушай, Валерик, ты часом не на бровях?

— Может, и злоупотребил, — весело согласился молодой артист.

— Он просто ещё из роли не вышел! — ринулась ему на помощь Нюта, и фиолетовая чёлочка закрыла ей левый глаз.

— Девчонки, да я на вас не в обиде! Расчленёнка бодрит по-взрослому.

Нюта шумно выдохнула — чёлка вспорхнула, но, повинуясь законам гравитации, вернулась на прежнее место.

— Труп? — прозрачные Русины глаза устремились навстречу Варавиковским. — Без понятия!

Что оставалось делать артисту, как не облегчить душу рассказом о ночном фантоме?

— Выходит, атомы и молекулы неизвестной вошли в состав нашей бумаги? — вопрошала Нюта. После этого заявления её общий с подружкой кавалер решил, что подливать дамам более не стоит. Впрочем, предосторожность оказалась лишней, ибо бутылки на столе опустели, а смены им не предусматривалось. И народ, отмечавший завершение творческого сезона в театре, потянулся по домам.

С ВАМИ ГОВОРИТ ФРУНЗЕ!

Указующая длань вождя направлена прямиком в гостиничный номер, левая сжимает кепку. Где-то за ленинским затылком пролегает улица, где располагается бондалетовский дом. Вернувшись с балкона в номер и выпив натощак воды, согретой кипятильником-спутником всех командировочных, он просмотрел эсэмэски. Большая часть — от супруги, гостившей у дочери. Белозерцевы произвели на свет только одного ребёнка. Однако заботы и тревоги, выпавшие на их долю, превзошли все мыслимые нормы. В 15 лет Ирина сбежала с водителем-дальнобойщиком, и отцу пришлось задействовать важные связи, чтобы вернуть беглянку. До того, как она принесёт в подоле. В 16 лет удалось затолкнуть дочку в колледж, где она худо-бедно проучилась до летней сессии. А потом девица опять сошла с резьбы. На этот раз причина таилась в её преподавателе. Однако тот оказался женат на даме, которая в борьбе за целостность семьи проявила бойцовские качества, которую не смутило даже известие о беременности соперницы. Белозерцевы не сдавались. В результате преподаватель развёлся с женой. Но грянуло новое испытание: результат УЗИ. Мальчик должен был родиться с синдромом Дауна. И вот тут подкаблучник Павел Петрович, проявив редкую в домашних делах решимость, настаивал на искусственном прерывании беременности. В противном случае… В этом месте тягостные воспоминания прервал мобильник. Речь была неразборчива, как будто человек только что поднялся из зубоврачебного кресла.

— С вами говорит Фрунзе.

— Простите, кто?

— Бывшая секретарша Бондалетовых. Хотела бы поговорить с вами лично.

— Хорошо. Где именно?

У меня дома. Если хотите, прямо сейчас. — И однофамилица или родственница легендарного командарма продиктовала адрес. Подмосковное это поселение из тех мест, где трудно заблудиться. Так что вскоре он жал на домофонные кнопки. Отозвавшийся голос звучал ещё более невнятно, чем по телефону.

«Да она под шофе!»

Тем не менее бывшая бондалетовская секретарша держалась подчёркнуто прямо. Да и к её координации не придерёшься.

— Чай или кофе?

— Если можно, воды.

Хозяйка налила из шестилитровой бутыли в бокал:

— Сама хожу на родник. За три километра. Полезно во всех отношениях.

Пока беседовали о здоровье, сыщик изучал хозяйку. Женщина пенсионного возраста, но в тонусе: маникюр, свежая укладка. Опять же помада. А глаза и вовсе с молодым блеском. Но вот речь…

Начал гость издалека:

— Простите, по телефону не сразу сориентировался.

— Вы не одиноки. Фамилия сбивает с толку. — И словно отметая встречный вопрос: — Мужняя. А девичья — Аллахвердиева. Полукровка я. Мать-русская. Отец — татарин. Познакомились на Украине: Донбасс восстанавливали. — И словно отвечая невидимому оппоненту:-Да, в Советском Союзе многое было не идеально, но народы, по крайней мере, не враждовали.

После такого заявления увернуться от обсуждения геополитики было бы неприлично. Пришлось отдать ей, проклятой, должное, на что было потрачено пять минут. По их истечении Белозерцеву удалось-таки вернуть беседу в нужное ему русло.

— Скажите, Валентина Фаттыховна, вы знали жён Бондалетова?

Женщина хотела ответить, но не сразу справилась с голосом:

— Лучше всех-первую. Большая оригиналка, скажу я вам.

— Чем же она так выделялась?

— Нарядами. Носила сари. И это в нашем захолустье! А потом и вовсе пропала.

— А вторая?

— Волосы не собственные — нарощенные. Бюст тоже не её. Как и рот.

Этой информацией портрет Эллы исчерпывался. Осознавая тот факт, что пользы от её сведений немного, Валентина Фаттыховна взяла инициативу на себя:

— Мне звонила Аза. — Многозначительная пауза. — Вы интересовались почтой. Я тоже занималась ею.

— Понимаю. — Белозерцев постарался придать лицу максимум заинтересованности.

— Всё, что приходило по почте, регистрировалось в специальном журнале. Как и исходящие письма. Всё это я изложила и вашим коллегам. А что касается последних лет-перед моей пенсией — то преобладала реклама. Самого разного характера.

«Неужели про это нельзя было сообщить по телефону?» — Внутри Белозерцева пробудился неумолимый хронометр.

— Одна фирма просто забросала своей продукцией! — продолжила хозяйка. — Её бандероли стали приходить с завидной регулярностью.

Сыщик, уже осознавший бесплодность визита, залпом осушил бокал. Хозяйка поспешила наполнить его.

— И что же предлагала фирма?

— Снадобье. Как водится, от всех болезней. Но дело не в этом. После несчастья — я имею в виду с наследницей — послания прекратились. — Валентина Фаттыховна адресовала гостю многозначительный взгляд.

«Чересчур много детективных сериалов!» — решил тот, но маски заинтересованности не снял.

— Благодарю вас, Валентина Фаттыховна.

— Но это ещё не всё! Элла велела выкинуть все образцы.

— Вот как? — Белозерцев предпринял попытку выбраться из-за стола. — И как обосновала своё решение?

— Просто отдала распоряжение.

— Вы подчинились?

Женщина повела шеей, как будто воротничок блузки стал ей тесен:

— У меня мама болела, и я посчитала. ну сами понимаете.

— Понимаю! — как можно проникновеннее произнёс гость.

— А она меня уволила!

— Но вы работали на мужа, а не на жену.

— Муж и жена — одна сатана! — Движение рта, которое можно было бы выдать за улыбку, если б губы согласились действовать синхронно.

— Вы пытались объясниться?

— С Эллой этот номер не проходит.

— Что ж, очень признателен вам за информацию! — И он откланялся со всевозможной галантностью.

Оказавшись на воздухе, он глянул на красный циферблат с эмблемой московской олимпиады и проделал нехитрый расчёт.

«Целых 33 минуты потрачено впустую! И что теперь? Время истекает, а обещанный заказчику вектор поисков… Пора признаться — хотя бы самому себе: дело „тухлое“ и ковыряться в нём — себе дороже».

Тем не менее привыкший всё доводить до логического завершения, он чувствовал: что-то упущено. Догадка пришла после пятиминутной ходьбы. Присев на дворовую скамью, он набрал номер последнего вызова.

— Валентина Фаттыховна, простите, что снова беспокою. А вы не скажете, откуда приходили бандероли?

— Кажется, из… Астраханской области. Но не ручаюсь.

— А название фирмы?

Послышался глубокий вдох.

— Помню название изделия. — Многозначительная пауза. — Мой любимый актёр — Олег Янковский играл в этой картине.

— Простите, не понял.

— «Обыкновенное чудо». Так назывался фильм.

— А..?

— Изготовители заимствовали его название.

УЖ ИЗВИНЯЙ ЗА НАШ ФРАНЦУЗСКИЙ!

Он проводил подружек до общежития и даже принял предложение выпить кофе у них в комнате, но тут обнаружилось, что у гостя нет с собой паспорта, да и время приёма гостей неумолимо приближалось к концу, так что молодому человеку пришлось отправляться восвояси. Прогулка прояснила голову, и он вернулся в прошлогоднему происшествию. Что это было? Последствие переутомления или…

— «Одиночество-сволочь! Одиночество-скука!» — Звук рингтона ударился об испещрённую граффити стену. — Валерик, ты ещё не спишь? — Нютин голос звучал в трубке как-то по-новому, интригующе, и явно не нуждался в ответе: — А я вот звоню тебе…

У Варавикова на какое-то мгновение воскресла надежда, что девчонки нашли-таки способ затащить его к себе.

— Тут криминалом пахнет! — продолжила трубка.

— С чего ты взяла?

— Помнишь объявление насчёт пропавшей девушки?

— Я газет не читаю.

— А нам её бесплатно на вахту притаскивают. Так вот слушай сюда! Мы тут с Руськой обмозговали…Короче, это может быть то, что осталось от трупа.

— Мне что, в ментовку звонить?

— Позвони по телефону в газете. Родственники обещали вознаграждение за любую информацию!

— Но у меня нет газеты!

— В библиотеку зайди.

— Слушай, Нюта, мне это… в лом как-то.

В ответ послышалось пыхтенье. Вступить в диалог рвалась Руслана.

— Валерик! — завопила трубка. — Ты артистом хочешь быть? — И без паузы на ответную реакцию: — Чтобы в телике показывали? Чтоб… сам знаешь. Тебе в Москву надо! А тут бабки обещают. Дерзай, Варавиков!

На этот раз обращение «Варавиков» прозвучало с большим теплом, чем даже предыдущее «Валерик». Но именно это и напрягло артиста. И на том конце это уловили:

— Сыскотно тебе! — заверещала трубка, но была перехвачена:

— Уж извиняй за наш французский…

А СЫЩИКА СЛИЛИ… ПОЧЕМУ?

Боль в колене утихомирилась, но заснуть не давала мысль о брошюре, которую велели вместе с плёнкой выбросить на помойку. Элла распознала подделку? Но не слишком ли сурово обошлась с секретаршей, не выполнившей приказа избавиться от «чуда»? Белозерцев вновь и вновь перечитывал содержимое брошюры. Ляпов, выражаясь журналистским языком, предостаточно. Но «Mementofinis»-запредельная тупость.

На следующий день он отправился к Бондалетовым с намерением поговорить с Эллой, но та ушла на пробежку. Аза Витольдовна пригласила его разделить с ней утреннюю трапезу. Сыщик принял предложение, ибо в желудке его по-прежнему плескался лишь принятый спозаранку стакан воды. Первым делом старушка поинтересовалась его самочувствием, и он принялся расточать похвалу «Обыкновенному чуду», после чего с невинным видом поинтересовался:

— А откуда вы узнали про изобретение?

— Знакомая посоветовала.

— А где приобрели?

— Она и снабдила.

— Но могли быть побочные эффекты.

— Я этой семье доверяю. Её дочь, между прочим, работала у Петра Михайловича. А это лучшая рекомендация.

— Её случайно не Валентиной зовут?

— Вы знаете Валюшу? — Маленькие ладошки радостно вспорхнули.

— Имел честь познакомиться.

— Профессионал высшей пробы.

— У меня создалось впечатление, что она скучает по работе.

— Такова наша участь! — вздохнула Аза Витольдовна. — Все мы стареем.

Белозерцев хотел возразить, что бывшая секретарша, хотя и имеет проблемы с дикцией, — дама в самом соку. Но тут появилась Элла — обольстительные ароматы устремились ему навстречу, точно невидимые гонцы.

— Мне передали, что вы хотите побеседовать. — Она упорно не называла его по имени. «Дурной знак!»

— Если вас не затруднит.

— Пойдёмте в гостиную.

Стены помещения — персикового, очень женского цвета, лепнина — белая. Но главное — оригинальная люстра с встроенными вазочками для букетиков.

С воздушностью пёрышка хозяйка опускается в роскошное кожаное кресло. И сразу уменьшается в размерах. Теперь он может разглядеть её в деталях. Белое, твёрдое, словно выточенное из моржовой кости лицо. И только кисти — по-рабочему крупные, с узловатыми пальцами — выдают: возрастная разница с супругом — невелика.

Присев со всеми предосторожностями — даёт о себе знать колено — он захватывает его сцеплёнными ладонями. Поза, призванная утихомирить боль, а заодно прибавить беседе непринуждённости.

— Я слушаю вас, — Элла адресует визави дежурную улыбку.

— Ваш муж призывал меня не опасаться быть докучливым. — Детектив вернул улыбку даме. — Поэтому осмелюсь вызвать вас на откровенность. Вы знакомы с матерью падчерицы?

— Никогда не встречались.

— Вам известно об обстоятельствах её исчезновения?

— Со слов мужа.

— Что именно?

— Сначала пропала — потом объявилась.

— Каким образом?

— Позвонила.

— Из Москвы?

— Из Индии.

— Простите, за любопытство, где вы познакомились с супругом?

— Не уверена, что понимаю целесообразность вопроса.

Белозерцев и сам не понимал. Он «копал» наугад.

Элла, я пытаюсь нарисовать портрет вашей семьи.

— Впервые мы встретились в этом доме. Отец Петра Михайловича болел. Я ставила капельницы и делала инъекции. Достаточно?

— Не очень, — признался сыщик, после чего, не давая ей опомниться, пустил в ход излюбленный приёмчик: тихим, вкрадчивым голосом спросил:

— Во время ухода за будущим свёкром вы тоже использовали «Обыкновенное чудо»?

Если и было замешательство, то мимолётное.

— Я не знаю никакого чуда.

Женщина встала, давая понять: её терпению есть предел.

— Простите меня, Элла. Но таковы мои обязанности — задавать вопросы. Временами они звучат наивно, а порой и глупо. Но такая уж работа.

— Понимаю. — Несмотря на сдержанный тон, в какой-то момент ему почудилось: от меди её волос сыплются искры. Непринуждённой походкой владелицы всей окружающей среды женщина направилась к французскому окну. По мановению рук, створки раскрылись. И прекрасная Элла упорхнула.

Он снова ощутил: к разгадке, как к взрывчатке, протянута растяжка, и при любом неосторожном движении «сапёр» взлетит на воздух. Тем не менее он снова набрал телефон однофамилицы легендарного командарма.

— Простите, это снова я. Вы не припомнили адрес отправителя «Обыкновенного чуда»? Кроме Астраханской области. Нет? А сохранились ли в офисе журналы регистрации? Откуда такие сомнения? Понятно. Что ж, жаль. Но если вы всё-таки вспомните, дайте мне знать.

Он вернул мобильник в барсетку и подошёл к окну, за которым растворилась хозяйка. От попыток состыковать пазлы его отвлёкла Аза Витольдовна:

— Пётр Михайлович хотел бы поговорить с вами.

Внутреннее убранство дома начало давить на психику, в особенности гигантские вазы: их предполагавшаяся цена заставляла сыщика ступать с осторожностью вороватого кота.

Бондалетов восседал на прежнем месте.

О, такой взгляд сыщику ещё не доводилось видеть. Как будто сквозь бронированное стекло.

— Присаживайтесь!

«Поступили сведения о дочери?»

Но если это было и так, родитель не спешил ими делиться.

— Что нового удалось вам узнать?

«Говорит, как суровый службист. Типа моего бывшего генерала».

— Я отрабатывал версию похищения.

— Она подтвердилась?

— Появились кое-какие догадки.

— И они связаны с моей супругой? — Бондалетов положил локти на стол, словно приглашая помериться силами в армрестлинге.

«Похоже, что вопросы к прекрасной Элле всколыхнули воды…пусть не глубокие, но мутные. Но когда она успела донести?»

— Павел Петрович, я нанял вас, чтобы вынести вердикт по имеющейся информации. Я не ставил задачи докапываться до моей семьи.

— Но…

— Мне не нужно внутренних разборок.

«Ого, супруга вознамерилась взять ситуацию под контроль. Но она рискует выставить себя в невыгодном свете!»

Белозерцев ждал, оставив все попытки напомнить о настоящем положении дел. А Бондалетов сунул пальцы-мастерки в потайной карман, откуда извлёк свежеотпечатанные «синенькие».

— Надеюсь, этого гонорара будет достаточно. — Белозерцев не нашёлся что ответить, а Бондалетов, пересчитав банкноты, продолжил:-Я также надеюсь, что ваше пребывание в моём доме н еомрачится обоюдным разочарованием. Я сказал и вы меня поняли. — Бондалетов бросил «синенькие» на столешницу и они разлетелись карточной колодой-: Полагаю, полчаса на сборы будет достаточно?

«К чему такая спешка? Эта чета не принадлежит к тем, кто делает что-то спонтанно. Даже если бы они являлись лунатиками, то и во сне ходили бы целенаправленно».

Подал звуковой сигнал сотовый. На дисплее высветился знакомый номер.

«Неугомонная Валентина Фаттыховна! Ну прям как кролик в рекламе Дюраселл. Лупит в свой барабан».

Говорить с ней в присутствии бывшего работодателя сыщик счёл неуместным и сбросил звонок, после чего аккуратно собрал денежные знаки и откланялся. Однако оказавшись вне досягаемости бондалетовских ушей, не удержался и набрал номер бывшей секретарши. Та откликнулась с промедлением, зато дикция заметно улучшилась.

— Павел Петрович, я долго припоминала то название. Понимаете, оно не отличается благозвучием. Вдобавок, я опасаюсь этих тварей. И долго с ними боролась. Кстати, они теперь вывелись во всех квартирах. Как вы думаете, это результат радиации?

— О чём вы?

— О пруссаках, конечно. С длинными такими усами.

— Вижу, вы склонны шутить.

— Ничуть! Название населённого пункта — Таракановка.

СТЕРЕТЬ ЛАСТИКОМ И ВСЁ!

— Так ты нашёл газету с этим…объявлением? — приступила к нему Руслана во время обеденного перерыва. На её лице появилось такое количество пирсинга, что один взгляд на него вызывал у чувствительного Варавикова спазмы.

— М-м-м! — Молодой человек нарочито тщательно принялся пережёвывать бутерброд. По правде говоря, предпринятые им поиски ограничились осмотром так называемой «газетницы»-приспособления для прессы, сделанного ещё руками покойного отца.

— Не тормози, Варавиков! Эта самая газета распространяется бесплатно, а значит… Ну сам понимаешь!

Что напарница имела в виду, он понял не до конца, но кивнул и потянулся за следующим бутербродом.

— В крайнем случае можно зайти в редакцию, — подала голос Нюта, — там наверняка есть подшивка.

Её слова заслуживали доверия. До того как пополнить ряды бумажников девушка работала разносчиком рекламной продукции.

— Это твой шанс! — Руслана повысила голос, словно опасалась, что цеховой шум может заглушить её слова. — Ты будешь последним лохом, если не воспользуешься им.

Варавиков прожевал бутерброд и принялся прихлёбывать чай из термоса. На самом деле он бы предпочёл ничего не менять в существующем порядке вещей. Потому что на жизнь не жаловался. И ни в какие мегаполисы не стремился. И ни о какой славе не грезил. Ему было хорошо — в родном Двинске, в родном цеху и на родной сцене. А то ночное происшествие… Его лучше забыть. Ну как бы стереть ластиком.

СЫСКАРЬ — НА РЕЛАКСЕ

Вопреки постигшей его неудаче он пребывал в хорошем расположении духа: полученный гонорар делал своё дело. На Казанском вокзале он приобрёл свежую прессу и двинулся к кассам, когда его посетила мысль: супруга — в отъезде, следовательно никто не потребует отчёта, если что…Почему бы не воспользоваться возможностью проветрить мозги, тем более что финансы это позволяют? Только вот куда отправиться? Да в ту же Таракановку! Оставалось решить — в астраханскую или в архангельскую. В Астрахани — жарко, а в Архангельске-холодно. Перевесило одно обстоятельство: наследницу строительного магната отправили на Север, почему бы и ему… На какое-то мгновение перед глазами промелькнул образ супруги. Дания Рафаиловна разводила руками, как бы очерчивая размеры нелепости мужниного шага. Он отмахнулся от видения, глянул на часы и зашагал в направлении Ярославского вокзала. Людской поток обтекал Белозерцева со всех сторон и, казалось, пытался пройти сквозь… А прямо по курсу катила инвалидная коляска, и защитного цвета рюкзак примостился между мощными лопатками седока, вслед за которым и Белозерцев соблазнился витриной с пластиковыми бутылками. После некоторых колебаний он остановил свой выбор не на минералке, как предписывал возраст, а на «Кока-Коле». А раскупоривая ёмкость, услышал голос жены: «Паша, когда ты начнёшь заботиться о своём сахаре?»

Тем временем тело колясочника начало вдруг на глазах вытягиваться.

«Фантастика! Мало того, что коляска на электрическом приводе, она впридачу позволяет принимать вертикальное положение».

Получив бутылку воды, инвалид не преминул задержать взгляд на девушке, чьи джинсы и футболка не оставляли тайн в отношении телесных изгибов. Белозерцев отметил, как сноровисто мужские глаза прокладывают путь по женским формам. Он отвернулся, а вскоре потерял из виду и прелестницу, и парня. Преодолевая ступени, вспомнил о колене. Оно не болело. И это было счастье.

У вокзальной кассы — всего два пассажира. И это тоже счастье! В детстве Павел Петрович успел настояться в длиннющих хвостах: на вокзалах, в магазинах и даже в бане.

«Конечно, у капитализма — хищное лицо. Зато он избавляет от очередей!»

А через три часа поезд мчал его на север. В кои-то веки Павел Петрович путешествовал один, но при этом чувствовал себя вполне комфортно. Ресторанный коньячок поднял градус его самочувствия ещё на порядок. Впервые за долгое время он излечился от хронофобии, так что ни разу не глянул на циферблат часов с символикой московской олимпиады. И это тоже было счастье.

ПОСЛУШНЫЙ СЫН

Мама Варавикова умела слушать. А самое ценное — не спешила с выводами. Вот и сейчас она молча провела ладонью по и без того гладко зачёсанным волосам — знак мобилизации душевных сил.

— Значит, говоришь, это напоминало настоящую ногу. — Не то переспросила, не то повторила мать. Но сыну было известно: на самом деле его мама не нуждалась в подтверждении, ибо цепко ухватывала информацию, как в своё время надёжно цепляла багром прибывшие по реке брёвна. — Ненатурально как-то! — отчеканила она. Это ведь не шуточки! Целая нога…И никто не дёрнулся… — Она ещё раз провела ладонью по волосам, так туго затянутым в узел, что в детстве Варавикову было больно на них смотреть. — Может, ты задрых? — Её глаза, казалось, превратились в линзы микроскопа, через которые мать, исследовала сыновние мысли.

Мать Варавикова зрела в корень. Ночные смены являлись для парня сущей пыткой.

А между тем бывшая работница древесного цеха продолжала развивать свою мысль:

— Если вздумаешь объявить…Как бы начальство не решило, что ты был «под мухой».

«А что ещё может подумать начальство?»

— Вот тебе мой совет — помалкивай! А то как бы боком не вышло.

И то правда! В соответствии с инструкцией он должен остановить транспортёр. А это ЧП, грозящее выполнению нормы сменной выработки. Короче, куда ни кинь-всюду клин. И Варавиков выбрал предложенную матерью тактику-помалкивать.

Он вообще соглашался с родительницей по всем основополагающим вопросам бытия. А как иначе? Разве откажешь человеку в мудрости, в одиночку поставившему на ноги троих пацанов? Когда их комбинат-кормилец находился в плачевном состоянии, когда зарплату выдавали крупой, мама ходила по соседям…с чайной ложкой. Ну кто бы отказал вдове в ложечке сахара или мучки? — Не находилось таких. И из набранной по чайной ложке муки у Варавиковых пеклись пирожки с «нетем». Это когда вместо начинки-сахарный песок. Вкусно, кстати.

Учитывая все эти моменты, мог сын ослушаться?

Да он и не собирался.

ЗНАКОМСТВО С ЭМИГРАНТОМ

Небо окатывало сухим жаром. Хоть бери берёзовый веник и парься. Народ, как выразилась бы незабвенная Анфиса Павловна, растелешился.

«Вода… Без неё нет жизни! Но она же сообщник преступника, заметающего свои следы». — Так размышлял Павел Петрович, глядя за борт «Поморской звезды».

Послышался звук перелистываемой бумажной странички. Белозерцев оглянулся: что за диво? В этом мире читают ещё что-то, кроме эсэмэс?

«Обтянутая футболкой спина и болтающийся на ней рюкзак „милитари“. Если это тот самый инвалид из подземного перехода, то где коляска?»

— Прошу прощения…

Молодой человек оторвался от книги, которая при ближайшем рассмотрении оказалась журналом «Континент», и снизу вверх посмотрел на Белозерцева. А у того отлегло от сердца. Потому что не бывает у страдающего человека такой улыбки, говорящей: «Вот он — я! Весь перед вами. И мне хорошо — в эту минуту и в этом месте».

— Простите, не с вами ли мы повстречались на площади трёх вокзалов? Или я обознался?

— Никакой ошибки нет. — У молодого человека интонации интеллигента во втором поколении, и Белозерцев старается им соответствовать.

— Я заинтригован. Куда же подевалась ваше транспортное средство?

— Оно каюте. — И снова обезоруживающая улыбка.

— Простите, не понял.

— Я не нуждаюсь в ней. Коляска предназначена для другого.

— А с какой в таком случае целью вы..?

— Я просто испытывал её возможности в российских условиях.

— И как? Остались довольны?

— Вполне.

Казалось, теперь, когда любопытство удовлетворено, можно было и… Но тут юноша улыбнулся ещё шире и протянул руку:

— Эрик.

— Павел Петрович.

И они обменялись рукопожатием. Более того новый знакомый чуть подался в сторону, приглашая Белозерцева присесть. Тот не замедлил воспользоваться возможностью перемолвиться словечком с человеком, который читал не абы что, а журнал российской эмиграции.

— Откуда такой интерес? — задал вопрос выпускник Высшей школы КГБ.

И беседа завязалась. А вскоре выяснилось: оба держат путь в одну и ту же деревню.

— Сам я остановлюсь в келье. А вам рекомендую гостиницу для паломников: условия там комфортнее.

— А что эта Таракановка — действительно такой уж медвежий угол?

— Была. А теперь там даже мобильная связь есть.

На берег они сходили уже приятелями — настолько, что Белозерцеву поступило предложение оценить возможности германской продукции на себе. Но тот отказался. Из чистого суеверия.

Как и утверждал Эрик, деревянная гостиница, хотя и спроектирована «под старину», но внутри оснащена всем необходимым. Оставив его на попечение монаха-портье, русский немец уселся в свой транспорт и отправился к главным монастырским воротам. А Павел Петрович, проделав нехитрые расчёты, заключил: при скромном житье-бытье полученного гонорара хватит на пару месяцев.

КРАСНАЯ ПАНАМА В БЕЛЫЙ ГОРОХ

Крестнику стоило усилий, чтобы скрыть изумление. Отца Авеля будто пропустили через мясорубку, а потом снова собрали. Однако радость его при виде подарка оказалась так велика, что глаза загорелись прежним огнём:

— Теперь смогу выходить на воздух!

Больной коснулся пульта — коляска плавно покатила к порогу. Дальше-больше. Было решено опробовать транспорт, как говорится, в полевых условиях. А едва успели миновать монастырские ворота, как точно из-под земли выросла красная панама в белый горох. Несмотря на жару, девичья шея была укутана во что-то меховое.

— Горжетка! — сделал заключение отец Авель.

— Как вы сказали?

— Название мехового воротника.

— Забавно! — отметил спутник. Подобные чернобурки он видел лишь в кино.

— Здравствуйте, батюшка! — Маринка-Хэппи возбуждённо замахала руками. — А народ балакает: помираете… — И она преклонила голову:-Благословите!

Ладонь с просвечивавшей между пальцами кожей легла на донышко панамы, а потом и на лисью башку.

«Благослови зверей и детей!» — припомнилось русскому немцу название любимого мамой фильма. В это самое мгновение чернобурая лиса вскочила на до того безвольно вытянутые конечности.

— Да это кошка! — не удержался от восклицания Эрик.

— Это кот! — Маринка-Хэппи поднялась с колен и одёрнула юбку, к которой пристало множество шерстинок. — Гулей зовут.

— Но это же девчоночье имя! — заметил молодой человек.

— Он гулёна! Гуля-гулёна.

За минувший год щёки девушки налились румянцем, и только руки выглядели старше лица.

Глядя на Гулю, больной разулыбался:-Представьте, други мои, когда я пришёл в себя в реанимации… На теле — разные датчики, капельница торчит… Ну и разное другое. Так вот я решил, что превратился в кота. И даже пошевелил усами. — От удивления красная панама съехала набок, и монах пояснил:-А всё потому, что из моего носа тянулись трубки искусственного дыхания — канюли.

— Канюля? — Маринка-Хэппи зашлась в смехе — чем-то среднем между курлыканьем младенца, щенячьим тявканьем и звуком сдуваемого шарика. Под этот аккомпанемент они и двинулись дальше.

— Опять к нам? — осведомилась девушка у Эрика, изгнав, наконец, смешинку из горла. — Сейгод у нас хорошо!

— А ты всё ещё ищешь «Другое Место»?

— Не-а! Боязно! — отмахнулась Маринка — Хэппи, опасливо зыркнув окрест себя. — С ума можно соскочить. Как мамка.

— А разве…

— Она в дурке.

— Все мы, даст Бог, встретимся в другом… светлом месте. Так обещано в Книге книг! — вступил отец Авель.

В этот момент сиамец поднял мордочку:

— Мры-ы-ы!

— Мыр-мыр-мыр! — донеслось из-под панамы.

Девушка и кот начали свой любовный диалог, и Эрик с отцом Авелем, почувствовав себя лишними, двинулись дальше. Но блаженная Марина (с недавних пор её стали именовать так) последовала за ними. А русский немец от души понадеялся: в будущем красная панама в белый горох не станет досаждать своим обществом.

В ту ночь его впервые в жизни мучила бессонница: перламутровое сияние ночи вызвали к жизни непрошенные воспоминания. Он видел палубу, на ней-окаменевшую фигурку. На губах навечно застыл вопрос: «За что?»

«ТИХАЯ МОЯ РОДИНА…»

Павла Петровича разбудило солнце. Он решил, что проспал. Но взглянув на часы, обнаружил, что ещё ночь. Маленькая стрелка указывала на цифру «3». Тем не менее слепящий свет и птичьи трели взывали к действию. Он распахнул рамы. Воздух показался необычным — более тяжёлым, чем дома, да и пахло иначе — деревом и болотом. Оказалось, что он не единственный полуночник: поодаль на коричневом квадрате копошилась женщина в косынке цвета морской волны.

«Бессонница замучила?»

Словно услышав его, огородница подняла голову. Павел Петрович неожиданно для себя помахал ей рукой. Незнакомка не ответила, а только яростнее заработала мотыгой.

«А дома картошка в эту пору уже цветёт».

Он спустился на первый этаж в расчёте увидеть портье, но холл был пуст. Тогда он стал рассматривать выставленные в витрине книги. Его заинтересовал сборник легенд и воспоминаний о Таракановке. На форзаце — надпись «К двухсотлетию со дня основания».

— Д-о-облое у-у-тло! — вынырнувший откуда-то монашек немилосердно растягивал гласные.

«Это из-за дефекта ротовой полости?»

— Могу я приобрести книжицу?

— Дв-е-е-сти лублей.

Белозерцев положил две сотни на сооружение типа конторки и вышел на воздух. Солнце заливало пространство, беря реванш за долгие зимние ночи. Павел Петрович миновал площадь с торговыми точками и кафе «Триада». Вдали блеснули воды Северной Двины. Новый ориентир прибавил сил, так что уже через считанные минуты он стоял на крутояре и всматривался в гигантский плот из брёвен.

«Река-труженица!»

Острые лучи, отражаясь от воды, обстреливали его рикошетом. СпасАясь от них, Белозерцев надел тёмные очки и вытащил из пакета приобретение. «Тихая моя Родина» была издана в количестве тысяча экземпляров. Для такого рода литературы тираж немалый. Вероятно, издатель рассчитывал, что книжку приобретут не только авторы и их родственники.

А.Бондалетова — прочёл он в списке составителей сборника. Однофамилица?

И ЧЕГО ТЫ ТАКОЙ ШУГАННЫЙ?

Обутые в кеды-конверсы ноги пружинисто вышагивали по деревянным мосткам Рябинового переулка. Он уже представлял, каким удивлением во взгляде окатит его Светлана-Соломия, как братец пожмёт его руку, а он вытащит «Континент» со статьёй об их библиотеке, как…Взгляд упёрся в ворота — приспособление для стука исчезло. Пришлось задействовать собственный кулак-звук вышел глухой и жалкий. По ту сторону тренькали воробьи, но ни звяканья собачьей цепи, ни куриного кудахтанья не слыхать. Тогда он изо всех сил нажал на полотнище ворот — не поддались. Придётся в обход. Там, где изба примыкала к оврагу, насколько он помнил, отходила заборная доска. Эрик прощупал их все — ни одна не двинулась. Уже раздумывая, не повернуть ли обратно, он вспомнил про дерево на задах. Тополь накренился в сторону участка, и при известной ловкости им можно воспользоваться как трамплином. Кеды-конверсы тоже сослужили хорошую службу: он почти не ощутил отдачи.

Казалось, двор затаил дыхание, ожидая, пока пришелец войдёт и всё узнает. Он приблизился к крыльцу. «Амбарный замок!» По всему выходило, хозяева отлучились надолго. Тем не менее он решил обойти фасад. И уткнулся в так называемую поветь.

«Не заперто».

Внутри помещение издавало то вкрадчивые вздохи, то лёгкое потрескивание. Вдоль бревенчатых стен пылились без надобности солонки-уточки, хлебницы из бересты, деревянные некрашеные чашки, которые прежде брали в лес или на сенокос. Валялся заржавевший серп. В углу притулилась рассохшаяся бочка.

«Неужели та самая, в которой староверы крестились?»

В другом углу свалены берестяные короба, корзины, туеса. Пробираясь к ним, Эрик едва не споткнулся о чугунный утюг. И тут едва не закричал от изумления: в углу кто-то шевельнулся. Он напряг зрение и… хохотнул. В мутном от времени зеркале отразился он — собственной персоной.

Оглядев залежи предметов, вызывающих интерес разве лишь у музейщиков-краеведов, Эрик вышел на воздух. И только сейчас заметил: он не единственный, кто нанёс сюда визит. Стекло на первом этаже было аккуратно вынуто, однако шпингалеты оказались на месте, более того — закрыты. Он огляделся: кроны деревьев защищали его от любопытных взглядов. Кто спорит, частная собственность — это святое. Будь он в Германии, никогда бы не решился… Но в России… другое дело. И молодой человек просунул руку внутрь. Рамы рассохлись, и ему потребовалось дополнительное усилие. Затем он подтянулся и перемахнул через подоконник. Судя по географической карте, письменному столу, комната принадлежала Ваську. Первым делом посетитель распахнул платяной шкаф-дрогнули пустые плечики. «Значит, в дорогу собрались основательно, и она была неблизкой».

Эрик вышел в коридор и поднял крышку умывальника.

«Сухо».

На кухне прибрано, но уже ощущался запах покинутости. Он поднялся на второй этаж и поискал помещение, где, по его прикидкам, хранилась библиотека. К его изумлению, сундук оказался на месте. Крышка поднялась без труда.

«Пусто!»

Он собрался уже покинуть помещение, как услышал скрип. Дверь? Рама? Сбежав вниз, он увидел тощий меховой задок.

«Это же „чернобурка“!»

Гуля оказался проворнее и шмыгнул через тот же оконный проём.

— Марина! Ты здесь? — Ни звука. «Стоит поскорее убраться отсюда». И вдруг зазвонил телефон-резко и требовательно. Эрик двинулся на звук и поразился древности модели аппарата. «Поднять трубку? Но как объяснить визит в отсутствие хозяев?» И он на цыпочках — как будто на том конце провода могли услышать его шаги-поторопился за дверь. А телефон всё звонил и звонил.

С реки подул ветер. Зябкий, пронизывающий. Дождевая капля шлёпнула по щеке.

«Да, погода в России может быть жаркой, может пробирать до костей, может стоять сушь или ливмя лить. Но одно непреложно: погода в этой стране не может быть скучной».

И тут его боковое зрение уловило некий силуэт. Под раскидистым ивняком. Его, по всей вероятности, поджидали. Эрик хотел было дать дёру, но устыдился и развернулся в направлении фигуры.

— У-у-уф. Что ты здесь делаешь?

— Мимо плоходил.

Скептическая ухмылка раздвигает губы русского немца.

— Да ведь монастырь в другой стороне. Или ты в обход?

Послушник до комментария не снизошёл.

«А он не так прост…»

— А может у тебя здесь наблюдательный пункт?

Правое Юрочкино плечо резко подаётся вверх.

«А он заметно окреп…»

— Её не-е-т! — слышится из-под куколя.

— Кого?

— Увезли-и-и.

…И фигура в пыльном подряснике шагает в сторону, всем своим видом демонстрируя желание разминуться…

«Чувак явно почувствовал себя значимой фигурой. Куда подевалась его всегдашняя забитость? Ещё бы! Он нынче келейник самого настоятеля. Пусть и бывшего».

— Ты про кого толкуешь? — бросает Эрик вдогонку. Тёмная фигура даже не обернулась. Впрочем, та, имя которой странноватый малый озвучить поостерёгся, не составляет тайны. Оно уже готово сорваться с уст, но внезапно они конвульсивно сжимаются.

«И с чего ты такой шуганный?» — вопрос коллекционер адресует самому себе. Его прямота и грубоватость призваны привести в чувство, но руки всё равно ходят ходуном. «Нервы шалят!»

Эрик волевым усилием кладёт конец самоанализу, но вместо того чтобы двинуть в поля-луга, кружит между избами, с крыш которых косятся на него деревянные коньки. В конце переулка белеет платочек. Ах, эта невинная привычка старости — сидеть у ворот и наблюдать жизнь с той самой лавочки, которую, надо полагать, ещё покойный супруг соорудил.

«Без него и цветы нецветно цветут! Без него некрасно светит солнце красное!»

— Анфиса Павловна! — Имя спустилось откуда сверху — прямиком на макушку. — Здравствуйте!

Белый треугольник качнулся в ответном приветствии. В глазах мелькнуло оживление.

«А ведь бабулька способна прочесть в его душе то, что он предпочёл бы не вспоминать».

Он прибавил было шагу. Но её взгляд действовал как тот магнит в школьном опыте, заставляя металлические стружки ложиться в определённом порядке. И Эрик нажал на тормоза.

— Жарко! — В любой стране погода служит неиссякаемой темой и хорошим началом разговора.

— Да-а-а! Стариковская кровь от тепла шибче бежит.

— Как ваше здоровье?

— Эх, и картошку сейгод не сажала! — отвечает старушка. Радужки у неё такие блёклые, что кажется: остались одни белки.

Эрик надеется: стариковская память подведёт, и она его не вспомнит. Но невидимая нить минувшего-тонкая, как паутина, всё-таки завибрировала напоминанием.

— Все уехали! Словно птицы перелётные! Разом снялись… — Анфиса Павловна задумчиво жуёт стёртым временем ртом.

— Да-да, — торопливо кивает русский немец и спешит прочь из опасения, что бабушка оповестит о том, что может испортить и без того меланхоличное его настроение.

Он вышагивает по мосткам, давая понять: его ждут дела поважнее. Однако между лопатками свербит, и молодой человек оглядывается. Старица продолжает следить за ним. И в том взгляде отсвет иного, непроявленного мира.

ЭКСПРЕТИЗА «ВОЛШЕБНОЙ» ПЛЁНКИ

Они двинулись известными лишь провожатому тропами. Чащоба становилась всё сумрачнее.

— Если двигаться на северо-восток-выйдешь на место, куда Михей Беспоповцев водил музейных сотрудников. — И Эрик поднял руку, указывая направление.

— А кто такой этот Михей?

— В его доме жила одна забавная девушка…из Москвы.

«Всего лишь забавная?» — подумалось Белозерцеву.

А Эрик между тем продолжал: — Именно здесь Михей Беспоповцев нашёл вырезанные в деревьях изображения идолов — так называемые «личины». Ему вообще везло на такие находки. Ведь это ему попался в руки знаменитый костяной гребень с изображением белого медведя. Тогда раскопали и бронзового идола, и рукоятку кинжала, и кусок оловянной пластины неизвестного назначения. Историки решили, что именно в этой части района располагалось место обитания чуди белоглазой. Ведь и деревенька когда-то существовала— Чудьпала.

— От кого или от чего эта самая чудь пала? — вставил своё словечко сыщик.

— Да вернее всего — от новгородцев. Первые русские поселенцы появились здесь ещё в двенадцатом веке, когда жители Великого Новгорода основали опорные точки для сбора дани с аборигенов — чуди. Вне сомнения, что и англичане, и голландцы всерьёз интересовались русским Севером. Всё пытались пробиться великим северным путём к Оби. Но не доставало опыта плавания в высоких широтах. Вот и находили нередко свою погибель. Но географические карты оставили хорошие. Тут надо отдать им должное. Таракановки на тех картах нет, но Северная Двина — на месте.

… Впереди блеснул неправильный овал озера. Словно осколок неба.

— Здесь неплохая рыбалка! — гид махнул в сторону воды.

— Скажите, Эрик, с какой территориальной единицей чаще всего путают славный город поморов?

— Трудно сказать.

— Ну вспомните уроки географии! — наседает Павел Петрович!

— Это важно?

— Чрезвычайно.

— Я путал Архангельскую область с Астраханскою…

— То-то и оно! — торжествует сыщик, а русский немец окидывает его подчёркнуто внимательным взглядом:

— А вы ведь не простой турист!

— В каком смысле?

— Вы приехали не только за впечатлениями.

— Я — пенсионер. У меня появилась возможность познавать мир. Вот я и пользуюсь…

Но вы ведь до этого… до заслуженного отдыха в правоохранительных органах работали?

— Почему вы так решили?

— Когда присаживаетесь-подтягиваете брюки на коленях! — Эрик выдаёт первое, что приходит на ум.

— Я служил в самой могущественной организации СССР, — не без самодовольства заявляет Белозерцев.

— В КГБ? — оживляется собеседник. — О, в таком случае вам известно о «белой стреле». Недавно по российскому телевидению сериал показывали.

— К сериалам равнодушен.

— Но о «Белой стреле» слышали?

— У меня имеется своё мнение.

— Очень интересно.

Но, похоже, бывший кэгэбешник не расположен делиться им с иностранцем. Он поднимается, давая знать, что намерен отбыть восвояси:

— Благодарю за помощь.

— Не за что! — молодой человек скрещивает руки на груди. — Заходите, если что потребуется…

Белозерцев намёк понял.

— А что касается «Белой стрелы», то это «деза».

— Чья?

— Моих коллег.

— А цель?

— Это было своеобразное послание, как сейчас говорят, «месыдж».

Кому?

— Для трёх целевых групп. Для криминала, чтобы не «борзел» и воздерживался от насилия к людям в форме. Для бизнеса, чтобы не жался с налогами. И для народа — поддержать имидж правоохранителей.

— Занятно.

Белозерцев мысленно одобрил себя за то, что не стал шифроваться перед «мальчишкой», но главную цель своего посещения Севера всё-таки скрыл. На обратном пути они двигались молча, каждый погружённый в свои мысли. Белозерцев думал о той самой «Стреле». В девяностых годах ему выпало быть среди тех, кто собрался на нелегальный съезд бывших генералов и других высших чинов КГБ и МВД. Правда, не как самостоятельная единица, а лишь в свите бывшего начальника. Тогда был учреждён «Союз советских чекистов». Белозерцеву пришлись по душе соображения представителя штаба организации, полковника ГРУ в отставке: «В конечно счёте мы хотим стать той силой, которая наведёт в стране порядок». Но смутило то обстоятельство, что деньги на содержание «братства» выделила всё те же «братва».

«Криминальная революция 90-ых. Не она ли аукнулась Бондалетову?»

На Монастырской они расстались. Гид свернул к воротам, а Павел Петрович к кафе «Триада». В это время из дома с деревянным коньком на крыше вышла женщина. По тому, какие звонкие печати ставили её каблучки, можно было предположить: молода. Однако приблизившись, мужчина обнаружил: это тот случай, когда со спины — пионерка, в фас — известно кто. В руках женщина несла чемоданчик с красным крестом. Нечто похожее Павел Петрович видел в детстве. Кажется, у фельдшеров «Скорой». Он шёл за дамой, пока она не поднялась на крыльцо. Над входом висела вывеска, одна часть которой была утеряна, а другая оповещала о том, что в доме находится «… пункт деревни Таракановка».

«Медицинско-акушерский? Нет, не подходит. Фельдшерско-акушерский. Пожалуй, этот вариант ближе к истине».

Бывший гэбэшник с предосторожностью вступил на прогнувшиеся под его тяжестью ступеньки. Внутри пахло лекарствами и хлоркой. Он миновал коридорчик и упёрся в распахнутую дверь. Если на ней и наличествовала табличка, ознакомиться с ней посетитель не успел: на него смотрели глаза — весело и приветливо.

— Простите, — произнёс Белозерцев, мобилизуя весь свой мужской шарм, — но мне требуется помощь.

— Заходите!

«И когда она успела переодеться в белый халат?».

— Я приехал на отдых, но похоже, что акклиматизируюсь с трудом. Как-то тяжело дышать.

— Север-батюшка суров! — кивнула фельдшерица. — Вы что-то принимаете?

— От боли в колене.

— Руку — на стол! — Медичка вынула из саквояжа тонометр и приладила манжетку к предплечью.

«А ей, пожалуй, все семьдесят».

— Давление нормальное.

— Спасибо. Это радует.

— А сон?

— Я никак не могу привыкнуть к белым ночам.

— Понимаю.

И тут Белозерцев вспомнил: фельдшерица — та самая огородница, мотыжившая картошку в три часа ночи.

— Я бы хотел спросить… Сейчас много нетрадиционных способов лечения. И мне посоветовали… — При этих словах он извлёк из барсетки холщовый мешочек.

— Что это?

— Волшебная плёнка. — И он вручил ей «Обыкновенное чудо».

Медичка повертела в руках кусок полиэтилена, успевшего покрыться белёсыми трещинами, и строго осведомилась:

— Какое у вас образование?

— Высшее.

— Гуманитарное или техническое?

— Гуманитарное.

— Тогда понятно.

— Простите, не понял.

— Только отъявленный гуманитарий способен поверить, что какая-то плёнка может лечить.

— Тем не менее она помогла!

— Эффект плацебо! — На покрытом морщинками лице отразилась сочувственная улыбка.

«Интересно, у неё что-нибудь когда-нибудь болит?»

Он достал брошюру и положил перед фельдшером:

— Это инструкция.

Её пальцы принялись перелистывать страницы.

— «„Медалэла“ нормализует транспорт веществ!» Какая безграмотность! Медики так не выражаются.

Павел Петрович хотел уточнить, в чём заключается «липа», но решил подождать. А фельдшерица продолжала:

— «Использование аппликаторов „Медалэла“ в условиях хосписов является важной народнохозяйственной программой, ведущей к снижению использования наркотических и дорогостоящих анальгетических препаратов».

— Вам не кажется, что выражение «народнохозяйственной программой» мог использовать только человек советской формации? — вставил своё словечко Павел Петрович.

Но фельдшерица уже захлопнула брошюру:

— Обман.

— Эти брошюры распространялись и в вашей деревне. У вас есть предположения, кто мог этим заниматься?

— Мои пациенты приходят ко мне с разными вопросами, но никто не спрашивал о чудодейственной плёнке. — Судя по выражению тронутых розовой помадой губ всё происходящее позабавило женщину. Но визитёру не до смеха. Уже на улице он вспоминает, что так и не узнал её имя.

ИСКУШЕНИЕ УЧАСТКОВОГО

Сан Саныч сидел на своём любимом месте у окошка и ел кашу. Жена настаивала на том, чтобы он начинал день именно с овсянки. А всё потому, что прошлым летом у местного «аниськина» прихватил желудок.

«Все болезни от нервов!»

А и то — правда. Прошлое лето выдалось худое — во всех отношениях. Из-за непогоды картошка сгнила. И главное — он упустил Дерябина. А потом последовало исчезновение московской дачницы. О нём Колдомасов узнал уже от коллег. Из-за всего этого отчётность совершённых в районе преступлений оказалась подпорченной.

Нынешний июнь он счёл благоприятным. Во-первых, наличествовало солнце. А это давало надежду, что картошка уродится. Во-вторых, девочку-беду впервые не сбагрили к бабушке. Это внушало осторожный оптимизм в отношении отчётности. Поэтому он не без удовольствия поедал свою кашу, к которой успел привыкнуть и даже находить её вкус сносным.

Надежда Степановна, пристроившись напротив, развернула «Двинскую правду»:

— Послушай, Сань, что пишут!

Колодомасов продолжил двигать челюстями.

— Надюша, это объявление печатают уже год.

— Только теперь появилась приписка. Вознаграждение — 200 тысяч рублей.

Движение челюстями приостановилось.

— Сколько?

— Ты не ослышался.

— Двести тысяч… — Колдомасов повторил цифру, пробуя её на язык. Затем зачерпнул полной ложкой. — За любую информацию?

— За ту, что может пролить свет…на историю инопланетянки. — Ложка замерла по дороге ко рту. — Ребятишки так москвичку прозвали. Она ведь в скафандре ходила.

Супруг не стал уточнять, откуда взялся скафандр, а отправил ложку по назначению. Надежда Степановна не без удовольствия наблюдала, как муж поглощает её стряпню.

— Знаешь, что странно? — продолжил он, тщательно подчищая тарелку. — Никто пока не звонил. Ни в редакцию, ни в полицию.

— Даже дед Куроедов.

Куроедов (тот самый дедушка в «капитанке» из дома почтенной старости) звонил всегда и по любому поводу. Пару раз он замечал над Северной Двиной перископ американской субмарины, несчётное число раз — лохнесское чудовище. А уж беглые зэки…

— Может, помер? — предположил участковый.

— У «Триады» видела. Не далее как вчера.

— А что в деревне говорят?

— Разное!

— А конкретно?

— Будто бывший трудник отца Авеля причастен.

— Дерябин? А мотив?

— Корыстный.

— А про Кукину что говорят? Зачем этого «алконавта» привечала?

— Бабья тоска…

— Непохоже. Не та Алефтина жёнка, чтобы после Толика польститься на Вована. Неужто не понимала, если с этим субчиком уснёшь, он вытащит и унесёт все твои золотые коронки?

— Вот и я думаю… — Надежда Степановна приняла пустую тарелку.

«Вдовушка — птичка высокого полёта. А ведь сама явилась в „Хижину дяди Тома“. Неужели и вправду этим сюром заинтересовалась? Нет, не может быть. Кукина — дама практическая. Без завихрений».-размышлял Колдомасов в ожидании чая.

— Алефтина — женщина решительная! — заметила Надежда Степановна, уловив ход его мыслей. — Когда «Триаду» стали превращать в «Три ада», она душу из нашего директора вытрясла, чтобы та дозналась…

— Она и ко мне приходила.

— И чьих же рук это дело?

— Васёк Беспоповцев. За трезвый образ жизни боролся.

— Староверский корень у мальца.

— Эх, молод-а-а-а-я! — по своему обыкновению затянул Колдомасов, поднимаясь изо стола. И прибавил: — Жизнь!

После чего взял в руки газету со снимком, в котором мало кто из таракановцев мог бы узнать бывшую дачницу.

— Эта самая Апполинария Бондалетова— дочка олигарха.

— Правда что ль?

— Я тоже не поверил сначала. С виду — замухрышка. И джинсы драные.

— Ну это мода такая. Погоди, и наши пацаны скоро такие попросят.

— Да ни в жизнь! — Колдомасов потянулся к фуражке. — Значит, дырки на штанах… — задумчиво произнёс он, словно пытаясь нащупать в этом факте что-то стоящее. — Может, это, Надюша, молодёжный бунт?

— Может, и так. — Надюша принялась убирать со стола.

— Знаешь, где лучше прятать концы? — Колдомасов говорил спокойно, но изменившийся цвет ушей выдал его. — Среди бомжей. Сейчас можно отследить каждый звонок, каждую покупку. А москвичка не оставила ни одного следа. Потому как нет у бродяг ни банковских карт, ни мобильников.

— Ты что, думаешь, дочка толстосума начала бродяжничать?

Сан Саныч ничего не сказал, а только поглубже натянул фуражку.

— Да влюбилась она! — крикнула вслед Надежда Степановна. — И все дела.

Супруг развернулся, словно исполняя команду «кругом!».

— Что тебе известно? Сказывай!

— Бабы говорят, что девушка уехала не одна.

— А с кем?

— С немцем.

— И вывод?

— Не заладилось у них.

— Эх, молода-а-ая! — выдал Сан Саныч, и взгляд его затуманился, из чего супруга заключила: её информация дала пищу для последующих умозаключений.

Итак, москвичка села на «Поморскую звезду» в мужском обществе. А накануне участковый снова видел этого человека в деревне. Следовало пообщаться… И Колдомасов зашагал по Монастырке. Ему повезло: немец оказался на месте.

С появлением участкового келья как-то сразу уменьшилась в размерах. Как законопослушный гражданин, Эрик безоговорочно доверял людям в погонах. Поэтому ему и в голову не пришло поинтересоваться, на основании чего он, гражданин другого государства, дожен отвечать на вопросы деревенского мента. А тот начал без долгих околичностей:

— Я хотел бы прояснить обстоятельства исчезновения гражданки Бондалетовой.

— Кого?

— Москвички Апполинарии Бондалетовой.

— Я не знаком ни с какой Апполинарией, тем более Бондалетовой.

— Но это вы находились с ней 12 августа прошлого года года на теплоходе «Поморская звезда»?

— Погодите… Вы имеете в виду Аленький цветочек? То есть Алю?

— Её имя — Апполинария Петровна Бондалетова. Вы были последним, с кем пропавшая девушка беседовала.

— Откуда такая уверенность? — мгновенно нашёлся немец.

— Я лично видел вас на палубе.

— В таком случае, вы должны были заметить ещё кое-что. Я сошёл с теплохода до отплытия! — в голосе Эрика прозвучала неприкрытое торжество.

— Что вас заставило поменять планы?

— Вертолёт санитарной авиации. Если помните, он прибыл за отцом Авелем.

«Эка ты ловко вывернулся!» — признал поражение Сан Саныч. — А вслух осведомился:

— Могла ли ваша приятельница покончить с собой?

— Каким образом?

— Броситься за борт!

Эрик вскочил и подошёл к окну, заслонив узкое, похожее на бойницу, оконце.

Фигурка на палубе с окаменевшим, как перед публичной казнью, лицом, снова вспыхнула перед его глазами. Однако он справился с собой: в его голосе прочитывалась твёрдость:

— Это маловероятно.

— Почему?

— Она была не одна.

— А с кем?

— У неё запазухой спал котёнок.

ЭРИК-ГРОБОКОПАТЕЛЬ

— Белозерцев!

— Цветкова! — в тон ему отвечает трубка. Павел Петрович понятия не имеет, кто такая Цветкова, но, не подавая вида, вкрадчиво произносит:

— Слушаю вас внимательно.

— Я вспомнила!

«Голос знаком. Хотя телефон искажает тембр. Это…»

— Видела я ваше чудо!

— И где же?

— На почте.

— Оно продавалось?

— У бандеролей и посылок проверяют содержимое. Так положено. Я зашла за пенсией. Я на почте её получаю, потому что дома меня не застать. Вот и в тот раз… Гляжу — а почтальонша укладывает какие-то книжонки. Это было ваше чудо.

— Вы уверены?

— У меня ещё нет старческого маразма! — решительно заявила трубка. — Я сама книжки люблю. Тут наша школьная библиотека старую литературу хотела сжечь! Какой позор! Книжки — в костёр! Я отстояла и всю макулатуру(заметьте, это их выражение) к себе перенесла. Сумками! Несколько десятков ходок сделала.

— Простите, а кто отправлял эту литературу и куда?

— Куда — понятия не имею. А отправляла наша бизнесменша Кукина. Очень меня удивила. Она ведь ничего серьёзнее телефонного справочника со времён школы не читала. А теперь у неё целый магазин. «Три ада» его прозвали.

— Как?

Но фельдшерица уже повесила трубку.

За стойкой рисепшена монашек с обезображенным лицом, который он тщетно пытался замаскировать гигантским капюшоном, строгал какую-то деревяшку.

— Уважаемый, а известна ли вам владелица магазина под названием «Триада»?

— Благоде-е-е-тельница, — послышалось из глубины капюшона.

— А как её звать-величать?

— Алефти-и-на Глигольевна!

Это было уже кое-что. И оно позволило смягчить очередной приступ хронофобии.

Тем не менее на следующее утро Павел Петрович проснулся спозаранку. Он так и не смог привыкнуть к переизбытку света, а потому чувствовал себя не столько отдохнувшим, сколько возбуждённым. К тому же привиделась Элла. Во сне супруга бывшего члена ОПГ предстала в замшевой юбке и ботфортах.

Натянув джинсы, Павел Петрович обнаружил, что пояс стал широк в талии, так что пришлось задействовать следущее отверстие в ремне. «А всё потому, что местных жителей никак не отнесёшь к мясоедам. И это не только в монастыре, где постничанье — закон жизни. Даже в закусочной „Триады“ преобладали рыбные блюда. Одно слово, трескоеды».

Выпив стакан воды натощак, он двинулся по Монастырке, затем свернул в Рябиновый переулок. Колено никак не напоминало о себе, что подняло градус настроения. Он шагал без особой цели. Как в молодости. Когда движешься по дороге ради самой дороги. И надо сказать, что открывающиеся пейзажи радовали его с каждым часом. Болота и тайга сменились холмами. Путник обнаружил в себе силы исследовать один из них. Его старание было вознаграждено. Вскарабкавшись на самый вверх, Павел Петрович обнаружил мрачное урочище, по дну которого устремлялся бурный ручей. Разум возобладал над искушением немедленно спуститься к воде. Он сел на прогретый солнышком камень и обнаружил, что голоден. Эх, напрасно пустился он в путь без завтрака! И всё-таки не был Белозерцев Белозерцевым, если бы вовсе лишил себя съестного. Завёрнутый в салфетку, в барсетке притаился бутерброд из «Триады». И хотя он успел зачерстветь, вкус не утратил. Подкрепив силы, он начал спуск. Икры ног напрягались, коленные чашечки — тоже, так что к концу путешественник ощутил потребность вытянуться где-нибудь в тенёчке. Пробираясь к кронам корабельных сосен он заметил некое зернисто-серое сооружение, но подойти поленился. «На обратном пути!» Дойдя до первой сосны он снял ветровку, бросил на покрытую шишками землю и растянулся. Верхушка дерева покачивалась вверху, подобно маятнику гипнотизёра. Белозерцев погрузился в сон.

Пробудился он от бьющего по нервам звука. Будто что-то металлическое шкрябнуло о камень. Он приподнял голову. Прямо по курсу опустилась гигантская бабочка. Он слышал от местных, что прежде эти великанши в этих краях не водились. Дать ход мыслям о причинах этой миграции помешал комар, который попытался пробурить скважину на его лбу. Рука смахнула кровососа, а заодно образовала некий угол преломления солнечного луча. В нём он и углядел предмет, заинтересовавший его ранее. Судя по его правильным формам, он был рукотворен. Более того имел предназначение — быть последней данью живых — мёртвому.

Он попытался подняться, но заскрежетало в коленной чашечке, и чтобы принять вертикальное положение, он вынужден был встать на четвереньки и опереться о шершавый ствол сосны. А когда разогнулся, его взгляду предстала футболка, знакомая ещё по столичному вокзалу. Судя по движению обтянутых коричневой тканью лопаток, работа выдалась напряжённой. Он смахнул прилипшие к куртке иголки и двинулся к русскому немцу. На треск валежника тот развернулся и попытался обезоружить пришельца прицельным взглядом. Тот и вправду опешил. От тёмных провалов глазниц, глядевших в никуда. Как будто надмогильную фотографию проявили не до конца. А вот выбитая на известняке строчка сохраняла чёткость: «Не буди девочку! До светлого утра!»

«Эпитафия близка поколению, для которого покой — непозволительная роскошь», — пришло на ум сыщику.

— А вы никак в гробокопатели подались? — сыщик замер на дистанции, которая позволяла вести диалог, но при этом не подавать руки.

— Вынужден пойти на этот шаг. — Русский немец снял холщовые рукавицы, словно приглашая обменяться рукопожатием. — Аленький цветочек нашла эту могилу первой.

— Не говорите загадками. Что ещё за цветочек?

— Девушка из Москвы. Мне сказали, что она пропала.

«Ого, а не в одном отчёте данный факт знакомства не упоминается. Сыщики недоработали или юноша щифровался?»

— И всё таки поясните, что заставило вас пойти на противоправные действия?

— Сразу видно, что вы новичок в этих краях.

— И как это понимать?

— Лопата у меня одна, поэтому приглашения поучаствовать в процессе не последует.

— Да уж, увольте.

— А вот наблюдать…пожалуйста. — И он натянул холщовки. От такой дерзости кулаки белозерцева непроизвольно сжались. Но они в тайге одни, а что на уме у эмигранта — неведомо.

Он перевёл взгляд на лопату.

«Штыковая».

Послышался глухой стук.

«Металл ударился о дерево».

Теперь лопата заходила в руках копателя ещё энергичнее, но при этом сменила направление, двигаясь по периметру предмета. Кишечник Белозерцева завязался узлом.

«Как бы не оконфузиться…»

Когда он вернулся после отлучки в кусты, лопата уже лежала в стороне, а руки разгребали землю.

Гробик был маленький. Судя по сохранности, его сделали из лиственницы. И никакой обивки. Почему так убого для наследницы строительного магната?

Молодой человек извлёк из рюкзака инструменты.

«Всё предусмотрел!»

Окружающее теперь представлялось сменой картинок, скорость которой совпадала с частотой пульса. Послышался звук: как будто кто-то с силой водил пальцем по воздушному шарику.

«Гвоздодёр при нём…»

Кровь отлила от лица гробокопателя, которое по своей текстуре и цвету стало напоминать овечий сыр. Его очень любил Костик. Воспоминание о мальчике с синдромом Дауна, которого произвела на свет его непутёвая дочь, дало ему временную передышку. Сфокусировать взгляд он смог, когда крышку от гроба аккуратно положили на траву-рядом с портретом покойницы.

«Чёлка и бант на макушке сохранились лучше всего. Всё остальное…»

С немецкой педантичностью грубые холщовки были заменены на тонкие нитяные перчатки.

— Что там? — услышал Белозерцев свой голос.

— Гляньте сами.

Позвоночник Белозерцева стал резиновым, но он принудил себя сделать шаг. Затем второй.

В гробике покоилось нечто. У него были ручки и ножки. Имелась и повязанная платочком голова. А вот лица не было. Совсем.

И СНОВА «БЯМЦ-БЯМЦ»!

За советом к старцу Савве съезжаются со всего Северо-Запада, так что недавно построенная гостиница полна постояльцев. Именно это обстоятельство и принуждало отца Авеля стоически сносить острый Саввин язык и даже простить высказанную в адрес его, тогда ещё настоятеля, нелицеприятную характеристику: «По бороде — Авраам, а по делам — хам! Человек в себе должен беса алчности победить, а потом уж других учить. А у тебя одно словоблудие».

Среди ожидающих своей очереди и Анфиса Павловна. К отцу Савве её привёло семейное дело.

— Дом! Внуки хотят продать.

— А ты не соглашайся!

— Стара я уж! Не далёк день — слягу… — выводят старческие губы. — Говорят, ухаживать будут…

— Нет тебе моего благословения на продажу дома! — объявляет отец Савва. — Ступай с Богом! И не ходи ко мне больше с этим вопросом.

Анфиса Павловна покидает келью радостная и окрылённая. До следующего раза. Тревога за жильё накатывает на неё с периодичностью речных приливов и отливов.

«По своей природе я собиратель, в том числе и человеческих типажей». Так решил русский немец, поэтому и не стал просить отца Авеля устроить личную аудиенцию с Саввой, а смиренно пошёл в народ.

В ожидании встречи он периодически слышит устрашающие звуки: «Бямц-бямц». Молодой человек пытается сконцентрироваться на том, что сам он называет «внутренним пространством», отец Авель — «Царством Божьим внутри нас», а Марина-Хэппи — «Другим Местом». На память вдруг приходят строчки:

Он отмаивается от них и оглядывается. В углу пристроилась молодая пара — сидят, нахохлившись, как птицы в ненастье.

— Говорят, есть у него чемодан, а в нём-фаты от невест! — доносится из угла.

— Зачем ему? — слышится ответный шёпот, судя по тембру, женский.

— Невеста — это значит, что должна не-ведать, а она уже ведала. Вот и получается, что сымай, баба, фату!

— И что? Неужто снимают?

Бямц-бямц! — Новый сигнал — первый в очереди поднимается и с видимым благоговением открывает дверь в келью отшельника.

Эрик бросает взгляд на некогда сбитые на мызе костяшки пальцев. Они поросли новой белой кожей. И снова звучат строчки:

На его счастье, очередной «бямц» кладёт конец внутреннему голосу. Настал его черёд!

Приёмная старца не отвечает его ожиданиям. Вполне себе комфортное помещение. С компьютером. Да и Савва не похож на древнего старичка типа Зосимы Достоевского. Округл, крепок, румян. Рядом — деревянный предмет, напоминающий орудие для отбивания мяса. Видимо, он и является источником звука, пагубно сказывающегося на нервной системе немца.

Восседающий в добротном кожаном кресле монах-схимник приветствует посетителя улыбкой:

— С чем пожаловали, юноша?

— За благословением!

Саввакивает на низенькую скамеечку у своих ног.

— Есть у меня желание… Написать книгу, — начинает Эрик, присаживаясь на указанное место.

— Похвально. Ну а я — то чем могу споспешествовать?

— Сомнения всякие мешают. Стоит ли…

Я тебе так скажу, дружок. Если можешь — не пиши вовсе. А если воздержание от слов становится выше сил, тогда — с Богом.

«Дельный совет. Но на откровение не тянет».

Что такое литература? — вопрошает Савва и сам же ответствует:-Способ свести счёты с реальностью.

Что ж, с этим не поспоришь. Перед глазами пример отца. В первый годэмиграции он ещё усаживал себя за тексты. А потом… открылось трагическое: в отмытой до блеска, приятно пахнущей, систематизированнойстране русскому не о чем писать. Ничего не бередит душу.

Эрик хотел было вежливо распрощаться. Прежде, чем старец ударит этой своей деревянной штукой. Однако Савва как будто не замечал его поползновений.

— А я тоже когда-то бумагомаранием увлекался. Стишки кропал, — пустился он в воспоминания. — А потом прочёл «Бесы» Достоевского. Великое пророчество о судьбах России, которому никто не внял. Тогда-то и понял: человечество необучаемо. Никакой писатель — даже самый великий — его не спасёт. Это разочарование в слове и привело меня к Божьему Слову.

— Простите, отец Савва, но меня мучает одна мысль, — робко замечает посетитель.

— Поведай…

— Может, с моей стороны дерзко так думать… Только я считаю, что нынешние проблемы человечества… В общем, всё дело в теологии.

Старец насупил брови. Недобрый знак. Но молодой человек лишь ускоряет речь:

— Теология не развивалась. Нас уверили, что новых откровений не может быть. Всё, что можно сказать о Боге, сказано. Всё, что можно уяснить, понято.

— Ты сомневаешься в Слове Божьем?

— Я бы хотел, чтобы религиозная мысль не отставала от развития других наук.

— Эка куда махнул! — качает головой монах, а про себя думает: «Хороший паренёк. Только еретик…» А потом переводит вектор беседы:-Но ты ведь не только за этим явился?

И русскому немцу пришлось поведать о лежании в гробу.

— Ты боишься смерти? — осведомляется Савва, выслушав его.

— После всего…

— Смерть — великое чудо! — монашеский голос перешёл на высокий регистр, посетители за дверью невольно подобрались. — О чудесе! Что сие еже о нас быстьтаинство, како предахомся тлению. Како сопрягожимся смерти?

«О чудо! Что за таинство приключилось с нами? Как предались мы тлению? Как соединились со смертью?» — мысленно перевёл посетитель со старославянского.

— Это из чина погребения, — пояснил старец. — А обряд этот не только величав, но и духовен. Веришь ли, он мне очень даже по нраву. Прошибает до костей. Как говорится в Писании, до разделения души и духа.

— Но ведь не каждый мертвец заслуживает такого обхождения.

— А вот и нет! — по-юношески порывисто возражает монах. — При православном отпевании всякая жизнь уподобляется крестному страданию. «Раб твой угас на жизненном кресте!» — так говорится в заупокойном акафисте митрополита Трифона Туркестанова. — А что касается тебя, то пойди и передохни…Удить рыбу любишь?

— Немного.

— Вот и славно.

Эрик скосил взгляд на молоток, но Савва не притронулся к нему. «Славный старикан! Говорят, до сих балуется рыбалкой». И немец пошёл к себе — выполнять рекомендацию старца. Но по дороге его остановил звонок нового знакомого.

— Разговор есть.

Когда он вошёл в «Триаду», Белозерцев сидел в самом дальнем углу зальчика напротив бутылки с коньяком и тарелки с бутербродами.

— Присаживайтесь! — последовало не то приглашение, не то повеление. Эрик опустился на колченогий стул.

Вскоре бархатная кувалда алкоголя шибанула по мозгам обоих, и мужчины заговорили почти по-приятельски.

— Как вы решились на это? — спросил Белозерцев, вернув надкусанный бутерброд на тарелку.

— Аленький цветочек, то есть Аля упоминала про эту могилу. Но в то лето шли проливные дожди. Они помешали нашим изысканиям.

— И вы вернулись, чтобы проверить?

— По правде говоря, у меня были и другие цели.

— Но как вы разыскали захоронение?

— Сборник легенд и преданий помог. Там есть свидетельство некой Домны Трофимовны Селивановой. Бабушка повествует о знахарке из селя Халуй и её методе исцелять безнадёжно больных.

— Закапывать в могилу?

— Ну это как самый крайний вариант. Имелся и другой. — При этих словах Эрик достал свой айфон:

— Вот образец того, что клали в гроб вместо ребёнка.

На экране высветилась соломенная кукла. Ручки, ножки, повязанная платочком головка. А вместо лица — пустой овал. Точь в точь как у их покойницы.

— Ритуальное захоронение, — объявил Эрик.

— Откуда у вас снимок?

— Местный педагог поделилась сведениями. Прабабка её супруга была той самой колдухой. У неё и фамилия говорящая — Колдомасова. Она мне обещала новую куклу подарить взамен статьи об их краеведческом клубе.

— Что ж, поздравляю с пополнением коллекции.

Эрик кивнул и поднял коньячную рюмку:

— Ваше здоровье!

Павел Петрович ответно приподнял свою, но пить не стал, а предпринял ещё одну попытку покончить с бутербродом.

— Мне не даёт покоя только один вопрос, — пробормотал Эрик, опрокинув в себя коричневую жидкость. — Аленький цветочек утверждала, что на Севере впервые. Тогда откуда…?

— А если допустить, что она была совсем малышкой? — Белозерцев вернул многострадальный бутерброд на тарелку. — Внезапная болезнь, а до районной больницы — сотни километров. Отчаявшиеся родители готовы на всё, даже на помощь потусторонних сил.

«Но почему родной отец напрочь забыл об этом факте?» — задал уже себе вопрос сыщик. Ответ последовал вполне логичный: «От Бондалетова визит к колдунье скрыли».

— Жаль только, что она сама не узнала правды! — То ли алкоголь, то ли интонация сотрапезника заставили Белозерцева поверить в искренность прозвучавших слов. Но уже в следующую минуту привычка гэбэшника взяла верх над эмоциями:

— Эрик, вы действительно не знаете, что произошло с Апполинарией Бондалетовой?

Молодой человек оторвался от содержимого своей рюмки и произнёс:

— Жил был цветочек аленький! Маленький-маленький!

Белозерцев понял: русский немец пьян. Вдребодан!

ЛОВУШКА ДЛЯ БИЗНЕСМЕНШИ

— Простите, Алефтина Григорьевна, что без предупреждения. Но дело не терпит отлагательства.

— Что за дело?

Она не сдвинулась ни на сантиметр, продолжая закрывать вход эдаким монолитом.

— Видите ли, я хотел бы снять комнату…

— Я не сдаю жильё.

— Но мне сказали…

— Враньё!

— Простите великодушно. Похоже, зря понадеялся.

Хозяйка смерила посетителя взглядом — быстро, прицельно. Как умеют женщины.

«Увалень. Похож на ребёнка, чьё тело выросло так быстро, что не успело обрести ловкость».

— Есть у меня один домишко. На отшибе…

— Замечательно! Мне требуются тишина и покой.

— Тишина там гробовая… — недобро усмехнулась женщина. — Подождите здесь. — И она захлопнула калитку ворот.

Ждать пришлось с добрых полчаса. Видимо, на то и был расчёт: умаять мужика, чтобы сам ретировался. Но не на того напали. Белозерцев отошёл в тенёчек, под раскидистую берёзу и принялся составлять пазлы отрабатываемой версии.

Заскрежетали железные ворота. Оттуда глянули псиные глаза. В них прочитывалась готовность бросится на каждого, кто не числился в списке вхожих в дом. Павел Петрович счёл за благо не покидать своё укрытие. До того мгновения покана дорогу не выехала знаменитая «буханка». За рулём — сама хозяйка в солнцезащитных очках, напоминающих бесстрастные глаза насекомого. Приглашающий жест занять место в салоне.

«Только бы не опозориться с коленом!»

Оно не подвело. Но попытки завязать беседу проваливались и камнем шли ко дну. Пока не зашла речь о феномене отечественного автопрома — УАЗ 452:

— Незаменимый транспорт в нашей глубинке. — Уловка возымела эффект. Алефтина адресовала пассажиру то движение губ, которое он квалифицировал как улыбку. — Хорошая проходимость! Спокойно преодолевает снежную целину в 40 сантиметров. — Черты женского лица смягчились. Но поддержать разговор владелица «Триады» не спешила.

— Да и по разъезженной колее…

В этот момент буханку как следует тряхнуло — пассажир подскочил и едва не ударился о крышу.

«И до смерти 1,5 милиметров» — сказал он себе, припомнив отца. Старший Белозерцев всю жизнь крутил баранку УАЗ-452.

В деревне Халуй их встретила Катря, так щедро увешанная золотом, что хватило бы на индийскую свадьбу. У девахи имелась привычка смотреть не мигая в глаза любому мужчине, с кем случалось разговаривать. Но на этот раз она лишь бросила на пассажира осоловевший взгляд, чем укрепила хозяйку в некоторых подозрениях. Пока Кукина давалауказания, Белозерцев пришёл к выводу:

«Прибытки не прытки. Одна машина сколько съедает! Да и что с местных бабушек взять? Живут на своей картошке. Ну привезёт она им макарон, круп, хлебца… Иногда селёдочкой побалует. Опять же конфетками, типа „Дунькиной радости“».

— Пойдёмте, я покажу вам дом!

— Простите, я не представился. — Белозерцев отвесил лёгкий поклон, — Павел Петрович.

— А меня зовите Алефтиной, — повелела бизнесменша.

Они двинулись от площади, где остановилась автолавка, за околицу. Выйдя в чисто поле, долго шли по тропинке, затем свернули в лес. Бизнес-леди двигалась легко.

«А вдовушка ядрёная. Наверняка фитнесом занимается…»

Мыза появилась внезапно — вынырнула из-за ивняка. Чуть в стороне поблёскивала водная гладь.

— Здесь и рыбачить можно?

— В кладовой удилища стоят.

Хозяйка сняла навесной замок. Пахнуло берёзовыми вениками, засушенными травами и хлебным квасом. Кукина скинула босоножки, показав свежий педикюр. Гость, последовав её примеру, снял мокасины.

В передней избе царил полумрак. Окна были завешаны старыми газетами. Ступни ощутили шероховатость домотканых дорожек. Белозерцев оглядел стены, затем отодвинул газету на раме. Из окна открывался вид, достойный постера или рекламного буклета: озеро в обрамлении плакучих ив.

— Обстановка, как видите, самая простая.

— Я не избалован.

— Еду можно приготовить на плитке! Показать?

— Справлюсь.

— Да я не сомневаюсь. — Женщина по-хозяйски устроилась за столом с цветастой клеёнкой. — Плату за постой — сразу. На сколько дней вы намерены у нас задержаться?

— Пока не знаю.

Павел Петрович достал несколько бумажек.

— Достаточно?

Женщина сгребла банкноты и уложила стопочкой. Её движения напомнили гадалку, собирающую карты.

— Алефтина, я бы хотел порасспросить вас кое о чём.

Она бросила на мужчину взгляд, полный вызова:

— По-моему, вы что-то попутали. Это я должна задавать вопросы. Явились незнамо откуда… Смотрите, будто фарами светите.

— Простите.

— Я чаю приготовлю.

И она вышла.

«А к тебе и на козе не подъедешь…»

Белозерцев выдвинул из-под столешницы второй стул.

Алефтина вернулась с чашками, в которых плавали чайные пакетики.

— Извините, ничего другого предложить не могу. Гостей не ждала.

«А речь у тебя правильная. Ты, дорогуша, не всегда в глуши прозябала. Были у тебя времена и получше».

— И сам не ожидал, что мне так здесь понравится. Изначально имелись другие планы.

Женщина принялась тереть салфеткой и без того чистую клеёнку.

— И простите, совсем забыл. Вам большой привет из Москвы!

— Откуда?

«Тянет время. Чтобы справиться с чувствами».

— Из столицы нашей Родины.

— Ах вот оно что… Давно я там не бывала.

— А вас там помнят.

— И кто же это?

— Ваша подруга.

— Кто такая?

— Элла.

Кажется, имя повисло в воздухе. Но лишь на мгновение.

— Не знаю такой.

«Слишком уверенно, дорогуша. С лёту ответила. А ведь сама сказала, что в Москве давно не была».

— А Элла вас не забыла!

— Чудно…

Кукина избегала его взгляда, словно опасаясь, что, встретившись с ним глазами, даст ему преимущество. Но все преимущества были на её стороне. Белозерцев блефовал.

«Сейчас она станет отрицать, изображать изумление — так искусно, что он усомнится в своих дедукциях».

Вместо этого Алефтина поднялась из-за стола:

— Устраивайтесь. А мне пора. — она одарила его улыбкой человека, порядком уставшего от этого мира.

Солнечный свет сочился сквозь прореху в газете. Белозерцев долго смотрел на него. Кукина хорошо держит удар. Даже если каким-то боком замешана, есть ли шанс заполучить от неё информацию? И не зря ли он тратит время? Как истый хронофоб, Павел Петрович страдал от навязчивого стремления не только фиксировать ход времени, но и высчитывать, сколько часов и минут пошло на пользу делу, а сколько — в распыл. Ко всему этому примешивалось чувство вины. Он, глава семейства, отправился в путешествие. И это в период очередного семейного кризиса!

Его супруга уже несколько месяцев гостила у страдавшей от депрессии дочери. Но сумевший читать между строк отец понимал: дело не в болезни. Вернее, не только в ней. Имелась ещё одна причина. И она звалась Константин. Мальчик с синдромом Дауна. Когда-то Павел Петрович был категорически против его появления на свет. Но жена, дочь, взяв в союзники зятя, его не послушались. «Мы примем его таким, каков он есть!» — твердили они в один голос. Косте позволили родиться. Первым пошёл на попятную — зять. Рождение нестандартного ребёнка оказалось ему не по силам. Затем у дочери диагностировали невроз. И супруге пришлось опекать и дочь, и внука. Всё обошлось. Дочь справилась. И окрепла настолько, что влюбилась… В женщину. И вот теперь депрессия.

Даже вдали от дома не удавалось заглушить тревогу о семье. И хотя Павел Петрович не терял надежду, что жена вернётся, где-то в глубинах подсознания таился страх: она задержится в Санкт-Петербурге («Скажи уйдёт, Паша!»)

ГДЕ ТЫ СПИШЬ, ДОЧЕНЬКА?

— Эл-ла! Эл-ла! Эл-ла! — слышалось ей отовсюду. Даже местные воробьи сменили обычный репертуар на новую мелодию: эла-эла. А тут ещё случайно услышанный разговор Катри с напарницей: «А мой-то! Каждый день измеряет мне живот!» Ясненько. Через пару месяцев придётся искать замену.

Небо в полном соответствии с её настроением приняло тускло-серый, асфальтовый цвет.

Она вела машину яростно, по мужски. Когда ветеранша отечественного автостопа карабкалась вверх, нагибалась к рулю. Она нещадно гнала свою старушку. Но Элла настигла её и загородила обзор:

— Этот ребёнок ставит крест на твоём будущем!

— Зачем ты так?

— Ты выбываешь из обоймы, подруга!

— Но неужели нельзя подождать? Хотя бы три месяца?

— Время сейчас такое. Нельзя терять ни дня.

— Элла, но и я уже не девочка. И мои часики тикают!

— Что ты можешь предложить своему ребёнку? — Съёмную квартиру? Одёжку, которую соберут добрые люди по принципу: «На тебе, Боже, что нам не гоже». А так у него будет шанс… Его могут усыновить состоятельные люди.

«Где ты спишь, доченька?»

Далеко доченька. За морями-за лесами. А точнее, за океаном — Атлантическим. Всё сбылось. Как и предсказывала Элла. Удочерила семейная пара из Санта-Барбары. Когда они с компаньонкой смотрели этот бесконечный сериал, Элла всегда бросала на неё многозначительно-победоносные взгляды. Пока однажды — и тоже из телика — родительница не узнала: юная Джой убита душевнобольным отцом.

«Где ты спишь, доченька?»

Алефтина крепко сжала веки, продавливая картинку назад — в мрак душевной преисподней. Она не видела, что из-за поворота вынырнул «хаммер». Это Эрик предпринял прощальный вояж на озеро Светлое. Увы, планам его не суждено было сбыться. В отличие от планов Белозерцева. Вот только рыбачить Павлу Петровичу расхотелось. Хотя все рыболовецкие снасти оказались в порядке, что навело постояльца на мысль: хозяйка не чуждалась этого мужского занятия — посидеть с удочкой. Он наслаждался первозданной тишиной. Порадовал и пологий песчаный берег. Готовый пляж! Стайка мальков резвилась у самой кромки. И страдалец-хронофоб внезапно ощутил: ему некуда больше спешить. Он сделал всё, что мог. И даже то, на что не имел права — врать даме. Теперь он, всегда застёгнутый на все пуговицы, мог расслабиться и…покориться неизбежности. В знак освобождения он стянул с руки часы с символикой московской Олимпиады-80, полученные за работу в оперативном комсомольском отряде МГУ, и двинулся к поблёскивавшей на солнце воде. Сопровождавшее его птичье пение славило царивший покой и порядок. Сбросив мокасины, он ступил в воду. Она оказалась холоднее, чем предполагалось при такой температуре воздуха. Наверное на глубине бьют ключи. Тем не менее он рискнул — стянул футболку и джинсы.

Где-то подала голос кукушка. Но это напоминание о ходе времени (скажи, кукушка, сколько годков мне осталось по белу свету маяться?) не нарушило благостный настрой.

Он шагнул вглубь, ощущая подошвами атласное прикосновение песчаного дна, затем подался резко вперёд. Холод сначала обжёг, затем перестал ощущаться. Павел Петрович поплыл — легко и свободно, забыв о суставах. На середине он лёг на спину. Над ним опрокинулась голубая чаша неба. Где-то там очередной астероид нёсся к Земле. Учёные били тревогу: при столкновении пришелец наделает бед.

И только Павел Петрович ни о чём в тот момент не волновался.

А ИЗ-ЗА ПОВОРОТА — «БУХАНКА»!

Во время поездки намечалось обсудить вопрос: крестник и его жизненные приоритеты. «Дорогой Олег! — писала Нина Эппельбаум, так и не смирившаяся с новым именем иеромонаха, — мой Эрик в упоении исследует загадочную славянскую душу. Но в Германии на неё мало охотников. Если кого-то и интересуют восточные европейцы, то лишь в плане наёмного труда. Убеди его заняться чем-то более практичным». Отец Авель приступил к выполнению давнего Ниночкиного задания, когда из-за поворота выскочила серая «буханка».

«Мчится, будто за ней гонятся всадники Апокалипсиса!» — успел подумать отец Авель. А его водитель и подумать ничего не успел, как «хаммер» оказался в кювете.

Кукинская «буханка» промчалась мимо.

— Разворачивайся! — последовала команда с пассажирского сиденья.

— Но, отец Авель…

— Ты видел, что происходит? — интонация не оставляла места для возражений.

Эрик повиновался, беззвучно ругнувшись. Он дал по газам — в лучших традициях Формулы-1.

Однако серое пятно УАЗика нигде не просматривалось.

— Куда она пропала? — с тревогой спрашивал себя отец Авель. — Может, съехала с дороги?

«То, что вы называете дорогой, таковой не является…» — про себя подал реплику водитель. — «Это всего лишь раздолбанная колея».

Но долго язвить над российским бездорожьем не получилось. Последовала команда — разворачиваться и ехать назад. Машины нигде не было. К их обоюдной досаде, жара сделала своё дело: дорога превратилась в зыбучие пески, не оставляющие следов.

— Подождите меня! Я-мигом! — Эрик покинул кабину и двинулся сквозь пыльное облако. Как заправский следопыт, он всматривался в придорожные кусты. В одном месте ветки неестественно обвисли. «Облом свежий». Молодой осинник служил естественной ширмой для съезда в лес. Судя по всему, им давно не пользовались.

«Буханка» стояла впритык к разлапистой ели. Ещё бы немного — столкновения не избежать. Женщина находилась в кабине. Казалось, она спала, положив руки на руль.

— С вами всё в порядке? — Постучал в дверцу молодой человек.

Мелированная копна волос пошевелилась. Этим жизнедеятельность и ограничилась.

— Чем могу помочь? — он взял октавой выше.

— Голова повернулась в сторону источника звука:

— Помочь? — Её взгляд окатил деланным удивлением.

— Хотите воды?

В ответ — что-то нечленораздельное.

Эрик поспешил к «хаммеру».

— По-моему, она в шоке.

Отец Авель откупорил бутылку минералки.

Женщина несколько мгновений смотрела на протянутый пластиковый стаканчик. Затем отлепила ладони от руля, оставив влажный след.

«Как улитка на листке».

Женщина потянулась за стаканом, но её скрюченные пальцы отказались повиноваться — стаканчик грохнулся ей на колени, а затем на подножку и затерялся в траве. Теперь мокрый след пометил хозяйские джинсы.

— Не волнуйтесь! У меня ещё есть! — заверил добрый самаритянин. — Только давайте выйдем на воздух. — И он помог ей спуститься на землю. Здесь её зашатало. Так что в голову немца закрались сомнения: уж не пьяна ли? Преодолевая брезгливость, он взял её за талию и повёл к «хаммеру».

— Алефтина, ты цела! Слава Богу!

Импровизированную стоянку устроили поодаль, на поросшем ягелем пятачке. Эрик расстилил прихваченное из монастыря одеяло. Сначала усадил на него Алефтину. Затем помог выбраться своему пассажиру…

Женские пальцы по-прежнему находились в скрюченном состоянии. Немцу пришлось взять на себя обязанности брата милосердия и напоить бизнес-вумен. Судя по смягчившимся чертам лица, та понемногу приходила в себя.

— Ты не хочешь мне рассказать… — мягко вступил отец Авель.

Кукина закивала. Увы, её язык разбух и, казалось, не помещался во рту. Более того, он стал походить на палый иссохший лист. И при каждой попытке вылепить слово — рассыпался на кусочки…

— Ну-ну, успеется. Отдохни!

Его ласковая улыбка, кажется, открыла все удерживаемые затворы. Шлюзы открылись. И хлынули слёзы. Монах не мешал их потоку. А его духовный сын, не выносивший женских истерик, со страдальческим видом удалился к дрожавшим, как от озноба, осинкам — выкурить сигарету. Он вновь мысленно вернулся к незаконченному роману, и единственное, что его устраивало в тексте-это посвящение. «Моей маме Нине Эппельбаум». Сдержанно и душевно. Жаль только, что дальше не пошло. А всё проклятая суета. Засядь он за книгу здесь, за монастырскими стенами, процесс шёл бы быстрее. Управился бы за год. Но это чересчур большой срок для их с Эльзой отношений. Она не станет терпеть его отсутствия. «Динь-динь» для девушки — важная составляющая.

Да, он не унаследовал материнскую «упрямку». Снимки Нины Эпельбаум, как и документальные фильмы, не принесли ей не известности, ни денег. Но она шла на риск, оправдывая его тем, что «кто-то должен показать, как всё было». А может, всё проще, и опасности войны стали для неё необходимой составляющей жизни? Как бы то ни было, несмотря на все уговоры семьи, Нина продолжила делать фильмы. И Эрик считал их классными. Взять хотя бы краткометражку про украинского добробата Тараса Музычко. Герой смотрит в камеру. Это напоминает монолог по скайпу. Или такая оригинальная исповедь?

Это последняя съёмка матери. По крайней мере, из тех, что она успела переслать. А ещё эсээмэс: «Скажите смерти: меня нет дома!»

Потянуло прохладой. Этакий сквознячок от открытой где-то в Арктике форточки.

— Эрик! Не пора ли трогаться?

Молодой человек затушил сигаретку и с немецкой тщательность впечатал её в землю.

Они двинулись в путь, оставив машину на попечение тайги.

Через пятнадцать минут «хаммер», обогнав непогоду, подвёз троицу к коттеджу.

— А я бы ещё на чай напросился… — правый глаз монаха лукво подмигнул. По женскому лицу пробежало что-то типа судороги — улыбки долго плакавшего ребёнка.

Извилистая дорожка вела к дому.

«Напоминает булыжник».-Отец Авель, перемещённый на свой обычный транспорт, потянулся к камню, чтобы удостовериться. — «Неплохо бы выложить монастырский двор чем-то похожим».

— Это плитка, — пояснил Эрик, — неровные края и шершавая поверхность имитируют натуральный камень.

Рядом с крыльцом под навесом стояли огромные горшки. Из них торчала…густая трава.

— Это декоративные растения, — Алефтина перехватила недоумённые взгляды гостей. — Вот это перистощетинник. Любит солнышко. А это индейская трава, — и она указала на красные стебли, напоминающие стрелы. — Приятно послушать, как они перешёптываются.

«Напоминает кочевников, которые приняв оседлый образ жизни, засевали дворы травой, чтобы возлежать среди них». — подумал Эрик.

— Я приготовлю чай! — с этими словами хозяйка скрылась в доме. Однако гостей не оставляло ощущение: за ними продолжают наблюдать.

Раздался шёпот трав. Он и правда завораживал. От порыва ветра склонился китайский камыш. Сквозь заштрихованное стеблями пространство выглянула голая ступня.

«Женская!» — на глазок определил Эрик.

И ПОСЛАТЬ ВСЁ В ДАЛЬ-ДАЛЬНЮЮ?

Первые раскаты грома застали его на берегу. Дождь изрешетил дорожную пыль, и Белозерцев поспешил к рыбачьей избушке.

Убежище оказалось скромных размеров, но обжитым. Предыдущие посетители оставили чай, быстрорастворимую лапшу, хлебцы и немного кускового сахара. Наличествовала и печурка, а к ней сухие дрова, спички и газеты для растопки. Многострадальные суставы были спасены от гибельной сырости. Первым делом он затопил печку. Этот навык Павел Петрович усвоил от тестя — любителя живого огня. За водой пришлось выходить наружу. Хвала небесам! Они за короткое время заполнили чайник дождевой водой. То ли от холода, то ли от волнения, он ощутил настоящий молодой голод. Утолив его, чем Бог послал (всё оказалось на удивление вкусным), он заварил в металлической кружке чаю. И уже через считанные минуты к нему вернулось мироощущение делового человека. Рука сама потянулась к остаткам газетной стопки.

«Двинская правда» обстоятельно освещала местные события. Целый номер был отведён двухсотлетию Таракановки: интервью со старожилами, исторический экскурс в прошлое, снимки местных красот. Дойдя до последней страницы, Белозерцев отметил наличие рекламы. Поступление семян в магазин «Триада», услуги фирмы ритуальных услуг «Вознесение», продажа перегноя. А это что? «Впусти в дом-жизнь!» Ага, интернет. Имелась и колонка частных объявлений. Здесь его внимание привлёк текст, взятый в жирную чёрную рамку.

А сумма-то невелика. В его практике имелся случай, когда за пропавшую кошку сулили 100 тысяч.

Павел Петрович сложил газету по прежним сгибам.

Мысли вернулись на обкатанную колею: есть ли перспектива у версии, на которую он делал ставку. Может, послать всё в даль дальнюю и…

НУ, РАБА БОЖЬЯ, ВЫКЛАДЫВАЙ!

Ножка была загорелая.

— Правда, совсем как живая? — хозяйка появилась на крыльце с подносом: пузатый заварочный чайник, сливочник, сахарница и три чашки.

Гости не нашлись, что ответить.

Усилившийся голос трав перешёл в заунывную песню. Эрик шагнул к травяной ширме, за которой укрылась девушка.

Это был мальчик. К тому же с крыльями. То есть вовсе и не человек.

— Я узнал его! — сообщил Эрик. — Ангел с кладбища в Генуе. «Стальено»-самое посещаемое в мире захоронение.

— Не мне судить, — пожала плечами Алефтина — я там не была.

— Вырезана из дерева и покрыта лаком. Отсюда иллюзия загара. — Молодой человек с интересом осматривал скульптуру.

— Откуда у тебя, Алефтина, взялась эта статуя? — поинтересовался присоединившийся к крестнику монах.

— Мой муж, как вам известно, находился в местах не столь отдалённых, — хозяйка повела рассказ, не отрываясь от сервировки стола. — Был там один резчик по дереву. Сидел за убийство. Срок большой. Вот он и коротал время за вырезанием скульптур. А как-то в тюремной библиотеке ему попался журнал со статьёй о скульпторах прошлого. Там имелись фотографии их работ. Этот самый Гена и попытался скопировать их. Мужу понравилось. Он и заказал ему этого ангела.

— А с первого взгляда и не определишь, что перед нами небесный вестник. Сидит на современный европейский лад — нога на ногу! — заметил отец Авель.

— Чай остывает! — всполошилась хозяйка. — Прошу к столу.

Они вкушали напиток, а сами то и дело бросали взгляды на не самую плохую копию стальеновской достопримечательности.

— Говорят, Алефтина, ты новую фирму открываешь, — перевёл стрелку беседы отец Авель.

— Это пока проект, — неохотно откликнулась хозяйка. — «Русберри» называется. В переводе с иностранного-русская ягода.

— И как дела продвигаются?

— Туго.

— Что так?

— А вот так!

И тут Кукину будто прорвало.

— Отвык народ лешакаться. Впору гастарбайтеров приглашать.

— А почему бы и нет? — вступил в разговор Эрик. — В Финляндии на сезонных лесных работах используют тайцев.

— Соседи-комяки пробовали мигрантов из Средней Азии приглашать. Ребята трудолюбивые, непьющие. Всё умеют — виноград, помидоры, клубнику собирать, но в лесу теряются. Не будешь же сам их водить!

— А жаль. У скандинавов и морошка, и клюква ценится.

— Но полагаю, ты намеревалась поговорить не только про «русберри»? — спохватился бывший настоятель.

— Посоветоваться хотела, — понурилась Алефтинина головка. — Только думаю — подождёт.

— Твоя проблема, может, и подождёт. Да я не могу. Болезнь не позволяет. Не сегодня-завтра Господь призовёт.

Хозяйка принялась стирать со столешницы несуществующее пятно. Отец Авельнедвусмысленно глянул на спутника. Но тот сплоховал — намёка не понял.

— У нас нынче творожники пекут. Можно и с доставкой. Так ведь, Эрик?

— Нет-нет, пусть остаётся. — воспротивилась Алефтина. Но молодой человек уже поднимался из-за стола:

— Да я мигом за творжниками скатаюсь! — Ему, натурально, не улыбалось выслушивать перечень бабьих невзгод. — Не провожайте меня. Я дорогу запомнил.

Когда донеслось шуршание гравия, духовник принял суровый вид:-Ну, раба Божья Алефтина, выкладывай!

ТАЙНА «МЕДАЛЭЛЫ»

Зачем ждать теплохода, когда можно воспользоваться вылазками девушки в тайгу и убрать там? Без свидетелей. Или всё-таки преступление оказалось спонтанным?

Белозерцев не заметил, как вышел на ту часть просёлочной дороги, которая вела к околице. Здесь его обогнала велосипедистка.

«Госпожа Кукина. А где же её ломовая лошадка?»

Отъехав на несколько десятков метров, она неожиданно спешилась.

— Здравствуйте! — Павел Петрович постарался, чтобы голос звучал как можно любезнее, а все сенсоры включились.

Судя по Алефтиному лицу, прошедшие деньки выдались тяжёлыми: кожа — серая, на лбу залегли морщины.

— Я посоветовалась с отцом Авелем! — без околичностей начала бизнесменша. — Он убедил, что лучше быть откровенной. — Её тон не вязался с мнением, которое составилось у него о предпринимательнице. — Не возражаете, если мы пройдёмся с вами до деревни?

— Буду рад такой очаровательной попутчице! — Павел Петрович вложил в улыбку максимум мужского обаяния. — Позвольте взять под уздцы вашего коня!

Кукина, помедлив, передала велосипед. Некоторое время они шли, собираясь с силами. Она-поведать правду. Он-принять или отвергнуть.

— Если вы читали брошюру, первой начала женщина, — то наверняка заметили название «Медалэла». В нём зашифрованы два имени: Элла и Алефтина.

Белозерцев искоса глянул на Кукину, а она не отрывала взгляда от пыльных облачков, поднимавшихся из-под их кроссовок.

— Нас прибило друг к другу в 90-ые. У Эллы имелось преимущество — профессия. У меня только аттестат о среднем образовании плюс безработная мать-журналист.

— А я сразу понял, что текст написан автором советского розлива! — не удержался от замечания попутчик.

— В ту пору «Скорая помощь» выезжала к больным лишь с зелёнкой и перекисью водорода. Люди умирали, потому что лишились своевременной и квалифицированной медицинской помощи. Уповали лишь на чудо. И Элла придумала его. Не из чувства сострадания. Деньги. Для неё они стали… афродизиаком.

— А для реализации идеи не требовалось никакого оборудования. Так ведь?

— Полиэтиленовая плёнка была доступна. Наэлектризовать её тоже не составляло труда. Поначалу мы давали покупателям возможность открывать футляр с чудодейственным срдством. Но потом поняли: её непрезентабельный вид вызывает сомнения. Мы придумали маркетинговый ход — запечатанный конверт. Как ни странно, сработало. Но этого было мало. И мы обратились к печатному слову, в который народ продолжал верить. Особенно на хорошей бумаге. Поэтому больше всего вложений потребовал сопроводительный текст. К его составлению и привлекли мою маму.

— И дело пошло?

Спутница, погружённая в себя, вопрос не услышала.

— Элла заплатила ей крохи, уверив, что при дальнейшей раскрутке она будет получать дивиденды. Но обдурила. Я пыталась взывать к её совести. Бесполезно. Сначала она держала меня возле себя в качестве распространительницы «чуда». Но потом ликвидировала «Медалэлу» и исчезла, прихватив всю кассу. Бежать в милицию я не решилась. Хоть и наивная была, сообразила: и с меня спрос будет. Как ни крути, а мошенничество-налицо. Я решила, грубо выражаясь, «забить» на Эллу и больше не отсвечивать. Даже не стала реализовывать остатки товара. А просто убрала «чудо» в дальний ящик.

— Вы простили её?

— Мне встретился состоятельный мужчина. И то, что меня кинули, воспринималось не так уж остро. Бизнес мужа процветал. Мы жили хорошо. Пока всё не пошло под откос. — Здесь Алефтина умолкла. Некоторое время они шли молча. И только увеличившиеся клубы пыли из-под женских ног свидетельствовали о волнении рассказчицы. — На Эллу я вышла случайно. Повстречалась с бывшей распространительницей «чуда». Мы работали в паре. Так легче уломать потенциального клиента. Она-то и поведала, что Элла, получив хороший навар, бизнес свой окончательно оставила. К тому времени, моя мать уже скончалась. Но старая обида саднила тем сильнее, чем больше узнавала о бывшей компаньонке. Прекрасный дом, любящий муж, трое детей. Всё в ажуре! Тогда и вспомнился тот дальний ящик с нереализованным товаром. Сначала я просто хотела досадить Элле. А может, немного попугать. Стала слать ей посылочки. Но та, видимо, чувствовала себя слишком уверенно, чтобы забеспокоиться.

«И тогда ты решила нанести более ощутимый удар!»

— О том, что в Таракановке будет жить её старшая дочь, я узнала от Светланы Беспоповцевой. Хотя она и не назвала фамилию, я догадалась. Кто-то из покупателей проговорился: Беспоповцовы в лихолетье прятали у себя москвичей.

Она снова умолкла.

«Думает, в какие слова лучше облечь своё признание».

— Не буду врать, я действительно думала, как поквитаться… Знаете, как мой муж выражался? «Не ошкурить, а припугнуть. И никакого криминала!» Даже человека подыскала для этой роли.

— Кто такой?

— Из бывших трудников. Вован Дерябин. — Женщина остановилась и бросилана слушателя прямой взгляд:-А потом я узнала правду. — Она потянулась за велосипедом.

— И что же вы узнали?

— Эта девушка… не дочь Элле. Так что не было мне никакого резона…

Она ловко закинула ногу на педаль. А уже через пару секунд катила к Монастырке.

А Белозерцеву почудилось: в своих попытках докопаться до истины он хватается за воздух. Ему захотелось услышать голос жены. Просто для того, чтобы профессиональный его провал показался менее безоговорочным.

ЛЕСНОЕ УБЕЖИЩЕ СТАРООБРЯДЦЕВ

Идея перешла по наследству от отца Авеля. Но если бывший настоятель Свято-Ферапонтовского монастыря делал упор на российских туристов, его крестник мечтал привлечь немецких. А почему бы нет? Во-первых, сравнительно недалеко от столицы — 22 часа по железной дороге. Во-вторых, нетронутая цивилизацией природа. И Эрик взялся за бизнес-план. Однако в последнюю неделю своего пребывания ему захотелось разгрузить мозг и просто пошататься по лесу.

Двинулся будущий коммерсант налегке, положив в рюкзак бутылку воды, два банана и два яблока. Конкретного маршрута он не составлял. Имелось лишь целеполагание. Он ещё не видел местных бобров. Когда-то их завозили по Советскому Союзу для увеличения популяции. На Севере зверьки возвели столько запруд, что теперь озаботились жители, участки которых подтоплялись во время паводков.

Болото, находившееся на «задах» деревни, пересохло. То, с чем десятилетия боролись советские мелиораторы, оказалось по плечу огненному светилу. Дренажные канавы, в прошлом заполненные водой кофейного цвета, обмелели до уровня жижи. Однако погружать в неё новые треккинговые ботинки путешественник не стал. Он отыскал мост в виде пары жердей и, балансируя, как заправский канатоходец, переправился на другую сторону. Почва под ногами запружинила. Хотя монастырские трудники и зазывали его прошлым летом собирать здесь морошку, Эрик так и не собрался. Только теперь представился случай взглянуть на эти места, но без того неудобного металлического короба за спиной, которым пользуются местные грибники и ягодники.

Он оглядел болотную растительность, которая оказалась на удивление разнообразной. А цветы, похожие на клочки ваты, попробовал на ощупь.

«Надо бы посмотреть в интернете их название!»

Несмотря на то, что «вездеходы» на ногах имели специальную мембрану, предотвращавшую попадание влаги, Эрик поначалу прыгал с кочки на кочку, но вскоре убедился: зелёная перина усохла, и можно смело подминать её. Из болота торчали чахлые сосенки, редкие, как первая растительность на щеках подростка. Но вдали просматривался клин, поросший лесом. На пути к нему обнаружилась новая цепь дренажных канав. Ища способы переправы, походник двинулся вдоль траншеи, поросшей черникой.

И тут его внимание привлекло жёлтое пятно. Точь в точь — Алин дождевик.

«Господи! Что она здесь делает?»

Некоторое время он вглядывался в причудливо расцвеченное место. Однако удалённость не позволили идентифицировать предмет, и он двинулся в сторону этого канареечного сияния, казавшегося нестерпимо ярким на зелёном фоне. Из-за волнения притупилась осторожность, и правая ступня оказалась в выемке — холодная струя устремилась к пятке.

«Вот тебе и хвалёная мембрана!»

Он стал смотреть себе под ноги, что снизило скорость передвижения. И вот, наконец, загадочное место! — Это был не дождевик, а башмачки. Только не Алины, а Венерины. Цветы из семейства орхидеевых, занесённые в Красную книгу.

«Офигительно! И по форме действительно напоминает туфлю».

Прежде было известно: самый северный ареал произрастания венериных башмачков — Вологодская область. Но, видимо, изменения климата коснулось и этих краёв.

Эрик вдохнул нутряной упоительный запах земли и присел к берёзе, опершись спиной о ствол. Перед ним расстилалось настоящее берендеево царство.

«Вот ещё один способ заставить туристов раскошелиться! Это будет экотуризма! Как в Финляндии. Там для экскурсий по болотам сделаны специальные настилы, смотровые вышки».

Утверждаясь в этой мысли, он стал пересматривать недавно сделанные фотки. На одной из них в кадр попал сполох из оттенков тёплого спектра.

«Игра света и тени? Или женщина?»

Он поднялся и двинулся в сторону, где камера зафиксировала чьё-то присутствие. Но незнакомка будто растворилась.

Спустя полчаса пути он обнаружил себя в лесу с множеством поваленных деревьев. Стволы их в нижней части были обгрызаны.

«Бобры поработали!» — Путник огляделся в поисках бобриных хаток, но вместо них приметил творение рук человеческих.

«Что-то типа Вовановской мызы».

Воспоминание о прошлогоднем приключении отозвалось болью в ладонях. Эрик повернул назад, стараясь не производить шума. Но сухие ветки трещали, как в пламени костра. От пота зачесалось между лопатками. А тут ещё воспоминание о том, что полиция обидчика не нашла, смартфон не возвращён. Но главное-вотивные подвески исчезли.

«Сколько артефактов погибает вот так… Взять хотя бы библиотеку Беспоповцевых. Где она сейчас?»

Эрик пошарил по рюкзачному дну. Эльза, впечатлившись приключениями бойфренда в России, всучила газовый баллончик. Если придётся иметь дело с Вованом… Он сунул баллончик в карман, забросил рюкзак за плечи и двинулся к деревянному сооружению.

Никаких признаков человеческой активности. Может, та незнакомка уже покинула своё прибежище? Он приблизился к дому с задов, двигаясь вдоль бревенчатых стен. Пустая цистерна для сбора воды. Птичье корыто растрескалось в нескольких местах. Замка нет. Как и специальной палки, его заменяющей.

Сени, как и полагается, встречают первыми. Лавки с пустыми оцинкованными вёдрами. Он распахивает дверь, ведущую в «заднюю». Здесь привольно расположилась русская печь.

— Есть кто в доме?

Он споткнулся о высокий порог и едва не растянулся в следующем, лишённом окон помещении. Фонарик рассеял сумерки.

«Картины! Но почему на каждой — по занавесочке?»

От ткани несёт плесенью. Он отодвигает её и встречается взглядом с глазами… Иисуса.

«Убежище старообрядцев. И наверняка есть любопытные объекты».

Большая икона стоит прямо на полу. Видимо, не выдержал крепёж. Нет, не икона. Неистовый Аввакум! Судя по всему портрет выполняет конспиралогическую функцию для потайного входа. Воспользоваться им можно, согнувшись в три погибели. Но даже этот способ бесполезен: дверца не поддаётся. Что ж, пора уносить ноги.

Снаружи заливались трелями птицы, деловито сновали пчелы. Припомнилась тишина, которую он слушал, лёжа в гробу. А если Аля вот так лежит за той дверью, связанная по рукам и ногам?

И русский немец повернул назад.

Какая-то муха бешено нарезает круги по комнате. Её жужжание — лучше безмолвия.

Время и влажность отнеслись к двери в застенок безжалостно. Взломать её не составит труда, учитывая его башмаки. Но для начала он колупнул древесину ногтем.

«Сырая и податливая. Походный нож справится. К тому же одна дыра не так предосудительна, как взлом».

Порча чужого имущества прошла успешно. Правда, взломщик настолько увлёкся, а дерево в такой степени было трухлявым, что получилась щель.

«Просунуть руку…»

Пальцы нащупывают засов. Справиться с ним труднее. Видимо, заржавел. Но и эта преграда преодолена.

«Узкое пространство, без единого окна и хоть какого-то источника света».

И тут он допустил первую ошибку, ибо понадеялся на зрение. А оно подвело. Основание под ногами исчезло — Эрик полетел вниз. И в падении не успел сгруппироваться.

ПТИЦА СЧАСТЬЯ

На полянке размеренно щиплют траву козы. За ними приглядывает не кто-нибудь, а сама фельдшерица.

— Пастух приболел. Вот и пришлось выручать, — поясняет она, хотя присоседившийся Павел Петрович ни о чём таком не спрашивает.

— Я должен поблагодарить вас за консультацию. — И напустив на себя нарочито таинственный вид, поясняет: — Насчёт «Обыкновенного чуда».

— Не на чем! — равнодушно поводит плечами женщина.

— Чудно! — замечает Павел Петровчи, глядя на жующих животных. — Я только что сделал открытие!

На женском лице — смесь недоверия и любопытства.

— У коз отсутствуют верхних зубов. И травку щиплют нижними.

Эмилия Сергеевна светлеет лицом.

— Приезжайте к нам ещё. Много чего узнаете.

Он поднимается и стряхивает с себя невидимые травинки.

— Не подскажете, где можно приобрести сувенир? На память.

— И подскажу, и покажу! — Она машет в сторону красной панамы в белый горох:-Вон моя сменщица идёт.

Маринка — Хэппи, заприметив городского человека, насмешливо тараторит.

— Здравствуйте, здравствуйте, проходите — хвастайте.

Передав сменщице бразды правления в виде пастушьей палки и дав наставления в отношении строптивой козы Анфисы Павловны, фельдшерица подаёт знак-следовать за ней.

Ширина местных мостков — в четыре доски — не предусматривает крупных габаритов. Чтобы не дай Бог не зацепить провожатую собственным раздавшимся в последние годы торсом, Павел Петрович пропускает даму вперёд, а та с такой скоростью перебирает ножками, что приходится делать усилия, чтобы не отстать. К тому же следует опасаться ловушки — в виде плохо закреплённой доски, которая под его весом может окончательно сдать позиции. Таким образом, когда они достигают цели, дыхание сыщика учащается. К тому же на площади их ожидает разочарование: сувенирная лавка заперта. Впрочем, это не смутило провожатую. Решительно обогнув угол, она приблизилась к подвальному окну и опустилась на колени:

— Видите, птицу?

Пришлось присесть на корточки.

И правда, в воздухе, расправив ажурные крылья, парила голубка.

Павел Петрович, сложив ладони домиком, как будто это могло сфокусировать зрение, изучал её сквозь замызганное стекло.

— К середине прошлого века методы изготовления птицы счастья мы фактически утеряли. — Фельдшерица уже примерила к себе роль гида. — В соседнем с нами районе проживал последний мастер. Звали его Мартын Фатьянов.

— Откуда такие познания… простите, не знаю, как звать-величать?

— Эмилией нарекли. А Мартын Филиппович приходится мне двоюродным дядей.

Они постояли, любуясь изделием, после чего последовало вроде бы невинное замечание:

— Интересно, какой сувенир везла домой пропавшая москвичка?

— Что? Вы что-то сказали?

— Это так…Мысли вслух.

Последовало краткое молчание: вдох-выдох.

«Товарищ берёт меня на мушку. Но ничего не выйдет! Я не имею к этому касательства».

Однако её новый знакомый вовсе не намеревался ничего доказывать: на подходе маячил план, не имевший отношения ни к Таракановке, ни к драме Бондалетовых.

Павел Петрович вернулся в гостиничный номер, чтобы подвести итоги розыскной операции. Да, он не достиг конечного результат. И это минус. Но два человека из списка подозреваемых вычеркиваются. И это плюс. А не направить ли Бондалетову отчёт?

После некоторого размышления он счёл идею, не достойной воплощения. Зачем мужику сведения о прошлых грешках супруги? Нет, не опустится он до мелкой мести. Бондалетовы и без того потерпевшая сторона. А что касается их наследницы… Не исключено, что это имел место уход от…себя. Ведь в психиатрии зафиксированы психогенные реакции бегства. Человек на минутку выходит в магазин, к соседям, на лестничную площадку — покурить. И больше не возвращается. Ибо как бы стирает свою предыдущую личность и превращается в другого. Правда, для такой метаморфозы должна быть веская причина.

Когда-то Белозерцев мог перетасовать кучу сведений, чтобы добраться до истины. И в его послужном списке достаточно успешных дел.

Мальчик Дима, 16 лет. Пропал во время паломничества в Псково-Печёрский монастырь. Они с матерью ожидали автобуса до Пскова. Мальчик отлучился в туалет и пропал. При беседах с родителями и бабушкой Павел Петрович догадался: они что-то не договаривают. Пришлось покопаться, и выяснилось: у Димы — проблемы с законом. Поиски заняли семь дней. Подросток укрылся в том же монастыре, где они с матерью молились. Но жизнь трудника оказалась ему не под силу, и он вышел на трассу в надежде поймать попутку. Куда? Да куда глаза глядят. И тут его и перехватил нанятый детектив.

Второй его клиент — Геннадий, 22 года. Отправился на заработки в Санкт-Петербург. Спустя месяц позвонил матери и сообщил, что его держат в рабстве в неизвестном месте. Родительница написала заявление в милицию. Однако видя бесплодность усилий официальных розыскников, наняла частного сыщика. Тот отправился в северную Пальмиру и обнаружил пропавшего в аварийном доме в плачевном состоянии. Гена показывал следы ожогов на ногах. «Прижигали сигаретами!» И в красках описывал свой побег. Однако чем больше сыщик знакомился с бывшим пленником, тем больше возникало вопросов. В итоге он пришёл к выводу: рабство — враньё. Мужика турнули со стройки за пьянство и дабы обелить себя в глазах родных, он придумал бьющую на жалость историю. Знакомить заказчиков со своей версией Павел Петрович не стал, а просто доставил «потеряшку» по месту жительства и получил причитающийся гонорар.

Что могло роднить этих двух с Апполинарией Бондалетовой? — Исчезновение по собственной воле.

За грудиной возникло надсадное чувство: он что-то упустил. Там, в доме Бондалетовых. Тогда он стал перебирать сделанные фотоматериалы в надежде на то, что свежий взгляд поможет увидеть что-нибудь новое. Увы, эврики не случилось.

«Это самое расследование-словно зыбучий песок. Чем активнее двигаешься — тем глубже засасывает».

Он растянулся на узкой для его торса кровати. «Тихая моя родина». — Это попал в ракурс уголок лежавшей на прикроватной тумбочке брошюры. Что-подобное он уже видел. Но когда и где? И тут он вспомнил диванчик с пузатыми подушками и выглядывавший из-под них книги. Боже, как же она называлась? Он силился вспомнить, ибо знал: это важно. Усилия не пропали даром. И уже через минуту он названивал жене.

— Следует произносить не «гёл гон», а «гёл гоун»! — в супруге нежданно пробудилась прежняя учительница английского. — А вообще «Girlgone» можно перевести как ушедшая девочка. Не исключается и второй вариант-«Исчезнувшая».

— Вот это уже теплее! — приободрился Павел Петрович. — А ты случаем не знаешь, про что книжка?

— Жена разыграла своё убийство, чтобы наказать мужа.

— За что?

— Ну естественно за шашни с молодухой!

Информация несколько остудила сыскной пыл. Во-первых, героиня романа была старше, во-вторых замужем. Но с другой стороны, если зрелая женщина может инсценировать преступление, то почему бы девчонке…

И он позвонил Элле. Но та, узнав его голос, бросила трубку. Тогда он собрался с духом и набрал номер самого Бондалетова. Пётр Михайлович дал себе труд выслушать доводы сыщика, после чего вынес вердикт:

— Не похоже. Аля не такая. — И после короткой паузы: — Если моего мнения недостаточно, поговорите с женой.

— Но…

— Она побеседует с вами. Через десять минут.

И правда, Элла перезвонила. Спустя полтора часа.

— А вы настырный! — Это вместо приветствия.

— Работа такая.

— Что опять за фантазии пришли вам в голову?

— В комнате вашей падчерицы я обнаружил роман под названием «Исчезнувшая». Вы не находите это совпадение странным?

— Исходя из характера Апполинарии, нет.

— Поясните.

— Не знаю, как в книге, но в фильме главная героиня произносит ключевую фразу: «Я не убийца. Я боец!» Так вот… Аля не такова. Она плывёт по течению.

— И оно унесло её в неизвестном направлении?

— Делать выводы — в вашей, а не моей компетенции.

— А как же…? — Но она уже бросила трубку. — Нахалка! — С языка просились и другие выражения. Но Белозерцев предпочёл проглотить их. Во рту появился вкус поражения. Он напомнил ему солёный вкус крови — после того как он на спор лизнул железную ручку подъезда. И как тогда, в детстве, он метнулся по ступенькам к себе домой, так и сейчас ему нестерпимо захотелось к… жене.

Он вытащил мобильник. Увы, связь работала плохо. Супруги он не услышал. Тем не менее это не изменило его намерение. Дания должна вернуться домой. С внуком Костиком. Пора заняться мальчиком лично. Это его долг как отца и деда. И его нынешнее поражение — тому знак. Да, пора на покой, товарищ подполковник.

Собирая нехитрую свою поклажу, он напевал:

«Птица счастья завтрашнего дня прилетела крыльями звеня…»

ВСТРЕЧА С «ШУЛУКУНОМ»

Боль превращала каждое движение в агонию. Только те, кому известно, что такое «теннисный локоть», способны понять его страдания. Впридачу стал донимать запах. Казалось, он забил ноздри. Вскоре он догадался: это его собственная моча. После игры в покойника вернулся изводивший в детстве энурез. Он пошевелил ногами. — Целы. Похоже, туристический коврик в рюкзаке послужил амортизатором.

И вдруг до него донеслось писклявое пение:

— Эй! — напряг он голосовые связки, но вместо этого из горла вырвалось сипенье. — Помогите!

Удаляющиеся шаги где-то наверху. Там же привыкшие к темноте глаза разглядели просвет. Судя по всему то самое отверстие, через которое он и сверзился. И там вдруг махнул крылышками мотылёк.

— Эй! — закричал ему Эрик.

Но мотылёк посветил приветственно и улетел.

Эрик стащил рюкзак и достал фонарик, который положил в последнюю очередь, как говорят русские, «до кучи». Луч вызвал к жизни головастый силуэт. Совсем близко. Он встал на колени. — Фигура шевельнулась следом. Он пошарил вокруг себя и головастой тени и обнаружил, что самортизировал не только туристический коврик, но и расстеленный внизу матрас. Он направил луч наверх, чтобы получше разглядеть лаз. Не так уж и высоко. Эрик поднялся и вытянул здоровую руку. «До кромки не достаёт». Тогда он посветил вокруг. Луч выхватил из мрака какие-то отшмётки.

Остатки лестницы! Выходит, кто-то приготовил для него ловушку? Но чтобы жертва не покалечилась, расстелил внизу матрас. Как это похоже на Вована! Но где он сам?

— Есть здесь кто-нибудь?

Послышалось шуршание — перед глазами возникла морда со свинячьим носом. Голова человека импульсивно дёрнулась. Что-то мягкое, кожаное мазнуло по скуле.

«Фу! Летучая мышь!»

Утеревшись рукавом и превозмогая омерзение, он продолжал исследовать помещение. Ведь если сюда залетела эта мерзость, значит…

Вскоре обнаружил ещё один ход.

— Трындец! — подобные выражения Эрик позволял себе лишь в минуты крайнего волнения. Он пошарил на дне рюкзака и достал баллончик.

— Вован! Ты здесь? — крикнул он в туннель.

— Есь…есь… — откликнулся мрак.

Он вновь глянул вверх. Затем на остатки лестницы. Снова примерил здоровую руку. Сделал несколько прыжков. Заломило в локте. По всему выходило, надо искать спасение в тоннеле. По инерции он извлёк приобретённый вместо похищенного айфон и некоторое время тупо смотрел на него. Пользы никакой. Но пальцы привычно забегали над панелью. «Глухо, как в танке!» — Отцовское выражение. Он забросил аппарат обратно в рюкзак.

По ходу движения луч выхватывал какие-то тёмные углы. Но исследовательский запал испарился. Хотелось одного — выбраться к солнцу и снова увидеть венерины башмачки. Потеряв способность оценивать временные отрезки, он взял свой шаг за единицу измерения этого пространственно-временного континуума. На 231 шаге раззявило пасть отверстие в человеческий рост. А далее — наклонный туннель, который постепенно сужался. Кошмар клаустрофоба. Но где-то там должно быть средство для поднятия на поверхность. Какая-нибудь верёвочная лестница. Ход сузился настолько, что пришлось лечь на живот и двигаться по-пластунски, превозмогая боль в травмированном локте. Мало-помалу поменялся воздух. Стали различаться природные звуки. Что-то вроде бульканья воды. Неужели он попал в знаменитую Таракановскую пещеру? Там хоронились от мира старообрядцы-скрытники. А если там прячут Алю? Перед глазами нарисовалась цифра-200 тысяч рублей. В голове защёлкал калькулятор. Неплохая сумма в переводе на евро. Если вложить деньги с умом, работать на автомойке не потребуется. И он сможет вернуться к своему роману. Перед Эриком предстала суперобложка будущей книги: чёрные силуэты деревьев, бурый медведь и благородный профиль немецкого путешественника. «Русские каникулы». Созвучно с названием фильма «Римские каникулы» с Одри Хепберн и Грегори Пеком. Он питал слабость к старому доброму кино. А всё потому, что его поклонницей была мама. Учась в МГУ, она специализировалась на кинокритике. Как же называлась её дипломная работа? «Взаимодействие этических и эстетических аспектов при рецензировании художественных фильмов». Что-то типа этого.

Эрик подавил вздох-всхлип. Если не удастся отсюда выбраться, его семья… Нет, он не будет об этом думать.

Под землёй время тянется иначе. Ему казалось, что он пробыл здесь долго. Но взглянув на часы, понял: прошло всего лишь тридцать восемь минут. Главный вывод, который он успел сделать, это не рукотворный тоннель. Он попал в пещеру карстового происхождения. Если верить краеведческим изысканиям отца Авеля, входы в подземную сеть разбросаны по всему району. Видимо, один из подобных пещерных провалов и использовали старообрядцы-скрытники. Но как на них вышел мошенник и алкоголик Вован?

Взгляд зацепился за пятно на стене. Вспомнились слова девушки-экскурсовода: «Любой плевок растёт, как на дрожжах, и превращается в гигантское пятно плесени». Может, и это — метка, оставленная его обидчиком?

Громче и мелодичнее зазвучали подземные воды. Свод над головой раздвинулся. Он обнаружил себя в гроте. Чем-то острым на стене был нанесён рисунок, напоминающий листья, ветки. Клинопись? Глина — один из древнейших материалов для книг. Но откуда при здешнем климате такая древняя культура? Нет, это поработала великая художница Природа! Эрик достал фотоаппарат.

Съёмка отодвинула мысль о западне на дальний план. Да и дышать стало легче. Следующий зал — весь кремово-белый. Лёд? Летом? Проведя по поверхности пальцем, он понюхал и лизнул. Солёное! Припомнились соляные пещеры в Берхтесгадене, куда он с классом ездил на экскурсию.

Он прошёл ещё с десяток метров, когда его внимание привлёк свет. Сначала он решил, что это отблеск фонарика и отвёл руку в противоположном направлении. Однако мягкое сияние продолжало струиться. «Двигаться с предельной осторожностью!» Показался следующий зал. В центре его возвышался предмет. Похоже на спинку кресла. Над нею голова. В островерхой шапке. Неужели легенда о шулукунах имеет под собой основание? Нет, это россказни! Из сборника легенд и преданий! А если это никакой не шулукун, а похищенная и удерживаемая преступниками Аля?

Было бы разумнее испугаться, но Эрик ощущал только что-то типа адреналинового экстаза. Он приблизился к неподвижной фигуре. Рядом — что-то вроде табуретки. На той — фонарь на батарейках.

— Аля!

Голова медленно, сонно развернулась.

«Как при замедленной съёмке».-успел подумать Эрик.

«МАЛЫЙ ВОР БЕЖИТ, А БОЛЬШОЙ — ЛЕЖИТ!»

Не зазорно ли настоятелю, пусть и бывшему, играть в детектива? Но у него есть весомый предлог — похищенный смартфон крестника. Ничего нет предосудительного в том, что он интересуется судьбой дорогостоящего предмета. От всех этих соображений отцу Авелю плохо спалось. Боясь не застать местного «аниськина» в кабинете, он спозаранку разбудил Юрочку, который помог совершить утренний туалет. Почаёвничав, они пустились в путь. И не прогадали. В половине восьмого Сан Саныч находился на месте. Каким бы чудом немецкой инженерной мысли ни являлась инвалидная коляска, преодолеть ветхое деревянное крыльцо опорного пункта милиции(вывеска осталась прежней), она не могла. А потому Юрочка был не заменим. И следует отметить, он изрядно наловчился в деле транспортировки тела отца Авеля.

Участковый оторвался от своих бумаг и поспешил подставить стул. Пока Юрочка со всеми предосторожностями опускал на него свою ношу, Колдомасов воспользовался моментом и устроился за своим столом, чем решил дилемму приветствия духовного лица, вовсе обойдясь без такового. И правда, Сан Саныч не являлся прихожанином местного храма, а потому необходимость склонять голову под благословение отпадала. Протягивать руку для рукопожатия тоже не комильфо. Оставался расхожий вариант — принять визитёров как рядовых посетителей.

— Чем обязан? — осведомился страж порядка.

— Простите, что вторглись без предупреждения, Александр Александрович.

Немногие величали Колдомасова таким образом. Самое распространённое обращение: Сан Саныч. Второе по степени популярности — Олёксандр. Так на старинный манер именовали его старицы. И вот нынче — Александр Александрович. Сподобился-таки майор Колдомасов!

— Мой гость из Германии Эрик Эппельбаум стал жертвой преступления. Мне бы хотелось узнать, имеются ли подвижки в этом деле.

Колдомасов кашлянул, прочищая горло, — признак замешательства. Что ж, похищение смартфона ему памятно: была уязвлена профессиональная гордость. Да что там! Его служебный транспорт стал предметом преступных посягательств. И уж совсем никуда не годится: розыск подозреваемого результатов не дал. И сейчас ему предстояло расписаться в собственном бессилии. Или некомпетентности.

— Владимир Дерябин — рецидивист. С подросткового возраста бомбил, простите, грабил вагоны на железнодорожной станции. А вы, отец Авель, взяли его под своё крыло! — пошёл он в атаку.

— У каждого грешника должен быть шанс на спасение души!

— Видели бы вы картинки на стене, которые он оставил в Халуе! Садюга ваш грешник.

— Я сам посоветовал ему рисовать.

Колдомасов воззрился на посетителя, а Юрочка начал переминаться с ноги на ногу.

— Владимира мучили кошмары, — поспешил объясниться священнослужитель, — лучший способ освободиться от них — выплеснуть.

Здесь отец Авель мог бы поведать об успешном применении метода в отношении Юрочкиной страсти к обнажённым женским ступням. Это он приохотил юношу к резьбе по дереву и даже одарил его специальным ножичком. Ну и молитва, естественно.

Колдомасов продолжал держать паузу. Однако по всему было видно: внутренне он расслабился. Неприятная беседа о полицейских промашках вышла в более безопасное русло.

«Без порока нет и пророка!» — неизвестно откуда пришло в большую голову гнома. Но участковый не развил эту высокопарную, на его вкус, мысль. А вместо этого выдал из народной мудрости:

— Малый вор бежит, а большой лежит.

— Хорошо бы узнать, где! — заключил отец Авель.

Колдомасовские брови насупились. Казалось, если их раздвинут — каменное лицо участкового рассыплется.

— Ну что ж, спасибо и на этом! — посетитель развернулся к своему «санчо панса». Тот не замедлил подхватить вверенное ему тело.

— Отец Авель! — открыл вдруг рот Колдомасов. — Не хотел я вас расстраивать, да и не моё это дело. Только заграничный ваш гость намеренно исказил некоторые факты.

— Какие же? — зарокотал бас откуда-то из бороды.

— Вертолёт прилетел после того, как отшвартовалась «Поморская звезда».

…Весь обратный путь отец Авель размышлял о последних словах участкового. Если Колдомасов прав и Эрик соврал, то зачем? Получается, крестнику есть что скрывать. И как это связано с исчезновением москвички?

— Здравствуйте, отец Авель! — Это белобрысая макушка развернулась на шуршание гальки под шинами коляски.

— Васёк! Какими судьбами!

— На лечение приехал. В пещеру. — И без всякого перехода:-Здорово я вашего немца напугал! Зря он в пещеру сунулся.

«Вотоно что, — подумал монах, — значит, Эрик и туда добрался!» А вслух поинтересовался:

— А самому-то не боязно?

— Привык!

— Помогает?

— Не очень. Когда психую — начинает зудеть.

— Так вы, получается, лечебницу организовали?

— Да нет! Там только кресло стоит. Мы с Соломкой его в прошлом году притащили.

— Она тоже вернулась?

— Я один! — не без самодовольства объявил пацан. И при взгляде на него — вытянувшего, повзрослевшего — было видно: сестра отпустила Васька в деревню не колеблясь.

— Сам и еду готовишь?

— Тётя варит. Я в Архангело живу. А здесь только почесуху лечу.

— Если позволишь, я задам тебе ещё один вопрос.

— Позволю.

— В тот день, когда ваша жиличка села на теплоход, ты домой пошёл?

— А куда ещё?

— И весь оставшийся день провёл в избе?

— Зачем вам это? — Мальчик дёрнулся-ногти засновали по руке.

— Не из праздного любопытства спрашиваю.

— В тот день я пошёл в подземелье.

— Один?

— Я привык.

— Васёк! Ты веришь в Господа нашего Иисуса Христа?

— Что вы…Что вам… — Судорожно заходил кадык над вырезом рубашки.

— Зачем ты пошёл в туннель?

— Просто так.

— Сомневаюсь. Что-то беспокоило тебя, верно? И ты решил…

— Я пошёл тем же маршрутом. Помните? Самый короткий.

— Тот, что ведёт в райцентр?

— Я успел на теплоход.

— И ты нашёл москвичку?

— Не сразу.

— А потом?

— Я не хотел…

— Вы поссорились?

— В первый раз.

— Но из-за чего?

— Она украла книгу!

— В таких случаях принято заявлять в полицию.

Мальчик схватился за локоть, словно зажим мог утихомирить приступ зуда.

— Что случилось дальше?

— Ничего!

— Но ты потребовал вернуть вещь?

— Её у москвички не было.

Мальчик протяжно вздохнул, как только что плакавший и, наконец, успокоившийся ребёнок. Иеромонах потянулся к мальчишечьей голове. Затылок Васька ощетинился.

— Вы что, тоже хотите бобла срубить?

— Я хочу узнать истину!

ФУТФЕТИШИЗМ ПО-МОНАСТЫРСКИ

Размашисто перекрестившись, послушник отворяет двери «Триады». Как по команде, головы разворачиваются в его сторону. Просветив фигуру в куколе рентгеновскими взглядами, они снова поворачиваются к дебелой, раскрашенной продавщице. Разговоры возобновляются с новой силой, обкладывая юношу в круговую.

— А русский человек на трёх сваях стоит: авось, небось да как-нибудь!

— Катря, подай-ка три пачки соли.

— Куда тебе столько, баба Мотя?

— Запас карман не тянет!

— К войне что ли готовишься?

— Типун тебе на язык!

— А что? Не тогда плясать, когда гроб тесать! Простите на грубом слове…

— А вот у меня на памяти живой пример…

— Мне, Катря, давай тогда пять пачек соли!

Обретя временную передышку, послушник украдкой поводит глазами. В поле зрения оказываются женские ступни. Сначала узкие с длинными узловатыми пальцами и вытянутой формой ногтей. Покрыты чёрным лаком. Не в его вкусе. Другая пара меньшего размера, с умилительной, младенческой пухлявостью. Округлость ноготков восхитительна. И это без малейшего намёка на педикюр. О том, что есть такой способ делать женские стопы ещё неотразимее, известно ему из наблюдений за сестрой. Юрочка прячет набухшие зрачки под веками.

Меж тем обладательница чёрного педикюра приближается к прилавку.

— Пачку сигарет.

Катря окидывает покупательницу испепеляющим взглядом, — Извиняйте, но несовершеннолетним курево не продаём.

— Я? Несовершеннолетняя? — чуть не задохнулась от гнева девушка, — да я паспорт могу показать.

— Следующий! — Катря демонстративно перевела взгляд на стоявшего за девчонками «монашка». А того обуял страх, подобный тому, что испытал Гулливер, когда молодые великанши обнажили перед ним свои прелести.

— Постойте! Вы не имеете права, — дребезжит голосок девочки-беды.

— Анка, не задерживай очередь! — гудит народ.

Воспользовавшись перепалкой, послушник позволяет зрачкам двинуться по запретной траектории. О, ужас! Они натыкаются на штаны. Словно ведро ледяной воды на макушку. Юноша категорически не одобряет джинсы, в которые нещадно и безвкусно упаковывают женскую плоть. Возможно, это обстоятельство и помешало бы разглядеть обладательницу понравившихся ему ножек, но тут в магазин ввалились новые покупатели. Вспыхнула перебранка — насчёт очерёдности. Данное обстоятельство принудило отшельника сдвинуть зрачки ещё выше. И он узнал Её! Несмотря на то, что черты Её скрывались в тени красной панамы. В белый горошек.

Это случилось в такой же солнечный день. На территории интерната, куда Юрочку определили после смерти бабушки. Именно здесь сирота осознал: ему выпал счастливый билет. Ведь многие мальчики и девочки передвигались на инвалидных колясках или специальных ходунках, а были и такие, кто не вставали с постелей. По утрам подобные ему везунчики высыпали во двор «Бабочки» — так из-за рисунка на фасаде народ прозвал учреждение. Единственная проблема этих воспитанников таилась в головах. Но это не бросалось в глаза. Другое обращало на себя внимание. Неистощимая жизнерадостность.

Итак, в то утро над Юрочкой млеют пухлые облака. Впереди — целый день. Маленькая счастливая жизнь. Впрочем, он ориентируется во времени не по часам, а по приёмам пищи. Он играет в мяч, потом отправляется на обучающую прогулку по городу, в результате чего у него разыгрывается аппетит, так что от еды он получит ни с чем не сравнимое удовольствие — гораздо большее, чем за обедами у бабушки, которая не заморачивалась меню и, кроме того, придерживалась жесточайшей экономии.

После обеда — «тихий час». Воспитательница, проследив за тем, чтобы все лежали с закрытыми глазами, отлучилась. А Юрочку потянуло на воздух. Вернее, в ту беседку, куда ныряла Она — хорошенькая кудрявая девочка. Обладая склонностью ко всякого рода исследованиям, подросток установил: помимо главного входа, в «Бабочке» имеются запасные, которые ежеутренне отпираются. В соответствии с правилами пожарной безопасности.

Юра подкрался к окну — и успел! Перед беседкой промелькнул красный спортивный костюм. Это и послужило сигналом: пора! Натянуть брюки и куртку — минутное дело, а вот покинуть спальню незамеченным… Но Юрочка действует в каком-то адреналиновом экстазе. Бег вниз по ступенькам. Толчок ладонью в дверь. Что такое? Не поддаётся! Он заперт. Как в детстве, когда его оставляли одного в квартире, и он научился развлекать самого себя, к примеру, размалёвывая белые листы в разные цвета.

Окрашенная в коричневый цвет дверь напомнила те художества. И всё-таки отличалась от них. Потому что сбоку у этого прямоугольника имеется деталь. Ладонь коснулась её. И закорючка подалась вниз. Её примеру последовал и коричневый прямоугольник, который отпрянул от лица и позволил солнцу ослепить Юрочку! И он наугад бросился в сторону беседки. И снова ослеп, потому что внутри — сумеречно. Привыкнув к новому освещению, мальчик увидел то, что пригвоздило его к месту. Белые пухлые ступни! Прямо на полу! Сначала они вели себя смирно, а потом вдруг тронулись и стали покачиваться в воздухе, гипнотизируя мальчика. Чтобы разглядеть чудо, стоило встать на колени. Угадав его намерение, девочка прекратила болтать ногами и милостиво протянула ему правую «лапку». Так светская дама подала бы ручку кавалеру. В нос ударил запах травы и асфальта, который показался приятным. Взяв стопочку в руку, он отметил, что она помещается в ладонь. Но ещё больше умилил мизинчик, испуганно прижавшийся к более крупному братцу. Юра потянулся к крошке губами. И тут его ослепляет свет.

— Что ты делаешь, негодяй? — завопил женский голос.

Резким рывком его поднимают с колен и куда-то тащат.

Опомнился Юрочка лишь в кабинете. Какой-то дядя, усталый, с набрякшими под глазами мешками, поднимается из-за стола и отцепляет вонзившиеся в мальчишечье предплечье пальцы.

— Что случилось? — спрашивает он воспитательницу-конвоира.

Из последовавшей сбивчивой речи, мальчик понимает, что виноват. И плачет. Слёзы — неотъемлемая частью его натуры. Как и приклеенная навеки кривая ухмылка. Середины он не знает.

Мужчина протягивает виновнику происшествия бумажную салфетку, затем обращается к воспитательнице — конвоиру:

— Давайте седативные средства. А я приму меры.

На следующий день во двор «Бабочки» втащился бульдозер. Воспитанники припали к окнам, с восторгом наблюдая за железным чудищем. А оно подползло к беседке и… Скоро от неё остались руины. Слёзы брызнули из-под Юрочкиных век. Следом зарыдали в голос и остальные.

Это событие — своеобразная веха в жизни юноши. Он приходит к умозаключению: всякое приближение к женским ножкам грозит катастрофой.

— А вам что, молодой человек? — Вопрос адресуется ему.

— Мы-ы-ы…

— Мыло забрать?

Юрочка отвешивает поклон.

— А тара имеется?

Он стягивает с плеч торбу и протягивает через прилавок. Катря уходит в подсобку. Без ноши за спиной послушник ощущает себя оголённым. Он склоняет голову — самодельный куколь нейтрализует направленные на него взгляды. Минуты тянутся томительно. И он испытывает облегчение, когда слышит голос продавщицы:

— Бери!

А спустя короткое время он шагает по Монастырке, не чувствуя, как кукинское пожертвование бьёт по спине. В голове заливается колокольчиком одна-единственная мысль: кудрявая девочка из беседки живёт поблизости!

«Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного, и помяни в Царствии Твоём Небесном!»

Единственная молитва, которая умещается в голове.

Юноша сдаёт мыло келарю. Теперь можно заглянуть к Эрику. Ведь только ему — Юрочке — ведома его тайна. В обиталище гостя появилась женщина! И одета она в красное. Почти такое же, как панама кудрявой девочки.

Послушник смущён. Надо ли говорить об этом новому настоятелю?

С трепетом входит послушник в покои личного гостя отца Авеля. Всё — на прежних местах. И Жанна тоже. Да, ту женщину зовут Жанной. Руки сами тянутся к той, кто владеет помыслами Эрика. Она отзывается шёпотом-шелестом. Он впивается в текст. Всё напрасно! Буквы пляшут, гримасничают и не выдают своих тайн.

От мысли, что он не способен уразуметь то, что доступно даже таким мирским людям, как Эрик, юноша приходит в отчаяние.

— Что ты здесь делаешь? — голос звучит подобно трубе в Судный день.

Книгочей по черепашьи втягивает голову.

— Кто тебе позволил?

Прилипший к нёбу язык выходит из повиновения — юноша бухается на колени:

— Элик! Поцытай!

«А ЧЕГО БОЯТЬСЯ? ПЕРЕКРЕСТИСЬ — ДА ЖИВИ!»

Мальчик суёт подаренный сборник подмышку.

— Мне надо идти, отец Авель. Тётя ждёт.

— Иди с Богом. И тётушке, и сестрице от меня поклон.

— Передам! — Бочком-бочком — и мальчишка уже за дверью. Он торопится показать тётке книжку, где напечатано его имя. Может, тогда отстанет со своими заданиями. Ведь не далее как вчера мамина сестра сообщила: у неё есть предложение.

— Псалтирь читать? — запаниковал племянник.

— Писать! Ты уже взрослый. — И она протянула толстую амбарную книгу.

Васёк открыл её.

— Так выражался и наш дедушка?

— Глупых вопросов не задавай!

Обречённо вздохнув, Васёк берётся за ручку.

— Тётя Меланья, это в Таракановке случилось?

— Нет.

— А где?

— Любопытный больно!

— Я хочу стать краеведом!

Тётка Меланья потуже завязывает концы платка, крестится на старинный манер, то есть двумя перстами, после чего подсаживается к Ваську.

— Дело было в 50-ые… И скорее всего за Уральскими горами. Там, в тайге, ещё можно было укрыться…

От тёткиного голоса Васины веки наливаются тяжестью. Он моргает, силясь прогнать дремоту, затем старательно выводит:

— Антихристы скит обнаружили. — продолжает комментарий тётушка. — Отправили всех насельников в тюрьму.

— И нашего дедушку?

— Бог миловал.

— Тогда почему..?

— Наверное, кто-то из единоверцев приезжал и оставил свидетельство. А мы должны сохранить. Для того и переписываем «Семейную память». Каждые пять лет. Ну и попутно назидаемся.

Тётушка Меланья поднимается и возвращается к своим хлопотам. Белобрысая макушка вновь склоняется над столом.

— А вот здесь на другом языке. «На память описано происшествие в Таракановке. Разорение часовни».

Этот эпизод показался интереснее: он касался деревни.

— Это тот самый? Маринкина родня?

Но тётушка, занятая по хозяйству, вопрос не расслышала. И переписчик продолжил своё дело:

— Тётя Меланья! — Старушка подходит на жёстких негнущихся ногах. — А вам самой не боязно было?

— А чего бояться-то? Перекрестись да живи! — И тётушкино лицо, напомнившее племяннику лик боярыни Морозовой из учебника истории, помягчело.

ЮРОЧКА И ЖАННА

Опрометчиво оставленный на столе артефакт оборачивается совершенно невероятной сценой. Эрик читает наиболее понятные для Юрочкиного восприятия отрывки.

Непонятно слово «предубеждение». Однако выручает навык улавливать смысл, не различая отдельных слов.

Спина послушника подаёт сигнал: стоять на коленях более не следует. Соблазн проникнуть в тайну Жанны так велик, что юноша совершает предосудительное. Он присаживается рядом с Эриком на узкую кровать.

— Из под куколя доносится всхлип.

— Запылённые Юрочкины щёки прорезают две влажные бороздки.

«ЭХ, МОЛОДАЯ!»

Он поставил мотоцикл у штакетника и вошёл в заросший бурьяном двор. На двери «Хижины дяди Тома» — амбарный замок. Окно на первом этаже забито досками. Через другое просматривается стена со свисающими клочками обоями. Грязный осколок торчит из рамы, как последний зуб бомжа.

Сбоку замаячила знакомая панама.

— Здрасьте, Сан Саныч!

— Здравствуй, Марина. Как поживаешь?

— Хорошо поживаю. Только вот Хэппи перестали звать.

— У тебя и своё имя — красивое.

Колдомасов присел рядом на лавочку. На него воззрилась звериная мордочка.

— Экий у тебя верный друг! — Мужская рука потянулась к сиамцу.

— Гулёна! А ко мне вернулся…

— Скажи, Марина, а куда подевались люди из «Хижины»?

— Ушли.

— Куда?

— В «Другое Место».

— Понятно… — Колдомасов подавил вздох. — Что ж, счастливо оставаться.

— Я тоже не останусь, — затараторила Маринка, — я тоже уйду… в «Другое Место». — Но участковый уже не слышал. Он шагал к своему драндулету. Скинув кожаный чехол, пошарил внутри — вынырнула замасленная мешковина. Развернув, он тряхнул связкой ключей. Затем перебрал несколько, определяя на вид — сгодится ли.

Отворить дверь получилось с третьей попытки.

Помещение лишилось людского присутствия, и сквозняки очистили воздух. Исчезло и тараканье граффити. Вместо него — черный квадрат масляной краски. Кто-то позаботился о том, чтобы вместе с автором исчезло и последнее свидетельство его пребывания на земле.

Комната за комнатой он обходил здание. Похоже, дочка «шведки»[11] не соврала.

Он прошёл второй этажа, когда взгляд уцепил навесной замочек. Колдомасов потянулся было за коллекцией ключей, но передумал. Уж больно хлипкой, как говорят в Таракановке, шутейной выглядела преграда. Он дёрнул-между дверными полотном и коробкой образовался зазор. Через него просматривалась облезлая табуретка, на ней — замызганная джинсовка, а сверху…Колдомасов прищурился. Фуражка с козырьком. Бейсболка называется. Несмотря на потрёпанность, можно разглядеть фирменный рисунок… Ёксель-моксель! Да ведь такую же носила москвичка!

Еле различимый стон раздался из-за двери. И Колдомасов, забыв об отмычке, разбежался и саданул плечом по дверному полотну. Послышался хруст. Только бы не сустав! От этой мысли череп под фуражкой покрывается испариной. Но Сан Саныч уже шагает к брошенному на пол матрасу. На нём лежит девушка. А кулачки её по-детски сжаты.

«Эх, молода-а-ая!»

РУССКАЯ ХАНДРА НЕМЦА

Он стоит у щельи, где так любила бывать Аленький цветочек. Внезапно поодаль мелькает сполох цвета тёплого спектра. Он разворачивается в его направлении. Марина-Хэппи стоит на ровной зелёной полянке, прижав руки к груди. Взгляд сфокусирован на чём-то, ведомом ей одной. Затем она медленно разводит руки в стороны. Правая ступня, одетая в выцветший кед, трогается с места. Её примеру следует вторая. И начинается круженье. Подол юбки надувается колоколом. Красная панама в белый горох, подхваченная воздушным порывом, отлетает в сторону, выпускает на свободу белёсые кудри-стружки. Танец тануры на северный лад, думает Эрик и движется к деревянной часовенке, прежде стоявшей в роще, у деревни Архангело. Её посещали и даже жили в ней те, кому требовалось подумать о вечности — хотя бы пару дней. Здесь люди очищались душой, молясь и пребывая в уединении, а потом снова возвращались к мирским заботам. Отсюда и второе название — «келейка». Во времена атеизма председатель сельсовета не раз поднимал вопрос об уничтожения этого очага мракобесия, однако исполнителей его воли не нашлось. Ни тогда, ни позже. Часовня пришла в упадок под влиянием времени и природных стихий. Тогда отцу Авелю пришла идея перенести её на монастырскую территорию и отреставрировать.

…Эрик открывает «келейку». Сумрак и тишина неподвижно висят в воздухе. С немецкой аккуратностью он стелет на пол ветровку и ложится лицом вниз с распростёртыми в сторону руками. Поза перед пострижением в монахи. Почему-то именно она привносит некую систему в броуновское движение его мыслей.

Евреи — предки Эрика по бабушкиной линии — открыли единого Творца. Немцы — линия дедушки — объявили устами Ницше «Бог умер!» Русские — отцовская кровь — вздумали прогнать его из храмов. И вот потомок искателей истины и богоборцев распростёрся перед иконами и силится понять: кто он есть и зачем он есть. …

Эрик переворачивается на спину. Над ним возвышается «небо» — потолочная конструкция в форме многогранной пирамиды. Оттуда на него глядят евангелисты и архангелы. Вау! Может это станет таким же откровением, как для Андрея Болконского небо Аустирлица? Или «Другим Местом», как для местной юродивой. Как там её прозвали? Хэппи?

Исследуя потолок, он обнаруживает на надпись:

Что он сам делал в этом возрасте? Учился в гимназии в Тюбингене и собирался на каникулах в Москву к матери. «Русская немка» Нина Эппельбаум так и не смогла адаптироваться к жизни на Западе, так и не стала «дойч фолк». Уже в первый год эмиграции начались телефонные переговоры с московскими друзьями и, в первую очередь, с Олегом Нарижным, бывшим соседом по коммуналке. Этих двух связывала не просто дружба, о чём мальчик смутно догадывался.

Мыслемешалка! Она вновь заработала. Эрик с досадой перевернулся на живот и попытался вырваться из словесного плена.

Его истинное «я» первичнее любых мыслей, слов, образов. И ещё. У него имеется настоящее имя. Его непреходящее Имя в списке Света. «Я есть. Я есьм. Я есть. Я есьм» — должно звучать как сердечный пульс.

Но русская хандра оказалась сильнее мантры.

БРОДЯЖКА НАСТЯ И ЕЁ БЕЙСБОЛКА

Плечо ныло. «Видно, придётся к Миле зайти!» Колдомасов устроился на колченогом табурете. Девушка сидела на матрасе, подогнув колени к подбородку. На щеке-красноватая отметина. «Отлежала?»

— Имя, фамилия!

Водянистые глаза окатили его сонным раздражением.

— Настя Клеймёнова. — Стороннее ухо рассылашало бы только «нскмв», но участковый уже имел опыт общения с девицей, а потому всё расшифровал верно.

— И что ты, Настя Клеймёнова, делаешь в аварийном здании?

— Потапыч пригласил. — Опять сплошь «птптс».

— А где он сам?

— В город подался.

— Понятно. Давно в бегах?

— Не помню. — Настя послала полицейскому взгляд, от которого бы завяли все цветы. Но не на того напала.

— Ну в этом пусть другие разбираются. Так сказать по месту расположения твоего интерната.

— Я живу не в интернате, а в детском доме.

— А к нам с чем пожаловала?

— Я отца ищу! — Её взгляд затуманился и принялся блуждать в неведомых далях.

— Кто такой?

— В точности неизвестно. Но богатый…

Если сирота и ожидала проявления интереса, то просчиталась. Колдомасов взял бейсболку и со значением произнёс:

— Вещественная улика!

— Чего-о-о!

— А того-о-о! Данный головной убор принадлежал Апполинарии Петровне Бондалетовой.

— Не знаю я никакой… Петровны!

— Допустим. В таком случае каким образом этот предмет оказался у вас, гражданка Клеймёнова?

— Нашла.

— Где?

— На берегу.

— Когда?

— Летом.

— В каком году?

— Кажись, в прошлом. — Настёна принялась инспектировать собственные икры.

— В каком месте?

— У Двинска. — Девчонка поёрзала, припоминая. — Нет, малость подальше. В затоне.

Задать следующий вопрос Колдомасов не успел. В коридоре послышались шаги.

— Вернулся! — Водянистые глаза метнулись к дверному полотну. Спустя считанные мгновения оно двинулось. На пороге стоял мужичок в джинсовом костюме.

«Какая же крепкая порода… Даже разгульные десятилетия пущенной под откос жизни не скукожили».

— Заходи, Потапыч, не стесняйся! — пророкотал участковый.

— Поздняк метаться! — Мужик с силой потёр подбородок — послышался шорох недельной щетины. — Да и дома я.

— А вот тут ошибаешься! Данное помещение — собственность покойного Кукина.

Потапыч ничем не возразил. А шагнул за порог и стал деловито выкладывать снедь.

— Ты скажи, зачем несовершеннолетнюю сюда затащил? — Колдомасовский голос завибрировал официальными нотками.

— Настюхе негде ночевать.

— Значит так, — Сан Саныч поднимается с табуретки, которая при этом едва не заваливается. — Эту бейсболку конфискую. А сама поедешь со мной. Сдам тебя в городе с рук на руки.

— Погодите, гражданин начальник, — вмешивается Потапыч. — Девка не завтракала. Пусть хоть… — Договорить ему не позволяет характерный кашель, вынуждающий задуматься, куда больной девает мокроту.

— Лады! — сдаётся участковый. — Только без сюрпризов.

ПРОПАВШАЯ И СИАМЕЦ ГУЛЯ

Изучение технических возможностей инвалидной коляски стало эдаким медитативным занятием: глубина сиденья, длина подножек, высота спинки и угол наклона. Всё приспособлено к требованиям больного, даже такого неугомонного, каким на поверку оказался отец Авель.

Юрочка, наскучив наблюдением за его манипуляциями, извлёк из глубин подрясника чурбачок и ножик.

Раздался стук.

— Аля жива! — объявил Эрик. — Это она оставила Бежара у этой деревенской дурочки.

— Марина не так глупа, как кажется, — заметил отец Авель, протягивая крестнику руку. — А что касается сиамцев… Они все на одно лицо.

— Вы, похоже, тоже обратили внимание на горжетку.

— Сейгод. Но Марина утверждает, что кот появился у неё давно.

— Она не уточняет, когда именно?

— После болезни матери многие категории времени для неё просто не существуют. Есть только «здесь и сейчас».

— Она оправдывает своё прозвище — «счастливая».

Юрочкин куколь подался вверх:

— Гуля — это подалок!

— А если это его брат-близнец? — Монашеские усы и борода не сумели скрыть усмешки, но Эрик её проигнорировал.

— В Таракановке больше нет сиамцев. Папашу Бежара увезли в Питер прошлой осенью. Мурёнка Беспоповцевых — его единственная возлюбленная. А Бежар — её единственный породистый отпрыском.

— А ты, друг мой, неплохо осведомлён о живности Беспоповцевых.

— Я часто бывал в их доме.

— А у тебя стало получаться! — отец Авель перевёл взгляд, а с ним и разговор на движения резчика.

Левый угол Юрочкиного рта сдвинулся, возвратив лицу симметрию. Из-за жарыон часто отказывается от привычного куколя, отчего кожа не кажется больше бескровной.

— Юрочка, это правда, что ты из деревни Куклино? — осведомляется Эрик. — Говорят, деревенские женщины сшивали из двух половинок войлока головные уборы — кукли. Как у тебя.

Бабка-покоенка, — звуки выходят на удивление чёткие. — Это она.

Повисает пауза. Эрик даёт ей продлиться до приемлемого размера, после чего поднимается со своего места:

— Отец Авель, я бы хотел сообщить, что планы изменились.

— Никак уезжать собрался?

— Порученная мне миссия выполнена.

— Премного благодарен. Тебе и твоей маме.

— Я бы хотел лечь пораньше.

— Погоди. Один вопрос. Скажи, ты причастен к той трагедии?

— Что вы имеете в виду?

— Эрик, если тебе что-то известно, ты должен сообщить в полицию.

— Мне неизвестно ничего, что бы могло пролить свет на…

— А может, ты просто не знаешь, что…знаешь.

По лицу Эрика идёт волна нетерпения, и отец Авель сдаётся:

— Хорошо. Ступай с Богом.

Как только за посетителем закрывается дверь, он открывает сборник «Тихая моя родина» и нашёл в списке: А.П. Бондалетова.

«Неужели при последующем издании имя придётся взять в траурную рамку?»

Хотя не все материалы Апполинарии Бондалетовой относятся к категории легенд, отец Авель настоял, чтобы в сборник включили беседу с Таисией Мореевной Пирнепесовой по прозвищу Махонька:

Отец Авель припомнил тетрадку, в которую записывались эти воспоминания. Всё чётко, аккуратно. Старалась девочка. А уж как смотрела на Эрика! Нет, не забыл монах этот исполненный мукой взгляд. Такой же был у Ниночки Эппельбаум много лет назад.

Монах повёл головой, стряхивая непрошенные воспоминания. Одно из испытаний старости — давнишнее помнить отчётливо, а что вчера было — забывать.

Выходит, москвичка была знакома с Махонькой и вполне могла составить ей компанию на теплоходе. А что собственно известно про бабу Тасю? Трое сыновей. Ни одного живого. Пятеро внуков. Один в тюрьме, один пропал, двое-в земле. Единственный, по здешнему выражению, путний, живёт в городе. Могли ли старушку использовать, как говорится, в тёмную?

ЧЕРВИ — ЭТО МЕХАНИЗМ УТИЛИЗАЦИИ

Колдомасов опустился на белый мох, который с покорностью принял это бремя. Прищурившись от непривычного обилия солнца, он оглядывал местность с видимым удовольствием. Если на чей-то сторонний взгляд, жизнь его была недостаточно хороша, то сам Колдомасов о том не ведал. Не наскучила ему и здешняя скудная на краски природа, хоть вот так сидел здесь сызмальства, с той поры, как его, сопливого мальца, стали отпускать в тайгу — лешакаться. Он принялся подсчитывать, сколько вёсен миновало с той поры. По всему выходило — много. А ведь кажется, только вчера его, младшего лейтенанта, командировали в Москву, на курсы Высшей комсомольской школы.

После напряжённых семинаров и лекций молодёжь, как теперь говорят, тусовалась. В те памятные времена эти встречи именовались общением. Посиделки с чаем. Нет, не только. Пару раз Мераб из Поти приносил вина… Как же оно называлось? «Кадзи… киндза… мараули»? Нет, сейчас и не вспомнить. Да и не выговорить.

А собирались по негласному уговору в комнате Марии из Днепропетровска. Фамилия у неё была Масюк, но все называли её Маша Мисюсь. А всё потому что преподаватель истории партии явился как-то на занятие после посещения дантиста, что пагубно сказалось на его дикции. В его устах фамилия Масюк приобрела новое, комичное звучание, которое и подхватили с удивительной быстротой. Сама Мария, кажется, отнеслась к прозвищу с присущей своей нации благодушием. Впрочем, решимость и принципиальность тоже её отличали. Когда вдруг так называемые «западенцы» (двое ребят со Львовщины) заговорили в компании на украинском, Маша твёрдо заявила: «Это нехорошо, товарищи. Остальные вас не понимают».

Ох, Маша! Как же душевно пела ты украинские песни! «Чорнii брови, карii очi, темнi, як нi чка. Яснi, як день. Ой, очi, очi, очi, дiвочi!» От этих слов у младшего лейтенанта Колдомасова так горячо, так сладко становилось под форменной рубахой, а под мышками стремительно темнели влажные полукружья. Да что там! У самого голос прорезался.

Он снял фуражку, и ветер с Северной Двины коснулся остатков волос.

Где ты, Маша Масюк из Днепропетровска? Какие песни «спиваешь» ты, голубонька, сейчас?

Пристроив фуражку на сучок, участковый провёл по белому мху — ягелю. Нежное растение. Наступишь — поднимется. Подомнёшь ещё раз — останется лежать. А после третьего раза и вовсе погибнет.

Малютка-паучок приземлился на фуражку. Видимо, расценил её как надёжное пристанище.

Колдомасов отдыхал добрые полчаса, затем бросил взгляд на головной убор, чуть колеблющийся на ветерке, после чего поднялся и подошёл к ложбине, где притаился вход в пещеру. Ещё раз удостоверившись, что металлическая решётка и навесной замок — в порядке, вернулся к ветке с фуражкой. Но паучка не смахнул. Не приметил? Паучок, недавно летавший тарзаном, замер. Может, закончились страховочные нити?

Зачем старый служака предпринял спуск к пещере? На тот момент он не мог дать отчёт. Позже, уже будучи на пенсии, Сан Саныч от скуки заглянет в книгу своего младшенького — студента факультета психологии Поморского университета. Глянет — и тут же споткнётся на фразе:

Не они ли дали тогда толчок, из-за которого он спустился на маленькое плато?

У Колдомасовых тостера отродясь не водилось. Поэтому в голове Сан Саныча оформилась иная, более подходящая для таракановских реалий метафора: выскочит, как пробка из водного потока.

Но это будет потом.

А сейчас он стоит перед решёткой в некоторой оцепенелости. Не исключено, последствие дрёмы на солнцепёке. А может, и оттого, что доследственная проверка в отношении бейсболки пропавшей москвички ничего не дала. Нет, не врала юная бродяжка. Бейсболку с глазом она нашла под выброшенным на берег плавником. По крайней мере, дознаватели взяли эту версию как окончательную.

Чтобы успокоить совесть (не только полёживал, но и дело делал), он трогает висячий замок на решётке, преграждающей путь в лаз. Всё путём. Но, видать, уж больно хочется задержаться на вольном воздухе. Иначе к чему бы вытаскивать связку ключей, отыскивать маленькую плоскую отмычку и совать её в прорезь?

Щёлк! Замок поддался с первого раза. Да, запоры служили исправно. И всё-таки широкую его переносицу пересекли две поперечные морщины. Снова щелчок. Заперта решётка. Порядок! Но пальцы! Они сигнализируют: «Не так! Не так!» Что-то не… с руки.

Догадка не заставила себя ждать: привычка навешивать замок таким образом, чтобы замочное дупло находилось справа. Он брал замок в левую кисть, просовывал дужку в петлю, а правой производил зажим. Но на этот раз дупло оказалось слева. А это могло означать: кто-то открывал и запирал вход до него. Снедаемый любопытством, Колдомасов вытаскивает дужку и закрывает лаз по-своему. Однако через пару секунд, не отдавая себе отчёта, снова суёт ключ в прорезь и проворачивает.

Позднее анализируя свои действия, он придёт к выводу, что, откидывая решётку, повиновался некому импульсу.

Появившаяся в обзоре лестница опасений теперь не внушала. После того как с её прогнившей ступеньки сверзилась «девочка-беда», не только оборудовали металлическое заграждение, но и спуск обновили.

Паучок между тем тоже по-своему оценил обстановку и сиганул вниз. И вовремя. Ибо его пристанище стало опускаться под землю.

Лаз стал заметно уже. Или это он стал шире в плечах? Да и прежнего приятного холодка вдоль позвонков не наблюдалось. Может, оттого что раньше спуск казался быстрым: раз — и пятки впечатываются в дно узкого колодца. Сейчас время тян-у-у-улось. И где-то на серёдке подумалось: зряшное дело он затеял. Однако ещё имелась возможность передумать. Ведь голубой квадрат по-прежнему маячил над головой. Но поморская упрямка возобладала над доводами рассудка. Он глянул вверх в последний раз и включил фонарик. Нет, он не намеревался углубляться в саму пещеру, а только хотел убедиться, что… В чём именно желал удостовериться страж порядка, он не пытался облечь в слова. Возможно, это стало упущением. Потому что его накрыла волна воспоминаний. О начале карьеры. Когда он служил в районном отделе внутренних дел. И как-то раз ему пришлось спускаться в канализационный люк. Воображение услужливо нарисовало картинку: вонь и тихий вкрадчивый шелест. Чтобы определить его источник, старший лейтенант тоже воспользовался фонариком. Его догадка оказалась верна. Кто-бросил туда кошку. Она ещё жива. Потому что двигается. Но при более пристальном вглядывании он понимает: это шевелятся облепившие труп паразиты. Они двигаются с какой-то тупой преданностью делу. Но самое худое — это не кошка!

После того случая Колдомасов более всего боится человеческих трупов. И яростно сражается со своей фобией. Но характерный запах уже забивает ноздри, и он судорожно цепляется за верхнюю ступеньку. Перед глазами расходится жёлто-зелёные круги.

«Я теряю сознание».

Так уже было с ним. В том канализационном колодце, когда он перестал различать окружающие предметы. Оставались только голоса.

Он извлекает из кармана полагающееся ему средство связи, до нынешнего года единственное, которое ловило «Wi-Fi». Пальцы его от волнения покрываются скользкой плёнкой, и аппарат, преодолев силу сопртивления, выскальзывает и шмякается во мраке. В голове звучит голос учительницы биологии:

— Черви занимают важное место в процессе разложения органической материи. Они помогают ускорить распад и свести мёртвое тело к простому набору веществ. Черви — это механизма утилизации.

Этот учительский голос активирует остаток адреналина. Колдомасов поднимает ступню-рифлёная подошва офицерских ботинок зацепляется за ступеньку.

— Это всего лишь вторсырьё матери-природы! — Собственный голос перекрывает густой бас преподавателя судебной криминалистики:

— В воде разложение длится в два раза дольше, чем в воздухе. А в земле — в восемь раз медленнее. Чем глубже зарыт организм, тем медленнее процесс разложения.

Однако поле зрения продолжает сужаться. Его засасывает тёмный туннель внизу.

И тут грянул «Танец маленьких лебедей». Это звонило начальство. Оно и вернуло Сан Саныча в мир живых. Крупная голова гнома вынырнула из туннеля и жадно глотнула воздух.

Мимо провальсировала парочка бабочек. А участковый подумал:

— Внизу не кошка. Там — пропавшая москвичка.

43

Новость разнеслась по деревне осколками беззвучного взрыва. То, что скелетированный труп принадлежит жиличке Беспоповцевых, местные жители не сомневались: рядом обнаружили принадлежавший ей рюкзак.

Узнав про Алину гибель, отец Авель заказал поминальную службу. «Поняла ли девочка вообще, что с ней произошло?» — спрашивал он себя. — «Как скоро её охватило благословенное забытьё?» Мало-помалу от этих вопросов отпочковался главный: «Кто погубил девушку?»

В это же время Колдомасовы устроились на кухне.

Для снятия стресса Надежда Степановна выставила на стол бутылочку «беленькой». С её помощью естественный цвет лица вернулся к Сан Санычу, а с ним и развязался язык. Так что картину в подземелье он живописал во всех красках. Супруга слушала не перебивая. После третьей стопки она убрала «чекушку» в загашник и обратилась к мужу с вопросом: заплатят ли родственники москвички обещанную сумму.

— Должны! — последовал ответ. — Точка в деле поставлена. А они, судя по всему, этого и добивались.

— Да, неизвестность в таком деле… хуже некуда, — покивала супруга. — А когда есть могилка, душе всё-таки легче.

Они ещё поговорили на этот предмет — более для приличия, чем из интереса. А потом перешли к главной теме. Куда потратят деньги. И тут обнаружилось, что в семейном бюджете — масса прорех.

— Главное — ремонт! — твёрдо заявила супруга.

— Да и транспорт не мешало бы обновить! — вставил своё словечко Сан Саныч. — А то как пацанёнок на мотоцикле гоняю.

После того как «железный конь» был дерзко похищен Вованом, а потом подброшен в городе у отдела полиции, участковый к нему охладел. Как будто тот факт, что на мотоцикле сидел чужой, бросало на него тень или хуже того, как будто мотоцикл оказался поруган.

— Купим тебе авто! — одобрила мужнину идею супруга. — Будешь нас до города возить.

На этом и порешили.

Перед тем как лечь спать, участковый достал из серванта журнал «За рулём», который выписывал много лет. Главное место в последнем номере занимало описание иномарок. Сознавая свои скромные возможности, Колдомасов был согласен и на продукцию «Автоваза».

Ночью ему снилась приобретённая «тачка». Но это была не «Лада Веста». Это была «Чайка», которую в Советском Союзе нельзя было купить, а лишь заслужить. Этот автомобиль Сан Саныч видел только в кино.

Однако проснулся он от другой мысли:

«Женщины застёгивают пуговицы справа-налево»