Не царская дочь

Глава 8 О том, что происходит, когда не происходит ничего

Маленький домик на одной из старых городских улиц, куда я часто приходила с отцом, был окружен огромным цветущим садом и буквально утопал в его зеленых дебрях.

— Эта улица — особенная, — сказал отец в одно из первых путешествий. — Знаешь, как она раньше называлась?

Я не знала. Поэтому отец, любивший загадывать загадки и «мучить» меня долгими поисками ответов, выждал необходимое для моей умственной закалки время и с гордостью произнес:

— Она называлась Волобуевской!

Я не верила: разве может городская улица носить нашу фамилию?

— Более того, — продолжал отец, — здесь, на этой улице, стояла знаменитая мельница. А знаешь, чем она знаменита?

Я не знала.

— А знаменита она, во-первых, тем, что когда-то, очень давно, принадлежала нашему предку — купцу Волобуеву. А во-вторых — эту мельницу рисовал Лермонтов…

Я слушала отца и отчего-то радовалась: то ли от тихого отцовского голоса, то ли от того, что, оказывается, была «купчихой» (так смешно назвал меня отец, щелкнув по носу), то ли просто от того, что мы шли в маленький дом, где жила старая отцова тетка Мария, и где я так любила бывать.

Комнатки у тетки Марии были малюсенькие, в углу — много икон, возле которых всегда горела лампада. На стене в темной овальной раме висела старинная фотография красивого, аристократически одетого человека в мягкой широкополой шляпе.

— Это мой отец, — сказал мне отец в наш первый приход.

Пока тетка Мария подавала на стол, я осматривала дом. В углу, за шторой, куда я из любопытства заглянула, лежала на кровати огромная овчарка. Она лежала точно, как человек — на боку, вытянув лапы, а голову положив на подушку. В ее виде было что-то пугающее, леденящее душу. Я смотрела на собаку долго, как завороженная. Пахло псиной, прогоревшим лампадным маслом и наскоро собранной закуской, приправленной хреном.

Через минуту отец и бородатый, хмурый старик, шаркающий по дому, которого все называли дядя Коля, уже громко «крякали», опрокидывая маленькие стопочки с водкой, аппетитно ели хрен и говорили о чем-то, мне неведомом.

Пока они ели и пили, я разглядывала дом. Интересным было все, но особенно меня как-то непонятно волновала лампада. Я подолгу смотрела на нее, пытаясь понять, как же это она так долго горит и не гаснет.

Такие же лампады я видела в церкви, когда недавно заходила туда с одноклассниками Володькой и Сашкой. Людей почти не было, только две или три старушки делали что-то за большим столом у входа. На нас никто не обратил внимания, и мы были предоставлены сами себе. Мальчишки стали ходить по храму и зачем-то заглядывать за иконы, а я на какое-то мгновение просто замерла и попыталась понять, что же я здесь вижу?

Запомнились мерцающие огни, рассыпанные повсюду, и золотые кисти винограда, которыми был увит деревянный резной иконостас. Еще запомнилась какая-то необычайная тишина — такой не бывало у нас в школе даже на уроках самых-самых строгих учителей. И в этой тишине, как казалось мне, что-то медленно и плавно струилось, переливалось, уходя куда-то ввысь, под купол. Все было живое, все колыхалось, отбрасывало движущиеся тени, где-то затаивалось, потом снова наплывало волнами, словно чье-то спокойное, ровное дыхание. Я поняла — не разумом, а каким-то чутьем — что тут, в этой полутемной, сказочной тишине, что-то происходит. Даже сейчас, когда не происходит ничего…

Это впечатление я унесла с собой, и еще какое-то время в моей голове держались воспоминания об увиденном. Но когда Володька, уже в школе, сказал, что «у этих попов нет ничего хорошего» и предложил завтра на перемене подразнить церковного сторожа, я ему не возразила.

Наутро мы хулиганили и шумели у каменного забора, отделявшего улицу от церковного двора, подпрыгивая и крича старому деду, сторожившему храм:

— Дедушка, это я!

Сначала над забором показывалась Володькина голова, потом — моя.

— Это я! — изо всех сил кричала я оттуда, с той стороны, где не было крестов и икон, где никто не молился, где не принято было «водить дружбу» с попами и слушать их «лживые речи» (так говорили учителя), и где — самое, пожалуй, главное! — не было этой всепроницающей тишины, которая о чем-то напоминает… Но о чем?

Я не знала. С Володькой я своими мыслями не поделилась. Ну, как ему скажешь, что мне на самом деле очень-очень понравилось там, где живет какая-то тайна, где все так красиво и торжественно, как будто вот-вот начнется праздник.

А я непременно буду иметь к нему отношение.