Не изменяй любви

11

Наверное, так же невыносимо тянется ожидание где-нибудь у ворот седьмого круга ада, подумала Лесли, взглянув на часы. Боже, почему так долго? Сколько можно ждать, изучая рецепты приготовления яблочного джема, принуждая себя улыбаться и делая вид, что ты абсолютно спокойна?

Миранда и не думала прикидываться, будто не волнуется. Она вертелась у двери кабинета, временами стремительно подбегая к Лесли только затем, чтобы узнать, который час. И не было ничего удивительного в том, что именно она увидела, как приоткрылась дверь.

Даниэль!!!

В следующее мгновение она уже крепко обхватила брата руками, спрятав лицо у него на груди. Первые восторг и радость сменились счастливыми слезами, и теперь она тихо плакала, приговаривая:

— Даниэль… Даниэль… С тобой все в порядке…

Лесли тоже поднялась с кресла и стояла в нескольких шагах от них, онемевшими пальцами прижимая к груди так и не прочитанный журнал. Она не могла закричать от радости. Она не могла броситься Даниэлю в объятия. Она могла только стоять и смотреть.

Сестра, вышедшая вслед за Даниэлем из кабинета, глядя поверх головы девочки, обменялась с ним понимающими улыбками. И этот простой обмен взглядами был красноречивее любых слез: значит, это правда! К Даниэлю вернулось зрение!

Закрыв глаза, чтобы не выдать овладевших ею чувств, Лесли позволила признаться самой себе в самой потаенной и самой заветной надежде: быть может, теперь, когда он ее увидит, рухнут наконец оковы, сковывающие его память.

Снова открыв глаза, она встретилась со взглядом Даниэля.

— Я так рада за тебя, — пробормотала она, пытаясь улыбнуться.

Но Даниэль, казалось, не слышал ее. Отведя взгляд от глаз Лесли, он напряженно всматривался в ее лицо, как будто пытаясь найти что-то давно забытое. Вероятно, мелькнуло в голове у Лесли, он хочет отыскать следы катастрофы — несколько крошечных шрамов на ее лице.

Или… У нее перехватило дыхание. Быть может, вглядываясь в ее черты, он пытается проникнуть туда, где остались восхитительные часы его жизни, отделенные от него стеной беспамятства.

Даниэль осматривал ее всю, и тело ее тотчас начинало пылать там, куда падал его взгляд. Да! — мысленно кричала Лесли. Да! Ты прикасался ко мне здесь… и здесь… и здесь!

Но в этот момент, как будто решив, что занятие это было слишком интимным и личным для такого людного места, Даниэль отвел глаза в сторону.

— Поехали домой, Анди, — сказал он, ладонью растрепав волосы сестры. — Ты готова, Лесли?

Волна разочарования захлестнула ее. Во время всего этого обжигающего исследования в его глазах ни разу не вспыхнула искра узнавания. Взгляд его оставался пристальным и… чужим. Он так ничего и не вспомнил.

— Готова, — ответила она нарочито оживленно и направилась к двери.

— О, Лесли! — Услышала она за спиной радостный возглас Миранды. — Ну разве это не чудесно?!

Несколькими часами позже Даниэль, устало улыбаясь, откинулся на спинку кресла. Все накопившиеся за эти дни телефонные звонки — друзьям, коллегам, деловым партнерам — были наконец позади.

Он еще раз посмотрел список имен, частично — чтобы удостовериться, что никого не пропустил, частично — чтобы еще раз испытать наслаждение от вновь обретенного зрения. Невозможность читать была одним из самых больших лишений, которые принесла ему временная слепота. Сейчас в радостном предвкушении он мысленно перебирал названия любимых книг, с которыми, как с друзьями после долгой разлуки, можно будет провести этот вечер.

Взгляд его упал на громоздившуюся на углу стола кучу папок, и Даниэль замер. Кого он пытается обмануть? На трех из этих папок красовалось имя Лесли Стиворт. Едва ли какой-нибудь роман по своей занимательности сможет состязаться с историей, таившейся между этими страницами.

Даниэль недовольно нахмурился. Почему он никак не может ей поверить? Когда он увидел ее сегодня у дверей кабинета доктора Флетчера, она была так ослепительно хороша, что на нее было больно смотреть. Лесли была даже более прекрасной, чем он помнил. И вместе с тем — более невинной. Память как-то преувеличивала ее сексуальность, рисовала ее более сиреной, нежели ангелом.

Глаза ее были наполнены слезами, отчего они казались еще более голубыми, еще более сияющими. Даниэль недоумевал, как ему удалось найти силы, чтобы тут же не броситься к ней, не прижать к себе так, как он прижимал Миранду, чтобы слезы эти пролились на его рубашку, пока он будет гладить ее мягкие шелковые волосы.

Нет, скорее вовсе не так, как Миранду. Он вспомнил, как не мог заставить себя отвести глаз от ее тела, как не мог да и сейчас не может понять, почему при виде Лесли в нем вспыхивают одновременно нежная потребность защитить ее и голодная жажда обладания.

Но когда он опять посмотрел в эти голубые глаза, Лесли показалась ему… Даниэль силился найти подходящее слово. Разгневанной? Нет. Скорее — разочарованной. Это выражение озадачило его. Он ожидал, что Лесли будет счастлива за него. Действительно, в первую минуту лицо ее светилось такой же радостью, как и лицо Миранды. Так откуда же это разочарование?

Или он неправильно истолковал выражение ее лица? Быть может, почувствовав на себе его полный жадной страсти взгляд, она сочла себя оскорбленной? Даниэль провел рукой по волосам, стараясь отогнать вновь подступившее ощущение бессильного отчаяния, от которого, как ему казалось, он должен был избавиться вместе с закрывавшими глаза бинтами. Черт подери, эта женщина совершенно непостижима! Временами все было на удивление прекрасно, как вчера в саду. Но чаще ее реакцию было невозможно предсказать — так никогда не знаешь, каким будет звук ослабевшей гитарной струны.

Вот почему Даниэлю придется-таки читать эти папки. Сегодня ночью он узнает, какая тайна в них заключена, и попытается собрать воедино кусочки головоломки.

От размышлений его оторвал легкий стук в дверь. Прежде чем открыть, Даниэль сгреб папки, быстро дохромал до своей спальни и сложил их на стоявший возле кровати ночной столик.

Это был Джек Стиворт, пришедший точно в назначенный час и явно озабоченный тем, чтобы не быть пойманным Лесли. Когда Даниэль просил его зайти, оба согласились, что Лесли об этом говорить не следует. Во всяком случае — пока.

Глядя на него сейчас, Даниэль понял, как опасно бывает оказаться в плену стереотипов. Он никогда не видел отца Лесли раньше и вчера представил его себе этаким киношным негодяем с напомаженными волосами, острым носиком и бегающими глазками. Сегодня же он с удивлением обнаружил, что, прежде чем неумеренный образ жизни наложил на его внешность свой отпечаток, Джек Стиворт был на редкость красивым мужчиной. Особенно впечатляли его глаза, такие же голубые, как и у Лесли. Они были заметно припухшими, покрасневшими, однако в них, как в зеркале, отражались доброта и незаурядный ум, правда, не было и следа присущей Лесли внутренней силы.

Даниэль вздохнул, с сожалением подумав, что Джек Стиворт был создан для более серьезных дел. Лесли как-то рассказывала, что ее мать умерла, когда она была совсем маленькой девочкой. Что ж, возможно, любящая жена и смогла бы удержать в узде порочные пристрастия Джека, но десятилетнему ребенку это оказалось не по плечу. Не исключено, что это окажется не по силам и ему, Даниэлю, но попытаться было необходимо. Он жестом указал Джеку на кресло, сам сел за стол.

Некоторое время мужчины молча изучали друг друга. Не в пример вчерашнему вечеру Джек был сдержан, однако затянувшееся молчание первым нарушил все же он.

— Вы сказали, что хотели бы поговорить о деньгах.

— Да. — Вначале Даниэль колебался, не зная, как начать разговор, но теперь решил, что лучше всего говорить прямо. С Джеком уже достаточно нянчились. Что ему действительно было необходимо, так это хороший пинок под зад, который направил бы его в нужную сторону. — Я хочу предложить вам сделку.

Джек насторожился и отвел глаза в сторону.

— Какого рода сделку?

— Выгодную, как мне представляется. — Даниэль сунул руку в ящик стола и вытащил оттуда лист бумаги, на котором было написано несколько фамилий. — Я улажу вопрос с пятью тысячами долларов, после того как вы встретитесь с одним из этих врачей.

Он протянул лист Джеку. Тот долго не решался взять его, а когда все же взял и прочитал, между его густыми бровями пролегла глубокая складка.

— Психиатр? — Он поднял на Даниэля сверкающие гневом глаза. — Вы хотите, чтобы я обратился к психиатру?

— Совершенно верно, — твердо ответил Даниэль. — Пока вы не повидаетесь с одним из этих врачей, я не уплачу ни цента.

— Черт вас подери! — Лицо Джека налилось кровью, и он в бешенстве смял список в своем огромном кулаке. — Я не сумасшедший!

— Конечно, нет. Но ваша тяга к выпивке и азартным играм имеет психическую природу, а потому вам нужна помощь специалистов. Думаю, вы и сами это знаете.

— Черта с два я знаю!

Даниэль не был удивлен. Психиатры предупреждали его о возможности такой реакции.

— Если хотите, чтобы я вам помог, вам придется обратиться к врачу. — Он пожал плечами. — Все очень просто.

— Что ж, видимо, я обойдусь и без вашей помощи, — с вызовом заявил Джек. — Лесли сказала, что она…

При упоминании имени Лесли Даниэль мгновенно забыл о необходимости сохранять спокойствие.

— Послушайте, Стиворт, — почти прорычал он, подаваясь вперед. — Я обращаюсь к вам с этим предложением по одной-единственной причине — мне кажется, что вы любите Лесли. — Джек раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но Даниэль жестом его остановил. — Слова ничего не стоят. Мне нужны поступки. И если вы действительно дорожите дочерью, вы не станете взваливать на нее эту проблему. Я уверен, что она сумела бы найти деньги, но какой ценой? Неужели вы хотите, чтобы она заложила свои драгоценности? Или взяла деньги в долг под грабительские проценты?

Произнося эту яростную речь, Даниэль вдруг и сам в новом свете увидел некоторые стороны жизни Лесли. Заложить драгоценности? Скорее всего, это было давным-давно сделано. Он ни разу не видел на ней никаких драгоценностей, кроме подаренного Симоном обручального кольца. Пытаясь удержать на плаву этого готового в любой момент пойти ко дну человека, она, по всей вероятности, к двадцати шести годам успела посетить больше ломбардов, чем иная женщина за всю свою жизнь.

— Ради всего святого! — закончил он, с трудом сдерживая отвращение. — Это ваши долги, не ее. И жертва сейчас требуется от вас, Джек, а не от вашей дочери.

Пожилой ирландец таращился на Даниэля, не отвечая ни слова. Затем перевел взгляд на свои руки, расправил смятый в комок список, положил его на колено и стал тщательно разглаживать. Когда он опять взглянул на Даниэля, в глазах его блестели слезы.

— Моя маленькая девочка, — дрожащим голосом проговорил он. — Вы узнали ее уже взрослой женщиной, Даниэль, но я хорошо помню, как она действительно была маленькой девочкой…

И в голосе его и в глазах не было и тени той пьяной слезливой сентиментальности, которая так раздражала Даниэля накануне. Сейчас чувствовалось, что этот человек по-настоящему страдает, и гнев Даниэля мгновенно улетучился.

— Значит ли это, что вы согласны? — уже совсем другим тоном спросил он.

Но Джек, похоже, был поглощен собственными мыслями.

— Знаете, — очнувшись, он недоуменно пожал плечами, — а ваш брат, помогая мне, никогда не настаивал ни на каких докторах.

Это нисколько не удивило Даниэля. И тем не менее, слыша о брате подобное, он не переставал внутренне ужасаться. Узнав о Симоне за последние дни много гадкого, Даниэль понимал, что брат совершенно не был заинтересован в том, чтобы по-настоящему помочь отцу Лесли. Порочные слабости Стиворта давали ему возможность держать в руках и самого Джека, и, что важнее, Лесли. К горлу вдруг подступила легкая тошнота.

— Я — не мой брат, — пожалуй, чересчур громко ответил он.

— Все меня уверяли, что стоит мне только захотеть… — Джек поднял на Даниэля полные тоски и боли глаза. — Но мне ни разу не удалось с собой справиться. В последний раз, когда Лесли… когда Симон… — Он с трудом сглотнул. — Я понял, что дальше падать некуда. Я был уверен, что на этот раз найду в себе силы, но…

Джек умолк и закрыл лицо руками.

Даниэль помолчал, затем откашлялся.

— Вам необходима помощь, Джек. Одному вам с этим не справиться.

— Я знаю. — Джек отвечал, не отрывая ладоней от лица, и голос его дребезжал от муки, как разбитое стекло.

— Означает ли это, что вы согласны обратиться к врачам?

— Да, — он опустил руки и медленно кивнул. — Ради нее я сделаю это.

Когда за ирландцем закрылась дверь, Даниэль несколько минут сидел неподвижно. В окно он видел, как маленькая машина Джека развернулась, выехала со двора и скрылась за поворотом. Оставалось надеяться, что ему удастся избежать встречи с Лесли, которая должна была вернуться с минуты на минуту после переговоров с Хаггерти.

Испытывая огромное удовольствие от этого простого и естественного движения, Даниэль взглянул на часы. Почти восемь, скоро стемнеет. Он надеялся, что Лесли нигде не задержится. Собиралась буря, а после того вечера в Даниэле просыпалось беспокойство при одной мысли, что кто-то должен ехать на машине по мокрому шоссе. А сейчас ему было особенно тревожно — буря могла застать Лесли в пути.

Задумавшись, Даниэль нечаянно выдвинул ящик письменного стола. Ничего кроме канцелярских принадлежностей и марок в нем не оказалось. Неужели Симон никогда не работал дома? Вернув ящик на место, он выдвинул следующий и остолбенел. Казавшаяся совершенно неуместной среди скрепок и листов бумаги, в ящике покоилась черная бархатная коробочка. Обручальное кольцо Лесли.

Даниэль не стал открывать коробочку. В том не было необходимости. Он и так отлично помнил, как оно выглядело: огромное, кричащее, вульгарное. Кольцо было плохо подобрано по размеру, или это Лесли несколько похудела после помолвки. Оно то и дело соскальзывало с пальца, особенно когда она печатала, и Лесли во время работы часто его снимала. Симону это не нравилось. Каждый раз, когда он входил в комнату, глаза его первым делом устремлялись на ее левую руку, и тут же раздавался строгий вопрос: «Где твое кольцо, Лесли?»

Надевая кольцо, она никогда не глядела на Даниэля, как будто ее заставляли делать что-то грязное, постыдное и ей было неприятно, что кто-то видит, как она этим занимается. Впрочем, ему и самому не хотелось смотреть. Всякий раз, видя, как бриллиант возвращается на ее палец, внутри у него что-то обрывалось.

Повинуясь внезапному порыву, он зажал коробочку в ладони и встал из-за стола. Завтра он найдет способ от нее избавиться: вернет ювелиру, продаст, выбросит наконец! А сейчас он просто хотел убрать ее как можно дальше с глаз: у Симона был потайной сейф, комбинация которого была известна Даниэлю.

Однако, открыв дверцу, он увидел, что в сейфе уже лежало нечто, что, по мнению Симона, было, вероятно, не менее ценным, чем бриллиант в четыре карата: один-единственный лист бумаги. Даниэль не смог бы припомнить, сколько времени простоял, впившись глазами в этот лист: что-то подсказывало ему — в бумаге содержится ключ ко всей головоломке, которую он непременно должен был разгадать.