Не изменяй любви

12

Все-таки в этом была определенная поэтическая завершенность, думала Лесли, глядя в окно. В том, что буря случилась именно сегодня. Буря разразилась в тот вечер, когда начался весь этот кошмар, бурей все это и заканчивалось. Когда несколько минут назад, вернувшись после подписания контракта с мистером Хаггерти, она стремглав неслась к дому, на землю падали первые одинокие капли, сейчас же за окном стояла сплошная стена дождя.

Встреча с Хаггерти прошла на удивление гладко. Ознакомившись с составленным Лесли техническим обоснованием, он подписал его практически без изменений. Контракт этот должен был принести компании не меньше миллиона долларов чистой прибыли.

Едва ли Даниэль действительно собирается ее уволить, но теперь ей, скорее всего, придется координировать работы по выполнению заказа Хаггерти. Необходимости в ее присутствии в этом доме больше не было. Сейчас, когда повязка с глаз снята, Даниэль сможет самостоятельно отправиться в любой китайский ресторанчик. И при желании есть яичный суп хоть по три раза на дню.

Она сделала все, чтобы продемонстрировать свою преданность ему и его семье, и не ее вина, что он упорно отказывается это признавать. Как показал вчерашний вечер, в глазах Даниэля Лесли и ее отец были всего лишь жалкой шайкой вымогателей, которые бессовестно тянули из Симона деньги.

При мысли об отце глаза ее наполнились горячими слезами. Лесли любила его всей душой, переживала за него, всегда старалась помочь. Но сколько еще ей придется жертвовать ради него своим счастьем?

— Лесли? — раздался у нее за спиной голос Аннетт, и Лесли ответила не оборачиваясь:

— Да, это я.

— Как хорошо, что я сюда заглянула, — сказала экономка с некоторым удивлением. — Я и не знала, что ты уже вернулась. Тебя к телефону. Твой отец.

Отец… О Боже, только не сейчас! Пожалуйста, не сейчас! Лесли в отчаянии прижала ладони к вискам. Папа, ну что у тебя случилось на этот раз?

Папки манили к себе неодолимо. Даниэль хотел заняться ими попозже, когда все уснут. Чтобы отвлечься, он вначале долго, со вкусом мылся в душе, затем, облачившись в толстый, теплый халат — из окна тянуло ночным холодом, — занялся камином. Когда там весело заплясали язычки пламени, он налил себе стакан шотландского виски — впервые после несчастного случая — и включил телевизор, надеясь, что радость от вновь обретенной возможности видеть хотя бы на время примирит его с очередным боевиком, как водится, начисто лишенным здравого смысла. Не находя в подобного рода поделках даже проблеска мысли, Даниэлю обычно было жаль терять на них время.

Спустя несколько минут он, к своему удивлению, обнаружил, что телевизор выключен, стакан с виски забыт на краю стола, а сам он с папками на коленях сидит в придвинутом к огню кресле.

В первой папке оказались одни фотографии. Отчеты, по всей видимости, находились в других. Он взял верхнюю фотографию и вдруг почувствовал, как кровь стынет в жилах.

Кто, черт подери, это снимал?! На снимке, сделанном во время того памятного пикника, была изображена Лесли. Стоя на коленях на расстеленном на траве одеяле, она снимала блузку. Рядом Даниэль, наклонившись, помогал ей развязать какие-то бретельки на спине. Снимок был сделан под таким углом, что на нем не было видно не только Миранды, но и хотя бы одного служащего компании, которые в тот день кишмя кишели в парке. Более того, фотограф каким-то образом сумел поймать момент, когда телесного цвета купальник оказался в тени и создавалось впечатление, что под снимаемой блузкой у Лесли нет ровным счетом ничего…

Даниэль с отвращением отбросил фотографию в сторону и взял следующую: они с Лесли возле перевернутой лодки. Их купальные костюмы скрыты под водой, а голые плечи исподволь намекают на полную обнаженность. Рука его покоится на ее шее, пальцы погружены в волосы…

Еще не успев взять в руки последнюю фотографию, Даниэль увидел розовые, белые и желтые пятна и понял, какой момент на ней запечатлен. Дыхание у него перехватило. Хотя люди, лежавшие среди цветов, были одеты, едва ли у кого-нибудь могли возникнуть сомнения в том, что они занимаются любовью. Мужчина лежал на женщине в характерной позе, она тянулась к его лицу дрожащими — Даниэль помнил это как сейчас — пальцами…

— Даниэль, ты еще не спишь?

Он поднял голову, непонимающе огляделся, и только тут до него дошло: то, что он вначале принял за стук собственного сердца, на самом деле было стуком в дверь. Лесли стояла у двери его спальни, и Даниэль вдруг задохнулся, почувствовав, что легкие его едва не лопаются, до краев переполнившись сладковато-горьким запахом львиного зева.

— Минутку! — Он поспешно захлопнул папку и со всей скоростью, которую позволяло развить его больное колено, бросился открывать, в глубине души опасаясь, что голос ее на самом деле ему просто почудился, вызванный из затаенных глубин памяти впечатлениями от фотографий.

Однако за дверью действительно стояла Лесли, и была она так прекрасна, что на несколько мгновений он потерял дар речи. Судя по строгому деловому костюму: длинный, прямого покроя пиджак и такая же юбка, она только что вернулась со встречи с Хаггерти.

— Привет, — выдавил он наконец, все еще не в силах отвести от нее глаз. Ему всегда очень нравилась Лесли такая, как сейчас: деловая, уверенная в себе женщина. Полагающая, что этот образ в состоянии отвлечь внимание от ее необычайной, поразительной красоты. На самом деле это очень походило на попытку удержать солнечный свет в бутылке.

— Привет, — ответила Лесли, нервно поправляя выбившийся из пучка завиток. — Можно войти?

В голосе ее звучало некоторое сомнение, как будто она не была уверена в том, что он скажет «да».

— Конечно, — улыбнулся Даниэль и сделал шаг в сторону, пропуская Лесли в комнату. — Садись, пожалуйста. — Он указал на кресло возле камина. — А я пойду натяну какие-нибудь джинсы.

— Не надо, — остановила его Лесли. — Не беспокойся, пожалуйста. Я знаю, сейчас поздно. Наверное, ты уже спал.

— Нет, — возразил Даниэль, вспомнив о папках. — Только собирался. — Он был чрезвычайно доволен тем, что ее не смущает его халат. Меньше всего ему сейчас хотелось выходить переодеваться, оставляя ее наедине с этими фотографиями.

Тем не менее что-то в ее поведении насторожило Даниэля. Так и не сев, она подошла к огню и протянула к нему ладони. Судя по выражению лица, мысли ее витали где-то далеко.

— Что с тобой, Лесли? — Он подошел чуть ближе и тоже ощутил исходящий от пылающих поленьев жар. — Что-нибудь не так? Хаггерти передумал в последний момент?

— Нет, — не оборачиваясь, Лесли покачала головой, и отблески пламени заиграли на ее каштановых волосах. — Он подписал все бумаги. Все прошло как нельзя лучше.

— Отлично! — Даниэль еще недостаточно вник в дела компании, чтобы должным образом оценить, как важна была эта сделка, но, зная, сколько труда вложила в нее Лесли, он был искренне за нее рад. — В чем же тогда дело? Что случилось?

Она глубоко вздохнула, как будто пытаясь успокоить какие-то свои затаенные чувства, прежде чем ответить.

— Это касается отца, он только что звонил.

О Боже! От бешенства у Даниэля на мгновение потемнело в глазах. Черт бы подрал этого упрямого ирландца! Он же обещал ничего не говорить Лесли, пока не начнет лечение. И вот теперь одним звонком все разрушил.

Даниэль приблизился к девушке и положил ей на плечи ладони.

— Твой отец погибнет, если ему не помочь. — Он сильнее сжал пальцы. — И это единственный способ заставить его согласиться. Пожалуйста, не сердись.

— Не сердись? — Повернувшись к нему, она подняла раскрасневшееся от жара лицо. Глаза ее искрились, как будто вобрав в себя отблески пламени. — Я не сержусь, Даниэль. Я… — Она запнулась, глаза ее напряженно вглядывались в его лицо, словно пытаясь отыскать на нем точное слово. — Я бесконечно тебе благодарна. Настолько благодарна, что даже не знаю, что сказать. Мне кажется, на этот раз ему удастся справиться с собой. Он уже назначил встречу с одним из врачей. — Голос ее дрогнул: — Я не могу позволить тебе оплачивать его лечение, но то, что ты сумел убедить его обратиться к специалистам… Видел бы ты, в какую ярость он приходил, когда это ему предлагала я… — Глаза ее наполнились слезами. — О, Даниэль, если бы ты знал, что ты для меня сделал! Как долго я сражалась с этим в полном одиночестве.

— Те времена кончились, Лесли. Ты больше не одна.

Охваченный неодолимым желанием помочь, защитить, он еще крепче сжал ее в объятиях и теперь их лица почти соприкасались. Глаза Лесли были широко открыты, на щеках пылал румянец, губы находились так близко, что Даниэль ощущал тепло ее дыхания. В этом лице можно было утонуть, оно манило обещанием исполнения его самых сокровенных эротических фантазий, самых безумных грез.

Она принадлежала ему. Словно теплый воск, она таяла в его руках, уходила в. него, растворялась в нем. Он приблизил губы для поцелуя, не в силах больше противостоять сжигающему его желанию. Она была его, и он уже не мог остановиться и не взять то, что ему принадлежало.

Но прежде чем их губы соприкоснулись, Лесли прошептала:

— Спасибо. — Губы ее дрогнули. И опять, как молитва: — Боже, как я тебе благодарна…

Эти слова полоснули его как ножом, и он отпрянул в ужасе, глядя на ее полураскрытые в сладостном обещании губы. Что он делает? Неужели это горячее, нестерпимое желание обладать ею совсем лишило его рассудка? Чем он, собственно говоря, отличался от Симона? Подобно брату, он выявил ее слабые места и теперь был готов воспользоваться переполнявшим ее чувством благодарности. Обратить его в поцелуи, затем — в ласки, затем…

Нет! Он заставил себя отпустить ее плечи, и руки его бессильно, как плети, повисли вдоль тела.

— Не стоит меня благодарить, — хрипло, с трудом шевеля пересохшими губами, произнес он. — Я всегда рад тебе помочь.

— Даниэль… — Лесли, казалось, изумило его внезапное отступление. Ладонь ее легла на его обнажившуюся под халатом грудь.

Это было словно прикосновение пламени. Позабыв о колене, Даниэль дернулся в сторону, ногу пронзила боль, и он, не в силах сдержать стон, едва не рухнул на пол. Вскрикнув, Лесли подхватила его под руку, не дав ему упасть.

— Даниэль! — Лицо ее побледнело. — Тебе плохо?

— Со мной все в порядке, — сквозь зубы выдавил он, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. Он попытался высвободиться, дотянуться до спинки кресла, но боль была слишком сильной. Без ее помощи он не мог сделать и шага.

— Я помогу тебе добраться до кровати, — решительно заявила Лесли. — Ты сможешь идти, опираясь на меня?

Не дожидаясь ответа, она закинула его руку себе на плечо и сделала шаг вперед.

Даниэлю не осталось другого выбора, как подчиниться. Боль, вроде, чуть притупилась, и кое-как они доковыляли до кровати. Там, несмотря на протесты, она помогла ему устроиться поудобнее, заботливо подложив под больную ногу подушку.

— Извини, — Даниэль устало закрыл глаза и почувствовал, как боль медленно отступает, словно цунами с разрушенного побережья. — Кажется, я себя переоценил.

— Всему свое время, — мягко заметила Лесли и бережно положила ладонь на больное колено. Прикосновение было словно целебный бальзам, и Даниэль не смог сдержать вздоха облегчения. Ее пальцы замерли: — Тебе больно?

— Нет, — не открывая глаз, отозвался Даниэль. — Наоборот…

Легкими круговыми движениями она начала массировать колено, затем сухожилия и мышцы на бедре и голени. Это было очень приятно, приносило долгожданный покой натруженной за день ноге. Гордость заставила его отказаться от костыля слишком рано.

Он почувствовал, как Лесли сменила позу, устраиваясь поудобнее, и вот уже обе ее руки плавно скользили вдоль его ног по всей длине: от бедер до ступней, вверх и вниз, окончательно прогоняя и боль и усталость, вытягивая их из него и вместо этого наполняя его тело каким-то божественным дурманом.

Окунувшись в блаженное полузабытье, Даниэль не заметил, когда все изменилось, когда эти с каждым разом поднимающиеся все выше и выше ладони, вместо того чтобы нести расслабленность и умиротворение, стали заставлять его тело сжиматься в сладостном предвкушении. Тело почувствовало это раньше, чем осознал мозг: дразнящие, ищущие пальцы Лесли неуловимо, но настойчиво вызывали в нем прилив исступленного желания.

Сомнений быть не могло — ни у него, ни у нее. Толстый халат уже ничего не скрывал. Да и как скроешь то, что выражено столь интенсивно и недвусмысленно?

Однако Лесли и не подумала остановиться, как будто ясно понимая, что делает, как будто делая это сознательно. Словно со стороны до Даниэля донесся его собственный стон, когда ее пальцы скользнули между его ног, осмелившись на мгновение прикоснуться к его возбужденной плоти.

— Лесли, — пробормотал он, задыхаясь. — Что ты делаешь?

Она не ответила, лишь отдернула руку, словно обжегшись. Услышав легкое шуршание ткани, Даниэль догадался, что Лесли встала. Послышался щелчок выключателя, и комната сразу ожила, наполнившись отблесками пляшущего в камине пламени.

Он услышал, как она вернулась к кровати, остановилась — и больше ничего, только запах сирени и едва уловимое шуршание шелка. Не в силах дальше оставаться в неведении, Даниэль повернулся к ней.

Пиджака на Лесли уже не было, сейчас она расстегивала пуговицы на блузке. Единственно, что нарушало тишину в комнате, было его тяжелое, прерывистое дыхание, как будто он, напрягая последние силы, боролся с кем-то не на жизнь, а на смерть. С собственной совестью, что ли?

— Лесли, — тихо окликнул он девушку, когда блузка и юбка упали на пол и отблески пламени заиграли на ее обнаженной коже. — Что ты делаешь?

Ему показалось, что губы ее тронула улыбка, но, возможно, это была просто игра теней.

— Собираюсь заняться с тобой любовью, — продолжая улыбаться — теперь Даниэль видел это совершенно отчетливо, — шепнула она и мягко опустилась на кровать. Помня о поврежденном колене, Лесли осторожно положила ладони на его ноги и плавно заскользила вверх. Однако на сей раз руки ее остановились, так и не достигнув заветной цели.

— Я все делаю правильно? — поинтересовалась она.

Голос у нее был почти насмешливый, и Даниэль знал почему: вопрос был идиотским. Ее пальцы были всего лишь в дюйме от совершенно недвусмысленного ответа, хотя и отказывались приблизиться еще ближе, прикоснуться, пока он ее не попросит.

— Почему? — простонал он, из последних сил пытаясь отстраниться. — Почему?

— Потому, что я этого хочу, — ответила Лесли, и игривые интонации исчезли из ее голоса. — Потому, что мне это необходимо.

— Из чувства благодарности? — Он напряженно вглядывался в ее лицо, холодея при мысли, что что-нибудь в его выражении, какой-нибудь не вовремя дрогнувший мускул не позволит ей солгать, покажет ему, что он прав. Что тогда? Что ему делать тогда? — Лесли, из благодарности? — повторил он сухо.

— Нет! — гневно воскликнула она и, застонав, прильнула к нему всем телом. — Нет! — И, теряя чувство реальности, он застонал вместе с ней. — Неужели это похоже на благодарность?!

Даниэль замотал головой, не ведая, на что это похоже, но поняв за мгновение до того, что окружающий мир перестал существовать, что без этого он умрет.

А потом уже не было никаких слов и никаких мыслей, была лишь боль от нестерпимого наслаждения, когда она ласкала его, познавала его тело, вкушала, изменяла его и безраздельно владела им. Все в Даниэле было подчинено ей, казалось, даже кровь бежит по жилам лишь в тех частях его тела, которые соприкасаются с телом Лесли. Там, где не было рядом ее, жизнь кончалась, словно в покинутой раковине…

Когда Лесли проснулась, огонь в камине уже догорал, но буря снаружи еще бушевала с прежней силой. Осторожно, чтобы не разбудить Даниэля, она высвободилась из его сладостных объятий и, завернувшись в халат, брошенный возле кровати, подошла к окну. Спать она все равно больше не могла. Слишком много противоречивых эмоций теснилось в ее сердце: страх и надежда, любовь и разочарование, боль и…

Одно лишь Лесли знала наверняка: о том, что произошло, она нисколько не жалеет. Направляясь вечером в его комнату, она хорошо понимала, чего хочет. И решилась на это после телефонного разговора с отцом.

О, что это был за разговор! Никогда раньше отец не был с ней столь откровенным. Он впервые признал, что не в состоянии справиться со своими проблемами самостоятельно, впервые не пытался укрыться за маской внешней бравады, за которой прятался все эти годы. И, как ни странно, поступая таким образом, он выглядел более сильным и смелым, чем когда бы то ни было раньше. Лесли даже слегка всплакнула от благодарности и облегчения.

А добился всего этого Даниэль! — с восторгом думала она, пораженная столь очевидным доказательством как его мудрости и доброты, так и того, что Даниэль вовсе не был похож на Симона, он не был таким же, как его брат, и она не ошиблась, полюбив его. Единственное, что ей необходимо сделать, — это заставить Даниэля вспомнить, что и он не ошибся, полюбив ее.

И в этот момент Лесли осознала: у нее остается всего лишь одна, последняя надежда. Возможно, тело Даниэля вспомнит то, что столь непримиримо отвергает его мозг. Возможно, в те мгновения высшего блаженства, которые дарит любовь, цепи, сковывающие его память, разомкнутся. И, может быть, когда их тела станут одним целым, она заглянет в его глаза и увидит там…

Сердце Лесли болезненно сжалось, когда она вспомнила о своих вчерашних надеждах. Она свято верила, что именно так все и произойдет, но она ошиблась. Этой ночью глаза Даниэля были прекрасны как никогда, они то светились нежностью, то полыхали всепоглощающей страстью, но в них не было и проблеска возвращающейся памяти.

Что ж, все, что ей теперь остается, — ждать. Как только Даниэль проснется, станет ясно, перекинет ли эта вторая ночь их любви мост через зияющий провал памяти их той, безнадежно им забытой, первой ночи, и смогут ли они рука об руку пройти по нему в свое будущее.

Лесли прижала руки к груди и, ощутив трепетное биение сердца, позволила себе надеяться, что именно так все и произойдет. Для нее во всяком случае эта их вторая ночь была, пожалуй, даже более прекрасной, более полной любви и страсти, чем первая. Кто знает, возможно, это окажется достаточно.

Сгорая от нетерпения узнать, что ее ждет: исполнение грез или очередное поражение, она повернулась к Даниэлю, но лицо его, на котором сейчас не осталось никаких следов вчерашней боли и страданий, дышало таким миром и покоем, что у нее не поднималась рука его разбудить.

Бесцельно побродив по комнате, Лесли свернулась калачиком в продвинутом к камину кресле и взяла в руку стакан с янтарным напитком, который Даниэль вчера, очевидно, так и не успел выпить.

И тут что-то привлекло ее внимание. Она даже не сразу поняла, что именно. А когда поняла, глаза ее расширились от удивления и ужаса: на полу возле камина лежала папка, на которой красивыми буквами было написано: «Специальная информация о Лесли Стиворт». И более мелким шрифтом — «Конфиденциально». Чуть ниже был указан адрес агентства Тони Келтона. У Лесли упало сердце и потемнело в глазах. Когда она немного оправилась и смогла размышлять, в голове мелькнула чудовищная догадка. Выходит, Даниэль ездил именно за этими документами! И она, услужливая влюбленная дура, сама его туда отвезла!

Трясущимися руками Лесли положила папку себе на колени и углубилась в чтение, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что документы эти ей, строго говоря, не принадлежали. Даниэль мог заказать и оплатить это расследование, но никто не вправе, просто заплатив деньги, стать владельцем сведений о личной жизни другого человека!

Несмотря на вполне естественный интерес, сильное возбуждение и ярость не позволяли Лесли читать достаточно быстро. Она была всего лишь на середине первой страницы, когда раздавшийся позади шорох заставил ее оглянуться. В нескольких шагах от нее застыл Даниэль. Он уже успел натянуть джинсы и что-то держал в руке. Приглядевшись, Лесли увидела, что это был лист бумаги…

Даниэль стоял, широко расставив ноги, подавшись всем телом вперед: классическая поза неприкрытой агрессивности. Мускулы его рук и торса напряглись, как бы в предощущении схватки, лицо казалось высеченным из камня.

— Быть может, ты ищешь это? — он гневно потряс листом бумаги. — Именно за этим ты сюда и пришла, не так ли, Лесли? За долговой распиской твоего отца?

— Значит, она у тебя? — с нескрываемой тревогой пробормотала Лесли. Разумеется, она понимала, что рано или поздно ей придется поговорить с ним и об этом. Однако ей и в голову не приходило, что случится это так скоро. Зная Симона, она не сомневалась в том, что документ надежно спрятан. А ведь Даниэль только сегодня утром вновь обрел способность видеть…

— Да, — с горечью ответил Даниэль. — Она у меня. Могу себе представить твое разочарование: пойти на все это, — он махнул рукой в сторону смятой кровати, — ради того, чтобы завладеть ею раньше меня, — и все напрасно. — Глаза его сузились: — Бедная Лесли! Такая великолепная игра — и все попусту!

Папка выскользнула из ослабевших пальцев Лесли, и бумаги, подобно осенним листьям, рассыпались по полу. Она медленно поднялась с кресла, сделала два неторопливых шага к Даниэлю, и, глядя ему в глаза с холодной, но вместе с тем обжигающей ненавистью, дала ему пощечину.

— Негодяй!

На его лице не дрогнул ни один мускул, хотя Лесли знала, что ударила очень больно. Ее собственная ладонь горела.

— Я достаточно выслушивала твои оскорбления! — Голос ее звенел от ярости. — Теперь настал твой черед меня выслушать. Мне безразлично, поверишь ты мне или нет. На помилование я не особенно рассчитываю. Но выслушать меня тебе придется.

— Продолжай! — Даниэль усмехнулся, всем своим видом давая понять, как презирает ее в эту минуту.

— Ты считаешь меня виновной в гибели твоего брата, — сказала Лесли. — Что ж, в какой-то степени ты прав. Мне не следовало соглашаться выходить за него замуж. Несмотря ни на что. Но известно ли тебе, что Симон, поставив своей целью заполучить меня, использовал моего отца? Годами! С той минуты, когда впервые увидел меня в машинописном бюро. Вначале, рассчитывая на мою благодарность, он взял его на работу. Однако вскоре, убедившись, что я недостаточно благодарна, стал давать отцу деньги, чтобы тот мог играть. И тут я поневоле утратила контроль над ситуацией. Тем не менее я продолжала упорствовать. И вот однажды, в конце недели, он передал отцу двадцать пять тысяч долларов с тем, чтобы он положил их на счет компании в понедельник. Деньги он дал наличными, представь себе, Даниэль! И это человеку с наклонностями моего отца. А о наклонностях этих Симону было доподлинно известно.

Даниэль отрыл было рот, но Лесли продолжала:

— Нет уж, дай мне договорить. Я понимаю, что отец виноват. Он не имел права играть на эти деньги. Но более бесстыдной и циничной ловушки и представить себе невозможно. И, конечно же, отец в нее угодил. А потом Симон пришел ко мне… — Она нервно поежилась и поплотнее запахнула полы халата. В голосе ее теперь не было ничего, кроме бесконечной усталости. — Он сказал, что либо я выхожу за него замуж, либо отец отправляется в тюрьму. А из тюрьмы ему уже не вернуться — так Симон и заявил. Отец слишком слаб для тамошних порядков. Среди настоящих преступников ему не выжить…

Лесли закрыла глаза и тяжело откинулась на спинку кресла, как будто необходимость вспоминать все это окончательно лишила ее сил.

— Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Целый месяц я честно пыталась смириться с мыслью, что стану женой Симона. А потом появился ты. — Она подняла на Даниэля затуманившиеся от слез глаза. — И я поняла, что не смогу этого сделать. Просто не смогу, и все. Я влюбилась в тебя с первого мгновения и была готова скорее отправить отца в тюрьму, чем выйти за кого-нибудь кроме тебя.

Даниэль порывисто шагнул вперед, но она отпрянула быстрее, чем он смог к ней прикоснуться.

— В тот вечер, Даниэль… в тот вечер, который ты позабыл, я сказала тебе, что разорвала помолвку. Ты понял, почему я это сделала, ведь ты испытывал те же чувства. Ты прямо корчился от ощущения вины, но ничего не мог с собой поделать, — она глубоко вздохнула, чтобы сдержать рыдания. — Ты поцеловал меня… ты обнял меня… мы любили друг друга, а потом, после всего, ты посадил меня в свою машину и повез отсюда, от него… Я думаю, Симон о чем-то догадывался, потому что, встретив нас на дороге, он развернулся и помчался следом… А потом…

Она опять помолчала, пытаясь справиться с бившей ее дрожью. Лицо Даниэля приняло мертвенно-пепельный оттенок, и Лесли подумала, что доктор Флетчер, наверное, был прав. Наверное, слишком жестоко было рассказывать ему это.

Но теперь она уже не могла остановиться. Возможно, подсознательно, ей и хотелось быть жестокой. Хотелось сделать ему так же больно, как сделал ей он.

— Потом Симон погиб, а тебе было невыносимо думать, что в этом есть хотя бы доля твоей вины. Поэтому ты предпочел во всем обвинить меня. Из комы ты вышел совсем другим человеком, Даниэль: жестоким и несправедливым, полным ненависти ко мне за то, что я… разрушила твою семью. — Она выпрямилась и со всем достоинством, на которое была сейчас способна, посмотрела в его округлившиеся от ужаса глаза. — Но с меня довольно. Я несла на себе ответственность за случившееся столько, сколько могла. Я и сейчас чувствую свою вину… — Из глаз ее катились слезы, но Лесли даже не замечала их. — Однако и тебе пора отвечать за свои поступки.

С этими словами она вскочила и выбежала из комнаты. Ничего не видя вокруг из-за застилавших глаза слез, спустилась по лестнице, каким-то чудом отыскала оставленную вечером в прихожей сумочку, вытащила оттуда ключи от своего крошечного, взятого напрокат автомобиля и так же, как в ту ночь, когда все это началось, выбежала прямо в беснующуюся бурю.