Дом, милый дом…
В Северном графстве весной еще и не пахло. Белоснежное покрывало снега упрямо покоилось на полях, словно всем своим видом говоря: «Весна? Нет, про такое даже не слышали». Я так надеялась на чудодейственную силу родных мест, но как выяснилось, зря. Знакомые пейзажи меня не радовали. И даже упрямоискристый снег казался мне лишь жалким серым подобием того великолепия, которым я всегда восхищалась.
«Ледяного сердца» у меня осталось всего на два применения. Еще дважды обновить заклятие и все — полное бесчувствие до конца дней мне гарантировано. Я прекрасно помнила, что избавиться от этого будет невозможно, но пока что искренне надеялась, что до такой крайности все же не дойдет. Тем более я вернулась домой, а здесь ждало лишь спокойствие.
Я, конечно, понимала, что Улла не просто так меня выдернула из гильдии. Да и, наверняка, тут еще и Стиан был замешан. Но для чего этим двоим понадобилось мое присутствие в столице, догадок не было вообще. Заскреблась, конечно, робкая надежда, что сестра моя не в курсе каких-либо зловещих замыслов, но она тут же развеялась, стоило вспомнить «историю с конюхом». Могла бы Улла уж постараться и что-нибудь поубедительнее придумать. Хотя, какая разница, Дарелл ведь все равно поверил.
Уже дома я узнала, что старый Рогволд женился на какой-то бойкой крестьянке, переехал в деревню и окончательно забросил и свою башню, и обязанности мага. По моей просьбе слуги перевезли Ловец писем в замок. Сложную конструкцию я установила прямо в библиотеке, и папа даже не стал на меня ворчать, что я таким подлым образом заняла излюбленную им комнату.
Первое письмо пришло буквально через неделю. Точнее, писем было два. Королевская депеша с красной печатью повышенной срочности моему отцу и письмо для меня. Подчерк на конверте оказался незнакомым, да и сильно пошатнувшееся из-за бесчувствия любопытство меня не терзало. Так что письмо я отложила и отнесла депешу отцу. Тот вскрыл ее при мне, и буквально с первых же строк изменился в лице.
— Пап, что-то случилось? — насторожилась я.
С посеревшим лицом отец медленно опустился на диван, протянул мне злосчастный листок. Не считая привычных вензелей, запись оказалась совсем короткой. Сухо гласила, что Его Величество король Арвидии Алард скончался. Я даже глазам своим не поверила, перечитала несколько раз. Как так, ведь я видела его на балу в честь свадьбы Уллы, он как обычно лучился бодростью и добродушием. Я просто представить не могла, что такой светлый человек умер. Но факт оставался фактом…
Скрывать не буду, во мне тут же всколыхнулся порыв поехать в столицу. Пусть на прощальной церемонии имели право присутствовать только самые близкие люди, но я же вроде как теперь тоже являлась членом королевской семьи. Просто очень хотела отдать последнюю дань уважения человеку, который мне и самой казался родным. Но этот порыв я, конечно же, подавила. Ведь Дареллу явно сейчас было и так невесело, а присутствие моей ненавистной персоны только бы усугубило его потерю.
Но зато собирался поехать мой отец. Тут же приказал приготовить экипаж, чтобы следующим утром отправиться в столицу.
А вечером был устроен прощальный ритуал, как обычно по традиции, если семью покидал какой-то дорогой человек. Папа надел свою старую военную форму. Вышитая на груди эмблема в виде меча с солнцем на рукояти уже выцвела от времени, и сейчас мне ее блеклость казалась красноречивым символом угасания королевского рода. С открытой площадки одной из башен замка папа выпустил в небо голубя и до самого утра простоял, приложив к груди левую руку и чуть склонив голову в знак уважения к умершему. Мы с мамой не вмешивались, хотя она и вздыхала, что у отца слабое здоровье, и не стоит ему столько времени проводить на морозном воздухе. Но попрощаться со старым другом по сложившейся традиции для него явно казалось важнее, чем какое-то там здоровье.
Но именно это сыграло решающую роль. Папа действительно слег на неделю, дала о себе знать старая военная травма. Ни о какой поездке в столицу и речи уже не шло. Зато хоть я пригодилась. Конечно, на целителя я не тянула, но как маг во всевозможных травах разбиралась. Мама отпаивала отца приготовленными мною настоями, и ему вправду постепенно становилось лучше.
Из-за всех этих событий про предназначенное мне письмо я вспомнила только недели через две. Да и то, быть может, и не вспомнила, если бы вдруг его не обнаружила среди бумаг на столе.
С первых же строк к собственному изумлению поняла, что письмо от Лейфа. Видимо, маг был настолько взволнован, что даже пропустил приветствие.
«Заранее извини за сумбурность, пишу в спешке, чтобы успеть отправить это письмо вместе с депешей.
Элина, каюсь, я ведь сначала тебе не поверил, о чем сейчас сожалею до такой степени, что готов себе волосы на голове рвать. Твое предупреждение о Стиане показалось мне абсурдным. Да я вообще решил, что тебе просто обидно, вот ты на бывшего любовника и наговариваешь. И тут такое с королем… У него ведь всегда было отменное здоровье, и вдруг ни с того, ни с сего остановилось сердце. Я, конечно, не силен во всяких болезнях, но мой дядя по материнской линии Дитмар — приближенный к королю целитель, и он успел мне сказать, что такого с Его Величеством просто не могло произойти. Да только кроме меня, похоже, больше никому он этого сказать не успел, исчез бесследно, я даже не уверен, жив ли он еще. И ведь мертвым короля нашел именно Стиан! Я бы даже подумал, что это просто совпадение, но накануне этого трагического события еще кое-что произошло.
Тут такое дело, в общем, у меня довольно близкие отношения с одной милой служаночкой. И как раз за день до смерти короля она мне принесла один предмет. Каюсь, моя Лили ну как сорока, воровать-то не ворует, но всякие на ее взгляд «никому ненужные» вещи так и норовит утащить. На этот раз ее трофей был из спальни Дарелла. Под кроватью она нашла маленький покрытый позолотой кругляш и вот, решила поинтересоваться у меня, можно ли его себе присвоить. Я сразу почувствовал, что тут что-то не то. И представляешь, под слоем позолоты оказалась изрезанная мельчайшими рунами штуковина, сделанная из той же древесины Подземного дерева, что и стрела, которой в Ридании ранили Дарелла. Врать не буду, первым делом я подумал на тебя. Ну что ты не оставила своего замысла убить его и самой править Арвидией, как убеждал Стиан. Это ведь он тогда рассказал Дареллу о якобы твоих намерениях. Мол, он как добрый брат не только покаялся в любовных отношениях с тобой, но и предупредил о твоих кознях.
Так вот, и в случае с этой непонятной штукой я снова подумал на тебя. Опять же, мои познания касаются только Врат и телепортации, но один мой друг замечательно в артефактах разбирается. Он и сказал мне, что это так называемая «воронка смерти», действует она с наступлением темноты и постепенно вытягивает жизнь из того, кто ближе всего к ней находится. Ну а учитывая, под чьей кроватью она лежала, сама понимаешь, кому предназначалась.
Я подумал, что ее туда совсем недавно подсунули, ведь Дарелл никаких признаков внезапной слабости пока не проявлял. Но Лили призналась мне, что этих штуковин уже успела утащить и продать около десятка, и что первую из них она обнаружила примерно в то же время, когда во дворце объявился Стиан. Получается, моя вороватая подружка невольно все эти полгода спасала жизнь Дареллу. Оказывается, «воронку смерти» всегда нацеливают на определенного человека. И я вот сейчас с ужасом думаю, что, возможно, и королю была одна такая предназначена, и именно она стала виновницей его смерти. Ведь самочувствие Его Величества действительно постепенно ухудшалось без каких-либо видимых на то причин. Быть может, если бы убиравшаяся в его спальне служанка оказалась такой же сорокой, как моя Лили, король сейчас был бы жив. Но, правда, что толку теперь сокрушаться.
Я вот теперь с ужасом думаю, ведь Стиан рано или поздно поймет, что с Дареллом тот же прием «воронки смерти» почему-то не дает результата, и придумает что-нибудь другое. Я пытался поговорить с Дареллом, объяснить ему все это, но стоило мне упомянуть тебя… В общем, он даже слушать не хочет. Элина, я не знаю, что мне делать. Мне уже кажется, что половина дворцовой прислуги так или иначе служат Стиану. Такое впечатление, что он как паук опутывает все вокруг своей паутиной, не оставляя своей жертве путей для отступления, но Дарелл упорно слеп. Он вообще после твоего якобы предательства настолько ожесточился, что никому не верит. По-моему, даже самому себе не верит.
Быть может, эти слова покажутся тебе абсурдными, но есть у меня все же одна догадка. Я ведь давно знаю Дарелла, мы с ним дружим с самого детства. Но сейчас он необъяснимо изменился. Причем, началось это с появления Стиана и наговоров на тебя. Пусть покажется мелочью, но меня все последнее время настораживал один момент. Знаешь, в глазах Дарелла нет-нет да и мелькнет янтарный отблеск. А раньше ведь такого не было. Буквально вчера я решил все-таки это проверить. Есть у меня один знакомый пожилой маг, весьма начитанный и знающий человек. Я у него и спросил про янтарный блеск в глазах. А в ответ узнал, что есть такая редкая способность — внушение. Внешне она проявляется именно янтарным цветом глаз. Но у Дарелла этой способности никогда не было, это уж точно. А по словам моего знакомого мага, в таком случае отблеск проявляется лишь тогда, когда сам человек находится под действием чужого внушения.
Я ведь присутствовал во время того рокового разговора, когда Стиан и твоя сестра тебя «разоблачили». И прекрасно помню, что сначала Дарелл не поверил. Вообще ни слову не поверил! Да, он только чудом не убил брата, но факт остается фактом — он не поверил в наговоры. А потом вдруг как-то враз все изменилось. Я даже не уловил, в какой именно момент это произошло. Теперь вот думаю, что и вправду имело место внушение. Хотя неизвестно еще, обладают ли им Улла либо Стиан.
Безумно жаль короля Аларда, он был замечательным человеком. И я очень боюсь, что Дарелла в скором времени ожидает та же прискорбная участь. Меня он и слушать не хочет, и я уже даже не знаю, что и делать. Я просто в отчаянии.
Если честно, сам толком не знаю, зачем тебе все это пишу. Даже если бы тебе не было все равно, что происходит с Дареллом, ты бы точно так же, как и я, ничего не смогла бы изменить. Но все же еще раз прошу у тебя прощения, что сразу не поверил твоим словам.»
Крохотный огонек свечи не мог одолеть ни темноту, ни холод, царящие в беседке. Я сидела на диванчике, закутавшись в меховую накидку и не сводила взгляда с настырного источника света, который категорически не хотел сдаваться окружающему мраку. В голове раз разом вертелась одна и та же строчка из письма Лейфа: «…если бы тебе не было все равно…».
— Элина! — мое одиночество прервал взволнованный мамин голос. — Вы меня с твоим отцом когда-нибудь с ума сведете! Сколько ты уже здесь сидишь? Наверняка ведь уже вся продрогла!
— Мам, — задумчиво пробормотала я, подняв на нее глаза, — скажи, разве можно любить человека, который тебя ненавидит?
Укор в мамином взгляде мгновенно сменился усталой грустью. Она ведь так ни о чем меня не расспрашивала, как я и просила. Но я даже не сомневалась, что она очень переживала. И от того сильнее, что не понимала, что со мной происходит. Мама вообще на днях печально заметила:
— Ты словно изнутри льдом покрываешься, Элина. Как будто пытаешься спрятаться от всего мира за ледяным панцирем. Но ведь замерзшее сердце не только не чувствует, оно и не живет вовсе.
По мне, так проще было заледенеть и ничего не чувствовать, чем сходить с ума от тоски по человеку, который тебя презирает.
Мама села рядом со мной на диван и некоторое время молчала, словно собираясь с мыслями.
— Легко любить, когда все хорошо и гладко, — тихо начала она. — Но, к сожалению, так ведь не всегда бывает… После нашей свадьбы с твоим отцом мы и дня не провели вместе, расстались сразу же после церемонии. Просто так совпало, что началась война с Арданом, которая разлучила нас на два с половиной года. По сути, мы ведь друг другу были совсем чужие. Для того, чтобы люди стали родными, одних брачных уз ведь недостаточно. Вот и представь, мы познакомились в день нашей свадьбы, и тут же Ингвар уехал. Стыдно признаться, но меня совсем это не расстроило. Да и его разлука явно не опечалила. Общество друг друга тяготило нас, и начавшаяся война невольно подарила иллюзию свободы. Раз в месяц я стабильно писала ему письма, рассказывала, как идут дела в замке и графстве — в общем, просто отдавала дань этикету. Из той же вежливости он мне отвечал скупыми строчками о военных успехах либо неудачах, и я буквально чувствовала, что каждое слово ему приходиться вымучивать. Возможно, будь мы близки до его отъезда, все обстояло бы иначе, но теперь расстояние все больше увеличивало пропасть отчуждения между нами…
Я слушала, затаив дыхание. Мама никогда раньше о таком не рассказывала. Вообще с их с отцом слов всегда получалось, что они мгновенно друг в друга влюбились, и все у них всегда было радужно и замечательно. И видя их отношения, я свято в это верила. У меня и мысли не возникало, что родители могут что-то скрывать.
— Но однажды Ингвар не ответил на мое письмо. Да и на следующее тоже, — продолжала мама. — Ко мне как раз приехала довольно близкая подруга, которая легкомысленно советовала мне радоваться. Мол, значит, со дня на день придет известие о его смерти, и я не только освобожусь от навязанного мне мужа, но и единолично унаследую его богатое графство. Но меня такая перспектива не то, чтобы не обрадовала — меня вообще ее слова привели в ярость. Уже бывшая подруга разобижено уехала, а я неожиданно для самой себя осознала, что, по сути, чужой человек, который является моим мужем, мне все же небезразличен. Пусть я не испытывала к Ингвару каких-то пылких чувств, но мне не было все равно, что с ним будет.
— Не было все равно… — тихим эхом повторила я. Мама настолько погрузилась в воспоминания, что мою реплику не услышала.
— Ив порыве эмоций я написала ему очередное письмо, все свои мысли изложила. В основном, гневные. Твой папа потом, смеясь, рассказывал, что его просто покорило мое возмущенное требование, если он умер, то иметь совесть сообщить мне об этом, а не трусливо отмалчиваться, — мама не удержалась от улыбки. — Он ответил примерно через месяц. Оказывается, во время одного из боев пострадал Ловец писем и хотя их по-прежнему принимал, но отправить ничего было нельзя, пока маги снова не привели его в действие. И вот с того письма что-то неуловимо изменилось между нами. Я писала Ингвару каждую неделю, а потом и каждый день. Высказывала ему все свои мысли, и в ответ получала не меньшую откровенность. Понемногу мы узнавали друг друга, открывались друг другу. Теперь каждый вечер перед сном я молила богов, чтобы они уберегли его. Когда-то совершенно чужой мне человек стал дороже всего на свете.
— А потом папа вернулся с войны, и вы были счастливы? — полуутвердительно спросила я, не сомневаясь в таком финале.
Ответ мамы меня ошарашил.
— Нет, Элина, — она грустно улыбнулась, — тогда-то и начался самый тяжелый период в нашей жизни. Да, твой отец вернулся с войны. Точнее, его привезли. Из-за ранения он не мог ходить, и все целители скорбным хором уверяли, что никогда не сможет. Это произошло буквально в последнем из боев, на исходе которого Арвидия и Ардан все-таки заключили мирное соглашение. Узнав, что останется навсегда калекой, Ингвар перестал мне писать и на мои взволнованные письма, само собой, не отвечал. А я буквально с ума сходила от беспокойства. И вот, твой отец приехал домой, — мама некоторое время молчала, видимо, пытаясь совладать с охватившими ее чувствами. — Он сразу же потребовал расторжения нашего брака, но я не согласилась, хотя моя жизнь превратилась буквально в кошмар наяву. Я любила твоего отца и готова была до конца дней быть рядом с ним. А он… он старательно демонстрировал мне отчуждение и даже ненависть. Каждым своим словом нарочно пытался причинить как можно больше боли. Он буквально вынуждал меня сдаться, согласиться на расторжение брака и уехать. За мной остался бы титул графини и столь щедрое содержание, что хватило бы для роскошной жизни в столице. Да и снова выйти замуж я вполне могла, теперь уже по своему выбору. Но я не сдалась. Потому что верила. Верила, что за этой напускной ненавистью скрывается все тот же человек, которого я полюбила, пусть и на расстоянии. Я прекрасно понимала, почему он так себя ведет. Он всего лишь хотел освободить меня. Ведь рядом с ним, немощным сейчас, по его мнению, я никогда не стала бы счастливой… В книгах о любви всегда писали как о красивой сказке, но для себя я уяснила одно: любить — это значит бороться и прощать. И никак иначе.
Маленькая свечка все же догорела. Так что окончание маминого рассказа я слушала уже в полной темноте.
— В итоге сдался он. Не буду говорить, что моя любовь стала чудодейственной силой и исцелила его. Нет. Твой папа справился сам. Он победил недуг одной лишь силой воли. С тех пор мы никогда не вспоминали о тех невыносимых месяцах, когда он пытался прогнать меня от себя. Мне не нужны были его извинения и просьбы простить его за всю ту боль, что причинил. Зачем? Я была счастлива, ведь он был рядом со мной, он любил меня. И эти чувства по сей день не померкли. Ради этого, Элина, стоило пережить и ненависть, и боль. Но даже если бы я точно знала, что он не любит меня и никогда не полюбит, я бы не сдалась. И только уверившись в его счастье, покинула бы его. Ты спрашиваешь, как можно любить человека, который тебя ненавидит. Точно так же, как любят того, кто тебя боготворит. Если действительно любишь, то не столь важны чувства, которые получаешь взамен. Счастливой любовь делает не взаимность, а счастье любимого.
Мама замолчала, и я не стала нарушать царящую тишину. Все-таки услышанное заставило на многое взглянуть с другой стороны.
Спрятанный под одеждой эмельдир по-прежнему излучал умиротворяющее тепло. Вот ведь странно, само чувство уже не существовало, а этот удивительный камешек упрямо хранил его частичку.
— Мам, пойдем домой, — как можно бодрее сказала я, поднимаясь с диванчика, — и вправду холодно здесь. Да и поздно уже, надо успеть выспаться, все-таки мне завтра с утра пораньше в дорогу.
— Ты куда-то собралась? — не поняла она.
— Я уезжаю в столицу, — как я ни старалась, голос все равно дрогнул.
— Но ты ведь не хотела возвращаться, — мама смотрела на меня очень внимательно.
— Я и сейчас не хочу, — тихо ответила я. — Мне тошно от одной мысли об этом. Но я должна вернуться. Именно там мое место.
— Потому что ты теперь королева?
— Мам, ну какая из меня королева? Никакая я не королева. Я возвращаюсь не поэтому. Просто я… Просто мне не все равно.