Воспоминания обрывает звонкая болтовня соседок и звук работающего фена.
Комендантша поселила меня к истеричным старшекурсницам, с которыми я начала воевать на второй день проживания. Они постоянно шумели, на полную громкость включали сериалы или музыку, не мыли за собой посуду, и в грязных тарелках постепенно зарождалась новая форма жизни. Эти клуши даже за собой особо не следили.
Сначала я была в шоке: они же всё-таки девочки, неужели не могут пол помыть, кровать заправить, ногами грязными не топтаться по свежему постельному белью? Однажды я увидела, как Ирка, самая неряшливая соседка, выкидывает половину жареной курицы в унитаз. Естественно, туалет засорился, комендантша вызывала сантехника. Я Ирку не сдала, но она так и не поняла, в чём её вина. Косила под дурочку. Ну или я слишком высокого мнения о её умственных способностях.
На бытовой почве мы и начали ссориться. Одна против трёх, я сразу потерпела сокрушительное фиаско. Срач никуда не делся, зато на меня стали косо смотреть, словно мыть посуду и убирать комнату — это какое-то унизительное ненужное занятие.
Дальше — больше. Соседки начали приводить своих мужиков, бухать с ними до трёх ночи, а потом трахаться под одеялом, особо не пытаясь приглушить стоны и шлепки. Я обратилась к коменданту общежития. Доносчиков никто не любит, после этого у меня чудесным образом сломался ноутбук, а новую курточку будто вываляли в грязи.
В такой обстановке я живу с сентября. Вечно напряжённая, в ожидании очередной подставы, с постоянным недосыпом после изнурительных рабочих смен, я медленно угасаю. Университет, ресторан, визги противных соседок, краткий сон — и всё повторяется по кругу. И света в конце туннеля я пока не вижу. Комендантша отказывается меня переселять, а на съёмную квартиру нет денег. Я завалила прошлую сессию, потому что аккурат перед решающим экзаменом застукала Егора с Маринкой.
Так я осталась без стипендии. А теперь ещё и без высокооплачиваемой работы.
Сама виновата. Выбрала гордость, а не деньги.
Я выхожу из комнаты. Набираю номер мамы.
— Привет, дорогая. Как твои дела?
— Всё отлично, — прислоняюсь к шероховатой стене. По коридору бегают студенты, умываются, готовят завтраки, спешат в университет. А у меня сегодня последняя смена.
— Как учёба? Стараешься? Никто тебя не обижает?
— Никто, мам. Ты сама-то как?
— Хорошо, доченька. Витюша на работу пошёл, у него какое-то важное совещание в обед, он весь на нервах был. Я так волнуюсь за его здоровье! Ты ведь сама понимаешь, нельзя целыми днями у компьютера сидеть, а он только этим и занимается. Совсем зрение себе угробит, — причитает мама.
Я скребу ногтём зелёную краску на стене. Она поддаётся нехитрым манипуляциям, раскалывается, падает вниз. Указательный палец окрашивается в белый цвет. Общежитие триста лет никто не ремонтировал. Всё древнее, грязное, побелка виднеется сквозь потрескавшийся слой болотной краски.
— Ничего с твоим Витюшей не случится, — раздражённо говорю, перебивая маму.
— Не называй его так, это некрасиво. — Из трубки доносится удивлённым возглас, а потом мама сдавленно, полушёпотом тараторит: — Маюш, я не могу больше разговаривать — Витенька вернулся. Наверное, забыл что-то. Люблю тебя! Пока.
Даже не успеваю толком с ней попрощаться.
Забавно, что после тридцати можно потерять голову от нахлынувших чувств. Мама очень изменилась, когда начала жить с Виктором. Она ловит каждое сказанное им слово, обслуживает взрослого самостоятельного мужика: постоянно готовит новые изысканные блюда, убирает его двухэтажную квартиру, стирает и гладит. Маме нравится такой образ жизни, и я бы слова плохого не сказала о Викторе, если бы он не превратил её в покорную игрушку.
Из-за него мама бросила хорошую работу и полностью растворилась в мужчине. Она подчиняется ему во всём, принимает любую его точку зрения, никогда не перечит и не спорит. Витюша сказал, что ей идёт короткая причёска, и мама тут же подстриглась. Витюша не ест разогретую пищу, а только свежеприготовленную — и мама целыми днями стоит у плиты, выдумывая что-то новенькое и вкусное. Витюша запретил давать родной дочке деньги — и мама даже не подумала ему возразить.
Как только мне исполнилось восемнадцать, я осталась без копейки в кармане. Так решил Витюша. Кстати, он обеспеченный мужчина, занимает руководящую должность в строительной компании. Наверное, поэтому он жёсткий, бескомпромиссный человек. Совершеннолетняя? Будь добра — добывай деньги сама.
Я всегда хорошо училась, выходила на повышенную стипендию, но её с трудом хватало на питание. А ещё мне нужно было оплачивать проживание в общаге, разные сборы в студсовет, изредка покупать одежду и обувь. Про развлечения лучше промолчу. Из-за катастрофической нехватки денег я и пошла работать официанткой.
— Ростик, приходи вечером ко мне. Я договорилась с комендой, тебя пропустят.
Я прячу тушь в косметичку и со злостью смотрю на Ирку. Сегодня снова припрётся её хахаль, а значит — прощай, нормальный сон. Невозможно отдохнуть, когда соседская кровать с грохотом стучит о стенку, а подвыпивший Ростик так долго пыхтит, что даже сквозь беруши в сознание проникают фальшивые стоны Ирки.
Комендантша согласилась. Отлично. За деньги можно купить всех.
Я вылетаю из душного общежития и даже с радостью мчусь на работу. Лучше уж в ресторане бегать от гостя к гостю, чем терпеть мерзких соседок.
Анфиса смотрит презрительно, свысока. Она ненавидит меня за ослушание, за свободу воли. У неё мышление покорной рабыни. Я не осуждаю, просто не понимаю. Ни её, ни работающих здесь официанток, ни маму.
Я тоже не идеальная. Пыталась смириться с нынешним укладом, терпела приставания мужиков, но свободолюбие и гордость оказались сильнее высокой зарплаты. Пусть на следующей работе я буду получать меньше, зато под юбку мне никто не залезет!
— Добрый день! Меня зовут Майя и сегодня я буду вашим официантом, — фальшиво улыбаюсь, подходя к очередному столику.
— Здравствуй, Майя, — вибрирующий, исполненный насмешки голос заставляет меня вскинуть голову.
Ярослав так же чертовски красив и обаятелен, как и две недели назад. Улыбается почему-то, и мне хочется улыбнуться ему в ответ. Только на этот раз искренне.
Я сдерживаю нелепый порыв.
— Вам стейк и дабл-бургер? Может, на этот раз попробуете еду, которую я для вас выбирала?
— Надо же, как тебя это задело, — смеётся он. — Я пришёл сюда не ради ужина. Во сколько заканчивается твоя смена?
— Через полчаса.
— Я подожду, когда ты освободишься.
— Но зачем?
— Разговор есть, — будничным тоном сообщает он. — А пока — будь добра, принеси мне эспрессо.