Не мешайте девушке упасть

Глава 14

Меня оставляют гнить в этом шкафу двадцать четыре часа, не давая жратвы. Должно быть, эти ребята слыхали о методах Людовика XI. Когда они открывают дверь, я едва не падаю в обморок, оглушенный слабостью и светом. Я задыхаюсь, потому что мои легкие совершенно атрофировались. Я уже не осознаю, что происходит вокруг. Меня толкают, и я иду… И вот я снова в классе, где нахожу Ренара и Грету — я помню, что так мой предатель обращался к Флоранс.

Они сидят за столом. Он в форме полковника гестапо, великолепно сидящей на нем.

— Добрый день, господин комиссар.

Я в ответ машу рукой. Мне становится немного лучше. Свежий воздух идет мне на пользу. Если бы еще закинуть в себя антрекот и литр вина, то я бы снова пришел в рабочее состояние…

— Ну, — спрашивает Ренар, — надумали проявить добрую волю?

— Простите?

— Вы прекрасно слышали мой вопрос.

— О какой доброй воле вы говорите?

— Слушайте, не изображайте из себя невинность. Скажите, где спрятали интересующий нас предмет, и, даю вам слово, вас и вашу подругу до конца военных действий отправят в тюрьму.

Сказать нечего, предложение разумное, но принять я его не могу по двум причинам. Первая: я больше не верю этой парочке; вторая — и этот аргумент неоспорим — я не имею ни малейшего понятия, где находится эта чертова лампа.

Все это я высказываю собеседнику, но он, кажется, сомневается в моей правдивости.

— На случай, если вы намерены продолжать хранить молчание, — говорит он, — предупрежу сразу, что вы подвергаете себя риску очень сурового наказания.

— Я думаю, мы зря теряем время, — перебивает его Грета. — Вам следует применить другие методы, дорогой.

— Ладно.

По знаку Карла-Ренара его длинный подручный, похожий на клизму, привязывает мои руки и ноги к стулу.

Грета подходит ко мне с сигаретой в руке и прижимает ее горщий конец к моему лицу. Кожа на щеке дымится, жуткая боль ударяет в мозг. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать.

— Что вы об этом думаете, мой друг? — спрашивает она со смехом.

— Неплохо, но у тебя маловато воображения, голубка моя. Могу тебе гарантировать и дать расписку на гербовой бумаге, что, если однажды ты попадешь ко мне в руки, я проделаю с тобой более интересные вещи. А трюк с сигаретой стар, как садизм девицы твоего пошиба.

— Карл! Он надо мной издевается…

Она задыхается от бешенства.

— Не волнуйся, — советует ее напарник. — Он очень смелый человек и не сдастся с первого раза.

— Слушайте, фрицы, — говорю я ему, — В средние века существовал замечательный способ добиваться от подозреваемого признаний: ему сдавливали руки и ноги в раскаленных до красна тисках. А еще окунали в кипящее масло. В десяти случаях из десяти парень садился за стол и признавался во всем, чего от него хотели. Если его спрашивали, кто подбил Еву куснуть яблоко, он клялся головой своей бабки, что это сделал он. Пыткой обычно можно заставить признаться в чем угодно. Вот только никогда нельзя заставить человека сказать то, чего он не знает. Понимаете?

— Прекрасно понимаю, мой дорогой комиссар, но, если позволите, я сделаю вывод из вашего рассуждения. Разумеется, человека нельзя заставить сказать то, чего он не знает, но то, что он знает, выжать можно. Например, в вашем случае: либо вы знаете, где лампа, либо нет.

— Совершенно верно!

— Если вы правда не знаете этого, в чем я лично сомневаюсь, наша… настойчивость будет бесполезной, согласен, но если вы знаете, то скажете. Надо попробовать. У меня есть шанс победить, в противном случае вы пострадаете зря. Жаль, но я устрою вам эту маленькую проверку…

Я пожимаю плечами.

— Замолчи, ты выжимаешь у меня слезу.

Ренар отвешивает мне удар кулаком в физию.

— Это чтобы научить вас вежливости, — говорит он.

Меня охватывает приступ ярости, который длинный быстро успокаивает демонстрацией места зимовки раков.

Я просто в бешенстве. С каким бы наслаждением я выпустил обойму в кишки этой милой компании! Для начала меня молотят, как боксерскую грушу, но я продолжаю молчать. Я слишком переполнен ненавистью, чтобы чувствовать боль.

Затем они колотят меня резиновой дубинкой по мозгам. Мне кажется, я схожу с ума. Многие свихивались и от меньшего. У меня такое чувство, что в моей голове идет скачка на Гран-При. В глазах мелькают красные молнии, все плывет…

— Вы будете говорить? — спрашивает Карл.

Этот голос! Мне кажется, от него я страдаю сильнее всего. Я живу в каком-то кошмаре.

— Вы будете говорить?

— Да пошел ты!..

Они останавливают сеанс.

Ренар что-то приказывает своим головорезам. Один из них выходит из комнаты и возвращается с Жизель.

— Раз вы так упрямы, мы попытаем счастья с мадемуазель…

— Сволочи!

Они связывают ее так же, как и меня. После двух пощечин она начинает рыдать.

— Мужайся, милая! — ору я ей.

Мужества этой девочке не занимать, это я вам говорю. Ни одна другая куколка не вынесла бы то, что терпит она. Она вся посинела от ударов, но молчит. Я снимаю перед ней шляпу!

— Эти мерзавцы как каменные! — восклицает Карл.

— Используйте сильные средства! Суперсильные! — советует подлюка Грета.

Карл пожимает плечами, подходит к шкафу, открывает дверцу и достает маленькую птичью клетку, в которой шевелится что-то темное. Он ставит клетку на стол и, указывая на нее пальцем, спрашивает:

— Вы видите, что находится в этой клетке?

Мы смотрим: крыса.

— Да, это крыса, — говорит Карл. — Самая обыкновенная крыса. Я вам объясню, какую роль ей предстоит сыграть. Этот рецепт пришел из Китая. У китайцев богатое воображение и большие познания в психологии…

Он замолкает, чтобы посмотреть, какой эффект произведут на нас его слова. Мы держимся спокойно. Эта клетка с крысой принесла в комнату какую-то разрядку.

— Крыса голодна, — возобновляет Ренар свой рассказ. — Мы приставим клетку к некой части тела мадемуазель, закрепим при помощи ремней и поднимем дверку. Что произойдет затем, представьте себе сами.

Жизель громко вскрикивает и теряет сознание.

Я по мере сил сдерживаю гнев и обращаюсь к Карлу:

— Скажите, полковник, вы офицер или садист? Человек вы или зверь?

Он снова пожимает плечами:

— Значение имеет только результат…

Я чувствую, он полон решимости. Как избежать этой гнусности? Думаю, я бы сказал, где лампа, если бы знал. А что, если… Да, это единственный выход…

— Хорошо, — говорю я с подавленным видом, — я вам все скажу. Лампа спрятана на улице Жубер, дом четырнадцать, четвертый этаж, дверь слева.

— Почему вы не взяли ее с собой? — недоверчиво спрашивает Карл.

— Потому что предварительно хотел обсудить в Англии условия ее продажи.

Мой трюк сработал. Я вижу, как лица моих мучителей проясняются.

— Где она спрятана?

— Она в люстре в столовой…

— Мы проверим…

Нас разводят по камерам… Хотел бы я знать, чем все это закончится…