Не мешайте девушке упасть

Глава 3

— Я никогда не видела убитых, — говорит мне Жизель.

— Тебя это пугает?

— Немного…

— Если хочешь, я могу отвезти тебя домой.

Она подскакивает.

— Ну нет! Я впервые попала в такое приключение и хочу пройти его до конца.

Когда я слышу, как девчонки несут подобную чушь, у меня начинает болеть грудь. Женщины все таковы: у них особый взгляд на жизнь, заставляющий их думать, что все происходящее в ней делается ради их прекрасных глаз. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то взял бы девочку под мышку и отшлепал ее! Но она оказалась способной смягчить меня одним только покачиванием своей замечательной попки…

Я вздыхаю.

— Слушай, красавица, я очень хочу, чтобы ты пошла со мной, но при непременном условии, что ты закроешь свой хорошенький ротик на висячий замок. Сыщики не любят отвлекаться на женскую болтовню.

Она останавливается в луче лунного света и, улыбаясь, смотрит на меня Ее улыбка превращает мой спинной мозг в майонез. Просто невероятно, как даже самый закаленный мужик может размякнуть от кривляний девчонки.

Раз уж мы остановились, я ее целую. У ее губной помады как раз мои любимые запах и вкус, напоминающие запах и вкус турецких сладостей.

Я беру ее за талию и веду на улицу Жубер.

И вот мы перед домом четырнадцать. Входная дверь открыта. У тротуара припаркована машина префектуры. За рулем сидит молодой парень.

— Полиция, — говорю я. — Как фамилия вашего комиссара?

Шофер смотрит на меня, как на лошадиное дерьмо, потом рассматривает Жизель и пожимает плечами.

— Слушай, приятель, — говорит он, — если у тебя смерзлись мозги, выпей горячего кофейку Говорят, помогает…

Я двумя пальцами берусь за свой клюв, что является у меня признаком нервозности. Согласитесь, что неприятно, когда с тобой разговаривают, как с гнилым фруктом, да еще на глазах прекрасной блондинки.

Мною овладевает желание схватить этого придурка за волосы и, не открывая дверцы, вытащить из машины. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то разукрасил бы его как бог черепаху.

Показываю ему удостоверение.

— Малыш, — говорю я, — ты явно был молочным братом поросенка, и твоя мамочка ошиблась, когда забирала тебя от кормилицы.

Он молчит. Должно быть, до крови кусает губы.

— Фамилия моего коллеги?

— Старший инспектор Гийом.

Повезло: до войны он работал в моем подчинении.

Поворачиваюсь к Жизель.

— Пошли, отметим мое возвращение в дело.

Дом кипит. Несколько полицейских охраняют вход в квартиру убитого. На лестнице полно народу в пижамах и халатах. Эти болваны рады хотя бы прикоснуться к такому приключению. Каждый высказывает свое мнение. Они не чувствуют даже холода! Некоторые бабы не запахнули свои халаты, чтобы возбудить соседей. Жильцы четырнадцатого дома надолго запомнят эту ночь. Завтра они смогут пересказать увлекательный кровавый детектив всем друзьям и знакомым. При необходимости они кое-что добавят от себя. В кои-то веки в жизни этих лопухов произошло что-то интересное, и такой случай они не упустят. На лестнице пахнет дешевыми духами и заношенными тапочками.

На всех этажах слышится плач мальцов. Матери семейств убежали, забыв дать им соску, и теперь дамам приходится возвращаться, не досмотрев до конца этот увлекательный спектакль.

— Вы куда? — спрашивает ажан, закрывая нам путь растопыренными руками.

— Не играй в дирижера, не утомляйся. — советую я, доставая свое удостоверение.

Фараон отдает мне честь.

— Труп в столовой, — докладывает он.

— Значит, нам остается только сесть за стол.

Парень выглядит совершенно ошарашенным. Мы заходим в квартиру, где ребятишки из службы идентификации жгут магний.

— Какого черта вам здесь нужно? — вопит тип в два метра в высоту и в три метра в ширину.

Я стараюсь увидеть, что творится за этим Эверестом, и замечаю Гийома.

— Эй, Гийом!

Он оборачивается и смотрит в мою сторону, но поскольку спина его подчиненного не прозрачная, он решает обойти его.

Узнав меня, он делает шаг назад. Его рот раскрывается до такой степени, что невольно начинаешь ждать, когда из него выедет поезд.

— Но… — бормочет он. — Но…

В этот момент огромный полицейский присматривается ко мне. Кажется, в этом парне столько же интеллекта, сколько в килограмме солянки. За то время, что его мозги усваивают изображение, переданное сетчаткой, можно успеть вымыть ноги. Но все имеет конец. Хотя мысли катятся в его черепе, как стальные шары в электрическом биллиарде, он осознает, что я похож на убитого, и издает звук, являющийся чем-то средним между боевым кличем команчей, пароходным гудком и выражающим оргазм криком самки кенгуру.

— Черт побери, шеф! — наконец лопочет он.

Сценка привлекает внимание медэксперта и фотографа. По примеру своих коллег они таращатся на меня с таким же ошарашенным видом.

— С-с-сан-Антонио! — восклицает наконец и Гийом.

— Он самый, дружище

Я приветствую присутствующих общим поклоном.

— Вот, узнал, что меня убили, и захотел посмотреть, как выгляжу в мертвом виде.

Я делаю Жизель знак остаться на месте и подхожу к дивану, на котором лежит мой двойник. Вот это сенсация! Честное слово, если бы я не видел себя несколько дней, то был бы убежден, что это я. Сходство невероятное; у жмурика мое лицо, мой рост, мои волосы… Понятно, почему тип с волосами бобриком обознался; неудивительно, раз даже мои коллеги без колебаний опознали меня…

— Если бы я знал этого парня, когда он еще вдыхал кислород, мы бы могли организовать отличную пару чечеточников.

Медэксперт приходит в себя.

— Так могут быть похожи только близнецы, — говорит он.

Мой друг радостно пожимает мне руку.

— Как я рад, что вы живы, шеф! Видите, в это проклятое время, когда человеческая жизнь ничего не стоит, мы начали расследование по всем правилам.

— Спасибо за трогательное внимание.

Жизель кашляет. Все эти куколки — стоит хотя бы на минуту перестать обращать на них внимание — начинают рвать и метать и готовы поджечь собственные трусы, лишь бы вновь привлечь к себе взгляды почтеннейшего собрания.

Несколько смутившись, я представляю ее:

— Мадемуазель Жизель Моден, моя сиделка.

Она принимает изъявления почтения со стороны полицейских и подходит к дивану. Только бы не шлепнулась в обморок! Но, к счастью, Жизель выдерживает испытание. Правда, в силу своей профессии она привыкла к виду мертвых и, может быть поэтому, приветливо смотрит на убитого.

— Невероятно!

Уф! Я боялся, что она станет выдавать бессмертные истины о случайностях, различного рода феноменах и прочих премудростях.

Чтобы отвлечь внимание, я спрашиваю:

— Каково ваше заключение, доктор?

— Две пули в область сердца, вошли сверху вниз. Я полагаю, его застрелили в тот момент, когда он спускался по лестнице. Он умер не сразу, а сумел выйти на улицу, где и упал.

Гийом дополняет:

— Самое любопытное, что в доме его никто не знает. Консьержка видела его всего лишь раза два. Он появлялся здесь эпизодически. Будучи убежденным, что речь идет о вас, я думал, что вы сняли эту квартиру под вымышленным именем, чтобы пользоваться ею в тех случаях, когда не имели возможности вернуться к себе…

Я с улыбкой смотрю на него.

— Ничего подобного. Вы думали, что я связан с Сопротивлением и гестапо свело со мной счеты. После покушения на меня в Большом доме4 об этом только и шепчутся, так?

Он краснеет и не отвечает.

Чтобы помочь ему выйти из глупого положения, я отвешиваю ему хлопок по спине, причем достаточно сильный, чтобы выбить из него легкие, если они плохо закреплены.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Ничего, шеф. Эта, квартира совершенно безликая. Должно быть, этот тип действительно пользовался ею редко, как и уверяет консьержка.

К нам подходит Эверест мяса и глупости.

— Посмотрите, что я нашел, — говорит он.

Гигант разжимает широкую, как салатница в семейном пансионе, руку, мы наклоняемся над ней и обнаруживаем перочинный нож с роговой рукояткой, на которой написано слово: «Venganza».

— Это испанский, — уверяет Гийом. — В переводе означает «месть».

— Вы позволите мне оставить его себе на память о моей смерти?

— Конечно, месье комиссар.

Я кладу крошечный ножичек в карман и спрашиваю:

— Так к какому же выводу вы пришли?

— Официально: сведение счетов… Так лучше для всех, правда? — отвечает инспектор. — Сейчас все перемешалось. Убийство не отличить от казни, честного человека от вора, а героя от предателя. Я понимаю, почему вы перешли в резерв. Заниматься нашим ремеслом в такое время очень невеселое дело.

Мы обмениваемся несколькими банальностями на общие темы, после чего все вместе выходим из квартиры.

— Я оставлю на ночь двух человек у консьержки, — заявляет мой коллега, — а завтра мы перевезем вашего двойника в морг. Но все-таки вы меня здорово напугали, патрон.

На лестничной площадке врач — толстый старик с седыми усами — начинает высмеивать жильцов, которых называет садистами, извращенцами и психами. Те обращаются в беспорядочное бегство. Там, где не помогли грубые окрики ажанов, сарказм медэксперта сотворил чудо. Все любители падали ворча расходятся по своим конурам.

Бабы запахивают халаты и закрывают свои телеса. Старый хрен снимает руку с задницы маленькой брюнетки. Мужчины возвращаются посмотреть, удержит ли король пик свою корону. Мамаши вспоминают о своих, уже сорвавших глотки, отпрысках. Лестничная площадка пустеет, как кинозал после того, как герой-любовник взасос поцеловал свою партнершу.

Мы выходим на улицу. Гийом раздает инструкции своим парням, после чего поворачивается ко мне.

— Что я могу для вас сделать, патрон?

Я морщусь.

— Если бы вы могли на час или два предоставить в мое распоряжение машину, то были бы лучшим из всех полицейских.

Он улыбается.

— Поехали с нами в контору, а там я оставлю вам машину.

Мы рассаживаемся. Жизель садится спереди, рядом с шофером, а мы набиваемся на заднее сиденье, что далеко не Просто, поскольку амбал Гийома тоже лезет с нами.

— Забавный этот ваш малый, — говорю я инспектору. — Где вы его откопали?

— Смейтесь, но в случае заварухи он первоклассный помощник.

Через несколько минут мы подъезжаем к Островерхой башне5. Следует неизбежная серия рукопожатий, и наконец я вступаю во владение тачкой.

— Какая программа? — беспокоится моя подружка.

— Пункт первый: твоя квартира, где я уложу тебя спать, как послушную девочку, каковой ты и являешься. Пункт второй: я нанесу один ночной визит.

Цыпочка надувает свои губки.

— Не вредничай, Тони. Ты не можешь бросить меня теперь.

— Я это сделаю, прекрасная дама.

Она не отвечает. Я думаю, что она дуется, но тут замечаю две огромные слезы, катящиеся по ее щеке. Молчаливая скорбь всегда трогала мое сердце. Обычно, когда куколка начинает кричать и плакать, я влепляю ей пару пощечин, чтобы вылечить от возможного флюса. Но тихие слезы выворачивают мне душу.

— Ну пожалуйста, не надо! Пойми, Жижи, до сих пор я водил тебя с собой, потому что это было совершенно безопасно. Сейчас же все может измениться. Отметь, что я ни в чем не уверен, но если с тобой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу…

— Хочешь, я напишу расписку, снимающую с тебя всю ответственность?

Раз она относится к этому с юмором, я согласен.

— Хорошо, поедем вместе. Но если это повредит твоему здоровью, пеняй на себя.

Я на полной скорости мчусь на улицу Аркад.

Сейчас я изложу вам свою мысль во всех подробностях. Сначала позвольте вас просветить насчет моих внутренних чувств. События этого вечера разбудили во мне дремавшую жажду подраться. Я прекрасно понимаю, что мое сходство с убитым простое совпадение, но все-таки хотелось бы разобраться в ходах и пружинах этого дела. Кажется, я имею на это право, а? Кто поймал брюхом порцию свинца? Сан-Антонио или герцог Виндзорский? Пусть стрелок ошибся, но если я его найду, это не помешает мне сделать из него фарш для равиоли. Хотя бы для того, чтобы он понял, что прежде, чем нажимать на спусковой крючок, нужно удостовериться в личности сидящего напротив.

Долгожданный случай поговорить с этим козлом представился как раз сегодня вечером. Волей чудесного стечения обстоятельств я сунул свой длинный нос в общую тарелку очень странной компании. На данный момент в этой истории пять действующих лиц: во-первых, я сам, потом гад со стрижкой бобриком, затем мой двойник, лежащий в столовой, и, наконец, саксофонист и неизвестный, которому адресовалась известная вам музыкальная передача.

Будем действовать методом исключения.

Мой двойник мертв, как филе селедки. Тип, ожидавший в ресторане закодированное в саксофонном соло сообщение, мне неизвестен. Значит, чтобы добраться до покушавшегося на меня ублюдка, остается один саксофонист. Он служит посредником, и я должен его отыскать.