Глава XII

Хотя на самом деле с момента, когда капитан Биггар вышел в сад, и до его возвращения прошло всего каких-то пять минут, только-только хватило на то, чтобы несколько раз прогуляться взад-вперед по лужайке да еще разок остановиться и в сердцах пнуть встречную лягушку, тем не менее для его целей этого времени оказалось довольно. Если бы при выходе на террасу его спросили: «Есть ли у вас какие-нибудь идеи, капитан?» – он бы вынужден был ответить: «Не больше, чем у кролика». Но вернулся он энергичной походкой, и глаза у него блестели. Капитан Биггар нашел выход из положения.

В минуты бурных душевных переживаний наш мозг работает на повышенной скорости. Безответная страсть стимулирует деятельность серых клеточек. Неприятная сцена на садовой скамейке, когда любовь столкнулась с кодексом чести, по законам которого живут люди на далеких окраинах Империи, привела в движение серые клеточки его мозга, и, если бы вы сейчас просветили череп капитана Биггара рентгеновскими лучами, вы бы увидели, что серые клеточки прыгают и пляшут там, как рисовые зернышки на сковородке. Не прошло и тридцати секунд после того, как встречная лягушка, потирая шишку на лбу, удалилась, спеша предупредить подруг, чтобы остерегались атомной бомбы, как он был вознагражден тем, что бесспорно можно назвать озарением.

Положение его – если в двух словах – таково. Он любит. Это факт. Можно даже пойти дальше и признать, что он любит безумно. И предмет его обожания – если он мало-мальски правильно истолковал ее слова, и поведение, и блеск ее очей – тоже его любит. В самом деле, не станет ведь женщина заводить разговор о старых добрых временах, когда ты шмякал ее дубиной по макушке и волок в пещеру, если не хочет этим что-то сказать. Правда, через несколько минут она уже, смеясь и закатываясь, болтала с этим проклятым Рочестером – чтоб ему пусто было! – но теперь, когда капитан поостыл и поразмыслил, это представлялось ему не более чем любезностью гостьи по отношению к хозяину дома. Проклятого Рочестера можно отбросить как не имеющего значения. Капитан Биггар пришел к выводу, что, по-человечески, стоит ему только положить свое сердце к ее ногам, и она его подберет.

Казалось бы, все хорошо. Но дальше начинаются сложности. Она богата, а он беден. В этом закавыка, тут сучок и задоринка. Отсюда сыплется песок в колеса.

Дополнительной горечи и силы удару ногой по лягушке придавало сознание, что, если бы не возмутительные финансовые махинации злодея букмекера, этого Честнейшего Кривого Рочестера, все разрешалось бы очень просто. Поставить три тысячи на Баллимора, и даже при сегодняшних ставках из одного к пятидесяти это дало бы сто пятьдесят тысяч как на дороге подобрать; и уж конечно, даже Толстый Фробишер и Субадар, сколь ни строги их взгляды в таких делах, не обвинят человека в игре кривой клюшкой за то, что он женился на женщине, пусть как угодно богатой, но имея и сам в кармане сто пятьдесят тысяч чистеньких и блестященьких.

Капитан мысленно застонал. Память о счастье – худшая из мук, а он, надрывая себе душу, припомнил, как шелковиста была под пальцами ее шея, когда он застегивал подве…

Тут он громко вскрикнул. На суахили, разумеется: слова этого языка всегда первыми срывались с его губ в минуты волнения, но смысл был ясен, как смысл «эврики» Архимеда.

Подвеска! Ну конечно! Он четко представил себе, как надо действовать.

Две минуты спустя он был уже у парадного входа. Еще через двадцать пять секунд решительными шагами вошел в гостиную и увидел со спины Честнейшего Рочестера и его секретаря, по каким-то своим дурацким соображениям завернувшихся справа и слева в портьеру, которой они зачем-то задернули дверь на террасу.

– Слушайте! – окликнул он их. – Мне надо еще кое о чем переговорить и с вами, и с вами.

Эти слова произвели на них сильное впечатление. Всегда немного теряешься, когда ждешь человека с северо-востока, а он вдруг окликает вас с юго-запада, особенно если оклик довольно зычный и напоминает лай в собачьей клинике в час кормежки. Билл снова проделал номер с прыжком и трясучкой, притом очень успешно – сказалась практика. Даже Дживс, хотя черты его лица сохранили обычную бесстрастность, все же встревожился, если судить по тому, что левая бровь у него чуть дернулась, как бы готовясь подняться.

– Что вы мнетесь там, как умирающий лебедь, – сказал капитан Биггар Биллу, который, надо ему отдать должное, очень похоже изображал названную птицу in articulo mortis. [В момент смерти (лат.)] – Со времени нашего с вами, красавчиками, разговора, – продолжал он, наливая себе виски с содой, – я обдумал положение и нашел выход. Меня вдруг осенило. И я сказал себе: «Подвеска!»

Билл жалобно заморгал. Его сердце, только что чуть было не выскочившее изо рта, начало медленно опускаться на место, но, по-видимому, от перенесенной встряски пострадал слух. Ему почудилось, будто капитан произнес слово «подвеска», что было совершенно лишено всякого смысла.

– По… подвеска? – повторил он, недоумевая.

– Миссис Спотсворт носит на шее бриллиантовую подвеску, милорд, -заметил Дживс. – По всей видимости, джентльмен имеет в виду ее.

Это было вполне возможно, но Билл все еще ничего не понимал.

– Вы так полагаете?

– Да, милорд.

– По вашему мнению, речь идет об этом предмете, Дживс?

– Да, милорд.

– Но при чем он тут?

– На этот вопрос, как можно предположить, милорд, мы получим ответ из его дальнейших слов.

– То есть когда он скажет еще что-нибудь?

– Совершенно верно, милорд.

– Н-ну, если вы так считаете… – с сомнением проговорил Билл. – Но мне это кажется… как это говорится?

– Сугубо маловероятно, милорд?

– Да. Именно что сугубо маловероятно.

Капитан Биггар на другом конце комнаты молча злился. Теперь он окончательно потерял терпение и язвительно спросил:

– Ну что, кончили вы там лепетать, Кривой Рочестер?

– Я разве лепетал?

– Еще как лепетали. Словно эти… как их… Ну, словно эти штуковины, которые лепечут.

– Листья на дереве? О них иногда говорят, что они лепечут, сэр, -пришел на помощь Дживс. – А также лесные ручьи. В своем очень известном стихотворении «Ручей» покойный поэт лорд Теннисон…

Капитан Биггар нахмурил брови.

– Ай денг хап камоо на покойного лорда Теннисона, – раздраженно отозвался он. – А что меня интересует, так это подвеска.

Билл взглянул на него с некоторой надеждой:

– Вы собираетесь пояснить, в чем дело с этой подвеской? Пролить, так сказать, свет?

– Да, собираюсь. Она стоит около трех тысяч зеленых, и вы, – заключил он как бы между прочим, – ее украдете, Кривой Рочестер.

– Ук… украду?

– Нынешней же ночью.

Человеку, которого только что словно шмякнули тупым предметом по макушке, довольно непросто выпрямиться во весь рост и устремить на собеседника укоризненный взор, но у Билла это получилось.

– Что-о?! – вскричал он, потрясенный до глубины души. – Вы, опора Империи, живой пример для подражания даякам, всерьез предлагаете мне ограбить мою гостью?

– Я же тоже ваш гость, однако вы меня ограбили.

– Только временно.

– И миссис Спотсворт вы тоже ограбите только временно. Я не вполне точно сказал: «украдете». Все, что мне от вас нужно, это взять у нее подвеску в долг до завтрашнего ужина, а тогда она будет ей возвращена.

Билл схватился за волосы:

– Дживс!

– Милорд?

– На помощь, Дживс. У меня мозги кругом идут. Вы уловили какой-нибудь смысл в словах этого носорогоубийцы?

– Да, милорд.

– Вот как?

– Направление мыслей капитана Биггара представляется мне ясным, милорд. Джентльмену настоятельно нужны деньги, чтобы завтра в Дерби поставить на лошадь по кличке Баллимор, и он предлагает, как я понял, изъять у владелицы подвеску, заложить и полученные средства употребить на вышеназванные цели. Я правильно изложил вашу мысль, сэр?

– Да.

– А по завершении скачек, как я понимаю, этот предмет будет доставлен обратно, и кто-нибудь, может быть я, обнаружит его в таком месте, где дама могла его обронить, и вручит его ей. Я не ошибаюсь, сэр?

– Нет.

– В таком случае если только можно быть на все сто процентов уверенным в том, что лошадь Баллимор придет первой…

– Придет, придет, можете не сомневаться. Я же вам сказал, он дважды побил рекорд ипподрома.

– Это официально, сэр?

– Прямо из конюшни.

– Тогда я, должен признаться, не вижу – или почти не вижу -оснований возражать против этого плана.

Билл с сомнением покачал головой:

– А по-моему, это все-таки кража.

Капитан Биггар досадливо поморщился:

– Ничего подобного! И сейчас объясню почему. В каком-то смысле можно сказать, что эта подвеска – моя.

– Ну знаете!.. чья, вы сказали?

– Моя.

– А к миссис Спотсворт каким образом она попала?

– Я ей подарил.

– Подарили?

– А что? Мне-то она на что нужна? А миссис Спотсворт и ее муж оказали мне множество любезностей. Беднягу задрал лев, а что осталось от него отправили в Найроби, и, когда миссис Спотсворт на следующий день покидала лагерь, я подумал, что хорошо бы ей подарить что-нибудь – на память и вообще, ну я и вытащил подвеску и спросил, не захочет ли она взять ее себе. Она согласилась, я отдал, и она уехала. Вот что я имел в виду, когда сказал, что в сущности-то эта вещица – моя, – заключил капитан Биггар и снова налил себе виски.

На Билла его рассказ произвел сильное впечатление.

– По-моему, это в корне меняет дело, Дживс.

– Несомненно, милорд.

– Ведь в конце-то концов, как справедливо заметил старец Биггар, подвеска – его, да он и хочет просто на время позаимствовать ее, всего на пару часов.

– Совершенно верно, милорд.

Билл повернулся к капитану. Решение было принято.

– Договорились, – сказал он.

– Вы это сделаете?

– Попробую.

– Браво!

– Будем надеяться, что сойдет.

– Сойдет, сойдет. Соскользнет как по маслу. У нее замочек совсем слабый.

– Я имел в виду, что сойдет благополучно.

Капитан Биггар еще раз прикинул. Теперь он был бодр и полон оптимизма.

– Конечно, сойдет благополучно. Что может помешать? Два таких умника, как вы, придумают сто разных способов, как раздобыть эту штуковину. Ну, -сказал капитан, ставя пустой стакан, – а я выйду в сад, мне надо сделать упражнения.

– Сейчас, вечером? Так поздно?

– Дыхательные упражнения, – пояснил капитан Биггар. – По системе йоги. И при этом, конечно, достигается единение с мировой душой. Наше вам, ребята!

Он раздвинул портьеры и вышел через стеклянную дверь.

Загрузка...