Не соблазняй повесу

Глава 18

Они обвенчались в доме для заключения браков при гостинице в Гретна-Грин; бракосочетание совершил один из известных протестантских священников. Амелия старалась не думать о том, как она выглядит в своем чересчур открытом вечернем платье и в корсете, затянутом так туго, что грудь ее почти неприлично выпирала из корсажа. Она была вынуждена позаимствовать шпильки для волос, так как ее собственные исчезли за время долгих часов наркотического сна. Но пастору, казалось, не было дела до ее внешнего вида; перед ним, без сомнения, прошло очень много невест, только что совершивших поспешное путешествие. Он относился к венчанию как к делу самому обычному и повседневному.

Так оно и получалось, к сожалению. Приключения продолжались, и Амелия находила их куда более скромными и спокойными, чем ожидала. Сначала они оба должны были подтвердить свое желание вступить в брак. Амелию передернуло, когда она вдруг задала себе вопрос, каким же образом мыслил лорд Помрой осуществить это дело.

Потом они произносили необходимые обеты. Амелия помедлила с ответом после того, как пастор обратился к ней со словами:

– Берешь ли ты этого мужчину в законные мужья, чтобы жить с ним по Господнему установлению в священном состоянии брака? Станешь ли ты подчиняться ему и служить ему, любить его, чтить и поддерживать в болезни и здоровье, забыв обо всех иных, принадлежать только ему столь долго, сколько продлится ваша жизнь?

С ума она, что ли, сошла, чтобы выходить замуж за человека, которого едва знает?

Лукас наклонился к ней и сказал «Дорогая?» таким низким, проникновенным голосом, от которого у Амелии задрожали поджилки, и она, уже не раздумывая, произнесла твердо:

– Да, беру.

Не было ни долгих молитв, ни святого причастия, ничего похожего на свадебный обряд англиканской церкви. Все это вообще не выглядело как настоящая свадьба.

Но вот пастор спросил о кольце, и Лукас надел кольцо на ее левую руку. Оно было слишком велико для безымянного пальца, и потому он надел его на средний. Тяжесть кольца оказалась ощутимым напоминанием о ее новом статусе.

Больше никогда ей не придется гадать о своем будущем – обдумывать, какую страну она посетит первой и отправится ли туда на пакетботе, на клипере или даже на верблюде. Ее будущее сузилось до размеров человека, который стоит рядом с ней, и ей почти ничего об этом человеке не известно. Помоги ей Господи.

Но этот человек явился спасти ее, в то время как никто этого не ожидал, а ее спасение могло разрушить его собственные планы. Значит, он питает к ней какое-то чувство. Не любовь, ибо он не сказал об этом ни слова. Но все же некоторую привязанность?

И разумеется, сильное желание. Это больше того, что получают многие женщины от своих мужей. Конечно, ни одной из этих женщин не приходится волноваться о том, что муж отправит в тюрьму ее мачеху. Но Лукас в свое время привел отличный довод: если Долли и есть Дороти Фрайер, участница ограбления, то она вполне заслуживает, чтобы ее арестовали. Если же нет, то Амелии не о чем тревожиться.

Кроме того, Долли или не Долли, а она не может себе представить в качестве мужа кого-либо еще, а не Лукаса Уин-тера. Эта мысль принесла Амелии значительное облегчение.

После обряда пастор пребывал в самом благодушном настроении и познакомил их с несколькими людьми в гостинице, когда Амелия и Лукас уселись за весьма обильный завтрак. Венчание сбежавших парочек явно было для священника делом привычным, но свадьба американского солдата с дочерью графа – это уже нечто сверх обыкновенного.

Праздничное настроение хозяев оказалось заразительным, и Амелия, несмотря на чудовищную усталость, вознаградила присутствующих лондонскими новостями, упомянула она и о своей шотландской подруге Венеции. К ее удивлению, хозяева дома слышали о лорде Дунканноне и о его загадочном преследователе, шотландском разбойнике с большой дороги, по прозвищу Шотландский мститель. К сожалению, Амелия не могла их просветить по поводу того, за что грабитель ненавидит лорда.

После завтрака Лукас снял номер на ночь.

– Мы уедем в Лондон завтра, – сказал он Амелии. – Мы оба нуждаемся в отдыхе.

В отдыхе, ха! Оба прекрасно знали, что вовсе не отдых был у него на уме!

Но когда они поднялись к себе в номер, Лукас, только взглянув на уставшую Амелию, велел ей тут же ложиться спать. Амелия настояла, чтобы написать Долли и папе о том, что произошло, но когда это было сделано, у нее не хватило сил даже принять ванну. Она еле держалась на ногах, пока Лукас помогал ей раздеться. Амелия осталась в нижней сорочке и панталонах. Глаза у нее закрывались сами собой.

– Я хотя бы чуть-чуть подремлю, – пробормотала она, когда Лукас укладывал ее в постель с лишенным чего бы то ни было личного старанием слуги.

Амелия уснула еще до того, как опустила голову на подушку.

Проснулась она через несколько часов, разбуженная светившими в окно лучами предзакатного солнца. Спала она так крепко, что понадобилось некоторое время, пока она сообразила, где находится. Однако мужской сюртук на спинке стула и мужские сапоги, поставленные у двери рядом с ее туфельками, напомнили ей со всей очевидностью, что она уже больше не леди Амелия. Она миссис Лукас Уинтер.

Но где же Лукас? Амелия повернула голову к камину и увидела, что новобрачный полусидит, полулежит в большой медной ванне, которой раньше в комнате не было. Глаза у него закрыты, дыхание ровное, но от воды идет пар, а Лукас скорее всего только что задремал.

Хорошо. А она теперь должна определить одно – сделал ли что-то с ней лорд Помрой, пока она спала, одурманенная опиумом?

Амелия так не думала. Он мог ее ласкать, но корсет был по-прежнему туго-натуго зашнурован, когда Лукас начал его снимать, а если бы Помрой попытался высвободить ее груди, ему очень трудно было бы снова отправить их за вырез платья.

Но не это главное, нет, не это. Он мог воспользоваться разрезом на панталонах, чтобы лишить ее девственности. Почувствовала бы она, пусть и одурманенная, хоть что-то, соверши он над ней такое? Боль, некую неловкость, мало ли что...

Существовал только один способ проверить это. Амелия подняла повыше подол нижней сорочки, стараясь не нарушить сон Лукаса неосторожным движением, и быстро осмотрела свои панталоны.

Потом она откинулась на подушку со вздохом облегчения. Ни единого пятнышка. Помрой не мог бы лишить ее девственности так, чтобы на панталонах не осталось следов ее крови. Значит, она все еще невинна. И слава Богу. Амелии было бы неприятно лечь в постель к мужу не девственницей, пусть то была бы и не ее вина. Для мужчин это, кажется, имеет особое значение.

Странный звук привлек ее внимание – что-то вроде шлепков ладонью по воде. Лукас пробудился? Амелия села в постели и присмотрелась к нему. Нет, глаза у него по-прежнему закрыты. Впрочем, дыхание изменилось, и этот странны и звук...

Амелия слезла с кровати и подошла к ванне настолько близко, чтобы заметить, что рука Лукаса двигается. От этого движения и происходят звуки, которые она слышала.

Этот негодник и не думает спать!

Хотя щеки Амелии густо покраснели, она подошла еще ближе.

К сожалению, ничего не было видно в мыльной воде. Зато она многое увидела над водой. Плечи, такие широкие, что могли бы понравиться самой разборчивой женщине... мускулистые руки, одна из которых красиво сгибалась при каждом взмахе, и великолепно вылепленную грудь, покрытую мелкими завитками черных волос.

Но Амелию не устраивало то, что она не видит остальное.

– Ну и как тебе ванна, муженек? – спросила она лукаво.

Лукас встрепенулся на манер слуги, который не вовремя задремал и был пойман на месте преступления.

– Что за штучки, Амелия?! Разве можно так подкрадываться к человеку!

К своему великому удовольствию, Амелия заметила, что он побагровел.

– Ты решил начать первую брачную ночь без меня?

– А ты с чего это вскочила? – проворчал он. – Я думал, ты проспишь еще несколько часов. Иначе я не стал бы принимать ванну. Нужно использовать воду, пока она не остыла.

Амелия расхохоталась:

– Да уж, вижу, что ты использовал водичку как нельзя лучше.

До Лукаса наконец дошло, что она обо всем догадалась.

– Видишь ли, я решил... сбросить напряжение, чтобы тебе потом было полегче.

– Не дай мне тебя остановить, – сказала она. – Только приподнимись немного, я хочу видеть.

Лукас растерянно поморгал.

– Ты хочешь... что?

– Хочу видеть, как ты точишь свой «клинок». Почему бы и нет? Ведь мы теперь женаты.

– В этом есть смысл. Определенно есть. – Лукас помолчал, как бы обдумывая некий план. – Может получиться недурно.

– Лукас? – напомнила о себе Амелия.

Взгляд его обратился на нее. Амелия стояла перед ним в дезабилье, и глаза у Лукаса потемнели, а губы сложились в такую пылкую улыбку, что у Амелии по спине пробежала чувственная дрожь.

– Отлично, можешь посмотреть, – сказал он, откинувшись к концу ванны и опустив руки на ее края. – Однако мой «клинок» будет нуждаться в подначке, когда начнет сходить с ума из-за моей жены.

– Что же это за «подначка»?

Окинув ее взглядом, более жарким, чем пылающий в камине огонь, Лукас хрипло проговорил:

– Распусти завязки на своей рубашке.

– О, вот о какой «подначке» речь.

Амелии вдруг стало трудно дышать. Вот это и есть приключение. Она сделала, как велел Лукас, от волнения слегка путаясь в завязках. Когда она справилась с ними, Лукас сказал:

– Сними ее.

В дальнейших поощрениях Амелия не нуждалась. Чувствуя себя грешной, она сбросила с себя рубашку и осталась в одних панталонах. Голодный взгляд, которым окинул ее Лукас, вызвал у нее нетерпеливое желание получить и от него большее.

– Ты говорил, что я могла бы посмотреть на тебя, – напомнила она.

Резким движением он поднялся из воды, и Амелия со свистом втянула в себя воздух. В следующий раз, когда она увидится с Венецией, она сможет ответить на заданный на прошедшем балу вопрос подруги, достойна ли «сабля» майора благоговейного почитания. О да. Бесспорно, да.

Амелия с любопытством взирала на воинственный «клинок», дивясь его длине и толщине, которые к тому же увеличивались у нее на глазах. И когда Лукас, взяв его, принялся манипулировать им, словно он был настоящим клинком, Амелия добавила к двум его качествам третье – стойкость.

– Отлично, Далила!– прорычал Лукас, прерывисто дыша. – Теперьтвоя очередь. Снимай... панталоны.

Амелия посмотрела на него с улыбкой, которая, как она надеялась, была вызывающей, и принялась распускать завязки у панталон.

– Ну же, дорогая, – произнес он тоном офицера, Отдающего приказ нерадивому солдату.

– Слушаюсь, майор. Как прикажете, майор. Сию минуту, майор.

Она сбросила панталоны на пол.

Его неожиданное молчание встревожило бы Амелию, если бы оно не сочеталось с ускорением движений руки, в которой он держал свое «оружие».

– Как же ты красива, – хрипло заговорил Лукас, устремив на Амелию восхищенный взгляд.

Амелия вдруг смутилась и засмеялась нервным смехом.

– Если ты можешь сказать такое женщине, которая не мылась несколько дней, а волосы у нее спутаны, то из тебя может получиться и в самом деле хороший муж.

Рука Лукаса перестала двигаться.

– Муж непредусмотрительный к тому же. Ты могла бы искупаться, пока вода еще теплая.

– Места хватит для двоих, почему бы нам не помыться вместе?

Тень беспокойства мелькнула на лице Лукаса, прежде чем он кивнул утвердительно:

– Хорошо, только бы тебе было удобно.

Чуть помедлив, он снова сел в ванну. Немного странно для мужчины он вел себя в их первую брачную ночь. Впрочем, Амелия понятия не имела о том, как вообще ведут себя мужчины в подобных обстоятельствах. Может, они тоже нервничают не меньше женщин:

Когда она забралась в ванну и села лицом к нему, Лукас предложил:

– Ты сядь ко мне спиной.

Амелия сделала, как он велел. Вода и в самом деле еще не совсем остыла. Теперь, когда их стало двое, она поднялась почти до края ванны. Амелия вздохнула от удовольствия и попробовала окунуть в воду голову. Вода при этом плеснула через край. Амелия отодвинулась назад и прижалась головой к груди Лукаса. Но он только и сделал, что потянулся за Куском мыла и принялся намыливать ей волосы, осторожно расправляя завитки и массируя легкими движениями пальцев кожу головы. Когда он положил мыло на место, Амелия подхватила его и стала намыливать плечи и подмышки.

После того как она промыла голову, Лукас забрал у нее мыло.

– Позволь теперь мне, – бормотнул он. Она не противилась. Это было чудесно.

Лукас начал с ее грудей и намылил их очень тщательно. Пока его длинные пальцы колдовали над ее отвердевшими сосками, он целовал ее в затылок, в ухо, в плечо. Скоро его руки побывали везде: он намыливал ее спину и живот, ноги, целуя Амелию, горячил ее кровь, пока она не стала более горячей, чем вода в ванне.

Амелия гладила икры Лукаса, колени, бедра, наслаждаясь его участившимся дыханием.

– Далила, – прошептал он и крепко поцеловал ее возле уха. – Дразни, дразни меня, прошу тебя!

Его мыльные пальцы скользили между ног Амелии, сначала очень нежно, потом смелее. Она ответила тем, что провела рукой по внутренней стороне его бедра как можно выше и с восторгом обнаружила, что его тело напряжено. Пальцы Лукаса проникли дальше и надавили так сильно, что Амелия застонала.

Он вдруг убрал руку, потом, опершись о края ванны, встал и выбрался на пол.

– Идем же, идем в постель, чтобы я мог сделать все как надо.

Амелия засмеялась, смывая с себя мыльную пену:

– Со мной и так уже все «как надо».

Он не смотрел на нее, пока вытирался полотенцем.

– В постели будет удобнее для тебя.

– Правда? Ты изобрел чудодейственный способ избежать боли в процессе дефлорации?

Лукас бросил на нее столь пронзительный взгляд, что Амелия вдруг поняла: за его странным поведением кроется еще что-то. И верно угадала, в чем дело. Горло у нее перехватило от волнения.

– Ты думаешь, что Помрой лишил меня невинности? И это тебя беспокоит.

– Нет... да... пойми, ведь мы незнаем в точности, что он с тобой сделал. – Лукас отвел от Амелии взгляд и обмотался полотенцем вокруг талии. – Он мог сделать что угодно, пока ты спала.

Амелия замотала головой:

– Я бы почувствовала это.

– Ты даже не почувствовала то, что проспала целых двое суток.

– Это не моя вина! – возразила она.

На лице у Лукаса, когда он повернулся к ней, было выражение боли.

– Разумеется, не твоя! Во всем этом нет твоей вины. Но это ничего не значит.

Амелия выбралась из ванны. Взяла полотенце и завернулась в него, прикрывая обнаженное тело.

– Это очень много значит, если ты будешь разочарован, обнаружив, что я потеряла невинность.

– «Разочарован»! – Лукас изумленно уставился на нее, потом произнес со стоном: – О Господи, какой же я идиот! Вовсе не потому... – Он подошел к Амелии и обнял ее. – Для меня не имеет особого значения, девственна ты или нет. – Он поцеловал ее в лоб, в бровь, зарылся лицом в ее волосы. – Я просто не хочу причинить тебе боль.

Амелия почувствовала некоторое облегчение.

– Но это неизбежно, если я невинна. А если нет...

– А если нет, то я не хотел бы сделать хуже. – Он посмотрел на нее с нежностью, от которой у Амелии защемило сердце. – Он... он мог обойтись с тобой грубо и причинить травму, боль от которой усилится, когда я... – Помолчав, он добавил с неподдельной горечью: – Невыносимо думать об этом, не хочу, чтобы тебе было больно.

– Но он не причинил мне боли, Лукас. – Она коснулась его губ быстрым поцелуем. – Я бы знала, я бы почувствовала. – Она высвободилась из его объятий и подняла с пола свои панталоны. – Смотри, на них нет крови.

– У некоторых женщин не бывает кровотечения во время дефлорации.

– Откуда ты знаешь? Тебе часто приходилось лишать девственниц невинности?

– Нет! – вскинулся он от возмущения. – Я прочитал об этом в одной книге, клянусь!

– В книге? – Амелия почувствовала себя лучше. Намного лучше. Ей стало почти весело. Сбросив с себя полотенце, она подошла к Лукасу. – Так ты читал книгу, чтобы понять женщин? Странно.

– Это был... всего лишь... какой-то медицинский журнал, – запинаясь чуть ли не на каждом слове, попытался оправдаться он.

– Подходящее объяснение, ничего не скажешь, – поддразнила его она, потом одним рывком распустила узел, которым Лукас закрепил на себе полотенце, и сбросила его на пол. – Пожалуй, более правдоподобно, что то была одна из книжонок, которые сочиняет некий англичанин, чтобы пощекотать нервы глупцам, – повторила Амелия слова Лукаса, сказанные им во время их спора о пиратах и гаремах.

Лукас привлек ее к себе, крепко обнял и закрыл ей рот поцелуем. Амелия обвила руками его шею. Ей казалось, что прошли годы с тех пор, как они целовались, хотя прошло всего несколько часов...

А Лукас, целуя ее, касаясь языком ее языка, дал себе обещание сделать все так, чтобы Амелии было хорошо – далее если это убьет его самого. Он еще был не уверен, какие вольности может себе позволить, но, судя по тому, с каким рвением она отвечала на его поцелуй, ему, вполне вероятно, не придется так осторожничать, как он полагал, из опасения причинить ей боль.

– Уложи меня в постель, – еле слышно произнесла она. – Я столько времени хотела узнать, что такое близость с мужчиной.

– Как пожелает миледи, – ответил он, подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Он уложил ее и, стоя в ногах у постели, смотрел на ее лукавую улыбку, на лебединую шею с изумительно нежной кожей, на высокую грудь, которая чуть не свела его с ума на шебеке. Забравшись на постель, он любовался ее животом, ее бедрами и тем, что было открыто и ожидало его.

– Лукас? – произнесла она глубоким, гортанным голосом, от которого у него задрожали колени.

И желание победило страх. Лукас отодвинулся назад, к самой спинке кровати и наклонил голову к тому месту, где среди каштановых завитков волос, еще влажных после ванны, пряталось то, что ему предстояло отведать.

– Что ты делаешь? – вскрикнула она.

– Готовлю для тебя приключение, милая, – с улыбкой ответил он и прижался губами к ее влажному теплу.

Исходивший от нее запах мыла и мускуса мог бы свести с ума любого. Лукас с невероятным трудом удерживал страсть долго сдерживаемого желания.

После всего, что Амелия претерпела, она заслуживала лучшего.

И он продолжал свои ласки, наслаждаясь тем, как она вздрагивает и вскрикивает от его прикосновений, что она приподнимается в бурном возбуждении. Он сам был доведен до высшей точки, но лишь после того, как почувствовал первые признаки ее кульминации, позволил себе овладеть Амелией в полной мере.

Она широко раскрыла глаза:

– Как это... ох... ты такой...

Лукас дошел до барьера ее невинности и остановился.

– Что-нибудь не так? – пролепетала она.

– Выходит, милая, что ты была права. Ты все еще девственница. – Лукас уже сказал, что это не имеет для него особого значения, однако в глубине души не мог не признаться себе, что чувство безраздельного обладания женщиной все-таки приятно. Он у Амелии первый – и единственный, он, и только он. – Но ты недолго ею останешься, – добавил он и, не давая ей времени одуматься или встревожиться, преодолел преграду.

Амелия издала душераздирающий крик, и Лукас поморщился – он не хотел причинять ей боль.

– Ты скажи, если очень больно, я перестану, – хрипло выговорил он, моля небеса, чтобы в случае чего ему удалось так поступить.

– Не смей, – услышал он в ответ, и Амелия схватила его за плечи, удерживая. – Больно, да, но я хочу узнать все до конца. До самого конца.

Лукас глянул ей в лицо и убедился, что слова ее искренни. Едва он остановился, Амелия нахмурилась.

– Я же сказала, чтобы ты не переставал, – почти сердито сказала она.

– Но ведь так оно и делается, дорогая. Как движения руки. Припоминаешь?

– Ох, верно. Я такая дурочка.

– Но такая соблазнительная, такая привлекательная дурочка... И такая чувственная.

– Правда? – спросила она, улыбаясь улыбкой Далилы-соблазнительницы. – Расскажи мне, что чувствуешь ты. В книжках про гаремы не слишком много таких подробностей.

– Это в твоем духе – учиться искусству любви по... книжкам, – отрывисто рассмеявшись, сказал Лукас.

Амелия покраснела.

– Лукас, ты пойми... дело не в книжках... я... ну просто я не знаю, как мне себя вести... как я должна... что мне делать...

– Что тебе хочется, милая, то и делай... все, что тебе нравится...

Амелия немного выгнулась.

– Вот так?

– Так, моя радость. Именно так, – хрипло выговорил он. – Двигайся, прошу тебя... так...

– А может быть, так? – Амелия тронула языком один, потом другой его сосок, и Лукас застонал. – Хорошо?

– Да, моя любимая Далила... о да...

Они уже не могли говорить в экстазе страсти, жаждая наступления облегчения. И оно наступило для обоих одновременно, бурное, блаженное, доводящее до полного изнеможения. Счастливого изнеможения.

– Ты теперь принадлежишь мне, Далила, – задыхаясь, проговорил Лукас. – Ты моя жена... навсегда.

– Мой муж, – выдохнула она, глядя на него со всем пылом тигрицы, покорившейся избранному ею самцу. – Навсегда.

В этот момент величайшего наслаждения, в минуты полного упоения Лукас верил, что Амелия будет принадлежать ему вечно, до конца его дней. Сердце у него билось так, словно от радости вот-вот выскочит из груди. Он лег рядом с ней и, глядя в потолок, думал об их будущем супружеском счастье, позволив мечте увлечь себя надеждой после трех лет горького одиночества.

Понадобилось несколько минут, чтобы дыхание у обоих выровнялось, а пульс успокоился. За кружевными занавесками окон солнце клонилось к закату, а с лестницы доносился топот постояльцев гостиницы, спускающихся к обеду вниз в столовую.

Амелия пошевелилась рядом с Лукасом.

– А все-таки это имело значение, правда?

– Что именно? – не сразу отозвался он.

– То, что я оказалась девственницей. Я обратила внимание на твое лицо. Это имело для тебя значение.

Лукас обнял Амелию.

– Для мужчины не столь важно, была ли девственницей его жена, сколь важно то, что именно он научил ее наслаждению. Я не стану лгать тебе. Любой мужчина этого хочет. – Лукас улыбнулся. – Потому что любая женщина, если она не может вспомнить, как ее лишали девственности, в сущности, чиста и непорочна, словно монахиня.

Амелия подняла одну бровь:

– А вы, сэр? Вы были непорочны?

Лукас несколько растерялся. Он не ожидал такого вопроса.

– Прости, милая, не был.

– Это несправедливо, – заявила Амелия.

– Верно, однако таков порядок вещей в этом мире. А мир в достаточной мере несправедлив.

– Знать этого не желаю, – сварливо проговорила она. Лукас не мог удержаться от смеха. Она выглядела такой восхитительно обиженной.

– Если это может послужить утешением, на этот раз я впервые делю постель с той, которая для меня много значит, с той, кого я люблю.

Амелия просияла и повернулась к нему лицом:

– Правда?

– Правда.

Она придвинулась к нему ближе.

– Я рада. И рада тому, что отдала свою невинность тебе, а не Помрою. Ведь еще одной причиной, по которой мужчина хочет, чтобы в первую брачную ночь его жена оказалась девственницей, служит его желание быть уверенным, что его первый ребенок зачат от него.

Лукас застыл. Он так стремился достойно завершить все это с Амелией, что даже ни разу не подумал о детях. Но ведь само собой разумеется, что брак и супружеская постель приводят к рождению детей.

На минуту он позволил себе вообразить дивную картину: он и Амелия в окружении веселых девчушек, играющих в саду, и крепких мальчуганов, пускающих на пруду кораблики. Они относились бы к его дипломатической карьере как к увлекательному приключению, в полном соответствии с отношением их матери.

Беда лишь в том, что карьера эта не начнется до тех пор, пока он не схватит Фрайера и не вернет Управлению флота деньги, похищенные этим человеком. Те самые деньги, что дали возможность семье Амелии жить приятной и удобной жизнью.

Дивная картина исчезла. Амелия не простит ему разорение своей семьи. Он убедил ее выйти за него замуж вопреки ее страхам, но ведь она так убеждена, что Долли Смит вовсе не Дороти Фрайер. Когда же она узнает всю правду об этой истории, вряд ли встанет на его сторону.

Но это еще ничего не значит. Они женаты, и даже если Амелия его возненавидит, он все равно несет ответственность за нее и за их детей.

Он попросту должен опираться на закон и пояснить, как обстоит дело, поскольку ее судьба связана с его судьбой. Она его жена и обязана поддерживать его, даже если это ей не по душе. Обязана подчиниться его правилам игры.

Ха! Амелия никогда в жизни не станет подчиняться чьему-то диктату. У этой женщины своя голова на плечах.

Он тяжело вздохнул.

– Хм-м? – сонно промычала Амелия, уютно пристроившись головой на плече у Лукаса.

– Ничего, дорогая, – пробормотал он. – Спи спокойно. Она снова задремала, а Лукас залюбовался ее пышными кудрями, рассыпавшимися по плечам. Его член встрепенулся, но Лукас отвернулся и поспешил опустить голову на подушку.

Господи, да он готов бежать за ней, словно беспородный пес. Как же сильно он увлекся, это просто опасно. Он дорожит ее обществом – и не только в постели. Так не годится. Мужчина не может чувствовать себя хозяином в собственном доме, если жена имеет над ним такую власть. Его собственный отец служит тому примером.

Уинтер уныло уставился в потолок. Решено. Он отучит себя от чрезмерного тяготения к ее обществу. Будет радоваться тому, что она сама ему предложит, а она, несомненно, это сделает, но ему следует соблюдать осторожность. Ведь если он покажет, насколько нуждается в ней, если проявит слабость, Амелия так быстро поработит его, что он никогда и не вырвется на свободу.

А так он рисковать не мог.