Не соблазняй повесу

Глава 27

– Сейчас такое же подходящее для этого время, как и любое другое, – сказал Лукас.

Амелия кивнула. Не напрасно провела она последние несколько ночей, согревая постель мужу. Она знала, что ему нравится, и начинала понимать, чего он от нее ждет. Тем не менее послушная жена совсем не то, что Лукас вбил себе в голову.

Настало время и его просветить кое в чем. Когда бы Амелия ни пыталась его в чем-нибудь убедить, Лукас первым делом ссылался на свой мужской авторитет. Она вовсе не собиралась ссориться с ним каждый раз, когда они не могли прийти к согласию по определенному поводу. Но она и не намерена была покорно наблюдать за тем, как он разрушает их совместное будущее и жизнь ее родных только потому, что не может переступить через свое прошлое. Если ее послушание, как он это называет, обусловит его поездку во Францию, она исполнит уговор. Раз уж он поедет в Л изьё и увидит там могилу Фрайера, а также побеседует с местными жителями, неужели он сможет после этого игнорировать реальные факты?

Итак, сегодня вечером она будет послушной, даже если это ее убьет. Судя по дьявольскому блеску в глазах ее мужа, он именно на это и делает ставку.

Лукас промаршировал к ее любимому креслу, расположился в нем и указал Амелии на сумки и чемоданы, доставленные из дома Кирквудов.

– Жена, ты можешь начинать. Распакуй и убери все вещи. – Когда Амелия молча кивнула и направилась к вещам, он сказал: – Я хочу, чтобы все было сложено аккуратно, а не в полном беспорядке, как у тебя обычно бывает, слышишь?

Амелия стиснула зубы.

В последующие два часа он отдавал приказание за приказанием, точь-в-точь как генерал на передовой линии фронта, и делал это до тех пор, пока Амелия не стала подумывать, в здравом ли уме была она, когда выходила замуж за военного. Когда вещи были разложены, наступил черед более интимных услуг. Уинтер приказал ей снять с него сюртук, жилет, галстук и ботинки. Она проделала все это с той же деловитостью, с какой совершал процедуру он сам.

Когда он велел ей почистить его ботинки, Амелия с трудом удержалась от шумного протеста. Он заставлял ее выполнять обязанности лакея, в то время как оба они знали, что женам офицеров не приходится, да и не пристало этим заниматься. Он старался подчинить ее своей воле, как офицер подчиняет своей воле солдата.

Очень хорошо, пусть он себе радуется. Скоро ему предстоит постичь все глубины женской воли.

К тому времени как она закончила возиться с его башмаками, они прямо-таки сияли, а Лукас уже не выглядел таким высокомерным, как вначале. Он, без сомнения, ожидал, что она откажется от своего «послушания».

Некоторое время он молча созерцал Амелию, затем указал на дверь.

– Из-за твоей мачехи я не съел свой обед. Спустись на кухню, поставь на поднос еду, которая могла бы утолить мой голод, и принеси поднос сюда.

– Да, муженек, – ответила она все тем же смиренно-тихим голоском, каким изъяснялась весь вечер.

На сей раз это вынудило его поднять одну бровь со словами:

– И никаких слабительных.

– Разумеется, – ответила она, хотя в эту минуту искушение казалось почти непреодолимым.

Она спустилась по черной лестнице, чтобы не натолкнуться на родителей, а в кухне позволила себе немного передохнуть. В конце концов, он не отдавал ей приказ поторопиться.

На деле существовало некоторое количество вещей, в которых Лукас не был искушен. Может, настал час довести эту игру в послушание до высшей точки.

Когда она вернулась в спальню с подносом, на котором лежали черный хлеб, колбаса и печеные яблоки, ее строгий муж устроился на ее кровати. Он сидел у самого изголовья в расстегнутой рубашке, скрестив вытянутые ноги.

– Ты, я вижу, там отдыхала, – пробурчал он.

– Кухонная прислуга уже легла спать, – ответила Амелия, как если бы это все объясняло.

Несмотря на его явное недовольство, она не подошла к Лукасу, а продолжала стоять у закрытой двери с подносом в руках.

– Ну? – сказал он. – Чего ты ждешь?

Амелия изобразила улыбку:

– Твоих приказаний. Я не знаю, куда поставить поднос. Сдвинув брови, Лукас подтянул к себе поближе прикроватный столик. Слегка кивнув на манер горничной, Амелия подошла и поставила перед Лукасом поднос, пригнувшись таким образом, чтобы он мог чуть ли не носом уткнуться ей в полуобнаженную в вырезе платья грудь. Судя по его быстрому лихорадочному вдоху, уловка подействовала, и это принесло Амелии чувство приятного удовлетворения.

Это чувство усилилось, когда Лукас усадил ее к себе на колени. При этом она сидела, вытянувшись в струнку, и глядела на него без всякого выражения – как солдат. Лукас бросил взгляд на поднос и сдвинул брови еще круче.

– Ты же знаешь, что я не люблю колбасу и черный хлеб.

– Ты попросил принести тебе поесть. Но ты не сказал, чего именно ты хочешь.

– Разве не могла послушная жена принести того, что нравится ее мужу?

– Ты требуешь слепого повиновения. Поскольку ты не сказал, чего принести, я собрала что оказалось под рукой. – Она мило улыбнулась. – Я принесла тебе яблоки, ты же их любишь.

– Это да. А почему бы тебе не покормить меня?

Его вдруг охрипший голос вызвал у Амелии вспышку желания. Пропади оно пропадом! Если он превратит свое развлечение в чувственную игру, ей никогда не удастся поставить на своем.

Ладно, может, она и это как-нибудь сумеет обернуть в свою пользу.

– Хорошо, – прошептала она и, выставив грудь вперед, потянулась за вилкой.

– Не вилкой, – сказал он. – Пальчиками.

Он, разумеется, ожидал, что она запротестует, заявит, что печеные яблоки руками не едят, или возмутится тем, что он ест, сидя на ее постели.

Не дождется! Снова изобразив улыбку, Амелия взяла пальцами ломтик яблока, обмакнула его в сок и поднесла Лукасу ко рту. Сок измазал ему подбородок; Лукас съел яблоко и попросил, указывая на подбородок:

– Вытри.

– Сейчас поищу салфетку, – сказала она, пытаясь слезть у него с колен, но Лукас ее удержал.

– Не надо, попробуй ртом.

Ртом? Ну, он хитрит. Если она лизнет его подбородок, это вызовет соответствующее развитие событий. Она должна этому воспрепятствовать.

– Как хочешь, муженек, – пробормотала она и, наклонившись к нему, собрала сок зубами.

– Ой! – Лукас резко отпрянул. – Что ты делаешь?

– Ты же сам сказал, чтобы я попробовала ртом.

– Ты прекрасно понимаешь, какую часть твоего рта я имел в виду.

Амелия наклонила голову набок:

– Я не посмела...

Лукас прервал ее, закрыв ей рот поцелуем, и Амелия едва не ответила на этот поцелуй, соблазненная прикосновением его губ, их вкусом и запахом. Но удержалась и заставила себя сидеть неподвижно, пока он прижимал свои губы к ее крепко сомкнутым устам и касался их кончиком языка.

– Поцелуй меня тоже, – чуть слышно попросил он, Амелия подчинилась, но ее поцелуй был всего лишь прикосновением к его губам. Сама она продолжала сидеть, словно каменная, упершись ладонями себе в колени.

Поначалу он вроде бы этого не замечал и целовал ее со страстью, гладил ее бедра, живот, груди. Амелия по-прежнему оставалась неподвижной, и Лукас, откинув голову, уставился на жену чуть ли не в бешенстве.

– Я же сказал, чтобы ты меня поцеловала.

– Я так и сделала.

– Но ты не дотрагиваешься до меня.

– Я буду счастлива тебя потрогать, как только ты скажешь мне, что трогать. И как. И когда.

– Так вот какая у тебя игра. Пока я не дам точную команду, ты ничего не станешь делать.

– Я просто веду себя как послушная...

Он не дал ей договорить, прошипев:

– Чертовка! – Бесконечно долгую минуту он смотрел на нее молча, потом сказал: – Отлично. Я более чем счастлив командовать твоим малейшим движением, потому что рано или поздно ты взбунтуешься. Ты не совладаешь с собой.

Амелия тоже молча смотрела на него, более чем когда-либо намеренная продолжать свою кампанию пассивного сопротивления.

– Встань и сними с себя одежду, – скомандовал он. – И чтобы ты не могла неправильно истолковать слово «одежда», скажу так: я хочу видеть тебя голой. Ты поняла?

– Совершенно, – ответила она и встала с его колен.

Она начала раздеваться медленно, но муж в течение нескольких секунд разгадал ее тактику поддразнивания и пробормотал:

– Поскорее, милая. У тебя всего одна минута.

Отстегнуть все крючки и кнопки, развязать все завязки за одну минуту? Да он просто испытывает ее терпение! Она использовала на это столько времени, сколько ей было нужно, и, только сделав все и стоя перед ним, поняла и почувствовала, как неловко стоять совершенно голой перед одетым мужчиной. Последний раз до этого, когда она стояла перед ним нагая, Лукас тоже был голым. Оказалось, что то было совсем другое.

То, что происходило сейчас, напоминало их игры на шебеке, когда она изображала его «пленницу». И вообще теперь это не игра, а война. И пока неизвестно, кто одержит победу.

Лукас смотрел на нее, переводя взгляд с ее обнаженной груди на вздрагивающий живот, а потом на завитки волос на лобке.

Амелия вонзила ногти в ладони, чтобы удержаться и не прикрыть себя. Когда Лукас наконец посмотрел ей в глаза, Амелия прочитала в его взгляде твердое намерение победить ее – некое отражение ее собственных планов на него.

– Ты ведь помнишь нашу первую брачную ночь? – спросил он.

Амелия молча кивнула.

Он улыбнулся со всем лукавым обаянием прирожденного соблазнителя.

– Теперь твоя очередь. Я хочу увидеть твое наслаждение.

Краска разлилась по ее щекам, когда она поняла, о чем он говорит.

Но ведь она не могла... Она никогда... Да, она это делала, но не при таких обстоятельствах, а в собственной постели, укрытая простынями, тайно... Это было бы просто убийственно...

И он это понял, негодяй, потому что улыбка его сделалась шире.

– Давай, жена. Поласкай себя для моего удовольствия. Амелия лихорадочно искала в уме способ отказаться от этого требования, но она слишком волновалась для того, чтобы хоть что-нибудь сообразить. Охваченная жаром с головы до ног, она стала делать то, чего он требовал.

Ее плоть пульсировала у нее под пальцами, и Амелия была уверена, что Лукас это замечает. Она только не могла понять, почему ей так невыносимо видеть, как он за ней наблюдает.

Лукас понял это в одно мгновение.

– Посмотри на меня, дорогая, – произнес он тем чувственным тоном, от которого у нее пробегала по спине восхитительная дрожь.

Она так и сделала и убедилась, что он смотрит вовсе не на ее руку, а на багровое от стыда и возбуждения лицо.

– Ласкай другой рукой свои груди, – приказал он.

Она выполнила приказание, хотя Лукас не наблюдал за ее движениями, а по-прежнему смотрел на ее лицо.

И тут она догадалась, в чем дело. Ему были важны ее реакция, ее смущение – вот чего он хотел. Вероятно, он также хотел, чтобы она, всецело отдавшись наслаждению, утратила над собой контроль.

Ха! Теперь она знала, как противостоять ему. Она делала все, что он велел, но сумела удержаться от какой бы то ни ыло реакций, хотя это и было очень трудно. Она принудила себя ласкать свое тело механически, как если бы она делала себе массаж или чистила зубы.

Это было нелегко, потому что он неотступно наблюдал за ней, шарил глазами по ее лицу, отыскивая слабое место в броне ее самообладания. Впрочем, его горящий взгляд поддерживал ее возмущение, помогал оставаться холодной и отчужденной. Уинтер постепенно мрачнел, и когда его горящие глаза в очередной раз остановились на ней, в них не было желания, в них был гнев.

– Подойди сюда, будь ты проклята!

– Как пожелаешь, муженек.

Амелия подошла к кровати, беспощадно подавив торжествующую улыбку. Он мог приказать ей делать разное, но не мог добиться таким путем, чтобы она почувствовала удовольствие, и он начинал это понимать.

– Раздень меня, – велел он.

– Как пожелаешь, муженек.

– И перестань повторять эти слова! – прорычал Лукас.

– Хорошо.

Амелия начала раздевать Лукаса, но это оказалось не слишком легким делом не столько потому, что приходилось снимать штаны с сидящего мужчины, причем с мужчины возбужденного, сколько потому, что она ощущала его запах, а его горячее дыхание обжигало ей щеку.

Когда она раздела его до нижнего белья, Лукас придумал новую пытку: он начал ее целовать. Она расстегивала пуговицы, а он целовал ее то в щеку, то в лоб, то за ухом.

Дьявол. Но она не уступит. Не уступит!

Амелия спустила с него кальсоны, стараясь игнорировать его ласки, но не так просто было игнорировать его член, который, можно сказать, требовал внимания.

Лукас заметил, куда она смотрит, и попросил охрипшим от возбуждения голосом:

– Погладь.

Взгляды их встретились, и дикая страстность темных глаз Лукаса едва не сломила ее решимость.

Однако воля Амелии оказалась сильнее искушения. Она ответила Лукасу совершенно спокойным взглядом и погладила... его лодыжку.

Он изрыгнул чудовищное проклятие и завопил:

– Ты прекрасно знаешь, что я хочу, чтобы ты погладила... – Тут он оборвал себя и произнес сдержанно: – Извини. Не обращай внимания. У меня есть идея получше. Забирайся ко мне на кровать.

Амелия недоуменно заморгала, не вполне понимая, чего он хочет, но когда она попробовала перебраться через его ноги, Лукас обхватил ее и усадил себе на бедра именно в той позе, о которой говорил.

– Впусти меня туда, где я побывал уже не раз, – глухо, почти шепотом проговорил он, не оставляя ни малейшей возможности для неточного истолкования.

Так вот чего он хочет. Весьма интригующе и необычно... даже увлекательно. Почти приключение. Хитрый негодяй отлично знает, каким образом можно добиться, чтобы она забыла об осторожности.

Может ли она поступить по его воле, но не поддаться ей?

Может, Должна. Сегодня ночью она ведет борьбу за их будущее.

Коротко кивнув в знак согласия, Амелия сделала так, как он просил, что было не просто, потому что Лукас все еще сидел, опираясь спиной об изголовье постели, Лукас закрыл глаза с выражением исступленного восторга на лице.

– Так, милая, именно так. – Пальцы Лукаса сжали бедра Амелии. – Я чувствую тебя, и это так хорошо.

Амелия тоже чувствовала его так хорошо, что желание повторять это снова и снова было почти неодолимым. И все же она его преодолела. Она сидела неподвижно, не прикасаясь к Лукасу.

Через несколько секунд Лукас открыл глаза.

– Двигайся же, слышишь!

– Хорошо, – произнесла Амелия и, положив ладони ему на бедра, принялась гладить их круговыми движениями.

Огненный взгляд, который он бросил на нее, растопил бы ледник.

– Вверх и вниз, Амелия.

С трудом подавив улыбку, Амелия начала водить ладонями по его бедрам вверх и вниз.

– Амелия... – проговорил он с угрозой.

– Разве ты не этого хочешь? – спросила она самым невинным тоном.

– Ты великолепно знаешь, что не этого я хочу! Мне нужно, чтобы ты занималась со мной любовью.

– Тогда ты должен более точно выражать твои требования, – прощебетала она. – Каким образом заниматься любовью? С чего начинать? Какие движения делать вначале? Где? Как часто? Когда...

– Негодница! – прервал он ее шалые вопросы и, взяв голову Амелии в ладони, поцеловал в губы с таким неистовством, что в ее чреслах поднялась настоящая буря. Но Амелия продолжала сидеть, не дотрагиваясь до Лукаса и не двигаясь.

Он отпустил ее и прорычал:

– Послушная жена обязана знать, чего я хочу от нее!

– Она должна обладать способностью читать твои мысли? Как это необыкновенно! Я не представляла, что подобный талант сочетается с покорностью. – Амелия язвительно усмехнулась. – И ты отлично знаешь, что сладкоречивая, привыкшая к слепой покорности жена не сядет ктебе на колени, пока ты этого не потребуешь. Она для этого слишком застенчива. И слишком приучена к раболепству перед тобой. Сказать по правде, если бы я была истинно послушной женой...

Амелия попробовала приподняться, но Лукас рывком привлек ее к себе.

– Довольно, – пробормотал он ей в самое ухо. – Хватит измываться, ты, дерзкая бабенка, настоящее бедствие на мою голову. Дай мне то, чего я хочу, Амелия.

– Тебе нужна покорная жена? – прошептала она, в то время как он касался губами того местечка у нее на шее, где часто-часто бился пульс.

Он помолчал, а потом почти простонал:

– Нет! Мне нужна ты. Только ты. Это единственное, чег я хочу.

Амелия задохнулась, не смея верить, что одержала победу.

– А завтра утром? Что будет тогда?

Руки Лукаса скользнули к ее груди, он коснулся пальцами отвердевших сосков, и губы его были теплыми и нежными, когда он прильнул ими к ее уху.

– Я поеду во Францию, ты довольна? – Он прижимался к ней, продолжая лихорадочно ласкать ее груди. – Прошу тебя, милая... будь моей Далилой сегодня ночью, потому что завтра с утра начнется долгий сухой сезон.

Это и заставило Амелию встрепенуться. Она обвила руками шею Лукаса, осыпала его лицо поцелуями, задыхаясь от страстного желания.

Амелия делала все, что он просил... После того как она одержала победу, она могла позволить себе быть щедрой. И Лукас откликался ей со всей страстью, доставлял ей такое наслаждение, что Амелии казалось, будто она может от него умереть.

– Ты этого хочешь? – спросила она. – Этого хочет мой большой, мой сильный солдат, мой муж?

– Ты знаешь, что это так, – ответил он и куснул ее за губу, а потом нежно лизнул это место, чтобы ей не было больно. – Я хочу тебя, милая... только тебя.

– Но только... если я делаю то, что ты велишь.

– Делай что хочешь, – ответил он, закрывая глаза. – Что доставляет тебе радость... только... не бросай меня. У Амелии от волнения стиснуло горло.

– Я этого не сделаю, – пообещала она.

– А если попробуешь, то я... буду преследовать тебя... по всему миру.

Амелия вздрогнула от этих его слов: Лукас впервые подошел так близко к признанию в любви, и она приняла это всем сердцем.

– В этом нет нужды. – Амелия коснулась губами его губ, его сомкнутых век. – Я никогда не покину тебя, любовь моя.

При слове «любовь» Лукас открыл глаза и поискал затуманенным взглядом ее лицо.

– Ты не успокоишься... пока не... увидишь меня сломленным, истекающим кровью... у твоих ног... верно?

Если он понимает «любовь» как поражение, пусть это остается на его совести. Амелия обожгла Лукаса яростным взглядом.

– Я не успокоюсь... пока ты не полюбишь меня так же... как я люблю тебя.

– Бог ко мне милостив, – проговорил он, и судорогу желания, исказившую черты его смуглого лица, не могли скрыть даже хмуро сдвинутые брови.

Они сжимали друг друга в объятиях, отдаваясь завершающим минутам страстного порыва, отрешившись от всего на свете, кроме самих себя, их взаимного желания и, как смела надеяться Амелия, любви...

Прошло довольно много времени, пока сердца обоих вновь начали биться в нормальном ритме, прежде чем Амелия, лежа поперек сильного тела Лукаса, повторила про себя свой обет. Она его любит. И приложит все усилия, чтобы научить его любить ее.

Лукас вытянулся, обнял Амелию и, прижав ее голову к груди, коснулся губами ее волос.

Только позже, когда дыхание Лукаса стало ровным и она убедилась, что он спит, Амелия набралась храбрости и очень тихо прошептала: «Я люблю тебя, Лукас». Потом она впала в сладкую истому, и веки ее сомкнулись.

Пробудившись, Амелия обнаружила, что Лукаса нет, а солнце льет свои лучи сквозь прозрачные занавески на окне. Она вскочила в панике, ругая себя за обыкновение спать как убитая. Не мог же он уехать, не попрощавшись с ней!

Однако, тщательно осмотрев комнату, она увидела, что ранец Лукаса отсутствует, нет его ботинок и части одежды. Неизъяснимый страх охватил Амелию; она накинула на себя ночную рубашку и халат и спустилась вниз.

В комнате для завтраков сидела Долли и смотрела отсутствующим взглядом в окно.

– Где Лукас? – спросила Амелия.

Долли повернулась к ней; глаза у нее были красные.

– Уехал во Францию вместе с твоим отцом. Разве ты не знала?

– Я знала, но...

Амелия опустилась в кресло. Она надеялась, что он скажет ей что-нибудь перед отъездом. Такое, что даст ей надежду на их будущее.

– Джордж предложил, чтобы мы с тобой уехали в Торки и ждали там их возвращения. Сезон уже кончается, и если ты останешься в Лондоне, тебе придется иметь дело со сплетнями по поводу вашего бегства. – Долли опустила глаза и посмотрела на свои руки. – А так мы можем пустить слух, что вы с Лукасом уехали на медовый месяц. Никому не надо знать, что ты в Торки. Кроме того, Джордж должен после возвращения вести переговоры о продаже городского дома, – сказала Долли и всхлипнула.

– О, Долли! – Амелия прогнала собственные тревоги и заботы в самый дальний закоулок своего сознания. Она поспешила сесть рядом с мачехой и обняла ее за плечи. – Все обойдется, это я тебе обещаю. Вот увидишь, Лукас не станет требовать у папы деньги. А во Франции он найдет доказательства того, что твой брат умер, и на этом все кончится.

– Ты веришь тому, что я говорила о Тео? – произнесла Долли жалобным шепотом. – Ты веришь, что я не обманывала вас?

– Разумеется, дорогая. Разумеется.

– Я не обиделась бы, если бы ты не поверила, – продолжала Долли, и слезы снова заструились по ее щекам. – Я видела доказательства твоего мужа сегодня утром, все банковские документы, газетные сообщения и... – Долли едва не захлебнулась слезами. – Тео всегда был таким, как говорил о нем твой муж. Невежей, скандалистом и вором.

– Но ведь ты этого не знала, – попыталась успокоить ее Амелия.

– Я знала, – возразила Долли. – В глубине души, думаю, я понимала это. Но не хотела смотреть правде в глаза.

Долли разразилась рыданиями; Амелия обняла ее, начала успокаивать, говорила что-то ласковое, думая при этом, как она сама поступила бы на месте мачехи. Может, ударила бы Тео кувшином по голове. И того мерзавца из Рейнбека тоже.

Но это не для Долли. Она всегда хотела верить лучшему о людях, а когда не могла, отступала. Долли жила, прячась от действительности, и ее брат этим воспользовался.

Немного погодя, когда рыдания утихли, Долли высвободилась из объятий Амелии.

– Послушай меня, радость моя, – обратилась она к падчерице. – Ты не должна допустить, чтобы все это встало между тобой и твоим мужем.

– Все в порядке, я...

– Нет, я говорю серьезно. – Ласковая улыбка появилась на губах у Долли. – Любой, у кого есть глаза, сразу заметит, что майор тебя обожает.

Сердце у Амелии сжалось. Если это так, то он выбрал странный способ показать свои чувства. Уехал во Францию, даже не поцеловав ее на прощанье.

– Ты в самом деле так считаешь?

Долли кивнула.

– Твой отец, само собой, смотрит на дело иначе. Он слишком рассержен, чтобы замечать это. – Долли слабо улыбнулась сквозь слезы. – Он полночи провел, давая клятвы отколотить майора.

Амелия рассмеялась горьким смехом.

– Это неудивительно. Я провожу каждый день половину времени, давая себе клятвы тоже отколотить майора.

– А другую половину? Как ты ее проводишь?

– Испытываю желание быть с ним рядом и еще... хочу, чтобы он не сомневался в моей любви.

Долли просияла.

– Я уверена, что он это понимает. И уверена, что он любит тебя, радость моя.

Господи, Амелия надеялась, что так оно и есть. Потому что не знала, как ей выжить, если это не так.