Не сотвори себе кумира

2. НЕ СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА

Любители футбольной игры помнят, что бурное обсуждение в прессе причин неуспеха сборной СССР на чемпионате мира 1970 года продолжалось на протяжении нескольких месяцев, в результате чего получили возможность высказаться едва ли не все, кто того хотел. Слово предоставлялось и специалистам футбола, и представителям смежных спортивных профессий, и болельщикам. Правда, насчет пользы от участия последних в такого рода обсуждениях у меня всегда было большое сомнение. Как-то само собой напрашивалась аналогия с тем, что успешное лечение болезни зависит больше от профессиональной диагностики, а также от последующего выполнения предписаний медицины, нежели от самостоятельных суждений пациентов, даже если последние регулярно читают журнал «Здоровье» и заглядывают иногда в «Медицинскую энциклопедию».

Дело в том, что и большой футбол, в сущности, штука непростая. Во всяком случае, гораздо более сложная, нежели это кажется на первый взгляд. Однако традиция есть традиция: болельщики издавна имеют в нашей прессе равные демократические права со специалистами.

Конечно, болельщик болельщику рознь. В последние годы резко повысился интерес к футболу со стороны молодой технической и научной интеллигенции, а также студенчества, так что мы располагаем уже немалым числом болельщиков, знающих большой футбол довольно хорошо. Хотя в собственно футбольные круги они и не вхожи. Имею в виду, впрочем, не только тех, кто «специализировался» на прогнозах, то есть на всевозможных футбольных конкурсах, лотереях и столь распространившихся в последние годы самодеятельных «тото» (учрежденческого или внутрисемейного типа). Это игроки. А мне приходилось встречаться с молодыми инженерами, научными работниками, офицерами, студентами и даже старшеклассниками, которые, на мой взгляд, справились бы, скажем, с отчетами о футбольных матчах ничуть не хуже, чем большинство профессиональных рецензентов, влетающих в футбольные раздевалки и судейские комнаты с тою же свободой, что и в редакционные буфеты.

Эту мысль я как-то и рискнул высказать в кругу коллег. Но она вызвала довольно резкие возражения. И тогда я решил поставить эксперимент по всем правилам науки, заказав отчет о матче девятикласснику К., интересовавшемуся (но не чересчур!) футболом. Эксперимент проходил при нескольких свидетелях (журналистах и писателях), без всяких подсказок, советов и т. п. И что же? Опубликованная на следующий день в спортивной газете рецензия этого мальчика ничем не уступала нескольким отчетам, помещенным рядом и принадлежавшим испытанным футбольным перьям. Скорее всего в ней было даже больше свежих слов и сравнений.

Но это, так сказать, курьезы. А вот не учитывать той роли, которую играло и продолжает играть для большого футбола мнение болельщиков, ни в коем случае нельзя. В особенности той их части, которая в равной степени активно реагирует как на неудачи, так и на успехи сборной СССР. В первом случае предельно агрессивно, во втором — восторженно-благостно. Розги или лавры — середины здесь для них нет. Надо сказать, что созданный усилиями литераторов, журналистов, а также работников эстрады и кино обобщенный тип, художественный образ нашего «активного болельщика» чересчур уж приукрашен. Его верность своей команде весьма сомнительна. Ибо никто иной не освистывает ее так дружно и воодушевленно, так пронзительно и злорадно, как ее же собственные болельщики. Никто другой так легко не отрекается от нее в дни ее несчастий и с таким очаровательным простодушием не припадает к ее плечу вновь, когда, миновав полосу кризиса, она опять показывает сильную игру. Скорее всего зрелище поверженного кумира доставляет кое-кому из них не меньшее удовольствие, чем недавний его триумф.

Трудно сказать, правда, так ли уж велик процент активных болельщиков в общей массе любителей футбола: не исключено, что весьма гипертрофированное представление о нем создает сама их экзальтированность. Но так или иначе, а только на пользу нашему футболу (и, в частности, сборной СССР) такая активность идет далеко не всегда. Вы, впрочем, легко согласились бы со мной, если бы оказались в моем положении, когда я заявил, что, несмотря на победу наших футболистов над бельгийцами со счетом 4:1, они не показали достаточного класса игры. Иными словами, хотим мы этого или не хотим, но для спортивного обозревателя нет подчас ничего труднее, чем высказывать суждения, заведомо непопулярные среди активных болельщиков. Ибо тотчас — «всем, всем, всем!» — летит множество негодующих, протестующих писем (причем немалое число групповых, либо подписанных «от имени коллектива»), каждое из которых проникнуто убежденностью, что именно оно репрезентует мнение спортивной общественности в целом.

Однако оставим активных болельщиков в покое. Вспомним-ка лучше, что миллионы любителей футбола придерживаются (несмотря на свои безусловные симпатии к тем или иным командам) трезвых суждений об их состоянии и истинных возможностях. И мне лично из всех писем любителей футбола, которые были опубликованы после мексиканского чемпионата, больше всего импонировала реплика армавирца А. Кочарьяна, помещенная в газете «Советский спорт» 30 июля 1970 года. «Нельзя мириться с тем,— писал он, — что руководители сборной заявляют до чемпионата: «Все хорошо!», а затем обнаруживаются серьезные изъяны в технической, психологической и моральной подготовке команды. Необходимо систематически предавать гласности состояние дел сборной».

Согласны ли вы с этим? Я лично не уверен, что руководители сборной прислушаются к этому совету (по крайней мере, в ближайшие годы, потому что традиция и тут есть традиция!), но поверьте, что в действительности никаких особых тайн от болельщиков у тренеров не было и нет, а все, что они почитали и почитают таковыми, не более чем секреты полишинеля. Любители футбола хотят (и вправе) знать о сборной все подробности: и принципиального характера, и частного. А между тем перед Мехико они так и не получили сколько-нибудь ясного ответа на волновавшие их вопросы. Многие, в частности, хотели знать, по каким причинам не взяты в сборную Яшин и Стрельцов. Нет, не то чтобы кто-нибудь настаивал на их обязательном присутствии в ее составе. Но разве сами эти причины — тайна? Рамсей, например, упорно избегал услуг самого результативного английского форварда и любимца публики Гривса. Но он прямо заявлял, что ярко выраженной атакующей мощи Гривса (и одновременно его нелюбви к отходам на свою половину поля) он предпочитает готовых поспевать всюду «универсалов».

Правда, после мексиканского чемпионата тот же Рамсей высказывался с гораздо меньшей откровенностью, хотя история с Гривсом уже была позабыта: любимый форвард Англии, почувствовав, что лучшие годы его проходят, увлекся автогонками (и немало преуспел в этом). Что касается остальных причин неуспеха сборной Англии, то об этом Рамсей предпочел особенно не распространяться. «Я лично не ошибся ни в чем!» — ответствовал он интервьюерам в Мехико. А между тем в слабой игре Бонетти был повинен только тренер. Ибо ставка Рамсея на одного вратаря (пусть даже такого безусловного мастера своего дела, как Венке) и упорное нежелание видеть в воротах (пока Бенкс не захворал) кого-либо другого — все это было вовсе не тренерской дальновидностью, а мистической верой в непреложную мудрость поговорки «от добра добра не ищут». И ведь «кажинный раз спотыкались на эфтом самом месте» тренеры, пренебрегавшие серьезной, полноценной подготовкой запасных вратарей!

С тех пор как Рамсей был возведен в дворянское звание (за победу сборной Англии на мировом чемпионате 1966 года), многие футбольные журналисты именуют его не иначе как сэром Альфом Рамсеем. Но дарованный королевою титул не прибавил особого благородства его высказываниям. По возвращении с мексиканского чемпионата мира, отвечая на вопросы журналистов, дотошно выяснявших причины неудач английской команды, Рамсей не выдержал и брякнул: «Есть люди, которые умеют с достоинством проигрывать. Я к ним не принадлежу!» И это факт. В 1968 году, когда сборная Англии потерпела поражение в полуфинале чемпионата Европы от Югославии, тренер англичан заявил журналистам, что в финал вышли не те, кто должен был в нем играть. Звание чемпиона Европы, по его мнению, должны были разыграть сборные Англии и Советского Союза. Однако как ни лестен был для нашей сборной отзыв сэра Альфа Рамсея, его нельзя считать хоть сколько-нибудь спортивным.

Конечно, в принципе англичане могли выиграть у югославов, а наши футболисты — победить итальянских. В истории обеих команд это бывало. Но ведь не выиграли же на сей раз, не победили! Спортивное же отношение к исходу состязаний — это прежде всего отношение нравственное. Рамсею в 1968 году, безусловно, было не слишком приятно, что сборная Англии, обладая титулом чемпиона мира, заняла в Европе лишь третье место. Да что поделаешь, сами условия (а если хотите, и диалектика спорта) таковы: коль скоро команда выиграла чемпионат — мира ли, континента, страны и т. д., — она пребывает в соответствующем чемпионском звании до окончания следующих состязаний такого же масштаба. Даже если сменился весь ее состав, сменились тренеры. Таков уж уговор, предшествующий всякому чемпионату. Но это, понятно, вовсе не означает, что до окончания новых состязаний победители прошлых действительно являются наилучшими, сильнейшими в стране, на континенте, в мире. Титул чемпиона — плата за заслуги. И еще, конечно, известный стимул на будущее. Но не более того. Недаром ведь говорят, что завоевать чемпионство легче, чем его отстоять.

Полуфинальные матчи чемпионата Европы 1968 года Италия — СССР и Югославия — Англия закончились победой итальянцев и югославов. Итальянцам, правда, не удалось одолеть сборную СССР в непосредственной борьбе, им улыбнулся жребий. Англичане же проиграли югославам, как говорится, по всем статьям, вчистую. Для чего же Рамсею понадобилось «отыгрываться» на газетном листе, в беседах с футбольными журналистами?

Не будем, однако, чересчур строги и к тренеру англичан. Укажем лучше, что в обиходе так называемого большого футбола все это, увы, принято издавна. Как и, напротив, совершенно не в чести публичная тренерская самокритика. Если вы следите за спортивной прессой, то знаете, наверное, о грустной тренерской поговорке: «Выигрывают матчи спортсмены, проигрываем — только мы». К большому футболу, однако, эта формула не относится. Тут действует другой закон: «Выигрывают матчи футболисты и тренер, проигрывают одни футболисты!» Помню, как удивлены были знакомые мои футбольные тренеры, узнав, что наставник баскетбольной команды СССР сразу после окончания матча СССР — Бразилия 1970 года, принесшего победу бразильцам, заявил корреспондентам, что главный виновник поражения — он сам, поскольку избрал совершенно неверную тактику. И правда: сколько ни силюсь, в большом футболе подобного случая припомнить не могу.[7] А ведь тут из-за ошибочных тренерских установок и клубными и сборными командами проигран не один матч!

Качалин, например, сам разработал архинеудачный план игры со сборной Уругвая, но причину проигрыша его вначале увидел в судье, а на следующий день заявил, что года работы со сборной «для создания единого ансамбля с хорошим взаимопониманием» ему было слишком мало. Между тем Загало, как известно, работал со сборной Бразилии меньше трех месяцев.

О, я не хотел бы обидеть Качалина противопоставлением его неудаче триумфа Загало. Тем более что под управлением последнего были в Мехико футболисты более искусные, чем те, которыми в подавляющем большинстве располагал тренер нашей сборной. К тому же и Качалин в свое время знавал успехи. Он был наставником сборной СССР, которая в 1956 году заняла первое место на Мельбурнской олимпиаде, а четырьмя годами спустя выиграла первый Кубок Европы. В 1965 году Качалин привел к победе в чемпионате СССР тбилисское «Динамо», впервые в истории этой команды. Поэтому не следует забывать его заслуг, и у нас далее речь пойдет о другом. Посудите сами: если для Качалина было слишком мало года работы со сборной, то почему он согласился работать с нею? Насильно ведь у нас руководить сборной СССР никого не заставляют. Наконец, почему Качалин заявил об этом, когда сборная проиграла, а не пятью-шестью днями раньше, когда ее победа над бельгийцами прославлялась нашими футбольными зоилами в гуслях и тимпанах? Почему, давая в эти дни бесчисленные интервью, он ни разу не счел нужным поправить редактора еженедельника «Футбол — хоккей» и специального корреспондента «Советского спорта» на чемпионате мира Филатова, который задал тон всей нашей футбольной прессе, рассматривая игру сборной СССР с бельгийцами как «нормальную, ничем не отягощенную, обстоятельную»? «Вот матч,— корреспондировал он, — в котором было забито сразу четыре гола, красивых и эффектных, и каждый из них мог бы украсить любой матч, каждый достоин и повторения по телевидению, и словесного описания!» И, чтобы уж ни у кого решительно не было и малейших сомнений в справедливости подобного анализа, восклицал: «Возможно, тон этих строк кому-то может показаться чересчур приподнятым, но, друзья, мы же с вами заждались такой победы!»

А ведь и матч с уругвайцами в Мехико вполне мог быть не проигран, если бы Качалин не расценивал победу над Бельгией, как это явствовало из его же заявлений для прессы, в духе восторженных откликов Филатова. Иначе он вряд ли бы, руководствуясь все той же расхожей мудростью: «От добра добра не ищут», спроецировал на матч с Уругваем «схему победы» над бельгийцами. Ведь это он сам еще до выхода своей команды на поле обрек ее на заведомо бесперспективную изнурительную борьбу за центр поля с техничными и жесткими одновременно уругвайцами ; сам выпустил джинна из бутылки, противопоставив сборной Уругвая с ее традиционно-оборонительным построением массированную же защиту.

Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что и в этой ситуации матч с Уругваем мог быть нашими футболистами не проигран. «Поле ровное, мяч круглый». Да и сколько раз мы видели с вами на футболе: одна команда играет и слаженней, и техничней, и острей, а результат ничейный. А то еще — от досады на невезенье — нелепейший гол пропустит. Но в том-то и дело, что сборная Уругвая, которую наши игроки, как свидетельствовал предварительный опрос, хотели видеть своей соперницей в четвертьфинале, не была на голову выше сборной СССР.

А теперь давайте ненадолго пойдем по пути предположений. Единственный гол наша команда пропустила на последней минуте. Могла она его не пропустить? Конечно. Вспомним, при каких обстоятельствах все это произошло. С мячом в ногах уругвайский форвард Кубилла двигался вдоль лицевой линии к воротам Кавазашвили, и вот тут в какой-то момент нашей защите и вратарю показалось, что мяч вышел за пределы поля. Скорее всего, так оно и было. И тогда наши защитники, «узурпировав» права судьи, остановились и замахали руками. Кубилла же, справедливо не признав их полномочий на остановку игры, без всяких помех набросил мяч на голову одному из партнеров, который, в свою очередь, столь же беспрепятственно отправил его в сетку.

Драма? Еще какая! Но в спорте такие истории случались и раньше, будут случаться и впредь, особенно если нервы у игроков перенапряжены. Нечто подобное могло случиться в этом же матче у ворот Уругвая. А в других матчах — у бразильских, английских, итальянских, немецких ворот. Допустим, однако, что наши защитники и вратарь борьбы не прекратили. Тогда что? Ничья. А коли ничья, то и жребий: кому повезет, тот и без гола в полуфинале мирового чемпионата! А неудачник? Что ж, спорт по-своему жесток: пусть неудачник достойно несет свой крест.

Так скорей же, скорее сюда запасного нашего игрока, счастливчика Паркуяна, того самого, что несколькими днями раньше сослужил добрую службу команде, вытянув жребий, который оставил ее в Мехико для проведения этого самого четвертьфинального матча!

Вы усмехаетесь.

Понимаю вас.

Но разве какая-то степень вероятности не наличествовала в этой ситуации?

А ежели так, то разве мы с вами не стали бы на следующий день читателями новых футбольных эклог — о стойкости наших игроков, их мужестве и умении собраться в решающий момент; о том же Паркуяне, который, не выходя на поле, сыграл такую важную роль; наконец, о дальновиднейшем плане тренера, обеспечившего своей команде четвертое место в мире и уверенно глядящего вперед.

И разве узнали бы из газет, что года работы со сборной ему было слишком мало?

Однако, увы, матч с Уругваем на последней минуте был проигран. Не могу сказать, что победители действовали в нем блестяще, но и у нашей команды (благодаря телевидению это видели все) игра получилась какой-то натужной, скованной, тяжелой, неяркой.

И тотчас в газеты устремился поток писем болельщиков — огорченных, раздраженных, гневных. Высказывались и специалисты. Во многих письмах и статьях по косточкам разбирались действия футболистов. Шестернев, мол, сыграл вполне хорошо, Бышовец — неплохо, Кавазашвили тоже, остальные же... Словно позабыв, что в футбол играют не отдельные игроки, а коллектив, команду расчленяли, разделяли, разобщали.

Между тем винить футболистов было решительно не в чем. Матчи проигрывают тренеры, а не они! Даже если игроки совершают грубые ошибки. Ведь это не футболисты комплектуют сборную, определяют режимы и методы тренировки, обусловливают связи и взаимодействие между линиями и внутри их, намечают план игры. По возвращении в Москву Качалин назвал еще — по тренерскому обыкновению — с десяток причин неудачи, начиная с неудовлетворительного состояния детского, юношеского и клубного футбола и кончая тем, что, избрав против Уругвая оборонительный вариант, то есть поставив пятерых защитников, он рассчитывал, что Хурцилава будет нападать, а не защищаться, и т. д. и т. п.

Боже, как все это уже надоело. Ведь миллионы болельщиков (и просто телезрителей) вовсе не ждали от сборной СССР выигрыша чемпионата мира, а хотели лишь, чтобы она показала в Мехико достойную, красивую игру. И вот ее-то Качалин обеспечить не сумел. Почему? Ведь в его распоряжении были почти все наши лучшие игроки. Наконец, и отбирал-то их не кто иной, как он сам. Впрочем, вопрос этот требует детального рассмотрения, если вы только согласны с тем, что установки Качалина отражали некую точку зрения на футбольную игру и стратегию борьбы. Что же это за точка зрения? На чем она базировалась? И почему, неизменно заявляя о своей приверженности к остро атакующему, наступательному футболу, Качалин обнаружил на мексиканском чемпионате пристрастие к футболу оборонительному, полагаясь в нападении на эпизодические контратаки? К тому же плохо отрепетированные, нецелеустремленные?

Эта история тоже не так уж проста. Разрыв между игрой защиты и нападения возник в сборной СССР не сразу. Он углублялся и расширялся в течение нескольких лет. Но чтобы понять эволюцию взглядов Качалина, необходимо возвратиться на несколько лет назад, к той поре, когда в футбольном обиходе модными терминами стали вначале «диспетчер», а затем — «универсализация». С тем и другим действительно были связаны определенные тактические поветрия.

Бразилец Диди — признанный родоначальник незнакомого прежде футболу диспетчерского жанра. Бобби Чарльтон — наиболее известный футболист этого амплуа середины шестидесятых годов и их конца. Говорю так потому, что в 1970 году, на мексиканском чемпионате мира, Чарльтон был лишь слабым подобием того вездесущего Бобби, что блистал в 1966 году на лондонском чемпионате. Месяца за три до Мехико на страницах одного журнала у меня даже возникла на эту тему полемика с английским комментатором Кранфильдом, который утверждал, что Чарльтон в Мехико «может оставаться полезным только в течение одной половины игры», но это, мол, нисколько не умаляет уверенности Рамсея в том, что победа на сей раз будет за Англией. «Если англичане привезут в Мехико лишь «половину Чарльтона», — возражал я, — то они привезут тем самым и наполовину иную команду, чем та, что выиграла чемпионат в Лондоне... Уверенность Рамсея в новом успехе его футболистов делает, конечно, честь его характеру, но такую убыль вряд ли возместит».

Вышло так, что правым оказался я. Но, уверяю вас, тут не требовалась особая проницательность. Для тех, кто хоть немного знает английский футбол (а кто же его не знает!) — напористый, атлетичный, «мужской», было просто зрительно очевидным, что Чарльтон, будучи англичанином по рождению и английским футболистом по принадлежности (а кроме того, несомненно, впитавшим в себя ряд качеств своего национального футбола), все-таки для Англии не характерный игрок. С бразильцем Диди его роднило в футбольной игре нечто большее, чем с соотечественниками Боллом, Питерсом, Херстом и др. К слову сказать, одну из главных причин неуспеха сборной Бразилии на лондонском чемпионате мира ряд обозревателей усматривал в отсутствии у нее равноценной замены Диди. А насчет Чарльтона утверждали, что без него сборная Англии не стала бы чемпионом мира. И в этом, возможно, был резон, ибо независимо от того, какого построения придерживалась английская сборная, в ее тактическом рисунке прежде всего бросалось в глаза, что каждый игрок, получив (или добыв) мяч для розыгрыша, сразу же искал Чарльтона. Впрочем, особенно искать его и не приходилось: Чарльтон всегда был неподалеку от мяча, всегда в движении, а значит, и открыт. Причем открыт, как правило, очень удобно. Получалось, что передать мяч именно ему было легче всего. После чего Чарльтон приступал к дирижированию, «разводке». Он давал мягкий, корректный пас, и мяч чаще всего словно на невидимой резинке возвращался к Чарльтону назад. Еще один пас — и снова мяч приходил к диспетчеру англичан. В зависимости от расположения своих и чужих игроков Чарльтон то ускорял, то замедлял игру. Так начинались и проводились едва ли не три четверти всех комбинаций сборной Англии.

Между прочим, в своем клубе «Манчестер Юнайтед» Чарльтон «разводил» игру еще более виртуозно. Впрочем, если вы следили по телевидению за матчами лондонского чемпионата мира и чемпионата Европы 1968 года, то заметили, быть может, что несколько передач в начале каждого матча (а подчас и вторых таймов) Чарльтон выполнял неудачно. Но не оттого ли это происходило, что по привычке он передавал на первых порах мяч в манере своего клуба — очень остро, сложной подрезкой, на неожиданный рывок за спины соперников. Партнеры же по сборной этого не понимали. И не мудрено: Рамсей в отличие от Басби, тренера «Манчестер Юнайтед», требовал, чтобы передачи были проще, бесхитростнее, яснее. И по-своему был прав. Футболисты сборной сыграны обычно хуже, чем в клубах. И Чарльтон, в свою очередь, быстро перестраивался, тем паче что действовать в стиле сборной технически ему было гораздо проще.

Слышу вопрос: какое отношение, однако, имело все это к нашей сборной? И правда: наша команда ведь и на лондонском чемпионате 1966 года, и в играх чемпионата Европы 1968 года, и, наконец, на чемпионате мира в Мехико обходилась без диспетчера. Верно. Но это, по нашему мнению, слишком дорого стоило прежде всего ей самой, ибо в отсутствии диспетчера мы и склонны видеть одну из главных причин резкого разрыва между игрой ее защиты и нападения.

Да, тренеры нашей сборной игры с диспетчером не признавали. Во всяком случае, практически. Они, видимо, предпочитали, чтобы розыгрыш мяча, комбинации шли более или менее равномерно, «через всех». Такое впечатление, по крайней мере, оставляли все международные матчи сборной 1962—1970 годов. Из отчетов, правда, мы узнавали порой, что диспетчером сборной являлся такой-то или такой-то ее игрок. Однако смелость подобных утверждений брали на себя обычно журналисты. Но, может быть, они-то как раз и правы, а ошибаемся в данном случае мы? В таких ситуациях полезно вспомнить старый совет: прежде чем спорить, нужно договориться о терминах.

Последуем ему. Что понимаем под словом «диспетчер» мы? Когда в этой роли выступали Чарльтон, Суарес, Ривера и др., было отчетливо видно, что каждый диспетчер, если мяч контролируют соперники, освобожден от обязанности персонально опекать кого-либо из них. Это, конечно, не означает полного его освобождения от участия в отборе мяча. Но тут, как и в дирижировании, диспетчеру предоставлена полная инициатива. И он играет позиционно, то есть на перехватах. Любопытно, между прочим, что учесть такую игру диспетчера соперникам труднее всего. Поэтому тот же Чарльтон не столь уж редко «выкрадывал» мячи в самые неожиданные моменты. Утверждать же, как это делалось у нас в некоторых отчетах, что Нетто, Воронин, Хусаинов, Сабо, Мунтян или кто-нибудь другой были в таком-то или таком-то матче диспетчерами сборной, значило вкладывать в этот термин другое содержание. Ибо Нетто, Воронин, Хусаинов, Сабо или Мунтян да и все другие полузащитники сборной при переходе мяча к соперникам тотчас бдительно охраняли своих «визави» или, не успев почему-либо к ним поспеть, прикрывали персонально кого-нибудь другого, оставшегося поблизости свободным. Но вот вопрос: отчего же в отчетах встречалось все-таки толкование обычной, традиционной игры полузащитника как диспетчерской? О, дело скорее всего просто в том, что нареченный в диспетчеры игрок передавал мячи чаще, лучше, удачливей, острее, чем его партнеры.

Иной читатель может подумать, а не потому ли сборная не прибегала к игре с «чистым» диспетчером, что Мы не располагали и не располагаем футболистами, умеющими действовать в манере Диди или Чарльтона? И, следовательно, тренерам сборной просто некого было на это место назначить? Нет, это не так. Вспомните хотя бы, что в 1966 году футбольные журналисты назвали лучшим игроком сезона киевского динамовца Бибу, наделенного в своем клубе полными функциями диспетчера. А успех московского «Динамо» 1967 года? Разве он не был в огромной степени связан с исполнением аналогичной роли Гусаровым?

Тут, впрочем, необходимы две оговорки. Во-первых, навязывать тренерам сборной те или иные кандидатуры — не наша задача. Оговорка вторая. Понимаем, что кто-нибудь, указав на неуспех московского «Динамо» в 1968 году, может решить, что мы противоречим сами себе; Гусарову-то замены в «Динамо» не нашлось!

На этом моменте стоит остановиться подробней. В 1968 году на месте Гусарова пробовался однажды в московском «Динамо» Авруцкий. Кое-кого, помню, это решение тренера Бескова удивило, тем более что как раз накануне этой пробы Авруцкий, выступая на обычном своем месте центрфорварда, забил два довольно интересных гола. Спрашивается, стоило ли после этого оттягивать его назад? Тем более что он как диспетчер действительно себя не оправдал. На это, кстати, и указывалось в футбольной прессе.

Между тем у Авруцкого по идее было многое для того, чтобы стать неплохим диспетчером. Вы помните, конечно, что и Диди, и Чарльтон, и наши первые диспетчеры Биба и Гусаров — все они, прежде чем получить эту роль, были известными центрфорвардами. Что это — совпадение? В данном случае мы не сравниваем класс игры и популярность каждого из названных игроков, для нас важнее подчеркнуть то, что все они были центрфорвардами комбинационного, «дирижирующего» плана. Но и центральные нападающие такого плана тоже подолгу гостят поблизости от чужих ворот, то есть там, где надо уметь тонко открыться в условиях скученности, мгновенно обработать мяч на площади размером с носовой платок и т. д. и т. п. Не мудрено, что, имея навыки и опыт такой игры, каждый из названных футболистов, будучи переведенным в диспетчеры, чувствовал себя в разреженной атмосфере вдали от ворот как рыба в воде. Ведь здесь и для техники, и для маневрирования простора больше, а кроме того, сама атака игрока, контролирующего мяч, не столь интенсивна и жестка, как в штрафной площади или на близких подступах к ней.

Имел, следовательно, такие навыки и Авруцкий. Но почему же он сыграл так неудачно? Не потому ли, что быть лишь назначенным на роль диспетчера еще слишком мало? Разумеется. Если игра идет «через диспетчера», необходимо, чтобы определенной дисциплины придерживались и остальные игроки. Авруцкий, во всяком случае, помню, отнесся к своему назначению довольно серьезно. Чаще всего он был открыт, был в движении и, получая мяч, хорошо передавал его, снова выходил для его приема, но... повторной передачи уже не получал. Не знаю, нарушали ли остальные игроки инструкции Бескова или они были даны недостаточно четко, однако факт остается фактом: когда Авруцкий безусловно был открыт, а мяч находился у Аничкина, Долбоносова, Маслова, Рябова, они то ли шли с ним через всю площадку, то ли предпочитали разыгрывать комбинации с форвардами сами. Но в таком случае диспетчер команде не нужен, больше того — он становится для нее обузой, если иметь в виду, что при контратаке соперников он не «берет» еще и «своего» игрока.

И тут, 'Наверное, уместно вспомнить, что перевоплощение Диди из центрфорварда в диспетчеры было отнюдь не самопроизвольным. Эта идея принадлежала известному бразильскому тренеру (и проблемисту) Феоле, который указывал, что пришел к ней благодаря знакомству с игрой в баскетбол. Но баскетбол и футбол — что между ними общего? О, как сие ни огорчительно для иных специалистов футбола, необходимо все-таки указать, что внутренняя связь между «царем спорта» (так величают в Венгрии футбол) и баскетболом, а впрочем, и многими другими играми, более тесна, чем они обычно предполагают. Функцию диспетчера, в частности, Феола прямо позаимствовал у так называемых «разыгрывающих» баскетбола.

Трудно представить себе игроков баскетбольной команды ЦСКА (или сборной СССР) в ту пору, когда выступал Алачачян, которые пренебрегали бы его специфической игрой. Представьте, что мяч «снят» со своего щита и Алачачян открыт, знает уже, куда нужно направить мяч, чтобы продвинуться вперед и снова его получить, затем снова передать и т. д., а мяч ему между тем не передают! Были и есть диспетчеры и в других баскетбольных командах. Правда, они тут не являются переквалифицированными центровыми, их обычно готовят с детских лет специально, но существенней, вероятно, подчеркнуть другое: диспетчеров не готовят, ими становятся! И происходит это тем быстрее, чем строже соблюдают остальные игроки тактическую дисциплину. Есть диспетчеры и в волейболе, и в хоккее, и в гандболе. И большой личный успех волейболиста Мондзолевского, хоккеиста Локтева, гандболиста Лебедева объяснялся не только их специфическими Дарованиями и серьезной подготовкой, но был и результатом превосходного понимания их тактической функции командами. Характерно и то, что товарищи по команде никогда не попрекали Алачачяна, Мондзолевского, Локтева, Лебедева тем, что их амплуа, мол, в трудовом отношении более легкое. В футболе же, нечего греха таить, иным тренерам кажется, что диспетчер — это что-то вроде курортника. Освободить от защитных функций одного-другого нападающего — это куда еще ни шло, но полузащитника? Что он — Чарльтон, Диди? Между тем хоть Бибу и Гусарова тоже нельзя было сравнить с Чарльтоном и Диди, но курортниками в своих командах их никто не считал. Тем более что они трудились действительно в поте лица, трудились самозабвенно, хоть и передвигались чаще всего с меньшей скоростью, чем другие футболисты, Но ведь передвигались беспрерывно, безостановочно все девяносто минут. Команда наступает — на диспетчера вся ответственность за организацию атаки, и, следовательно, он всегда должен быть неподалеку от мяча. Соперник начинает контратаку — и диспетчер мгновенно отступает, стремясь одновременно перехватить мяч, а не удалось — он снова в движении, в поиске позиции, которая позволит защитникам легко «сбросить» ему только что выигранный мяч. Наконец мяч «сброшен» — и вновь на диспетчере вся ответственность за организацию атаки, или в крайнем случае за подыгрыш ей.

Вот почему, коли мы уж вели раньше речь об Авруцком, нельзя винить в неудаче его одного. Оговоримся снова: мы далеки были от того, чтобы «продвигать» Авруцкого или кого-нибудь другого на место диспетчера. Но вот то, что при соблюдении командами всех надлежащих условий игры с диспетчером это амплуа вполне могло освоить немалое число наших футболистов, наделенных комбинационным дарованием, представляется нам несомненным. Маношин и Нетто, Сальников и Каневский, Овивян и Хусаинов, Метревели и Воинов, Еськов и Трояновский, Воронин и В. Федотов... Список далеко не полный, и мы сознательно ставим в нем рядом имена действующих футболистов и ушедших по возрасту в последние двенадцать лет. Ведь новая функция в футболе была провозглашена игрой Диди еще двенадцать лет назад, и, кстати сказать, в нашей футбольной литературе с тех пор то и дело появлялись статьи на эту тему. Статей напечатано немало, а вот диспетчеров было всего два — Биба и Гусаров. Отчего же так? Неужели вся загвоздка в предубеждении тренеров, будто у диспетчера чересчур уж легкая, курортная жизнь?

И да и нет. Размышляя об этом, вспоминаешь сразу о самом модном из последних футбольных поветрий — об «универсализации». Думаешь, что эта мода, как она еще ни коротка, а все же успела уже сыграть для нашего футбола (и в первую голову для сборной) не слишком веселую роль. Отмечаешь, что новому идолу (в точности, как в свое время бразильской системе) слепо поклоняются иные наши тренеры и футбольные журналисты. О, универсализация! Ах, универсализация! «Форвард нынче должен играть как защитник!», «Защитник ни в чем не должен уступать форварду!», «Все должны защищаться, все должны нападать!» Звучат призывы красиво, но почему-то поневоле припоминаешь, как несколько лет назад доморощенные наши ревнители бразильской системы, восприняв только сугубо внешнюю арифметику 4+2+4 и не заметив внутреннего ее алгебраизма, внедряли повсеместно бразильскую расстановку едва ли не петровскими методами. Восхищаясь игрой Диди, они видели в нем лишь талант, «звезду», а не новую функцию. Восторгаясь игрой четырех (четырех!) бразильских защитников («Ах, Сантос, ах, Беллини!»), они не приметили, что действуют те по зональному принципу, и т. д. и т. п. Да, недешево обошлось нам увлечение иных «теоретиков» бразильской модой.

Давайте же спокойно разберемся, пока дело с «универсализацией» не зашло еще так далеко, как с бразильской системой, — принесет ли нам пользу этот новый залетный кумир? В самом деле, в какой связи находится универсализация, штамповка игроков под один стандарт с лучшими традициями, истинным духом нашего футбола? И в чем именно состоят сами эти традиции? Не замутнены ли они шараханьем от моды к моде?

Подойдем к ответу на эти вопросы опять-таки издалека. Читатель, надеемся, согласится с тем, что при всей унифицированности, так сказать, правил и целей футбольной игры в каждой стране у нее собственное лицо. Бразильский футбол не спутаешь с английским, немецкий с итальянским. Все это, впрочем, относится не только к футболу. Разве определенный спортивный характер не свойствен каждой стране в целом? И разве у него нет внутренней связи с тем, что именуется обычно национальным характером (либо заложено в том известном единстве, которое формируют века во многих аспектах духовной и экономической жизни многонациональных государств)? Так образуется в той или иной стране и некая общность спортивного характера, традиционная школа спорта, если хотите, сам тип спортсмена.

И мудрено ли, что уже на заре отечественного спорта явственно проступили его характерные черты? В самом деле, разве, вглядываясь мысленно в ту пору, мы не находим некоего единства, некой общности спортивного стиля в выступлениях Чигорина и Нестерова, Уточкина и Гаккеншмидта, Алехина и Поддубного? Но вот вопрос: а каковы же конкретно эти главные общие черты? О, писано и говорено о них не раз (и разными словами). Однако же то, что уже на самой ранней стадии развития отечественного спорта в первую голову обнаружились такие его качества, как интенсивность и красота, воля и темп, вряд ли вызовет у кого-нибудь возражения. Начав бурно развиваться вскоре же после Великой Октябрьской революции, отечественный спорт — теперь уже по преимуществу рабочий, «красный спорт» — не мог не отражать настроений рабочей массы, ее революционного энтузиазма, горячей веры в новую жизнь, героики минувшей войны (участниками которой были многие спортсмены), пафоса восстановления и порыва первых пятилеток. Речь идет не о «технических» результатах (хотя и в эти периоды отмечен также их бурный рост), прежде всего имеются в виду традиции, дух, школа, характер отечественного спорта и сформированный ими новый тип — советского уже — спортсмена. В определенном аспекте тут, скорее всего и нынче еще, целое поле деятельности для историков нашего спорта. Мы же в данном случае хотим сказать лишь о том, что с его духом, его традициями необходимо считаться, что ими рискованно пренебрегать.

Положение в футболе и дела сборной дают основания для такого рода размышлений. Посудите сами. В футбольной литературе последних лет то и дело встречались призывы учиться у англичан, следовать примеру английских тренеров, английских игроков. На первый взгляд все было правильно, обоснованно: англичане — чемпионы мира, обладатели Кубка европейских чемпионов.[8] Однако неужто и спустя семьдесят лет проблемы роста и совершенствования отечественного футбола как бы вновь вернулись на круги своя? С очаровательной легкостью были позабыты уже в статьях и бразильцы, которых восемь лет подряд (и по преимуществу те же авторы) ставили в пример нашим тренерам и игрокам.

Итак, их новым кумиром, новым образцом стали англичане. Научимся, мол, у Альбиона, говорили нам, и все будет в порядке!

В самом деле, в футбольной игре мы многим обязаны англичанам: это они привезли ее к нам, были первыми учителями, снабдили нас первоначальной футбольной терминологией, И мы не можем не быть благодарными им за это: ведь футбол и у нас быстро стал любимой народной игрой. Однако факты состоят и в том, что в пору учения у англичан, подражания английским командам, английским игрокам наши футболисты не слишком преуспевали. И лишь тогда, когда в футбольную игру очень активно и повсеместно, в Ленинграде и Москве, Харькове и Одессе, Киеве и Тбилиси, Николаеве и Иваново-Вознесенске, ворвался наш собственный спортивный дух, наше понимание борьбы, когда в футбольной игре возобладал — не побоимся этого сказать! — наш естественный спортивный характер, тогда-то дело и пошло! Учебники и пособия по футбольной игре, правда, довольно долго еще выходили с оглядкой на англичан, но живой футбол был совсем другим! И когда в конце двадцатых и начале тридцатых годов лучшие советские команды появились на турецких и европейских полях, они показывали уже (об этом в ту пору так и писали) свой собственный советский футбол. И располагали уже немалым числом своих собственных звезд.

Нужно ли называть команды, игроков, перечислять результаты, приводить отзывы зарубежной прессы? Желающих можем адресовать к трудам историка нашего футбола Переля, нам же важнее указать на то, что уже тогда — и в полной мере! — духом наших футбольных команд был поиск исхода борьбы у ворот соперников, а девизом — только красивая, только техничная игра и желание всегда забить на гол больше! О, это вовсе не означало небрежения к обороне, и в советских командах тех лет неизменно играли виртуозы-вратари, виртуозы-защитники и полузащитники. Только эпизодичность зарубежных встреч оставила в тени — имея в виду международную славу — их имена (точно так же, впрочем, как и целой плеяды форвардов). Словом, Яшин, Нетто, Воинов, Воронин, Шестернев, Хурцилава выросли не на пустом месте. И органическая связь защиты с атакующим порывом команд была также выражением этого спортивного духа, этой общей для всего нашего спорта (и понятно как возникшей) традиции.

Тренер сборной Якушин этой традицией решительно пренебрег. Свои взгляды он формулировал предельно четко, заявляя, что нападающие обязаны приходить на помощь защитникам, ориентируясь главным образом на проведение молниеносных контратак. Даже после выигрыша у Венгрии, то есть матча, в котором сборная взяла на вооружение атаку и атаку, Якушин отрицательно ответил на вопрос, не пересмотрел ли он свои взгляды. Он заявил, что советской команде на этот раз просто необходимо было выиграть не менее чем со счетом 2:0, и на вопрос, почему бы ей не придерживаться такой же тактики всегда, ответил по привычке уклончиво.

Для тех, кто знал футбольную биографию Якушина, эти высказывания показались странными. Во-первых, потому, что в довоенные годы сам он как футболист был типичнейшим представителем отечественной школы; во-вторых, став тренером (и сразу знаменитым), возглавлял многие годы команды, славившиеся именно атакующей мощью. Что же побудило Якушина переменить взгляды? Не четвертое ли место, занятое сборной СССР под руководством Морозова на лондонском чемпионате, где наши нападающие действительно то и дело приходили на помощь защите, «ориентируясь главным образом на проведение молниеносных контратак»? Либо — еще раньше — эту трансформацию во взглядах Якушина породила его собственная успешная практика в «Пахтакоре», где он прежде всего укрепил, как известно, защиту (введя в нее пятого игрока) и обязал нападающих активно помогать обороне?

Не знаем. Обо всем этом можно только гадать. Однако факты есть факты: придя в сборную СССР, Якушин твердо продолжал линию Морозова. Читатель спросит: значит, начало положено все-таки не Якушиным, а Морозовым? Да, именно так. Особенно же ярко выраженного оборонительного построения сборная стала придерживаться на последнем этапе подготовки к Лондону и осталась ему верна на самом чемпионате.

Не желая, однако, быть понятым в дальнейшем кем-либо из читателей неверно, оговорюсь сразу, что в принципе оборонительную тактику как таковую я вовсе не считаю предосудительной, ущербной. Да и вообще любые тактические построения, сугубо ли оборонительные (цель которых состоит лишь в том, чтобы выстоять, не проиграть), оборонительные ли с применением эпизодических контратак, откровенно ли атакующие — все они в наших глазах абсолютно моральны, если покоятся на честном понимании борьбы; моральны и имеют, так сказать, совершенно равные права как в чистом, рафинированном виде, так и в бесчисленных мутациях между собой. Так что мелькающие подчас в прессе, радио и телерепортажах оценки игры тех или иных команд (не только футбольных) как «современной» или «устаревшей», «прогрессивной» или «тянущей назад», основанные только на избранных командами тактиках, представляются нам, в сущности, оценками сугубо эмоциональными, отражающими лишь личные вкусы критиков, не более.

Вспоминаю, как в 1967 году мне пришлось поспорить с одним довольно известным деятелем баскетбола С. Причиной конфликта было поражение фаворита Спартакиады Украины — мужской баскетбольной команды Киева в игре с командой Одессы, составленной по преимуществу из тридцатилетних баскетболистов (не слишком известных к тому же и в молодые годы). В мире баскетбола это была подлинная сенсация, ибо все, кто интересовался этой игрой, знали, что сборная Киева являлась, по существу, сборной Украины, то есть той самой командой, которая незадолго перед игрой с одесситами победила олимпийских чемпионов баскетболистов США, да и вскоре после проигрыша Одессе уверенно сокрушала все и вся на своем пути к победе в IV Спартакиаде народов СССР.

Особую пикантность победе одесситов придавало то, что весь матч они провели без замен, то есть одной-единственной пятеркой, тогда как тренер киевлян то и дело посылал на площадку игроков, чьи имена гремят в баскетболе и по сей день. Как завороженный следил я за этой игрой и, будь на то моя воля, внес бы ее описание и подробнейший анализ во все учебники баскетбола. А впрочем, в спортивные учебники вообще, если вы согласитесь с тем, что спорт — это не только школа движений и школа мышц и не только школа духа, но в известном смысле школа ума и житейского опыта.

Благодаря последним двум качествам пятерка одесских ветеранов и обыграла блистательную киевскую команду.

Конкретно же дело обстояло так.

В баскетболе есть правило «тридцати секунд». Если команда, владеющая мячом, не совершила в течение этого времени броска по чужому кольцу, мяч передается соперникам. Парадоксальное использование этого правила и положили в основу своих действий одесситы. Предельно неторопливо разыгрывая мяч, они атаковали киевское кольцо исключительно на тридцатой секунде. Даже если выгодные ситуации образовывались раньше. Именно это и выбило их грозных соперников из колеи, поскольку киевские баскетбольные асы привыкли играть в высоких скоростных режимах. Мяч у них — быстрее вперед! Молниеносно пройти площадку, в три-четыре секунды пронзить ее кинжальными передачами, подавить соперника неумолимо нарастающим темпом, спуртом рвущихся к щиту игроков — вот их обычная тактика, их стиль.

Но в тот день, о котором у нас идет речь, пятерка одесситов, нарочито замедляя игру, действуя с почти насмешливой неторопливостью, разваливала знаменитую команду на глазах. Каким же образом, почему? Это была чисто тактическая ловушка, продуманная во всех деталях. Весь расчет состоял в том, чтобы вначале сбить соперников с привычного ритма, а затем не дать им возможности в него войти. Поэтому одесситов не слишком заботили, казалось, собственные попадания в кольцо; три или четыре раза они не делали даже бросков по корзине, а просто разыгрывали мяч тридцать секунд, после чего передавали его соперникам. Те мгновенно бросались вперед. Рывок, атака — и мяч в корзине! Но вслед за этим новые тридцать секунд томительного ожидания. Одесситы не бегают — ходят. Вот игрок стоит с мячом — три секунды, четыре, пять... «Отдыхает». На трибунах смех, аплодисменты. А что поделаешь? Баскетбол не хоккей, не футбол, прямая атака игрока в нем запрещена, и если мяч у соперника — силой его не отберешь.

Впрочем, иной раз не отберешь его и в футболе. Я уже рассказывал, как наша сборная команда, составленная главным образом из молодых игроков, играла в 1962 году в Бразилии со знаменитым «Сантосом». Советские футболисты проиграли с почетным счетом 1:2, причем последний гол пропустили минут за пятнадцать до финального свистка. Но и после него продолжали играть с подъемом, создавая у ворот «Сантоса» опасные моменты. И когда подуставшие бразильцы поняли, что минимальный их перевес может растаять, они решили «подержать мяч» в центре поля и стали весьма искусно передавать его друг другу. Иногда откатывали назад. Наши игроки попытались отобрать мяч — безуспешно. На трибунах захохотали. Что делать? Тренеры были далеко, игроки растерялись. Бразильцы лениво перекатывали мяч, подчас с комическими ужимками. Хохот со всех сторон усиливался. И тогда один из наших игроков, центрфорвард Лобановский, направился в центральный круг, остановился там и, подняв руки над головой, начал аплодировать бразильцам. Правилами это не запрещено, а реакция публики, которая заметила эту сценку, тотчас изменилась. Они начали освистывать «Сантос» и самого Пеле, отказавшихся от активной борьбы. Теперь уже в смешной позиции оказались хозяева поля. Свист и возгласы: «Сантос» — с поля! Пеле — домой!» — нарастали, и Пеле с товарищами волей-неволей вынуждены были возобновить активную игру. А в бразильской прессе на следующий день была высоко оценена не только хорошая игра нашей команды, но и остроумный поступок советского игрока, нашедшего достойный выход из неприятной и сложной ситуации.

Увы, ни тренер, ни баскетбольные звезды сборной Киева такого выхода в матче со сборной Одессы не нашли. Они упрямо продолжали действовать в своей обычной манере, а в данном случае это не выручало. Раздосадованные, взбудораженные, огорченные поведением зрителей, они, сами того не замечая, всякий раз после тридцатисекундных пауз взвинчивали скорость до пределов, технически ими еще не освоенных. И мячи уже все реже и реже попадали в корзину. Игроки начали выражать недовольство друг другом, а одесситы тем временем монотонно и методично вели все ту же, одну и ту же «свою игру». И попутно попадали все чаще и чаще на тридцатой секунде в кольцо.

Победа. И вот тогда-то, когда растерянная, толком еще не понимающая, что с ней произошло, киевская баскетбольная элита цепочкой втягивалась в раздевалку, а счастливых победителей шумно приветствовали, не выпуская с площадки, болельщики, ко мне подошел баскетбольный деятель С. и спросил:

— Ну, вы видели это безобразие?

— Какое безобразие? — не понял я.

— Какое? То самое, что сейчас закончилось. Этот «одесский вариант»!

— Почему же безобразие? — удивился я. — Это была, по-моему, очень интересная игра. Я получил удовольствие.

— Как вы можете такое говорить! — вскипел С.— Ведь вы же спортивный журналист!

— Я вас не понимаю, — сказал я. — Может быть, вы болеете за киевлян или ответственны за их игру и огорчаетесь поэтому?

— Ничего подобного! — вскричал С. — Я болею за весь наш баскетбол, за его прогрессивную, передовую тактику. А ведь это было черт знает что. Ведь так у нас и сорок лет назад не играли. Какая-то комедия, балаган! И эта команда, возможно, станет чемпионом Украины...

Теперь я все понял. Значит, в баскетболе то же, Та же песня, те же слова, которые так часто встречаются в статьях и заметках на футбольную тему: «прогрессивная тактика», «современная», «передовая», «устаревшая, несовременная, отсталая тактика», «современный игрок А.», «несовременный игрок Б.», «прогрессивный метод защиты», «деляческая оборонительная система тренера Н.», «равняйтесь на передовой стиль чемпионов!». Но коль скоро в футболе есть тактика прогрессивная, передовая, то должна быть, следуя логике, и консервативная, реакционная. Чего уж тут миндальничать, так бы прямо и писали: «реакционная тактика «Торпедо», «тренер-мракобес Н.», «форвард-ретроград Б.».

Поэтому, например, я не видел ничего предосудительного в том, что тренер А. Пономарев начал десять лет назад свою работу в харьковской команде «Авангард» с укрепления защиты, полагая, что после кризисного периода команда прежде всего должна научиться не проигрывать. И что же? В первом же сезоне А. Пономарев вывел «Авангард» на десятое место в стране, а в следующем — на шестое. Он же, обогащенный харьковским опытом, став в новом сезоне у руководства московской командой «Динамо», весьма издерганной неудачами, тем же путем сразу вывел ее на второе место, а в следующем году — в чемпионы. Куйбышевские «Крылья Советов» десятки лет играют в оборонительном ключе, но разве можно их за это осуждать, особенно если вспомнить, какое количество первоклассных форвардов покинуло в эти годы Куйбышев? Жизнь есть жизнь, и ради турнирного благополучия (нередко весьма относительного, ибо для одних и второе место — не в радость, а для других и десятое — бесценный трофей) клубные команды порою просто вынуждены прибегать к тактическим построениям, которые не то что их критикам, но и самим спортсменам и тренерам не по душе. Однако что поделаешь. Это не раз происходило в жизни даже самых знаменитых команд.

Словом, если клубным тренерам, попадающим в подобные ситуации, это вынужденное отступление от традиций просто грешно поставить как специалистам лыком в строку, то для тренеров сборной, тянущих всесоюзную команду к бескрылому оборончеству, никаких оправданий нет. Сборная — это не клуб с его превратностями, страна отдает ей все, что имеет, и долг сборной (а если хотите, и самый смысл ее существования) как раз в том и состоит, чтобы всегда и всюду выражать спортивный дух, спортивный характер своей страны. Так что, приняв назначение на высокий пост руководителя сборной СССР — футбольной ли, теннисной или гиревой, — вы не имеете права шарахаться из стороны в сторону, от одной моды к другой, тем более моды залетной. Дело не в поражениях — у кого их в спорте не бывало! — но ведь и поражения поражениям рознь. Став на несколько лет «бразильцами», мы натерпелись этих поражений столько, сколько никогда бы не знали, оставаясь самими собой. Перевоплощаясь в «универсалов», в «англичан» — это заранее можно было сказать, — наверняка шли к новым огорчениям, незаслуженным нашим массовым и клубным футболом.

И ведь ничто, кажется, тренерам нашей сборной не было так любо, как жалобы на клубный футбол. Он, мол, и такой и сякой! Хоть бы раз его кто-нибудь из них поблагодарил! А ведь сказать спасибо клубному футболу — при всех его действительных бедах и недостатках — им, право же, стоило не раз. Ну хотя бы за то, сколько шуток он сносил с календарем чемпионата, составлявшимся и нарушавшимся по их же, тренеров сборной СССР, указке! Или же взять постоянные жалобы иных тренеров на то, что им приходилось-де много работать в сборной над техникой. Но, помилуйте, разве это клубы навязывали им тех или иных игроков? Разве не они сами их выбирали? Причем брали подчас по четыре-пять футболистов из одной команды, фактически деформируя известные клубы. Что касается работы в сборной над техникой, то кто же велел ее тренерам Морозову и Якушину столь последовательно избегать подлинных виртуозов обращения с мячом, которые были и есть в клубах, но которым они предпочитали сплошь и рядом футболистов, умеющих главным образом все девяносто минут бегать? Известно ведь, что тренеры сборной в отличие от тренеров клубных команд могут выбирать игроков под свою «модель», свой «идеал».

Известно, правда, и другое. А именно то, что тренеры сборной останавливают свой выбор не только на тех, с кем они хотели бы работать, но и на тех, с кем могут работать. Оно и правда: ведь футбольные игроки — живые люди, а поэтому и в жизни, и в своем понимании самого футбола весьма отличаются от тех фигурок из пластмассы, которыми тренеры делают ходы на зеленом сукне во время теоретических занятий. Тем более игроки знаменитые, которые завтра и сами могут стать тренерами. Но тут уместно будет, наверное, оглянуться на историю нашего футбола и вспомнить, что наибольшего успеха на международной арене наши сборные команды (и клубные, к слову сказать, тоже) добивались именно тогда, когда формировались по преимуществу из звезд.

О довоенном периоде мы уже говорили. Но вот перечень игроков экстра-класса (здесь и далее мы будем называть только бесспорные имена), совершивших в составе московского «Динамо» столь знаменательное, незабываемое турне по Англии 1945 года: Хомич, Блинков, Трофимов, Карцев, Бесков, Бобров. Обратите внимание, что в этот список мы не включили таких первоклассных футболистов, как С. Соловьев, Семичастный и др., чьи имена (и описание их игры) вы найдете в книге Н. Старостина «Звезды большого футбола».

В 1955 году сборная СССР встречалась с чемпионом мира командой ФРГ, прибывшей в Москву в полном составе и находившейся, по признанию специалистов, в великолепной форме. В нескольких поездах вслед за нею прибыли с трубами, пищалками, хлопушками, транспарантами тысячи ее болельщиков.

В составе сборной СССР, одержавшей победу в этом товарищеском, но вместе с тем чрезвычайно принципиальном матче, мы находим таких игроков экстра-класса, как Яшин, Башашкин, Огоньков, Нетто, Ю. Кузнецов, Сальников. В 1956 году наша команда стала чемпионом Мельбурнской олимпиады. В ее составе присутствовали Яшин, Башашкин, Огоньков, Нетто, Симонян, Сальников, В. Иванов, Стрельцов. Наконец, в 1960 году сборная СССР выиграла Кубок Европы. В ее составе были Яшин, Чохели, Воинов, Нетто, Метревели, Месхи, В. Иванов. Несомненно и то, что двумя годами раньше, на шведском чемпионате мира, наша команда оставила бы гораздо лучшее впечатление, если бы буквально перед отъездом в Швецию из нее не выпали (по неспортивным причинам) как юный Стрельцов и опытный Огоньков, так и энергичный, «реактивный» правый крайний Татушин, игрок, безусловно, первоклассный и успешно сыгравший в составе сборной много матчей.

Кто-нибудь, правда, может спросить: но почему же весьма яркий состав сборной СССР 1962 года, в котором были такие незаурядные мастера, как Яшин, Чохели, Шестернев, Воронин, Нетто, Метревели, В. Иванов, Месхи, Численко, столь невыразительно выступил на чемпионате мира в Чили? Что ж, в этом не было ничего удивительного: ведь именно после 1960 года наш футбол интенсивно переводился на бразильские рельсы, а в числе инициаторов и практически наиболее активных проводников этого процесса был, к сожалению, тренер сборной Качалин.

Весьма показательно, что сам Качалин и потерпел тут вскоре фиаско, несмотря на то, что располагал игроками, с которыми ему совершенно не нужно было работать над техникой. Отдадим, впрочем, тренеру сборной Качалину должное в том отношении, что, стоя в то время у руля сборной, он не являлся еще приверженцем оборонительной тактики и бразильскую систему неизменно комментировал как наступательную. Да толку-то что. Сама ломка сборной на чужой (и к тому же весьма поверхностно изученный) лад не могла не сказаться. Звезды сборной быстро потерялись, поблекли, не ощущая той невидимой внутренней связи, того общего языка, который они обычно находили благодаря питавшему их (и слагавшемуся в течение десятилетий) традиционному духу игры. А бразильская система... Что ж, она действительно прекрасна для бразильцев, поскольку естественнейшим образом вытекает из особенностей их национального футбола — традиционно выжидательного, мягкого, аритмичного, где едва ли не каждый игрок подобен той лениво-грациозной кошечке, которая сладко мурлычет, прежде чем выпустить коготки.

Словом, когда в сборную пришел новый тренер Бесков, она представляла собой довольно печальное зрелище. Сильные, опытные, но растерявшиеся игроки. Бесков, однако, знал свое дело. Он посчитался, правда, со сложившейся уже в то время в спортивной прессе «бразиломанией» и не стал объявлять во всеуслышание, что бразильской системы категорически не приемлет, но на практике отверг ее самым решительным образом. И дела сборной начали быстро поправляться. А затем пошли и вовсе хорошо, хотя именно Бесков первым порвал о обыкновением привлекать под знамена сборной «всех звезд». Он сразу отказался от таких игроков, как Месхи, Метревели, Нетто, предпочтя им игроков гораздо менее популярных (и менее техничных), но способных, по собственному его выражению, выполнить «большой объем работы». Игра сборной поэтому не достигла при нем внешнего блеска ее былых лучших дней, но в общем производила довольно приятное впечатление, которое в известной степени усиливалось еще и ее результативностью. В самом деле, сборная в этот период установила даже своеобразные рекорды. Проведя за полтора года тридцать один (!) матч и неизменно выступая на чужих и на своих полях в боевом, атакующем стиле, то есть ища исхода борьбы у чужих ворот, она выиграла двадцать один матч и проиграла только один — испанцам, на их поле, в финале Кубка Европы и с разрывом лишь в один мяч.

Обстоятельства ухода Бескова из сборной известны: все решил единственный проигранный матч, и принявший сборную тренер Морозов (не по этой ли причине?) тотчас перевел ее на оборонительный лад. Мы говорили уже, что для тренера сборной это ошибка непростительная. Скажем больше: по главному счету ее не искупило бы и первое место в Лондоне. Как и ошибку Качалина — выход сборной СССР в полуфинал Мехико. Если вы помните, гипотетически такого результата мы вовсе не исключали. Конечно, нашей команде была бы устроена по приезде пышная встреча, игроков и тренеров ждали бы приятные почести, а уж радостям иных болельщиков вообще не было бы границ. И все же у них оставался бы какой-то осадок. Если же иметь в виду сугубо спортивные последствия, влияние этого факта на дальнейшее развитие нашего футбола... Впрочем, тут настал момент объясниться до конца! Есть люди, профессиональные спортивные организаторы, тренеры, чье житейское устройство зависит в какой-то степени от мест, занятых спортсменами и командами. Это факт, и житейски, конечно, факт серьезный, однако, право же, он не должен приобретать, как это у нас подчас бывает, чересчур уж преувеличенного значения. Ведь большинство любителей спорта — разве они получают удовольствие только от места? Нет. Прежде всего помнится, каким было само состязание, его красота.

Сборная Англии победила на лондонском чемпионате. Однако в самой Англии эта победа была воспринята гораздо спокойней, чем иными нашими профессиональными футбольными функционерами (и, к сожалению, многими нашими футбольными журналистами), которые тотчас возвели английскую команду в образец, эталон. Между тем целый ряд английских обозревателей и специалистов высказался тогда же в том смысле, что футбол, показанный сборной Англии, был отнюдь не высшей пробы. Известно и другое. Сборная Бразилии на лондонском чемпионате не попала даже в четвертьфинал, а для сборной Венгрии он явился высшей турнирной ступенькой. Но кто же не помнит матча Бразилия — Венгрия? Разве не он явился подлинным украшением, жемчужиной мирового чемпионата? И разве вы не согласились бы сегодня посмотреть ленту этого матча снова? Несмотря на те несколько матчей-шедевров, которые дал нам мексиканский чемпионат.

Как видим, в спорте дело не всегда — и даже далеко не всегда! — в занятых местах. Есть в нем нечто другое, не менее важное. Ведь спорту присущи те же эстетические категории, которые свойственны самой жизни. И, если они в нем не приглушены, не подмяты чем-то другим, даже люди, далекие от спорта, начинают, говоря словами театрального критика Свободина, «вдруг понимать его, наслаждаться им». «Отрицающие» футбол, например, — пишет Свободин, — видя игру команды или футболиста экстра-класса, вдруг обнаруживают, что это увлекательно и красиво и что здесь что-то есть. Есть высшая целесообразность, есть гармония, а не одни только удары многочисленных ног по мячу».

Словом, если кое-кто ищет в спорте нечто родственное театральному зрелищу, то имеет в виду не призовые места, занятые тем или иным спортсменом, той или другой командой, но прежде всего то особое, высшее мастерство, когда публика видит талант, видит изящество и красоту и может только догадываться, какой стоит за этим тяжкий репетиционный труд. А если уж говорить о призовых местах, говорить о рекордах, то какой рекорд, скажем, тяжелоатлетический, импонирует вам больше: тот ли, что дался иному атлету ценой видимых невероятных усилий, когда с налитого кровью лица градом катится пот, а глаза от напряжения, кажется, вот-вот выпрыгнут из орбит, либо рекорды Юрия Власова, Леонида Жаботинского, Василия Алексеева, когда многопудовая штанга словно пушинка летела вверх и вдруг застывала на молниеносно выпрямленных руках?

Возвратимся, однако же, к футболу. Если игра самой главной, самой важной команды страны, ее сборной, приносит победы даже в борьбе с очень сильными соперниками, но не доставляет при этом эстетического наслаждения зрителям, коэффициент положительного воздействия таких побед чрезвычайно низок. Скажем больше: вместо того чтобы способствовать дальнейшему развитию футбола, эти победы скорее даже тормозят его.

Сборная СССР не заняла на мексиканском чемпионате мира классного места. И в этом не было бы ничего плохого, если бы ее игра оставила яркое впечатление. Но это было не так. Между тем стремление к высшей красоте, высокой эстетической зрелищности заложено в самой основе отечественного спорта. Мы говорим об этом отнюдь не из квасного патриотизма. Зрелищная яркость и красота свойственна выступлениям большинства наших сборных команд. Возьмем хотя бы хоккей. Отчего в дни выступлений сборной СССР миллионы людей, в подавляющем большинстве своем не слишком разбирающихся в тонкостях игры, спешат к телевизорам? Разве они садятся перед ними — всей семьей, с гостями — не в предощущении удовольствия? И ведь ни разу не обманывались в этом, хотя сборная, случалось, и проигрывала.

Вспоминается, между прочим, что иные перья призывали тренеров сборной СССР Чернышева и Тарасова перестроить команду на канадский манер, привить ей силовую борьбу в канадском стиле. Но тренеры не пошли на это. Нет спору, канадцы — замечательные хоккеисты, нам нелегко побеждать их. Но наша сборная (а потому и большинство клубных команд) играет в свой собственный, советский хоккей. Поэтому хоккей, такой молодой, в сущности, в СССР вид спорта, процветает.

Совсем иная, к сожалению, картина в нашем футболе. И поэтому, надеемся, мы будем правильно поняты, заявив: это очень хорошо, что футбольная сборная СССР не заняла на чемпионате мира высокого места! Ибо узкий практицизм этого места при той игре, что она показала, мог бы только еще больше запутать дело. Со случайным по существу, однако на невыносимо долгий срок затянувшимся периодом слепого подражания преуспевающим зарубежным командам, бездумного, формального копирования их игры нужно нашему футболу кончать, И прежде всего — сборной СССР.

Те, кто давно интересуется делами сборной, знают, что ни об одной команде у нас не пишут так часто и подробно. Зима ли, лето ли — сборная всегда в центре внимания. Не забывают о ней даже тогда, когда пишут, казалось бы, исключительно на темы клубов. В 1969 году, излагая свои взгляды на то, каким должен быть клубный футбол, коснулся темы сборной председатель федерации Гранаткин. И, между прочим, прямо указал, что сборная, увеличивая с каждым годом время на тренировки, все более и более отрывалась от клубов, а в 1968 году сделала даже шаг к полному обособлению от них. В результате, отмечал Гранаткин, «между сборной и клубами образовалась пропасть, интересы их становились все более противоречивыми».

Наблюдение справедливое. Да и кто же не согласится с тем, что сборной не должно быть «вещью в себе» и что само существование ее отнюдь не самоцель. Речь, впрочем, идет уже не о частностях (даже таких важных, на которые указывал Гранаткин) и не о том длинном реестре жалоб, который постоянно предъявляют сборной клубы-поставщики. Нет, в данном случае имеется в виду нечто другое, а именно — влияние, воздействие сборной на клубный футбол в целом, то есть и на те команды, которые непосредственно с нею не связаны. Вопрос этот действительно немаловажен, хотя тут необходимо, конечно, отдавать себе отчет в том, что у клубного футбола немало собственных бед. Однако все это большая и отдельная тема, сейчас же разговор более локальный: о воздействии сборной на клубный футбол — и только ее одной. Тем более что, по крайней мере, в течение последних восьми-девяти лет мы почти ничего не находим об этом в футбольной литературе. А ведь с тех пор, как сборная, опьянившись чужим успехом и поставив во главу угла «практицизм очка», начала играть на «бразильский лад», а затем перестроилась на «английский», ее влияние на клубный футбол вряд ли можно было оценивать иначе чем со знаком минус.

Выше мы отдали должное тренеру Бескову, который в течение полуторагодичного своего руководства сборной успешно противостоял «бразиломании», но публично в этом признаваться не хотел. Лишь после победы 1963 года над сборной Италии в Кубке Европы Бесков отважился заявить (и то в узком спортивном издании), что сборная СССР играла по совершенно иной, чем бразильская, системе. Он выразил также уверенность в том, что, будучи в дальнейшем отшлифованной, система эта принесет сборной немало новых успехов. И, хоть в детали своих реформации Бесков никого не посвящал, его заявление казалось обнадеживающим, поскольку было очевидным, что к сборной СССР возвращается ее былая атакующая мощь, характерный для нее в прошлом интенсивно наступательный темп. Настораживала лишь та решительность, с которой Бесков пожертвовал несколькими замечательными футболистами, подлинными звездами, заменив их игроками, способными «выполнять большой объем работы». А еще точнее — настораживала та категоричность, с которой тренер характеризовал отчисленных им игроков. Бесков уверенно ставил крест на находившихся в расцвете лет Месхи, Метревели, а для полного еще сил ветерана Нетто не исключал в принципе возвращения в сборную, но лишь при одном условии: если Нетто сумеет заиграть так, как «требует от полузащитника современный футбол».

Но, в конце концов, команды формируют не журналисты и не болельщики, так что кое-кому, помнится, импонировала даже твердость Бескова, осмелившегося отчислить и столь откровенно критиковать популярнейших игроков. Да и вообще все было бы хорошо, если бы не одно маленькое «но», Дело в том, что с незапамятных времен федерация в конце каждого сезона составляет и затем оглашает в прессе так называемые списки «33 лучших игроков». В 1967—1968 годах тут появились, правда, некоторые новые моменты (и о них речь дальше), но в 1963 году списки «33 лучших» составлялись федерацией куда как легко и просто. Вначале она брала одиннадцать игроков стартового состава сборной и ставила их имена первыми. Это и были «лучшие из лучших». Не слишком терзали федерацию обычно сомнения и при выборе следующих одиннадцати игроков. То была пора раздельного существования национальной и олимпийской сборных, и во второй список попадали, как правило, игроки стартового состава олимпийской команды, «разбавленные» двумя-тремя футболистами резерва национальной сборной. Некоторые хлопоты доставляло разве что определение, так сказать, «худших из лучших», ибо за исключением двух-трех игроков олимпийской команды, оставшихся за бортом второго списка, все остальные кандидатуры продвигались в полемике.

И только в 1967 году традиция трех списков была нарушена. В каждом из одиннадцати амплуа три лучших игрока были названы, если помните, строго по алфавиту, что и вызвало целый поток иронических реплик спортивной прессы, Но вот вопрос; а что же вынудило федерацию отступить от сложившейся уже было привычки? Может быть, она поняла, что эта казавшаяся поначалу невинной игра в списки обернулась, в конце концов, во что-то не столь уж безобидное? Трудно сказать, Во всяком случае, когда в 1968 году три списка были вновь восстановлены, мы узнали, что «33 лучших» определены на сей раз не волевым решением федерации, а путем «свободного референдума» среди семнадцати тренеров. Правда, было неясно, почему федерация охватила опросом именно семнадцать, а не, скажем, пятнадцать или двадцать пять тренеров, но, с другой стороны, пятнадцать, семнадцать или двадцать пять — вряд ли это могло существенно повлиять на результаты референдума. Комментируя эти результаты, известный обозреватель Леонтьев убедительно показал, что списки «33 лучших» неизменно отражают еще и сдвиги в игре клубных команд. «В 1966 году, — писал Леонтьев, — ростовские армейцы демонстрировали острую, содержательную игру, и их представительство выражалось четырьмя футболистами. Ухудшилась игра команды в 1967 году, и цифра сократилась до двух. Ныне ростовчан вообще нет среди лучших». Таким образом, даже блистательно играя в неуспевающей команде, но не входя в сборную, футболист почти не имеет шансов оказаться среди «33 лучших». А ведь идея этих списков, казалось бы, только в том и состоит, чтобы подчеркнуть и выделить высокое индивидуальное мастерство!

Однако же то, что списки «33 лучших» 1968 года явились итогом «свободного референдума», не могло не отразиться на их содержании. Конечно, успех или неуспех клубов по-прежнему оказывал психологическое воздействие на голосовавших, но магия сборной уже влияла на них с меньшей силой. Так, среди одиннадцати футболистов первого списка мы нашли игрока, который был отчислен из сборной. Имеется в виду Стрельцов. Но, может быть, его присутствие в первом списке объясняется влиянием другого референдума, того, что проводится среди спортивных журналистов, которые в 1968 году вновь назвали Стрельцова лучшим футболистом страны? Сомневаемся. Ибо в этом случае оставалось бы абсолютно непонятным, каким образом оказалось в том же первом списке имя Яшина, который в 1968 году уже не был в фаворе у спортивных журналистов (его имя, если помните, мы нашли лишь у пяти участников опроса из семидесяти девяти). Следовательно, дело было в чем-то другом. В чем же? Не в том ли, что, оставшись наедине с собственной совестью, семнадцать тренеров футбола просто не могли миновать имени величайшего из вратарей? И если эта догадка верна, то и Стрельцова они, вероятно, тоже вписали бы в свои листки — даже если бы он и не пользовался такой популярностью среди журналистов.

Но мы отвлеклись. А между тем составление списка «33 лучших» из области невинных послесезонных развлечений перешло в некую иную ипостась еще в 1963 году, когда тренер сборной Бесков предпочел нескольким игрокам экстра-класса футболистов менее одаренных, но более подходивших, по его мнению, для выполнения задач, стоявших перед командой. И действительно, сборная СССР без Месхи, Метревели и Нетто провела сезон 1963 года вполне достойно. К тому же ряд ее игр произвел приятное впечатление. И в конце сезона федерация поступила по давнему обыкновению: коль скоро имена Месхи, Метревели и Нетто в сборной не числились, то и среди первых номеров списка «33 лучших» места им, естественно, не нашлось. Дальше — больше, ибо селекционеры ФИФА взяли да и пригласили для участия в матче, посвященном столетию английского футбола, Яшина и... Месхи. Насчет Яшина все было ясно: он первый вратарь сборной. А Месхи? Спрашивается, можно ли было допустить, чтобы игрок, которому не нашлось места в сборной страны, выступал ни более ни менее как за сборную мира? Словом, Яшин поехал на «матч века», Месхи остался.

Так в 1963 году и было положено начало совершенно произвольной, абсолютно вкусовой перетарификации целого ряда подлинных звезд нашего футбола, игроков высокого международного класса, в футболистов «несовременных», «устаревшего типа» и т. д. и т. п. и только лишь по той единственной причине, что они не потрафляли вкусу тех или иных тренеров сборной. А поскольку перетарификация эта всякий раз закреплялась списками «33 лучших», она быстро замутнила кадровую картину отечественного футбола и особенно серьезно дала знать о себе тогда, когда у тренеров сборной в особой чести оказались игроки «английского типа». Но в 1963 году, разумеется, ни руководители федерации, ни сам Бесков и подозревать не могли, чем обернется это их начинание для клубного футбола в дальнейшем.

Между тем селекционер ФИФА Риера не ошибался ни восемь лет назад, когда вслед за именем Яшина назвал имя Месхи, ни в 1968 году, пригласив в свою сборную Метревели, хоть имени его мы порою не находили в сборной. Да и вообще Риера до сих пор очень точно отбирал наших звезд в сборные мира. Яшин, Шестернев, Воронин, Месхи, Метревели... Разве все они не виртуозы футбольной игры, не рыцари, не действуют (или действовали) на поле удивительно красиво, вдохновенно, порывисто? Словом, разве они не являются носителями действительно лучших традиций нашего футбола, олицетворением эстетики нашего спорта в целом?

Конечно, ими не исчерпывается список игроков, позволим себе сказать, традиционного направления советского футбола. Но и магия списка «33 лучших», смеем уверить, из года в год делала свое дело, так что в последнее время и некоторые клубные тренеры стали открыто зачислять игроков этого направления в «несовременные» и «устаревшие». И, глядишь, даже некоторыми тренерами детских и юношеских команд стало цениться уже превыше всего не умение играть технично и красиво, а способность «выполнять большой объем работы», то есть бегать без устали и энергично толкаться. И ведь сколько талантливых юных футболистов, не соответствующих этой мерке, этому «английскому типу», уже отчислено, погублено! Наконец, подмена этим новым эталоном традиционных наших понятий красоты футбола произвела в последние годы немалую деформацию и во вкусах болельщиков (преимущественно молодых), но — что еще более огорчительно! — во вкусах некоторых футбольных журналистов, видящих уже достоинство классного футболиста в беспрерывной беготне, «работе» и охотно соглашавшихся, бывало, с тем, что Лобановский — «балерина», Красницкий — «мало движется», Федотов — «непонятен партнерам», Мунтян — «ростом мал», Бышовец — «много водится», Козлов — «избегает силовой борьбы» и т. д. и т. п. А ведь каждый из этих игроков, как правило, показывал (или показывает) великолепный футбол по любым статьям, по самым строгим селекционным стандартам не уступал (или не уступает) тем самым зарубежным звездам, чьи имена неизменно сопровождают в нашей спортивной прессе восхищенные охи да ахи.

«33 лучших»... Выявление их в 1968 году путем референдума ограничило в известной степени влияние тренеров сборной. Это факт, и если принцип референдумов будет соблюден и далее, не исключено, что «среднеарифметические» их заключения еще меньше совпадут со вкусами тренеров сборной. Однако будут ли и эти заключения сколько-нибудь объективными? Дело ведь не только в наблюдениях Леонтьева, который показал, сколь серьезно влияет успех или неуспех команд на оценку индивидуального мастерства футболистов. Просто сама природа командной спортивной игры не дает на сей счет никаких объективных критериев. Ведь тут чемпион, обладатель кубка, призер, аутсайдер — команда, а не игрок! Сами же команды превосходно выясняют свои отношения в непосредственной спортивной борьбе.

А ежели так, ежели индивидуальные звания чемпионов, призеров и т. д. в командных спортивных играх, к которым принадлежит и футбол, не разыгрывались и не разыгрываются, то стоит ли их искусственно учреждать? «Самый лучший», «лучший», «худший из лучших» — добро бы это исходило от устроителей всевозможных околоспортивных конкурсов, но федерации футбола это зачем? Она ведь организация сугубо спортивная. К чему же ей, спрашивается, эта совершенно надуманная затея, не пользующаяся к тому же популярностью у самих футболистов?

Впрочем, вряд ли мы получим от федерации ответ на эти вопросы. Привычка действительно вторая натура, а составляются списки «33 лучших» так давно, что отказаться от них кое-кому покажется просто неудобным. Традиция! Но вот если бы федерация отрешилась от нее, сразу выяснилось бы, что и за пределами «33 лучших» футболисты вовсе не теряют своей квалификации. Тем более футболисты экстра-класса.

В связи с этим хотелось бы подробней рассмотреть выдвигающуюся в последние годы на передний план весьма странную фигуру «универсала», то есть игрока, который умеет якобы одинаково хорошо обороняться, контратаковать и нападать, а при случае и тонко «развести игру». Сколько уж таких футболистов перебывало в нашей сборной — не сосчитать, но особенной доблести это ни ей, ни им самим не принесло. Нас уверяли, правда, что «новый тип игрока» переживает лишь некий эмбриональный период и что по мере дальнейшего своего становления он выдвинет еще своих «великих футболистов», соединяющих, так сказать, в одном лице Шестернева и Воронина, Мунтяна и Стрельцова, Месхи и Бышовца. Однако верится в это слабо. Более того, думается, что специализация игроков, как ни третировали уже ее иные перья, с какой уверенностью ни причисляли к чему-то безнадежно отжившему, далеко еще себя не исчерпала.

Но было бы легкомысленным полагать, что и новомодная фигура «футболиста-универсала» сойдет со сцены без сопротивления, без борьбы. Скорее всего она доставит еще немало хлопот нашему футболу. Во-первых, потому, что за нею стоят вполне реальные, мы бы сказали, даже сугубо практические интересы некоторых людей, всегда состоящих в свите «его величества очка»; за нею стоит и деформированный в последние годы вкус части болельщиков. Во-вторых, сами «универсалы» получили в ряде команд достаточное распространение — поскольку умение бегать без устали девяносто минут, мешать тут, суетиться там, всюду поспевать, порою издали бить по воротам дается все-таки скорее и проще, чем, скажем, филигранная обработка мяча, умение обвести трех-четырех игроков, нанести внезапно «кинжальный удар», дать точный корректный пас, тем более пас на дальнее расстояние. Согласитесь и с тем, что подготовка универсалов весьма облегчает и упрощает задачи тренеров, ибо даже очень способного человека гораздо труднее обучить виртуозной игре на скрипке или на фортепьяно, чем игре понемногу на нескольких инструментах. И такая перестройка работы, надо сказать, устраивает некоторых тренеров.

Наконец, «футболисты-универсалы» с их вечной готовностью побежать за мячом куда угодно способны подчас создавать впечатление игры пусть и не очень складной, но зато напористой и темповой, хотя, по существу, она таковой и не является. Потому что настоящий темп — это молниеносно и точно разыгранные комбинации, а главное (если команда играет в атакующем стиле), комбинации, разыгранные вблизи от ворот соперника, а не на почтительном удалении от них. Поэтому и определить, действительно ли высок темп, в сущности, очень просто — по числу ударов в сторону ворот и по самим воротам, прежде всего нанесенным из штрафной площади или с ближних подступов к ней, — словом, оттуда, где и секунды мешкать не дают! Энергичная же «скоростная» игра в центре поля — это лишь видимость высокого темпа, мельканье ног, иллюзия остроты. Для неискушенного глаза «универсалы» создают ее подчас вполне исправно, но если уж решили брать полезное у англичан, то взяли бы как раз другое — настоящий темп! Зачем же бесплодно имитировать его вдалеке от ворот? Впрочем, думается, что и тут «брать» у англичан нам ничего не нужно. Вот если бы нашим лучшим командам, клубным и сборным, действительно никогда не был свойствен высокий темп — активный, порывистый, вихревой — другое дело. Но разве его не было, скажем, у той сборной, что в 1955 году блистательно обыграла чемпионов мира? Или у той, что годом спустя выиграла олимпийский турнир? У той, что в 1960 году завоевала Кубок Европы? И разве не возрождался этот интенсивный темп в игре сборной СССР, которая в 1964 году вышла в финал Кубка?

А вот у сборной СССР, выступавшей на чемпионате мира 1966 года и в особенности у ее преемницы, чьим откровенным девизом была защита и контратака и которая с полным набором своих «универсалов» проиграла в 1968 году едва ли не все, что только могла проиграть, — у этих сборных подлинно высокого темпа не было и в помине. Была натужность, был «большой объем работы на поле», была в лучшем случае лишь видимость напора.

В конце сезона 1968 года тренера сборной Якушина сменил Качалин. Возглавив сборную после шестилетнего перерыва, он застал ее в столь же бедственном состоянии, в каком некогда сам оставил ее своему преемнику. Качалин — Бесков — Морозов — Якушин — Качалин... Круг замкнулся.

Едва вступив в должность, новый тренер дал интервью корреспондентам «Комсомольской правды» и «Советского спорта», а кроме того, выступал перед большой аудиторией любителей футбола в Ленинграде, о чем подробно информировал читателей еженедельник «Футбол — хоккей».

Суммируя высказывания Качалина, мы выяснили следующее. Работать с командой новый тренер собирался несколько иначе, чем его предшественники, хотя современный футбол характеризует в общем так же, как и они: как футбол высокой активности, маневренности, в котором решающую роль играет физическая готовность игрока. Он намеревался использовать «чистых» крайних нападающих, которым не было места у Якушина, Морозова и, частично, у Бескова, Считал, что с универсализацией несколько переборщили, отчего и образовался известный дефицит в мастерах острокомбинационного плана. Сборная, по мнению Качалина, должна состоять из наиболее сильных в данный момент игроков, независимо от их возраста. Но значило ли это, что Качалин оставался верным своей прежней доктрине и формируемую команду можно будет назвать «Все звезды СССР»? Нет, однозначного ответа на этот вопрос читатели не получили. Новый тренер лишь указал, что звезды сборной нужны, и мастерство при комплектовании команды будет учитываться в первую очередь, но предпочтение он все же отдаст «хорошим, надежным людям». Идеал звезды рисовался ему в Яшине, но в составе сборной, как известно, Яшина мы (пока не «сломался» Рудаков) не увидели. Как не нашли в нем и Стрельцова, кандидатуру которого Качалин обошел полным молчанием.

Из интервью мы также узнали о том, что работа с футболистами сборной будет вестись и в психологическом плане, но подробностей на этот счет никаких не сообщалось. Качалин не скрывал, что имеет генеральный план, определяющий почерк команды, однако и об этом сведения мы получали самые общие, а подчас и противоречивые. В свое время я писал обо всем этом и спрашивал: каким же все-таки будет этот почерк: собственным, самостоятельным, то есть основанным на национальном спортивном характере и эстетическом идеале, либо заимствованным? Вопрос этот возникал неспроста, поскольку хотелось все-таки знать, учел ли новый тренер сборной столь горький для всего нашего футбола опыт сравнительно недавнего своего «бразильского» увлечения? Или по-прежнему видит на стороне команду-кумир, команду-эталон?

С одной стороны, мы получали как будто вполне отрадные сведения, ибо новый тренер обещал вернуть сборной «широкий комбинационный стиль игры», намеревался экспериментировать, изобретать новые комбинации. Но, с другой стороны, конкретизируя это, он видел лицо сборной таким, каким оно предстало перед всеми в московском матче СССР — Венгрия, проведенном под руководством его предшественника Якушина. Конечно, Качалин был прав, говоря, что сборной в этом матче были присущи «голевой порыв, нагнетательный темп, неуемная жажда победы», но ведь нельзя забывать, что у нее и выхода-то другого не было, она ведь отыгрывалась после поражения в Будапеште! А кроме того, победе с крупным счетом помог неудачно выступивший вратарь соперников Тамаш, совершенно несыгранный с командой. Кто-нибудь мог сказать, что дело не в результате мачта, а в общей картине, духе игры. Согласен. Настроение команды и ее действия на поле были предельно боевыми. Но вот сама игра ее строилась по английскому образцу, то есть основывалась главным образом на высокой работоспособности «универсалов». И коли новому тренеру сборной это понравилось и даже виделось в этом ее будущее лицо, то что же тогда он считал нужным в ней менять? Одних игроков на других?

Все это, поверьте, было не придиркой, а лишь стремлением к ясности. Когда в переживающий творческий кризис театр приходит новый художественный руководитель, с которым общественность связывает надежды на преодоление спада, он подробно информирует ее о своих художественных взглядах и методах режиссуры, излагает свои суждения о текущем и будущем репертуаре, возобновлении постановок и т. д. В футболе, к сожалению, порядки издавна таковы, что тренеру, оказавшемуся в подобной роли, дозволяется не говорить о том, о чем ему не хочется говорить, но что чрезвычайно интересует любителей футбола. А сама их любовь к сборной, желание видеть ее красивой и мощной как бы предопределяет авансирование каждого нового тренера полным их доверием и надеждами на то, что он выведет команду из прорыва. Мне говорят: «Ничего не поделаешь. Так было и так будет». Но я думаю все-таки, что на такое доверие следовало бы отвечать доверием же.

Понимаю, в прошлом тут было немало сложностей. В 1963 году, в нелегкой обстановке «торжества» бразильской системы, Бескову, например, прежде чем заявить о том, что сборная играет по иной, собственной его системе, потребовались практические ее успехи, то есть победы над сборными Швеции и Италии и выход в финал Кубка Европы. В 1966 году маневрировал по необходимости в своих отношениях с прессой тренер Морозов, так и не рассказав журналистам, что его вынудили расстаться с бразильской системой игроки сборной, крайне удрученные тем, что в преддверии лондонского чемпионата она пропустила в двух товарищеских матчах (с ослабленным составом ЦСКА и весьма несыгранной сборной Франции) ни более ни менее как шесть голов. «Что же будет в Лондоне?» — думали игроки. И широким кругам болельщиков было неведомо, что это лишь по категорическому настоянию футболистов Морозов, включив в линию обороны пятого (и ключевого) игрока, «чистильщика», прибегнул таким образом к пресловутому «бетону». А наигрывался этот «бетон» буквально в самые последние дни, когда сборная находилась в Скандинавии, вдали от отечественных адептов трещавшей уже у нас по всем швам бразильской системы. Сходная история, между прочим, происходила в то же самое время и с венгерской сборной, но лишь с той разницей, что не только ее игроки, но и сам тренер Илловски предпочитал «бетону» собственный, венгерский, атакующий футбол.

Стремился я выяснить и то, как относится Качалин к функции диспетчера, видит ли игроков, способных ее выполнять. Что думает он о пятом защитнике, «чистильщике», которому придавал столь большое значение Якушин? Этот вопрос был тем более важен, что в свое время кампанию против «чистильщика» открыла именно статья Качалина, которая так и называлась: «Чистильщик» тянет назад!» Итак, верен ли он еще этому взгляду?

Много вопросов было, много... Сознаю, что иные из них были Качалину не слишком приятны, если учесть к тому же, что ни одному из его предшественников по сборной (да и ему самому в пору прежнего руководства ею) никогда публично такие вопросы не задавались. Но зато кто же из бывших тренеров сборной не помнит, что писалось обычно о них, когда федерация отрешала их от руководства? И как трудно, почти невозможно им было оправдаться задним числом. А ведь у руля сборной никогда не стояли люди, которые бы не желали ей успеха и не стремились по-своему его добиться.

С именем Качалина — до того, как он принял сборную за год перед Мехико, — были связаны в прошлом и ее успехи, и тяжелый провал. И если человек вновь принимал назначение на этот пост, он делал это, наверное, вполне обдуманно. «Кто осознал поражение, того не разбили», И хоть мы не получили от Качалина ответа на многие вопросы, я заканчивал одну из своих статей выражением надежды на то, что пора залетных мод для нашей сборной миновала и что после долгих и странных блужданий она приникнет наконец к своим традиционным началам, к отечественной школе и духу спорта, зарождение и становление которых тесно связаны с историей и жизнью своей страны.

В футболе есть международные соревнования, но международного футбола не существует. Воля к победе, выраженная конкретно в интенсивности и красоте, подлинном артистизме и рыцарстве, — вот спортивный и эстетический идеал СССР независимо от того, где соревнуются наши спортсмены, дома или в гостях, — и только верностью ему футбольная сборная страны могла возвратить свой долг перед миллионами любителей этой игры, массовым и клубным футболом.

Но, как показал чемпионат в Мехико, Качалин, увы, не имел ясной и твердой точки зрения ни на один из аспектов подготовки сборной. Не являясь сторонником английской манеры игры и универсализации футболистов, он взял тем не менее кое-что из того и этого; разуверившись в своих «бразильских исканиях», обратился к сугубо оборонительным построениям и, в частности, к «бетону» своего предшественника Якушина; много говоря о высоком духе, целеустремленности и монолитности созданного им коллектива, привез на поверку в Мехико команду отнюдь не боевую и целеустремленную. Во что же он верил? В удачу? В то, что «поле ровное, мяч круглый», авось сборной и повезет? Один раз ей действительно повезло, в матче с Бельгией. Но на том все и кончилось. Игра с командой Сальвадора обнажила все слабости команды до предела. Два гола, забитых в ворота неопытной студенческой команды, были поистине вымученными.

Спортивная пресса (таков уж ее норов) беспощадна по отношению к тренерам, которые много обещают, но не оправдывают надежд. Впрочем, еще до отъезда сборной за океан многим футбольным журналистам было в общем ясно, что дело у Качалина шло ни шатко ни валко. Вы спросите: отчего же журналисты прямо об этом не писали? Полагаю, что тут срабатывало нечто вроде механизма самосохранения. Уж слишком хорошо всем помнилось, как в преддверии 1970 года некоторые журналисты остро и резко критиковали тренеров сборной СССР по хоккею Чернышева и Тарасова и чем это для них (журналистов) кончилось. Они предполагали ведь, что на сей раз сборной не удастся выиграть очередной чемпионат мира, а она выиграла его. И тренеры, в особенности Тарасов, с лихвой отплясались на «нытиках» и «маловерах» из спортивной прессы. Тренеры, знаете ли, в таких случаях хорошо умеют взять реванш. Так что с учетом этих обстоятельств не благоразумнее ли было поддерживать футбольную сборную СССР, не критиковать ее, а, напротив, после каждого неудачного тренировочного характера матча искать причины слабой игры сборной где угодно, только не в тренерском ее аппарате?

Помню, какое неудовольствие вызвал у федерации футбола и у руководства сборной мой фельетон в «Известиях», опубликованный за месяц до мексиканского чемпионата. Говорилось же в нем, в частности, вот что:

«Наша сборная проиграла на прошлой неделе польской команде со счетом 2:0. И что же? На следующий день вы могли прочесть в одной из газет, что наших ребят вполне можно понять, поскольку они, мол, берегли перед Мехико ноги. Но если это в самом деле так, отчего же не была уведомлена своевременно публика, которая наивно приобретала билеты на полноценный матч, а также радио и телевидение, которые вряд ли бы стали транслировать обряд «сбережения ног»? Проще сказать, согласиться с подобной оценкой матча без включения элементов иррационального крайне трудно. Тем паче что польские футболисты играли на редкость деликатно (и даже оба гола забили, как говорится, пальцем никого не задев).

Один футбольный журналист (клянусь, это правда!) многозначительно рассуждал после матча:

— Наша сборная не хотела показывать свою мощь. Знаете, сколько на трибунах было иностранных наблюдателей?

Я думаю, однако, что дело не в иностранных наблюдателях, а в отечественных, еще точнее — в наблюдателях из федерации футбола. И еще дело в том, что футбол — игра сугубо коллективная, командная. Это не тяжелая атлетика, где, даже состоя в команде, вы остаетесь, выйдя на помост, наедине с бездушным железом и законом всемирного тяготения. Футбольная игра не то, и ежели вы не умеете обвести всех, кто окажется на вашем пути к воротам, чтобы затем, выйдя один на один с вратарем, красиво послать мимо него мяч в сетку, — стремитесь, пожалуйста, провести этот гол (или, напротив, отразить натиск соперников) сообща, вместе с товарищами, а не старайтесь в это время показать футбольному начальству, как вы лично хороши и просто-таки необходимы сборной. Ибо, думая главным образом о себе, перестаешь думать о команде, и это сразу сказывается на ее игре... Кто-то сказал, что хорошие игроки — это еще не хорошая команда, а мы хотим, чтобы наша сборная вне зависимости от того, какое место ей в конечном счете достанется в Мехико, показала Себя там хорошей командой! дружной, корректной, напористой, боевой».

Подведем итоги. Качалин, следуя давней традиции тренеров сборной, не хотел откровенно поделиться со спортивной общественностью и болельщиками футбола своими тревогами, заботами, опасениями и то и дело приукрашивал картину. Зато уж по приезде из Мехико ему довелось услышать немало горьких слов и от болельщиков, и от специалистов, и от собственных же игроков. Позвольте, впрочем, дать краткую реферативную справку на этот счет. Предупреждаю, что крайние мнения здесь не приводятся.

Итак, слово болельщикам.

«Куда девалась воля к победе? Взамен пришли какая-то расхлябанность и трусость» (Осипов, Тбилиси); «Результат не случайный — выше себя не прыгнешь!» (Михайлов, Москва); «Тактика сборной: не троньте нас — и мы вас не тронем» (Григорьев, Одесса); «По существу, ни у кого из наших игроков нет техники отбора мяча, исключая некоторых защитников. И меня очень тревожит, что наша команда на первом месте по нарушениям правил» (Сергиенко, Первомайск); «Зачем на чемпионат брать двадцать два игрока, если все игры проводятся почти одним составом? Почему против Сальвадора не поставили Метревели, Паркуяна, Нодия, Зыкова? Ведь можно было дать отдохнуть другим. Уступая в технике, мы даже не пытались использовать тактические средства» (Любецкий, Елань).

А вот что говорили специалисты.

«В матче с Уругваем девяносто процентов атак срывали сами же наши футболисты» (Алескеров); «Если уругвайские футболисты с их высокой техникой пробежали за первый тайм по два километра, а наши по десять километров (из-за неточных передач), то уже никакая физическая и моральная подготовка не помогут» (Аркадьев); «Когда мы смотрели игру нашей команды в последнем матче, она произвела какое-то странное впечатление. Излишняя осторожность, вялость в действиях, какая-то боязнь охватили команду, Мы почти не проявили той настойчивости и волевых качеств, которые всегда отличали наших футболистов. Уругвайцы вели игру в середине поля и втянули наших футболистов в это же болото» (Осипов).

Наконец, мнение игроков.

«В общем, на всех чемпионатах мы показываем один и тот же уровень, не можем бороться за высшие места. Явно уступаем в тактическом отношении. Примитивно наши играют, шаблонно, без мысли» (Яшин); «Видимо, мы все-таки не нашли правильного метода подготовки к высоте, а потому в матчах двигались плохо» (Еврюжихин); «Во время подготовки у нас так и не определился основной состав, все время происходили перемены» (Дзодзуашвили); «Уругвайцы захватили середину поля и играли в свое удовольствие, а мы трудились на поле, оставаясь все время без мяча» (Афонин); «Думаю, что мы не были готовы морально к соревнованиям такого уровня» (Бышовец); «Не умеем мы еще приспосабливаться к сопернику. Вроде мы и сильнее его, а как выиграть, не знаем» (Мунтян); «Сказалось нервное напряжение» (Логофет).

Каково все это было читать тренеру? Однако что написано пером, того не вырубишь топором. Так еще один, четвертый по счету, мировой чемпионат, в котором участвовала наша команда, не доставил радости отечественным любителям футбола. Они увидели по телевидению немало красивых матчей, но ни одного, в котором бы красиво сыграли наши футболисты. «Не сотвори себе кумира» — так назвал я эти заметки. Ни кумира английского, ни кумира бразильского, ни состоящего из эклектической смеси того и другого, пятого-десятого. «Не надо шарахаться из стороны в сторону, зачеркивать все лучшее, что есть в нашем футболе», — писал в дни «послемексиканской дискуссии» читатель «Советского спорта» Васильев из Ташкента. «Не учит ли нас пример троекратных чемпионов мира тому, что подражатели, эпигоны никогда не опередят тех, кто идет самобытным путем?» — вторил ему читатель Поздняков из Вильнюса. Именно так. Приникнем же лучше к естественным и живительным источникам собственного футбола, в истории которого насчитывается столько славных страниц. У этого футбола есть свое лицо. И увидеть его, в общем, нетрудно, если только не ищешь удачливых образцов на стороне.