Не суди по оперению

7

После неудачи с упражнением на доверие атмосфера в салоне машины была далеко не на отметке «ясно и сухо». Они ехали дальше, но теперь уже в полном молчании.

Максин ужасно злилась на себя за то, что не смогла удержать Алекса. Она явно переоценила свои силы. Она ни за что не успела бы его схватить. Ее оптимизм и самомнение получили по заслугам. А «потрясающий способ» решить проблему обернулся полным крахом.

Обычно она лучше разбиралась в людях. Так у нее всегда было в жизни. Ей удавалось быстро и точно составить представление о тех, кто ее окружал. Эта способность очень пригодилась ей в общении с учениками. Она знала, как к кому подойти, на кого действовала строгость, с кем надо быть ласковой, а кто любил убеждение и доводы. Однако этот Алекс оставался для нее загадкой. Он подчинился ее просьбе сделать упражнение, ничуть не сомневаясь, что дело плохо кончится, как будто именно этого и желал. Депрессия у него глубже, чем она предполагала. Стало быть, усилия ей надо удвоить.

Он доверился ей, рассказав свою историю и согласившись на предложенную игру. Значит, и ей надо поступить так же.

Алекс замкнулся, стыдясь, что поддался на этот глупый фарс. В который раз он остался в дураках. Просто немыслимо, до какой степени судьба может на него ополчиться. Даже в самой невинной поездке на машине нужно же было ему заполучить самую безумную из всех старух! Он уже почти жалел, что с ним едет не заядлый курильщик с фреткой.

Чтобы прогнать эти мысли, он решил включить радио. Когда он нажал кнопку, раздался пронзительный звук, сопровождаемый басами на такой громкости, что у него зашлось сердце. Он испугался, что у Максин случится сердечный приступ. При его-то везении, ему запросто могли пришить убийство. Убийство с помощью автомобильного радио. Оригинально!

– Извините. Я хотел включить музыку. Сейчас выключу.

– Нет-нет. – Максин остановила его руку. – Оставь.

– Тогда найду что-нибудь поспокойнее. Вам, я думаю, должно понравиться «Радио Классик»…

– А вот и ошибаешься. Что за предрассудки! Думаешь, если я старая, то пробавляюсь «Радио Классик» и «Молодыми и дерзкими»?[9]

– Прошу прощения, я не хотел вас обидеть, – смутился Алекс. – Так вы не любите «Радио Классик»?

– Конечно люблю!

– Так вы же только что утверждали обратное.

– Ничего подобного. Я сказала, что тот факт, что ты полагаешь, будто я ценю это радио, потому что я старая, указывает на банальность или даже на дискриминацию с твоей стороны.

– Ах вот что! А как насчет «Молодых и дерзких»?

– …

Алекс был горд, что наконец-то выиграл очко в их словесной дуэли. Он ликовал, видя, что она растерялась.

– Я лучше промолчу. Это мой таинственный сад.[10]

Он в сомнении приподнял брови, но решил, что достаточно и такой победы. И вообще – любить «Молодых и дерзких» не такое большое преступление.

– Какую музыку вы хотите послушать? Может, есть конкретная станция?

– Поставь «Фан Радио». Мне нравится быстрая музыка. Можно на полную громкость.

И она закивала головой, задорно улыбаясь.

– Запросто, – согласился измученный Алекс. – Терпеть не могу подобную музыку.

– Почему? Она ведь веселая.

– Вы, может, не заметили, но я-то сам не очень веселый.

– Да, да, депрессивный и т. д. Я поняла. Но тебе самому было бы лучше, если бы ты хоть немного расслабился.

И она энергично покрутила руками в воздухе, как Джон Траволта в «Лихорадке субботнего вечера». Алекс понаблюдал за ней, а затем сказал без иронии, с грустью во взгляде:

– Вы видели на концертах тех, над кем смеются? Тех, которые подпевают, танцуют, аплодируют, как ненормальные? Бывают мгновения, когда мне так хотелось бы оказаться на их месте: жить здесь и сейчас. Пока я с презрением наблюдаю за ними со стороны, они вовсю веселятся. Я им завидую, потому что совершенно на это не способен.

– У тебя нет таланта к счастью.

– Спасибо, я заметил.

– Я имею в виду, что ты не одарен от природы талантом к счастью. Некоторые люди рождаются с этим даром, а некоторые должны развить в себе способность изумляться, получать удовольствие. Но не все так плохо – ведь ты можешь этому научиться. Может быть не прямо сейчас, когда ты слишком погружен в свою депрессию, чтобы замечать вокруг себя что-то прекрасное, но попозже, когда пройдет время, твои раны немного затянутся и ты не будешь на все смотреть так мрачно.

– Это вы тоже вычитали в «Депрессии для чайников»?

В ответ Максин высунула язык. Эта детская шалость и озорство в глазах делали ее похожей на школьницу, с восторгом прогуливающую уроки. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Это было здорово. Никто из них уж и не помнил, когда смеялся в последний раз. Алекс – ни разу с начала депрессии, а Максин – с переселения в дом престарелых. А ведь от смеха стало так хорошо! Как будто внутри что-то вспыхнуло и по всему телу начало разливаться тепло, хотя до этого они и не подозревали, что им холодно.

Алекс почувствовал, что вполне доверяет Максин, чтобы поделиться одним соображением, которое много раз приходило ему в голову, когда отступали приступы тревоги.

– Бывают дни, когда мне хочется снова стать маленьким. Иметь право свернуться калачиком и заплакать. И чтобы со мной был кто-то, кто возьмет меня на руки и утешит.

– В старости ты почти что ребенок. Только ты уже не сворачиваешься калачиком и не плачешь, а лежишь, как бревно, и пускаешь слюни. А утешать тебя приходят люди в белых халатах и опекуны. В старости ты не можешь больше существовать, как раньше. Твое тело тебя больше не слушается, и все вокруг полагают, будто лучше знают, что тебе нужно. Когда ты маленький, то понятно, что это ненадолго, когда ты старик – это единственное, что ждет тебя до самой смерти. Тебе говорят, где ты должен жить – ведь совершенно ясно, что сам ты этого не знаешь, ты не в состоянии жить один, хотя и успешно с этим справлялся последние семьдесят лет. Тебе говорят, что ты должен есть, потому что, ясное дело, ты и этого не знаешь. Неужели ты вдруг так поглупел? Нет, просто ты постарел, и все это делается «ради твоего же блага». Быть стариком – это все равно что быть ребенком, которого принимают за идиота.

Максин запыхалась от своей тирады. И сама себе удивилась. Она только что высказала вслух негодование, запрятанное так глубоко в душе, что она и не отдавала себе в нем отчета. Да, она негодовала на дом престарелых, на мужа, на болезнь, на жизнь и на смерть.

Глаза ее затуманились от слез.

– Ну что ж, надо признать, что вы не одарены талантом поднимать настроение!

Максин взглянула на Алекса и повеселела. Ее звонкий смех справился со слезами, имевшими наглость выкатиться из глаз.