Не трогай кошку

ГЛАВА 15

Когда я вернулась в коттедж, на скамейке под сиренью кто-то сидел. Мое сердце болезненно дернулось, но тут же опять вернулось к обычному ритму, когда из тени на залитую солнцем лужайку вышел Джеффри Андерхилл.

Мы поздоровались. Манеры «воротилы» остались прежними, но были не так заметны на фоне озера, неба и огромных деревьев по ту сторону сада. Возможно, людям вроде Джеффри Андерхилла нужно помещение и компания – обстановка их собственных джунглей. Но тут я заметила, что ошиблась. Это была все та же высокооктановая личность, но под маской властности, так сказать, скрывался обыкновенный обеспокоенный отец. Его манеры были непринужденны, учтивы и отточены, как и раньше, никаких признаков озабоченности, но седьмым чувством Эшли, усиленным еще кое-каким знанием, я увидела председателя совета директоров, готовящегося представить совету неприятный отчет. «Кэти, – подумала я, и сердце забилось немного чаще, – он хочет поговорить со мной о Кэти». Я заметила, что избегаю смотреть ему в лицо, будто это я в чем-то виновата, а не мои троюродные братья и его дочь. Пригласив мистера Андерхилла зайти, я отметила, и мне это показалось забавным, что этот председатель совета директоров вполне справляется с ролью. В данном случае он принял ее неосознанно, и я надеялась, что для меня он откажется от нее.

Мистер Андерхилл уселся в кресло, словно в его распоряжении была вечность и ни одна забота мира не омрачала его ум. Он отказался от предложенного чая, отмахнулся от моих извинений, что нету джина, и без промедления открыл заседание:

– Мне нужно поговорить с вами, мисс Эшли. Моя дочь рассказала мне нечто такое, что меня очень встревожило.

Я издала неопределенный звук, означавший легкий интерес, но умные темные глаза всего миллисекунду рассматривали меня, а потом брови сдвинулись – мистер Андерхилл зафиксировал, что я уже знаю, что он собирается мне рассказать.

И тем не менее рассказал. Это было то же самое, что я уже слышала от Джеймса, но теперь в версии Кэти. Эмори – выступал в роли Эмори Джеймс – убедил девушку, что все в поместье по закону принадлежит им, их семейству, и «сестрица Бриони», когда узнает, не будет возражать, если они изымут и продадут некоторые вещицы, не дожидаясь окончания долгой процедуры передачи наследства. Кэти, очевидно, совершенно не имела представления, что по закону до оценки все имущество должно оставаться в неприкосновенности, а близнецы сказали ей, что я если и не помолвлена формально с Джеймсом, то об этом остается только объявить, и поэтому тоже заинтересованная сторона. И вот Кэти взяла китайскую лошадку и еще кое-какие мелочи из библиотеки, а потом – уже по собственной инициативе – ракхэмовские картины из детской. Церковь, всегда открытая, использовалась как тайник и почтовый ящик.

Мистер Андерхилл рассказал мне всю историю прямо и не смягчая выражений, как он, видимо, привык поступать в бизнесе. Факты и только факты. Остальное я могла домыслить сама. Он по-прежнему не догадывался, что близнецы пользуются своим сходством, и все время говорил «Эмори», очевидно, не подозревая, что иногда это был Джеймс. Я смотрела в сторону, держа свои мысли при себе, но сама напряженно обдумывала услышанное.

Мистер Андерхилл добрался до моего возвращения из Баварии. По его словам, ночью, когда я случайно увидела «Эмори» в церкви, тот забирал оттуда картины, которые взяла из детской Кэти. Их прятали в старой кладовке, скрытой от чужих глаз шкафом, где певчие хранили свои вещи. На следующий же день я обнаружила пропажу, и последовали мои расспросы.

– Мы с женой сразу догадались, что Кэти имеет к этому отношение, но, конечно, нужно было сначала поговорить с ней самой, прежде чем что-то сообщать вам.

– Разумеется. – Наверное, у меня был удивленный вид. – Но как вы догадались? Она что-то говорила?

Мистер Андерхилл, развалясь в кресле, глядел на листву и небо за окном, явно размышляя о погоде и перспективах на завтрашнюю рыбалку. Но вот он повернул голову, и я встретила взгляд глубоко встревоженного человека.

– Буду с вами откровенен, мисс Эшли. Мы догадались, что тут могла быть причастна наша дочь, потому что уже сталкивались с подобными проблемами раньше.

Я вытаращила глаза, хотя что-то во мне – возможно, опять пресловутое седьмое чувство Эшли – уже предупреждало об этом. Я не могла придумать, что сказать. Но он и не стал дожидаться. Раз нужно было рассказать, он рассказал:

– Это началось, когда она училась в школе. Мы жили в Калифорнии, неподалеку от Лос-Анджелеса, – надо сказать, это не самый подходящий город для воспитания детей, и вскоре у Кэти возникли проблемы. Она... – последовала пауза, столь короткая, что другой бы не заметил скрываемое за ней усилие. – Она очень нежная и добрая девочка и всегда поддается импульсам, иногда не отдавая себе отчета, к чему это может привести и во что обойдется. Она унаследовала, – добавил мистер Андерхилл, хотя это было совсем не обязательно, – больше от своей матери, чем от меня.

Я произнесла что-то ничего не значащее, что должно было прозвучать и успокоительно, и уклончиво, за что была вознаграждена проблеском удовлетворения на его лице. Вернувшись к своей прежней манере, он сказал:

– Сам я не великодушен и не импульсивен, мисс Эшли. И на меня нелегко повлиять. Но мои жена и дочь гораздо лучше меня. И когда моя маленькая Кэти попадает в чужую компанию, мы тут же узнаем, что она столкнулась с множеством проблем, которые одолевают подростков, и поверьте, это может закончиться чем угодно. Однажды она попала в поистине дикую компанию. Они воровали – причем сами вещи не имели значения, это было воровство ради воровства, – они просто ломали и били украденное, угоняли машины, в общем, развлекались, получая шишки. И среди них был мальчик, по которому она сходила с ума, и пока это длилось... Пожалуй, я избавлю вас от дальнейшего. В конце концов она вырвалась оттуда. Это заняло немало времени, но, будучи по натуре доброй и хорошей девочкой, с Божьей помощью и не без нашего участия она покончила с этим, как делает большинство этих глупых детей, когда у них появляется такая возможность.

Он говорил с убийственной прямотой. И снова я не нашла что ответить. Но он как будто и не ждал ответа и продолжал:

– И это одна из причин, почему мы решили несколько лет пожить вдали от дома. Вы понимаете, для меня не так важно, где жить, поскольку я все равно постоянно сную между Хьюстоном в Техасе и Нью-Йорком. – Снова сверкнула улыбка. – Правда, я не могу сказать, что Эшли-корт непосредственно на пути в Нью-Йорк и другие мои пункты назначения, но, как вам известно, девочкам – моей жене и Кэти – здесь очень понравилось, и нам казалось, что все устроилось наилучшим образом. А тут, знаете, случилось это. Когда вы рассказали нам о пропаже вещей, мы страшно напугались, что все началось снова. Если раньше Кэти и ее дружки воровали, это было нечто вроде хулиганства, мы не считали это патологией, но теперь мы испугались, что наша дочь серьезно больна. Клептомания – это душевный недуг, вы знаете, а не болезнь возраста, которая проходит сама собой. И поэтому мы со Стефани говорили всю ночь и сегодня утром снова, а потом спросили Кэти. Она рассказала нам все. Ее мучило это с тех пор, как вы здесь появились, и... Я думаю, она была рада признаться нам.

Мои мысли кружились, как в ловушке, стараясь найти ответ. Все оказалось гораздо хуже, чем я думала. Даже такие мелочи, как вещи, «допустимые к продаже», таили в себе пружины для возможной трагедии. За это близнецы тоже должны ответить... Я даже не заметила, что не выделяю, кто именно из близнецов.

– Но, мистер Андерхилл, это ужасно!

Он не так меня понял.

– Мисс Эшли, я понимаю, что это плохо и хуже не может быть, и можно взглянуть на это дело с вашей точки зрения, но должен сказать вам, что, узнав обо всем этом, мы с облегчением увидели, что, когда близнецы объяснили Кэти всю эту юридическую процедуру о трасте и имуществе, допустимом к продаже, которое и в самом деле принадлежит Эмори, у нашей дочери сложилось впечатление, будто все совершаемое ею совершенно невинно. Что на самом деле отнюдь не так, – добавил он с категоричной сухостью.

– Мистер Андерхилл...

Он на дюйм приподнял руку над подлокотником, и я замолкла.

– Нет, дайте мне договорить. Я не любитель слов, но мне очень, очень тяжело. Само собой, мы должны извиниться перед вами, мисс Эшли. Примите наши извинения. И я также должен заметить: если мы чем-то можем загладить свою вину, то вам стоит только сказать. По крайней мере, это я могу обещать. Я верну вещи на то место, откуда они пропали, чего бы мне это ни стоило.

В устах такого человека, как Джеффри Андерхилл, это было сильное заявление, но почему-то мне оно ни капельки не показалось абсурдным. И он говорил совершенно серьезно. Что касается извинений, не было смысла их отвергать, поскольку мое отношение ко всему этому, наверное, было именно таким, какое удовлетворило бы его. Но прежде чем я что-то успела сказать, мистер Андерхилл, бросив на меня испытующий взгляд, проникающий в самую душу, проговорил:

– Кажется, вас не очень удивило все то, что я рассказал. Вы знали, как были похищены эти вещи.

– Да. Мой брат рассказал мне вчера вечером.

– И как видно, очень опечалил вас.

– Не совсем так. Меня волнует другое. Я вам откровенно расскажу, как все это воспринимаю, мистер Андерхилл. Когда брат рассказал мне, я была в шоке. Это нехорошо, хотя, возможно, не так ужасно, как показалось сначала. Но по-настоящему меня рассердило, что они впутали сюда Кэти. Не буду посвящать вас в причины, зачем они это сделали, – и я, конечно, не знала о ее трудностях, пока вы не рассказали, а то рассердилась бы еще больше, – но мне показалось, что это ужасно, и я так и заявила. Мой брат передал это своему близнецу. Что касается лошадки и прочего, пожалуйста, забудьте о них. Нет, в самом деле. Официально они переходят к семье Эмори, и если мы начнем их разыскивать, чтобы выкупить, все это может выплыть наружу, а никому от этого не станет лучше. Все это может даже быть воспринято как нарушение закона. – Я вдруг кое-что вспомнила. – Мистер Андерхилл, а Кэти ничего не говорила о приходской регистрационной книге?

– О чем? – переспросил он, не расслышав.

– Об одной приходской книге, которая лежала в церкви. Она пропала.

– Нет, она определенно ничего такого не упоминала. Но я спрошу. Кому она могла понадобиться? Это ценная вещь?

– Не слишком. Она очень старая и, мне кажется, представляет определенный интерес, но, надо думать, только для местных жителей.

– Может быть, кто-то взял ее почитать и забыл вернуть?

– Вероятно. Я спросила только потому, что в ту ночь видела в церкви, мм, моего брата, и мне показалось, он держал что-то вроде большой книги, но, вероятно, это были ракхэмовские картины.

– Да, кстати, об этих картинах. Это, конечно, особое дело. Ведь они ваши?

Я кивнула.

– И они уникальны. Их сразу легко узнать. Если бы вы смогли вернуть их, я была бы очень благодарна. Думаю, вам это будет не трудно, и обещаю: я скажу, что сама послала их на продажу, но думала, что дадут дороже. Это избавит вас от всяких неприятностей.

– Вы очень великодушны.

Я ответила, что ничего подобного, но он настойчиво благодарил, а потом, как я и предполагала, перешел к тому, что они с женой решили сократить срок аренды Эшли-корта. Они, заверил мистер Андерхилл, собирались прожить до ноября, но из-за смерти моего отца и связанной с этим юридической процедуры передачи наследства теперь решили незамедлительно уехать в Лондон и оставаться там, пока агенты не подыщут им дом в Париже. И уезжают завтра, сказал мистер Андерхилл, быстро взглянув на меня. Он уже переговорил с мистером Эмерсоном и все уладил. Арендная плата внесена за полный срок... И так далее и тому подобное. Что угодно, кроме истинной причины отъезда. Он закончил, и тогда, поскольку это был Джеффри Андерхилл, которого я уважала, я прямо перешла к тому, о чем он деликатно умолчал:

– Вы увозите Кэти от Эмори.

На этот раз возникла заметная пауза. Потом мистер Андерхилл так же прямо ответил:

– Да. Думаю, так будет лучше. Извините.

– Не стоит извинений. Я уважаю ваши причины, и более того: думаю, вы совершенно правы. Но что скажет Кэти?

– Трудно предположить, – проговорил он, и чувствовалось, что ему нелегко. – Бывало, она влюблялась, как теперь это понимает молодежь. Регулярно, начиная с четырнадцати лет; так что мы надеемся, это не слишком серьезно. И сейчас, кажется, ее занимает одно – как мы будем жить в Париже. Я говорил вам, мне безразлично, где жить, но определенно в Париже будет удобнее, чем в Эшли-корте. Я привел ей этот довод, а остальное, надеюсь, сделает природа.

Я рассмеялась:

– Вы очень умный человек, мистер Андерхилл, и вашей девочке повезло. Сомневаюсь, что даже Эшли может долго соперничать с Парижем.

Он встал, и я тоже. Он стоял на коврике перед камином, и комната казалась еще меньше. С высоты своего роста мистер Андерхилл посмотрел на меня.

– Мне очень жаль, мисс Эшли, что мы покидаем Эшли-корт как раз тогда, когда вы вернулись сюда. Вы очень хорошая девушка, и я горжусь знакомством с вами. Полагаю, вы понимаете, как нам трудно, и это очень любезно с вашей стороны. Могу я надеяться, что вы навестите нас в Париже? Я знаю, девушки очень любят ездить в Париж.

Я не сказала, что слишком стеснена в средствах, чтобы ездить на уик-энды в Париж, а только поблагодарила его и проводила до двери, а затем по мощеной дорожке до калитки.

– Я смогу попрощаться с миссис Андерхилл? Наверное, она будет очень занята сборами, но, может быть, ничего, если я позвоню ей утром?

– Она твердо надеется скоро увидеть вас. Не знаю, насколько она занята завтра, но если вы позвоните, будет очень рада, это я могу сказать точно. У нее есть какой-то план насчет вас, и надеюсь, что Кэти... – Мистер Андерхилл помолчал, положив руку на калитку, и отвернулся. Его лицо слегка изменилось, и он прокашлялся. – А вот и Кэти. Я так и думал.

Кэти шла через сад. Теперь на ней было платье из какой-то светлой материи, оно придавало плавность ее походке. Девушка тихо продвигалась через сумерки среди старых серых деревьев. Эффект получился романтический и таинственный, как на расплывчатой картинке телевизионной рекламы. Но увидев нас у калитки, Кэти помахала рукой, и этот неуверенный жест разрушил образ. Она тянула время и сама сознавала это и нервничала. Короче говоря, она пришла извиняться.

Помахав в ответ и крикнув приветствие, я заметила, что Джеффри Андерхилла рядом нет. Он растворился тихо, как настоящая дикая кошка в джунглях, и теперь стоял у разрушенной стены, глядя на отражение заката в воде и совершая церемонию раскуривания сигары. Пожалуй, он находился вне пределов слышимости. Да, прекрасный артист этот мистер Андерхилл. Мне он определенно нравился.

– ... Должна была прийти извиниться, – торопливо говорила Кэти тонким слабым голоском, как ребенок, стремящийся поскорее с этим покончить и не уверенный, что его простят.

Она остановилась по другую сторону калитки и схватилась за нее обеими руками. Я положила сверху свои. Я была старше почти на четыре года, но в тот момент чувствовала, что на четыреста.

– Все в порядке, – быстро сказала я. – Больше не надо ничего говорить. Ваш отец все рассказал мне, но я и так знала. Я знаю, вы сделали это без злого намерения. Это все Эмори, и виноват он, а не вы. Я действительно так считаю, а не просто утешаю вас... Откуда вам знать английские законы? И кроме того, – улыбнулась я, – я хорошо знаю своих троюродных братьев. Если бы я стала рассказывать, сколько раз они подбивали меня на такое, чего я бы сама никогда не сделала, мы бы тут простояли до полуночи. Так что, пожалуйста, забудем об этом.

– Черт, хотела бы я забыть! Вы очень добры, но если честно, вы до конца не поняли.

Хорошенькое личико, похожее на мордочку мопса, было необычайно серьезно. Она не наклеила свои накладные ресницы, и глаза казались странно беззащитными. Мне почудились в них слезы.

– Честно, Бриони, – повторила она. – Вам я бы такого не сделала, но я думала, все в пределах закона – просто взять несколько вещиц для ребят и не волноваться насчет экскурсантов. А потом наверху я нашла картины, в шкафу с книгами, и когда поняла, что они тоже ценные, взяла и их тоже... – Она глотнула. – А после этого приехали вы и стали спрашивать, и я заподозрила, что тут не все чисто, и вдруг узнала, что картины на самом деле были ваши, ваша собственность... И честное слово, Бриони, мне стало так нехорошо, прямо хоть умереть! Вы простите меня?

Я еще некоторое время поуверяла ее, старательно избегая упреков по адресу Эмори. Я боялась, что Кэти начнет его защищать, хотя казалось, она уже не так вздыхает о нем. У меня осталось отчетливое впечатление, что ей не хочется о нем говорить. Ну и хорошо. Но сам факт, что она пришла ко мне извиниться, когда было проще простого завтра уехать и больше никогда меня не увидеть, говорил о том, что в Кэти было зерно отцовского характера. Я не разделяла страхов мистера Андерхилла насчет ее возрастных «проблем», но если она на этот раз с ними не столкнулась, то уж никак не благодаря Эмори. Я обнаружила, что теперь легче отношусь к тому, что послала фотографии в Бад-Тёльц. О Джеймсе же я вообще отказывалась думать. Кэти, однако, помнила о нем.

– Знаете, Джеймс не имел к этому никакого отношения. Честное слово! И я знаю, что когда он увидел эти картины, то хотел сразу же их вернуть. Джеймс очень, очень вас любит и никогда бы ничего не сделал вам во вред!

– Я знаю.

Причудливый тающий красный солнечный луч, пробившись сквозь облака над горизонтом, коснулся верхушки груши в саду. Там сидел дрозд, чистя перышки на груди, готовясь запеть.

Я снова взглянула на Кэти. Она смотрела на меня встревоженными беззащитными глазами.

– А теперь, – улыбнулась я, – расскажите мне о Париже.

Джеффри Андерхилл до половины выкурил сигару, прежде чем Кэти, говорившая теперь о Париже и о планах матери, вернулась к своей обычной живости:

– Завтра мы уезжаем, и будет этот сказочный ужин, и мы хотим, чтобы вы тоже приехали! Пожалуйста, Бриони, скажите, что приедете! Мама сказала, чтобы я обязательно вас пригласила.

– Ну, – начала я с сомнением.

Но мистер Андерхилл, уловив новую тональность в голосе дочери, перестал созерцать пруд и по траве подошел к нам.

– Кэти имеет в виду Лондон, мисс Эшли. Я доверил ей пригласить вас, но, кажется, она толком не объяснила. Завтра вечером мы устраиваем прием. Он был запланирован давно, это ежегодный прием, и мы пригласили некоторых друзей. Вы окажете нам честь, если тоже присоединитесь. Как я уже говорил вам, мы на несколько дней поселимся в Лондоне, пока не переедем в Париж, так что заодно это будет, можно сказать, и прощальный ужин. Стефани сегодня полдня висела на телефоне, страшно хотела видеть вас на этом ужине. Пообещайте, что придете.

– Пожалуйста, пожалуйста! – воскликнула Кэти.

– Страшно любезно с вашей стороны, спасибо большое. Мне бы очень хотелось прийти, но...

Я заколебалась.

Кэти тут же забеспокоилась:

– Бриони, мы не хотим навязывать вам то, чего вам не хочется. Может быть, это слишком скоро после смерти вашего отца?

– Нет, дело не в этом.

Я подумала, что, если прием был назначен раньше, Эмори и Джеймс обязательно будут там. Если, конечно, Джеффри Андерхилл не дал Эмори понять, что больше не желает его видеть. Я подумала, что он запросто мог это сделать.

– Тогда, пожалуйста, приходите, – стала уговаривать Кэти. – И я поверю, что вы действительно меня простили за этот ужасный проступок. Когда я думаю об этом... Стоявший рядом Джеффри Андерхилл вмешался:

– Возможно, у мисс Эшли здесь много дел, Кэт. Не забывай, она только что вернулась. – Потом обратился ко мне: – Будет чудесно, если вы найдете для нас время, мисс Эшли, но не давайте Кэт давить на вас. Я знаю, она и Стефани будут польщены, если вы придете, но, пожалуйста, не затрудняйте себя немедленным решением. Вы бы не могли позвонить нам утром, когда все обдумаете?

– Видите ли, – тепло сказала я, – мне очень хочется прийти, и я в самом деле постараюсь. Я могу приехать утренним поездом.

Оба восприняли это с таким энтузиазмом, что можно было подумать, прием устраивался исключительно в мою честь. После ужина они лично отвезут меня в отель «Дорчестер», как сказал Джеффри Андерхилл, «снимут там номер» для меня и привезут обратно в Эшли на следующий день или когда мне будет угодно. В общем, сделают все, если только я почту их прием своим присутствием. Я не могла говорить, о чем думаю: если мои троюродные братья приглашены и если Эмори, который умеет держаться в обществе снобов, возьмет на себя труд прийти и употребить все свои чары... В общем, ради Кэти, да и всех остальных, в конце концов я приняла приглашение, с горечью подумав, что в крайнем случае опять пущу в ход шантаж, только бы мой старший троюродный брат оставил девушку в покое и дал ей отдышаться.

Взглянув на Джеффри Андерхилла, я увидела, что он читает мои мысли. Едва заметно кивнув, он бросил сигару в воду и сказал:

– Не беспокойтесь, я позабочусь об этом.

– О чем? – спросила Кэти.

– Я уверена, вы сумеете, – сказала я.

Кэти переводила взгляд с меня на отца и обратно.

– О чем это вы?

Мистер Андерхилл вышел за калитку, обнял дочь за плечи и прижал к себе.

– Тебя это не касается. Теперь попрощайся, и не будем больше надоедать мисс Эшли.

– До свидания, – сказала я.

Они вместе рука об руку прошли через сад с сумрачными яблонями; он наклонил голову, слушая, а она запрокинула свою вверх, возбужденно что-то рассказывая. Ребенок, избежавший наказания, и мужчина, умеющий обо всем позаботиться. Вот так, подумала я. А мне пора вернуться к своим проблемам.

Оказалось, что дрозд уже давно поет. Скоро появятся совы, а потом зажгутся звезды.

В некотором унынии я заперла калитку, вернулась в коттедж, выудила из тайника Брука и включила настольную лампу.

ЭШЛИ, 1835 ГОД

Он сбросил одеяло и, как был голый, бесшумно подошел по ковру к окну. За открытыми ставнями возникло серое пятно дневного света. Он широко распахнул окно и высунулся наружу. На темных изгородях лабиринта сверкала роса.

Было больше времени, чем он думал. Из трубы над кухней уже поднималось тонкое перышко дыма. Впрочем, неважно. Еще не зажжены огни, и никто не увидит, как он пройдет через боковую дверь.

А она – она к тому моменту будет дома, и оба окажутся в безопасности.