Небесный корабль

XXII Город и ущелье Возмездия

Жители Земли поняли, что находятся в центре поселения марсиан — быть может, города. Но он ничем не напоминал земных муравейников, где тысячи жителей снуют по запутанным лабиринтам улиц, между сплошными рядами огромных каменных домов-гробниц. Ни шума, ни суеты, ни стука лошадиных копыт, ни вони, ни рева автомобилей, ни громыхания трамваев, ни муравьиного суетливого, неустанного шныряния людей взад и вперед.

Самого селения вообще не было видно. Пирамида с ее уступами утопала в зелени. Террасы сливались друг с другом: растущие на уступах высокие деревья скрывали ступени, и все сооружение производило впечатление облесенных горных склонов. Белые известняковые лестницы вели с уступа на уступ. Каждый уступ представлял целый парк, висячий сад. Из одного висячего сада попадали в другой; всюду был разлит зеленоватый полусвет, и золотые солнечные зайчики плясали по фиолетовым теням, отбрасываемым большими, широколопастными листьями деревьев.

Видно было, что эти дивные деревья выращивались опытными, искусными лесоводами при помощи солнца и поливки. Человеческие жилища походили на хижины из листвы. Некоторые были возведены между четырьмя высокими деревьями вместо угловых столбов. И даже павильоны, напоминавшие пчелиные соты, были сплошь увиты зеленью, из-за которой лишь, там и сям выглядывала плоская красная крыша, словно гигантская шляпка мухомора.

Старый вождь марсиан со свитой провели Аванти и его спутников вверх по уступам пирамиды. Все встречные почтительно приветствовали старца: останавливались, склоняли головы и простирали руки ладонями вперед.

Аванти и его товарищи шли с обнаженными головами, стараясь вглядываться в прохожих. Но всюду различали только маленькие, узкие ладони да каштановые волосы, почти у всех одного и того же рыжеватого оттенка. Аванти и Эрколэ Сабенэ оба невольно вспомнили тициановский цвет волос. Только свита вождя была одета в зеленое, а сам он в ослепительно белое, и лишь покрой платья у всех был одинаковый, в роде подпоясанной туники; цвета же — яркие и пестрые — были на каждой террасе свои, и чем выше, тем более густых, темных оттенков.

Вождь марсиан все продолжал подыматься с уступа на уступ. Ступени были пологие и широкие. Подобный тип лестниц был знаком Эрколэ Сабенэ по его родному городу, где лучшим образцом таких покойных подъемов являлась лестница «Campidoglio». На каждой террасе в зелени сверкали все новые, дивные, сладко пахнущие, цветы и большие красноватые плоды. Воздух в этих роскошных висячих садах был тих и безмятежен; тишина нарушалась только мелодичным, серебристым журчаньем невидимых ручейков, пробивавшихся в густом мху у корней деревьев.

Наконец, добрались до седьмой и последней террасы. Посреди квадратного фруктового сада высился круглый храм из толстых гладких колонн, цветом напоминавших старый красноватый или сожженный солнцем мрамор: Но это были не искусственные колонны, а стволы живых гигантских деревьев, переплетающиеся кроны которых образовывали вверху подобие куполообразной кровли ярко-зеленого цвета. Над этим лиственным куполом выдавалась вышка из белого известняка, увенчанная прозрачною аметистовою цветочною звездою.

В храм гостей не ввели. Марсиане остановились в плодовом саду и знаками предложили гостям откушать. После долгого полета по свежему воздуху все проголодались и с благодарностью приняли предложение.

Оказалось, что они находятся в трапезной, где сама природа предлагала им обильные яства. Деревья ломились под тяжестью плодов. Старый марсианин пригнул книзу одну ветку для Аванти. Тот сорвал один из желтоватых плодов, похожих на круглые, мягкие свежеиспеченные хлебцы, и, нерешительно закусив его зубами, удивился его приятному вкусу. Напоминая вкусом бананы, плоды эти прямо таяли во рту.

Товарищи Аванти тоже с видимым аппетитом принялись за еду. Марсиане указали им также другой, сорт деревьев, по видимому, служивших для утоления жажды. Под прикрытием длинных зубчатых листьев висели маленькие цветы, похожие на бутоны белых, водяных кувшинок. Приподняв их зеленую крышечку, можно было напиться из них жидкого медвяного, соку. Старый марсианин научил гостей пить, не срывая цветка, который оставался на ветке, чтобы набрать новый запас сока.

Но не всем гостям питье пришлось одинаково по вкусу. Некоторые называли его сахарной водицей. Уоткинс демонстративно отплюнулся, после чего марсиане указали ему водный источник для утоления жажды. Все попробовали воду и нашли ее вкусной, слегка кисловатой., «Aqua acetosa» — отозвался о ней Эрколэ Сабенэ.

Во время этой примитивной трапезы на лоне природы Аванти не переставал вспоминать о своем несчастном товарище. Каким одиноким и покинутым должен был он себя чувствовать, прикованный к медленно движущемуся по бесконечной пустыне, каравану раненых, не зная даже, с какою, целью его сковали с его окровавленными жертвами. Несмотря на то, что он нарушил общую клятву и своим безумным поступком подверг их всех смертельной опасности, его нельзя было оставить на произвол судьбы.

Нельзя, чтобы он в одиночестве предстал перед судом марсиан! Все указывало на то, что своим злосчастным выстрелом и бомбой он совершил неслыханное здесь преступление. И кто знает, каким ужасным способом придется ему искупить свою вину?..

Аванти желал разделить с ним его судьбу и старался пояснить мудрому старцу марсианину, что-они все неразрывно связаны друг с другом, подобно звеньям одной цепи. При воспоминании о преступлении, черты старца омрачились. Но Аванти с товарищами неотступно осаждали его просьбами позволить им увидеться с товарищем и разделить его судьбу. Лицо старца прояснилось, и он предложил им следовать за собой.

Началось обратное странствие с верхней террасы вниз по бесчисленным лестницам, из одного висячего сада в другой, пока они не очутились на той же открытой площадке, где снизились с ними летуны. Отсюда дорога свернула в глубь леса. Высокие древовидные папоротники заслоняли солнце. Тяжелая зеленая завеса листвы не шелохнулась. Все было тихо. Марсиане шли медленным, торжественным шагом, словно ступая по священным местам. Слышалось только потрескивание растущих побегов, которые внезапно развертывались подобно лопнувшим часовым пружинам.

Они шли по темной и твердой тропинке, заплетенной кружевом ветвей ползучих и вьющихся растений. Скоро растительность уступила место базальтовым скалам дикого сумрачного вида, и дорогу перерезало высокое, сводчатое ущелье. Здесь они нагнали транспорт страусо-жирафов, которые становились на колени, чтобы опустить носилки.

Эрколэ издалека узнал фон Хюльзена, с поникшей головой вносившего раненых в узкий проход пещеры. Никто из марсиан не помогал ему. Безжизненных и бесчувственных марсиан одного за другим сдавали ему на руки. Кровь из их ран пятнала его, так что сам он походил на смертельно раненого. При виде земляков, черты его пасмурного лица прояснились. Он остановился и отер себе лоб окровавленными ладонями. Он уже напоминал тень из мрачного Аида, осужденную на вечный сизифов труд. Аванти обнял его за плечи, словно желая поддержать, и взволнованно шепнул:

— Мы тоже пришли! Мы разделим ваше наказание!

Старый марсианин знаком выразил свое согласие, и все обитатели Земли пошли следом за преступником, несшим на руках последнюю из своих бесчувственных жертв в узкий проход между скалами.

Они ожидали, что предстанут перед каким-нибудь тайным судилищем, которое, в торжественной и мрачной обстановке, будет судить бледного преступника.

Но никакого устрашающего трибунала не видно было в просторной, сводчатой и прохладной пещере, освещавшейся сквозь расщелины в блестящем базальтовом потолке. Ясный, словно профильтрованный, свет падал прямо с неба на широкий каменный стол по середине пещеры. Весь стол и даже пол были усыпаны свежесорванными душистыми травами. Каждому раненому было отведено особое ложе из трав, и фон Хюльзен уже понял, в чем заключается его предварительное наказание: он обязан раздеть свои жертвы, обмыть их раны, перевязать и врачевать, как сумеет.

Бледный преступник стонал под тяжестью своей обязанности. Он не был врачом, и ему никогда раньше не приходилось заниматься таким трудным делом., как уход за ранеными. Он не знал целебных свойств разбросанных вокруг трав. Старался ощупать раны под одеянием, не умея обнажить их; неловко омывал окровавленные члены тела, прислушивался к биению сердца и в отчаянии мотал головой, когда не мог уловить его; терялся и дрожал, как осиновый лист. Аванти и другим товарищам не разрешено было помогать ему, и марсиане удерживали их каждый раз, как они выражали намерение заняться ранеными. Очевидно, злосчастный пруссак единолично должен был искупить свою вину.

Аванти вновь попытался убедить вождя марсиан, что они все отчасти виноваты в случившемся и желают сообща нести наказание. Он один умел «разговаривать» со старцем оживленною мимикою и взглядами, которые как бы излучали мысли. Он научился быстро читать по необыкновенно выразительному лицу старца с его строгими, точеными чертами, и так же быстро передавал товарищам то, что узнавал сам.

Преступления были большою редкостью на Марсе. Убийство являлось почти неслыханным злодеянием. И всякий проступок искупался тем, что преступник исправлял содеянное им зло. Причинивший кому-либо вред обязан был служить потерпевшему, пока не исправит или не возместит вреда. «Ущелье возмездия» было своего рода здравницею, где преступника запирали вместе с его жертвой, чтобы он лечил нанесенные им раны, до тех пор ухаживая за раненым, пока тот не выздоровеет, и они не примирятся друг с другом. Если раны оказывались смертельными, убийца сопровождал жертву в ладье смерти. Земное изречение «око за око, зуб за зуб» здесь перефразировалось в «жизнь за жизнь» и «смерть за смерть». Преступника как бы приковывали к жертве, и ему не было иного пути спасения, как постараться превратить оковы в узы дружбы и возвратить к жизни того, кого он собирался лишить ее..

В конце концов Аванти удалось все-таки убедить вождя марсиан, что все товарищи преступника считают себя неразрывно связанными с ним и единодушно желают искупить его преступление, как общую вину, как грех, занесенный ими с родной планеты.

Никто из них не желает пользоваться свободой, пока содеянное зло не будет исправлено.

Старец уважил их желание и, по видимому, даже одобрил его; с торжественною приветливостью коснулся Левой стороны груди Аванти своею сухою рукой и удалился. За ним последовала, вся его свита, за исключением нескольких марсиан, одетых в черное, которые остались с «дальтианами» в качестве их наставников и помощников. Начавшаяся было так блестяще новая глава их судьбы грозила оборваться в этом «Ущелье возмездия», откуда выход был — в жизнь или в объятия смерти. Вместе с русским, Новиковым, по профессии врачом, Аванти немедленно занялся осмотром всех раненых, Одни пострадали легче, другие серьезнее. Марсиане объяснили свойства и применение разных целебных трав для перевязок и компрессов, и «дальтиане» тщательно перевязали и вновь уложили всех раненых на ложа из каких-то особенных, крупных и ароматных, сухих листьев.

Одного из марсиан, раненого в легкое или в область сердца, никак не удавалось привести в чувство и сознание; он оставался холодным и Недвижным. Когда извлекли глубоко врезавшийся в его тело осколок гранаты, он едва не истек кровью; рану затампонировали целебными травами, но с прекращением кровотечения больной перестал подавать и какие-либо признаки жизни. Сердце не билось, дыхания не было заметно. Он лежал, как мертвый. Фон Хюльзен беспомощно опустил усталые руки и совсем упал духом. В его светлых остановившихся глазах блестели слезы, словно отражавшие грозившую ему горькую участь.

Аванти клялся ему, что никто не покинет его: если ему суждена смерть, то они все умрут с ним вместе. Но пруссак оставался безутешным, твердя: «Я один виноват. Оставьте меня! Поделом мне. Меня верно похоронят заживо. Мне нечего ждать больше. Чем скорее все кончится, тем лучше».

Новиков неутомимо продолжал возиться с бесчувственным марсианином. Он перепробовал все: искусственное дыхание, массаж, вливание возбуждающих отваров внутрь и раздражение слизистой оболочки носа ароматическими травами — все безуспешно: Тем не менее, он не терял надежды.

— Прежде всего не отчаиваться! — сказал он пруссаку. — Помогите мне вернуть жизнь в это мертвое тело. Согревайте его жаром вашего сердца и не пытайтесь предвосхищать ход судьбы. Жизнь есть жизнь! Борись за собственную жизнь, человек!

Медленно текли мучительные часы. Дневной свет скоро погас в этом узком ущелье. Аванти потребовал освещения, но марсиане, по видимому, не поняли его. Они указывали на расщелину в своде пещеры и махали руками, словно изображая, как струится сверху и свет и мрак. Лазоревый просвет уступал место зеленоватому сумраку, который был уже знаком земным гостям. От мерцающих в небе звезд на-них повеяло холодом.

Аванти и его команда улеглись рядом на сухой траве, поближе к раненым, отчасти ради них, отчасти ради самих себя, чтобы всем было теплее и легче подавать помощь. Целая кучка товарищей вместе с фон Хюльзеном сгрудилась около безжизненного марсианина. Они охотно влили бы свое собственное тепло в его окоченевшие члены. Но с дрожью ощущали, что лежат рядом с трупом. Один Новиков еще не отчаивался.

Всю ночь провели без сна земные гости. Шепотом делились друг с другом своими страхами, сомнениями, наблюдениями и предположениями относительно физических особенностей марсиан; их нравов и обычаев. Марсиане, насколько они могли судить по тем, с которыми им пришлось здесь соприкоснуться, оказывались человеческими существами более тонкого и совершенного строения и сложения, нежели они сами. Очертания их черепа были изящнее и тверже; кожа на теле и лице необыкновенно нежная и гладкая, без признака волос, даже в виде усов или бороды. Все органы чувств казались более утонченными. Зрачки глаз были крупнее, блестели ярче; маленькие уши благородного рисунка плотно прилегали к голове. Подвижной рот, с чистым и красивым изгибом туб, не имел в себе ничего плотоядного или грубо-чувственного. Нежные, узкие и гибкие руки и ноги тоже указывали на облагороженную породу. Все животное, грубое и неуклюжее было в них как бы очищено, обточено; все члены тела отличались красотою, движения грацией, все говорило о тонкой духовной организации и телесном совершенстве, которые на Земле являлись пока уделом лишь немногих избранных, но давно были идеалом, манившим к себе искусство. Аванти невольно сравнивал марсиан с, произведениями древних эллинов или итальянцев, как Ботичелли, Рафаэль и Канова, воплотивших в своих типах лучшие мечты человечества о прекрасном и гармоничном человеке. В типе, выработанном на Марсе самою жизнью, не осталось уже ничего отзывавшегося звериным: ни волосатости кожи, ни запаха пота, ни косолапости, ни торчащих ушей, ни острых, длинных ногтей, ни грубого костяка, ни слишком длинных рук, ни обвислых плеч и сутулых спин. Нормальным типом человека стало воплощение красоты, гибкой стройности и гармонии движений.

Тихая зеленая дымка ночи окутала их. Больные, прерывисто и тяжело дышали. Аванти с товарищами продолжали обмениваться мыслями. Кое-кто из них пытался уснуть, чувствуя приблизительно то же, что спутники Одиссея в пещере Циклопа. И все же пребывание в этом своеобразном мире было полно для них какого-то до тех пор неведомого им очарования, Две планеты смешивали здесь свое дыхание. Жизнь искала жизни. Земля ранила Марс и пыталась загладить свою вину сердечными заботами, любовным уходом. Существа, которые не могли объясняться друг с другом и даже видеть друг друга в этом сумраке, отдыхали бок-о-бок. И боли мало-помалу утихали, лихорадка ослабевала. Сострадание и заботливость делали свое дело в тиши. Ни гнева, ни ненависти, ни жажды мести, ни стремления покарать. Всех одушевляло одно желание добра, искренняя надежда — на исправление зла. И, вопреки страху перед будущим, земных обитателей бодрила уверенность, что столь утонченная, облагороженная физическая организация несовместима с духовным варварством.

Не возмездие, а искупление! Сердце Аванти билось от наплыва чувств и мыслей. Да, им-то было что искупить и чтбо загладить! Они должны были смыть с Марса пятно — позорный след грубости нравов той красной планеты, с которой они явились сюда.