Небесный корабль

XXVIII Наука на Рале

В то время, как Аванти впитывал в себя мудрость старого вождя Раля, товарищи его исследовали и изучали жизнь на Марсе, каждый с интересующей его точки зрения.

Глухой бельгиец Поль де Брон совершал одинокие ботанические экскурсии по рощам и садам всех семи террас с их разнообразными древесными породами и богатейшею цветочной флорой. Ни одно из здешних растений не имело на Земле точной копии. Все формы достигали здесь более пышного развития не только в смысле полезности и питательности, но и в смысле внешней красоты, обилия листвы и пышности цветов. Его исследовательский пыл столкнулся однако с запрещением препарировать растения в целях ознакомления с их строением. Запрещено было подвергать вивисекции и растения, как животных. Марсиане не одобряли и прямо порицали срывание цветов и их анатомирование.

Турок Кемаль-бей изучал животный мир Марса, который оказывался много беднее земного. Множество пород и видов было, по видимому, систематически истреблено. Так, он не мог обнаружить ни хищных зверей, ни грызунов. На Рале не признавали за ними права на существование. Кемаль-бей не был ни ученым, ни даже охотником, и разочарование его носило чисто человеческий характер. Все животные с плотоядными или вредительными наклонностями были как бы вычеркнуты из списков фауны. Не находил Кемаль-бей на Марсе и домашних животных. Тут не держали ни коров, ни лошадей. Вместо коровьего молока употреблялось растительное. Лошадей заменяли отчасти огромные крылатые ящеро-птицы, отчасти страусо-жирафы. Добродушные гиганты-бы-стролеты и скороходы были смирнее и ручнее домашних животных на Земле; кормили же их чем-то в роде осоки. Ящеро-птицы соперничали быстротою с земными аэропланами, но имели то преимущество, что никогда не ломались; двигались они почти беззвучно, не воняли, не стрекотали, и полеты на них никогда не оканчивались катастрофою. Всадник, сидя у них на спине, получал от полета гораздо больше эстетического наслаждения и чувствовал себя более свободным и уверенным, чем земные летчики на их мертвых машинах. Эти ящеро-птицы летали с одушевлением, подымались и опускались с ритмической, гармонической грацией ласточки.

Вообще птицы определяли характер и придавали прелесть животной жизни на Марсе. Все хищные птицы были, по видимому, уничтожены и вытеснены мирными потребителями плодов и ягод. Кур здесь не держали, так как в яйцах не нуждались. Вообще все виды молочных и других питающих человека животных были заменены растениями. Хищные орлы и грифы не летали над плодоносными террасами. Зато парки и рощи кишмя-кишели певчими птицами и их мирными гнездами в густой листве, изобиловавшей такими плодами, которые росли для одних птиц.

Парки и рощи оживлялись еще многочисленными видами дивных пестрых бабочек; они напоминали крылатые цветы, порхавшие между своими крепко сидящими сестрами, чтобы целовать их венчики с неистощимыми запасами сладкого сока..

Еще во время пребывания в «Ущелье Возмездия», русский, Новиков, начал изучать способы применения и действие лекарственных растений. Марсиане, по видимому, не знали иных лечебных средств, как солнце, вода и целебные травы. Но зато планета не знала и тех ужасных болезней, которые терзали Землю, как напр.: рак, туберкулез и сифилис. На свежих здоровых лицах встречных обитателей Раля он не улавливал отвратительных следов этих болезней, которые надрывают здоровье, старят преждевременно.

Врачебное искусство стояло здесь невысоко, но в нем и не было особой надобности, так как все обходились домашними средствами и травами, действие которых проверено было опытом многих лет.

Новиков напрасно искал чего-нибудь похожего на земную бактериологию. Бактерий, видимо, не существовало на Марсе; должно быть, их давно истребили, подобно другим вредителям.

Некоторые из земных гостей старались уяснить себе социальные отношения на Марсе. Француз Дюмюр и болгарин Рылов особенно стремились проникнуть в подробности распределения труда, но скоро были удивлены открытием, что Красная планета не знала ни специализации труда, ни разделения общества на высшие и низшие классы, ни разграничения профессий умственного и физического труда. Ни один марсианин не воспитывался для роли рабочего скота. Разумеется, и здесь общество не могло обойтись без физического труда, но он, по видимому, распределялся между всеми, являлся всеобщею трудовою повинностью, проводившеюся по известному плану, согласно временам года и возрасту каждого работника. Никто по рождению или воспитанию, положению или сословию не предназначался для унизительной работы на других. Никто не обязан был стирать грязное платье своих сограждан, выносить их отбросы или мыть их тело. Каждый обязан был сам выполнять для себя повседневную работу.

Рылов, в силу контраста, напомнил товарищам разные виды рабского труда, еще процветавшего у них на Земле: ад кочегаров, подземные мытарства углекопов. Да и на улицах и площадях земных городов можно было встретить примеры самых рабских услуг, унижающих человека. Рылов рассказал про одного несчастного калеку — чистильщика сапог, которого он встречал несколько лет подряд на улицах Софии. Одна нога была у него отрезана до бедра, и грязен он был, как ходячая навозная куча, так как не в-состоянии был содержать себя в чистоте. Старый, седой, изможденный, с гноящимися глазами, он напоминал паршивого больного пса и весь день покоил свою бедную искалеченную ногу на соломенном стуле, поставив рядом свой костыль. С раннего утра до вечера торчал он на солнцепеке, поджидая случайных клиентов. Когда же кто-нибудь ставил ногу на его ящик, ему приходилось вставать, уступая клиенту стул, и опускаться на колени в грязь мостовой, чтобы вычистить запачканные сапоги, стоявшие перед ним, как на алтаре. Задачей всей его жизни было полировать грязные ноги, перед которыми он стлался во прахе. Медная монетка была ему наградой за его рабский труд.

Ничего подобного не наблюдалось на Марсе. Здесь каждый был сам себе слуга, Никого не воспитывали заранее, как обреченного на всю жизнь тянуть лямку отупляющей однообразной работы. И никого ни рождение, ни воспитание не избавляло от обязанности нести свою долю труда, необходимого для процветания общества. Все воспитание было направлено на то, чтобы привить каждому разносторонние трудовые навыки и дать ем возможность попеременно принимать участие во всякой работе. Лень и ненависть к работе, столь частые на Земле, обусловливались узкой специализацией труда, делающей отдельного рабочего как бы частью машины. На Марсе работа распределялась не по специальностям, а по срокам и по возрастам. Ежедневно работа менялась и разнообразилась, почти сходно с распределением уроков в школе, где занятия варьируются с целью поддержать интерес в учениках и не доводить их до утомления. Принималось во внимание различие сил и возрастов, при чем в соответствии с возрастом физический труд постепенно все более и более заменялся умственным. Участие в уходе за деревьями, растениями и цветами, занимавшем виднейшее место в культуре Раля, считалось каждым марсианином за право, а не за обязанность.

Грек Планетарос напрасно искал следов художественного развития того антропоморфизма, в котором никто еще не превзошел мастерством его предков, древних эллинов. Здесь не было мертвого ваяния; всякое стремление к творчеству находило себе выражение в жизни, в совершенствовании людского рода и растительных пород. Чтобы разыскать остатки и обломки изобразительных искусств, ему приходилось делать раскопки в развалинах, бок-о-бок с англичанином Уоткинсом, настойчиво стремившимся воскресить историю прошлого планеты. Американец Уильямс также жадным взором смотрел на необъятную пустыню кладбища раздавленной культуры и тоже вел раскопки, хотя задача воскрешения этой культуры была, пожалуй, еще более безнадежной, чем все земные попытки восстановить Ниневию и Вавилон.

Марсиан подобное углубление в тысячелетний прах забытого прошлого, по видимому, ничуть не интересовало. Они преспокойно оставляли целую часть света под песчаным саваном, хотя из сохранившихся под ним обломков можно было, бы воздвигнуть музеи, куда более обширные, чем земная Помпея. И вот, в то время, как Уоткинс собирал, еще не забытые старинные сказания и мифы, Уильяме бродил по пустыне, стараясь из выветрившихся обломков извлечь сведения о похороненной здесь культуре. К большому своему огорчению, он не мог найти рабочих рук для производства раскопок в более широком масштабе. Марсиане оставляли мертвую культуру мертвецам. А сами, как птицы и растения, жили только жизнью населенных областей. Они ничего не смыслили в окаменелостях..

Крафт интересовался степенью развития на Марсе естественных наук, физики и химии. Достижения механики были здесь очень незначительны в сравнении с Землей. Силы природы или мало, или вовсе не были использованы в качестве двигательной силы. Электричество почти не применялось. Телеграфа и телефона вовсе не знали. Марсиане приходили в изумление, когда Крафт пытался объяснить им, что на Земле можно говорить по проволоке за сотни верст и посылать вести через всю планету при помощи невидимых токов. Не имели здесь никакого понятия и о паровых двигателях и о других моторах. Воздух здесь не портился ни каменноугольным дымом, ни вонью газа. Зато жизненная сила растений доведена была до феноменальной высоты развития. Некоторые деревья аккумулировали токи. Кора их светилась. Выращивались цветы, служившие светильниками, Светящиеся растения обладали чудесным свойством абсорбации любого астрального света, начиная с белых лучей дневного солнца и кончая мерцанием самых отдаленных звезд. Поливая всасывающие солнечный свет растения особыми жидкостями, можно было сообщить им яркость горящего магния. — Путем сложных химических процессов этою светочувствительностью растительной клетчатки пользовались также для фотографирования жизни и ее живых красок. На больших, сотканных из особых растительных волокон полотнах, в роде наших целлулоидных фильм, запечатлевались невидимые фотографические изображения сцен жизни и картин природы, которые выступали затем под действием света различных светящихся растений, воспроизводя все натуральные оттенки и сменяя друг друга в том же порядке и с тою же скоростью, с какой полотно впитывало в себя фотографические отображения.

Эти живые картины заменяли книги и употреблялись для наглядного обучения в школах. На Земле фильмы производили впечатление фантастических игрушек, кукольного театра, где размалеванные актеры разыгрывали комедии или трагедии, сочиненные для развлечения готтентотских мозгов; здесь же демонстрировались снимки с натуры, правдивые отображения подлинной жизни. Самое изобретение восходило, по видимому, к очень древним временам, потому что во многих «храмах безмолвия» хранились снимки, относившиеся к эпохе до всеистребительной войны. Некоторые картины удалось, стало быть, спасти от гибели. Их показывали по праздничным дням и называли эти отображения жизни больших разрушенных городов, эти памятники смертоносной хищной культуры «Зеркалом правды».

О самом «Зеркале правды» Крафт пока только слышал, но уже видел современные живые картины в школах, где дети Марса наглядно усваивали все знания и сведения о природе и о жизни, которая их ожидала впереди.

Лично Крафт сильнее всего заинтересован был возможностью снестись с покинутой планетой. Не столько в целях установления связи между двумя, мирами, сколько ради сообщения домой о том, что экспедиция достигла цели; главным же образом, чтобы послать привет своей земной любви, дать знать Короне, что он жив.

Он не имел в виду оптических сигналов, наподобие некогда проектированных на Земле пифагорийских огненных письмен над пустынею Сахары. Его целью было пламенное излияние лишь по адресу одной единственной.

Наконец, ему удалось, с помощью мудрого вождя Раля и пользуясь разными ступенями семи далеко отстоящих, одна от другой террас, начертить в воздухе световую фигуру. На всех намеченных пунктах, одновременно зажжены были ослепительные сигнальные огни. Твердо веря, что одна-то обсерватория на Земле во всяком случае неусыпно наблюдает за Красной планетой, Крафт надеялся, что эти семь ярких огней будут замечены и поняты. Их расположение в точности соответствовало дугообразному расположению звезд в созвездии Венца или Короны. Это имя, пламенеющее на диске Марса, даст ей знать, что ее Александр жив и шлет ей привет с населенной планеты!

С торжественным благоговением смотрел он, сидя на спине своего летуна, на эти семь прожекторов, которые должны были гореть целые сутки, сияя в тишине зеленой ночи Марса.