Небо сингулярности

ЦИРК МЕРТВЫХ

Революционный комитет занял православный собор Плоцка, превратив его в Комиссариат по экстропической идеологии. Все те, кто отверг учение революционной оптимизации и при этом не покинул город, были приведены в трибунал и получили долгие и подробные разъяснения о своем неправильном поведении. После чего их расстреливали, разумы картографировали и выгружали в Фестиваль, а потом приговаривали к исправительному труду – обычно все сразу. Таких было немного – почти все население разбежалось по лесам и полям, преобразилось или радостно приняло дело революции.

Избушка Сестры Седьмой, созданная по местным мифам и легендам, выгруженным в ноосферу Фестиваля, присела во дворе Революционного комиссариата и как следует испражнилась. Вскоре домик встал и направился к вишневым деревьям по краям площади: избушка проголодалась, и любовь епископа к цветущим вишням не мешала ей перекусывать.

Сестра Седьмая недовольно наморщила рыло и направилась к двери. В церкви было полно просителей, желающих получить то или вытребовать это. Они стояли перед кухонным столом, расположившимся в середине нефа, а за ним сидели с полдюжины революционных функционеров скучающего вида. Маленькая исступленная женщина призвала Рубинштейна воздеть руки и изгнать председателя, который так был нагружен механическими дополнениями, что при ходьбе клацал. Предмет экзорцизма вроде бы имел что-то общее с необходимостью отменить прежнюю политику уничтожения художественно неграмотных. Действительно, этот приоритет не имел особого веса по оценкам Критикессы – в конце концов, нельзя же выиграть эстетический спор у трупа, – но желание Рубинштейна передумать, после всего лишь пары дней общения с ней, никак не свидетельствовало о его художественной цельности. Эти забавные люмпен-людишки были так невозможно афористичны в своей крайности, им так недоставало последовательности, что иногда она отчаивалась понять движущую ими эстетику.

На какое-то время Сестра Седьмая утонула в потоке знаний от Фестиваля. Он давал фильтрованную информацию о своем бегстве от сознания, стимулируя этим колонию Критиков на орбите, а они передавали ей самые сладкие кусочки. Фестиваль распространяется звездными парусниками, что действительно так. Для передачи своих открытий домой он также пользуется каузальными каналами. Сейчас на кольцах машинерии вокруг Спутника возникали огромные Хиггс-бозонные фабрики, застывший газ и пыль слипались в импульсно-волновые ускорители частиц на границе планетарного пространства. Тысячи тяжелых термоядерных реакторов выходили на режим, каждый давал достаточно энергии для существования континентальной цивилизации. Первая партия звездных парусников близилась к готовности, и прожорливость их была невероятна – не менее тонны стабилизированной антиматерии каждому; потом еще каузальные каналы, петабиты и экзабиты связанных частиц, которые надо было произвести и тщательно и ненаблюдаемо разделить на соответствующие пакеты. Первые звездные парусники должны были вскоре принять полезный груз, направить тупые носы в пустоту и рвануть с ускорением где-то в полмиллиона «же», усевшись на пучке нейтральных частиц, испускаемых огромными машинами запуска на высокой орбите у планеты Рохард. Их основным назначением будут две последние остановки на маршруте Фестиваля – чтобы доставить свежие каналы и подробный доклад о текущем посещении, следующим назначением… ну, Фестиваль устроился лагерем на несколько месяцев. Вскоре прибудут Торговцы.

Торговцы шли за Фестивалем повсюду. Самовоспроизводящийся природный источник каузальных каналов, Фестиваль прокладывал дороги связи, открывая новые цивилизации для торговли – цивилизации, которые, после посещения, пребывали в слишком сильном культурном шоке, чтобы торговаться за огромные строения, которые строил для своих собственных целей и покидал потом Фестиваль. Более чем тысяча мегасостояний была составлена туземцами планетной цивилизации Торговцев с помощью сверхсветовых кораблей и достаточного запаса разумов, чтобы следовать за Фестивалем. Как птицы по следам плуга, отваливающего жирную почву, они ждали, когда можно будет запустить зубы в сочную интеллектуальную собственность, распаханную прошедшим крестьянином.

Сейчас что-то щекотало задний мозг Сестры Седьмой. Она остановилась у купели и нагнулась попить. Сообщение от Той-Кто-Наблюдает Первой: «Идут корабли. Фестиваль извещает. Много кораблей идут в молчании». Вот это уже интересно. Обычно Торговцы появляются, как трехъярусный цирк, в мигании огней и с громкой музыкой на всех волнах, пытаясь привлечь внимание. Крадутся – это к беде.

«Определено сорок два корабля. Все с ядрами двигателей, все на малой эмиссии: термальный выброс, уменьшение видимости во фронтальном аспекте. Дистанция семь световых секунд».

Странно. Сестра Седьмая выпрямилась. Кто-то – нет, какая-то конструкция Фестиваля, вроде человеческого детеныша, но с длинными висячими ушами, блестящим мехом и глазами на ножках по сторонам крысиной морды – входил в боковую дверь.

Сестра моя. Как реагирует Фестиваль?

Встроенные расширения включали ее в телефонную нервную систему Фестиваля, создавая мост связи с братьями и сестрами.

«Фестиваль заметил. Текущая деятельность не закончена, вмешательство терпимо не будет. Направлены трое Вышибал».

Сестра Стратагем Седьмая вздрогнула и оскалила клыки. Мало что в Фестивале ее пугало, но Вышибалы в этом списке стояли вторым пунктом, сразу после Края. Край может тебя убить случайно; Вышибалы куда менее случайно действуют…

Зайцеобразное видение в проходе прыгнуло к ней с выражением панического страха на морде. Буря прервал нотацию Тимошевскому и огляделся.

– Что это? – спросил он.

Тимошевский зарокотал:

– Думаю, тушеный кролик на ужин.

– Нет! Господа, умоляю! Помогите!

Кролик остановился перед ними, растолкав двух бабушек, протянул передние конечности – руки, как заметила Сестра Седьмая, с неприятно-человеческими пальцами. Он был одет в жилет, который состоял в основном из карманов, держащихся вместе с помощью молний.

– Господин в беде!

– У нас нет господ, товарищ, – ответил Тимошевский, явно отнеся просителя в категорию несъедобных. – Истинно революционное учение гласит, что единый наш закон – рационализм и динамический оптимизм. Откуда ты, и где твой паспорт?

Кролики лицевыми мышцами не очень умеют управлять, но этот явно отразил на морде недоумение.

– Помощь нужна, – выдохнул он, потом замолчал, явно восстанавливая самообладание. – Мой господин попал в беду. Охотятся мимы! Они разделили нас в деревне, я убежал, но они, боюсь, идут сюда.

– Мимы? – Тимошевский задумался. – Не клоуны? – Металлическое щупальце с выступами ружейных дул выдвинулось из его спины, стало щупать воздух. – Цирк?

– Цирк смерти, – сказала Сестра Седьмая. – Представление Края, очень неудачное. Если идет сюда, помешает народному празднику вашей революции.

– Это как же? – Тимошевский пристально и подозрительно вгляделся в Сестру Седьмую.

– Слушай ее, Олег! – рявкнул Буря. – Она прилетела с Фестивалем, она знает, что происходит. – Он потер лоб, будто признать ее превосходство в знаниях было ему больно.

– А? – Колеса в черепе Тимошевского медленно повернулись: очевидно, избыток приспособлений занимал большую часть его внимания.

Сестра Седьмая топнула, и пол вздрогнул.

– Мимы скучны. Надо помочь кролику. Узнаешь новое; быть может, поставишь драму спасения?

– Как скажешь. – Буря повернулся к Олегу: – Послушай, ты отлично справляешься, держа все под контролем. Выбери шесть своих лучших – кому я говорю? – и разберитесь с этими мимами. Нам не надо, чтобы они все испортили, я видел их работу, и мне она не понравилась.

Стоящий за Олегом комиссар с унылым лицом протолкался вперед.

– А чего это нам тебя слушать, не понимаю, ты, космополит, свининой кормленый? – заговорил он с сильным акцентом. – Не твоя это революция, здесь сообщество советского союза независимого Плоцка, и реакционеры из центра нам тут не будут лапшу на уши вешать!

– Тихо, Бабар! – велел Олег. Щупальце, торчащее из спины, повернулось к восточному человеку, и кончик его тускло засветился красным. – Буря – правильный товарищ. Уж хотел бы он нас под центр загнать, он бы привел с собой войско?

– Он и привел, – заметила Сестра Седьмая, но революционеры не обратили внимания.

– Он пришел с охраной. Хватит споров, – отрезал Олег. – Настоящий революционер, он с этим кроликом правильно понял.

– Смотри, не ошибись, Тимошевский, – хмыкнул Бабар. – Дураков тут нет. И провала не потерпим.

Зауэр бросился из кают-компании на пост безопасности, как только пришел в сознание, жутко ругаясь, моргая от дикой боли в голове после хлороформа и отдирая корки застывшей пены от помятого измазанного кителя. Вахтенный старшина тут же вытянулся в струнку, отдавая рапорт, Зауэр его прервал.

– Общая тревога. Глобальный поиск этой шпионки ООН и инженера с верфи – немедленно, повсюду. Все записи наблюдения за шпионкой за последний час немедленно мне на пульт, как только начнется розыск. Сразу после этого – полный список всего личного состава, сейчас свободного от вахты.

Зауэр сердито бросился в кресло. Пробежал пальцами по бритой голове и уставился на экран у себя на столе, потом хлопнул по кнопке переговорника.

– Дайте вахтенного оперативного офицера! – И, обернувшись назад, крикнул: – Старшина, я что сказал? И немедленно! Берите всех, кто будет вам нужен.

– Так точно, господин лейтенант! Разрешите спросить, чего следует ждать?

– Дипломатиха с Земли – диверсантка. Мы ее прижучили, но она сбежала, прихватив с собой инженера. Чем, быть может, оказала нам услугу, если не считать, что они, во-первых, на свободе, а во-вторых, вооружены и находятся на корабле. Так что, ребята, вы ловите психованных иностранных террористов с запрещенным инопланетным оружием. Ясно?

– Так точно! – На лице космонавта читался интерес. – Ясно, господин лейтенант!

Рабочая станция дзынькнула, Зауэр повернулся к ней. На него вопросительно смотрел каперанг Мирский.

– А я думал, вы очень заняты присмотром за сопляком из ведомства Куратора, – заметил он.

– Господин капитан первого ранга! – Зауэр выпрямился в кресле, будто аршин проглотил. – Разрешите доложить о проблеме?

– Валяйте.

– Нарушение режима безопасности. – У Зауэра на лбу пот выступил. – Подозревая двойную игру со стороны дипломатического представителя Земли, я организовал операцию по дезинформации, чтобы убедить ее, будто мы вскрыли ее игру. К несчастью, убедить ее удалось слишком хорошо: она сбежала из-под стражи вместе с этим механиком с верфей, и сейчас их местонахождение на корабле не установлено. Я начал повальный обыск корабля, но в свете того факта, что у нас на борту вооруженный противник, я бы рекомендовал полную герметизацию и объявление тревоги.

Капитан и глазом не моргнул.

– Делайте. – Он отвернулся на несколько секунд от камеры. – Боевая рубка изолирована.

За звукоизолирующей дверью поста безопасности взвыла сирена.

– Доложите обстановку.

Зауэр огляделся. Стоящий у двери матрос кивнул.

– Докладываю, господин лейтенант: пост безопасности изолирован.

– Мы заперты, господин капитан, – доложил Зауэр. – Инцидент произошел всего около трех минут тому назад. – Он посмотрел в сторону. – Старшина, нашли записи?

– Отматываю, господин лейтенант. Ага, нашел внешние… Черт побери! Виноват, господин лейтенант, но двенадцать минут назад камеры наблюдения на Зеленой палубе, у входа – это где ее каюта, – были отключены. Внутренний сигнал отключения по главному каналу, подписанный… гм… вашим личным кодом, господин лейтенант.

– Ого! – хмыкнул Зауэр. – Местонахождение свободных от вахт проследили?

– Так точно. Никто за последний час не был там, где ему не положено. Это, конечно, ничего не значит: если кого поймают без таблички, отделается максимум парой дней на губе.

– Это точно. Теперь соберите группу, чтобы проверили тот коридор!

Зауэр забыл про ждущего на проводе капитана, пока Мирский не покашлял, напомнив о себе.

– Я так понял, что какое-то время вам ничего не грозит.

– Так точно, господин капитан! – У лейтенанта покраснели уши. – Кто-то отключил датчики в коридоре возле каюты инспектора, воспользовавшись моим паролем безопасности. Господин капитан, она действительно нас обошла.

– И что вы будете делать по этому поводу? – Мирский приподнял бровь. – Давайте, предлагайте решение.

– Я… – Зауэр запнулся, – господин капитан, я обнаружил диверсантов. Разрешите осуществить захват?

Мирский невесело усмехнулся.

– Осуществляйте. Возьмите их живыми. Хочу задать им пару вопросов.

Впервые Зауэр увидел капитана сердитым, и у него кровь застыла в жилах.

– Обязательно живыми. Без случайностей. Да, Зауэр, и еще одно. Слышите меня?

– Так точно, господин капитан!

– Когда это кончится, чтобы у меня на столе был рапорт, описывающий весь инцидент. Ко вчерашнему утру.

– Есть!

Капитан резко оборвал связь, и Зауэр встал.

– Слышали? Старшина, я беру пейджер. И оружие. – Он подошел к запечатанному шкафчику и прижал к нему палец. Шкаф со щелчком открылся, и Зауэр начал доставать оттуда снаряжение. – Вы останетесь здесь. Слушайте на девятнадцатом канале. Я пойду к той каюте. Присматривайте за моим кодом. Если увидите его там, где меня нет, сообщите немедленно. – Он натянул облегченный шлем, потом взял тазер, подержал его у виска, пока два компьютера устанавливали связь, потом поднял глаза, проверяя слежение за целью. – Все ясно?

– Так точно! Известить мне штабных офицеров на Зеленой палубе?

– Разумеется. – Зауэр наставил оружие на дверь. – Открывай.

– Есть!

Со щелчком вышла засовы, и матрос с той стороны двери чуть не уронил поднос с кофе, увидев лейтенанта.

– Максим, бросай поднос и держи вот это! – Зауэр протянул ему оружие, и удивленный рассыльный растерянно его принял. – Держись девятнадцатого канала. Сам молчи, отвечай только, если тебя вызовут. А теперь за мной.

И он побежал вперед. Створки герметичных дверей расходились перед ним, как половинки ножниц, и смыкались за его спиной, превращая ночь в череду туннелей, освещенных прыгающим красным светом.

Первое, что она осознала – болит голова. Второе…

Она лежала в амортизирующей койке. Руки и ноги замерзли.

– Рашель!

Она попыталась ответить, что уже в сознании, но не услышала, что получилось. Открыть глаза удалось лишь невероятным усилием воли.

– Время. Сколько? Давно…

– Минуту назад, – ответил Мартин. – Что тут было?

Он лежал на соседней койке. Капсула была невероятно тесной, как бывало на рассвете космической эры. Люк над головой был откинут, открывая вид на дверь каюты изнутри.

– Люк, закрыть. Я же говорила, что у меня есть спасательная шлюпка?

– Ну, я думал, ты в переносном смысле. – В тусклом освещении видны были расширенные зрачки Мартина. А над ним начала затягиваться крыша капсулы. – Что происходит?

– Мы находимся на… – Она остановилась ради судорожного вдоха, – …черт возьми, на водно-солевой ракете. Атомной. Чемодан набит… ураном. И бором. Материальчик, который нужен в аварийной ситуации, которого на месте не найдешь. Мой маленький страховой полис.

– Но нельзя же пробивать себе путь наружу из обитаемого корабля! – возмутился Мартин.

– Посмотришь сам. – Она отлепила губы от зубов. – Запечатывает… переборки. Вокруг нас – герметичный кокон. Вопрос только…

– Автопилот готов, – объявила шлюпка.

Ряд навигационных огней зажегся на консоли.

– …в том, будут ли они в нас стрелять при старте.

– Погоди, дай я спрошу прямо. Мы менее чем в дне пути от Рохарда, так ведь? У этой штуки хватит пороху нас туда доставить? И ты собираешься пробить дыру в стене и вытащить нас наружу, а они нас просто так отпустят?

– Типа того что, – сказала она, закрыв глаза и рассматривая красивые синие картинки на собственной сетчатке. – Около десяти тысяч секунд ускоренного полета до приземления. Мы сейчас в сорока тысячах секунд от перигея. Так что будем дрейфовать, как кусок дерьма, понятно? Прикинемся пустым топливным баком. Если они засветят радар, то выдадут себя, если будут стрелять, станут видимыми. Так что, да, они нас отпустят, решив, что подберут потом, сделав свое дело. Если мы попытаемся добраться туда первыми, они будут стрелять…

– Ты ставишь на то, что Фестиваль их прикончит.

– Ага.

– Готов запустить топливный насос, – заявил автопилот. У него был голос вздорного старика.

– Мой первый муж, – сказала Рашель. – Всегда ворчал.

– А я думал, это был твой домашний хорек. – Мартин разбирался в спасательной паутинке. – На этом корыте гравитация есть?

– Шлюпка – не прогулочная яхта.

Что-то ударило, заколотило в наружную дверь.

– О, черт!

– Запуск через сорок две секунды, – сказала Рашель.

– Будем надеяться, это время у нас есть. – Мартин нагнулся и стал привязывать ее к койке. – Сколько эта штука «же» тянет?

Она засмеялась и тут же закашлялась.

– Сколько мы выдержим. Атомная ракета.

– Атомная? – Он вытаращил в ужасе глаза. – Но мы же будем живой мишенью! Если они…

– Заткнись и не мешай работать.

Она закрыла глаза, занявшись последними приготовлениями.

Слово «крадучись» было сутью всего дела. Атомная ракета была действительно живой мишенью для корабля вроде «Полководца». У нее был двигатель примерно часа на четыре, в течение которых она могла уходить от погони, если некомпенсированное ускорение не размажет пассажиров по стенкам и если линкор не включит полную боевую тягу и не настигнет ее. Когда топливо выгорало, ракета отдавалась на милость баллистики. Хуже того, пока не удастся уйти хотя бы на десять тысяч километров от корабля, ракета будет в пределах досягаемости третичного лазера: достаточно, чтобы корабль просто навел на шлюпку свою лидарную сетку – и пассажиры спекутся, как яйца в микроволновке.

Но есть разница между может и будет, и Рашель надеялась, что в эту щель сумеет проскочить ее шлюпка. Активизировать двигатель большого корабля – это создать маяк, который заметит любой миноносец противника в радиусе половины световой минуты. Включить большой лазерный сенсор или лазерное орудие – как зажечь большой неоновый сигнал: «КОРАБЛЬ ВТОРЖЕНИЯ – ИДИ МЕНЯ УБИВАТЬ».

Если каперанг Мирский не захочет навлекать на себя гнев адмирала, демонстрируя себя перед всем Фестивалем, он не станет так яростно гоняться за Рашелью. Только если она включит собственный двигатель или сигнал бедствия, руки у него будут развязаны – потому что она и без того выдаст его позицию.

Тем не менее прежде всего нужно выбраться из корабля. Несомненно, команда захвата через минуту будет уже у двери каюты с ружьями и резаками в руках. Ослабленные переборки между выросшей спасательной шлюпкой и внешним корпусом – это все хорошо, но как добиться чистого отделения, не вызвав тревоги?

– Мех-один. Передать первичную последовательность разрушения.

– Подтвердите. Первичная последовательность разрушения для меха-один.

– Меч. Подтверждение?

– Подтверждаю.

Передатчик в чемодане послал наружу разрушительную песню сирен, на волне, которую воспринимали только механические шпионы Рашели – те, что еще остались. Мех-один, заклиненный в клапане спуска унитаза гауптвахты, услышит. Используя остатки энергии своих батарей, он взорвет собственный заряд, поменьше ручной гранаты – но достаточно мощный, чтобы разрушить выводящую трубу.

На военных кораблях невозможно использовать канализацию, работающую на силе тяжести. Канализация «Полководца Ванека» – сложная система труб, соединенных клапанами, препятствующими обратному току, – работала под давлением. «Полководец» отходы не утилизировал, но хранил, иначе они замерзали бы в шрапнель, разрывая корабль, словно ружье, заряженное льдом. Но из каждого правила есть исключения, и хранение отходов в танках во избежание создания баллистических осколков – вполне удачное решение, если не считать риска аварии на борту, короткого замыкания или загрязнения системы жизнеобеспечения.

Когда самодельная бомба Рашели сдетонировала, она искорежила выводящую трубу, по которой отходы со всех палуб поступали в главный танк. Хуже того, она вырвала клапан. Сточные воды хлынули из танка обратно и полились повсюду – сотни литров в секунду поступали в каналы труб. Сигналы повреждения заверещали на станции обслуживания, и вахтенный матрос поспешно открыл главные клапаны, сбрасывая фекалии из труб в космос. На «Ванеке» было почти тысяча двести человек команды, и он уже пару месяцев находился в полете: дождь трюмных вод пролился из шпигатов, будто пожар тушили, и почти двести тонн их вылетело в космос, как раз когда спасательная шлюпка Рашели заканчивала обратный отсчет.

В процессе сбора шлюпки нанофабрика в чемодане Рашели произвела обширные – чтобы не сказать разрушающие – изменения в околокаютном пространстве. Вроде бы твердые переборки разлетелись как стекло, на внешнем корпусе корабля пена закрученного алмаза, в полметра толщиной, рассыпалась пылью по кругу три метра в диаметре. У Рашели желудок рухнул вниз, когда гамак, в котором она лежала, метнулся в сторону. Импровизированные газовые сопла над головой врубились, выталкивая новорожденную шлюпку из разорванного чрева. Жуткие и болезненные ощущения навалились на Рашель, а Мартин ухнул, будто его ударили в живот. Шлюпка входила в поле искривленного пространства корабля – градиент в одно «же» метров на сто вокруг корабля. Лодка зловеще скрипела и дергалась, потом закувыркалась к корме линкора.

На борту «Полководца Ванека» орали сигналы нулевой гравитации. Офицеры мостика, ругаясь, дергали привязные ремни кресел, старшины орали на матросов по всему кораблю, созывая всех на места по аварийному расписанию. В машинном отделении испуганно матерился капитан третьего ранга Крупкин, перебрасывая аварийные выключатели, потом схватился одной рукой за стол, другой за переговорную трубу, чтобы потребовать от мостика объяснений.

Без всякого шума сингулярность двигателя перешла в режим отключения. Поле искривленного пространства, обеспечивающее подобие гравитации и защищающее от ускорения, схлопнулось в куда более слабое сферическое поле, с центром в точечной массе машинного отделения, – как раз вовремя, чтобы двести тонн трюмных вод и двадцать тонн импровизированной шлюпки не стукнули молотом по корме корабля и не разорвали в клочья теплообменники.

Во входном коридоре на Зеленой палубе заливалась, требуя внимания, какофония сигналов тревоги. Мигали стробированные огни: синий, красный, зеленый; выла тревога разгерметизации, оповещения об отказе гравитации – все на свете. Лейтенант Зауэр, ругаясь про себя, воевал с дверью аварийного отсечения.

– Помоги, кретин! – крикнул он матросу Максиму Кравчуку, который, побледнев от страха, застыл посреди коридора. – Хватай рукоятку и тяни, если жить хочешь!

Дальше по коридору опускались двери герметизации поврежденных отсеков. Как только они закрывались, из них выдвигались засовы, опускающиеся в гнезда. Максим схватился за рукоять, которую указал Зауэр, и дернул. Вместе они смогли распечатать дверь.

– Залезай, болван! – буркнул Зауэр.

Сигнал разгерметизации, кошмар космонавта, перестал мигать, но мерзкий вой сирены отказа гравитации продолжал ломить в висках – и пол стал крениться. Кравчук свалился внутрь отсека и стал пристегиваться к стене – руки работали инстинктивно. Зауэр видел белки его вытаращенных глаз. Он остановился у входа, оглядел коридор. Эта сука из ООН была в следующем отсеке: надо обезопасить этот и достать дыхательный аппарат, чтобы можно было идти дальше – смотреть, что она сделала с кораблем. «Кажется, не только капитан будет вопросы задавать», – подумал он с горечью.

Зауэр забрался в отсек, когда уклон стабилизировался на относительно терпимых тридцати градусах. Стала ощущаться легкость в ногах. «Наверное, двигатель отключается», – понял лейтенант. Оставив дверь открытой – она закроется автоматически в случае падения давления, – он стал тщательно надевать аварийный скафандр. В основном скафандр представлял собой набор соединенных прозрачных мешков с наспинным баллоном, где хранился запас воздуха на шесть часов. Для внешних работ не годится, но вполне подходит для работ в пробитом корпусе.

– Оделся, быстро! – велел он перепуганному матросу. – Выясним, в чем тут причина.

Через четыре минуты прибыл главстаршина Молотов и четверо вооруженных полицейских, пробираясь по распечатанным отсекам коридора. За ними тащился молодой прокуратор с опрокинутым лицом, явно не освоившись еще со спасательным скафандром. Зауэр не обратил на него внимания.

– Главстаршина, у меня есть причины полагать, что в следующем отсеке находятся вооруженные диверсанты. Когда я дам сигнал, надо, чтобы вот эта дверь открылась, после чего необходимо будет очистить лежащий за ней коридор. Не знаю, чем могут обороняться его обитатели, но оружие у них определенно есть, так что я бы предложил накрыть все огнем из тазеров. Как только это будет сделано, если коридор окажется пуст, движемся к каюте. Все ясно?

– Так точно, – ответил Молотов. – Кто там может быть?

Зауэр пожал плечами.

– Скорее всего, этот инженер, Спрингфилд, и женщина с Земли. Но могу и ошибиться. Как будете действовать – ваша забота.

– Понимаю. – Молотов повернулся к своим людям. – Ты и ты – по сторонам двери. Когда откроется, стреляйте по всему, что шевелится. – Он помолчал и спросил: – Удаленное вскрытие двери каюты?

– Заблокировано. Открытие вручную тоже.

– Это да. – Молотов снял ранец и стал разматывать толстый провод. – Вам тогда лучше встать подальше. – Он схватился за рукоять двери. – По моему сигналу… пошел!

Аварийная дверь с грохотом ударила в потолок, матросы напружинились, но коридор был пуст.

– Нормально. К каюте, ребята.

К двери Молотов подходил осторожно.

– Сигналит, что там вакуум, господин лейтенант. – Главстаршина показал на предупреждающие огни на раме.

– Откуда там вакуум? Прокол сделала в стенке, чтобы мы не влезли. Проверьте, чтобы все в костюмах были, когда выломаем дверь.

Зауэр смотрел, как Молотов прилепил кусок резинового шнура к раме, вдоль петель, потом вдоль ручки и замка, и закрепил клейкой лентой.

– Буду использовать взрывной шнур. Хорошо бы упредить Контроль обстановки, что тут будет падение давления, пока снова отсек не загерметизируем.

– Господин лейтенант…

Так, это Мюллер, из-за которого весь бардак начался.

– Чего еще? – рявкнул Зауэр, не давая себе труда скрывать злость.

– Я… – Василий сжался. – Надо осторожнее, господин лейтенант… Она… Инспектор – не дура. Я опасаюсь…

– Если будешь еще ко мне приставать, тебе будет чего опасаться, щенок, это я тебе обещаю. Главстаршина! Если этот человек будет путаться под ногами, арестуйте его. Это он этот бардак устроил.

– Он?

От взгляда Молотова младший прокуратор съежился и исчез, пятясь.

– Я договорился с Контролем, нас отделили герметично.

Зауэр снова был на командном канале, а Молотов достал провода, детонатор и начал подключать к взрывчатке.

– Все чисто, – сказал Зауэр. – Так, все готовы? – Он отступил и встал рядом с Молотовым. – А вы, главстаршина?

Молотов кивнул.

– Тогда – вперед!

Резкий звук, как удар кнута, и края двери задымились. А потом грохнул невозможно громкий удар, и у Зауэра лопнули барабанные перепонки. Дверь исчезла. За ней клубилась, тянула к нему когти темная пустота, завывая и затягивая в себя. Не прокол, выходит? Он попытался схватиться за дверцу ближайшей аварийной ниши, но она уже захлопнулась, и его поволокло по коридору. Что-то сильно ударило между лопаток, так что дыхание отшибло. Вокруг было темно, и боль была неимоверной. Черный цилиндр вертелся перед глазами, в ушах свистело со звоном. Пластик хлопал по лицу. «Скафандр, значит, порвался, – подумал вяло Зауэр. – Интересно, что сталось с…»

Но думать было трудно. Зауэр сдался и погрузился в забытье, штопором уходящее в тишину без сновидений.

А Василию Мюллеру повезло больше.